355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лазарь Монах (Афанасьев) » Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни » Текст книги (страница 6)
Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 17:53

Текст книги "Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни"


Автор книги: Лазарь Монах (Афанасьев)


Жанр:

   

Религия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

ПРИУТРУЖДЕННЫЙ СТАРЕЦ ВАССИАН
(из Оптинского Патерика)

Крепостной крестьянин помещицы Филатьевой (Жиздринского уезда Калужской губернии) Василий Гаврилов был старостой в одном из ее сёл и вел свои дела очень хорошо и разумно. Кроме того, он был богомолен. У него была уже взрослая дочь, когда скончалась его жена. Они с дочерью решили поступить в монастырь и стали просить барыню выдать им отпускной документ. Она же, сама будучи благочестивой женщиной, одобрила их намерение и отпустила их вовсе на волю. Василий три года пробыл послушником в Калужском Архиерейском доме при владыке Антонии, а в 1812 году по его благословению вступил в Оптину Пустынь, где настоятелем был игумен Авраамий. Дочь его в то же время стала послушницей в Белёвском Крестовоздвиженском монастыре. 13 ноября 1814 года указом Консистории он был зачислен в братство. Через четыре года последовало его пострижение в мантию с именем Варлаам.

В эти года, ревнуя о подвигах, он много постился, вообще усердно занимался телесным деланием и носил вериги. В Оптиной он стал учеником иеромонаха Феофана, замечательного подвижника духа, который пришел в Оптину в 1800 году из Нямецкого молдавского монастыря, где долгое время пребывал под руководством великого наставника монахов о. Паисия (Величковского). В 1810-е годы оба они, отцы Феофан и Варлаам, посещали пустынников, живших в потаенных местах Рославльских и Брянских лесов, и там познакомились со старцем Афанасием, отшельником, давним оптинским постриженником, пришедшим в обитель в 1796 году вместе с о. Авраамием, настоятелем тогдашним, из Пешношского монастыря. В 1805 году начал он своё лесное житие. В 1812 году пришел к нему рясофорный монах Моисей (Путилов), а затем и его родной брат Александр (в монашестве Антоний). Жизнь их была сурова, но Господь всё покрывал Своею благодатью. У них совершался полный дневной молитвенный круг, они читали и переписывали книги православных отцов-аскетов, и послушание старцу соблюдалось строго.

Молодые отшельники иногда наведывались в Оптину Пустынь, – им близок был ее дух, нравилось и местоположение – не одной красотой соснового бора у тихой реки, но уединенностью и молчаливой пустынностью места. В 1820 году владыка Филарет (Амфитеатров), епископ Калужский и Боровский, предложил лесным пустынникам построить в лесу близ Оптиной Пустыни Скит, как место молитвенное, имеющее свой устав и своё управление.

Отец Варлаам построил себе келлию на том месте, где позднее (после его смерти) был так называемый большой Ключарёвский корпус, – на восточной стороне, у пруда. Домик свой о. Вассиан обсадил деревцами так, что он ими был скрыт в летнее время, – как бы маленький скит в большом. В подвале келлии был поставлен гроб, сделанный им для себя. Этим гробом он не кичился и держал в нем овощи, которые выращивал в небольшом количестве. За ним водились некоторые странности. Он, например, делал кресты и, выходя в лес помолиться, прибивал их к соснам. Было замечено, что эти сосны почти все засыхали. На просьбу не делать этого он ничего не отвечал и продолжал кресты приколачивать. Высокий ростом, могучий, он был суров в обращении с братиями. Однако, его уважали, так как все видели его неустанные молитвенные труды, его суровую жизнь. Владыка Филарет, посещая Скит, всегда бывал у него и, несмотря на свою великую просвещенность, любил беседовать с ним, человеком полуграмотным (он не умел писать, но читал Псалтирь и знал ее наизусть). Между ними возникло даже нечто вроде дружбы. В 1820 году владыка Филарет постриг о. Варлаама в схиму с именем Вассиан.

Как и преподобный Серафим в своем Саровском уединении, о. Вассиан собирал в лесу траву снить, сушил ее и в зимнее время подолгу питался лишь ею одной. Монах Иоанн, скитский хлебник, вспоминал: «Приду, бывало, навестить о. Вассиана, а он начнет угощать меня протухлой сниткой. Вынет из горшка травинку и скажет: “Ну-ко, рабе Божий, на-ко покушай”. Я возьму в рот, пожую-пожую, но проглотить никак не могу, так и выплюну. “Плох же ты, рабе Божий”, – заметит о. Вассиан. Сам же он, бывало, свободно ее кушает». О. Вассиан не имел постели и спал где придется – на полу, на земле… Очень гордился схимнической одеждой и иногда, указывая на нее, говорил: «Трепещут схимы бесы, трепещут, рабе Божий!»

О. Вассиан считал себя едва ли не основателем Скита, – вместе с отцами Моисеем, Антонием и Савватием он был здесь старожилом, причем старшим, да еще схимником. Из всех этих вещей – внешнего делания и тщеславия – выросло непонимание старчества, начавшегося в Скиту с приездом сюда в 1829 году иеросхимонаха Льва (Наголкина). Старец поселился на пасеке, то есть за скитской оградой, со своими, приехавшими с ним, учениками. Он стал принимать монашествующих и мирян для исповеди и наставления, бывало, он исцелял душевные и телесные болезни. Отец же Вассиан, хотя и имел до 1819 года духовным своим отцом старца Феофана, который многому научился от преподобного Паисия, в том числе внутреннему деланию, пониманию старческого окормления, – почти ничего от него не воспринял, да и то, что мог узнать от о. Феофана, верно, забыл. А так как читать он не умел, – книги отцов-аскетов ему были недоступны. И из бесед с владыкой Филаретом он мало что вынес, – по непривычке к учению, по крайней своей простоте.

«О. Вассиану, – говорится в житии старца Льва, – как было известно, очень не нравилось то, что к старцу о. Леониду приходило много народу не только из монашествующих обоего пола, но и из мирских лиц. Прибытие старца с учениками в Скит представлялось о. Вассиану наплывом нечистой силы, а старца Леонида и его учеников он не иначе называл, как “лянидовщина”. В сильном расстройстве духа он так иногда жаловался окружавшим его: “Я вот и Скит заводил, а меня-то и знать никто не хочет, а у него-то ишь сколько народу-то! Да вишь это – колдовство… Я эту арынь[2]2
  Зверье (диалектное). – Сост.


[Закрыть]
, лянидовщину, разгоню!” Нашлись, к сожалению, люди, которые поддерживали в этом схимника. Были случаи даже такие, когда недруги о. Леонида писали доносы на него (преисполненные лжи) владыке, ставя в конце имя о. Вассиана. Он не возражал».

Старец Леонид в 1836 году писал: «А об о. Вассиане пусть думают как угодно и ублажают его высокое жительство; но мы ко оному веры не имамы и не желаем, дабы кто следовал таковой его высоте, не приносящей плода. “От плод бо их, – сказано, – познаете их”. А плод духовный есть любовь, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание и прочее. Сожалея об нем, желаем ему прийти в познание истины». Однако доносы в Калугу шли и шли, – и не только на о. Леонида, но и на о. Моисея, который был уже настоятелем Оптиной Пустыни. Бывший тогда Калужским владыкой епископ Николай, видя, что доносы ложны, всё же, для умиротворения смуты, перевел о. Леонида из Скита в обитель с запрещением принимать мирян. Старец воспринял это спокойно.

Год спустя разнесся слух, что бывший устроитель Скита владыка Филарет, теперь митрополит, переведенный с Казанской кафедры на Киевскую, посетит Оптину Пустынь и, конечно, Скит. Схимник о. Вассиан был рад случаю видеть своего высокого друга и думал, что сможет привлечь его на свою сторону против старца Леонида. Перевоз через Жиздру тогда был не возле монастыря, а напротив села Нижние Прыски. О. Вассиан отправился туда. «Вот, – говорится в житии о. Леонида, – находившиеся по ту сторону реки экипажи подъехали к перевозу. Митрополит и сопровождавший его Калужский епископ Николай вышли из своих экипажей и, вместе с прочими, сопровождавшими высокого гостя, вошли на паром, который тотчас и потянулся на монастырскую сторону и скоро переплыл неширокую речку. Но вот с монастырского берега раздаётся голос: “Владыко, благослови!” – Митрополит: “Кто это?” – Ответ: “Схимник Вассиан, старый твой знакомый! Помнишь?” – “Помню, помню. Зачем же ты здесь?” – “Тебя встретить, владыко, и дорогою побеседовать с тобой”. – “А что ж, и все братия здесь?” – “Нет, владыко. Я один”. – “А что же ты, с благословения своего настоятеля так делаешь мне исключительную встречу?” – “А что мне у него благословляться, он ишшо молод”. – “Ах ты самочинник! Ты, как схимник, должен быть в своей келлии и там меня встретить, если буду, а не буду, – должен с благословения настоятеля со мною видеться”. Так, при первой встрече с митрополитом, о. Вассиан потерпел неудачу. Вышедши на берег, оба владыки сели в экипажи и поехали в монастырь».

Митрополит Филарет был торжественно встречен братией, служил в храме обители, а потом обошел все келлии и приветствовал всех оптинцев до последнего послушника. В Скиту он посетил и о. Вассиана. «Ну вот я в твоей келлии», – сказал он. О. Вассиан только было начал высказывать свои жалобы: «Моисей… Лянид…», как владыка его остановил, сказав: «Живи спокойно да благодари Бога». С тем и удалился.

В Летописи Скита от 11 сентября 1857 года сообщалось о кончине о. Вассиана. «Были с ним в течение его долгой жизни и искушения, – говорится там, – но происходили более от простоты и внушения недоброжелательных людей, которые возбуждали в нем зависть к апостольскому служению старца (иеросхимонаха Льва) превратными толкованиями. Они возбуждали его, под предлогом ревности, противодействовать тому, чего он по простоте своей не мог понять. Но всё это – искушения человеческие, которые случаются со всеми на пути жизни. Конец же венчает дело. А его дело было увенчано доброю, мирною и безболезненною кончиною». И далее: «Кончина сего приутружденного старца была, согласно церковной молитве, безболезненна, мирна, тиха. Посему уповаем, что ждет его ответ непостыдный на Страшном Христовом Судище. Он еще на ногах причащался в последний раз в церкви, по обычаю, в наш скитский праздник 29 августа (Усекновение главы честнаго пророка и Предтечи Господня Иоанна). Во вторник 3 сентября заболел, чувствуя лихорадку, и стал заметно ослабевать, почему причастился в среду 4-го. Чувствуя себя лучше, подкрепился пищей, но 7-го утром в субботу причастился уже в последний раз. Ввечеру, во время вечерни, его особоровали, а во время бдения он тихо скончался. Во время соборования сидел и прощался с братией словами: “Бог простит! Простите меня грешного!” За несколько часов до кончины беседовал ясно с приходившими. Так, после соборования простился с батюшкой о. Макарием (старцем), незадолго до бдения – с иеродиаконом о. Исаакием (впоследствии настоятелем обители), который, между прочим, сказал: “Да, рабе Божий, путь непроходный!” И на просьбу молиться сказал: “Помолись и за меня грешного”, и своё обычное выражение: “Спасёт тебя Бог, рабе Божий!” За несколько минут до кончины уже охладевшей рукою крестился, шепча устами молитву Иисусову, и испустил дух мирно и тихо. Тело при одевании было мягко и гибко, каковым осталось и до погребения. Лицо белое, воскоподобное. Запаху, как все присутствовавшие могли засвидетельствовать, не было ни малейшего. Погребение происходило во вторник 11 числа. Совершал оное после обедни о. архимандрит Моисей, который служил и обедню… Погребен на скитском кладбище по правую сторону креста (если смотреть лицом на запад) в склепе, выложенном кирпичом. В мирной кончине старца исполнилось, видимо для всех, благословение Божие о подвизающихся до конца в постнических наших подвигах. Он был старец подвижный: почти 50 лет провел в монашестве, из коих 30 в уединенном пребывании среди Скита, в особой келлии, среди небольшой рощицы, им взращенной. Был выдержан до того, что никогда не разрешал ни по какому случаю вина, не пил вовсе чаю, носил власяницу и усердно исполнял свое схимническое правило. К церковной службе был усерден, и в последнее время хотя и не мог всё выстаивать, но всегда ходил в церковь и, уставая, сидел и иногда дремал, но всё церковные собрания не оставлял… Старцу, по его счету, было около ста лет, а по спискам 90».

На могиле схимонаха Вассиана была положена не плита, как на многих других, а поставлен чугунный памятник с обширной надписью, которую составил со всей любовью архимандрит Моисей. «Под сим памятником, – гласила эта надпись, – погребено тело скитского старца схимонаха Вассиана, скончавшегося с упованием на Божие милосердие сентября 7 дня 1857 года, девяноста семи лет от рождения своего. Сей блаженный старец – схимонах Вассиан – родом был Жиздринского уезда, из крестьян. В монастырь вступил 1812 года, в монашество пострижен 1818 года, а потом в 1820 году в схиму был пострижен он Преосвященным Филаретом Калужским. С самого вступления своего в монашество старец сей провождал жизнь более подвижническую: носил на теле своем железные вериги, пищу всегда употреблял он постную, не вкушая молочного и рыбы, кроме самых великих праздников – Св. Пасхи и Рождества Христова, а вина и чаю во всю иноческую жизнь свою не употреблял никогда. К церковному Богослужению был всегда усерден, притом и келейным правилом занимался почти беспрерывно, прочитывая ежедневно Псалтирь и акафисты со многими земными поклонами. Каждую неделю приобщался Св. Таин Христовых. В Великий пост первую и последнюю седмицы проводил без пищи; а в 1818 году, будучи в силах, поревновал древним Отцам испытать себя в чрезвычайном посте Бога ради, не вкушал пищи во весь Рождественский пост, также и во всю Четыредесятницу Великого поста. Притом выдерживал многие искушения козней бесовских силою веры и любви ко Господу. Был неутомимо трудолюбив, любил крайнюю нищету, не имея в келлии ничего, кроме икон святых; и по кончине его ничего не осталось, кроме изношенной и ни к чему не годной одежды, – и тем подал всей братии весьма назидательный пример подвижнической зело жизни. За все таковые подвиги да упокоит Господь Бог душу раба Своего со святыми в Небесном Царствии Своем!»

Вот ведь как всё сложно в монашеской жизни… И как поучительно!

ПОДВИЖНИК НА ПОКОЕ
Архимандрит Мелхиседек
(из Оптинского Патерика)

Надпись на чугунном памятнике, водруженном над могилой, находящейся близ алтаря Казанского храма Оптиной Пустыни, гласила: «На сем месте погребено тело архимандрита и схимника Мелхиседека. В Оптиной Пустыни жил 17 лет на покое. Сконч. 1841 г. апреля 15 дня в 9 час. пополудни на 81 г. от роду. Из Белгородских купцов. Настоятелем был в знаменитых трех обителях. Добродетельною жизнью стяжал уважение и незабвенную память». Если развернуть эти краткие сведения подробнее, то можно будет увидеть монаха судьбы не совсем обыкновенной.

Мирское имя его нигде не упоминается, а фамилия – Короткий. Белгород и купеческие занятия он покинул очень рано ради монашества, о котором думал уже с отрочества. Он поступил в Николаевский Пешношский монастырь Московской епархии в 1782 году и там через четыре года был пострижен в мантию, а еще через два – посвящен в иеромонаха. Ему суждено было жить во многих монастырях, иногда очень недолгое время, но это зависело не от него, а от начальства и, конечно, всё осуществлялось по Божьей воле. С 1788 года – Тихвинский монастырь. С 1791 года – Александро-Невская Лавра в Петербурге. С 1735 года – игумен в Николаевском Моденском монастыре, но тотчас – наместник Александро-Невской Лавры (с оставлением и на той игуменской должности). С 14 июня 1797 по 1805 год – настоятель Спасо-Яковлевского Димитриева монастыря в Ростове Великом, где построил великолепный собор Св. Димитрия Ростовского. Граф Николай Петрович Шереметев, когда родился у него сын Димитрий, уведомил о. Мелхиседека письмом, что желает в память этого события возвести на свои средства храм в честь этого великого русского святого. Суммы никакой не назначил, а велел из вотчинной конторы своего села Поречье, что близ Ростова, отпускать о. Мелхиседеку деньги по первому требованию без ограничения и немедленно. Отчета никакого граф не спрашивал. Но о. Мелхиседек приезжал к графу с архитекторами для обсуждения плана и отделки собора. Новый собор поражал своим великолепием, – это было как бы сочетание храма и дворца, с колоннами, скульптурными фронтонами и другими украшениями. Из скульптурных рельефов на фронтонах один был особенно замечателен, – он изображал обретение мощей святителя Димитрия, – яркая многофигурная композиция, выполненная И. Фохтом и Г. Замараевым. В просторной трапезной храма устроено было два придела – Димитрия Солунского и святителя Николая. Храм был холодным, а приделы отапливались. Стенные росписи исполнил ростовский иконописец Порфирий Рябов.

В 1805 году о. Мелхиседек переведен был в Арзамасский Спасский монастырь, также настоятелем, и несколько лет спустя – на ту же должность в Суздальский Спасо-Евфимиевский. На этих путях о. Мелхиседек проявил себя не только как умелый восстановитель и строитель обителей и храмов, но и как умудренный Господом духовник. У него было много духовных чад, и не только из простого народа. К нему обращались представители графских родов Зубовых и Шереметевых. Графиня Наталья Александровна Зубова, «Суворочка» (дочь великого полководца А. В. Суворова) была также его духовной дочерью. Митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский Гавриил ценил о. Мелхиседека. Святитель Тихон Задонский также хорошо знал его и любил с ним беседовать. Архимандрит Леонид в своей истории Оптиной Пустыни пишет, что, будучи «близким человеком к митрополиту Гавриилу, он имел случай познакомиться у него с большей частью вельмож блестящего Двора Императрицы Екатерины II. Многие из них удостаивали о. Мелхиседека своего расположения и неограниченной доверенности. Вот причина, почему придворная и частная жизнь вельмож были ему хорошо известны. Рассказы его правдивые и одушевленные, могли бы послужить важным материалом для истории века Екатерины Великой».

До старости сохранив твердую память, о. Мелхиседек любил рассказывать о старине, но всегда с назидательной духовной целью, хотя и с живыми, красноречивыми деталями.

Лет в шестьдесят здоровье его от многих трудов и попечений пошатнулось, и он, видя, что уже не в состоянии нести настоятельские заботы, стал проситься на покой и именно в полюбившуюся ему Оптину Пустынь, которую он посетил в то время, как там строился Иоанно-Предтеченский Скит. Получив разрешение в 1823 году, он и перешел туда, но не в Скит, а в самую обитель. И вот что удивительно, – он выбрал себе в духовные отцы монаха Моисея, бывшего в то время скитоначальником, собственно – строителя Скита, бывшего много моложе него. Через два года о. Моисей стал настоятелем Оптиной. В 1836 году о. Мелхиседек оказал монастырю большую услугу: когда игумен Моисей посылал в Петербург сборщика на церковное строение, о. Мелхиседек послал с ним к графу Димитрию Николаевичу Шереметеву, тому, в честь которого построен был великолепный храм в Ростовском монастыре, письмо его отца, графа Николая Петровича, где впервые по рождении сына тот предложил строить собор… Граф Димитрий Николаевич, этого письма ранее не видавший, прочел его (а отца его уже в живых не было) и был весьма растроган. Оптинский сборщик получил от него необыкновенно крупное пожертвование и обещание, потом и исполненное, о дальнейшей помощи обители.

Братия относилась к о. Мелхиседеку с любовью, – он во многом был им примером. За год или за два до кончины он составил духовное завещание, в котором назвал себя «многогрешным архимандритом схимником Мелхиседеком» и просил «у всех и каждого христианского прощения». «Завещаваю, – писал он, – тело мое положить в простой гроб, не обитый и не окрашенный». И далее: «По смерти моей сродникам моим в наследие имения моего отнюдь не вступаться и не входить ни во что, и не требовать от монастыря ничего, потому что оное большею частью состоит в книгах, которые завещаваю отдать в церковную библиотеку здешней Оптиной Пустыни. Прочие же вещи, по прилагаемому при сем реэстру, отдаю в полное распоряжение отца моего духовного игумена Моисея. Денег у меня налицо по сие время не имеется… Наконец, отца моего духовного игумена Моисея и братию св. обители сея, в коей я с 1823 года в преклонных уже моих летах тихо и мирно успокоиваюсь, за любовь и приязнь их ко мне наиусерднейше благодарю. Да воздаст им Господь по безмерным Cвоим щедротам и в нынешней жизни, и в будущем веке. Прошу их и молю, да зряще мя безгласна и бездыханна, помолятся к Премилосердому Богу о успокоении души моей!»

О. Мелхиседек за семнадцать лет жизни в Оптиной Пустыни так сжился с ней, что считал себя истинным оптинцем, а монастырь этот той вожделенной пристанью, куда стремился среди множества хлопот своих прежних настоятельских дел.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю