Текст книги "Каратели (СИ)"

Автор книги: Леона Хард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

– Ладно, глупости! Гектор и жалость не совместимы. Раскаяние тоже не из той оперы. Просто он любит трахаться и знает, как впечатлить девушку. Тем более, такую неопытную, как я. – махнула рукой в воздухе, прогоняя глупые мысли. – И знаешь, я простила и забыла его пренебрежение мной пока думала, что он влюблен, да, представь, как сильно не уважала себя! – вновь уколола себя его замечанием.

Артем отвел взгляд в сторону, не выдержал смотреть. Противно, наверное, с такой общаться – с использованной, грязной!

– Но оказалось, что вся его мнимая «любовь» – это просто цель! Цель – попасть в наш мир! И он меня просто раскусил, поймал неопытную Клеймённую и заманил к себе в сети! И теперь отвечаю на твой вопрос – нет. Я больше не могу его любить. Не хочу и не могу. Это выше меня. Ты первый, кому я все это рассказала от начала и до конца, потому что доверяю. Но если я тебе теперь отвратительна, то всё прекрасно понимаю. Очень прошу больше не вспоминать про меня и Гектора. Я хочу, как можно скорее попасть в Питер, к папе…чтобы…

Не хватило смелости рассказать про запечатывание. Это слишком интимно было между нами. Не предохранялись…Плоть к плоти, без всяких дополнительных средств защиты.

– В общем, я хочу оказаться в Питере и похоронить свое прошлое здесь в Приаме. А там будет новая жизнь, вдали от Гектора. Здесь же мы на его территории, где он может найти в любую минуту. И если вновь попаду к нему, то лучше наложу на себя руки.

Я почувствовала небольшое облегчение, когда рассказала Артему. Во мне сидело что-то черное, грязное, а теперь вывалила все это наружу. И грязь рассеялась обычными словами в воздухе. Вытащила шип из сердца, который причинял неудобства. Теперь его не осталось, лишь небольшая кровоточащая ранка, но и та вскоре затянется.

Артем не ответил о своем решении, промолчал по поводу моей «использованности». Нужна я такая или нет? С ним хорошо и спокойно, нет урагана внутри, полный штиль. Я действительно всегда любила покой, свою скорлупу.

Больше не хотелось испытывать что-то похожее на ураган к Гектору.

***

Еще один день побывав в четырех стенах клетки квартиры, страстно мечтала залезть на потолок от скуки. Понюхала, потрогала, изучила каждый угол в помещениях, залезла в шкаф, да простит сестра друга Артема, позаимствовала у той вещи. А то ходить в одном белом платье, больше подходившему Розам и в добавок превращенному после побега в грязную тряпку, не прельщало. С нижним бельем отдельная беда, и пока стирала и сушила лифчик с трусами, щеголяла по квартире без них. От нечего делать занимала голову самыми глупыми вопросами. Например, впервые за два месяца обнаружила отсутствие менструации. Какая радость, потому что мучиться с ними на острове и сейчас в квартире не очень-то хотелось. Было бы очень забавно просить Артема сбегать в аптеку за женскими «вещичками». И как бы я совершала побег, если бы… Какой все-таки умный организм – отсрочил критические дни из-за стресса и вечных проблем.

Я понимала откуда берутся дети и что «это» могло бы произойти со мной благодаря Гектору, но старалась не думать, не представлять. Потому что, во-первых, я бы почувствовала, если забеременела. Женщины ведь чувствуют изменения (зарождающуюся жизнь) в организме? В моем случае организм побаливал только от синяков, внутри нигде не потягивало, не тошнило, голова не кружилась. Поплевала через плечо, чтобы не сглазить (люди так часто делали в человеческом мире). А, во-вторых, я уверена, что не будет у нас детей. Невозможно! Не реально! Не бывать этому!

После моих жалоб насчет белья, Артем был любезен и на третий день пребывания в тюрьме квартиры купил нижнее белье. Обычное, без лишней красоты и изыска. Не спросив мои параметры (еще один бабник, разбирающийся в женских фигурах) промахнулся с размерами и купил лифчик меньше, чем надо. Ткань перетягивала жгутом ребра и сдавливала грудь.

У меня не настолько маленькая грудь! Она – нормальная!

Артем назначил путешествие в Питер через два дня. Сейчас требовалось его обязательное присутствие здесь в Приаме для важных дел. Не понятно, для кого важных?

Этой ночью Артем собирался забрать меня с собой на территорию школы, где намечалась очередная вылазка. «Вылазка» –это, скорее, название для Карателей. Для Клеймённых же считалось наоборот, обороной. За стенами школы рядом с Радой опасность мне не грозила, туда Гектор не прорвется. Гадалка просчитывала варианты развития событий и подсказывала, где, как и откуда начать бой и когда завершить. Удача в лице Рады на стороне Клеймённых.

А еще Артем –вожак!

Я засмеялась или скорее загоготала, когда услышала громкое заявление друга, сказанное важным тоном.

Артем-вожак!

Громкий смех я обуздала, но захихикала тихонечко в кулачок.

Одежду для улицы позаимствовала из чужого гардероба, черные джинсы очень короткие заканчивались на середине голени, высокие сапоги из кожи без каблука хорошо скрывали не подходящий размер. Теплый зеленый свитер должен согреть в холодном январе. Попутно натягивала на плечи черную куртку, а Артем обувался, согнувшись над кроссовками. Когда услышал мой смех, разогнулся и по-детски подтолкнул в плечо.

– Хватит ржать, кобыла! – одарил комплиментом кавалер, выходя на лестничную пустую площадку жилого дома. Первый легкой пробежкой начал спуск по лестнице, а я вслед продолжала гнусно хихикать за его спиной.

Вожак! Из-за его нерешительности в отношениях с Диной мы не могли уйти от тети и начать самостоятельную жизнь. Моя зарплата обслуживающего персонала не потянула бы съем квартиры, а вдвоем мы вполне могли жить и возможно всё бы у нас было хорошо. После вчерашнего признания в чувствах к Гектору Артем так и не дал ответа на вопрос, примет ли он меня испорченную или нет. Делал вид, что разговора не было.

Сейчас Артем молчал и, видно, дулся над тем, как рассмеялась над его крутизной и словом «Вожак». Злобно пыхтел, отчего мощный пар клубился вокруг его головы. Друг передвигался еле слышно по белому, иногда по грязноватому от пыли снегу в сторону школы. А я старалась подбежать к Артему и пойти рядом – шаг в шаг, но тот ускорялся и оставлял меня позади. Одну за спиной.

Какие мы обидчивые!

– Да ладно, ну прекрати! – пихнула его в спину слегка, чтобы не упал навзничь лицом в снег, но, чтобы свой горделивый нос опустил немного вниз. Зазнаваться нельзя!

– Не обижайся, ВО-ЖАК! – по слогам произнесла. И опять гнусно захихикала, глядя на мужскую спину. Давно я столько не смеялась. От морозного ветра глаза заслезились и вышибло пару слезинок на щеки.

Как же хорошо и спокойно, нет страха рядом с мужчиной, нет обиды, чужие руки не давят, не напирают. Руки Артема давали выбор и возможность вести себя, как того пожелаю.

В школу мы вошли без страха, не таясь, через главные ворота. У Артема имелся толстый железный ключ, отпирающий механизм. Ворота представляли собой черные пики-копья, указывающие острием в ночное небо с легкой проседью облаков. С внутренней стороны эти прозрачные раньше ворота, окружавшие школу, теперь заложены шифером с целью скрыться от любопытных глаз. Одинокий фонарь горел возле школьной площадки с качелями и небольшим футбольным полем, запорошенным снегом. Пусто и холодно.

Дети давно должны были начать новую четверть, официальные каникулы закончились, но на учебу никто не вышел. Округ вымер. Люди скоро превратятся в дикарей. А заводы? Еда, одежда? Округ разрушится. И почему этим никто не занимался? Карателям и Клеймённым важно помериться силами, а на людей наплевать.

Артем занимался тем, что собирал в школе оставшихся в Приаме Клеймённых. Набрал уже около сотни.

В школе темно, свет выключили службы за неоплату, а вот вода в душевых раздевалках имелась, правда до поры до времени. Как Каратели не отключили, оставалось загадкой. Поднявшись на четвертый этаж, продолжила путь за спиной Артема почти наощупь, наугад по черному нескончаемому коридору. Изредка то слева, то справа доносился храп.

– Они спят в кабинетах на полу? – тихо спросила, чтобы не разбудить.

– Да. Это мы с тобой на кровати в теплом доме. Неудобно, но что поделать. Вариантов немного либо умереть в округе, либо воспользоваться маленьким шансом на спасение.

Черный коридор не кончался, лишь извивался то влево, то вправо и когда показалось, что он вовсе не закончится, дверь впереди приоткрылась и явила несколько бодрствующих лиц.

И кого первой я увидела? Девушку с темными волосами, которая любила заплетать волосы в косу, но сейчас ночь, поэтому локоны небрежно разбросаны по плечам. Так по-домашнему. Так знакомо. Ее волосы можно часами расчесывать, они густые и длинные – зависть для любой девушки.

Я остановилась напротив нее.

А она – красивая, безмолвная статуя, сзади нее в кабинете горел небольшой свет. От этого она казалось святой в ореоле света, но лицо затемнено. Подруга склонила голову вниз, смотря на пустой пол между наши. Покорный раб, который не решался поднять взгляд. И ждала милостыни.

Когда я сломала ее любимую игрушку, подруга три дня со мной не разговаривала. Это был абсолютный максимум по продолжительности наших ссор. На этот раз мы побили рекорд – несколько месяцев не разговаривали, забрались в свои скорлупы, защитились друг от друга.

Время стерло из памяти жестокие слова, и я плохо помнила: она приказала то ли "сдохнуть", то ли "задохнуться". На протяжении последнего месяца столько раз чуть не сдохла, что какие-то резкие пожелания, сказанные в пылу ревности, казались глупостью, несчастной песчинкой в моем море невзгод.

– Ты не успела пройти в Питер? – единственное, что спросила. Я бы могла начать разбрасываться словами о прощении, говорить красивыми фразами. Как она дорога и что никакой Гектор не стоит наших ссор и слез, но не стала.

– Я… успела пробраться в Питер, – а дальше подруга замолчала, давала додумать, ради чего или кого променяла спокойный округ Питер, стенами защищающий Клеймённых от посягательств Карателей, на опасный Приам – эпицентр бойни.

Я находилась в нескольких шагах от нее, когда Алина лбом врезалась в плечо, обняла за талию, сдавила в тиски с силой, пожалуй, способной переломать кости. От ее крепкого объятия воздух выбило из тела. А потом глупая подруга зарыдала на груди, а мне что оставалось сделать? Подбородок положить на ее макушку и успокаивающе погладить темные, жестковатые волосы, пока та заливала слезами куртку.

– Я думала ты из-за моих слов померла. Я очень жалею… – со сказанными словами подруга решила проверить живая я на самом деле или нет и сдавила еще сильнее мою талию.

– Поэтому решила самолично задушить!? – черный юмор получился, однако. – Ладно…ладно…я пошутила! – принялась успокаивать, когда «хнык» на груди стал чаще.

Поглаживая макушку подруги, увидела над ее головой в проеме приоткрытой двери Элю, которая не знающе пожала плечами на мой молчаливый вопрос: «Как долго Алина будет плакать?». Тетя помахала дружески рукой. А еще одно любопытное лицо не сразу узнала, только приглядевшись получше к темноте.

– Лучше бы ты осталась на острове…– глухо, пророчески, как в первый раз предрекла Рада. Ее обидные слова зависли в воздухе непонятыми. Только гадалка и я знали истинный смысл небрежной фразы.

Я опять все сделала, как того требовало предсказание. Как по указке, а значит, жизнь Рады под угрозой.

Глава 25

POV Гектор

Что делать? Заткнуть пробкой эмоции, сначала найти, откуда они появлялись и заткнуть их. Перебить эмоциональные каналы в организме, чтобы больше ничего не испытывать. С головой нырнуть в проблемы округа, смотреть в монитор компьютера или на горы бумаг. Главное – не думать, не вспоминать, не смотреть на фото слева на стене. Из девяти фотографий три перекрещены двумя линиями по диагонали, что означало – «смерть». Оставалось шесть сбежавших Клеймённых, в том числе ее лицо. Все эти дни чувствовал, как Та смотрела со стены. С какими эмоциями, я не знал, но однозначно с нехорошими. На все фотографии тварей Клеймённых мог посмотреть, а ее взгляда со стены избегал. Ни разу с тех пор, как приговорил к смерти, как изуродовал девичье лицо надписью «разыскивается».

Трусил взглянуть в глаза? Сопливой девчонке в глаза? Те, как живые, со стены постоянно наблюдали, нервировали, выворачивали наизнанку эмоции, терпение, спокойствие.

Андрей без стука ворвался в кабинет с бешенным, горящим взглядом. Словно его хотели живьем поджечь, а он едва избежал сожжения. Взъерошенные волосы торчали в разные стороны и куртка полурасстёгнута, дышал через раз. Всклокоченный, бешеный. Дверью хлопнул, я же со скукой подпер ладонью щеку и смотрел на нарушителя спокойствия.

Друг желал сейчас поиграть на моих нервах?

– Ты…ты…– Андрей ладонями стукнул о стол, отчего компьютер опасно пошатнулся, но не упал и не разбился. – С ума спятил? Ты же пожалеешь!?

Как мамка, которая вечно заботилась, а я не любил чересчур сильной опеки. Не надо особого ума, чтобы понять из-за чего Андрей взбеленился.

– Я никогда и ни о чем не жалею. О принятых решениях в том числе, в противном случае давно бы сдох от мук совести.

Андрей злобно воззрился, как на дьявольское отродье, что посмело явиться на свет. Лицо Карателя покраснело, побелевшими пальцами ухватился за край рабочего деревянного стола.

На моем сотовом пошла песня – гимн карателей, в клипе которого Клеймённый шел по эшафоту к месту казни. Андрей же не отводил недовольного взгляда и не обратил внимания на звонок, помешавший разговору.

– Rozenrot, O! Rozenrot! – насмешливо протянул я хорошо известные слова песни, поднял телефон, отвечая на вызов начальника. – Да, Александр Ольгердович… – подмигнул Андрею, дав понять, что разговор и давление на жалость закончены. Бесполезные попытки необходимого эффекта не возымели.

Ольгердович внезапно согласился на мой недавно предложенный вариант наказания Клеймённых, взорвавших здание Карателей. Слишком поздно. Теперь поздно.

– Мне это больше не интересно. Судите, как пожелаете! – не стал вдаваться в объяснения и ускоренно завершил разговор с начальником.

Андрей долго смотрел, пытался что-то разглядеть внутри меня, открыть вновь эмоциональные каналы. Нет. Поздно. Я разрезал в себе каналы. Убил. Задушил. Чтобы больше никто не предавал и не имел власти надо мной. Андрей молчаливо взывал к совести, к сожалению? Давил и давил, а я был глух и слеп.

Нет во мне жизни. Пустое тело.

***

Одно плохо: если в течение дня мог бороться, отключать эмоции, перестраиваться на работу, то к вечеру, когда приходил морально измотанный, хватало сил только ополоснуться под ледяным душем и улечься спать на диване. Мордой завалиться на подушку и закрыть глаза.

Пусть две предыдущие ночи окажутся временным помутнением рассудка и сегодня кошмар не повторится.

Опять мгновенно вспотел от страха при одной мысли о сне. Прошел на кухню, выпил водки, чтобы крепче и сильнее заснуть без снов, отключиться от происходящего и просто поспать. Сегодня третья ночь, и я с опасением закрыл глаза, боясь нырнуть в тот мир, где не мог контролировать эмоции.

Едва прикрыл веки и опять… Сон как живой, я ощущал собственные ноги и руки. Я во тьме, а впереди одно светлое пятно.

Она в проходе, возможно в коридоре неизвестного дома, в белом платье, плечики которого соблазнительно опущены, приоткрывали вид на нежную кожу ключиц, рук и верха груди. Платье легкое до колен и при каждом движении прикасалось к ее телу, гладило и очерчивало.

Диана улыбалась и манила указательным пальцем. Звала улыбкой и одним приглашающим жестом, а я как пес двигался на ее запах. Хоть и приказывал себе мысленно не двигаться, но шел за ней. А она, увидев, что начинал движение, переходила на бег по бесконечному темному коридору, где только она – одна светлая. Несколько раз во сне удавалось поймать Диану за локоть. Может, подобным образом она дразнила, сильнее раззадоривала. Сегодня догнал, схватил за руку, развернул к себе лицом и прислонил ее к шершавой стене. Не давал двигаться, сопротивляться, сдерживал бегство.

А она улыбалась, но не смотрела на меня. Ее губы опасно близко. Желал их поцеловать. Зацеловать насмерть, искусать, испробовать, насладиться ими сквозь сон, хотя знал и понимал, что это фальшь. Не будет настоящих эмоций от поцелуя. Приподнял за подбородок Диану, чтобы смотрела на меня, не смела игнорировать. Та послушно взглянула, но пренебрежительно, снисходительно, с застывшим от гнева лицом. А я, как одержимый, вновь тянулся к ней, клонил голову, безумно желал соединить наши губы.

И осталась секунда, одно мгновение до ее губ, еще немного и попробую их…Пшик…дымка рассеялась, и Диана исчезла. Звук смеха колокольчиком пронесся рядом, на что я оглянулся и увидел девушку примерно на расстоянии пяти метров в темноте. Она, смеясь, махала рукой.

Три ночи подряд бегал за девчонкой, а та исчезала, не давая к себе притронуться. Раз за разом избегала поцелуя.

Проснулся, подорвался на диване, уселся взъерошив увлажненные волосы. Тело покрылось потом: лоб, шея, спина. На мобильном телефоне время подсказало, что прошло всего пятнадцать минут, как заснул.

Хотел опять отрубиться и не видеть во сне своего проклятья, поэтому шел за новой порцией алкоголя. Напиться и забыть. Заснуть, чтобы не осталось памяти или сознания для очередного ночного испытания.

До чего докатился? Пью водку для успокоения нервов. Еще горче стало от понимания своей слабости, надо было убрать ее, как можно быстрее. Удалить из памяти, чтобы не было сожалений и зова по ночам.

И так просидел в одиночестве до утра на чертовой кухне, глаза бешеные, красные от недосыпа. Выпив последнюю каплю водки, поднял прозрачную стеклянную тару, и бросил на пол. Со звоном она разбилась о ламинат. Я же небрежно повел ногой, скидывая попавшие на себя блестящие осколки. И понимал, что самому потом вставать и убирать последствия разрухи, но не мог сдержать ярости, скопившейся за целый день.

Когда воспоминания о ней померкнут? Сколько еще терпеть ее в себе? Сколько надо, чтобы вытравить эти воспоминания из себя?

POV Гектор

Следующий день начался с коротких, резких уколов боли в висках и черного, как самая темная ночь, настроения. Такого настроения не было даже в день похорон отца и матери. В тот день наоборот приобрел цель, ради которой поднимал задницу каждый день и делал. Делал. Работал. Пахал. И конечно убивал. Цель – стать кем-то… кем-то ценным, чтобы мое имя знали и помнили: «Гектор не просто сынок одного из самых знаменитых замов, трудившегося на благо округа более двадцати лет. Он отдельный ствол родового дерева. Обособленная часть. Не придаток к отцу!».

Более того я мечтал заслонить отца, чтобы мое имя звучало первым, а не его. Заткнуть громкие слова родителя о моей ничтожности, которые разъедали горечью и отравляли воспоминания о детстве.

Но сегодня я сбился с проторенной тропинки и не видел цели перед глазами. Так темно впереди и куда идти? Я добился желаемого: и места зама, и узнал вход в мир Клейменных. А теперь?

Мне нельзя оставаться одному, я начинал думать о дерьме, именуемом смыслом жизни!!!

Сбежал по заледеневшим за ночь ступеням дома. За черными линзами очков скрыл красные дорожки-черви на яблоках глаз – жуткое зрелище от недосыпа и похмелья. Небо сегодня чистое голубое, а солнце необычайно яркое для конца января отражалось в кристально-белом снегу и резало и без того раздраженные веки.

Вся чернота, грязь поглотила меня, а мир остался чистым, голубым. Забавно. Кто-то должен быть мировым злом. Я тихонько рассмеялся от щекотки мыслей.

Андрей возле своего автомобиля дышал свежим воздухом, скрестил ноги буквой Х и наслаждался хорошей погодой. Щурился от удовольствия. Друг приехал по моему зову, назначенный на должность шофера, потому что я физически не мог сесть за руль.

– Что отмечаем? – Андрей лениво стрельнул взглядом. Укорительным, презрительным. – Опять оргиями увлекся?

– Да! – с большим энтузиазмом, как кобель, которых трахал сук всю ночь улыбался, изображая, как сильно распирало от обилия гормонов радости. Я самый счастливый счастливчик на свете! Промолчал, что моей оргией были бутылка водки, ночной кошмар и одиночество. Неизменные спутники по жизни.

– Поехали! – достал из карманов джинсов брелок от машины, поигрался, как погремушкой перед ребенком. Поддержал в воздухе, щурясь от перспективы поглумиться над другом. Андрей недовольно выдохнул, но ладонь протянул.

Чиркнул ключами в воздухе и брелок поднялся вверх над нашими головами.

– Алле-оп. Дотянись! – я гораздо выше Андрея. Даже Диана выше Андрея. Опять эта девчонка при каждом удобном случае всплывала сигнальным маячком. Маячила и маячила и вот опять. Вспомнил ее и тело загорелось от бешенных мыслей и даже изобразить веселье теперь не удавалось. Херовый из меня актер.

– Достал! – Андрей потянулся вверх, встал собачкой, еще бы язык высунул от усердия дотянуться до цели. А мне надоело дурить, поэтому позволил забрать брелок. – Как ты можешь быть таким равнодушным!!!

Я закатил глаза к девственно-нежному небу. За что совесть в лице Андрея ежедневно била словами по плечам и голове? Но стойко промолчал на радиацию омерзения, распространяемую от Андрея.

– Ты вообще понимаешь? Игорь обезглавил еще одного Клейменного. Их осталось Пять! Пять, в том числе она!

Загребая кроссовками снег, я оставлял на нем грязные следы подошв. Я уродовал все, к чему прикасался. Вероятно, такая участь. Ну там, кто-то герой, служу округу. А я антигерой – тот, из-за кого происходили самые плохие события.

– Черт возьми, ты сколько выжрал? Канистру? Не дыши, а то боюсь, задохнусь.

– Бочку! – развернулся и стал шагать спиной вперед, одновременно пытался на лице изобразить искреннюю радость в виде подмигивания.

В салоне автомобиля от обивки кресла стало прохладно. Я блаженно развалился на пассажирском сидении, опустил спинку на максимум и руки подставил под голову. Полежать, прикрыть глаза, может рядом с Андреем кошмары превратятся в обычный, крепкий сон.

Мотор зарычал, как дикий ягуар, а порывы ветра от кондиционера загудели в салоне. От заунывных звуков прикрыл веки, пока Андрей продолжал молоть херню, с горьким привкусом правды. Я в какой-то апатии, как перед финишем. Словно умирающий на смертном одре, на котором лежал и понимал – конец, а я один и никому нахуй не нужен. Мне не то, что стакан воды не дадут, мне в рожу его выльют и будут наблюдать, как задыхаюсь.

– Гектор, одумайся пока не поздно. А если Игорь правда найдет ее и убьет?

– Слушай, – на одно слово повысил тон, заглушая вой кондиционера. Намекая, кто здесь хозяин положения. – Слушай сюда, – более тихо повторил. – Ты –моя совесть? Меня, честно скажу, очень задолбали твои намеки, ковыряния лопаточкой в песочнице моих эмоций. Мы не в школьном возрасте, а я большой мальчик. Принял трезвое, взвешенное решение. Мне ЭТА Диана больше не нужна. Ради той Дианы, я бы земной шар заставил вращаться в другую сторону: ту, которая была бы удобна ей. Если я хотел получить блядь, я бы снял вон с улицы!

Через лобовое стекло было видно, как по парковке щеголяли две типичные Розы в сапожках на тонкой шпильке, короткие юбки торчали из-под дорогих шуб, колготки в сетку. Девушки зажимали подол юбок от холодной погоды, но ветер не слушался и игрался легкой тканью девичьих одежд, похлопывал тканью по заднице в черных стрингах, сверкающей под колготками в сетку. Розы вертелись, прикрывались, а их волосы, вероятнее всего накладные скрывали лицо. А губы, думаю, забиты ботоксом.

После обзора типичных Роз коротко подвел итог сказанному:

– ЭТА Диана, в которой побывало десять хуев мне не нужна…

– Откуда уверенность, что она влюблена в него? Девочки иногда из вредности говорят понравившемуся мальчику, что любят другого, желая вызвать ревность, например. Или не желают этому мальчику признаваться в своих чувствах…

– Потому что в Приаме она рисковала жизнью и свободой ради Него, пряча от Меня. И потому что сбежала от Меня к Нему. Зачем она сбежала по-твоему? От большой любви ко мне? Хочет быть с Твардовским – будет со своим возлюбленным. В одной могиле похороню.

На этом разговор закруглился, замкнулся. Слова прекратились, наступила идеальная тишина в салоне, а Андрей аккуратно направил машину в сторону известного особняка, чей владелец любезно пригласил посетить скромное жилище в несколько этажей в центре округа. Я не мог отказаться от приглашения, таковы правила хорошего тона в верхушке системы управления Приама. Когда верхи приглашали поболтать или на чашку кофе, другая связующая точка обязана ответить согласием. И если меня мило попросят убить кого-нибудь я заткну язык в задницу и буду вынужден это сделать. Но в ответ в кармане припрячу козырь и в следующий раз потребую вернуть долг у заказчика, когда мне понадобится помощь.

В нашей системе три ветви власти. Одну возглавлял я – Каратели, отвечающие за спокойствие и сохранность округа. Вторая – это несколько крупных политиков, которые следили за процветанием округа, за обучением населения, за трудоустройством, за развитием населения в целом. И третьи – это медики, ученые. Есть несколько крупных исследовательских институтов, одним из которых заправлял отец Андрея. Дядь Вова в молодости служил в Карателях, но после тридцати зрение ухудшилось и тот решил осуществить мечту детства: пошел работать по специальности – в медицинский центр.

И вот когда кто-то из этих верхушек просил другого помочь, или просто пообедать, или выслушать мы изображали из себя очень добрых, отзывчивых, порядочных существ. Просьбу другого я обязан выполнить и никак иначе. Когда играешь жизнями в целом округе, нужно знать правила и не глупить. Игра в важные шишки очень щепетильна.

В центре округа на очень богатой улице, докуда не добралась взрывная волна, улицы дышали чистотой и спокойствием. Тротуары очищены от снега, ни одного фантика или мусора на улице, ни одной лишней сломанной ветки от голых деревьев-дубов. И конечно, малолюдно: ведь здесь гнездилась элита округа.

Возле знакомого дома позвонили в домофон на черной калитке. Противный звук долго играл на ниточках нервов, в ожидании прихода охранника-Карателя. Тот препроводил в особняк. Как только зашли, заметили хозяина дома в бежевом пиджаке и брюках, который стучал по паркету светлыми туфлями-каблуками. Как ураган дико метался, расхаживал туда-сюда пока не заметил гостей.

– ДА! Я вам должен? Сколько? Да вы что!? – мужчина гневно спрашивал у невидимого собеседника, который прятался на том конце связи.

Пиджак расстегнут и полы его постоянно взлетали, когда мужчина яростно топтал дорожку. Весь гнев вымещал через быстрые шаги по белому медведю – шкуре, валявшейся под ногами.

Увидев нас, политик поклонился и указал в направлении открытых дверей. В сторону обеденного зала с высокими потолками.

Где за огромным дубовым столом кофейного цвета на пятьдесят персон, на одном из стульев сидела знакомая девушка. Увидев желанного гостя, то есть меня, она поднялась с искренней, радушной улыбкой, поправила белую юбку-колокольчик. Малиновые волосы висели нитями на плечах и сильно выделялись на белом топике. Шрам на ее щеке уродовал вполне красивое лицо.

Я не мог понять, для чего Люда сохранила отметину? Напоминание или укол в мою сторону. Предполагаю, что этим шрамом она давила на жалость. "Гектор, смотри, на что я пошла ради тебя? Не отказалась от своей любви. Я – великая мученица, пожертвовала внешностью. Это все ради тебя! Моя любовь чиста, и я никогда не сдамся."

А мне нужна ее жертвенность? Любуйся ею, наслаждайся. Люда любила упиваться своей любовью, тонуть в ней, захлебываться. Захлебывайся одна, меня не тяни. Я не был пловцом рядом с ней и ничего не обещал, она же, как шизофреничка, не отставала на протяжении жизни.

– Гектор, – Люда мило показала ровный ряд белых зубов, пригладила юбку по бедрам, очерчивая изгибы. Украдкой взглянула и обнаружила за моей спиной еще одного Карателя, который не вписывался в ее план. – Андрееей…

Улыбка немного подпортилась. Четкий план приобрел новые пункты для Люды.

– Добрый день, хорошо выглядишь! – как сторонний наблюдатель, Андрей занял место напротив нашей подруги детства. Наблюдал за ее огорченным лицом, в миг потерявшим соблазняющие черточки: поджатые ярко-алые губы, и пылающие прежде огнем воодушевления зрачки.

– Ты тоже хорошо выглядишь, – отозвалась она на похвалу Андрея, обратно присаживаясь на стул грузным мешком с костями без былой грации. Ее план рухнул и теперь лихорадочно соображала, как вновь выстроить заданную схему.

– Простите, господа, неотложный звонок!

Двери за спиной открылись, впустили одно новое лицо – хозяина дома, который сбросив резвым жестом пиджак на стул, присел перед нами.

Несмотря на возраст политик хорошо сложен, подтянут и высок, много времени проводил в спортзалах, поддерживал молодость и яркую улыбку. Человек жил под прицелом неизменных камер, говорил красиво, на публике производил впечатление хорошего семьянина (а по правде, сменивший пятую Розу) заботливого отца и правильного человека, который грубого слова не знал (когда сидишь с ним за закрытыми дверьми с сигарой в зубах в его речи реже встретишь обычные слова, чем бранные).

Хозяин дома поздоровался крепко, душевно, промолчал по поводу моего «побитого» вида и пригласил сесть за огромный стол переговоров, за чай с фруктами и шоколадом.

Чай? Я бы предпочел минеральную воду или похмелиться.

Политик ярко сверкал улыбкой, часами от дорого производителя и кипенно-белой рубахой, закатанной по рукава.

Разговор начался, как привычно в обществе, с обсуждения последних событий: как долго нам терпеть Клейменных в округе и почему служба правопорядка – Каратели – хреново работают? Зарплату-то нам платили неплохую за счет налогов населения. Это мне неплохую – «отличную», а Андрею с Игорем в два раза похуже, а остальным работникам раз в сто хуже. Поэтому только я не жаловался на судьбу. Продажа моей совести стоила дохера денег.

– Гектор. Мне нужна твоя помощь! – колкий ледяной взгляд вонзился намертво. Пригвоздил и не давал отвести взгляд от политика. – Прекрасно понимаешь, я могу обратиться только к тебе. Больше не к кому. Каковы твои мысли по видео, снятым в нашем доме?

– Согласен с вашим предположением, – дернул подбородком, как глупый болванчик, подтвердив мнение о преследователе –Клейменном. – Это Клейменный.

– Ты понимаешь, я не могу обратиться с обычным заявлением. Это моя дочь, хотелось бы конкретной защиты. Я очень прошу именно тебя заняться ее защитой, побыть телохранителем пока его не найдут!

Просьба – это замаскированный приказ. Ни я ни он не откажемся от исполнения приказа. Возможно когда-нибудь и вопрос сохранения моей жизни будет требовать действий от политика. Я согласно кивнул на просьбу, радовался, какая великая честь – защищать дочь политика дарована именно мне.