Текст книги "Четыре дня Маарьи"
Автор книги: Леэло Тунгал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Блин уже начал подгорать.
– Если тебе не нужна помощь, я действительно немного погуляю!
– Погуляй, конечно! – одобрила мое намерение тетя. – Уж не переутомилась ли ты там, в поле? Ну ладно, ладно!
Через полчасика блины будут готовы! Только смотри не подходит близко к воде! И не ходи по дороге, где лошади ездят! Слышишь?!
Да, тетя была жива и, как всегда, в форме…
ГЛАВА 16
Я стояла в парке и смотрела на закругленное сверху боковое окно, за которым Стийна и Аэт читали стихи. И почему всегда так получается, что если три подружки начинают делать что-нибудь вместе, эта троица вскоре распадается на 2+1? Почему бы всем троим не держаться вместе? Ой, да, я знала, конечно, что огорчаюсь оттого, что раньше мы со Стийной держались вместе, а Аэт же оставалась в одиночестве. Теперь я была одна – уж не для того ли, чтобы понять, каково было Аэт без нас.
Нет, ведь я ни разу не показывала Аэт, будто считаю ее хуже, чем мы со Стийной. Ах, чего об этом раздумывать! Что прошло, то прошло!
– Ты готова?
Тийт! А ведь я совсем забыла про его предложение показать мне нечто особенное. Он накачивал шины какого-то необычно длинного велосипеда. Меня уже начало интересовать, что же такое – это "нечто".
– Скоро ужинать. – В моем ответе было слабое возражение.
– На велике мы быстро вернемся! Ты когда-нибудь ездила на тандеме?
Только теперь я поняла, почему велосипед Тийта показался мне странным: у него было две пары педалей и два седла!
– Откуда у тебя такой?
– Сам сделал – из двух старых получился один новый! Мы с Рейно приехали сюда на тандеме – ну, что-то вроде испытательного пробега. Прекрасно выдержал!
Забавный зверь! Если бы второй руль был у него повернут в другую сторону, он выглядел бы точно как Тяни-толкай.
– Я буду править, а ты садись на заднее седло, – сказал Тийт.
Я опасалась, что не сумею ехать на заднем сиденье, но оказалось, это удивительно просто: когда оба едущих одновременно нажимают на педали, велосипед легко несется вперед, словно сам по себе. Когда хочешь дать ногам отдых, оставляешь свои педали в покое, другой катит велосипед в одиночку. Мы поехали в противоположную сторону от поля, где работали днем. Тийт правил через погруженный в вечерние сумерки парк в пахнущий сырым мхом старый ельник, по изрезанной колеями лесной дороге на луг и затем возле какого-то домишки свернул вправо. Он что-то крикнул мне через плечо, я из вежливости ответила «да» и энергично нажала на педали, полагая, что Тийт хочет добавить «газу», и… Мы мгновенно оказались в канаве, затылок Тийта пребольно стукнул меня по лбу, а рукоятка руля воткнулась мне под мышку.
– Ты глухая, что ли? – заорал Тийт, но, увидав мой несчастный вид, рассмеялся.
Откуда я могла знать, что он хотел тут остановиться?
– Ну остановились же! – огрызнулась я и потянулась лбом, на котором росла шишка, к холодному никелированному рулю – может, он подействует так же хорошо, как серебряная ложка. Ну и досталось же сегодня всем!
Тийт поднял велосипед – он был цел.
– Все обошлось! Почти удачное несчастье!
– Это и было твое нечто?
– Нет. – Тийт засмеялся. – Оставим велосипед здесь и пойдем пешком. Это место почти рядом, за осинами.
Я пролезла под оградой из колючей проволоки, Тийт ловко перескочил через нее, и мы оказались на красивом лесном покосе, такие есть и в моих родных местах вокруг хуторов. Осины дрожали, белели ромашки, но Тийт, сунув руки в карманы, стремительно шел дальше. За осинами был ольшаник, который разделяла надвое высокая и плотная ограда из колючей проволоки.
– Через эту нам не пролезть, – сказала я.
Тийт усмехнулся и молниеносно – хоп! – поднял меня над проволокой. Безо всякой подготовки, словно ребенка! Я стояла по другую сторону ограды, а Тийт, отступив на несколько шагов, разбежался и легко перемахнул через ограду, хотя она была не меньше метра высотой!
– А ты силач! – пришлось признать мне. – Словно каждый день перекидываешь таких, как я, через ограду.
Тийт усмехнулся.
– Если хочешь знать, я подкидывал донн и потяжелее!
– Зачем? Пофасонить хотел, что ли?
– Вот именно! – Тийт улыбнулся. – Я ведь несколько лет занимался фигурным катанием.
Этого я бы нипочем не отгадала – по-моему, все фигуристы хрупкие и нежные, они скользят по льду, будто цветы, как женщины, так и мужчины. Коренастого Тийта я никогда не причислила бы к фигуристам… Впрочем, пожалуй, красота таит силу, которую с первого взгляда не замечаешь. Я сочла свою мысль такой удачной, что высказала ее вслух.
– Погоди, погоди, – остановил меня Тийт.
Я решила, что снова увижу какие-нибудь силовые номера, но оказалось, что Тийт привел меня посмотреть на чудо природы: пять удивительных черемух, которые сплелись своими стволами и ветками, несколько стволов расползлись по земле, будто змеи.
– Ну, что скажешь? – спросил Тийт гордо и в то же время застенчиво.
– Во время цветения это может быть удивительная картина.
– А сейчас разве не удивительная? – спросил Тийт. – Ты посмотри, какое чудо: деревья растут почти по кругу, будто кто-то специально посадил их так. И видишь, здесь ствол изогнулся, и образовалось два места для сидения – будто на качелях. Я сразу подумал, когда увидел эти черемухи, что тебе тут понравилось бы. Это как бы специально придумано для тебя.
Я села на ствол черемухи. Странный парень все же этот Тийт: пришел сюда и ни с того ни с сего решил, что эти деревья мои!
– Как ты вообще сюда попал?
– Нас с ребятами послали ставить эту ограду из проволоки.
– И ты сделал такую мощную ограду, чтобы сюда не так-то просто было проникнуть?
– Нечего тут околачиваться всем и каждому, – пробурчал Тийт. – И… если хочешь знать: другие даже внимания не обратили на это место – ни Рейно, ни Теэт, ни даже Ильмар. Будто этих деревьев вообще не существует.
Ну и мистика! Ведь не мог же тот озорной водитель микроавтобуса, который привез нас сюда, быть посланцем Тийта!
– Мы с дядей каждое лето нанимались ставить ограды. Вообще-то сперва я и не особенно собирался записываться в дружину – летом в деревне, в одиночку, если умеешь работать, заработаешь гораздо больше… Но когда увидел, что почти все ребята записались…
– Так ведь вместе же лучше, веселее! Мне очень хотелось поработать в дружине, но… Как бы тебе объяснить? Дело же не только в деньгах!
Тийт сел на другой ствол черемухи. Он немного помолчал, а потом сказал:
– Тебе легко рассуждать так. У нас в классе, кажется, никто даже не представляет себе, что чувствуешь, когда мать осенью удлиняет твои брюки и рукава пиджака и охает при этом, как ты быстро растешь.
Хм! Ведь Тийт не такой уж великан, он не намного выше меня.
– Я знаю, многие из наших после окончания каждого класса выпрашивают себе или магнитофон, или фотоаппарат, или транзистор… Но разве я могу приставать к матери, чтобы купила мне новые джинсы, если вижу, что она годами носит одно и то же зимнее пальто, у которого меховой воротник уже совсем вытерся? Некоторые вообще себе не представляют, что значит – нельзя! Если хочешь иметь транзистор, или электронные часы, или выходные туфли, заработай деньги. Чудес не бывает, а если и бывают, то не за деньги и не ради денег.
– Но… разве… отец вам не посылает?
– Видишь ли, мать у меня очень гордая. Раньше я не понимал и злился на нее за это, но теперь думаю, что она все-таки права: гордость тоже чего-то стоит.
– Я, наверное, тоже не стала бы унижаться.
Тийт посмотрел на меня и рассмеялся.
– Правильно делаешь, дева Маарья! Слушай, а ты не сердишься на меня за то, что я называю тебя так?
– Пожалуйста! Бывают прозвища и гораздо хуже!
– Нет, знаешь, тебе это прозвище как-то подходит, ну у тебя иногда такое… чистое лицо мадонны и… Но, конечно, не тогда, когда ты ходила с той жуткой прической, как баран!
Опять эта несчастная афроприческа!
– Если тебе не нравится, так прямо и скажи! – попросил Тийт.
– Честно говоря, конечно, не нравится!
– Ладно, сделаем так: каждый раз, когда я назову тебя девой Маарьей, будешь штрафовать меня на две копейки!
– Деньги для телефона-автомата!
И тут меня внезапно осенило: телефон! До чего же просто. Как же я раньше до этого не додумалась!
– Скажи, Тийт, а тут позвонить откуда-нибудь можно?
Тийт помрачнел.
– Куда ты хочешь звонить?
– Неважно, если тут поблизости почта?
– Господин Кадак ждет, да?
– Никто не ждет, – ответила я сердито, хотя и подумала, что было бы неплохо вдруг позвонить Мярту домой и сказать… сказать, пусть можжевельник растет. Но нипочем не поделилась бы сейчас этой идеей с Тийтом – он выглядел таким несчастным.
– Маме надо позвонить, – объяснила я. После исповеди Тийта мне не хотелось упоминать об отце.
– Отделение связи совсем близко от школы. Только, пожалуй, сейчас оно уже закрыто, по-моему, оно работает до пяти.
– Э-эх! – произнесла я огорченно, вспомнив, что денег-то у меня все равно нет. Ничего не поделаешь, придется мне потерпеть, и пусть домашние тоже потерпят хотя бы до завтра.
– Но можно все-таки попробовать, – предложил Тийт.
На сей раз я ни на миг не дала отдыха своим ногам – хотела быстро-быстро доехать к телефону. Конечно, дверь отделения связи – маленького деревянного дома – была заперта. Но Тийт велел мне подождать, обошел дом, постучал в заднюю дверь и вошел внутрь. Вскоре он появился вместе с молодой светловолосой женщиной, которая держала в руке связку ключей. Она открыла дверь отделения связи, впустила нас и сказала мне:
– Давайте ваш номер!
Я назвала номер телефона отцовского лесничества, она подняла трубку, вызвала центральную станцию и проворчала:
– В другой раз извольте заказывать разговор заранее.
Поговорив с центральной, она положила трубку и сказала:
– Связь через несколько подстанций, так что не ждите хорошей слышимости…
– Тийт, у тебя деньги есть? – шепотом спросила я.
Тийт пошарил по карманам и затем сказал, что быстро смотается «домой». Разговор дали неожиданно быстро. Женщина протянула мне телефонную трубку, а сама стала просматривать какой-то журнал. В трубке сперва послышался треск, и затем едва различимый женский голос:
– Лесничество слушает!
– Мама! Ты меня слышишь? Мама, это ты, да?
– Алло! Говорите громче!
– Мама! – завопила я так, что дежурная вздрогнула и отошла от стола.
– Маарья, ты, что ли? – спросила мать.
– Да, я! Как твое здоровье?
– Держи трубку поближе ко рту, – поучала мать. – Ты где, в Риге, да?
– В дружине! В дру-жи-не! И тетя Мария тоже здесь! Завтра приеду домой!
– Тетя Мария? Нет, не звонила!
– Она и не могла звонить. Она здесь и печет блины!
– Блины? Хочешь блинов?
– Не хочу! Я завтра приеду домой! – орала я во всю глотку.
– Теперь поняла! Очень хорошо, что приедешь! – И голос матери почти совсем пропал.
Я изо всей силы прижала трубку к уху и скорее догадалась, чем услыхала:
-…подумали, что ты могла бы подменить меня в библиотеке на время отпуска. В будущем месяце тебе ведь уже исполнится шестнадцать, и…
– Говори громче!
-…тебя командиром отряда школьного летнего трудового лагеря, но уж ты сама решай!
– Что? Кто?
– Учительница Поола, – ответила мать.
Ага, моя бывшая классная руководительница хочет, чтобы я была командиром отряда в школьном трудовом лагере! Согласна. В любой момент!
– А нельзя и то, и другое: библиотеку и лагерь? – спросила я.
Мама, кажется, засмеялась.
– Приезжай домой, тогда поговорим!
– Ты здорова? – спросила еще раз.
– Кто? Я? Конечно!
– Отец?
– Отец? Отец пошел… к ветеринару! – В трубке раздался треск. – …Не ест, не пьет.
– Куда пошел? Я не расслышала! Почему не ест, не пьет?
– К ветеринару, – сказала мать вдруг так ясно и громко, словно стояла рядом. – Нукитс заболел.
– Передай ему привет! И Нукитсу тоже!
– Теперь я слышу тебя хорошо, – сказала мать. – Уж я передам. Ах да, тебе пришло письмо.
– Письмо? От кого?
– Из Таллина. Отправитель не то Казак, не то Каллак… Неразборчиво написано…
"Кадак"! – чуть не крикнула я торжествующе.
– Если хочешь, могу открыть и прочесть тебе, – предложила мать.
Я поколебалась секунду-другую, потом ответила:
– Завтра сама прочту!
Поди знай, что мог написать этот Мярт.
– Мне надо кончать разговор! – крикнула я. – А то не смогу расплатиться!
– Послать тебе? – спросила мать.
Я не поняла, что она имела в виду: деньги или письмо Мярта, но уточнять не стала.
– Не надо! – крикнула я в трубку и услышала короткие звонкие гудочки.
Разговор был окончен. Я положила трубку на рычажки и радостно оглянулась вокруг. С души свалился тяжелый камень – родители здоровы, письмо от Мярта ждет меня дома…
Тийт стоял в двери, держа бумажник.
– Сколько мы должны? – спросил он у дежурной.
Я была так счастлива, что даже не посмотрела, как Тийт расплатился и получил сдачу. Я барабанила пальцами по столу, и стол гудел, как орган.
– Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра-а! – крикнула я Тийту, когда мы снова стояли во дворе. – Все живы и здоровы, только Нукитс, наш пес, немного приболел! Но у нас невероятно замечательный ветеринар, уж он-то его вылечит!
Тийт был серьезным и хмурым. Похоже, он не слишком верил в способности нашего ветеринара.
– Чего ты надулся? – спросила я, когда мы опять ухватились за рога тандема. – Представляешь, как тетя меня напугала! Она сказала, будто мои родители так встревожились из-за моего путешествия в Тарту, что заболели! Но оказалось – сплошная выдумка. Она сама вечно паникует, даже в тех случаях, когда для этого нет ни малейшей причины, и считает, будто и все такие же паникеры.
Тийт не ответил и всю дорогу помалкивал. Когда мы уже подъехали совсем близко к школе, он повернул ко мне голову (запомнил, что его не слышно, если во время езды он что-то бормочет себе под нос) и сказал серьезно:
– Я надеюсь, что Мярту удастся поступить в университет
Ах, вот что его заботило! Чтобы Мярт уехал в Тарту!
– Конечно, поступит!
Мы едва не въехали в кусты туи.
ГЛАВА 17
Каарел Сареток вечером еще раз заверил тетю, что отправит нас в Таллин с удобствами, и он сдержал слово: утром разбудил нас ни свет ни заря и сообщил, что директор совхоза едет на своей «Волге» в Таллин и согласен взять нас с собой.
В это утро я отличилась: впервые в жизни встала с постели раньше тети. Конечно, тетя Мария должна была сначала снять с глаз сметанные компрессы, затем, собрав все душевные и физические силы, открыть глаза, и лишь после этого она сообразила, где находится. Настроение у тети Марии было великолепным. Ей снились большие собаки, и более благоприятного сна не могло быть. Наяву же тетя Мария любую собаку поблизости от себя принимала за бешеную, которая намерена укусить ее. Зато собака в сновидении знаменовала великую и глубокую дружбу.
После того как я узнала, что родители живы и здоровы, тоска по дому мучила меня не так уж сильно. Даже наоборот: жаль было уезжать – такой близкой и простой казалась возможность остаться здесь… Хорошо, что все еще спали и не пришлось прощаться: а то бы, пожалуй, я прослезилась, в последнее время я в этом напрактиковалась… Хотелось оставить что-нибудь на память девочкам из комнаты, где я ночевала, но у меня с собой не было ничего, и я написала записку Сирье: "Желаем успехов на капустном поле! Смотрите не окочанейте! До встречи осенью! Подсобные рабочие".
Когда мы вчетвером вышли во двор, Каарел и директор совхоза уже стояли возле светло-серой «Волги» и о чем-то весело беседовали. Может быть, командир дружины рассказывал директору о своих "подсобных рабочих" и их несчастной судьбе? Директор был похож на какого-то киноактера: высокий седой мужчина с большими глазами и маленькими усами.
– Значит, поедем! – сказал он весело и пожал всем нам руки.
Каарел уложил в багажник наши дорожные вещи, помог тете сесть на переднее сиденье и, захлопнув дверцу, крикнул традиционное шутливое пожелание:
– Гвоздь вам в шину!
– Кочан тебе в голову! – ответила я ему тем же из машины, и мне еще долго пришлось сожалеть о своих словах: тетя принялась читать мне долгую нотацию о словарном запасе молодой девицы и о том, что я не умею выказать благодарность молодому человеку, как того требуют правила хорошего тона.
Сама тетя, перед тем как сесть в машину, произнесла перед Каарелом такую длинную благодарственную речь, что я просто удивилась терпению командира. Она пригласила молодого человека, если ему случится приехать в Таллин, непременно прийти к нам в гости: хороший домашний обед и крепкий кофе всегда будут ему обеспечены, и, хотя наши условия довольно стесненные, он может, если потребуется, даже переночевать у нас! Хм, хотела бы я знать, куда это она уложит спать Каарела в нашей комнатушке? На шкаф или под кровать? Каарел вежливо поблагодарил тетушку, но не стал объяснять ей, что его родной дом тоже в Таллине. И хорошо сделал, а то бы тетя наверняка принялась расспрашивать его о доме, родителях, родственниках, искать общих знакомых, и мы долго бы не смогли тронуться с места!
Мы помахали Каарелу из машины, но далеко уехать нам не удалось! Тетя Мария умудрилась так запутаться в ремне безопасности, что выглядела как муха, попавшая в паутину.
Она пыталась освободиться, но с каждым движением ремень все сильнее сжимал ей грудь и горло, и она уже начала задыхаться. Директору совхоза пришлось остановить «Волгу» и заняться спасением тетушки. Встревоженный Каарел подбежал к машине:
– Что случилось?
Мы ждали, что тетя Мария начнет жаловаться и бранить современную технику, изобретенную на погибель нормального человека, каким она себя, несомненно, считала, но вместо этого она сообщила Каарелу, смущенно хихикая:
– Этот ремень… хи-хи!.. для меня слишком свободен! Бедный Каарел еще раз выслушал похвалу его красоте. уму и манерам. Директор, посмеиваясь, довольно быстро привел ремень в порядок, и мы снова тронулись в путь.
Освоившись в машине, тетя обратилась к директору с вопросом:
– А как в ваших краях обстоит дело с этим эницифалакалаийдига? Ну с этой, столбовой болезнью?
Я знала, что теперь мы с девочками спасены: если уж тетя Мария заговорит о болезнях, микробах и бешенстве, ничто не сможет ее остановить, она с ученым видом будет долго рассуждать об этом.
Мы молчали на заднем сиденье и выглядели как русская тройка на картине: у Стийны и у меня, будто у пристяжных, голова откинута набок, а у Аэт, как у коренника, взгляд устремлен прямо вперед, на дорогу. Мы ничуть не ссорились, просто помалкивали – 2+1.
Накануне вечером Аэт и Стийна, к моему великому удивлению, согласились принять участие в вечере старинных танцев, который проводился после ужина. Когда тетя подала на стол выпеченные ею триста блинов, всеобщей радости не было предела. Затем она еще самоотверженно вызвалась перемыть всю посуду, удивляясь при этом, что после столь утомительного рабочего дня и столь основательного ужина никто не хочет спать. Однако, покончив с посудой, и сама пришла в школьный зал.
Старинным танцам обучали нас Сирье и Каарел. Странное дело: я целый учебный год просидела на парте впереди Сирье, но и понятия не имела, что моя одноклассница – маленькая и пухленькая девочка – занимается в кружке бальных танцев, а Каарел выяснил это в первую же неделю работы дружины! Сам-то он, похоже, умел все! В паре с Сирье он показал нам, как танцуют "рейнлендер", словно основным предметом, который изучают в университете, были именно старинные бальные танцы.
Да, это было совсем не похоже на то топтание под музыку на месте, как мы обычно танцевали на школьных вечерах. Тут все оказались почти одинаково неповоротливыми. Это выглядело забавно, и никто не чувствовал неловкости. В нашем классе наверняка никто – кроме Сирье, разумеется – не знал, как танцуют венгерку, падеспань и тому подобное. Видимо, и в других классах и в других школах тоже. И организовать здесь, в дружине, изучение бальных танцев было, по-моему, прекрасной затеей. Все увлеклись, старались поскорее освоить основные па и перейти к более сложным. Даже Тийт азартно скакал в краковяке. Если бы мои пальцы на ногах не сохранили со школьных вечеров память о подошвах Тийта – я бы сочла его за опытного паркетного льва. Но больше всего меня обрадовало, что Стийна танцевала вместе со всеми! Ведь она очень-очень редко бывала на наших школьных вечерах, а если и приходила, то исчезала, едва только начинались танцы. Зато теперь "пятая ракетка в республике", мастер пинг-понга, Теэт метался со Стийной взад-вперед по залу и пел громко и фальшиво: "Плясать этот краковяк ноги не выдерживают никак!" – а раскрасневшаяся Стийна улыбалась, словно на редкость удачной шутке. Я подумала: "Проснулась, Спящая красавица!" Я засмотрелась на Стийну и невольно потянула к ней своего партнера Рейна. Расшалившиеся пары сталкивались и весело разлетались в разные стороны. И тут Теэт еще запел, вернее, заорал:
Ах, прости же, прости,
Ну прости же меня,
что сердце в груди
бьется лишь для тебя!
Стийна рассмеялась, и им пришлось остановиться.
Вскоре наступил перерыв между танцами, и тогда Стийна явно застеснялась того, что минуту-другую назад так радовалась движению и поддалась общему веселому настроению. Аэт что-то шепнула ей на ухо, Стийна послушно встала и вышла вместе с нею из зала, не взглянув на остающихся.
Теэт тотчас же нашел себе другую партнершу, и я за это рассердилась на него: мог бы сходить за Стийной и привести ее обратно в зал. Она бы пришла, если хорошенько попросить! Сама я не решилась идти искать Стийну – не хотелось натолкнуться на ледяную стену взглядов подружек, как давеча…
Во время танцев мое настроение становилось все лучше – голова чуть-чуть кружилась, как от запаха хвои на новогоднем вечере, ноги двигались как бы сами собой. Что бы там ни было – я хочу танцевать, я умею танцевать, я люблю всех людей, а дома у меня письмо от Мярта, и жизнь прекрасна! И чего не умею, тому научусь, и что хочу, то и буду делать, и меньше чем через месяц мне исполнится шестнадцать, и тогда я получу паспорт, и вообще все ужасно здорово!
Потом танцевали "семейный вальс", в котором пары располагаются по кругу, и сначала каждая пара восемь тактов танцует обычный вальс, потом все, взявшись за руку, пританцовывают четыре такта на месте, потом четыре такта хлопают в ладоши, после чего дама переходит к соседнему кавалеру, и все повторяется. Когда дошла моя очередь танцевать в паре с Каарелом, он спросил, смеясь:
– Ну, куда же девалось твое одиночество?
– Стоит ли верить словам ребенка! – отшутилась я.
– Ну вот видишь! – сказал Каарел, отпустил меня, и все захлопали в ладоши и запели старинную шуточную припевку:
Хотел старик сру-у-бить сто-лет-ний дуб,
Ворчал: "Я так сам ис-пус-тить мо-гу и дух!
И вдруг у меня в памяти возникло на мгновение ворчливое лицо Меэритс и ее голос: «Маарья, вы не в деревне!»
"А вот и в деревне!" – могла бы я ответить сейчас. Но тут внезапно я подумала, что ведь мы и сами ничего не предприняли для того, чтобы улучшить отношения с классной руководительницей: все только кривлялись и острили, а никто даже не попытался поговорить с нею по душам, всерьез. Честное слово, я бы никогда в жизни не догадалась, что, может быть, Меэритс ждала с нашей стороны попытки к сближению! Некоторые люди уж такие. Бывает, никак не разведешь огонь в печи, но уж если загорится, то горит по-настоящему.
"Надо будет попробовать!" – решила я.
И мне сделалось еще веселей. И когда следующий партнер по "семейному вальсу", Тийт, попытался поднять меня в воздух, я сама распахнула крылья и взлетела. К самому небу в звездах! Сделала плавный круг и снова очутилась в старинном зале, на паркетном полу, где все танцевали и пели хором:
Если лучше хо-зя-ин не ста-нет кор-мить,
ра-бо-ты столь тяжкой не пе-ре-жить!"
Тетя подошла к двери, чтобы взглянуть на веселье «детишек».
Каарел заметил ее и, не слушая ее возражений, вытащил тетушку на середину зала… И… Вот это да! Тетя Мария танцевала великолепно, как примадонна! Она перетанцевала нескольких кавалеров, прежде чем выбралась из круга, села на скамью, махнула рукой и сказала, отдуваясь:
– Ох, ну что вы хотите от старого человека…
Сейчас, в машине, глядя на ссутулившуюся спину тети, я сделала открытие всемирного значения: ведь она когда-то тоже была шестнадцатилетней и любила танцевать, и, наверное, тогда ее волновала не взаимосвязь между ежами и клещами, а совсем другие проблемы…
Тетя как раз втолковывала директору совхоза, что ежи и есть самые опасные переносчики клещей, потому что из-за своих иголок они не могут ни как следует почесаться, ни почиститься. Директор методично кивал, то ли соглашался, то ли думал о чем-то своем.
Мы уже ехали мимо песчаных холмов – в одном из них была спрятана шариковая ручка Стийны с нашей клятвой. И тут мы с ней обменялись быстрым взглядом. И Стийна улыбнулась! Я боялась, что она начнет рассказывать Аэт о нашей клятве, но Стийна молчала и с серьезным видом смотрела в окошко. Когда мы подъехали к тому месту, откуда вела дорожка к дому Стийны, она сказала вдруг неожиданно громко:
– Остановитесь, пожалуйста!
– Неотложные дела? – деликатно спросила тетя.
– Да, – ответила Стийна.
– Здесь живут родители Стийны, – пояснила я.
– Но ты же собиралась ехать в город? – изумилась Аэт.
– Нет, – прошептала Стийна и вылезла из машины. – Прощайте!
Она захлопнула было дверцу, но тут же открыла ее снова.
– Большое спасибо!
– Держись! – смогла лишь сказать я.
Стийна кивнула, закрыла дверцу машины и, не оглядываясь, пошла по дороге, ведущей к ее родному дому.
– Но разве у Стийны не было сумки? – удивилась тетя.
Директор пошел к багажнику и открыл его, я тоже выскочила из машины и взяла сумку Стийны.
Стийна стояла у обочины.
– Спасибо! – поблагодарила она.
– Слушай, не сердись, что там я над Раулем… – попыталась я извиниться.
– Не переживай за меня, – Стийна усмехнулась. – Я скоро тебе напишу!
Я побежала, вскочила в машину и радостно крикнула:
– Пожалуйста, домой, товарищ директор!
Тетя бросила на меня недовольный взгляд, директор улыбнулся и дал газу. Но несмотря на это, последние километры по Таллинскому шоссе тянулись медленно. Казалось, что бегом добежать гораздо быстрее. Я взглянула на спидометр – стрелка показывала 80.
Наконец мы въехали в Таллин.
Директор подвез нас прямо к подъезду, и тетя Мария произнесла свои семнадцать миллионов благодарностей! Аэт высадилась из машины вместе с нами и, попрощавшись, пошла на трамвайную остановку, чтобы поехать к себе домой, в Копли, откуда три дня назад начались наши странствия. Да, подумать только: шел всего лишь четвертый день нашего путешествия.
– Когда увидимся? – спросила Аэт, уходя.
– Сегодня же уеду в деревню, – ответила я и подумала: "А не пригласить ли Аэт в гости, в деревню?" Но мне не хотелось тратить время на уговоры и споры или… даже на выяснение отношений.
– До свидания! – крикнула я и быстро побежала наверх по лестнице, удивляясь медлительности тети.
Ну конечно, отправляясь в Ригу, я оставила свой ключ дома, и поэтому пришлось целую вечность – минуты две – ждать в коридоре, пока тетя Мария, вздыхая и отдуваясь, поднималась на третий этаж. И само собой разумеется, она сперва сунула в замочную скажину не тот ключ, потом снова не тот и лишь с третьей попытки открыла дверь в нашу сумрачную прихожую.
Студент стоял возле двери в свою комнату, держа кривой нож.
– Вот чудо-то! – крикнул он. – А уж я подумал, что грабители с отмычками лезут в квартиру. Ну, и где же вы нашли свою беглянку?
– В Тарту. Еще была жива! – Тетя вздохнула.
И, естественно, повторилась та же самая история с ключами, пока она отперла дверь комнаты.
Обессиленно шлепнувшись на кушетку, тетя Мария посоветовала мне тоже отдохнуть после путешествия. Но я не хотела терять времени: опростала свою спортивную сумку и попросила у тети семьдесят копеек на автобус. Я была готова к тому, что тетя начнет объяснять мне, как барышне следует приводить себя в порядок после утомительного путешествия, но она только сказала:
– Возьми сама в шкафу рубль, даю тебе взаймы. А в будущем году поедешь в летний трудовой лагерь, тогда…
Ура! Какая перемена погоды!
Часы – и четырехугольные, настольные, и мой недруг будильник – стояли, я посмотрела на тетины наручные часы и подумала, что не опоздаю на двенадцатичасовой автобус, если сделаю по дороге на автовокзал небольшой крюк. Тетя сказала, что я уже взрослая девушка и должна добраться до автовокзала без нее. Она еще не осмеливается выходить на люди с искусанным осами лицом.
Я пообещала, что справлюсь сама, погладила тетю по голове и, отворив дверь комнаты, столкнулась со Студентом. Он как раз протянул руку, чтобы постучать. Увидав меня, он отпрыгнул, как молодой козлик.
– Тебе письмо! – сказал он.
– Спасибо!
– От кого? – спросила тетя бдительным голосом, когда я уже стояла в коридоре.
– От одноклассницы! – крикнула я, обернувшись, и побежала вниз по лестнице.
Письмо было, конечно, от Мярта. Держа нераспечатанный конверт, я спустилась на второй этаж, но там не выдержала и вскрыла его. Клей был слабоват, и было похоже, что это письмо уже привыкло распечатываться.
Маарья!
Видел тебя отправляющейся в деревню и поэтому посылаю туда письмо, но не знаю, правильный ли адрес дала мне твоя уважаемая классная руководительница. Очень надо повидаться. Напиши, даже если не получишь то письмо. С приветом, Мярт.
Ого, доктор Кадак, куда же девалась ваша железная логика? Откуда же мне знать, что ты ждешь от меня письма, если «то письмо» я не получу?
И вдруг мне вспомнилось, что я не сказала Тийту ни слова в благодарность за черемуху и за возможность позвонить домой. Вчера, когда вечер танцев кончился, я улизнула в спальню к девочкам, потому что была уверена: туда Тийт за мной пойти не осмелится. Тогда там нелепым казалось мне говорить ему, мол, да, твои черемухи были красивыми… Но теперь, когда можно было считать, что мы с Мяртом помирились, следовало бы написать Тийту несколько добрых слов. Мярт поймет, конечно, поймет! Не знаю, смогла бы я рассказать ему о тех черемухах, но о том, как звонила, – наверняка.
Небольшой крюк, который я запланировала, привел меня в школьный парк. Мне хотелось посмотреть, что стало с можжевельником Мярта. Если бы он пожелтел и покосился, это означало бы, что я была права. Но если бы он был по-прежнему зеленым, если бы он пустил корни, я была бы рада, что можжевельник прижился.
– Прижился или нет?
Я нарочно поддразнивала себя и, подойдя к парку, замедлила шаги.
Прижился!
Маленький кустик стоял стройно и зеленел, ничего не зная о том, что его посадил тут парень по имени Мярт и по фамилии Кадак, не спрашивая о том, станет ли этот парень врачом или нет, не думая о том, поссорился ли этот парень со своей Маарьей или нет.
