Текст книги "Последний демиург (СИ)"
Автор книги: Леока Хабарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
– Ты убил его! – Вихрь оторвал Вереск от пола, и она взлетела. – Зачем ты убил несчастного мальчика?
Гулкая темнота вдруг стала осязаемой. Пульсирующей. Вязкой. Живой и пугающей.
– Я? – в непроглядном мраке вспыхнула сотня жёлтых глаз с вертикальными зрачками. Они разом хмуро зыркнули на Вереск. – Убил? Ничего подобного. Я забрал. Теперь он живёт во мне. Они все живут во мне, Вереск.
– Мы все здесь, Вереск! – отозвался разномастный хор голосов. – И мы очень счастливы! Мы ждём тебя! Мы так ждём тебя! Иди к нам! Иди к нам, Вереск!
Мгла разинула пасть. Хищную. Кроваво-красную пасть с заострёнными зубами. Длинные шершавые языки метнулись к ней, но Вереск шарахнулась в сторону.
– Нет!
– Сопротивляться глупо, – рычал призрак. – Его судьба решена, а значит – и твоя тоже. Вы растворитесь во мне и мы станем едины. Я – ваш удел. Ваша судьба. Ваш рок и фатум. Приди же ко мне, глупая девушка! Приди и обрети покой, который заслужила!
– Нет! – Вереск распласталась во тьме, как бабочка в паутине, а со всех сторон к ней тянулись прозрачные бледные руки с осклизлыми узловатыми пальцами. Кошмарная пасть оскалилась ещё шире, а жёлтые глаза вспыхнули ярче. – Не-е-е-е-ет!!!
Языки, липкие от зловонной слюны, настигли её и обвили лодыжки, точно ремни. Корявые длани норовили коснуться лица, но Вереск билась и дёргалась, заливаясь слезами.
– Ты станешь самым сладким воспоминанием, – проскрипел призрак, и мгла набухла, готовая принять в своё чрево новую жертву.
Но вдруг ненасытное пузо лопнуло, как болотный пузырь: деревянная наяда вспорола мрак золочёной рукой, и в беспросветное марево с грохотом ворвалась...
– Легенда! – ахнула Вереск, и надежда вспыхнула в душе крошечной искрой.
Он пришёл! Он вернулся ко мне!
Вместе с кораблём в узилище хлынул свет. Яркий, но не слепящий. Снежно-белые паруса фрегата щёлкали, с палубы неслось многоголосое "Ура", на воду спустились первые шлюпы.
Спустились?
На воду?
Но...
Вереск не верила глазам. То, что ещё недавно было бесформенным сгустком мглы, приобрело ясные очертания: рифы и серое небо над ними, холодные сизые волны с белыми барашками на гребнях, чайки... Нет, не чайки. Буревестники. Туман...
Море! Откуда взялось море?
– Вот... стервец! – прошипел призрак. Сам он стал прозрачным, едва видимым, но огромным, как Солёный утёс. Десятки его рук по-прежнему удерживали Вереск, сотни лиц сменяли друг друга. Вместо волос на голове чудовища росли щупальца, а жуткого вида пасть разверзлась посреди тела: там, где положено быть желудку. С острых зубов капала желтоватая слюна. – Как он умудрился?
– Отпусти её! – Ладимир спрыгнул со шлюпа на ближайший валун. Сталь хищно блестела в крепкой руке.
– Какая встреча. – Монстр хохотнул, и мир вздрогнул от раската грома. Небо потемнело. – Ты что же, больше не боишься меня?
– Отпусти девушку, – хрипло повторил князь.
– Ей здесь не место. – Призрак сжал Вереск так, что кости хрустнули.
– Это не тебе решать.
– Вот как? – волны рядом с призраком вздыбились и закружились в водовороте, образуя водяную стену. – А кому? Тебе?
Даже сквозь гром и грохот Вереск расслышала, как Ладимир заскрежетал зубами.
Да что же это за чудовище? Какую власть имеет оно над князем?
– Ты уже не жилец, – усмехнулся монстр. – Тебе тут никого не спасти. Смирись. Твоя свеча угасла.
Свеча... Свеча угасла! О, милостивые небеса!
Вереск с тревогой поглядела на мужа, и сердце её сжалось. Как? Ну как она могла подумать, что он предпочёл ей Арабеллу? Что нарушил слово?
Как могла я сомневаться в нём?
Ладимир выглядел так, будто провёл последние месяцы в темнице на хлебе и воде, а то и без оных: заросший, грязный, исхудавший. Рубаха давным-давно перестала быть белой, глаза нездорово блестели, покрытые колючей щетиной щёки ввалились, но рука уверенно сжимала клинок, а губы кривились в ухмылке.
Он не боится, – поняла Вереск. – Он совсем не боится!
Мой герой!
– Твоя свеча угасла, – глухо повторил монстр, и свинцовые тучи вспыхнули от молний.
– Никогда не поздно зажечь новую. – Ладимир вытащил из-за пазухи шар. Совсем крошечный, не больше яблока. Внутри сферы трепетал огонёк...
– Мразь! – взревел призрак. Десятки молний вонзились в волны. Море вскипело, зашипело, пошло пузырями. – Слишком поздно: твоё время вышло! Ты всё равно погибнешь, глупец!
– Погибну, – кивнул князь. – Но сначала спасу её.
Он вскинул шпагу, блеснувшую в отсветах молний, и закричал:
– В атаку!
– В атаку! – моряки эхом откликнулись на зов своего капитана, и десятки вёсел дружно ударили по волнам.
Глава тридцать вторая
Залп был дан по команде. Ладимир приказал целить в острозубую пасть, но она глотала свинец, словно пилюли. Невредимый монстр хохотал под раскаты грома, чёрные волны вздымались и падали вниз, разбрасывая шлюпы, точно щепки. Вереск норовила высвободиться из мёртвой хватки костлявых пальцев, но тщетно: кулак, сжимающий её, оказался крепче гранита.
– Цепи! – гаркнул князь. Он вымок насквозь, но сумел подобраться к чудовищу так близко, как только возможно. – Цепи! Быстро!
– Гарпуны на изготовку! – расслышала Вереск знакомый бас. Боцман! – Пли!
Воздух наполнился свистом. Исполинские гарпуньи жала впились в рифы. От зазубренных наконечников к шлюпам протянулись железные хвосты: длинные цепи со звеньями, размером с кулак.
– Ах ты сукин сын! – прошипел призрак, и стена воды обрушилась на Ладимира. Когда вал схлынул, узкий каменный гребень оказался пуст: князя смыло в море. Вереск закричала и забилась в стальных объятиях, да всё без толку: монстр даже не заметил отчаянного сопротивления. – Никак не угомонишься? Пришло. Время. Умирать!
Молнии разорвали лиловое небо. Ураганный ветер скрутил свинцовые тучи, и смерч впился в тёмную воду, достигая самого дна. Обломки затонувших кораблей, полусгнившие скелеты, пустые бочки, ящики, оплетённые водорослями – всё поднялось в воздух и заплясало в леденящем душу хороводе.
– Пли-и-и! – проорал боцман, перекрывая вой ветра, и шлюпы откликнулись новой партией цепей.
– Ррх-а-а-а-арррхг! – ревел призрак, а тело его каменело, покрываясь трещинами.
Это не простые цепи, – сообразила Вереск. – Из-за них нечто теряет силу: даже шевельнуться теперь не может!
Она вскинула голову и ахнула: чудовище лишилось лица. Всех лиц. На месте глаз, носа и рта чернел гладкий блестящий мрамор. Корявые руки тоже стремительно покрывались каменной коркой. И только жуткая пасть на пузе продолжала скалиться и шипеть.
Но вырваться не удавалось. Совсем не удавалось. Вереск дёргалась почём зря: хватка становилась только крепче.
Оно задушит меня! – с ужасом осознала Вереск. – Или раздавит, словно виноградину!
"Помогите!", – хотела крикнуть она, но вдруг вспомнила – спасать её некому: Ладимира проглотили чёрные волны.
Он умер! Умер! Его нет!
Боль и страх смешались в гремучую смесь, которая плавила душу. Щёки жгло от слёз, горячих и солёных, как море. Рассудок заволокло туманом отчаяния.
Что делать? Что же теперь делать? Бороться? Зачем бороться? Зачем жить, если рядом нет его?
Сил кричать не осталось, и Вереск тихо застонала, когда монстр воздел длань к лилово-чёрному, искрящемуся от вспышек молний, небу.
У меня нет прошлого, – подумала она, чувствуя, как сознание погружается в тёмное марево. – И нет будущего. Мне незачем жить.
– Держись, Вереск!
Сердце едва не лопнуло: князь, мокрый, точно мерфолк, вскарабкался на верхушку скалистого рифа.
– Держись! – хрипло крикнул он снова. – Не смей умирать!
Каменеющий призрак повернулся на голос. Твёрдая корка на бесформенном теле захрустела, покрываясь трещинами. Пасть открылась, обнажая ряды острых акульих зубов.
– Т-ты? – Голос напоминал скрежет ржавой пилы. – Т-ты с-сдох!
– Не спеши хоронить меня, тварь – Ладимир выпрямился во весь рост, широко расставив ноги. Буря трепала русые волосы и разорванную рубаху. В руке князь сжимал костяной охотничий рог.
– Т-ты не посссссме-ешь! – прошипел Безликий.
– Посмею.
– Т-ты погубишшшшь свой лучшшший мир ради жжжженщины?
– Без неё мне этот мир не нужен. – Князь вскинул руку и затрубил в рог. Сигнал прошёл сквозь шторм, как нож сквозь сливочное масло, отразился от мрачных небес и прокатился по свинцовым волнам. Рог ревел так, что, должно быть, в самой Лантии слышали.
Море за спиной Ладимира встало дыбом: фонтаны солёных брызг взмыли к лиловым тучам, и появился он...
Кошмарный монстр из древних преданий.
Ненасытное чудовище.
Жуткое порождение тьмы.
Кракен...
Огромный. Такой огромный, что даже скалы рядом казались игрушечными. Четыре жутких глаза горели огнём. Длинные щупальца оплели рифы.
Вереск сумела разглядеть шипы, покрывающие головоногое пепельно-серое тело с бледно-розовым подбрюшьем, но испугаться как следует времени не хватило: гигантский кальмар бросился на призрака. Безликий зашипел, разинув пасть, и хватка его ослабла. Вереск высвободилась из железных пальцев и... полетела вниз. Вот только упасть в воду не вышло: неутихающий смерч подхватил её и закружил в безумном танце.
Круг.
Ещё один.
Ещё.
И ещё.
И опять...
Вереск задыхалась, жадно хватая ртом воздух. Мимо проносились гнилые доски, обрывки парусов, человеческие кости. Она с трудом увернулась от тяжёлого кованого сундука, который едва не размозжил ей голову. Врезалась в дырявую бочку... Или бочка в неё? Ухватилась на лету за канат, не слишком соображая, зачем он ей нужен.
– Держись! – услышала сквозь шум и вой. – Держись! Я рядом!
Ладимир рядом. Рядом! Он спасёт меня! Спасёт!
Вереск озиралась по сторонам, но тщетно: за круговертью мусорного ветра ничего не было видно. Тайфун терзал её, вышибая дух. Снова, и снова, и снова...
– Руку Вереск! – орал князь. – Ну же!
– Не могу... Не могу дотянуться! – Она захлёбывалась потоками воздуха, выбилась из сил и уже совсем отчаялась.
Он схватил её за запястье.
Как ему это удалось, Вереск не представляла, но он сумел схватить её. Схватить и выдернуть из смертельных объятий смерча. Она больно ударилась о скалу, но Ладимир не дал ей рухнуть в море. Удержал. Вытащил. Прижал.
– Ты цела? – прошептал, касаясь губами макушки.
Вереск кивнула, давясь слезами, и вцепилась в мужа, как утопающий в обломок корабля. Уткнулась носом в широкую грудь.
– Ничего не бойся. – Князь погладил её по спине. – Я вытащу нас отсюда, слышишь?
Она снова кивнула и всхлипнула.
– Ты мне веришь?
Опять кивок: на слова не хватало сил.
– Вот и умница. – Горячий поцелуй обжёг мокрую от слёз щёку. – Я должен тебе признаться, Вереск. Момент, правда, не самый удачный, но...
Слова заглушил рёв: щупальца кракена сокрушили гряду рифов, а Безликий ответил на атаку шквалом молний. Легенда, слава небесам, успела уйти на приличное расстояние, правда Вереск не сомневалась, что команда в скором времени развернёт фрегат.
Они ни за что не оставят своего капитана!
– ...но тянуть дальше нельзя. – Князь чуть отстранился. – Вереск... Не знаю, поймёшь ли ты, но я... Дело в том, что я не князь Ладимир.
Глава тридцать третья
Мысли скакали в голове, как кузнечики. Сбивались в кучу и тут же рассыпались бисером.
Не Ладимир? Как же... Как же так? А кто? А кто тогда?
– Кто же ты? – прошептала Вереск, но гром проглотил слова, а молния вонзилась в море совсем рядом. Вода покраснела от алых всполохов. Волны, одна выше другой, с грохотом обрушились на скальные рифы.
– Нельзя оставаться здесь! – крикнул тот, кого она считала Ладимиром. – Реальность вот-вот по швам треснет. Ты должна помочь мне, Вереск. Вереск? – Он тряхнул её за плечи. – Слышишь меня?
– Помочь? – пролепетала она. – Но...
– Не время сейчас для твоих чёртовых "но"! – рыкнул князь и вперился в неё взглядом. – Слушай...
Почерневший небосвод вспыхнул и тут же содрогнулся от череды громовых раскатов. Вереск дрожала, как осиновый лист на холодном ветру. Она до крови закусила губу, чтобы хоть немного сдержать слёзы. Не помогло.
– Это не трудно. – Князь сжал её ладонь. – Просто представь место, где мы были бы в безопасности, а я перенесу нас туда. Хорошо? Только вообразить надо чётко. Во всех деталях. Давай же, Вереск. Сконцентрируйся. У тебя получится. Ну же, милая!
Она зажмурилась. Рёв бури отвлекал и сбивал с толку. Море плевалось солёными брызгами. Призрак хохотал загробным смехом, а кракен издавал странные звуки, похожие на пронзительный свист. Но... Всё это – лишнее. Лишнее. Ничего этого нет.
Ничего. Этого. Нет.
Ничего нет.
Ничего и никого.
Никого кроме меня. – Вереск крепче ухватила мужа за руку. Переплела пальцы. – Никого кроме него.
Есть только мы.
И в этом мире мы одни...
Яркая вспышка.
Не просто яркая – ослепляющая. Вспышка, а потом – удар. Ощутимый, хотя и не резкий. Земля и небо поменялись местами. Реальность кувыркнулась и опрокинулась вверх тормашками. Вереск упала на траву. Сочно-зелёную и мягкую, точно ковёр.
Мгновение, что длилось дольше вечности, она лежала недвижно, созерцая бескрайнее голубое небо, по которому плыли облака. Белые. Пушистые и огромные, словно дивные сказочные замки.
– Жива? – прохрипел Ладимир. Он растянулся рядом. Насквозь мокрый, растрёпанный, в изорванной, подозрительно порозовевшей, рубахе. Грудь князя часто вздымалась: он дышал тяжело и неровно.
– Жива, – откликнулась Вереск и села.
Села и... ахнула.
Пустошь! Надо же! Вересковая пустошь! Мириады розовых цветов, пряные летние ароматы, бабочки, ласковый тёплый ветерок. И никаких тебе чудовищ. Никаких молний, никаких волн высотой с башню...
Место, где мы были бы в безопасности.
– Забавно, – усмехнулся князь и перевернулся на бок.
– Что забавно? – Вереск приметила, что Ладимира трясёт, как от озноба.
Похоже, он ранен. И ранен серьёзно.
– П-платье... – выдавил князь и сморщился. – Ты могла придумать себе любой наряд, но выбрала этот.
Он протянул руку, но тут же уронил. Вереск оглядела себя и нахмурилась: розовое платье! Проклятущее розовое платье с серебристыми парчовыми вставками! Но... как же? Как же так? Минуту назад она была голой, словно новорожденный младенец, а сейчас...
Ты могла придумать любой наряд...
Что значит... "придумать"? Что же это получается? Что, чёрт побери, происходит?
– Кто ты такой? – Выпалила она. – Где мой муж?
– Я... я твой муж. – Знакомый незнакомец перевалился на спину и прикрыл глаза. – Просто я не Ладимир. И не князь.
– Объясни мне всё. – Вереск не знала, чего хочет больше: придушить этого типа, или поцеловать. – Немедленно!
– Придётся. – Ладимир скрипнул зубами и прижал ладонь к боку. Пятерня вмиг стала красной. – Другого пути, увы, нет. Да и времени совсем не осталось...
Вереск вздрогнула. Сколько обречённости в голосе! Так мог бы говорить преступник за секунду до того, как лезвие топора коснётся шеи. Или капитан, решивший пойти ко дну вместе с кораблём.
– Помнишь, мы говорили о той сказке? – едва слышно спросил князь и кашлянул. На губах выступила алая пена.
– О везучем пастушонке? – Вереск разорвала рубашку на его груди и хмуро уставилась на рану. Весь левый бок превратился в сплошной синяк. Местами кожа почернела, а кровь выходила толчками, заливая траву. Нехорошо. Ох, как нехорошо! – Помню. – Она легонько шлёпнула мужа по небритой щеке. – Глаза открой.
– Ты должна знать... должна... – Ладимир снова зашёлся кашлем. Не мудрствуя лукаво, Вереск стянула нижнюю юбку и принялась рвать на полосы. – Я не князь. Я... демиург...
– Деми... что?
– Демиург.
– Этот титул неведом мне. – Она прижала ткань к ране: надо хотя бы попытаться остановить кровь! – Придумать бы, как до замка добраться.
– Замка больше нет, Вереск. – Он шумно выдохнул. – Ничего нет. А демиург – это... Это не титул. Демиург – это создатель миров.
– У тебя начинается горячка, – сказала она мягко и коснулась пылающего лба. – Ты бредишь.
– А ты? – Ладимир ухватил её руку. – А ты не бредишь? Или не тебя голую только что пытался проглотить монстр? Нет? Посмотри вокруг, Вереск! – Глаза князя лихорадочно блестели. – Посмотри! Весь этот мир... Всё в нём, от и до – создал я. Придумал и создал. Всё здесь – лишь отражение моих фантазий. Всё здесь – часть моей души. Даже бедняга Аван! Даже чёртов кракен!
Вереск нервно сглотнула, ощущая, как по спине струится холодный пот.
И кто из нас безумен? Я, или он? Или оба?
– Я из другого мира, Вереск. Ты веришь мне?
– Нет.
– Плевать! – князя трясло всё сильнее. Кровь ни в какую не желала останавливаться, и на зелёной траве образовалась красная лужа. – Придётся... Тебе придётся поверить. Иначе нельзя.
– Что... что это за мир?
– Мир, в котором больше не осталось света... – прохрипел Ладимир. – Там больше не осталось света. Свеча... моя свеча почти угасла...
Он нашёл её ладонь. Легонько сжал и поднёс к губам.
– Я просто незнакомец из чужого мира, Вереск. И моё время вышло...
"Пострадает незнакомый тебе человек в чужом мире...", – скрипучий голос призрака отчётливо прозвучал в голове, и Вереск сжала кулаки. Так вот, кто жертва! Так вот чью жизнь жаждал погубить Безликий!
И наивный пылкий Аван помог монстру, разбив стеклянный шар...
– Нет! – вскрикнула она и прильнула к мужу. – Не смей умирать! Не вздумай! Не вздумай!
– Всё будет хорошо, – едва слышно прошептал князь, и Вереск поняла: хорошо уже не будет. Никогда. – Я сумею спасти тебя, слышишь? Тебя и маленького.
– Так ты... знаешь? – охнула она. – Откуда?
– Ты – моя самая светлая грёза в мире, полном теней, – вымученно улыбнулся Ладимир. – Я хочу, чтобы ты знала... Твой голос... Я слышу его сквозь мрак. Всегда. Каждый день. Даже когда тебя нет рядом, любимая...
– Ч-что?
– Неважно. – Князь зажмурился и сжал зубы.
Ему больно, – сообразила Вереск. – Очень. Очень больно. Больно так, что нет сил терпеть.
– С-слушай меня... – выдавил он. – Слушай внимательно. Оно пожирает мир, но тебя ему не достать. Я... создам убежище. Ребята помогут... помогут тебе. Но ты должна обещать... Обещать...
– Что? – Слёзы катились по щекам солёным градом. Дышать стало трудно, а сердце рвалось на части. – Что обещать?
– Обещай, что не будешь искать меня. Искать и пытаться спасти. – Князь вдруг оттолкнул её. Не грубо, но настойчиво. – Прощай, Вереск.
Что? Что это?
Вереск не успела сообразить, что произошло. За спиной разверзлась дыра. Чудовищная дыра прямо посреди вересковой пасторали. Реальность лопнула, образовывая воронку. И воронка эта ширилась с каждым мгновением...
– Нет! – закричала Вереск, тщетно пытаясь ухватиться за мужа. – Нет!
– Я всегда буду любить тебя. – Ладимир отстранился, и воронка втянула её в себя. Перед глазами мелькнуло месиво розовых и лазурных красок, бледное лицо князя и пушистые громадины облаков.
Я всегда буду любить тебя...
Глава тридцать четвёртая
Шлюп плыл сквозь туман. Не видно было ни воды, ни неба, ни звёзд. Ничего. На носу покачивался фонарь. Его неяркий жёлтый свет выхватывал из серой мглы хмурые сосредоточенные лица с резкими, будто высеченными из камня, чертами. Противно скрипели уключины. Старик Боцман и гнусавый Штурман неутомимо работали вёслами. Раз-два. Раз-два. Раз-два...
– Долго ещё? – Вереск зябко поёжилась, кутаясь в изношенный, пропахший табаком и морем сюртук.
– Не от нас зависит, – буркнул Штурман и смачно плюнул за борт.
Вереск тяжело вздохнула. А от кого? От кого зависит? – хотела спросить она, но промолчала.
Свинцовый липкий сумрак становился всё плотнее. Порой казалось, что где-то там, далеко-далеко, в непроглядном седом мареве мелькают очертания островов и замков. Но лодка двигалась вперёд дальше и дальше, а земля так и не появлялась. Иногда Вереск слышала стоны, а иной раз даже крики. Непонятные, странные слова, сказанные тревожным шёпотом, приглушённые разговоры, всхлипы...
– Кто это? – спросила она Боцмана, когда звук раздался совсем рядом.
– Осколки, – ответил старик. – То, что осталось от тех несчастных, которых проглотила Тварь.
Тварь... Вереск передёрнула плечами, вспоминая безликого монстра с дюжиной длиннющих полупрозрачных рук и огромной зубастой пастью посреди живота.
– Она собиралась сожрать меня, – прошептала Вереск, слепо пялясь в туман.
– Она собиралась сожрать нас всех. – Боцман бросил хмурый взгляд на Штурмана, но тот и бровью не повёл: – И не раз. Такова её природа.
– Кто она?
– У Твари нет имени. – Боцман с усилием навалился на весло. Он устал, и Вереск это видела. – Только суть. А суть её в забвении.
– В забвении? – Слова старого моряка ставили в тупик: от такого объяснения вопросы множились, словно чумные бубны в разгар эпидемии.
– Чего ж тут непонятного? – прогнусавил Штурман. – Всякий раз, когда рождается демиург, вместе с ним в мир приходит Забвение. Оно как тень: его не убить, не прогнать, да и вообще никак не избавиться. Только под контроль взять можно.
– Капитан своё в цепи заковывал, – многозначительно напомнил Боцман.
– Ну и что это дало? – фыркнул Штурман. – Тварь так разожралась, что проглотила Мейду, как цапля жабу! Её уже ничто не удержит. Ладимир проиграл, признай это наконец!
Он бросил весло и хмуро уставился на Боцмана. Тот сразу прекратил грести, извлёк из-за пазухи кисет и принялся неторопливо набивать ароматным табаком видавшую виды трубку.
– Но мы ещё живы, не так ли?
– Разве это жизнь? – насупился Штурман. – В этом мире у нас даже имён нет!
– Не драматизируй. – Боцман вытащил огниво и черканул кресалом о кремень, высекая искру. – Вечно ты сгущаешь краски...
– Кто вы? – Не выдержала Вереск. – Кто вы такие?
Боцман и Штурман переглянулись и усмехнулись. Смеялись они горько и безрадостно, с тенью обречённости и беспросветной тоски.
– Мы – образы, – пробасил старик.
– Устойчивые отражения реальности в сознании демиурга, – менторским тоном изрёк гнусавый.
– Это как?
– Просто. – Боцман выпустил колечко дыма. За ним второе и третье. – Люди, похожие на нас, сыграли важную роль в жизни капитана. И теперь он воссоздаёт их образы снова и снова в разных мирах.
– Ага. – Штурман скрестил руки на груди и скорчил совершенно зверскую рожу. – Воссоздаёт. А Тварь эти миры с превеликим аппетитом пожирает. Снова и снова. Конец нам, говорю же!
– А я? – нахмурилась Вереск. – Я тоже... образ?
– Не исключено, – кивнул старик, попыхивая трубкой. – Смотри, как он тебя продумал: настоящая красавица! Только прошлого нет, но это такие мелочи...
"Ты – самая светлая грёза в мире, полном теней", – вспомнились слова Ладимира, и противный ком встал в горле, мешая дышать.
– А безликие гости? – спросила она. – Безликие гости и избранницы, не помнящие вчерашнего дня – это те, кого он продумал хуже?
– Соображаешь, – фыркнул Штурман и взялся за весло. Боцман досадливо последовал его примеру. Уключины снова заскрипели мерно и противно.
Вереск закрыла глаза. Мысли в голове кружились чёрным вороньём. Образы, миры, демиурги... Может, она спит? Или бредит? Или окончательно сошла с ума? Она свесила руку за борт, чтобы погрузить пальцы в холодную воду.
– Не стоит этого делать, – предостерёг гнусавый голос.
– Почему?
– Безмирье засосёт.
– Безмирье? – Вереск посмотрела вниз. Плотные седые клубы застили волны... А может шлюп действительно плывёт по туману? – Что за безмирье?
– Реальность вне миров демиурга, – пояснил Штурман. – Жуткое место, скажу я вам. Ладимир туда то и дело вываливается. Замучились спасать...
Он вдруг осёкся и побледнел.
– Ну ты и ослина! – рыкнул Боцман, бросая грести. – Дать бы тебе веслом по роже за язык за твой длинный!
Но шарахнуть товарища веслом по лицу старик не успел. Хотя... Может и успел, да только Вереск не видела. Не думая, не колеблясь, без тени сомнения и страха она перегнулась через борт и полетела вниз. В холодное липкое марево...
Глава тридцать пятая
Никогда ещё Вереск не видела ничего более серого. Хотя... может и видела. Просто забыла...
Вдаль тянулась нескончаемая вереница высоченных серых домов. Абсолютно одинаковых унылых домов. Безликих и мрачных, точно исполинские надгробия. Их странные плоские крыши подпирали тяжёлое небо, затянутое свинцовыми тучами. Моросил дождь. Клубы молочного тумана медленно поднимались вверх. Туда, где за призрачной пеленой скрылось тусклое солнце.
Невероятно ровная чёрная дорога блестела от измороси, и Вереск, пошатываясь, ковыляла по широкому, разделённому толстой белой полосой, тракту. Она не понимала, куда идёт, зачем и что ждёт впереди. Где-то глубоко в душе дрожала, словно капля росы, робкая надежда. Я найду его, – думала Вереск. – Я непременно найду его. Он здесь. В безмирье. И я найду его.
Мимо с рёвом пронеслась огромная железная коробка. Глаза коробки сияли холодным хищным огнём. Вереск едва успела отскочить в сторону, но тут из-за угла выскочила ещё одна коробка и с огромной скоростью рванула вперёд, а спустя секунду весь тракт заполнился здоровыми ревущими железяками, исторгающими ядовитый серый смрад.
– Страшно? – раздалось над самым ухом. Вереск ахнула, развернулась и обомлела: рядом стояла, сияя улыбкой, черноволосая девушка небывалой красоты. Белая мраморная кожа, казалось, светилась изнутри, смоляные волосы тяжёлыми волнами падали на плечи, синие глаза блестели.
Любой мужчина, увидев её однажды, влюблялся бесповоротно...
На девушке было скромное дорожное платье и тёмный плащ с глубоким капюшоном.
Вереск сразу поняла, кто перед ней.
– А ты крепкий орешек, – заявила знакомая незнакомка. Говорила она совершенно беззлобно, по-приятельски. – Сумела добраться сюда.
– Ты усыпила кракена, – догадалась Вереск. – Песней.
– Разумеется.
– И пришла сюда, чтобы... – Руки непроизвольно сжались в кулаки. – Чтобы убить Ладимира!
– Увы.
– Увы? – Захотелось залепить красотке пощёчину.
– Работа такая. – Девица склонила голову на бок и игриво подмигнула.
– Я... Я не позволю! – прошипела Вереск и шагнула вперёд.
– Хочешь драться? – усмехнулась красавица. – Как мило. А я-то хотела предложить тебе помощь...
Она нарочито глубоко вздохнула и надула пухлые губки.
– Помощь? – Вереск не кричала, но рычала. – Какую помощь ты можешь предложить? Ты... Ты отняла у меня всё, что мне дорого! Ты обманула Авана, разрушила Мейду и меня чуть не сожрала! А теперь заявилась в безмирье, чтобы погубить того, кого я люблю!
– Безмирье? Серьёзно? – В синих глазах заплясали чертенята, а губы дрогнули. – Это не безмирье, милая. Это – реальность.
– Реальность?
– Самая что ни на есть реальная реальность, – кивнула красавица. – Пойдём, я покажу тебе правду.
Она взяла Вереск за руку, и они взлетели. Взмыли в воздух и, невесомые, поплыли сквозь серое утро.
Странно это, стать бестелесным призраком, что легче облаков. Лететь, поглядывая сверху на мирскую суету и знать, что впереди тебя ждёт правда. Горькая, как сок болотного корня, и неизбежная, точно могила. Вереск не чувствовала страха, но ощущала обречённость, насквозь пропитанную тоской и отчаянием.
Внезапно она поймала себя на мысли, что вспоминает слова и названия. Асфальт, бетон, метро, проспект, машины, час пик, пробка...
Вдалеке серебром мерцала река. Её название вертелось на языке и песком скрипело на зубах. Короткое, ёмкое и родное, как имя матери. Вереск изо всех сил напрягала извилины, но название ускользало от истерзанной памяти, тонуло и растворялось в утраченном прошлом.
Безликая молчала. Её чёрные волосы развевались на ветру, а губы сжались в тонкую линию.
Работа... – вспомнила Вереск. – У неё такая работа – уничтожать миры.
"Когда рождается демиург, вместе с ним в мир приходит забвение...", – говорил Штурман.
Наверное, в этом вся суть, – рассуждала Вереск, глядя на свою загадочную спутницу. – Демиург создаёт, а забвение пожирает всё им созданное.
Созданное и забытое...
Поток машин внизу становился плотнее. Вереница чёрных зонтов растянулась на целую лигу. Город проснулся, ожил, загудел и захлопотал, как торопливая суетная старуха. Все куда-то бежали, ехали, кричали, опаздывали... и никому не было дела до двух летящих по воздуху молодых женщин.
– Они не видят нас, – пробормотала Вереск себе под нос. Безликая не ответила. Только фыркнула и поднялась выше.
Лабиринты серых улиц затягивали глубже и глубже. Вереск с ужасом осознала, что ни за что не найдёт пути обратно.
Обратно? – оборвала она себя. – Куда обратно? Мейды больше нет. Нет Приюта Рассвета, Солёного утёса, Пристанского городка, пролива Безмолвия и Рассветной бухты. Ничего не осталось. Ничего!
– Не терзайся. – Безликая, похоже, даже не думала скрывать, что читает мысли. – Ты скоро встретишься с ним. Потерпи. Осталось немного.
И Вереск терпела.
Она бы вытерпела всё... всё, что угодно, лишь бы снова увидеть Ладимира. Хотя бы мельком.
"Обещай, что не будешь искать меня. Искать и пытаться спасти", – сказал он тогда, но она не успела ответить...
Я найду его. Найду! – стучало в висках заклинанием. – Найду и спасу. Чего бы мне это не стоило.
Безликая обернулась и как-то странно посмотрела на неё.
Ничего. Пусть смотрит, – решила Вереск. – Пусть знает, что я готова на всё.
Невзрачное четырёхэтажное здание, определённо, когда-то было белым. Нарядным, чистым, новеньким и аккуратным. Но потом, когда девственная белизна приказала долго жить, его перекрасили в розовый, который с годами превратился в грязно-серый. В нескольких местах допотопная штукатурка осыпалась, обнажая краснокирпичную кладку. Флигеля явно строились по нужде, а не по замыслу архитектора. Из-за этих нелепых пристроек здание утратило всякую симметрию и стало унылой бесформенной громадиной.
Искалеченный дом для искалеченных людей...
"ГО-РОД-СКА-Я БОЛЬ-НИ-ЦА", – прочла Вереск и удивилась, что смогла понять чудаковатые белые закорючки на тёмно-серой вывеске.
Больница. Больница...
Что-то такое знакомое. Такое близкое...
Штукатурка осыпалась. Давно ремонт нужен. Чёртова лампа жужжит и жужжит, с ума сводит, надо электрика вызвать, а он, собака, в запой ушёл. Беда...
– Нам сюда. – Безликая потянула её за собой: одно из окон на четвёртом этаже оказалось распахнутым.
Грязный серо-голубой кафель. Кабинки. Пожелтевшие толчки и жуткая вонь, сбивающая с ног.
Хлорка! – вспомнила Вереск и ахнула. – Так пахнет хлорка!
– Что? – хмыкнуло Забвение. – Запах родины нам сладок и приятен[1]? Пошли. Мужской сортир не лучшее место, чтобы предаваться меланхолии.
И они действительно пошли, а не полетели. В тёмных коридорах раздражающе мигали лампы. За облезлыми дверьми раздавались стоны, шёпоты и приглушённые разговоры. У стен стояли каталки и скамейки, а на посту мирно дремала медсестра в смешной голубой шапочке.
Марина, – подумала Вереск. – Её зовут Марина, и она недавно вышла замуж. Очень хочет ребёнка, девочку, но забеременеть никак не может...
Откуда я это знаю?!
– Сюда, – скомандовала Безликая, распахивая дверь. – Заходи и любуйся. Или так и будешь в коридоре торчать?
В палате царил полумрак. Койка пряталась среди разномастного оборудования. Многочисленные датчики пищали. На экранах мониторов зеленели дёрганые линии, сменяли друг друга малопонятные показатели. Пахло спиртом, нашатырём и безнадёгой.
