Текст книги "Четыре дня Маарьи"

Автор книги: Леэло Тунгал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА 14

Возле указателя Страны счастья стояла бело-красная садовая скамья. Свою миссию охраны и заботы тетя начала с того, что села на эту скамью, чтобы хорошенько подумать. Мы дали честное слово, что без нее далеко не уйдем, и принялись осматривать окрестность. Парадный вход во дворец был закрыт, что было неудивительно, потому что на синей с золотыми буквами вывеске значилось, что тут помещается начальная школа, а держать двери начальной школы открытыми летом не имело смысла. Но стрелка СДС указывала именно в эту сторону…

 
Окно дворца было закрыто,
там не было любви моей! —
 

вспомнилась мне грустная старинная песня.

Но в этот момент открылась маленькая серая дверь, которую мы приняли за дверь в подвал. Даже если бы оттуда вышел двойник тети Марии, я не удивилась бы так, как теперь, – принцем-людоедом оказался не кто иной, как мой одноклассник Тийт.

 – Тийт!

 – Ч-что за чертовщина?!

Тийт ущипнул себя за щеку. Затем в глазах его прояснилось.

 – Честное слово, ведь это Маарья!

И только теперь он заметил других девочек. Аэт Тийт не знал, и я познакомила их.

 – И как же ты… как же вы догадались сюда приехать?

 – Сами не знаем, – честно созналась я. – Нас просто привезли сюда.

 – Ты только себе представь, – изумился Тийт, – а я как раз в эту минуту думал, чем ты сейчас занимаешься там, в городе.

Мне послышался голос Стийниной тети: "Я это предчувствовала!" – и я чуть было не повторила ему эти слова Долорес, но, по правде говоря, у меня было не очень шутливое настроение. И кто знает, как мог бы понять Тийт мою болтовню.

Тийт рассказал, что он уже целую неделю в дружине, в одном с ним отряде есть еще из нашего класса Сирье-маленькая и Рейно. Сначала намеревались жить в палатках, но первые пять дней были дождливыми, и у них пропала охота. Теперь они тут, в школьном интернате, и живут – лучше желать нечего. И заработок обещает быть приличным. И вдруг глаза Тийта стали еще круглее, чем они были. Мы оглянулись. По парковой дорожке, пошатываясь под тяжестью "европейского сумадани", приближалась наша заступница. Мы не успели объяснить Тийту ситуацию – тетя уже изобразила на своем лице проверенное просящее выражение и произнесла трагическим голосом:

 – Юноша, не желаете ли вы купить кофточку из чистой шерсти?

Вот это была картина!

Похоже, замешательство Тийта ничуть не уменьшилось даже тогда, когда я представила ему эту несчастную.

 – Вы не думайте, мы честные люди, – сказала тетя Мария. – Но по воле судьбы у нас сейчас нет в наличии достаточного количества наличных денег!

Наличных денег! Чудо еще, что она не сказала "карманных денег"!

Тийт пообещал нам помочь. Надо спросить у Рейно, нет ли у него денег, хотя у Рейно деньги долго не задерживаются. Может быть, удастся одолжить у Сирье, а если нет, то уж у командира наверняка есть. Тийт попросил нас немного подождать – он сегодня дежурный по кухне и должен принести дров, а потом помочь накрыть стол. Через полчаса весь отряд придет обедать, тогда и можно будет посоветоваться. До шоссе отсюда около десяти километров, поэтому просто так идти пешком он нам не рекомендовал. Уж наверное, Тийт потом долго качал головой и раздумывал: зачем это однокласснице Маарье нужно было с такой свитой ехать за полтораста километров, чтобы занять в дружине денег на обратную дорогу?

Когда Тийт ушел, мы попытались объяснить тете, что десять километров – не беда, выйдем на шоссе и постараемся уехать. Но тетя просила довериться ее заботам: ведь недаром свидетельствует поговорка, что язык до Киева доведет. "Только Киева нам не хватало!" – подумала я. Дружина явилась обедать раньше, чем нам удалось уговорить тетю Марию продолжать путешествие своими силами. Тийт, правда, поспешил нам на помощь, но едва он успел представить командиру – коренастому, усатому юноше – свою одноклассницу Маарью, как тетя тут же перебила его и принялась снова рассказывать нашу драматическую историю: о грабителе таксисте, о злой шутке водителя микроавтобуса и, само собой разумеется, о том, насколько я – ребенок, выросший в деревне, – наивна. Мне хотелось провалиться под землю! Я зажала уши руками. Командир поглядел на меня с сочувствием.

 – Ну, так, – сказал он. – Давайте знакомиться. Каарел Сареток – командир дружины старшеклассников.

 – Мария Перлинг, – представилась тетя и спросила встревоженно: – Это колония?

 – Нет, это обычный отряд строительной дружины старшеклассников. – Сареток засмеялся. – Насколько я понял, вам требуются деньги? – Тетя энергично кивнула. – Но кто поручится, что если я дам вам теперь взаймы, получу когда-нибудь долг обратно?

Тийт хотел было что-то сказать, но командир жестом заставил его промолчать.

 – Честное благородное слово! – уверяла тетя. – В мире нет человека, которого бы я не обманула!

Ox, тетя Мария явно не великий мастер слова, ведь она наверняка хотела сказать: "…которого я обманула бы!"

Я считала себя опозоренной, и больше всего мне хотелось сейчас же, мгновенно исчезнуть отсюда… Но если бы я обратилась в бегство, тетя отрядила бы всю дружину в погоню за мной.

Сареток внес такое предложение: если после обеда мы поможем пропалывать капусту, то получим от него деньги, и возвращать их не потребуется, потому что эта работа оплачивается. Аэт с радостью согласилась, по лицу Стийны ничего было не понять, а я была бы счастлива, если бы не тоска по дому.

Тетя Мария сказала, что никогда в жизни не боялась никакой работы, в четырнадцать лет она пришла из деревни в город и с тех пор только и знала, что «вкалывала». Я слышала об этом уже тысячу раз.

 – Может, у командира найдется какая-нибудь портняжная работа для тети? – спросила я за обедом, куда нас любезно пригласили – так сказать, выдали аванс.

Сареток усмехнулся, нет, шить у них тут нечего. Эх! Рухнула моя последняя надежда пойти в поле без тети.

 – Однако попала ты как кур во щи, – сказал Тийт после обеда.

 – "Наивный ребенок, выросший в деревне"!

 – Знаешь, я попросил подменить меня, – сообщил Тийт. – Пойду с вами на поле, может быть, тебе потребуется защита.

Ох, кто бы защитил меня от этих бесчисленных защитников!

После обеда у членов отряда был так называемый "тихий час", и тетя тоже выторговала для себя койку. Стийна и Аэт решили обследовать бывший господский дом изнутри, а я вышла на лестницу. Здесь стоял Каарел Сареток. Увидав его, я так испугалась, что чуть не поздоровалась снова.

 – Почему ты не вступила в дружину? – спросил Сареток. – Тийт сказал, что ты девушка работящая.

 – Охоты не было, – пришлось мне соврать.

 – Так ли?

 – Меня ведь обмануть легче легкого: "наивный ребенок, выросший в деревне", – сказала я. – Поэтому тетя всюду сопровождает меня. Так безопаснее.

Он засмеялся.

 – Ты даже не представляешь, как хорошо я тебя понимаю!

Я пожала плечами.

 – По воле судьбы у меня точно такая же бабушка, как твоя тетя. Вообще-то она хороший человек и совсем не глупый – до шестидесяти лет она преподавала музыку, обучала игре на фортепьяно. Но меня она, видимо, будет считать до конца жизни ребенком: мне нельзя того, я не должен делать этого. И представь себе: каждый раз, когда я куда-нибудь уезжаю, она провожает меня до поезда и несет мой чемодан. Сама она такая маленькая, седоголовая старушка, похожа на воробушка. Когда я хитростью отбираю у нее чемодан, она поднимает такой шум, что я готов провалиться сквозь землю. Она непременно войдет со мной в вагон, а если соседом случится какой-нибудь человек постарше, бабушка всегда просит его присмотреть за мной, чтобы я не проехал свою станцию. "Он такой рассеянный, – говорит бабушка, – хотя и талантливый, ни дать ни взять – будущий профессор!"

 – Да, похоже, они одной породы. – Я засмеялась вместе с командиром.

 – До сих пор я думал, что моя бабушка – единственная в этом роде, но сегодня посмотрел на твою тетю и понял, что ошибался. Ну, слушай, ты же справишься с прополкой?

Конечно, здорово, когда тебе так доверяют, но работать в поле вместе с тетей… Она посадит меня на закорки, чтобы мне не пришлось нагибаться! Сареток мне понравился. Он был первым человеком, о котором я не думала, что он сочтет меня маменькиной дочкой, глядя, как тетя старательно опекает меня. Он был таким веселым и спокойно-уверенным.

 – Уж не учитель ли вы?

 – Через два года, наверное, буду учителем.

 – Жаль! А то могли бы стать нашим классным руководителем… Но через два года мы уже кончим школу. У нас такая классная руководительница, что… что…

Но, как выяснилось, Сареток был историком. Тригонометрия и алгебра его не интересовали.

Вдруг задребезжал звонок, и сразу же возникло впечатление, что перемена окончилась… Ох, какой же у нас следующий урок? На самом деле окончился "тихий час".

Тетя, видимо, не ставила этот звонок ни во что. Очевидно, в ее школьные годы пользовались колокольчиком – во всяком случае, во двор, где все мы собрались, тетя не вышла. Ур-р-ра-а-а! Я была так счастлива своей временной независимостью, что всю дорогу до капустного поля распевала шуточные песни.

 – Ты весьма агрессивно настроена, – заметил Тийт.

Рейно и Сирье рассказывали, какой мировой командир этот Каарел. Он уже организовал кружок танцев и соревнования по настольному теннису, а вскоре должен состояться карнавал. И он такой хитрец: исподволь выведывает, кто на что мастер. Кружком танцев руководили Тийа и Вельо из параллельного с нами класса «б», а судьей соревнований по настольному теннису был Теэт Райе – сильнейший в республике среди школьников в этом виде спорта.

 – Странно, да, – сказала Сирье, – когда приходишь с работы, кажется, что не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, но Каарел так ловко умеет все организовать, что неохота оставаться в стороне.

 – Жалко, что ты забрала тогда свое заявление обратно, – считал Тийт.

Конечно, он был прав. Прополка капусты не столь уж утомительная работа, особенно для такого деревенского жителя вроде меня. После двух дней утомительного безделья я испытывала несказанное удовольствие от того, что держала в руках тяпку.

Нет, никогда мне не повернуться спиной к людям, чтобы стать великим человеком. И вообще, я считаю: человек, который отворачивается от людей, не может быть великим. Эта мысль заставила меня тихонько засмеяться от удовольствия. Поглядела вокруг: как бы кто-нибудь не подумал, будто я совсем чокнутая – сама с собой разговариваю и смеюсь. О чудо! Оказывается, я опередила всех метров на десять! Конечно, ведь я человек отдохнувший! Борозды так заросли сорняками, что казалось, будто здесь посеяли свербигу – "ракверский бурьян", среди которого, ради разнообразия, воткнули отдельные бледные ростки капусты. Как только капуста освобождалась от сорняков, она вроде бы тут же начинала распрямляться и охорашиваться.

 – Выходи, выходи на свет, капустеныш! – осмелилась я произнести уже вслух. – Что ты там прячешься между желтушниками, словно лягушка под лопухом! Ты только погляди, как прекрасен белый свет! Поди знай, какой великий ум однажды съест тебя!

Когда борозда кончилась, я честолюбиво подумала: начну новую, но увидела, что Стийна и Аэт сильно отстали от других. Тийт, Каарел и еще одна незнакомая девушка уже приближались к концу своих борозд. Я раздумывала, кому помочь, и решила в пользу Стийны. Не то еще вдруг потеряет сознание посреди поля. Тийт пошел навстречу Аэт по ее борозде и крикнул мне одобрительно:

 – Золотая медаль, Маарья!

 – Капустная медаль!

Приятно было видеть сейчас уже наполовину прополотое капустное поле. Да, даже хорошо, что оно так заросло желтушником и лебедой: граница прополотой и еще не очищенной нами частей поля была видна отчетливо. Двадцать пять человек – это двадцать пять борозд: здоровенный участок!

 – Если так и дальше пойдет, к вечеру придется искать новую работу! – сказал Каарел Сареток.

 – Ну да, дева Маарья показывает такие результаты и поднимает норму так высоко, что простым смертным это не под силу! – ворчал Рейно. – Труд вредит здоровью!

Каарел показал нам новые борозды и посоветовал раскрасневшейся Стийне:

 – Вы все-таки слишком-то не перенапрягайтесь! Делайте время от времени остановки, пойте "Поле, полюшко, кончайся!" и смотрите, как птицы летают!

Стийна засмеялась и сказала тихо:

 – Это по-настоящему хорошая работа, только вот в глазах рябить начинает.

Я была очень довольна, что Стийна не начала брюзжать: сперва почему-то опасалась, что она удерет с поля и действительно пойдет любоваться на птичек. Я подумала, что, если опять окончу свою борозду раньше, не стану терять время на раздумье, а сразу же перейду на Стийнину борозду. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Из-за березовой рощицы послышалось тарахтение мотоцикла и крики о помощи. Казалось, что мотоцикл тащит на буксире какую-то несчастную женщину. Я уже догадалась, кто мог быть этой пленницей, и не ошиблась. Конечно же, тетя Мария. Она сидела за спиной мотоциклиста и вопила, словно ее пытали, хотя кричать должен был бы мотоциклист: ведь я на себе испытала силу тетушкиных объятий.

 – Твоя тетя подружилась с бригадиром! – Тийт захихикал.

Как только мотоцикл остановился на краю поля, тетя враз замолчала и после нескольких неудачных попыток соскочила на землю.

 – Чего вы мучаете пожилого человека? – спросил Каарел.

Бригадир снял синий кивер и вытер пот со лба.

 – Кто кого мучает! – Он вздохнул. – Сама мне сказала, чтобы не обращал внимания, если она начнет кричать. Я же поклялся, что быстрее чем пятьдесят километров в час ехать не буду.

 – Тысячу раз мерси! – Тетя улыбалась. – Если вы еще поможете мне стащить с головы эту маску, все будет в порядке!

Молодой бригадир расстегнул ремешки ее шлема и спросил:

 – Ну, ваша больная детка здесь?

Должно быть, он имел в виду меня?

 – Маарья, деточка! – Тетя бросилась ко мне. – Как ты себя чувствуешь? Все в порядке? Руки-ноги не поранила?

 Я покорно кивнула.

 – Молодой человек! – крикнула тетя бригадиру. – Принесите и мне инструмент! Нельзя же позволить ребенку надрываться! Маарья не привыкла к такому тяжкому труду!

 – Вот нечистая сила! Нет у меня никакого инструмента, – рассердился бригадир и сразу умчался.

Каарел Сареток все же нашел на краю поля свободную тяпку с очень длинной ручкой.

Тетя хотела стать рядом со мной, но я ушла от нее на другой конец борозды: боялась, как бы она не заехала мне в глаз длинной ручкой своей тяпки. На самом деле я боялась ее поучений, упреков и нежностей…

Но едва я прополола метра три, как тетя позвала меня на помощь. Бросив тяпку, я побежала к чей. Тетя даже от Стийны отстала.

 – У тебя глаза зоркие, посмотри, это капуста или нет? – попросила тетя. – Я ведь забыла очки!

 – Это лебеда!

Неужели тетя и впрямь не может отличить капусту от сорняка? Впрочем, кто знает: в четырнадцать лет она пришла в город «служить», может быть, за это время она действительно забыла, чем отличается лебеда от капусты?

Я вернулась на свою борозду. Теперь нечего было и надеяться на золотую медаль. Едва я дошла до середины поля и встретилась с остальными, как тетя снова позвала меня. Я сделала вид, словно не слыхала, но она не переставала звать. На сей раз тетя нашла какого-то жука, похожего на майского, и хотела знать, не колорадский ли это жук. Я не знала, и тогда она позвала "гражданина коменданта", который успокоил тетушку, объяснив, что это одна из разновидностей "божьей коровки". Конечно же, Каарел пошутил. Я сказала тете, чтобы в дальнейшем она собирала всех жуков, каких найдет, в карман, а в конце рабочего дня пусть покажет свои находки бригадиру или Каарелу, ведь, бегая взад-вперед, я и впрямь могу переутомиться и уж последней останусь непременно.

Все же совсем последней я не осталась, но и до первых мне было далеко. Самоотверженная тетя продвинулась лишь метров на пять-шесть.

На следующей борозде я притворилась глухой и слепой. Похоже было, что опять начинаю вырываться вперед. Я не побежала к тете даже тогда, когда увидела, что Каарел и Сирье бросились к ней.

Но потом и другие парни и девушки, половшие на том конце поля, оставили работу и побежали к тете, а кто-то стал махать бригадиру, который проезжал вдали мимо капустного поля, чтобы он подъехал. Тогда дело показалось мне подозрительным, и я медленно, бочком, как провинившаяся собака, тоже пошла туда.

 – Не беспокойся, Маарья! – крикнула тетя. – Береги свои нервы, детка!

Ребята, тесно обступившие тетю, вели себя как-то странно: Тийт смеялся в кулак, другие сдерживали смех: Аэт сжимала губы, Стийна прикрыла рот ладонью, а Рейно смотрел в небо, словно старался припомнить что-то очень важное. Каарел поддерживал тетю и губы его вздрагивали. Бригадир издал непонятное восклицание: "Мюх-ах-х!" – и умолк. Каарел сказал, что, когда тетя наступила на осиное гнездо, случилось то, что всегда случается, когда потревожат ос.

 – К счастью, мне вспомнилось старое деревенское средство, что земля мгновенно снимает опухоли, – сказала тетя и улыбнулась. – Я тут же сунула лицо в землю. Конечно, они жалили меня и в другие места.

Да, все ее лицо было испачкано землей, а чулки ниже колен порвались, и петли поползли. Вид у тети был смехотворный, но мне по-настоящему было жаль ее.

 – Как хорошо, что я в головном уборе! – Тетя вздохнула. – Маарья, деточка, оставлю его теперь тебе, а то вдруг тут еще есть осиные гнезда… Милый юноша отвезет меня теперь в травмопункт, – сказала тетя бригадиру.

 – К фельдшеру могу отвезти, – пробормотал бригадир.

 – Пусть будет так, – милостиво согласилась тетя. – Возьми головной убор, – сказала она мне. – Надо быть готовой ко всему!

"Шерстяной тюрбан – летом!" – ужаснулась я.

 – Может, все-таки наденешь свою шляпку? – предложила я тете.

Тетя наклонилась к моему уху.

 – Я не могу взять этот головной убор! – сказала она тихо. – Он может размотаться на ветру, А ведь на самом деле это шерстяные рейтузы… Понимаешь?

Когда тетя на мотоцикле скрылась за березовой рощей, я вырыла в прополотой земле ямку и похоронила в ней тетин противоосиный тюрбан.

Теперь мне ничто и никто не мешал завоевывать капустную медаль. К пяти часам поле было очищено. Тетя больше не появилась. И странное дело, я вдруг почувствовала, что ее не хватает мне, более того, я стала опасаться: не подействовал ли осиный яд на старого человека убийственно. Теперь я вспомнила и о доме… Чего стоит какая-то капустная медаль, если твои родители сломлены горем, а самоотверженная тетя страдает, распухнув от осиных уколов.

ГЛАВА 15

Аэт, как и Стийна, ужасно устала от прополки. Я попыталась вдохнуть в них бодрость, но скоро поняла, что надоедаю им своей болтовней. И говорить, и молчать было одинаково неловко, почему-то я стеснялась того, что не устала, только в правой руке покалывало во время движения. Интересно, а Мярт тоже бы так умаялся, проработав полдня на поле? Нет, наверняка нет. Если бы Мярт был сейчас тут, он, возможно, взял бы меня за руку, как Рейно Сирье, и тащил бы тоже две тяпки на правом плече, как Рейно…

 – Ну, я вижу, работа вернула нашу деву Маарью на землю. – Это был Тийт, он схватил за рукоять мою тяпку. – Давай помогу.

"Ах, какое рыцарство!" Но я и не подумала отдавать тяпку Тийту.

 – Брысь!

Тийт не обиделся, он рассмеялся весело:

 – Ну, как хочешь!

Мы немного прошли молча, затем Тийт сказал:

 – Послушай, я хотел бы что-то тебе показать.

 – Что?

 – Это нельзя объяснить: это надо увидеть. Два километра отсюда.

Я пожала плечами.

 – Не знаю, как считают Стийна и Аэт… Может быть, мы уже вечером уедем.

 – Мне хочется показать это место только тебе.

После того как Мярт и Тийт поссорились, кому провожать меня домой, я стала немного опасаться Тийта. Вообще-то он был мировой парень и годился в хорошие друзья, но почему-то, говоря с ним, я всегда думала: а что бы сказал Мярт, увидав нас с Тийтом? Но тут подошел Теэт Райе – тот самый корифей настольного тенниса – и спросил:

 – Слушай, новенькая, а ты в пинг-понг играешь?

 – В данный момент – нет.

 – Ну, это я и сам вижу, – усмехнулся Теэт. – Меня зовут, знаешь ли, Теэт, а фамилия Райе.

 – Маарья Пярл!

 – Я, знаешь ли, фанатик пинг-понга.

"Хорош гусь, – подумала я, – едва усек, что кто-то не видел твоего портрета в газете, и сразу начал кокетничать".

 – Вот как? Тренируешься по-настоящему, что ли?

Видно, Тийту понравилось, что я подтруниваю над чемпионом.

 – Теэт ведь настоящий спортсмен, входит в пятерку лучших в республике, – не преминул он воспользоваться удобным случаем.

 – Да, знаешь ли, – подтвердил великий спортсмен, похоже, он ничего не понял.

 – То-то ты иногда махал тяпкой как-то странно, будто ракеткой.

 – А ты не хочешь принять участие в нашем турнире? – спросил меня Тийт.

 – Да я уже больше года не держала ракетку в руках, – ответила я грустно. И верно, в деревенской школе стол для пинг-понга стоял прямо в коридоре, и мы играли на каждой перемене. В городской школе я и стола для пинг-понга не видела, а ходить куда-то на тренировки… Не до того мне было.

Предложение Теэта меня обрадовало: я могла не идти смотреть нечто, что хотел показать Тийт. Аэт и Стийну тоже пригласили играть, но девочки отказались – они хотели немного перевести дух.

Это даже было хорошо: мое умение оказалось ниже всякой критики. Я проиграла и Рейно, и Сирье, не говоря уже о самом Теэте. Мне изредка удавалось заработать очко, только когда подавала сама: мои попытки принять крученую подачу, которой тут обучил всех Тийт, были безуспешны – мяч отлетал или к сводчатому потолку спортзала или к розовым стенам… Только у Тийта я с трудом выиграла 21:19, но моя радость победы сразу угасла, когда я заметила веселое выражение лица одноклассника – он явно хотел порадовать меня и проиграл нарочно.

 – Начинает получаться! – подбадривал меня Теэт. – Продолжишь соревнования после ужина!

 – Лучше не ставь, мне все равно неохота больше играть! – сказала я и пошла искать своих спутниц.

Тети не было видно и слышно. Девочки-то, наверное, еще отдыхали. Но что же случилось с тетей?

Мое сердце уже болезненно сжималось: не отправил ли фельдшер тетю Марию в больницу? Поймав себя на столь тревожной мысли, я усмехнулась – ведь именно ей свойственно искать родственников по больницам вместо того, чтобы поинтересоваться, нет ли их где-нибудь поблизости. Неужели это у нас наследственное, семейная черта? Ближайшим и самым логичным местом, где надо искать тетушку, наверняка могла быть спальня!

Но в спальне тети не оказалось. Только Аэт и Стийна сидели там на стоящих рядом кроватях. Когда я вошла, они сразу же замолчали. Если при твоем появлении обрывают разговор, то почему-то всегда кажется, что говорили именно о тебе… О том, что подруги вели речь не обо мне, свидетельствовали раскрытые тетради со стихами, лежавшие у них на коленях, – у Стийны в кожаном переплете, тетрадь Рауля, а у Аэт – розовая общая тетрадь Стийны. Аэт вдруг захлопнула тетрадь и посмотрела на меня так, словно не сразу узнала. Я и впрямь вторглась к ним из другого мира и задала соответствующий вопрос:

 – Вы тетушку не видели?

Девушки отрицательно покачали головой.

Итак, здесь я была третьим лишним.

 – Она как в воду канула, – попыталась я оправдать свое вторжение. – Я уже подумала… Не знаю, может, она пошла воевать с осами?

Мой голос был слишком громким, и говорила я слишком поспешно. Ну скажи хоть что-нибудь, Стийна!

 – Вполне возможно, – прошептала Аэт и погладила тетрадь.

Стийна сидела, уставившись в высокое стрельчатое окно. Они ждали, чтобы я ушла… Я почувствовала, как к глазам подступают слезы, и выбежала в коридор.

Коридор был длинным и темным, я на бегу ушибла колено о какой-то стол или шкаф и упала. Слезы текли по щекам и уголкам губ – солоноватые и теплые.

 – Так тебе и надо, так и надо, так и надо! – шептала я сама себе. – Ты была одна – и одна останешься! Стийна больше не дорожит тобой ни капельки! А уж Аэт ты и подавно не нужна. До сих пор тебе единственной Стийна показывала свою розовую тетрадь, а теперь ее читает Аэт. Читает и все понимает, не сомневается и не задает таких дурацких вопросов, какие задавала ты, не насмехается над Раулем, которого обожает Стийна… Кого ты вообще-то любишь? Ах, Мярта? Чистая ложь – тому, кого любят, не доставляют боли никогда! Поделом, поделом тебе, "дева Маарья"! Ничего ты не знаешь, ничего не умеешь! Ты не умеешь никого любить! И нет в тебе ничего особенного, ничего достойного любви. Напрасно мать и отец тревожатся из-за тебя. Если бы они знали, какова их дочь на самом деле, они взяли бы из детского дома какого-нибудь симпатичного ребенка! Более человечного, более благородного. И вообще – имеют ли право существовать на свете такие, как ты? Тетя Мария готова отдать за тебя жизнь, а ты только высмеиваешь ее и дразнишь. Если теперь ей смертельно худо, то это из-за твоего легкомыслия и вранья! И всю жизнь чувство вины будет грызть твою душу!

Я терла колено и даже сожалела, что боль стихает, – мне досталось поделом…

Вдруг раздался щелчок, и в коридоре стало светло. В двери стоял Сареток и с недоумением смотрел на меня. Я вытерла рукавом щеки, но мне хотелось исчезнуть, хоть сквозь землю провалиться, чтобы в конце концов никто не мешал мне выплакаться.

 – Маарья? – спросил командир Сареток. – Что опять случилось?

 – Я… я ударилась коленом! – Тут я увидела, что сижу возле пестрого серо-черного сейфа.

Когда же наконец перестанут литься эти слезы!

 – Что-нибудь серьезное?

Я кивнула.

Каарел Сареток подошел ко мне. Наверное, он здорово пожалел, что не отослал нас отсюда сразу же куда-нибудь подальше – то осы, то колено!.. Много крику, мало толка!

 – Уже прошло, – сказала я, когда Каарел присел возле меня. – И вообще, это было совсем не колено! – Я попробовала засмеяться.

 – Глаза-то у тебя мокрые, как у записной плакальщицы! – изумился Каарел и выпрямился. – Помочь тебе встать?

У него были большие и жутко волосатые руки, словно лапки пчелы. Но стоило мне подумать о пчелах и о доме, как моя водяная мельница заработала с новой силой.

С помощью Каарела я поднялась и, пряча лицо, отвернулась к стене.

 – Кто-нибудь сказал что-то обидное? – спросил он растерянно.

 – Мымм-м! Никто ничего не сказал! – ныла я противным и жалким голосом.

 – В пинг-понг поиграть не хочешь?

 – Я уже три раза проиграла, – ответила ему и вдруг рассмеялась. Честное слово, как ненормальная!

 – Поди разберись в настроении молодой девицы! – Командир Сареток развел руками.

Наверное, голова его трещала от бессилия придумать какое-нибудь утешение. Шел бы лучше спокойно своей дорогой!

 – Может, просто хочешь побыть одна? Иногда бывает такая потребность…

Есть, конечно, есть. Но я не хотела, чтобы он считал меня жаждущей одиночества плаксой.

 – Я всю жизнь была одна! – сказала я, улыбаясь и плача одновременно.

 – Ах, вот как! – сказал Сареток задумчиво. – А мне-то показалось, что у тебя очень много друзей и знакомых…

 – Но у меня нет ни одного настоящего друга, – ответила я и вдруг почувствовала неловкость за свое нытье.

Каарелу-то какое до меня дело. Может, мы видим друг друга в первый и последний раз, и в этот единственный раз я предстаю перед ним девчонкой-плаксой!

 – Одного настоящего друга? – переспросил командир Каарел.

Ага! Я знаю, о чем он думал: мол, что значит для девчонки моего возраста один настоящий друг, что она под этим подразумевает? И откуда он, командир отряда Сареток, студент-историк, может достать ей такого друга? А вдруг он подумал, будто я намекаю, чтобы он стал моим настоящим другом?! Уфф! Но ведь я совсем так не думала!

 – Слушай, девочка, – сказал Каарел. Он выпятил нижнюю губу, наверное, пытался придумать что-то значительное, потому что мой приступ самоистязания мигом прошел, когда я увидела мучительно наморщенный лоб командира. Может быть, Каарел хотел сказать, что такой друг обязательно однажды появится, поднимет алые паруса и так далее? Но он никак не мог решиться произнести что-нибудь, и – вот грех-то! – я почувствовала радость, следя за его замешательством. Из этого Каарела Саретока выйдет хороший учитель! Настоящий! – Ах, вот как! – наконец сказал командир. – Говорят, что в детстве каждый будущий спортсмен должен попробовать заниматься различными видами спорта. Именно для того, чтобы понять и знать, какой вид ему ближе.

Вот тебе принц и красные паруса!

Каарел смотрел на меня, склонив набок голову, как синица, и улыбался.

 – Это лишь сравнение. Сам-то я довольно посредственный гимнаст. Хотел провести для тебя параллель между молодым человеком и молодым спортсменом…

Я прыснула.

Каарел покачал головой.

 – Ну да, оратор из меня тоже не получится! Я считаю вот что: смолоду надо увидеть много дорог и много людей, чтобы, повзрослев, знать точно, какая дорога твоя и кто твой человек – ну, чтобы не прыгать во все стороны, как кузнечик, и не позволить заботам одолеть тебя. Так что… поплачь пока!

Но я больше и не думала плакать. Надо носить с собой луковицу, чтобы лить слезы по заказу! И ведь смеяться-то гораздо приятнее.

 – А знаешь, что делает сейчас твоя тетя? – спросил Каарел. – Попробуй отгадать, даю три попытки.

 – Лежит в больнице?

 – Холодно.

Ox, как хорошо! Стало быть, тетушка жива и здорова!

 – Читает кому-нибудь назидание? – продолжала отгадывать я.

 – Мхм… теплее.

 – Едет в Таллин?

 – Холодно-холодно! – Саареток засмеялся. – Сейчас она печет блины!

 – Кому?

 – Нам всем! Всей «колонии»!

Вот это сюрприз!

Каарел усмехнулся:

 – Пойди поутешь ее!

Командир показал мне, как пройти в кухню. Она находилась рядом со спортивным залом.

Тетя в белом халате стояла у гигантской четырехугольной плиты. Она весело махнула мне сковородкой, и полупрожаренный блин шлепнулся на конфорку.

Ух ты! Никогда в жизни не поверила бы, что, увидав тетушку, стану так счастлива – готова была даже кинуться обнимать ее! Тетя Мария бросила быстрый взгляд на белобрысую девочку, сидевшую за столом и размешивавшую в тазу начинку для блинов.

 – Ах, какая неудача! – сказала тетя небрежно. – Лаура, откройте-ка окно! Неужели вы не видите, что в кухне полно чаду!

С помощью огромного ножа она соскоблила блин с плиты и весело обратилась ко мне:

 – Ну, Маарья, деточка?

 – Как здоровье? – спросила я. – Моя помощь не потребуется?

 – Здесь, в этом чаду? И не заикайся! Лучше погуляй немного на свежем воздухе! Понимаешь, я хотела сделать для детишек «комморгенвидеры». Ну знаешь… Из творога с тмином, которые ты так любишь! Но этот милый молодой человек, этот Сареток, сказал, что не имеет смысла переутомляться: их пришлось бы испечь штук двести пятьдесят – триста, и творога нужно очень много, да потом еще долго растирать, словом, хлопот не оберешься. А здоровье, сама видишь, в порядке. Спасибо за беспокойство! На ночь еще намажу глаза сметаной – вот увидишь, завтра буду красивее, чем раньше.