Текст книги "Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни"
Автор книги: Лазарь Монах (Афанасьев)
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Келлия старца в обители была в мезонине, куда вела весьма крутая деревянная лестница. Трудновато было старцу восходить всякий раз к себе наверх, но, поднявшись и отдышавшись, он с веселым видом говорил:
– Да, крутенько… Зато тут-то тепло какое! А мне и все ничего, лишь бы не мерзнуть… Слава Тебе, Господи!
Вот сюда стал приходить вместе с другими и Павел Трунов. Придет и станет на колени позади других, уже пришедших. Постоит, постоит и заперхает… кашель находил. Хочет сдержаться, а не может. О. Леонид и подзовет его к себе:
– Ну что ты? Дай покрещу…
И уймется грудное раздражение, дышать станет свободнее. Расспросит его старец, наставит и отошлет, дав небольшую бутылочку с «горькой водой». Многих старец пользовал этим своим загадочным лекарством, и оно помогало, пока старец был жив, а потом перестало. Не была ли это у него обычная святая вода для прикрытия его дара целительства?
Однажды вышел вот так Павел из келлии старца, а тот, послушав, как его шаги затихли, удаляясь, на лестнице, сказал:
– Вот и другого Павла скоро возьмет к Себе Господь… И это будет по его праведности на Светлой седмице.
– А в который день, батюшка? – спросили его. Но он промолчал, – и без того много сказал.
Павел же на пятой неделе Великого поста слег и больше уже не имел сил вставать. На лице его не было видно никакого беспокойства, не было и страдальческого выражения. Он молился по четкам и иногда призывал к себе духовного отца. Старец Леонид, приходя, исповедовал его и причащал Святых Христовых Тайн. По нескольку раз в день заходили братья – Ермоген и Симеон, часто и друг его послушник Петр Григоров.
– Терпи, Павел! – сказал как-то Петр. – Вот настанет Пасха, Светлый праздник Христов, а там скоро и весна… Свежий воздух укрепит тебя. А летом пойдут и плоды, и целебные травки… Дождись! Старец Леонид молится о тебе. Да и все мы тоже… Павел кротко и с любовью посмотрел на него:
– Нет, Петр… я скоро умру.
– Можешь ли ты знать?
– Знаю.
«Господь известил его», – подумал Петр.
В Лазареву субботу пришли вместе со старцем Леонидом настоятель Оптиной игумен Моисей и брат его, иеромонах Антоний, скитоначальник С ними еще несколько иеромонахов и певчие. Была принесена монашеская одежда – власяница, ряса, мантия и клобук, а также параман с крестом, – и начался чин пострижения в ангельский образ. Почти не помня себя от духовной радости, Павел давал обеты, отвечая на вопросы постригающего. Умилительное пение возносило душу его – казалось ему – в самые небеса… Наречен он был тем же именем, но в честь другого святого. Он как бы забыл о своей болезни, – и будущее увиделось ему бесконечным, да оно и было таковым. Но – надо быть готовым. Он вспомнил слова преподобного Ефрема Сирина, запавшие ему в душу, как и множество других словес этого блаженного отца, при чтении рукописной книги: «Каждый день ожидай исшествия своего и готовься к сему пути: ибо в который час не ожидаешь – придет страшное повеление, и – горе не готовому!» Проживешь ли всего, может быть, день – да вдруг падешь… Падешь, да не успеешь восстать! «Как невозможно морякам навсегда остаться на корабле, а путнику, остановившемуся в гостинице, не выйти из нее, – так и нам невозможно вечно пребывать в жизни сей, – писал святой Ефрем. – Как там они называются моряком и путником, так и мы здесь – странники и пришельцы. Взирая на сие мысленными очами, будем готовиться к преставлению из жизни сей».
Что откроется там, за дверью гроба? Кто встретит? Страшные ли черные лицом бесы, заявляющие свое право на душу грешную, или Ангелы светлые, посланные Господом за душою праведника? А иных и Сама Пречистая Матерь Божия… Нет-нет, – все на милость Божию, все! Что может монах, не могущий встать с постели, умирающий? Много может: Иисусова молитва испепеляет темные мысленные приражения, очищает сердце, только бы не дать места губительному унынию.
И вот настала радостная Пасха – Праздник праздников, Светлое Христово Воскресение. После светлой заутрени пришли к болящему отцу Павлу многие из братии похристосоваться, принесли красные яички. Он сидел, прислонившись к подушкам, в монашеской одежде, каждого встречал улыбкой, но по щекам его текли слезы.
– Что это, отец Павел, – заметил Петр. – В такой-то праздник ты плачешь!
– Да я об том плачу, – отвечал тихо Павел, – что не могу с вами, братия, быть в храме, да и в трапезной… а вовсе не от болезни.
В четверток Светлой седмицы опять пришли настоятель и скитоначальник, пришел и старец Леонид, и другие иеромонахи и совершили над болящим таинство соборования елеем. Старец Леонид сказал:
– Ты, Павел, скоро выздоровеешь.
– Знаю, батюшка, но не в здешней жизни, – отвечал тот.
– Желаешь ли, чтобы я еще к тебе пришел?
– Так желаю, чтобы ты, отче, был при мне до самой моей смерти.
А брат Петр сказал:
– Прости, отец Павел, если я в чем виноват. Завтра пораньше приду навестить тебя.
– Не увидишь меня, – был тихий ответ.
Затем вскоре речь Павла стала делаться неясной. Он закрыл глаза и что-то тихо – как бы в полусне – говорил сам с собой, и в его речи слышалось отчетливо только слово «Бог». Старец Леонид начал читать отходную. Когда чтение это окончилось, болящий, казалось, уже умиравший, вдруг сел на постели и твердым, ясным голосом стал благодарить старца Леонида за чтение. Сказал несколько слов и братьям своим Ермогену и Симеону. Потом медленно перекрестился и попросил положить его набок. Как только его положили – он сразу испустил последний вздох…
Троекратный удар колокола на Оптинской колокольне возвестил о кончине монаха. Старец Леонид начал служить панихиду. Многие из братии пришли проститься с усопшим: «Прощай, отец Павел! Мир праху твоему!» Каждый вспомнил его смиренную, чистую жизнь. И никто не мог вспомнить, чтобы он сказал кому-нибудь хотя бы одно слово неудовольствия. Иной, может быть, и думал: «Не Ангел ли жил здесь, в Оптиной Пустыни среди нас? А мы, по грубости своей, нечуткости душевной не понимали этого…» После кончины отца Павла многие из братии стали внимательнее к своей внутренней жизни.
Братья Ермоген и Симеон после похорон Павла писали родителям его: «Спешим сообщить вам печаль нашу, но более радость неизреченную о брате нашем Павле Феодотовиче. Он преселился от сего временного жития в вечные обители сего апреля 2-го числа, на Светлой неделе Воскресения Господа нашего Иисуса Христа в четверток пополудни в 9 часов. Кончина его – блаженная…» И далее описали все вышеизложенное. Конец же письма заключал в себе следующее: «Итак, наш брат о. Павел, за претерпение болезни, получа все таинства ко спасению, омыв слезами своими душу и тело свое, освятился и соединился с Господом посредством частого причащения Тела и Крови Христа Спасителя и, бывши до последней минуты в здравых чувствах, уснул блаженным сном до всемирного общего воскресения… Господь принял его в вечное блаженство, и он молится там о нас грешных. А потому малая печаль преложилась нам в великую радость. Что больше желать, как только быть уверенным, что сын ваш жив во Царствии Божием вовеки… Для того же и все мы рождаемся».
Один из братии, монах Иоанн, также находившийся при кончине Павла (а ранее бывший его соседом по келлии), рассказал, что на девятый день по смерти Павла после утрени пришел он к себе, прилег отдохнуть и задремал. Вдруг слышит за дверью громкий голос о. Павла: «Молитвами святых отец наших…» О. Иоанн вскочил, сказал: «Аминь» и тут же вспомнил, что о. Павел-то ведь умер… За дверью, конечно, никого не оказалось. Но голос-то был явственный, живой!.. «Тотчас напал на меня страх, – говорил о. Иоанн, – да тут же и радость обуяла… Перекрестился я и почувствовал в сердце некое утешение… А на мысль пришло, что о. Павел удостоился великой милости Божией, несомненного блаженства за его веру, терпение, кротость».
Слушая это, утешались братия и вспоминали слова пророка и царя Давида Псалмопевца: «Блажени яже избрал и приял еси, Господи, и память их в род и род». Брат Ермоген спросил старца Леонида о посмертной судьбе о. Павла, но старец сказал только:
– Велик Павел у Бога, и Господь прославит его.
ОТЕЦ КАРП СЛЕП, НО ВИДИТ СВЕТ
(из Оптинского Патерика)
О схимонахе Карпе мало есть известий в оптинских записях, но память о нем сохранилась. О нем писал в своем «Историческом описании Козельской Введенской Оптиной Пустыни» архимандрит Леонид (Кавелин). Мирское имя о. Карпа неизвестно. Он был крестьянин деревни Бараний Рог Масальского уезда Калужской губернии. В Оптину Пустынь поступил в 1832 году поселен был в обители, поначалу проходил послушание звонаря. А затем двадцать лет трудился в хлебопекарне. Он был, что называется, «простец», – тихий, молчаливый, кажется, и грамоты не знавший. Но архимандрит Леонид по праву назвал его «необыкновенным подвижником». Его труды были самыми обыкновенными, но как они делались у о. Карпа?
Как-то так вышло, что он и келлии не получил, а жил прямо в хлебне, в уголке. Он первым приступал утром к труду и последним от него отходил. Соработники его ввечеру расходились по своим келлиям, а он отправлялся в амбар просеивать муку, которой требовалось на день несколько пудов. Просеивал он один. На это уходила почти вся ночь. Просеянное он сам относил в пекарню. Затем приносил дров, воды из колодца, а если еще оставалось время, то не ложился спать, а разматывал пряжу для неводов, – это была его помощь братьям-рыболовам. Все ночные работы сопровождал он неумолкаемой Иисусовой молитвой. Кроме того, он ходил по келлиям и будил тех братии, которые его просили об этом с вечера (встать на келейную молитву). Обращение его со всеми было кроткое и ласковое. В церкви бывал всякий раз, как позволяли труды по послушанию. На Богослужении враг начинал бороть его сном, однако о. Карп не сдавался. Еще далеко не в старом возрасте он стал ослабевать зрением и, наконец, ослеп совсем. Он отнесся к этому очень спокойно, принял это как крест от Господа, данный ему для спасения. Трудов своих не оставил. Большим уроком было для братии видеть его неустанную деятельность при благодушном настроении. Старец Леонид о нем говорил: «Отец Карп слеп, но видит свет». Игумен Варлаам, живший на покое в оптинском Скиту, как бы испытывая его, однажды сказал: «Отец Карп! Не хочешь ли поехать в Москву? Там есть искусные доктора, они бы сделали тебе операцию, и ты бы стал видеть». О. Карп даже испугался: «Что вы, что вы, батюшка! – сказал он. – Я вовсе не хочу этого! Я спасаюсь своей слепотой».
В 1865 году о. Карп, чувствуя приближение решительного часа, по благословению настоятеля принял пострижение в схиму. Совершенно ослабев, он слег. Болезни у него, кажется, никакой не было. Когда его спрашивали, где и что у него болит, он отвечал, что у него ничего не болит. Сознание он имел ясное и все время молился. 13 марта 1866 года, в воскресенье пятой недели Великого поста, будучи напутствован всеми таинствами, о. Карп скончался. Это совершилось в час пополудни. Глядя на новопреставленного, братия удивлялись, – лицо о. Карпа, при жизни самое простое и ничем не примечательное, стало так чисто и благообразно, так светло и даже прекрасно, что явно это было делом благодати Божией. На третий день его кончины не ощущалось от его тела никакого запаха. Вот так прославил Господь смиренного простеца-труженика, скромнейшего из монахов.
СТРОГИЙ ИНОК
Иеросхимонах Флавиан
Оптинский казначей
Феодосий Матвеевич Маленьков (в монашестве о. Флавиан) родился 24 марта 1823 года в Орле в семье купца Матвея Матвеевича Маленькова, у которого было, кроме Феодосия, еще двое сыновей и две дочери. «Моя матушка Прасковья Александровна, – рассказывал о. Флавиан, – была благочестивая и богобоязненная женщина; вставала рано и подолгу молилась. Потом, бывало, всех нас разбудит и заставит тоже молиться. Держала нас строго, не допускала с нашей стороны никаких шуток и грубых, неприличных слов». Не менее благочестивым был и отец Феодосия, – он часто бывал в монастырях, особенно в Оптиной Пустыни, где его духовником был старец Леонид. После смерти супруги Матвей Матвеевич оставил всю торговлю сыновьям и ушел в Оптину в Иоанно-Предтеченский Скит, где помогал о. Илариону и по его должности келейника старца Макария, и по уходу за цветами и плодовым садом. Потом он был переведен в обитель и нёс послушание гостинника. В монашество он был пострижен с именем Мелетия. Сын его Феодосий несколько раз приходил в Оптину и останавливался у него в келлии. Феодосия дома называли «монахом», так как он мало внимания обращал на торговлю, а всё молился, даже ходил в Киев для поклонения святыням и на пути побывал во многих обителях. Отец в монастыре! Отец не звал Феодосия туда, не тянул но Феодосии стал Оптину Пустынь считать как бы своим домом, тем более, что дома-то ему было весьма холодно: никто его не любил, да и больше того – им пренебрегали, даже часто издевались над ним, особенно жены братьев, а братья не защищали его. Впрочем, он не обижался и всё переносил с большим смирением и молился за всех.
При старце Леониде он был в Скиту четыре раза, всегда на Пасху. О. Леонид на просьбы Феодосия благословить его поступить в Скит, отвечал: «Погоди еще». Однажды дал ему баклушу то есть брусок яблоневого дерева, приготовленный для вырезывания ложки (в Скиту среди других заведено было и такое рукоделие). Сказал: «Вот, возьми домой, сделай из этого ложку и перешли ко мне. Если сделаешь хорошую, то, значит, можно тебе и в монахи поступить». Феодосии не размышлял о том, почему ложка и какая связь между ней и монашеством, он уже знал – старца нужно слушаться беспрекословно и ничему не удивляться. У старцев многое таинственно… А как делать? Феодосии никогда не работал с деревом, не знал даже, какие нужны инструменты. Но взял просто острый ножичек и с молитвою принялся строгать и ковырять баклушу. В результате получилась ложка – и весьма неплохая. Он тогда жил у брата Николая. Ушел Феодосии в храм, а когда вернулся, глядь: ложка его в щепочки разломана и валяется на полу… Что такое? А невестка его, жена брата, хохочет: «Вот тебе, монах-ложечник! Не будешь пустяками заниматься!» Мать ее, теща брата, тоже хихикает у печки… А брат молчит. Промолчал и Феодосии. Но пошел в Оптину и сказал о случившемся старцу. Тот дал ему новую баклушу и велел ложку все-таки сделать. Сделал Феодосии ложку еще лучше прежней и передал старцу Леониду. Отец Феодосия, монах Мелетий, знал о случившемся. И когда старец получил от его сына ложку, то он спросил о. Леонида: «Знать, батюшка, скоро благословите сына в послушники?» О. Леонид отвечал: «Те, старшие твои дети, у тебя мирские наследники, а Феодосии – духовный. Он будет у нас в Оптиной монахом, но надо годок подождать». Пришлось Феодосию год еще терпеть притеснения и насмешки дома. А тем временем старец умер.
В марте 1844 года Феодосии решился всё бросить и идти в Оптину Пустынь насовсем. «О моем желании поступить в Оптину Пустынь, – рассказывал о. Флавиан, – никто из домашних не знал, знала одна старшая сестра, матушка Любовь, монахиня Орловского монастыря… Однажды я усердно молился перед местного иконою Царицы Небесной в приходской нашей церкви, прося, чтобы Матерь Божия устроила мой путь в Оптину Пустынь. Выйдя из церкви, я пошел на постоялые дворы искать попутчика. Нашелся один боровский купец, который приезжал в Орел по торговым делам. Он взялся за несколько рублей довезти меня до Оптиной Пустыни. Сговорившись с ним, я отправился к бывшему тогда городским головой моему дяде Димитрию Тимофеевичу Пастухову за паспортом. По приказанию дяди в Думе немедленно выдали его мне. Имея уже паспорт в кармане, я сказал брату Николаю, что совсем уезжаю в Оптину. После гневной сцены от брата и его жены м. Любовь меня собрала, и я на другой же, кажется, день уехал с боровским купцом».
По приезде в Оптину Феодосии поселился в келлии своего родителя и прожил там месяц. 16 апреля его благословили перейти в Скит. Здесь он в течение восьми месяцев трудился в хлебне, а 1 января 1845 года был поселен в келлии при храме Иоанна Предтечи в качестве помощника пономаря. Пятнадцать лет он пребывал в этой, а затем в пономарской должности. За это время он был накрыт рясофором (1852 год) и пострижен в мантию с именем Флавиана (в 1855 году). Свободное от послушания время, по благословению старца Макария, посвящал уходу за садом вместе с о. Иларионом и разным делам по келлии старца. «Сначала, – рассказывал о нем о. Иларион, – Феодосии не хотел браться ни за деревья, ни за цветы, ни за другое что по саду, а, бывало, всё только дорожки подчищал. Понемножку приохотили его, и стал он потом и всем другим в саду заниматься: и деревьями, и цветами, и парниками и прочим. Зимой, как и другие скитские братия, занимался выделыванием деревянных ложек, в чем был очень искусен».
Когда в 1855 году старец Макарий поехал в Одигитриеву Зосимову пустынь на освящение новопостроенного там храма, то он взял с собой и своего духовного сына монаха Флавиана. Храм освящал святитель Филарет, митрополит Московский и Коломенский. При последних днях жизни старца Макария о. Флавиан неотлучно находился при нем, и старец благословил его относиться с духовными вопросами ко. Илариону В 1858 году о. Флавиан рукоположен был в сан иеродиакона, – теперь он оставил должность пономаря и перешел из церковной келлии в один из скитских корпусов.
18 июня 1862 года о. Флавиан участвовал в избрании нового настоятеля монастыря, – это было после кончины архимандрита Моисея. Избран был иеромонах Исаакий, проживший в Скиту семнадцать лет. Должность казначея обители была свободной, так как казначей, иеромонах Савва, по старости лет вышел на покой. О. Исаакий по совету старцев (отцов Амвросия, Илариона и Антония) предложил это место о. Флавиану Он согласился. 29 августа 1862 года Калужский владыка рукоположил его во иеромонаха. В феврале 1863 года он перешел из Скита в монастырь. В должности казначея был утвержден 23 июля 1865 года. За год до этого скитоначальник о. Иларион поручил ему надзор за постройкой придела преподобного Макария при скитском храме, который строился на средства Наталии Петровны Киреевской, бывшей духовным чадом старца, поручившего ее о. Илариону В Жизнеописании о. Илариона читаем: «В боковом иконостасе, составляющем северную сторону алтарного помещения Макарьевского придела, близ иконы Свт. Филарета Милостивого, находится икона, в которой на одной доске помещены изображения следующих четырех святых: 1. Амвросия Медиоланского; 2. Илариона Великого; 3. Флавиана, Патриарха и исповедника; 4. Священномученика Исаакия (Ангел настоятеля). Это свидетельствует, что о. Флавиан был в то время (в 1864 году), то есть после кончины старца Макария, почитаем одним из выдающихся иноков обители и Скита».
Иеромонах Флавиан был хороший «хозяин-казначей», как о нем писали, а вместе с тем и весьма «строгий инок», на хлопотном месте сопротивлявшийся рассеянию духа, умевший хранить внутреннюю молитвенную тишину. Когда скончался старец Иларион (это произошло 18 сентября 1873 года), многие его духовные чада перешли к о. Флавиану, в том числе упомянутая нами Н. П. Киреевская (вдова И. В. Киреевского, скончавшегося в 1856 году).
Спал он в сутки всего четыре часа. При больших трудах не давал себе послаблений. Например, когда он отправлялся для осмотра работ на сенокос или на какую-нибудь из монастырских дач, он после утрени и обедни наскоро пил чай без хлеба и выходил в путь пешком, а это в среднем 10–15 верст. Придя на место, о. Флавиан обедал за одним столом с находившимися там братиями, а затем не отдохнув, шел осматривать хозяйство. «Случалось видеть, – писали о нем, – что, устав после такой ходьбы в жаркий летний день и обливаясь потом, отец казначей, придя в келлию на даче, наливал себе стакан воды, но, по навыку к воздержанию, никогда не позволял себе выпить весь стакан зараз, а, отпив половину или треть стакана, выжидал; потом, минут через пять-десять, выпивал еще немного и минут через десять выпивал остальное, а иногда стакан так и оставался недопитым. К ночи о. казначей пешком же возвращался в монастырь. Лишь в последние лет пять о. казначей стал иногда ездить, чтобы возможно было осмотреть две-три дачи зараз».
В обители о. Флавиан всегда обедал и ужинал в общей трапезе. Вне трапезы ничего не ел и даже квасу не пил. У него был келейником послушник, но он никогда ничего не просил его делать для себя. Полы в своей келлии о. Флавиан мыл сам дважды в год: перед Рождеством Христовым и перед Пасхой. Сам приносил себе воду, ставил самовар и выпивал утром и вечером чаще всего не три (сколько разрешалось оптинским обычаем), а две чашки. Когда выдавалось свободное время, он ухаживал за плодовыми деревьями, творя при этом Иисусову молитву. На общие послушания – уборку картофеля, рубку капусты – о. Флавиан выходил вместе со всеми братиями. Бывал и на покосе и весьма умело и усердно косил траву. При разговоре с подчиненными никогда не сидел, не повышал голоса и даже замечания делал самым мирным образом.
В июле 1874 года состоялась закладка храма св. Илариона Великого и больницы при нем. Старец Иларион при своей жизни передал настоятелю, о. Исаакию, собранные им от духовных чад и благотворителей три тысячи рублей – на построение храма и больницы. Освящение новопостроенного храма состоялось 26 июля 1876 года. На нем присутствовал владыка Григорий, епископ Калужский и Боровский. Наутро, 29-го, в 5 часов утра о. Флавиан отслужил здесь раннюю обедню. О. Флавиан свято чтил память старца Илариона и на его могиле устроил такую же часовенку, какая была поставлена над гробом старца Макария. Во всех этих делах помогала о. Флавиану покрывая издержки, Н. П. Киреевская.
В начале 1890 года о. Флавиан простудился и заболел. 7 января архимандрит Исаакий постриг его в схиму. Об этом о. Флавиан писал м. Палладии (Юрьевич), настоятельнице Великолуцкого женского монастыря: «Благодарю вас, матушка, за поздравление с принятием великого ангельского образа. Вы писали о своем желании и о совете вам о. Амвросия тоже принять схиму, а также о различных встречающихся вам к тому затруднениях. На это скажу вам, что в начале моей болезни я, подобно вам, тоже затруднялся принять это великое таинство, рассуждая, что в случае, если Господу угодно будет подать мне выздоровление, то затруднительно мне будет согласить схимонашеские обязанности с исполнением моей молвистой должности. Но, наконец, решился исполнить предложение батюшки о. архимандрита (Исаакия) и о. Амвросия, и за послушание принял великий постриг, и теперь я покоен духом, а затем буди воля Божия!»
Во время продолжительной болезни о. Флавиана (у него было крупозное воспаление легких) много участия проявила к нему Н. П. Киреевская. Она, в частности, заботилась о том, чтобы болящий имел хорошее питание – и доктора этого требовали. О. Флавиан, однако, не со всем соглашался. Несмотря на крайнюю слабость, он, например, отказался употреблять рыбу Великим постом, – он напомнил, что в таком же случае о. Иларион решительно отказался исполнить совет врачей – есть Великим постом рыбу. В конце поста о. Флавиан даже почувствовал себя лучше, отчасти обратился к делам и участвовал в богослужениях. Начал ходить в братскую трапезу, и многие радовались, думая, что дело идет на поправку. В Духов день, после участия в богослужении, о. Флавиан вернулся в келлию и принял здесь двух родственниц, жену племянника и сестру, матушку Любовь, после беседы проводил их, а вечером вдруг почувствовал изнеможение сил и слег. За четыре дня до кончины ежедневно причащался Св. Христовых Тайн. 30 мая, в полном сознании, тихо скончался. Отпевали его с сонмом священнослужителей архимандрит Исаакий и скитоначальник иеромонах Анатолий. Гроб опущен был в могилу между гробницами старцев Льва и Илариона.
Иеросхимонах Флавиан, «строгий инок», мало кого воспитывал назидательными словами, но жизнь его в монастыре, открытая всем, поучала не менее красноречиво, чем слово. Собственно аскетический оптинский дух и утвердился в обители благодаря таким монахам, как о. Флавиан, как все те братия, которые ни шагу не делали, не имея перед собою Христа.
