Текст книги "Память и желание. Книга 2"

Автор книги: Лайза Аппиньянези

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

В пятницу Томас уехал сразу после завтрака. Он сказал, что Катрин до воскресенья остается в доме одна, на попечении дворецкого. Чтобы она не скучала, Закс вручил ей роман Томаса Манна «Будденброки» и очень рекомендовал его прочесть. Пусть это будет компенсацией за пропущенные уроки. Катрин получила разрешение свободно пользоваться библиотекой. Могла она, разумеется, и отправляться на прогулки. С одним условием (добавил Закс насмешливо) – не садиться в машину к чужим мужчинам.

Читая книгу в библиотеке, Катрин вспомнила этот совет и улыбнулась. Дом без хозяина опустел, но девочка чувствовала себя вполне счастливой. Ей казалось, что она могла бы прожить под этой надежной крышей всю свою жизнь. Пусть Томас будет рядом, пусть делится с ней своими знаниями о мире. Но, к сожалению, скоро все закончится. В воскресенье возвращается отец, и, как предупредил Закс, между ними состоится серьезный разговор. Катрин слышала, как Закс разговаривает по телефону с Сильви, и это ее успокоило – она поняла, что Томас может убедить кого угодно и в чем угодно.

Позднее, когда она лежала у себя в комнате и читала, в голову ей пришла одна мысль. За все эти дни Томас ни разу не упомянул о том, что произошло во время поездки в автомобиле. Катрин и сама совершенно об этом забыла – словно мужчина, попросивший ее дотронуться до его пениса, был совсем другим человеком. Катрин закрыла глаза и вспомнила всю ту сцену. Где-то внизу живота сладко заныло. Катрин обхватила себя руками за плечи и всецело отдалась этому приятному ощущению. Она уже жалела о том, что посмеялась тогда над Томасом. Если хватит смелости, надо будет спросить у него, зачем он это сделал.

В воскресенье вечером она надела самый элегантный из своих новых нарядов: белую шелковую блузку с кружевами и широкую синюю юбку. Сквозь легкую ткань блузки просвечивал тончайший лифчик. Катрин осталась довольна своим видом. Она села возле камина и стала нетерпеливо дожидаться, когда вернется Закс и одобрит ее наряд. Томас не разочаровал ее.

– Как приятно возвращаться, когда дома вы, Шаци. Сегодня вы еще очаровательнее, чем обычно.

Он вежливо поклонился и чуть насмешливо поцеловал ей руку.

Когда дворецкий принес ему виски, а ей лимонад, Томас подсел ближе.

– Как вы тут без меня поживали, Катрин?

– Спасибо, очень хорошо, – чопорно ответила она. Затем не без иронии добавила: – Я закончила «Будденброков», а гулять ходила только в сад. Никаких чужих мужчин я там не встретила.

Закс приподнял кустистую бровь:

– Неужели? Это меня удивляет.

Она хихикнула и, внезапно осмелев, начала:

– Томас, помните, тогда вечером, в автомобиле, когда вы отвозили меня к брату, вы вдруг показали мне… – Она запнулась и сформулировала свой вопрос по-другому: – Почему вы захотели, чтобы я вас потрогала?

Томас смотрел в бокал.

– Так я и знал, что рано или поздно вы меня об этом спросите, – пробормотал он. – Видите ли, я ошибочно полагал, что вы гораздо старше и опытнее, чем на самом деле. Вы так спокойно приняли приглашение прокатиться в моем автомобиле… Впрочем, буду с вами совершенно откровенен. Во-первых, вы пробудили во мне желание, а во-вторых… Как бы это поприличнее выразиться… С возрастом у меня развилось нечто вроде приапизма.

Катрин недоуменно захлопала глазами.

Закс вздохнул:

– Ну как я могу вам все это объяснить? Вы слишком юны. Катрин, я люблю женщин, мне нравится доставлять им удовольствие и получать удовольствие от них. Я далеко не пуританин. Женщины меня возбуждают, я их не боюсь. При этом я отношусь к ним с уважением. Секс для меня – не тяжелая ноша, обремененная страхами, беспокойствами и эмоциями. Иногда, конечно, бывает и так. Но очень часто секс – это просто совместное наслаждение, и не больше. Когда вы подрастете, – он поднял на нее глаза, – мы поговорим об этом поподробнее.

– А сейчас я у вас уже не вызываю желание? – спросила Катрин.

Закс хрипло рассмеялся.

– Сейчас все изменилось. Но оставим эту тему. Вы по своей невинности меня провоцируете.

Он взглянул на ее блузку, и Катрин заметила, что его пальцы крепко стиснули бокал.

Закс встал.

– Нет, я не монстр какой-нибудь. Вы еще совсем девочка, моя гостья… Скоро приедет ваш отец, который младше меня на несколько лет. Что я ему скажу? Что я соблазнил его дочь? Нет, это не годится.

– А если бы я была старше? – Катрин не могла остановиться. Ей хотелось, чтобы он продолжал говорить на эту тему.

– Вот когда будете старше, тогда и поговорим. А сейчас перестаньте изображать из себя юную соблазнительницу. Пойдемте лучше ужинать.

За десертом Томас вновь, уже по собственной инициативе, затронул ту же тему. В его глазах зажглись искорки.

– Катрин, я рад, что мы перед ужином обсудили тот маленький эпизод, хоть, признаться, я несколько разнервничался. Вы умница, что завели этот разговор. Подобные вещи не терпят недосказанности. – Он поднял бокал. – А сейчас я хочу вам кое-что сказать. Запомните мои слова, даже если нам предстоит долгая разлука.

Катрин уронила ложку. Мысль о разлуке с Заксом казалась ей невыносимой.

– Даже если меня отправят в пансион, я все равно хочу с вами встречаться. Ну, пожалуйста!

Он ободряюще улыбнулся.

– Разумеется. Но не перебивайте меня. В нашей пуританской Америке красивым женщинам не разрешается проявлять ум. Существует как бы разделение труда. Красавицам – глупость, уродинам – ум. Объясняется это тем, что американские мужчины боятся женщин и поэтому хотят над ними властвовать. А как властвовать над женщиной, если она умна? Поэтому, желая угодить мужчинам, американки притупляют свой интеллект. Там, где я родился и вырос, люди привыкли ценить все лучшее. Пообещайте мне, что вы никогда не принесете в жертву ни свою красоту, ни свой ум.

Никогда еще Катрин не видела его таким серьезным.

– Обещаю, – тихо ответила она, не вполне понимая, чего он от нее хочет.

В более зрелом возрасте она еще не раз задумается над его словами.

Пока же Томас Закс поднял бокал и сказал:

– Ну вот. А теперь давайте за это выпьем.

– Кэт, моя маленькая Кэт. – Жакоб Жардин остановился в дверях гостиной и посмотрел на свою дочь.

Она встала и робко шагнула ему навстречу. Жакоб увидел, что в ней произошла неуловимая перемена. Может быть, в походке? В манерах? В выражении лица? С некоторым беспокойством он подумал, что она уже похожа не на девушку, а на женщину. Жакоб улыбнулся и протянул руки ей навстречу. Катрин бросилась к нему, припала лицом к груди.

– Я должна была это сделать, – прошептала она. – Иначе ты бы мне не поверил.

Он успокаивающе погладил ее по голове.

– Ты права. Я был слишком упрям.

Жакоб разжал объятия и поздоровался с хозяином. Здесь же был и Лео, которого Томас пригласил присутствовать при встрече.

Все вместе они сидели за столом, разговаривали, а у Жакоба было очень странное чувство, в котором он разобрался не сразу. Родная дочь в этой обстановке казалась ему незнакомкой; сын держался скованно и в основном помалкивал – зато хозяин, человек, которого он почти не знал, был близок и понятен, словно старый и добрый друг. Очевидно, это ощущение возникло у Жакоба из-за того, что Катрин и Томас Закс на удивление свободно и доверительно общались между собой. Несколько раз Жакоб заметил, каким взглядом смотрит хозяин на его дочь.

Внезапно Жакоб нашел нужное слово. Новобрачные! Да, Томас и Катрин были похожи на новобрачных, взволнованных близостью друг друга. Эта мысль Жардина буквально потрясла. Он решил, что нужно немедленно отправить дочь в пансион.

Откашлявшись, Жакоб сказал:

– Катрин, вчера весь день я обзванивал пансионы Новой Англии.

Катрин смотрела на него выжидательно.

– Ни один из пансионов не может взять тебя в середине семестра. Даже в сентябре найти свободное место будет не так-то просто.

У Катрин вытянулось лицо, а Томас хотел что-то сказать, но Жакоб поднял руку, останавливая его:

– Потом мне пришла в голову одна идея… Я поговорил с Матильдой и спросил, нельзя ли отправить тебя в ту швейцарскую школу, где училась Фиалка. Это настоящее учебное заведение, а не пансион для благородных девиц. Принцесса уверена, что тебя туда примут. Завтра она мне позвонит.

Катрин была ошеломлена. Она перевела взгляд с отца на Томаса и неуверенно пробормотала:

– Ну, не знаю… Это очень далеко…

Томас вновь хотел что-то сказать, и снова Жакоб опередил его:

– Верно, но зато школа уж очень хорошая. Я мог бы отправиться с тобой туда на Рождество или даже раньше. Ты ведь помнишь принцессу Мат и Фиалку. Они будут для тебя как вторая семья. Их замок расположен не очень далеко от пансиона. Единственное, что меня беспокоит, – занятия там ведутся в основном на французском. Как думаешь, справишься?

Катрин разрывали противоречивые чувства. Она видела, что отца такой выход устраивает. Но Швейцария! Это так далеко от всех, кого она знала. И в то же время другого выхода, похоже, не было. Немного помолчав, девочка взглянула отцу в глаза.

– Да, папочка. Думаю, я справлюсь. Во всяком случае, давай попробуем.

Наградой ей была радость, которой просияло лицо отца.

13

Накануне отъезда в Швейцарию Катрин получила от Томаса Закса небольшой пакет и выслушала краткую напутственную речь.

– Вручаю вам, мое сокровище, стандартный путеводитель для невинных девиц, отправляющихся за границу. – Его глаза весело поблескивали. – Не забывайте, что вы покидаете континент мечты и отправляетесь на континент воспоминаний. Кроме того, помните, что вещи там обычно не таковы, какими кажутся.

– Здесь?

– Здесь, пожалуй, тоже. – Он иронически улыбнулся. – Но мир стал меньше с тех пор, как мистер Джеймс совершил плавание на океанском лайнере.

Когда Катрин развернула сверток, внутри оказался роман Генри Джеймса «Дейзи Миллер». Однако в предотъездной суматохе читать было некогда. Сердце Катрин затрепетало, когда из турбин массивного «Боинга» выплеснулось голубое пламя, и знакомый нью-йоркский ландшафт превратился в мерцающее внизу море огней.

Когда самолет начал снижаться над Женевой, девочка прижалась лбом к иллюминатору и глубоко вздохнула. Крошечные холмики прямо на глазах стремительно росли, превращаясь в величественные горы; озеро вспыхивало искрами в лучах утреннего солнца.

– Какое чудо! – воскликнула Катрин, хватая Жакоба за руку. – Какая красота! Я очень рада, что послушалась тебя.

После принятия решения прошел месяц. Первоначальные опасения сменились радостным предвкушением. Катрин провела в доме Томаса еще неделю, а затем отец увез ее в Нью-Йорк.

– Твоя мать устроила себе небольшие каникулы, – неопределенно объяснил он, и Катрин на какое-то время вновь поселилась в нью-йоркской квартире.

Она была рада возможности опять посещать школу, общаться с Антонией. У девочек появилось много новых тем для обсуждения. Подруга пришла в восторг, когда услышала, что Катрин поедет учиться в Швейцарию – «совсем как шикарные девицы из иллюстрированных журналов». Ее восторг постепенно передался более сдержанной Катрин.

– Я поговорю с родителями, и они разрешат мне навестить тебя на каникулах, – пообещала Антония.

Сильви вернулась в Нью-Йорк за день до того, как улетал самолет. Мать была бледной, подавленной, вялой, и Катрин ощутила раскаяние. Неужели это из-за нее? Может быть, события последних месяцев ей примерещились? Но боль, шевельнувшаяся в душе, свидетельствовала об обратном. И все же чувство вины не проходило. В памяти девочки надолго остался момент расставания и безжизненное лицо матери.

После паспортного контроля и таможни отец с дочерью оказались в зале прилета. К ним немедленно приблизился стройный мужчина в сером костюме.

– Docteur Jardine? Soyez bienvenu. La Princesse vous affend chez elle.

– Это принц? – шепотом спросила Катрин.

Жакоб улыбнулся.

– Нет, это Пьер, шофер Матильды. Принц давно умер. Наша принцесса не любит рано вставать. Ничего, мы окажемся в замке как раз к завтраку.

Автомобиль ехал сначала вдоль озера, потом вверх по горной дороге. Светило холодное зимнее солнце. Жакоб беззаботно болтал с шофером о его семье, о перспективах лыжного сезона, о любимых собаках принцессы – Пилку и Матрине. Катрин никогда еще не видела отца таким счастливым и довольным. Она знала, что Жакоб время от времени наведывается в Швейцарию, но не подозревала, что отец настолько осведомлен о домашнем круге принцессы. Почему-то это открытие подействовало на девочку успокаивающе. Мысль о встрече с принцессой, которую Катрин помнила очень смутно, сразу стала казаться менее пугающей.

Длинный «мерседес» поднимался все выше и выше по узкому шоссе, и магия разворачивающегося пейзажа постепенно вытеснила из головы Катрин все прочие мысли. Девочка видела горные пастбища, островерхие крыши маленьких замков, отвесные обрывы. До Монблана было миль шестьдесят; громада знаменитой горы доминировала над пейзажем. Когда над заснеженными верхушками деревьев показались башни замка принцессы Матильды (она жила здесь уже больше двадцати лет), у Катрин захватило дух – такой волшебной показалась ей эта картина. Открытки с видами Швейцарии не давали представления о том, как все выглядит на самом деле. Уходившие под небеса громады гор и шпили замковых башен, грациозно подчеркивавшие величие природы, показались девочке сказочно прекрасными.

Когда-то принцесса Матильда была околдована этим пейзажем не меньше, чем Катрин. Она и Фредерик переселились сюда в 1937 году – в ту эпоху Матильда решила, что наблюдать за ходом истории лучше издалека. Принцессе не хотелось что-либо менять в архитектурном ансамбле замка, и все же она приказала разобрать одну из стен дворца, чтобы полнее ощущать близость природы. Теперь в главном салоне вместо стены была огромная стеклянная панель, благодаря которой казалось, что горы являются неотъемлемой частью интерьера. Обстановка в замке была самая что ни на есть современная – кожаные диваны, толстые белые ковры, неполированное дерево, абстрактная живопись, прекрасно сочетавшаяся с окружающим ландшафтом.

Именно в этом зале принцесса, выглядевшая весьма импозантно в длинном черном платье, встретила своих гостей. Несмотря на возраст, ее глаза по-прежнему светились силой и энергией. С годами Матильда несколько располнела, но юной Катрин принцесса показалась олицетворением королевского величия. Матильда и Жакоб по-дружески обнялись, а затем принцесса остановилась перед Катрин и внимательно посмотрела на нее.

– Твой отец не предупредил меня, что ты совсем взрослая, да еще и такая красавица, – весело сказала принцесса и обняла девочку. – Надеюсь, мы с тобой подружимся. Будь здесь как дома.

Катрин вежливо улыбнулась, но в следующий миг улыбка ее стала гораздо шире – ей в бок ткнулся шумно сопящий нос.

– Ах да, я забыла познакомить тебя с Пилку и Мартином. Катрин, пожми им лапу. Они очень хорошо воспитаны, гораздо лучше, чем прочие члены семьи. – Принцесса звонко расхохоталась. – От безделья они ужасно растолстели, но нашей дружбе это не мешает. Собственно говоря, именно из-за этой парочки я перестала путешествовать по свету. Предпочитаю, чтобы люди приезжали ко мне.

Принцесса сокрушенно покачала головой.

– Знаешь, Мэт, твое существование вряд ли можно назвать жизнью отшельницы, – шутливо заметил Жакоб. – Не слишком верь тому, что говорит эта женщина, Катрин.

– Первый урок, который тебе, Катрин, следует усвоить: дели все, что говорит твой папочка, на два, – тем же тоном ответила принцесса. – Однако давайте садиться за стол. Наша повариха собиралась превзойти саму себя. Я попросила ее приготовить настоящий американский завтрак, чтобы вы чувствовали себя как дома. По-моему, она считает, что у всех американцев невообразимый аппетит.

Они проследовали за принцессой в столовую, где длинный стол был весь уставлен тарелками с хлопьями, фруктами, булочками и пончиками, горячими рогаликами, кувшинами со свежим апельсиновым соком. Не успела Катрин усесться, как горничная тут же подала ей целый серебряный поднос с горячими блинами.

– Вот видишь, – улыбнулась принцесса, глядя на испуганно съежившуюся Катрин. – И все это придется съесть, иначе повариха обидится.

За трапезой принцесса и Жакоб болтали по-французски. Катрин внимательно наблюдала за ними, удивленная тем, что отец здесь совершенно иной, чем в Нью-Йорке. С его губ не сходила улыбка, жесты стали легкими и свободными. Он явно чувствовал себя здесь как дома. Впервые девочке пришла в голову мысль, что для отца жизнь с Сильви была не меньшей мукой, чем для нее, Катрин. Должно быть, о многом она даже не догадывалась, и это открытие расстроило девочку. Получается, что, убежав из дома, она повела себя эгоистично, бросила отца одного.

Принцесса словно прочитала ее мысли:

– Катрин, должна тебе сказать, что все мы очень рады твоему приезду. Это просто чудесно, что ты будешь учиться в пансионе неподалеку и часто бывать у нас в Валуа. Надеюсь, что и твои родители, – принцесса намеренно подчеркнула множественное число, – воспользуются этим предлогом, чтобы почаще бывать в замке. – Она встала и протянула девочке руку. – Но ты, наверное, устала и хочешь отдохнуть. Тебе приготовили комнату, которую отныне можешь считать своей. – Матильда очаровательно улыбнулась. – Фиалка рассказала мне, что любят и чего не любят девочки твоего возраста. Там целая груда романов, проигрыватель, пластинки Элвиса Пресли и Дейва Брубека…

Эти имена принцесса старательно заучила наизусть.

Жакоб рассмеялся:

– Матильда всегда обожала разыгрывать из себя добрую фею, крестную матушку из сказки.

Матильда ласково посмотрела на девочку. Пожалуй, этому ребенку действительно не помешала бы крестная мать. А еще лучше – просто мать. Как мог Жакоб довести до такого? Но мужчины вообще не видят того, что находится у них прямо под носом. Девочка, конечно, хороша собой, но она постоянно насторожена, словно боится лишний раз засмеяться или как-то иначе проявить свои эмоции. Чересчур сдержанна, скованна для своего возраста. Принцесса представляла себе американских девочек совсем иначе – веселыми, беззаботными, полными энтузиазма.

Катрин больше напоминала тех несчастных детей, кому принцесса давала приют в своем замке во время войны. Они были такими же вежливыми, послушными, тихими, но глаза их смотрели не по годам скорбно и отстраненно. Казалось, эти маленькие старички приняли решение замкнуться внутри себя, поняв, что иначе им в этом мире не выжить. Они заперлись от окружающих за прочными каменными стенами своего «я» и ревниво охраняли свою крепость. До тех пор, пока она остается неприступной, они жили в безопасности, защищенные от кошмаров мира взрослых.

Больше всего Матильда хотела бы обнять девочку, прижать к себе и успокоить.

Катрин не догадывалась о раздумьях Матильды; лицо ее то и дело озарялось мечтательной улыбкой. У девочки было ощущение, что она видит чудесный сон, после которого не хочется просыпаться. Все вокруг были так внимательны, так добры. В мире царила красота.

Все время, пока Катрин находилась в Валуа, ощущение прекрасного сна ее не оставляло. На следующий день состоялась экскурсия высоко в горы, туда, где уже лежал снег. Впервые в жизни Катрин встала на лыжи. От быстрого спуска по склону среди стремительно проносящихся мимо деревьев захватывало дух. Пьянило чувство свободы и скорости. Никогда еще Катрин не испытывала такого головокружительного ощущения раскрепощенности. Как хорошо, что Сильви не откликнулась на приглашение принцессы и осталась дома. Правда, виновато подумала Катрин, из-за этого не приехал Лео. Но вместо Лео рядом с ней была Фиалка.

Эта темноволосая, жизнерадостная девушка сразу же взяла на себя роль старшей сестры. Она опекала Катрин, давала ей советы, которые сама же, спустя минуту, со смехом отвергала, с энтузиазмом рассказывала о своей работе. Фиалка занималась восстановлением старинных рукописей, книг и документов. Эта редкая профессия требовала больших знаний и незаурядного мастерства. Кроме того, по роду своей деятельности Фиалка постоянно оказывалась в гуще всяких необычайных происшествий, в которых участвовали полицейские, адвокаты и знаменитые предприниматели. Сначала Фиалка существовала на вольных хлебах, а недавно открыла в Женеве собственный офис.

За праздничным рождественским ужином (Катрин подумала, что повариха готовила это пиршество несколько недель, никак не меньше) Фиалка взахлеб рассказывала о своей увлекательной жизни. Она явно воображала себя новоиспеченным криминалистом вроде Филипа Марлоу и всячески давала понять, что прекрасно осведомлена о самых сокровенных тайнах преступного мира.

– После пожара мне звонят из фирмы «Химмельбрау и Штрик», умоляют спасти обгоревшую картотеку, где хранятся данные всех клиентов. Представляете, тридцать лет юридической практики – и все прахом! Я беру свой сундучок с волшебными зельями, сажусь за работу, и что вы думаете? – Фиалка сделала эффектную паузу, чтобы распалить любопытство слушателей. – Один из обугленных документов свидетельствует, что бывший служащий адвокатской фирмы, уволившийся в прошлом году, несколько лет подряд обкрадывал своих патронов. А затем выясняется, что он и устроил поджог, желая замести следы. Полиция меня совсем замучила! – торжествующе закончила Фиалка.

– Моя дочь обожает всяческие авантюры, – поджала губы принцесса. – Не знаю, в кого она такая уродилась.

– Еще как знаешь, – в тон ей ответила Фиалка. – Во-первых, во мне присутствуют твои гены, а во-вторых, сыграло свою роль воспитание в школе мадам Шарден. Кстати, учти, Катрин, что пансион, в который ты поступаешь, – заведение весьма специфическое.

Она театрально закатила глаза.

Катрин заметила, что отец встревоженно взглянул на принцессу.

– Да не слушайте вы ее, – рассмеялась Матильда. – Мадам Шарден – образец педагогической строгости.

– Тогда ладно. Ведь эта дама воспитала нашу чудесную Фиалку.

Жакоб кинул на дочь принцессы любящий взгляд: само присутствие Фиалки, казалось, переполняло его радостью.

В любом случае в пансионе Катрин будет лучше, чем дома. Да и от опасно привлекательного Томаса Закса ее следует держать подальше. Мадам Шарден позаботится о том, чтобы Катрин не слишком осаждали посетители.

– Возможно, мадам Шарден и можно назвать образцом педагогической строгости, – вставила Фиалка, – плюс к тому она еще и непревзойденный знаток латинских спряжений и тригонометрии. Но ее воспитанницы – дело совсем другое, – загадочно добавила она.

Что представляли собой воспитанницы мадам Шарден, Катрин выяснила чуть позже. Первое впечатление от пансиона было не из приятных. Поначалу все выглядело замечательно – чудесный горный пейзаж, трехэтажное кирпичное здание с часовней и пристройками, находившееся на полпути между Женевой и замком принцессы. Все здесь дышало пасторальным спокойствием.

Однако когда Катрин оказалась наедине с крупной неулыбчивой особой, настроение у нее быстро испортилось. Директриса сунула новой ученице два листка: на одном схема пансиона, на которой комната Катрин была помечена крестом; на другом – длинный список правил поведения на четырех языках – французском, немецком, итальянском и английском. Школа насквозь пропахла запахом мыла и дезинфекции. В главном здании было жарко натоплено, но во флигеле, где находилась комната Катрин, оказалось весьма прохладно.

Пьер, шофер принцессы, поставил багаж Катрин посреди комнаты, ободряюще улыбнулся и попрощался. Сказал, что заедет через три недели, когда у Катрин будет выходной. Девочкам позволялось принимать посетителей и отлучаться лишь один раз в три недели. В остальное время пансионат представлял собой замкнутый мир.

У мадам Шарден были очень строгие представления о воспитании. Она считала, что девочки нуждаются в ежедневных физических нагрузках. Поэтому в семь утра воспитанницы должны были делать бегом три круга вокруг школы. От этой обязанности их избавлял лишь особенно обильный снегопад. Кроме того, после обеда ежедневно отводилось время для занятий физкультурой. Рацион питания был строго ограничен, сладости и вовсе находились под запретом.

Следующим по важности после физкультуры предметом считалось моральное воспитание; далее по убывающей следовали ботаника, языки и пластические науки. Мадам Шарден была протестанткой и находилась под сильным влиянием идей Руссо, причем особое впечатление на нее произвели воззрения Жан-Жака на проблемы воспитания. Считалось, что сначала должны следовать естественные науки, и вбивать их в головы учениц следует с неукоснительной строгостью.

Прочитав свод школьных правил, Катрин затосковала. Отведенная ей комната производила гнетущее впечатление спартанской простотой обстановки: три кровати, три тумбочки, один письменный стол и никаких признаков того, что здесь обитают живые люди. Катрин, которая, за исключением недели, проведенной у Томаса Закса, никогда не отлучалась из родительского дома, с ужасом думала о том, что ей отныне предстоит существовать под гнетом суровых правил мадам Шарден. Если бы не страх перед матерью, забыть о котором было невозможно, Катрин, наверное, расплакалась бы от тоски по дому. Но если о семейном очаге она вспоминала без ностальгии, то об Антонии и свободных нравах своей нью-йоркской школы вздохнула не раз. Там, в Америке, считалось, что учитель – друг ученика…

– А вот и новенькая.

Катрин обернулась и увидела высокую стройную девочку со светлыми волосами. За ней в комнату вошла еще одна – меньше ростом и круглее. Первая протянула руку:

– Я – Порция Гэйтскелл, а это – Мари-Элен Бомон, – сказала она по-французски, но с английским акцентом. – Не обращай внимание на чушь, которую понаписали в инструкции. Директриса обожает пугать новеньких.

Обе девочки засмеялись, и Катрин тоже робко улыбнулась.

– Вот твоя кровать, вот твоя тумбочка. – Порция показала на место возле стены. – Можешь распаковать вещи прямо сейчас. Или, если хочешь, мы сначала покажем тебе школу. «Ваш долг, девочки, позаботиться о том, чтобы новые ученицы чувствовали себя здесь как дома», – внезапно произнесла Порция назидательным тоном директрисы, и Мари-Элен весело захихикала.

– Порция отлично умеет передразнивать мадам Шарден, – сообщила она тихим бархатным голосом. – На, попробуй. Сразу почувствуешь себя как дома.

Мари-Элен открыла дверцы шкафа, порылась в глубоких карманах зимнего пальто и достала оттуда коробочку трюфелей.

К концу вечера, после того как Катрин поужинала за общим столом в просторной столовой, выслушала торжественную речь директрисы по поводу начала нового семестра, а затем, после отбоя, поболтала со своими новыми подругами, у нее сложилось твердое убеждение, что в пансионе ей будет жить куда лучше, чем дома.

Шли недели, и единственное, что расстраивало девочку – так это то, что ее подруги успели повидать на своем веку гораздо больше, чем она. Правда, Мари-Элен была на год старше, а Порция – на целых два, но дело ведь не в возрасте. Обе соседки Катрин были гораздо опытнее ее и при первой же возможности бесшабашно нарушали школьные правила. В этих выходках чувствовался и вызов, и детская любовь к озорству, и страсть к таинственности и заговорам, неизбежно возникающая, когда подростки живут в вынужденном отрыве от внешнего мира.

Если бы родители узнали, чем занимаются в швейцарском пансионе их девочки, первой реакцией был бы ужас. Впрочем, вероятно, немного поразмыслив, наиболее разумные из взрослых пришли бы к выводу, что эти маленькие заговоры и эскапады как нельзя лучше готовят девочек к будущей светской жизни. Отец Порции был послом, и девочка успела пожить в Нигерии, Китае и Вашингтоне. Она прекрасно знала, что такое секреты и интриги. Мари-Элен была дочерью богатого французского промышленника, и каждое лето проводила в каких-нибудь экзотических местах, дававших богатую почву для работы воображения.

Воспитанницы пансиона являли собой целую Организацию Объединенных Наций в миниатюре – так сказать, ООН знатности и богатства. Когда разговоры заходили о выгодных замужествах, скандальных разводах, тонкостях высокой моды и непредсказуемости мужчин, Катрин чувствовала себя полной невеждой. Поражало ее и то, с какой изобретательностью девочки плели сложнейшие интриги, желая нанести удар по ненавистной преподавательнице или не понравившейся им соученице. Не менее хитроумные планы составлялись, когда нужно было просто на несколько часов улизнуть со школьной территории на волю. Катрин часто вспоминала прощальные слова Томаса и думала, что она, пожалуй, и в самом деле слишком невинна.

На первых порах она почти не открывала рта и больше слушала, а затем, лежа вечером в постели, размышляла об услышанном. Она писала Антонии длинные письма, в которых пересказывала подруге увиденное и услышанное – причем такими словами, которые были бы понятны девочке из Нью-Йорка. Еще Катрин писала брату, однако так до конца и не простила ему предательство. Письма родителям были короче и выдержаны в нарочито жизнерадостном тоне. Информации о жизни в пансионе в этих посланиях почти не было.

Но самые многословные депеши Катрин посылала Томасу Заксу, и он отвечал ей столь же пространно. Их переписка стала для девочки своего рода вторым образованием. Она читала книги, которые рекомендовал Томас, а потом делилась с ним впечатлениями от прочитанного. В результате обитатели «Человеческой комедии» Бальзака стали для Катрин близкими знакомыми, каждый из которых олицетворял какое-нибудь из качеств – корысть, честолюбие, любовь, предательство. Литература давала девочке знание жизни, которого она еще не могла иметь по молодости лет. Остроумные, язвительные письма Томаса стали неотъемлемым атрибутом внутреннего диалога, разворачивавшегося в душе Катрин. Иной раз с ее губ срывались такие слова и фразы, что учителя и подруги не верили собственным ушам.

В июне, когда на горных лугах распустились неяркие альпийские цветы, Катрин почувствовала, что окончательно освоилась со школьной жизнью. Ей почти перестали сниться кошмары о доме и матери. Девочка жила в настоящем времени, всецело увлеченная ежедневной рутиной и мелкими нарушениями этой рутины. Лишь когда другие девочки начинали разговаривать о своих родителях, иной раз проявляя в суждениях безжалостность, столь свойственную переходному возрасту, Катрин приходила в смятение и умолкала. Она не могла заставить себя говорить об обстоятельствах, послуживших причиной ее поступления в пансион мадам Шарден. Катрин предпочитала даже не думать на эту тему.

С принцессой она по-прежнему держалась робко. Эта женщина вызывала у нее такое восхищение, что преодолеть барьер было непросто. Но Катрин научилась доверять Матильде так, как не доверяла никому из женщин. В ее французском стали появляться обороты и высказывания, почерпнутые из лексикона принцессы. Катрин этим гордилась.