Текст книги "Искупление грехов (СИ)"

Автор книги: Лео Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Глава 17

Земли Линга подчиняются правилам. Этим правилам подчиняются и алхимики. Стоит вступить в клубы тумана – и все правила будут тебе доступны. Я понял это ещё в самое первое посещение проклятых земель, когда вывел Амо-они в настоящий мир. Стоит правильно задать вопрос – и ответ появится в голове. Простой и понятный ответ. Почему мне позволили вывести девочку? Потому что мясной алхимик нарушил правила, попытавшись меня задержать. И пусть он не тронул меня и пальцем, но он – хотел, практически решился, а для земель Линга такое намерение не отличается от действия. И стоило мне спросить, может ли алхимик выйти за тучи – я получил простой ответ: «Нет».

Добраться до сердца земель Линга можно было только через лабиринт малых миров – пройдя последовательно каждый из них, соблюдая правила и выставленные условия. Но это в том случае, когда сами обитатели Линга правил не нарушали. За каждое их нарушение я получал право на одно собственное. Когда главный алхимик перекидывал нас по мирам, не давая возможности выйти – это было первое нарушение. Когда моих друзей пленили без права на выход – это было второе нарушение. И мне в ответ два раза дали нарушить правила – в мире мясного алхимика сойти с дороги и убить врага, а потом вытащить друзей без всяких условий.

В тот момент, когда главный алхимик сделал два шага к Пятнашке и утянул её назад – мне открылся путь в самое сердце Линга. В тот мир, где это сердце хранилось. И я точно знал, что сейчас этот мир пуст. Сложнее всего было «объяснить», куда я хочу попасть. Если бы не горошины алхимика, позволявшие видеть мне структуру малых миров, задача оказалась бы не по силам. Но когда тебе доступны все скрытые входы и выходы – не так уж и сложно обнаружить, куда они ведут. Стоило только землям Линга определить, на что направлено моё внимание, и куда я пытаюсь проникнуть – как вокруг меня свернулся кокон тумана, а в следующий момент я уже стоял на каменном полу.

Это был особняк – один из тех, где проживали обеспеченные жители города. Не жилая его часть – а подвал. Сквозь маленькое окошко я сумел разглядеть небольшой сад, красивую ограду, неширокую улицу, мощёную камнем, и даже каменный забор соседнего поместья. Я снова был в Линге – но не в том, который видел в других малых мирах. В этом Линге царили туманные предрассветные сумерки. Казалось, что город просто спит, но вот сейчас взойдёт солнце – и по улицам заснуют горожане, заскрипят колеса телег и зазвучат голоса живых. Но нет, не зазвучат. Утро здесь не сменит день, не придут им на смену вечер и ночь. И ещё я чётко осознал, что стоит мне покинуть особняк – как я тоже замру навсегда. Мой путь лежал не в город – в подвал. Всё глубже и глубже.

Я находился в небольшой комнате, заставленной ящиками и бочками. Дальняя часть помещения скрывалась в темноте – куда не доставал свет с улицы. Что-то внутри меня шевельнулось, требуя каплей своей крови осветить весь подвал, но я удержался – тратить кровь на такую мелочь мне не хотелось. Другим взглядом я отыскал обычные искры мудрости и засветил над головой огонёк. Не сразу – попытки с пятой. Но с каждым разом у меня получалось всё лучше.

Свет выхватил из темноты противоположную стену, арку в соседнее помещение и дверь. Первым делом проверил дверь – за ней обнаружилась лестница, ведущая наверх. Туда мне не надо.

Я двинулся вглубь подвала. Когда-то местные использовали этот подвал в самых разных целях – было тут и помещение для заключённых, и складские помещения, и спальни для прислуги, и дровяной склад, и огромная печь для обогрева всего особняка, и алхимическая лаборатория. Именно в лаборатории я и обнаружил спуск на нижние уровни. Винтовая лесенка привела меня к новому складу – здесь царил вечный холод. Вдоль стен лежали ледяные блоки с отметками мудрости, а на полках над ними хранились десятки знакомых мне контейнеров.

«Кажется, алхимик при жизни работал на местную знать», – догадался я. На другой стороне своеобразного ледника виднелась массивная дверь. Дверь эта отличалась от всего, что я видел в подвале. Толстая, сотканная изо льда и тумана – она была здесь лишней и чужеродной. Стоило мне подойти, как дверь сама приглашающе распахнулась. Из открывшегося прохода дохнуло гнилью и жаром. Оттуда, снизу, из темноты доносились стоны и плач. Я всем телом ощутил потоки страданий, заполнявших логово алхимика, и мне стало по-настоящему жутко. Захотелось развернуться, уйти, сбежать – и никогда больше не возвращаться в земли Линга. Но стоило мне представить, как я с остатками бойцов возвращаюсь в посёлок, как отправляюсь в Форт Ааори, с тоской глядя на земли Линга и вспоминая Пятнашку – как ноги сами сделали первый шаг.

Вниз и только вниз – по каменной лестнице, вырубленной в скале. В жар и страдания. Без сомнений, без колебаний – только вперёд. Внутри меня одобрительно заворчал Катуавр. Этот подонок всегда делал именно так. По ступеням я спустился в длинный и широкий коридор. Свет моего огонька выхватывал из тьмы стены справа и слева, но не доставал до противоположного конца. На стене слева я увидел прикованного мужчину. Он стоял, глядя в пустоту – под глазами тёмные круги, белки красные, веки опухли. Прямо перед ним располагалась подставка с острыми шипами. Поставлено всё было так, что стоило мужчине начать оседать, как коленями он напарывался на шипы. И судя по ранам и крови на шипах – такое уже происходило не раз.

Через несколько шагов обнаружился старик, также прикованный к стене. Он без сил висел на своих оковах, а сверху на него срывались с потолка капли. При падении каждой из капель на голову он начинал стонать. В тёмном коридоре пленники висели каждые двадцать шагов. И у каждого из них была своя пытка и своя боль. А я шёл всё быстрее и быстрее, стараясь не обращать внимание на стоны и плач, на слёзы и страх, на тихие мольбы о пощаде, на громкие крики о помощи. Коридор всё не кончался и не кончался. Казалось, он так и будет тянуться вечно, но впереди появились отсветы багрового пламени на стене – и вскоре я оказался у поворота. Коридор поворачивал в обратном направлении и заканчивался аркой в новый зал.

Я застыл на пороге этого огромного зала, оглушённый тем, что открылось передо мной. От входа в зал вела вниз длинная лестница. Она заканчивалась где-то в центре помещения, а вокруг неё сотни мужчин и женщин подвергались пыткам. Диковинные механизмы и устройства – и самые извращённые способы доставлять боль. Зал стонал, кричал, молил. А я спускался вниз, стараясь не смотреть по сторонам. Я не понимал, как эти люди оставались живы, истекая кровью, с проткнутыми телами, с повреждёнными неоднократно конечностями, обезображенной кожей. Большинство из них просто не видели меня, но те, кто видел – начинал кричать, молить, просить выпустить их. А я понимал, что стоит мне хотя бы попытаться сойти с прохода, что вёл меня к противоположной стене зала – как о моём присутствии немедленно узнают все изменённые алхимики в Линге.

И я проходил мимо, сжав зубы и ускоряя шаг. Только сейчас я начал осознавать, что грозит моим бойцам, если не получится их вытащить. О том, что грозит мне, если меня поймают – я старался не думать. Впереди обнаружились ещё два зала, через последний из которых я просто бежал. Чужая боль и мольбы следовали за мной по пятам. Передо мной была ещё одна ледяная дверь. Как только она закрылась – наступила тишина. Я опустился на пол, обхватил голову руками и замер, пытаясь забыть то, что мне довелось увидеть.

Не знаю, сколько я так просидел. Но мог бы сидеть и дольше. Может быть, вообще остался бы в таком положении, пока не умер с голоду. Но из ступора меня вывели пробежавшие по коже мурашки – возвестившие о том, что рядом кто-то управляет мудростью. Открыв глаза, я успел заметить, как вспыхнул светильник: хозяин возвращался домой.

Я вскочил на ноги, лихорадочно оглядываясь. Сколько ему понадобится, чтобы добраться сюда? Пара десятков минут – не больше. И к этому моменту мне во что бы то ни стало нужно найти сердце Линга. Найти, опознать и взять его. Комната, где я оказался, была небольшой. Напротив двери – стол и кресло. На столе – статуэтка, горящий фонарь, какие-то свитки. У стены справа – длинная полка, на которой лежало несколько контейнеров с алхимическими ингредиентами, разбросанные в беспорядке шкатулки и книги. Слева в углу – горшок с каким-то диковинным растением.

«Ну и где тут спрятано то, что ему дорого?» – подумал я, оглядываясь. Ничего из того, что я видел, не подходило – не было вокруг ничего, что можно было назвать «памятным». Посмотрев на комнату другим взглядом, я тоже ничего не обнаружил. Я прошёл вдоль полки, разглядывая каждую мелочь, но всё, что там было – ничем не выделялось. Здесь, в кабинете правителя изменённых, в сердце земель Линга, мудрость местная и привычная скручивались в тугие узлы – всё было пронизано разными искрами и сгустками. Определить, на что всё завязано, мне не удавалось.

А время утекало сквозь пальцы, как песок. Я подверг тщательному осмотру стол и разложенные на нём вещи. Я даже стал подозревать растение в горшке. Но всё это было не то. Стол простой и массивный – в нём нет ни ящиков, ни тайников. Кресло широкое, задняя часть и спинка – единая доска, за самим креслом – ничего. Статуэтка – изображала богиню Энею-Мари. Но совершенно обычная – мудрость закручивалась где-то ближе к креслу, игнорируя украшение. Когда ледяная дверь начала открываться, я рассматривал свитки – всё ещё пытаясь понять, какой из них может быть сердцем. Увидев движение – просто нырнул за спинку кресла, умоляя всех местных богов оставить меня незамеченным.

Гулкие шаги раздались от двери. Хозяин Линга вернулся. Я слышал, как он повернулся к полке с книгами, замер – и потом сделал шаг к цветку. А мои глаза уткнулись в небольшую флягу. Она висела на подлокотнике кресла, на тонком кожаном ремешке. Ничем не примечательная фляга – если не знать, что только мастер алхимии может такую флягу иметь. Фляга с Последним доводом. Именно к фляге тянулась вся мудрость земель Линга. Я вдруг понял, что алхимик, оказавшийся самым сильным и подчинивший себе всех остальных – именно он, кажется, был беззаветно предан своему делу до изменения. И его символом, сердцем Линга, могла быть фляга Последнего довода. Не зелье и не сосуд – а признак мастерства.

Я протянул руку и ухватился за флягу, поднимаясь во весь рост. Фляга была горячей и слегка пульсировала. Мои пальцы сжались на тонком металле – ещё чуть-чуть и погнётся. Ремешок плавно соскользнул с подлокотника. Тёмная фигура у горшка с растением выпрямилась и развернулась.

«Ты?» – шелест в голове.

– Как видишь, – ответил я, рассматривая флягу.

«Как ты попал сюда?» – в шелесте появилось беспокойство.

– Ты, что, всерьёз уверился в своей вседозволенности и могуществе? – удивился я. – Так долго всем врал, что и сам поверил в свою ложь?

«Как?! Как ты сюда попал?!».

– Ты нарушил правила, алхимик.

«Я сам устанавливаю правила!».

– И ты сам запретил себе выходить за пределы земель Линга? – возразил я. – А кто мне говорил, что не может? Ты не устанавливаешь правила. Ты вышел за границу туч. И нарушил правила, установленные не тобой.

«А кем?».

– Вместо того чтобы устраивать тут Земли Боли, я бы на твоём месте и искал ответ на этот вопрос, – передёрнул плечами я.

«Что ты понимаешь…».

– Хватит! – прервал я его. – Давай узнаем, ошибся я или нет?

«Ошибся?» – алхимик опасливо повёл головой под капюшоном.

– Если я прав – это сердце Линга, – я поднял руку с зажатой в ней флягой. – И тогда у нас есть, о чём с тобой разговаривать.

Алхимик никак не высказал беспокойства, и я вдруг понял – ошибся. Ошибся – не фляга. Совсем не фляга. Вот только почему алхимик не смеётся, не пытается подойти ко мне? Он быстрее, я знаю и видел. Он может одним прыжком оказаться рядом и забрать сердце. Но алхимик молчал и не шевелился.

– А если я ошибся… – продолжил я, пытаясь тянуть время.

«Думай, Шрам, думай! – билось в моей голове. – Почему он ещё тебя не схватил? Что рядом такого, что может быть ему дорого? Что из этого – сердце?».

«Подойди! – приказал он. – Подойди ко мне, и мы обсудим твои условия».

Я снова посмотрел другим взглядом на флягу. Теперь, когда она была у меня в руках – её поверхность не пульсировала и быстро остывала. Как так? Я сделал неуверенный шаг вперёд, к столу, но алхимик оставался спокоен. И только когда я, подчиняясь непонятному порыву, плюхнулся в кресло – только тогда он вздрогнул. Я снова ощутил пульсацию и жар.

– А если я ошибся, то это кресло, – наконец проговорил я, быстро выхватывая меч и прижимая холодное лезвие к спинке.

«Не делай этого», – прошелестел алхимик.

– А что будет? – невинно поинтересовался я.

«Мы умрём. Ты, твои друзья, все люди в Линге».

– Ну, предположим, люди в Линге – уже мертвы, – не согласился я. – А тебя и других алхимиков и прибить не страшно.

«Ты не прав, Шрам, люди ещё живы, – ответил алхимик, делая шаг вперёд. – Без людей нет Линга. Подумай, готов ли ты их всех убить. Это будет на твоей совести».

– Готов, – спокойно ответил я. – Если то, что я видел по пути сюда – это и есть жизнь, то я сделаю им немалое одолжение.

«Они бы с тобой не согласились, – возразил алхимик. – Да, их страдание – сила Линга, его рост и могущество. Но их не убивают».

– Тогда зачем их пытать? – поинтересовался я.

«Чтобы подчинить мудрость, – устало ответил алхимик. – Их страдания меняют мудрость, делают её послушной нам и невидимой другим».

– Мило. А этот, которого я прибил – из мяса?

«Каан-ис».

– Не важно. Зачем он людей жрал?

«Он всегда был недалёким, – алхимик глухо засмеялся. – Не стоит по нему судить всех».

– Да мне и тебя с твоей коллекцией достаточно, чтобы желать вам скорейшей отправки в земли Боли, – признался я. – Хотя тот алхимик, у которого….

«Он тоже не выдержал. Всегда был помешан на сексе. И что же ты тогда ждёшь? Тыкай мечом – и мы все там встретимся».

– Не в этот раз, – я вздохнул и задумался.

Надо было вывести из Линга всех своих, да ещё так, чтобы и самому остаться в живых. И как заставить алхимика выполнять клятвы? Стоило мне подумать о том, чтобы взять кресло с собой, как в голове появился простой ответ – нельзя. Если бы сердце было небольшим – его можно было бы вынести. Но кресло… оно даже не двигалось. По следам на полу я понял, что алхимик, сидя в кресле, не придвигается к столу, а подтягивает массивный стол к себе.

– Почему кресло?

«Почему что?» – не понял алхимик.

– Почему ты сделал кресло сердцем Линга? – пояснил я.

«Я не выбирал, Шрам, – ответил алхимик, опустив плечи. Теперь он был похож на очень уставшего старика. – Так само получилось. Кресло было мне слишком дорого. Сорок лет назад мне его подарила жена, когда я сварил свой Последний довод. Ан-мири давно уже нет – она сгорела в изменённой лихорадке, а кресло – всё ещё со мной. Сорок лет я сидел на нём, и мы, наверно, стали единым целым».

– Зачем тебе всё это надо? – перед глазами всё ещё стояли картины пыток, и я не смог удержаться от вопроса. – Зачем ты вообще создал эти земли?

«А почему нет? Я изменился, Шрам. Изменился окончательно. Последний довод не дал мне выбора. Я получил силу и власть, меня не страшат изменённые – им сюда ходу нет. Я выжил, и хочу жить дальше».

– Что хотел…

«Хватит вопросов, Шрам. Пора решать».

– Последний!

«Хорошо».

– Зачем Кадли нас подставил? Чего он хотел?

«Думаю, ты и так догадался. Он хотел, чтобы ты принёс ему сердце Линга. Тогда бы он стал править здесь – и отпустил бы тебя и твой отряд. Хотя я уверен – он оставил бы вас, заставляя испытывать невообразимые мучения. И да, мы с ним разговаривали. Он думал, что обманул меня… набивался в союзники. Просил начать с тебя и уговорить твой отряд присоединиться. Надеялся, что ты согласишься».

– И зачем же тогда было ему подыгрывать?

«Я хотел, чтобы ты стал одним из нас, Шрам. И я всё ещё считаю – ты бы смог. Ты со своим отрядом оставался для меня неуловим долгие месяцы – неплохие бойцы, ставшие бы у истоков всесильной армии Линга».

– Нет…

«Ну нет – значит нет. Но не возвращайся больше в Линг. В следующий раз я найду тебя сразу и обрушу все силы, что у меня есть. Это мой последний ответ, а теперь – решай».

– Так как же нам поступить? – спросил я, разглядывая алхимика. И ответ появился – кровь. Кровь может скрепить договор. – Скрепим договор кровью…

«А ты тоже изменился, Шрам, – заметил алхимик. – Ты теперь тоже один из нас. Что ж… Вот теперь мне понятно, как ты так легко сюда попал и остался незамеченным».

– Это неважно, – отмахнулся я.

«Возможно».

– Ты отпустишь меня и моих бойцов за то, что я не трону сердце Линга, – проговорил я. – Ты отдашь мне что-то своё, когда я уйду.

«Что-то одно?».

– Да, – решился я. – Ты отдашь мне что-то одно, что считаешь своим. И у нас будет трое суток, чтобы уйти. За это время ты не тронешь ни мой отряд, ни бойцов, которые сейчас в вылазках, ни то, что я с заберу с собой. И это будет не сердце.

«Я согласен. Я отпускаю тебя, твоих бойцов из Линга. Я дам тебе что-то одно, что считаю своим, но не сердце Линга. Я трое суток не трону ни тебя, ни любого другого человека, вошедшего в Линг. Если ты не тронешь кресло. Договор».

Из широких рукавов мантии показались бледные, в кровавых струпьях, руки. В одной был нож. Я чуть не вздрогнул, осознав, что было бы, решись алхимик меня прирезать. Ножом он провёл по своей ладони. Кожа лопнула, и оттуда полилась обычная красная кровь. Я повторил его действие, проведя свободной рукой по мечу и замер – не понимая, что делать дальше.

«Встань. Приложи руку к спинке кресла, и я тоже это сделаю», – пояснил мне алхимик.

Стараясь не отводить меч от сердца Линга, я поднялся и оставил кровавый отпечаток на кресле. Обойдя стол, алхимик приложил свою руку рядом.

«Вот и всё. Теперь если я нарушу обещание – сердце умрёт. А с ним умрут и земли Линга».

– Где мне найти своих людей? – спросил я, отступая от кресла и убирая меч.

Алхимик сел и замер. Всего на несколько секунд.

«Они теперь в малом мире. Выход из него ты откроешь сам. Запомни: твоё условие – молчать, пока не выйдешь. Итак, что ты хочешь забрать, Шрам?».

– Твою коллекцию, – ответил я. – Коллекцию детей.

«Да ты спятил!!!».

– Возможно, но я забираю что-то одно – коллекцию.

«ЧТО-ТО ОДНО! ОДНУ ВЕЩЬ!».

– Что-то одно – коллекцию! – ответил я, пытаясь понять, есть ли у меня на неё право. И ответ пришёл. Есть.

«НЕ-Е-Е-ЕТ! МАЛЕНЬКИЙ УРОДЕЦ! ШРАМ! Я НАЙДУ ТЕБЯ И УБЬЮ!».

Кресло под алхимиком начало дрожать.

«НЕ-Е-Е-ЕТ!!!».

Рёв старика меня оглушил. Я стоял, боясь дышать, но алхимик не собирался убиваться ради детей.

«Ты можешь забрать коллекцию. Трое суток, Шрам. Трое суток после твоего выхода из Линга – потом я приду за тобой. Сгинь отсюда».

Дверь за моей спиной раскрылась. Вместо зала с истязаемыми людьми за дверью был лес детей. Стоило мне ступить под своды леса, как пропала дверь в кабинет, а сами деревья начали дрожать. Кора облетала, обнажая голую древесину ствола, древесина расслаивалась на волокна, опадая на землю, и то из одного дерева, то из другого – вываливался маленький пленник. Сотня детей, получивших свободу, растерянно озиралась вокруг. Большинство тихо плакало, вздрагивало, но молчало.

– Слушайте меня, дети! – приказал я, взмахом призывая малышей подойти поближе.

– А как тебя зовут? – спросила девочка с густыми косичками. – Ты кто?

– Меня зовут Шрам! – ответил я. – Я – нори. И я выведу вас отсюда.

– А куда ты нас выведешь?

– А что там будет?

– А ты видел моих маму с папой?

– А ты…

– А как…

– А почему ты…

Если бы я знал, как прорвёт эту плотину, то никогда в жизни не рискнул бы забрать детей с собой. С другой стороны, я немало напортачил в Линге… и повесить на свою совесть ещё и их – просто не смог бы. И плевать, что алхимик теперь будет моим личным врагом. Гораздо хуже быть врагом самого себя. Даже если заботишься только о своём покое – надо заботиться и о том, чтобы спокойно спать по ночам.

На то, чтобы объяснить детям, кто я, куда отведу и что им делать – ушёл час. Не так уж хорошо я умел общаться с ними. За этот час были и рёв, и слезы, и просьбы помочь папам и мамам. И как объяснить детям, что помочь я могу только им? Что избавить от страданий всех – не в моих силах? Но если бы родители знали, что их дети спасены – «они и сами были бы рады» и сами просили бы «увести их из этого страшного места». Но всё-таки дети лучше нас, взрослых – они легче принимают мир вокруг. К тому же, боль и страх ещё были свежи в их памяти.

Короткий опрос показал, что дети попали в лес в разное время. Некоторых алхимик отобрал у жителей Линга, некоторых – в окрестных сёлах. Большинство он получал в дар от других алхимиков, которые хотели у него что-то попросить. Всего 121 ребенок. Была даже девочка, которая помнила меня – видела, как я забрал Амо-они.

– Слушайте меня. Слушайте внимательно, – попросил я, когда дети немного успокоились. – Сейчас вы все пойдёте со мной по дороге. Возьмётесь за руки и не будете отставать. И мы окажемся в другом месте. Там будут взрослые дяди и тёти – такие же нори, как я. Это – мои друзья и соратники. Вам надо будет громко сказать следующее: «Тётя Пятнашка, дяде Шраму нельзя говорить в этом месте!». Запомнили?

Дети покивали.

– Так… Давайте повторим.

Дети сбились. Пожалуй, и вправду слишком длинная речь для напуганной и растерянной малышни. Пришлось повторять ещё раз, а потом ещё раз и ещё – пока они не запомнили. Наша странная процессия двинулась по дороге через бывший лес. Дети шли строем – четверо в ряд. Получилось не сразу, но так я мог хотя бы приглядывать за всеми. В конце леса дорога поднималась на холм, над которым висело туманное облако.

Стоило всем нам войти под него, как облако опустилось, рассеялось – и мы оказались в широком каменном подобии колодца, который освещался развешанными по стенам факелами. Массивная дверь была заперта. Эр-нори и ещё несколько бойцов старательно дёргали ее, но плевать хотела бездушная деревяшка на их усилия. Там, рядом с дверью, стоял почти весь мой отряд – все, кто пропал в Линге, включая Пятнашку. Когда мы появились посреди колодца с гомонящей толпой, все взгляды устремились на нас. И в этот момент, умноженный эхом каменных стен, раздался нестройный, но очень зловещий хор детских голосов.

– Тётя Пятнашка, дяде Шраму нельзя говорить в этом месте! – старательно и даже нараспев выводили мои подопечные.