Текст книги "Последний демиург (СИ)"
Автор книги: Леока Хабарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
– Понимаю, – кивнул князь. – Но жениться не могу: я уже сделал выбор и не изменю его.
Юные очаровательницы ахнули хором. По рядам прокатился ропот, и все уставились на Вереск. Все. Включая Авана.
Как странно он смотрит! Совсем не так, как Арабелла. Её глаза холодны, точно зелёные льдинки, и полны презрения, а этот юноша...
Он не питает ко мне неприязни, – поняла Вереск. – Ни неприязни, ни ненависти. Юный граф вынужден отстаивать честь непутёвой сестры, только и всего.
Бедняга...
– Мне жаль, милорд.
– Мне тоже, Аван.
Первым клинок обнажил лантийский наследник. Гости заохали, расступаясь шире. Кто-то из дам старательно изображал обморок, а кто-то действительно лишился чувств.
Ладимир схватился за рукоять шпаги, и Вереск вцепилась в его локоть.
– Не делайте этого, милорд! – взмолилась она. – Он всего лишь мальчик!
– Мальчик? – Оружие покинуло ножны, и сталь блеснула в свете сотен свечей. – Вы, должно быть, шутите, леди… кхм… Кендра. Он – мужчина. Как и я. А мужчины должны знать цену словам. Аван лишится чести, если не вступится за сестру. Я – если оставлю клевету безнаказанной.
Он высвободил руку из её цепких пальцев и прошептал:
– Подожди меня, милая сирена. Это ненадолго.
Лязг стали оглушал. Паркет скрипел под сапогами. Сердце Вереск уходило в пятки от каждого выпада. Шаг. Удар. Поворот. Снова удар. Ладимир, тяжёлый и мощный, двигался как хищный зверь, а гибкий Аван ловко парировал атаку за атакой.
– Он так молод, но уже зовётся лучшим клинком Континента! – расслышала Вереск взволнованный шёпот леди Виолетты.
– Совершенно точно! – отозвалась одна из её подруг. – Лорд Аван – непревзойдённый фехтовальщик! Только поглядите на него! Сколько грации! Он словно танцует.
– Зато мейдинский князь силён, как бык.
Вереск передёрнуло от таких разговоров. Эти девицы воспринимают происходящее, будто очередную забаву. Неужели они не понимают, что Ладимир и Аван могут серьёзно ранить друг друга, или даже убить?
Мощный выпад князя заставил юношу отскочить в сторону. Шпага Ладимира вспорола воздух, а Аван зашёл с боку. Князь играючи отразил град ударов и яростно атаковал. Но лантийский граф оказался проворнее: он подался вперёд, нырнул под руку Ладимира, и острое лезвие оставило красный след на белоснежной рубашке.
Вереск зажала рот рукой, сдерживая крик, и зажмурилась.
Не могу я на это смотреть! Не могу! Не могу!
От скрежета стали звенело в ушах, а от страха дрожали ноги. Чья шпага окажется проворнее? Чья рука крепче? Кто выйдет из схватки победителем, а кого унесут, истекающего кровью? О! Проклятье! Неужели решить проблему нельзя как-то иначе? Почему непременно надо драться?
Хриплый стон прозвучал громче выстрела. Чертог утонул в ахах и вздохах.
Вереск открыла глаза, чувствуя, как по щекам катятся слёзы.
На паркете распластался рыжеволосый лантиец. Плечо молодого человека цвело красным.
– Убить гостя в собственном доме! – капризно возмутилась леди Виолетта. – Фи! Какой моветон!
– Совершенно точно! Моветон!
– Лекаря! – прорычал Ладимир, опускаясь на колени подле Авана. – Немедленно лекаря!
– Нет! – вскричала леди Арабелла, вскочив на ноги. Вереск была уверена, что графиня кинется к брату, но этого не произошло. Лантийская красавица смотрела куда-то мимо. В толпу гостей. – Нет! Ты обещала! Обещала!
Обещала?
– Ты обещала, что князь будет моим!
До Вереск вдруг дошло, что на истерику юной красавицы никто не обращает никакого внимания.
Да её же никто не слышит! – поняла она, скользя взглядом по лицам гостей. Пустые глаза. Застывшие маски. Куклы, а не люди. – Её никто не слышит, кроме меня и…
Той, к кому она обращается!
Вереск медленно повернулась. У парадной лестницы стояла… она.
Женщина без лица.
– Ты обещала мне его! Обещала! – Арабелла напоминала разъярённую фурию. – Я заплатила тебе! И заплатила щедро! Ты просила жизнь, и я убила девчонку! А ты обманула меня, подлая тварь!
И тут безликая вскинула руку. Бледный перст указал… на Вереск.
Дышать стало трудно. Сердце бешено колотилось, норовя пробить грудную клетку. Ноги подкосились, и Вереск провалилась в темноту.
Глава двадцать третья
Сознание возвращалось медленно. Неохотно. Густая липкая мгла не хотела отпускать, и Вереск барахталась в волнах забытья, всё глубже погружаясь в беспамятство. Мимо плыли видения. Яркие, как солнечное утро, или призрачные, словно туман, спустившийся с пологих мейдинских холмов. Она снова и снова видела усыпанную розовыми цветами равнину, но сон изменился. Изменился навсегда: теперь она знала, кто рядом. Знала наверняка. Ей снился Ладимир. Его лицо. Губы. Голос. Сильные руки, стальные мускулы, мальчишеская улыбка. Это он. Он её возлюбленный... Но где же прежний? Тот, что был раньше? Исчез. Рассыпался прахом...
В кошмарах являлась безликая женщина. Лишённая голоса и взгляда, она говорила громко и смотрела в самую душу. Страшно. Вереск хотела прогнать её, но не могла. Безликая смеялась. Звала. Манила. У неё были странные руки: длинные, тонкие с корявыми узловатыми пальцами и пожелтевшими ногтями. Она хотела схватить Вереск за шею...
– Уходи... – шептала Вереск, собрав последние силы.
– Не уйду, – отвечала Безликая до боли знакомым голосом и силой вливала в рот горячую горькую жижу. – Пей!
Вереск пила и снова проваливалась в полусон-полубред. Она была чайкой и летела над морем. Видела "Легенду". Фрегат с высоты казался маленьким-маленьким, точно игрушка. А волны вздымались, словно горы. Они разбудили кракена... – сообразила Вереск, паря в облаках. – Зачем они разбудили кракена? Фонтан солёных брызг ударил в небо. "Легенду" оплели исполинские грязно-лиловые щупальца, и корабль треснул. Переломился пополам, точно щепка. Вереск услышала душераздирающие крики.
Нет! Нет! Там же Ладимир!
– Нет... – прохрипела она. – Нет! Ладимир... Ладимир!
– Я здесь, любовь моя, – услышала рядом. – Я всё время здесь.
– Г-где я? – Перед глазами плыли круги. В ушах шумело, точно в морской раковине.
– Дома. – Князь нежно сжал её ладонь. – Ты дома, милая сирена.
У меня нет дома: я чайка...
– У меня нет дома...
– Ошибаешься. – Горячие губы коснулись виска. – А теперь отдыхай. Набирайся сил.
Мгла сгущалась. Вереск тонула в ней, как в зыбучем песке. Тонула...
Прямо как тогда...
И, прямо как тогда, она собрала все силы и вынырнула на поверхность. Жадно втянула воздух... и села.
Тихо. Темно. Свеча почти догорела. В камине, бледно мерцая, тлеют угли. За окном серебрится Луна, а на бархатном кресле, где она уже привыкла видеть розовое платье, спит Ладимир.
"Я всё время здесь", – вспомнила Вереск и смутилась. Она потёрла лицо ладонями, окончательно прогоняя сон, и перекинула на одно плечо спутанные волосы. Будить князя не хотелось: он так сладко дремал. Поэтому она выбралась из постели, подкралась к нему на цыпочках и укрыла шерстяным пледом.
– Ты что это удумала? – Ладимир схватил её за запястье и привлёк к себе. – Тебе нельзя вставать.
– Всё в порядке, – прошептала Вереск, погружая пальцы в волнистые русые волосы. – Я здорова.
– Безусловно! – сердито фыркнул князь, без особых усилий поднял её на руки и отнес в кровать. – Вот так.
Он укутал её меховым одеялом, и сам вытянулся рядом.
– Ты напугала меня.
– Простите, милорд...
– Не думал, что наш с Аваном поединок заставит тебя лишиться чувств.
Поединок? Да меня хотела убить безликая женщина!
Вереск чуть не застонала. Ей так хотелось рассказать Ладимиру о своих страхах и видениях, но вдруг князь сочтёт её безумной? Она закусила губу, отгоняя подобные мысли.
– Как ты? – Ладимир провёл тыльной стороной пальцев по её щеке.
– В порядке, – она слабо улыбнулась. – А вы, милорд?
– А что – я?
– Вы были ранены. – Рука князя опустилась ниже, и ладонь мягко сжала грудь. Вереск не стала препятствовать ласке.
– Пустяки, – хрипло усмехнулся он, целуя её ключицу. – Царапина.
– А лантийский граф?
– Там всё сложнее. – Ладимир задрал ночную рубашку. Дыхание опалило низ живота, а затем нежную кожу на внутренней стороне бедёр.
– Но он жив?
– Жив, – отозвался князь, а ласки его стали настойчивей. – Но поговорим о нём позже. Сейчас меня заботит только одно. И это не Аван.
– А-ах! – застонала Вереск, когда губы Ладимира оказались в самом сокровенном месте.
– Я знаю, ты только очнулась, – прошептал он, отрываясь от своего занятия. – Поэтому если не хочешь... Если не в силах, то...
– Продолжай.
И он продолжил.
И было так сладко, что не хватит ни мёда, ни патоки, чтобы сравнить. А когда Вереск уже с трудом соображала, князь вошёл в неё, горячую и мокрую, и через минуту стало ещё горячее...
– Я должен уехать.
Как подло. Как подло говорить такое, когда он ещё в ней! Когда руки прижимают крепко, губы касаются затылка, а сердца бьются в унисон. Разве можно в такие моменты думать о расставании?
– Куда?
– В Лантию, – князь глубоко вздохнул. – С Арабеллой творится что-то... Что-то совсем уж странное. Она уже на "Легенде", под присмотром лекаря. Я доставлю её отцу и самолично объясню, что произошло.
– Графиня созналась в убийстве Дары?
– Да. – Ладимир чуть отстранился и развернул Вереск к себе лицом. – Но как... Откуда ты знаешь?
– Наверное, слышала что-то в полусне, – соврала она и поспешила сменить тему. – А как же Аван?
– Парень совсем плох, – скорбно изрёк князь. – Ему придётся остаться. Присмотришь за ним?
– Присмотрю, но...
– Опять "но"? – Ладимир улыбнулся. – Что опять не так?
Всё не так! – сердито подумала Вереск, а вслух сказала:
– Долго вас не будет?
– Около месяца. – Он схватил с прикроватной тумбы кувшин и сделал пару жадных глотков. Вода потекла по подбородку. – Может, чуть больше.
– И ровно половину срока вы проведёте в компании леди Арабеллы?
Князь поперхнулся и уставился так, словно на Вереск появились узоры.
– Ты что... опять ревнуешь?
– А что, если так? – сердито выпалила она. – Разве не могу я иметь чувств, вполне естественных для живого человека? Или я, по-вашему, наполовину деревянная?
– Ну, это уж точно нет, – усмехнулся князь, и Вереск кинула в него подушкой. – Не кипятись, Вереск. Даю слово, что останусь равнодушен к чарам Арабеллы, а слово моё крепче...
– Нет! – перебила она. – Даже самое крепкое слово – всего лишь слово!
– Так чего же ты хочешь?
– Не знаю! – всхлипнула Вереск и закрыла лицо руками. – Не знаю...
Первые лучи солнца целовали щеки теплом. Ночь прошла, а вместе с ней ушли страсти и волнения. Ушёл и Ладимир, но простыни ещё хранили его запах.
Вереск сладко потянулась, вспоминая крепкие объятия и смелые ласки. Было хорошо. Очень. Очень хорошо.
А сейчас... Сейчас надо бы помыться. Привести себя в порядок. И поесть не помешает: от голода и слабости к горлу то и дело подкатывает тошнота.
Да, пора. Пора вставать.
Когда босая ступня коснулась пола, в дверь постучали.
– Да-да, входите! – крикнула Вереск и снова спряталась под одеяло.
На пороге вырос Ладимир. Помятый, небритый, взъерошенный, он сверкал мальчишеской улыбкой.
– Доброе утро, милая сирена! – приветствовал он и посторонился. Следом в комнату вошёл невысокий старикан важного вида. Его длиннополая тёмно-бордовая роба волочилась по полу, а лысина поблёскивала, как паркет в большом чертоге. В руках старикан нёс толстенный фолиант.
– Это Светлый Фома – служитель богов, – представил князь нежданного гостя. – И он нас сейчас поженит. Ты готова?
Глава двадцать четвёртая
Четверть часа и несколько коротких фраз – всё, что понадобилось. Светлый Фома хорошо знал своё дело: видать, не впервой венчал молодых негласно и впопыхах. Вереск, словно околдованная, дала согласие и подставила губы для первого супружеского поцелуя. Она не сомневалась, что всё это лишь глупый фарс, не более: если Ладимиру приспичит изменить, его не остановят ни клятвы, ни брачные узы.
И, тем не менее, опочивальню Вереск покинула княгиней Мейды. Владычицей плодородных земель, густых лесов, быстрых рек и кристальных озёр, полных рыбы. Хозяйкой огромного древнего замка и... супругой богатейшего лорда Континента. Законной супругой: держать женитьбу в тайне Ладимир не планировал, о чём сразу и заявил.
– Устроим торжество, когда вернусь, – сказал он, целуя Вереск в кончик носа. – Что предпочтёт моя сирена? Устроить пышный приём всем на зависть, или провести вечер в близком кругу? А может – пригласим твоих соплеменников?
– Но у меня нет соплеменников, милорд. – Вереск обвила его шею руками. – По-крайней мере, я о них не помню.
– А как же мерфолки с морского дна? – князь зарылся лицом в её волосы. Вздохнул. – Ты счастлива?
– Как никогда в жизни, – ответила Вереск, надеясь, что новоиспечённый супруг не заметит фальши в улыбке.
Счастлива ли она? О, да. Безусловно. Вот только... у счастья привкус пепла. Предчувствие, назойливое, словно крошки на постели и мерзкое, как жирная личинка рисового клопа, сводило на нет возможность насладиться моментом в полной мере.
Я не должна отпускать его. Не должна отпускать.
– Не уезжай, – шепнула она, заранее зная ответ. – Или... возьми меня с собой.
– Не могу. – Ладимир сжал её ладони. Поднёс к губам. Коснулся нежно. – И тебе прекрасно известно, почему.
Известно. Конечно, известно.
Арабелла...
По словам князя, лантийка погрузилась в непонятное и пугающее мрачное безумие. Никого не узнавала. Кидалась на людей. Но и это не всё. Лантийский граф не должен был видеть ту, из-за которой с его любимой дочерью случилась страшная беда.
Вереск всё понимала, но...
Опять это проклятущее «но»!
Увы, от сомнений никуда не деться: они множились, точно головы гидры, и раздирали душу острыми когтями.
Я не должна отпускать его. Не должна...
Море блестело аквамарином, а солнце купалось в прозрачных волнах, щедро рассыпая блики. Да-а... Худшего момента для расставания не придумаешь.
– Всего лишь месяц. – Князь вновь поцеловал её. – Один месяц и пара недель.
– Обещай, что вернёшься. – Вереск закрыла глаза и прижалась к широкой груди.
– Обещаю.
– Даёшь слово?
– Да, – прошептал Ладимир. – Даю слово. А слово моё крепче стали калёной. Ты веришь мне, Вереск?
– Верю. – Она подняла голову, всматриваясь в его черты. Когда успел он стать таким родным? Таким близким, что сердце щемит от одной мысли о разлуке? – Только... как же тайна?
– Тайна?
– Да, – кивнула она. – Та самая страшная тайна, о которой ты хотел поведать, но так и не успел.
Ладимир помрачнел.
– Тайна, – повторил он, хмурясь. – Тайна… Я... я принял меры, Вереск. Они должны помочь. – Он с хрустом сжал кулак и ощутимо вздрогнул. – Должны... Дождись меня, и я всё объясню. Хорошо? А пока позаботься об Аване. Не дай парню умереть, ладно?
– Не дам. – Вереск снова прильнула к мужу. – Но если ты задержишься хотя бы на день, я задушу его подушкой.
– Договорились.
На закате Легенда отчалила, но Вереск так и не ушла с пристани. Она стояла и смотрела, как медленно уплывают вдаль белоснежные паруса.
– Ты вернёшься, я знаю, – прошептала она, когда корабль скрылся из виду. – Ты вернёшься...
Аван угасал. С каждым днём юный граф становился всё слабей и слабей. Не помогали ни примочки, ни отвары, ни целебные мази. Вереск проводила у постели больного дни и ночи, забывая про еду и сон. Она меняла повязки и компрессы, поила настойками, шептала ласковые слова, когда у бедняги начинался бред. А бредил он часто. Кричал. Метался по постели.
– Тише, тише! – успокаивала Вереск парня. – Я не дам тебе умереть. Слышишь?
Но Аван не слышал. Он продолжал горлопанить до тех пор, пока силы не покидали его окончательно, а потом, истерзанный лихорадкой, проваливался в глубокое беспамятство и затихал.
– Вы так себя совсем изведёте, – бухтела Милда, устраивая на прикроватной тумбе поднос. Холодная телятина, мягкий белый хлеб, твёрдый сыр и масло. Всё очень аппетитное, но… От одного взгляда на еду Вереск затошнило.
– Спасибо, Милда, я не голодна.
– Вы бледны, – служанка упёрла руки в бока. – Вам надо кушать.
Вереск глянула на неё и вздохнула: спорить бесполезно. Да и сил на споры нет – она действительно вся извелась.
– Как он? – кивнула старушка на Авана.
– Плохо. – Вереск затолкала в себя крохотный кусочек сыра и сморщилась: резкий запах вызвал новый рвотный позыв. – Лихорадка никак не отступает.
– Настой вредозобника давали?
– А как же. – Хлеб после сыра показался пресным, а вино, разбавленное водой, – горьким. – Первым делом. И отвар чёртова корня, и ранитовый мёд. Всё без толку.
– Помрёт, – заявила Милда. Особой деликатностью старая служанка не отличалась. – Как есть – помрёт.
– Нет, – мотнула головой Вереск. – Я этого не допущу.
Старушка смерила её долгим взглядом.
– Тошнит часто?
– Только после чёртова корня.
– Не его. – Глаза служанки подозрительно заблестели. – Вас.
Вереск ощутила, как кровь прилила к щекам, но промолчала.
– Пойду, принесу вам тыквенного сока. – Милда заковыляла к двери. – А то вся зелёная, что трава по весне.
Сок тыквы действительно помог. Тошнота утихла, и Вереск почувствовала себя голодной, как волк. В два приёма она разделалась со скромным, но сытным ужином и с новыми силами занялась своим подопечным. Сменила компресс и повязку, аккуратно обработала швы, заставила выпить пару ложек ранитового мёда, дала немного тёплой воды. Аван не очнулся, но и кошмары его не терзали: Вереск поняла это по ровному дыханию и безмятежному выражению лица.
Красивый, – подумала Вереск, отводя с покрытого испариной лба рыжий локон. – И такой молодой... Как же дорога ему сестра, что он сцепился с Ладимиром!
Смелый мальчик. Смелый и глупый. На что рассчитывал? Хотя… Его называют первым клинком Континента. И, похоже, называют не зря: парень всё-таки ранил Ладимира…
Вереск грустно улыбнулась, вспомнив князя. Образ любимого мгновенно заполнил сознание до краёв, и сердце болезненно сжалось.
Где ты, муж мой? Тоскуешь? Ждёшь ли встречи? Или…
– Он вернётся, – строго сказала себе. – Обязательно вернётся. Вернётся и расскажет свою тайну. А я… – она коснулась ладонью живота, – …поведаю ему свою.
Глава двадцать пятая
Должно быть, она задремала. И крепко: толстый столбик свечи успел превратиться в лужицу расплавленного воска, а царивший в комнате уютный полумрак сменился непроглядной тьмой.
Аван спал. Вереск различила в тишине мерное посапывание и облегчённо вздохнула. Слава небесам! Видят боги, она сделала всё возможное, чтобы парень пошёл на поправку.
Встать с кресла оказалось непросто: тело затекло от неудобной позы, руки и ноги, сведённые судорогой, отказывались слушаться. Но, несмотря на эти небольшие неудобства, Вереск чувствовала себя такой отдохнувшей, словно проспала пару суток кряду. Надо бы открыть окно, – решила она. – Уж больно душно.
Душно, прямо как на кухне в разгар отбора невест, и... темно.
Слишком уж темно.
Так же было в том колодце, – вспомнила Вереск и поёжилась. Да уж... Страшно представить, что бы случилось, если б Ладимир той ночью не услышал её крика...
"Постарайтесь больше не попадать в передряги, – сказал он тогда. – Я уже устал вас спасать".
Но кто же спасёт меня, если не ты?...
Князь, наверное, уже покинул Лантию и возвращается домой. По-крайней мере, Вереск искренне надеялась на это.
Ты вернёшься, я знаю. Ты вернёшься ко мне.
На мгновение в памяти возник образ Арабеллы. Высокая, статная, белокожая. Красивая. Она так хотела заполучить Ладимира, что оболгала родную сестру, водила за нос других претенденток и поставила под удар собственную репутацию.
Она ни перед чем не остановится, – грустно подумала Вереск, представляя супруга в объятиях хохочущей рыжеволосой бестии. – Ни перед чем. Аван едва не погиб из-за её глупой блажи. Хотя... А вдруг это не блажь вовсе, а любовь? Безответная, безоглядная и чистая, словно роса? Вдруг Арабелла так влюблена, что готова продать душу, лишь бы заполучить мужчину, без которого жизнь не мила?
Я не вправе судить её, – вздохнула Вереск. – Чужая душа – потёмки. Но теперь Ладимир – мой муж. Мой. И я сумею за него побороться. Хоть с Арабеллой, хоть с самим чёртом!
Наследник Лантийского графа беспокойно заёрзал. Неужели опять лихорадка? Но нет: лоб холодный. Холодный и мокрый от испарины. Вереск зажгла свечу, вооружилась льняной тряпицей и принялась обтирать влажную кожу.
Вот так, милый. Я не дам тебе умереть.
Пламя погасло. Погасло так резко, будто кто-то легонько подул на трепетный огонёк. Вереск передёрнуло. Внутри всё сжалось и заледенело, но взгляд упал на лёгкие занавески, что вздымались, точно паруса полные ветра, и она облегчённо выдохнула.
Это сквозняк. Просто сквозняк. Окно открыто, только и всего.
Она вернулась к своему занятию и вдруг обнаружила, что глаза Авана широко распахнуты, а на губах застыла жутковатая улыбка, больше похожая на оскал.
Вереск глухо вскрикнула и шарахнулась, опрокинув на пол пару склянок. Страх обжёг душу, будто крапива.
Что это? Что это с ним?
– Милорд... – прошептала. – Вы... очнулись?
Ответа не последовало. Собрав волю в кулак и кусая губы, Вереск приблизилась к больному. Надо же! Померещилось... Парень всё так же мирно спал: ни тебе остекленелого взгляда, ни пугающей ухмылки. Ничего...
Чёрт! Вереск обругала себя последними словами и с ногами забралась в кресло у постели. Укуталась в плед. Вот чёрт! Чуть сердце не разорвалось. Права Милда, права. Надо дать себе роздых и по-человечески выспаться. Не перехватить часок, сидя в неудобной позе, а улечься на кровать и провалиться в глубокий сладкий...
Что это?
Вереск ощутила чьё-то присутствие так остро, как буревестники чуют шторм.
Тут кто-то есть... В комнате кто-то есть!
Руки вцепились в подлокотники, а взгляд во тьму. Никого. Ничего. Но... откуда же это странное, пугающее чувство, будто кто-то стоит и смотрит на неё. Смотрит внимательно, словно чего-то ждёт. Вереск подумала о безликой женщине и нервно сглотнула.
Нет. Нет! Её не существует. Безликой не существует!
– Она всего лишь плод моего воображения, – сказала себе Вереск, и мутная тревога стала растворяться, как сахар в кипятке. – Кошмарное видение, не более.
Хотелось зажечь свечу. Хотелось мучительно, до рези в печёнке. Зажечь свечу и убедиться, что за спинкой кресла не стоИт призрак второй жены князя Тито. Не стоИт, не дышит в затылок, не протягивает бледных рук с корявыми узловатыми пальцами.
Дрожащей рукой Вереск вытащила огниво из кармана передника. Ударила кресалом о кремень и запалила трут. Во мраке заплясало трепетное пламя.
Ну а теперь... надо оглянуться.
Она задержала дыхание и повернулась резко, будто намеревалась застать неведомое чудовище врасплох. И опять: никого. Ничего.
– Я схожу с ума, – пробормотала Вереск и схватила с прикроватной тумбы кружку, в которой осталось немного воды. Выпила залпом. – Схожу с ума.
Когда скрипнули половицы, и за дверью мелькнула тень, от леденящего липкого страха не осталось и следа.
Милда, – поняла Вереск и устало вздохнула: бояться и трястись от каждого шороха порядком надоело. Сколько же можно? – Это Милда пришла читать свои нотации. Сейчас опять начнёт брюзжать да ворчать, или, того хуже – пичкать едой...
Ну и здóрово!
Предложу старушке разделить трапезу, – решила Вереск. – За разговором ночь промелькнёт, не заметишь. Милда великолепно разбирается в травах и знает целую кучу древних легенд и поверий: с ней не соскучишься. Да и с Аваном если что поможет. А норов у служанки так крут, что призраки сюда при ней и не сунутся.
Ну а если сунутся, она забухтит их насмерть.
Но что же она медлит? Почему не стучит? Стоит себе за дверью со свечой и тяжело, со свистом, дышит, будто пробежала без остановки целую лигу.
– Милда! – тихонько окликнула Вереск. Она понимала, что Авана сейчас не разбудит и пушечный залп, но кричать в голос не рискнула. – Милда, ты чего там...
– Миледи! – тонкий голосок за дверью звучал надрывно, перемежаясь всхлипами. – Миледи, откройте! Пустите меня, умоляю! Она... гонится за мной! Впустите же меня! Откройте! Это я... Дара!
Глава двадцать шестая
Дара…
Вереск застыла, не в силах пошевелиться.
Дара…
Та самая Дара, которую она собственноручно обмыла и нарядила в погребальный саван перед тем, как проводить в последний путь…
Несчастная девочка...
– Откройте! – молил знакомый голос. – Откройте же! Она уже близко! Она…
Страх обрушился лавиной, а леденящая тревога обратилась паникой. Обжигающей, точно брызги кипящего масла. Куда бежать? Кого звать на помощь?
Никто не придёт. Никто не поможет. Никто не видит призраков. Не видит и не слышит. Никто.
Кроме меня…
Дара умерла, – убеждала себя Вереск, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. – Умерла. Её нет. Нет!
Крики стихли. Но наступившая тишина показалась такой зловещей, что Вереск закусила губу, вслушиваясь в мрачное безмолвие.
Смех.
Это, определённо, был смех. Отрывистый, сухой и недобрый.
Такой же, как в ночь смерти Дары…
– Мне всё это кажется, – хрипло прошептала Вереск, в надежде, что звук собственного голоса прогонит наваждение, но кошмар не отступил: свет, что лился из-под двери, стал ярче, словно вместо свечи кто-то зажёг сотню факелов. А сама дверь…
Доски гнили прямо на глазах, покрываясь сероватой плесенью. Засов за мгновение проржавел так, будто полвека пролежал на дне моря.
– Милостивые небеса! – пролепетала Вереск, и дверь распахнулась. Опочивальня Авана наполнилась красным мерцанием: алые блики плясали на потолке, багряные тени забились в углы, по стенам разлились кровавые отсветы.
– Иди к нам! – звали призраки. – Мы ждём тебя! Мы так долго ждём тебя, Вереск!
И Вереск пошла. Точнее, её понесли ноги. Прямо как в тот раз, в северном крыле, когда Безликая заманила её в ловушку.
– Иди же к нам!
– Нет! – Она надрывно закричала, но крик утонул в шорохах, скрипах и леденящем кровь невнятном бормотании. – Нет! Нет!
Дверь проглотила её и исчезла. Вереск обнаружила, что стоит, обнажённая, на винтовой лестнице без начала и конца: стёртые ступени поднимались вверх, растворяясь в непроглядной мгле, и витками спускались вниз, туда, где тьма полыхала алым. Обветшавшие стены, казалось, были раскалены: от них исходил жар, как от шкварчащих сковород Милды. По шершавой поверхности, образуя замысловатые узоры, разбегались трещины. Тяжёлый воздух пах серой и кровью.
Вереск отчаянно пыталась прикрыть наготу руками. Мысли путались и скакали, точно саранча. Где я? – думала она. – Куда исчезла одежда? Как отсюда выбраться?
– Сюда! – Голос Дары? Неужели… – Сюда, Миледи, сюда! Помогите же мне, умоляю!
Вереск поспешила на зов. С каждым витком становилось всё жарче, и она испугалась, что спускается в саму преисподнюю. Кожа лоснилась от пота, волосы растрепались и спутались, а босые ступни шлёпали по каменным ступеням. Нагота больше не смущала: Вереск начисто забыла о ней, растворяясь в мареве пугающих видений, звуков и запахов.
– Сюда! Сюда!
Лестница не думала кончаться. Оставив позади тысячу ступеней и сотню витков, Вереск привалилась к горячей стене и шумно выдохнула.
Всё. Не могу. Не могу больше!
В боку кололо, к горлу подкатывала тошнота, пот заливал глаза, а страх – душу.
Где выход? Должен же быть выход!
– Должен быть выход, – повторила Вереск вслух, и продолжила путь. – Я должна отсюда выбраться. Должна!
– Сюда, миледи! – звала Дара. – Сюда!
Ступени привели к двери. Такую же дверь Вереск видела в северном крыле. В такую же дверь её засосало сегодня…
Судорожно сглотнув, она положила мокрую от пота ладонь на проржавевший засов, потянула рукоять и вздрогнула от оглушительного скрежета, а спустя секунду её ослепил яркий свет…
Пары танцевали. Кавалеры в расшитых золотом камзолах и дамы в пышных платьях скользили по паркету. Откуда-то сверху лилась музыка, заполняя собой всё пространство. В просторном зале не было свечей: светились сами стены, пол мерцал, а потолок переливался разноцветными бликами.
Вереск замерла, не веря глазам.
Что здесь происходит? Что. Здесь. Происходит?!
Она прикрыла руками всё, что сумела, но этого было явно не достаточно.
Голая! Она совершенно голая среди толпы разодетых нобилей!
Что? Что может быть хуже?
И тут Вереск поняла… Поняла, что может быть хуже.
Они безликие! Все они – безликие!
Нервная дрожь пригвоздила к полу, но бешеным усилием воли Вереск заставила себя двинуться вперёд, сквозь ряды. Она шла, глядя под ноги, и опасалась лишний раз поднять глаза, а безликие танцевали. Танцевали, кружились, кланялись, воздевали руки... изящные белые руки с тонкими, унизанными перстнями пальцами. Никому не было дела до потной, грязной и растрёпанной пришелицы: её попросту никто не видел.
Роскошный, сияющий янтарём, золотом и яшмой чертог упирался в стену столь унылую, что казалось, будто кто-то умышленно решил разбавить приторный блеск бальной залы порцией зловещей мрачности. Кладка выглядела крепкой, хотя заметно крошилась в некоторых местах. К серым камням кандалами и цепью была пристёгнута обнажённая...
– Дара? – Вереск не верила глазам. Она почувствовала за спиной движение, резко оглянулась, но безликие нобили исчезли. Музыка стихла, огни погасли, и чертог погрузился во тьму. Только стену освещали блёклые отсветы. Тусклые и неверные, словно болотные огни. – Дара, это... ты?
– Миледи! – Отроковица вскинула голову. Губы её дрожали. Глаза лихорадочно блестели, но это была она. Дара. – Помогите! Помогите же мне!
– Что... что я должна делать?
– Освободите меня!
– Но... как? – спросила Вереск, разглядывая девичье лицо. Неужели это действительно Дара? А кого же тогда они отправили на погребальной ладье в туман пролива Безмолвия? Или, всё-таки, это бестелесный призрак? Может Дара, как и жёны князя Тито, обречена теперь скитаться по тёмным закоулкам Приюта Рассвета...
– Смотрите, – прохрипела нагая отроковица и мотнула головой. Похоже, лишь такая свобода движений теперь ей доступна: кандалы держат крепко – особо не разгуляешься.
Вереск повернулась и увидела, как во тьме возник стеклянный шар, опутанный цепями. Шар висел в воздухе. Парил, без каких-либо на то оснований. А внутри стеклянного пространства трепетала свеча. Правда, от свечи мало что осталось: так, огарок. Полурасплавленный пенёк, что вот-вот превратится в лужу горячего воска.
– Вам надо разбить шар, миледи! – Дрожащий голосок Дары ранил сердце до крови. Бедная девочка. Бедная маленькая девочка!
Она погибла из-за меня...
– Надо разбить шар и погасить свечу, тогда колдовство потеряет силу!
Вереск шагнула к шару. Пальцы коснулись стекла.
Горячо...
Вот так просто? Взять и разбить?
И пламя погаснет. Погаснет навсегда...
Вереск разглядела в прозрачной поверхности своё отражение. Всполохи заплясали в зрачках...
И навсегда угаснет пламя.
И навсегда потерян путь...
– И тех, кто рядом шёл годами, уже обратно не вернуть... – прошептала она, а в памяти мелькнула картина. Хотя... не картина даже, а неясные, смутные образы.
