Текст книги "Сладостный вызов"
Автор книги: Лайза Бингхем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
– Он ушел. Теперь я должен тебе рассказать о Джеффри, прежде чем этот тип вернется.
– Джеффри… Он болен? – Ужасная тревога заставила ее вновь почувствовать себя дурно.
Франсуа взял ее за руки, пытаясь успокоить, его теплые прикосновения были приятны ее ледяным пальцам.
– Тс-с. Джеффри чувствует себя отлично. Я получил сегодня утром письмо. Его няня довольна состоянием его здоровья, этот его ужасный кашель прошел. – Он помолчал. – Но я боюсь, что у тебя еще одной проблемой стало больше.
Ее пальцы непроизвольно вцепились ему в руку.
– Что случилось?
– Они покинули Париж.
– Что? – вскрикнула она.
Маргарита вскочила на ноги, но он заботливо усадил ее обратно и попытался успокоить.
– Бабетта это объяснила тем, что они решили прокатиться на пароходе до Нью-Йорка. Они приплывут в конце следующей недели.
У Маргариты пересохло во рту.
– Когда?
Жоли поправил прядь волос, упавшую ей на щеку.
– Успокойся, уже скоро, я в этом уверен.
Она пожала плечами, а Жоли продолжал:
– Я как раз пришел предупредить тебя. Я сказал тете Эгги, что обязан это сделать.
Старик лишь умолчал, что дал себе слово проследить за свадьбой, но очень растерялся, когда увидел, что происходит. Маргарита знала, что, возможно, кое-кто и считает странным возникновение образа одной и той же женщины в различных произведениях искусства. Они не понимали, что решающую роль здесь играла не ее внешность, которая, безусловно, нравилась художнику. Это было нечто совсем другое, о котором он говорил как о «тайне взгляда». Маргарита точно не знала, что это означает. Но она чувствовала, что он никогда не заставлял ее делать то, что было бы для нее мучительно.
– Конечно, ты будешь рада увидеть мальчика, – Жоли помолчал в ожидании ее реакции.
– Да, конечно! Я так по нему скучала. Но я не собиралась посылать за ним, – шепнула она. – Во всяком случае не во время турне, в которое Элджи планировал пуститься во время нашего медового месяца.
Он нахмурился.
– Бабетта – девушка довольно нахальная. Я тебя и раньше предупреждал об этом. Она слишком независима в решениях, которые касаются мастера Джеффри.
– Я думала… постараться рассказать о нем Элджи, но теперь… Это не имеет смысла.
Жоли удивленно посмотрел на нее.
– Ты хочешь сказать, что он ничего не знает о мальчике?
Она отрицательно покачала головой.
– Маргарита! – он говорил с ней тоном родителя, отчитывающего своего дитятю. – Как ты могла так поступить? Не только ради Джеффри, но и ради самой себя ты обязана была ему все рассказать!
– Я не могла! Он никогда бы не женился на мне, если бы узнал, что у меня есть сын.
– Ладно, теперь уже это неважно. Отец мальчика вернулся и… – Его взгляд снова помрачнел. – Только не говори мне, что Сент-Чарльз ничего не знает о сыне!
– Нет, – проговорила она с неохотой. – Я только начала подозревать, что беременна, когда вышла за него замуж. В таком положении я отказывалась остаться и спокойно смотреть, как Брэм уходит на войну. – Она подняла руки, словно сдаваясь. – После того как мне все детство мои дед и отец рассказывали истории про революции и войны, которые они пережили, я не собиралась пожертвовать своей жизнью ради этого кошмара. – Она сжала кулаки и уронила их на колени. – О, Франсуа, что мне делать?
Он открыл рот и растерянно пожал плечами.
– Не знаю, ma petite[5], – наконец, ответил он. – К сожалению, я не знаю.
Он прекрасно понимал, в какой тяжелой ситуации она сейчас находилась. Было бы намного проще, если бы Джеффри был таким же здоровым и крепким, как и большинство его сверстников.
Но как объяснить такому человеку, как Брэм, что его сын, его первенец, – инвалид?
Спустившись по аллее, раскинувшейся за гостиницей, Брэм пробежал сквозь сложные лабиринты улиц, пока не нашел трактир Маклби. В задней комнате его ждали.
– Шеффилд, – окликнул Брэм ожидавшего, садясь на темную скамью. Он всегда был равнодушен к титулам и звал всех просто по фамилиям. Секретная служба была новым государственным институтом, но осторожность как норма поведения по-прежнему была в цене.
– Ты сегодня хорошо поработал в городе.
Губы Брэма изогнулись в жалком подобии улыбки.
– Думаю, с новостями у тебя все.
– Я бы не возражал, если бы сказки о твоих шалостях не касались бы церкви.
– У сплетен очень быстрые ноги, не правда ли?
– Как твоя жена?
– Обороняется.
– Могу себе представить. – Шеффилд сжал руками стакан. – Когда я тебе приказал вернуться к видимости нормальной жизни, впутать в твои дела Джима Кейси и сделать вид, что ты решил сорить деньгами, я ничего не говорил тебе о возвращении к тебе твоей жены. Я предполагал, что ты отправишься в Солитьюд один и дашь Кейси работу. – Он отхлебнул виски. Однако то, что ты уладил свои личные дела, может означать только одно: тебе будет дан кредит.
Брэм придвинулся к нему ближе.
– Я не делал этого для вас или для вашей чертовой работы. Это мое личное дело, и вас это не касается. Она ничего не имеет общего с этими делами, и я клянусь, что если вы вздумаете впутывать в это ее…
– Полегче, полегче, – прервал его Шеффилд. – Я ничего подобного не имел в виду. Я хотел только сказать, что если она будет рядом с тобой во время твоего путешествия в Вирджинию, это только поможет нам. Заставь Кейси оставить свой пост, и ты сможешь уйти из агентства насовсем.
Брэм ударил кулаком по столу.
– Я не понимаю, как ее присутствие может повлиять на дела следующих недель. Я хотел вернуть Маргарет. И я сделал это.
– Конечно, – поспешил согласиться Шеффилд, идя на мировую. – Когда ты с миссис Сент-Чарльз собираетесь вернуться в Солитьюд?
– Завтра.
Знает ли она, что ты берешь с собой Кейси и трех других людей – бывших солдат?
– Нет.
– Что ты сказал ей?
– Пока еще ничего.
Шеффилд насмешливо посмотрел на него.
– Я должен тебя предупредить, что ты не имеешь права ей рассказывать о настоящих причинах, побудивших тебя ехать.
Брэм недоуменно покачал головой.
– Я не дурак, Шеффилд. Я прошел войну до конца потому, что знал, когда нужно молчать. Я не потерял это умение. Мне постоянно приходится играть роль повстанца, чтобы получить новую информацию, но в душе я по-прежнему янки.
– Просто ты все время начеку. Золото, которое ты берешь с собой в Солитьюд, было украдено с поезда, принадлежащего Союзу. Его сопровождали Кейси и работники секретной службы. Если бы ты не прошел через этот тайник во время войны, мы никогда не возвратим его себе, и никто не узнает, что Кейси был предателем.
– Какого черта вы так уверены, что именно Кейси виноват во всем?
– Прекрати, Брэм. Ты не ушел потому, что тебя в службе держат за наивность. Повозка попала в засаду, а Кейси волшебным образом не тронули, хотя шестеро других охранников были убиты. Это была спланированная акция, а если точнее, спланированная расправа. Тот факт, что золою было найдено намного раньше, чем он мог бы его отыскать, и всего в двух милях от твоего лагеря, только подтверждает наши опасения.
Шеффилд покачал головой и снова отхлебнул виски.
– Как только попадается какой-либо ценный груз, всегда находится предатель, пытающийся его присвоить себе. – Он ударил кулаком по столу и продолжал: – И предателем теперь оказался Джим Кейси. Он шпион, агент Конфедерации. Он украл золото и знает, что кто-то из нашей организации нашел его. Все, что тебе надо сделать, – это дать понять ему, что нашел его ты.
Брэм мрачно посмотрел на него, он чувствовал ненависть к человеку, считавшему одного из своих товарищей предателем. Но поскольку возможностей доказать обратное у него не было, ему придется лишь точно следовать приказам.
Он молча поднялся, но Шеффилд остановил его за руку.
– Будь осторожен.
– А чего мне бояться? Я еду домой, возвращаюсь к своей старой жизни, и должен ловить человека на месте преступления. Друга, военного товарища.
Горечь, с которой он говорил, не укрылась от Шеффилда.
– Что должно быть сделано, следует выполнить, – твердо сказал он.
Брэм не отвечал.
– У тебя есть все необходимое? – спросил Шеффилд. Он знал, что Брому не по нраву такое задание, но Брэм выполнит его.
– Да.
– Одежда, еда?
– У меня есть все.
– Тебе выделены деньги, так что ты можешь их тратить по своему усмотрению…
– Мне не нужно ничего из того, что ты должен мне дать, – огрызнулся Брэм. Кровавые деньги. Вот что это такое. Тридцать сребреников за предательство друга. Брэм был почти уверен, что Кейси невиновен. – Я выполню мою работу до конца.
– Я знаю. Но ты должен держать ухо востро на всякий случай. Кейси мог подкупить кого-нибудь из людей.
– Черт возьми, Шеффилд…
– Кроме того, там будет твоя жена, – настаивал Шеффилд, не обращая внимания на проклятия Брэма. Он допил остаток виски. – Как бы то ни было, я не думаю, что она так легко сдастся, как бы тебе того ни хотелось.
Она не сдавалась.
На всякий случай Брэм дождался рассвета и только утром вернулся в гостиницу, по опыту зная, что Маргарита неотходчивый человек. Она никуда не могла уйти. На случай, если она освободится из наручников, он нанял людей следить за дверью номера и всеми выходами из гостиницы. И они усердно выполняли его задание.
Но когда он вернулся, когда первые лучи солнца показались из-за горизонта, один из его людей, дежуривший в холле, сказал, что из комнаты не доносилось ни звука.
Ни звука.
Это плохой знак.
Достав из кармана ключ, Брэм открыл дверь, надеясь, что причиной тишины был глубокий сон Маргариты.
Напрасно он надеялся. Она сидела поверх покрывала на кровати, ее одежда была в беспорядке, волосы растрепаны.
Она набросилась на него, как только он вошел.
– Где тебя носило так долго?
Брэм закрыл за собой дверь.
– Ты сказал мне, что вернешься.
– Я и вернулся.
– Ты обещал принести поесть.
Он показал ей корзину, которую принес с собой.
– Я сделал, как обещал.
Однако это не успокоило ее.
– Как ты посмел? – спросила она так тихо, что он едва разобрал ее слова. – Как ты посмел так обращаться со мной?
Он поставил корзину на ночной столик и снял куртку. Повесив ее на стул, он подошел к ней, изо всех сил стараясь сдержать чувства, нахлынувшие на него: злость, раздражение, похоть.
– Будь осторожней со словами, крошка, – сказал он, упираясь руками в кровать и придвигаясь к ней вплотную. Он почувствовал благоухание, исходившее от нее. – У меня нет привычки баловать моих солдат. И я не стану нежничать с тобой.
Ее глаза вспыхнули.
– Неужели ты повстанец? Предатель? Вы по-прежнему не можете успокоиться, хотя война закончилась!
Он внезапно схватил ее за волосы и с силой откинул ее голову назад.
– Будь осторожна, Маргарет. Тебя не было слишком долго. Есть вещи, о которых ты не знаешь.
Он освободил ее, быстро, пока запах ее кожи не заставил его потерять самообладание, встал и швырнул корзину на кровать.
– Ешь. – Брэм стал снимать рубашку. Ему хотелось помыться и побриться. Затем они поедут.
Маргарита с подозрением заглянула в корзину.
– Что это?
– Тебе так не понравился обшарпанный вид гостиницы, что мне пришлось украсть для тебя остатки с праздничного стола. – Он снял рубашку, не заботясь о том, как она смотрит на него. Заметила ли она его шрамы? Как она отреагировала на них? Могла ли она предположить, что это следы глубоких ран от сабельных ударов? Вчера она не показала виду, что заметила их, наверное, в пылу скандала она на них не обратила внимания.
– Остатки? – повторила она.
– С твоего свадебного стола. Как только невеста исчезла, сестры жениха – образцы гостеприимства – накормили гостей. Гостиничная прислуга была в восторге. Я только что оттуда. Мне пришлось убедить одну из горничных принести немного еды для сбежавшей невесты. Она с удовольствием помогла мне. С ней было очень приятно иметь дело.
Глаза Маргариты загорелись от злости. Когда ее рука обхватила одну из вышитых подушек, он продолжил:
– Вряд ли тебе стоит отказываться от еды. Возможно, это твоя последняя трапеза перед долгой голодовкой.
Она снова стала покорной, но Брэм знал, что это ненадолго. На тарелках было копченое мясо, хлеб, овощи и огромный кусок свадебного пирога. Маргарита с удовольствием принялась за еду.
– Что ты собираешься делать со мной? – спросила она слабым голосом, и Брэм почувствовал против своей воли прилив нежности к ней.
– Я собираюсь отвезти тебя домой.
– Домой?
– В Солитьюд.
Она посмотрела на него с удивлением.
– Но папа говорил мне, что твой отец умер, и теперь это имение твоего брата.
– Уже нет.
Она уставилась на него в ужасе.
– Мика… Ведь он жив, правда?
Брэм кивнул.
– Он в Огайо.
– В Огайо? – она переспросила так, словно Мика переехал жить на луну.
Брэм поставил стул рядом с кроватью. Она внимательно следила за каждым его движением, забыв о еде.
– Но что могло его заинтересовать в Огайо?
Он положил руки на спинку стула.
– Женщина. Он женился во второй раз.
Она подняла бровь.
– Но он и Лили…
– Любили друг друга, – закончил он за нее. – К сожалению, Лили умерла вскоре после твоего отъезда.
– О, – прошептала она.
– Ему было очень тяжело.
– Могу себе представить.
– Затем, когда его ранили на войне…
– …Ранили!..
– Я же сказал, Маргарет. Ты понятия не имеешь, что произошло с нами за последние несколько лет. Ты жила своей жизнью. Ты сбежала, как только реальность пришла к тебе со страниц газет и из слухов.
– И все же мне кажется, что я могу представить себе…
– Нет, – в ярости оборвал он ее. – Ты никогда не сможешь представить себе, что такое война, не пережив ее. Но ты была слишком озабочена своей безопасностью, не так ли?
Он стоял и зло смотрел на нее.
– Ешь, черт возьми. Мы уезжаем через двадцать минут.
– Двадцать минут? Но я не могу. Моя семья…
– Я им пошлю записку, куда ты уехала.
– Нет, – она вскочила, опрокинув тарелки с едой на кровать. – Они зависят от меня. Я не могу уехать, не оставив никаких распоряжений.
– Твой отец, вероятно, не был очень богат, когда отдал концы, но он должен был оставить какие-то деньги и соответствующим образом позаботиться о родственниках.
– Мой отец умер банкротом. Остаток денег забрали кредиторы.
– Мне очень жаль, – сказал Брэм. – Но я не думаю, что это правда.
– Как же мои тетя и дядя и Нанни Эдна? – спросила она. Он помолчал. – У них нет никого, кто позаботился бы о них, кроме меня.
– Поэтому ты продавала себя этому художнику?
– Никогда! Франсуа Жоли всегда оказывал мне огромное уважение.
– Эти картины неприличны.
Она затихла: он их видел! Брэм смотрел на нее, жалея, что затронул эту тему. Она не должна была бы знать, как он злился, что его жена позировала для такого рода портретов.
– Нет ничего плохого в его картинах. Почему ты говоришь об этом так, словно там изображена моя голая задница?!
Он схватил ее за руку и резко притянул к себе.
– Ты почти сделала это. Ты так много рассказала ему о себе, больше, чем о тебе знают твои родственники.
Она попыталась высвободиться.
– Я это делала для своей семьи. Только так мы могли есть, нормально одеваться и иметь крышу над головой.
– И все оказалось бесполезным, правда, Маргарет?
– О чем ты говоришь? – с подозрением спросила она.
– Вчера ты собиралась выйти замуж за очень богатого человека, чтобы жить, не заботясь о деньгах. Но я расстроил твои планы, заставив тебя вернуться в мир, где деньги достаются тяжким трудом, и их Нельзя бросать на ветер.
Он задел ее больное место, она задрожала. Ужасная гримаса исказила ее лицо, намного более откровенная, чем он видел на полотнах Жоли. Она выглядела так, словно он ее только что ударил.
– Как же моя семья? – прошептала она. Она была такая тихая, бледная и жалкая. Брэм совсем не хотел причинять ей такую боль. Глубоко вздохнув, он отпустил ее руку.
– Скажи мне, где они… и я попытаюсь сделать так, чтобы они смогли жить некоторое время в Балтиморе. – Он мрачно смотрел на нее. – Только если для тебя это действительно так важно.
ГЛАВА 4
– Уилкинс!
Брэм шагнул из дверей гостиницы на солнечную улицу и, подозвав одного из своих людей, дал ему лист бумаги.
– Здесь недалеко, рядом с конюшней, стоит повозка, ожидая отправления. Мне нужно, чтобы ты подал мне ее.
– Да, сэр! – молодой человек стащил шляпу с золотистых волос и поспешил выполнить поручение. Вскочив на пятнистую кобылу, он поскакал вниз по улице, направляясь на другой конец города, где располагалась конюшня Маршалла.
Брэм проводил его взглядом, чувствуя какое-то неудобство.
Если он собирается сломать планы Шеффилда, то это надо делать сейчас, прежде чем Уилкинс вернется, прежде чем он приедет в повозке, наполненной золотом Союза. В любом случае теперь уже все будет по-другому. Брэм будет подозревать каждого и пытаться что-то предпринять, если Кейси – или кто-нибудь другой – выкажет слишком большой интерес к его имуществу.
И все-таки груз нужно переименовать, стереть с ящика надписи, утверждающие, что его содержимое – собственность Союза.
– Куда поехал Уилкинс?
Брэм с трудом удержался от того, чтобы нагрубить, когда из гостиницы вышел Джим Кейси и остановился у него за спиной, так, что Брэм не мог разглядеть выражения его лица. Но ему и не нужно было его видеть. После стольких лет, проведенных вместе, Брэм мог закрыть глаза и без труда представить себе Джима – высокого человека с кудрявыми волосами. Понадобилось много времени, прежде чем Брэм смог попасть в командование армии Конфедерации. Он был разведчиком, а затем добровольно подписал договор с секретной службой. И те, кто с ним остался, были его самыми лучшими офицерами.
– Я послал его за повозкой с вещами.
– С вещами?
Это был обычный вопрос. Брэм точно не мог сказать, звучало ли в нем что-либо, кроме любопытства.
– Там кое-какие вещи для моей жены.
Кейси пожал плечами так, словно это его не касалось.
– Мы должны добраться до Солитьюда за день.
Брэм кивнул.
– Верхом – да. Но дороги сейчас в ужасном состоянии, и Шеффилд велел мне держаться подальше от постоялых дворов, чтобы путешествие осталось незамеченным, ведь это наше последнее задание. Было бы хорошо, если бы получилось добраться туда за два дня – ведь наша повозка очень тяжела.
Намек был сделан и с легкостью вплетен в обычную беседу, но Кейси не подал виду, что заглотнул наживку, хотя, казалось бы, звучало все это странно. Женщина, которую выкрали прямо из церкви, вряд ли могла иметь что-либо с собой, кроме одежды, которая была на ней, – эта женщина, оказывается, была обладательницей целого тяжеленного багажа.
Шеффилд ошибается, сказал себе в десятый раз Брэм. Эта видимость прохладного интереса не могла быть поведением предателя. Он вел себя уверенно и не был расстроен.
– Сообщи гостиничному управляющему, что мы уезжаем в течение этого получаса, – приказал он.
Кейси салютовал ему:
– Да, сэр.
Брэм видел, как он исчез в дверях гостиницы.
Шеффилд все-таки ошибается, повторил он про себя. Но, как он ни старался, зерна подозрения уже дали ростки в его душе, и с этим трудно было бороться.
Теплое октябрьское солнце отражалось в окнах, когда Маргариту выводили из номера. Бабье лето, казалось, слишком затянулось, хотя, видимо, во время путешествия погода может еще испортиться. Она должна была благодарить судьбу за то, что Брэм все-таки нанял повозку. Крытый экипаж, слава Богу, ему тоже было бы не по душе, если бы зеваки на улицах останавливались и глазели на знаменитую М.М.Дюбуа, которую везли куда-то, опозоренную.
Черт бы побрал этого Брэма Сент-Чарльза. Она никогда не простит ему того, что он с ней сделал, в одночасье разрушив ее планы на будущее.
– Сюда, дорогая.
Она могла только сжать зубы, услышав приказной тон, которым разговаривал с ней Брэм, его рука крепко обнимала ее за плечи, а пара других мужчин, одетых в форму солдат Конфедерации, замыкала шествие.
– С кем мы поедем? – спросила она, разглядывая свой эскорт, но он просто сделал вид, что не понял ее вопроса.
– Ни с кем. Я подумал о твоих тете и дяде, так же как и о дражайшей Нанни Эдне. О них позаботятся, пока я не разрешу тебе послать за ними.
Услышав это, она почувствовала новый прилив ярости.
– Разрешишь? Разрешишь! Ну уж нет! Я никуда не поеду без моих родственников. Они не могут оставаться здесь, в самом жерле сплетен. – Она от злости топнула ногой. – Ты пошлешь за ними немедленно, и я поеду вместе с ними. Иначе я умру от беспокойства за них.
– Ты должна была подумать об этом раньше, когда просила меня выполнить некоторые твои поручения.
Она взглянула на охранников – крепкий сорокалетний мужчина с пепельными вьющимися волосами и маленький кривоногий солдат лет пятидесяти. Ей показалось, что Брэму приятно демонстративно принуждать ее подчиняться на глазах у всех.
– Я не поняла сначала, что ты просто-напросто взял собор Святого Иуды штурмом, – ядовито прошипела она.
– Ты должна была знать, что я приду за тобой.
Она остановилась.
– Я думала, ты умер! Я тебе уже говорила. А теперь ты должен послать за моей семьей. Я никуда не поеду, пока ты этого не сделаешь.
– Поедешь, даже уже едешь.
Она уперлась пятками в землю.
– Нет.
Брэм приблизил свое лицо к ее лицу, так, что они смотрели глаза в глаза.
– Да. Либо силой, либо по твоей доброй воле. Мне все равно, как.
– Я закричу, – начала угрожать она, но, казалось, это его абсолютно не волновало.
– Давай, попробуй. Если кто-нибудь обратит внимание на происходящее, то тебя тут же узнают, вспомнят про скандал в церкви и пойдут дальше своей дорогой. Кроме того, у мужей в этой стране неограниченные права на своих жен.
– Как это чудовищно.
– Мне все равно.
– Я думала, что твои обожаемые Соединенные Штаты были основаны на принципе свободы воли. Разве не за это ты сражался на войне? – она с тоской посмотрела на него. – О, прости меня. Я забыла. Ты поклялся, что будешь защищать Союз до самой смерти, но сражался ты на стороне Юга.
Маргарита почувствовала небольшое удовольствие, когда ее замечание заставило его со страхом оглянуться на солдат.
– Что же заставило тебя так быстро изменить твои убеждения, а? – добавила она.
– Хватит! – его голос был жестким. – Сейчас ты едешь вместе со мной.
– Насколько я помню, иногда во время твоей обожаемой войны Линкольн освобождал рабов, – продолжала она, когда он выводил ее из холла.
Брэм снова повернулся и крепко прижал ее к себе так, что ей уже некуда было деваться от него.
– Да, Маргарет. Он освобождал рабов. Но он не освободил тебя. До тех пор, пока я не увижу документ, провозглашающий твою свободу, подписанный самим президентом Джонсоном, ты будешь подчиняться моим приказам.
– Никогда.
Он схватил ее за подбородок, заставляя смотреть прямо ему в глаза. Маргарита поняла, что зашла слишком далеко.
– Я не думаю, что ты полностью осознаешь всю серьезность собственных заявлений, Маргарет.
– Неужели?
– Ты продолжаешь настаивать на том, что ты заботишься о своих дяде, тете и няне, но ты никак не можешь понять, что они никуда с нами сегодня не поедут, и та забота, которой я временно их окружу, будет зависеть от твоего поведения и моего желания!
Он загнал ее в угол – если только он сделал это сознательно. Несмотря на то что в холле было тепло, Маргарита почувствовала озноб. Ее семья была всем для нее. Всем.
Брэм понял ее замешательство и добавил:
– Теперь ты будешь послушной девочкой, правда?
– Да, – процедила она сквозь зубы.
– Как насчет легкой улыбочки?
– О, конечно, – ее лицо исказилось от гнева.
– Улыбку, Маргарет, – настаивал он.
Она состроила ему гримасу. Это единственное, что она могла ему продемонстрировать.
– Ну, хорошо, мы поработаем над этим в будущем.
Маргарита была бы счастлива, если бы ей удалось как следует лягнуть его ногой. Вместо этого она высвободилась и стала спускаться впереди него по лестнице, задрав подбородок вверх и преувеличенно расправив плечи.
Но ее бравада не удалась, ее трясло, она чувствовала себя ужасно. Разозлившись на собственную слабость, она сбросила маску независимости и пошла обычной походкой.
Вся ситуация была отвратительна. И во всем был виноват только Брэм. Он не собирался вести себя вежливо, как подобает джентльмену. Он продолжал обвинять ее в преступлениях, которые, как он считал, она совершила, и Маргарита не знала, как разубедить его.
Большую часть ночи она провела, строя планы, надеясь прийти к какому-нибудь приемлемому решению, которое позволит ей сбежать от этого человека и не дать ему мучить ее.
Все время ей мешали чудовищная головная боль и осознание полнейшей безысходности. Брэм прекрасно понимал все это. Опозорив Маргариту во время свадьбы с другим человеком, он лишил ее вполне определенного социального статуса. Она теперь стала предметом сплетен и жертвой насмешек. И все потому, что ее муж, муж, который, как она считала, потерян навсегда, оказался весьма живучим. Если бы она теперь бросила его, после того, как он пытался ее изнасиловать, ее бы заклеймили как злую и бессердечную женщину.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – пробормотал Брэм, беря ее за руку и ведя рядом с собой.
– Исключено.
– Тебе хочется понять, как ты попала в подобную ситуацию.
– Я это знаю. Во всем виноват только ты.
– Ну, нет. Я лишь пытался тебя уберечь от ужасной ошибки, которую ты готова была совершить.
– Только с твоей точки зрения это была бы ошибка.
– Я думаю, что закон тоже был бы на моей стороне.
– Закон простил бы мне мое замужество за Элджи. Кроме того, у меня есть официальное подтверждение твоей смерти – документы были выданы мне в Американском посольстве в Париже.
– Я уверен, что это фальшивка.
– Недочет в работе тех, кто сражался на стороне Союза. Они давным-давно должны были застрелить тебя.
– Ну, это не очень-то вежливо с твоей стороны.
Она остановилась.
– Да, ты прав, пожалуй. – Она взглянула на свое разорванное платье. – Однако я думаю, мое отношение оправдано. Моя свадьба должна была стать событием сезона. Но она превратилась в фарс. Я была украдена, со мной обошлись грубо и публично оскорбили.
Казалось, он был обижен этими замечаниями.
– Но я ведь принес тебе поесть!
Ее пальцы сжались в кулаки.
– Это платье мне никогда бы не пришлось впору, если бы я не сидела на диете последние несколько месяцев. Я не ела ничего, кроме хлеба, уксуса и воды неделями. Я нуждаюсь в более здоровой пище и регулярном ее приеме, раз с моей свадьбой покончено.
– Уксус?
– Это… такая диетическая добавка.
Он поморщился.
– Как это отвратительно. Но ты ведь не можешь пожаловаться, я хорошо накормил тебя утром.
– Остатками с моего свадебного стола.
– Я думал, ты оценишь мою заботу.
– Ничуть. И я совершенно не в восторге от того, что ты делаешь со мной сейчас, ведя меня черт знает куда, отрывая от моей семьи и моей дорогой Нанни Эдны.
Он бесстрастно посмотрел на нее.
– А тебе не кажется, что ты уже достаточно большая, чтобы обойтись без няни?
– Я могу без нее обойтись, а она без меня – нет.
– Потом все будет, как ты захочешь, но сперва мы должны вернуться в Солитьюд.
– Солитьюд? В Вирджинии?
– Да. Между тем я буду очень счастлив, если мне удастся достать тебе еще еды, чтобы укротить твой норов.
– Вряд ли. Самым лучшим укрощением моего норова будет оставить меня в покое здесь, одну, и больше не возвращаться никогда.
– Я не могу так поступить.
– Почему? – горячо спросила она. – Почему ты не можешь оставить меня в покое и позволить мне распоряжаться собственной жизнью самостоятельно?
Он обнял ее и привлек к себе так, что она почувствовала его твердое худое тело, которое она уже почти забыла. В этом движении было что-то интимно-волнующее.
– Потому что я прошел через ад, Маргарет, моральный и физический, но я вернулся, и хочу начать жить той жизнью, которая когда-то была мне уготована. С прекрасной женой и кучей красивых детишек.
С этими словами они вышли из парадной двери гостиницы…
Он не знал, что его слова поразили ее в самое сердце.
ГЛАВА 5
Дети. Красивые дети.
Маргарита забилась в угол экипажа, закрыла глаза, пытаясь заснуть. Несколько часов она провела взаперти, лишенная возможности нормально дышать, надеясь на то, что Брэм не станет говорить с ней и не будет к ней приближаться. Она лишь могла гордиться тем, что, когда эта фраза сорвалась с его губ, она держала себя в руках и никак внешне на нее не отреагировала.
Она никогда не позволит ему себя жалеть.
Какая же она была дурочка в шестнадцать лет! Маленькая симпатичная дурочка – и теперь она так жалела о своем легкомыслии после всего, что ей довелось потом испытать. Когда ее отец пригласил ее сопровождать его в поездке в Америку, чтобы договориться о вывозе племенного скота с французских ферм к Адаму Сент-Чарльзу, ей это очень понравилось. Она собиралась навестить родину своей дорогой матери. Она мечтала увидеть новые замечательные места и встретить потрясающе красивых молодых людей.
Так и случилось. Спустя несколько минут после ее появления в Солитьюде ее представили Адаму Сент-Чарльзу и его трем сыновьям. Мика, старший, был таким огромным и тихим и так любил свою невесту, Лили. Джексон, младший, был очень дерзкий и вспыльчивый, слишком импульсивный. Но был еще и средний. Авраам Лексингтон Сент-Чарльз.
Брэм.
Уже спустя годы Маргарита вспоминала, как из ее груди вылетел вздох восхищения, когда она впервые увидела его. Он был высок и худощав, с волосами цвета кофе и улыбкой, которая глубоко запала ей в душу. Когда он вошел в комнату, ей стало жарко, затем вдруг ее прошиб озноб. Он был словно ее ожившая мечта, и несмотря на это, теперь он подозревал, что она вышла за него замуж по расчету, тогда как только любовь могла заставить ее пойти на это. Но не деньги. До тех пор, пока страх перед войной не охватил ее, до тех пор, пока она не обнаружила, что носит под сердцем его ребенка.
Внезапно вспыхнувшая между ними близость показалась ей совершенно естественной. Позже Маргарита поняла, что их чувства были более чем пламенными и захватили их обоих раньше, чем они оба успели что-либо сообразить. Когда он впервые поцеловал ее, она почувствовала слабость. Когда он дотронулся до нее, она была потрясена. А когда он положил ее на лавку в их беседке и занялся с ней любовью, она решила сбежать. Но в конце концов она осталась. Осталась и забеременела.
О, Господи, как это ужасно: думать о том, что перенес несчастный мальчик, ее любимый болезненный сын. Маленький Джеффри. Такой невинный для страданий, выпавших на его долю. Она узнала, что беременна, еще до того, как они с Брэмом поженились. Но после церемонии, когда Брэм все больше думал о войне, о том, что надо вступить в войска Союза, чтобы помочь прекратить это кровопролитие, и, если нужно, умереть…
У нее не было мужества остаться. Несмотря на всю силу ее любви к Брэму, она понимала, что сейчас главное родить ребенка в тихом месте, подальше от опасности.
Поэтому она вернулась во Францию и родила сына.
И бросила своего мужа.
– Маргарет!
Маргарита вздрогнула и открыла глаза, приготовившись давать новый отпор человеку, о котором только что думала. Нет. Это уже был не тот мужчина. Этот Брэм был старше и грубее. Он не прощал.
