Текст книги "Память и желание. Книга 2"

Автор книги: Лайза Аппиньянези

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Катрин хотелось совсем немногого – читать, рисовать, а главное – добиться того, чтобы отец вел себя с ней так же, как с Матильдой, то есть был весел, беззаботен, остроумен, счастлив.

Шли недели, месяцы. У Катрин возник план. Она переделает квартиру заново, превратит ее в настоящий дом, куда смогут приходить друзья, где будет так же шумно и весело, как в замке у принцессы. Катрин отнеслась к этой затее с присущей ей обстоятельностью: накупила журналов по дизайну, часами гуляла по магазинам, выбирая ткани и обои. Она хотела сама сделать эскизы интерьера, все до конца продумать, а уже потом обрадовать Жакоба.

Катрин обратилась за помощью к Томасу. Теперь они встречались часто, каждую неделю. Вместе ужинали, ходили по театрам, по картинным галереям. Именно Томас во время этих продолжительных прогулок показал своей питомице Нью-Йорк во всем его архитектурном великолепии, научил разбираться в стилях и деталях орнамента.

Однажды, когда они ужинали вдвоем в «Русской чайной», Катрин с энтузиазмом рассказала Томасу о своем плане.

– Вы прямо как Жаклин Кеннеди, – улыбнулся он. – Больше всего заняты обустройством резиденции.

В его словах ей послышался скрытый упрек.

– А что в этом плохого? – ощетинилась она.

– Ну-ну, Шаци, не стоит так быстро обижаться. – Он погладил ее по руке.

Томас мог бы объяснить своей юной подруге, что ему не нравится в этой затее. В середине двадцатого столетия идея домашнего очага приобрела очертания культа. Дом превратился в оазис частной жизни, огороженной от безумствующих толп; там, под сенью родного крова, должны царить покой и добродетель. Над этим раем царит ангел женственности, утешающий мужчин после тягот и невзгод, с которыми они сталкиваются в житейском море.

Томас мог бы объяснить Катрин, что в Соединенных Штатах легенда об идеальном доме и идеальной хозяйке прославляется сотнями журналов и рекламных проспектов, пестуется торговцами, производителями, всевозможными посредниками. Вся эта публика обрела замечательную сторонницу в лице первой леди страны. Жаклин Кеннеди, самый очаровательный из всех ангелов домашнего очага, воцарилась под крышей благоустроенного и наисвятейшего из всех американских домов.

Томас полагал, что Катрин тоже стала жертвой всеобщего безумия. Правда, с некоторым различием. Девочка увлеклась домоустройством не ради супруга, а ради отца.

Но Томас оставил скептицизм при себе, а вслух сказал лишь:

– Прекрасная идея, Шаци. Я, разумеется, с удовольствием вам помогу.

К чему портить старческим брюзжанием юный энтузиазм?

Вместе они стали ходить по антикварным магазинам, по выставкам мебели и ткани. Томас подарил ей несколько книг по интерьеру, в том числе по стилю модерн и по венскому дизайну, с которым у него связывались воспоминания молодости.

Катрин оказалась очень способной и старательной ученицей.

Томасу нравилась в ней эта жажда знаний, готовность учиться. Он любил смотреть, как сосредоточенно она наморщивает лоб, как внимательно прислушивается к каждому слову.

Временами Закс, пораженный красотой этого юного создания, даже сбивался с мысли. В Катрин ощущалась какая-то спокойная, природная мудрость и изящество, напоминавшая мадонн Леонардо. Томас увлекся этой девочкой не на шутку.

И в то же время он очень за нее беспокоился. Его тревожила ее одержимость идеей переустройства дома. За этим стояло не только желание сделать отца счастливым, но и явное стремление взять реванш у покойной матери. И еще Томасу не нравилось, что Катрин почти не общается с девушками и юношами – да-да, именно юношами – своего возраста.

Всякий раз, проводив ее до дома, Томас начинал издеваться над самим собой. Старик с притязаниями Пигмалиона! Совсем из ума выжил, решил вдруг создать идеальную женщину. Ни к чему хорошему это не приведет. И все же общество Катрин доставляло ему огромное удовольствие. Чуть ли не впервые Томас наслаждался общением с существом противоположного пола, не получая никакого сексуального удовлетворения. Ни разу он не позволил себе даже намекнуть на секс – если, конечно, не считать их первой встречи. Вспоминая об эпизоде в автомобиле, Томас не мог удержаться от смеха. Теперь же он и вовсе превратился в старого идиота, в папашу, не чаящего души в собственном чаде. И поэтому, расставаясь с Катрин, он нередко искал утешения в объятиях других женщин. Происходило это очень просто: Томас брал маленький черный блокнот, выбирал телефонный номер, а позже расплачивался за удовольствие. Несмотря на возраст, Закс был еще полон жизненной энергии.

Катрин ни о чем не догадывалась. Она знала лишь, что может рассчитывать на Томаса. Он был один из немногих островков надежности в ее зыбкой вселенной. Катрин не задумывалась об этом, но в ее ментальной географии мир был устроен так: в центре она и ее отец; чуть поодаль – Томас и Лео; еще на некотором расстоянии – принцесса, Фиалка и Порция, с которой она продолжала переписываться. Что касается Антонии, то подруга постепенно удалялась все дальше и дальше на периферию.

В конце мая Катрин посвятила в свой план Жакоба, показала ему три альбома, сплошь заполненных эскизами.

Они сидели напротив друг друга за ужином. Катрин, как обычно, накрыла стол белоснежной скатертью, поставила канделябры и свежие цветы.

– Папочка, – начала она, – по-моему, настало время привести квартиру в порядок. Смотри, что я придумала.

Ее глаза сияли от возбуждения, она горделиво показывала отцу свои рисунки.

– Все это чудесно, Кэт, – сказал Жакоб, медленно переворачивая страницы.

По эскизам он мог представить, какой дочь хотела бы видеть их новую жизнь. Эта жизнь была наполнена друзьями, праздниками, гостями. Катрин мечтала вовлечь его в этот водоворот, хотя прежняя жизнь еще не была как следует похоронена. Катрин намеревалась изгнать Сильви из своего сердца – вместо того, чтобы разобраться в собственных чувствах и мыслях. Жакоб не решался омрачить радость дочери, но его тревожили истинные мотивы, толкнувшие ее на этот путь. Необходимо было, чтобы Катрин научилась разбираться в смысле своих желаний и действий.

– Превосходно, – негромко сказал Жакоб. – Ты прекрасно поработала. – Он взглянул на дочь. – Мы обязательно все это сделаем. Пригласим декораторов и возьмемся за работу.

Катрин просияла, вскочила со стула и поцеловала его.

– Непременно, – повторил Жакоб, подождав, пока она вновь сядет. – Выгоним Сильви из нашей жизни. Изыди, сатана. – Он произнес это нарочито небрежным тоном. Потом добавил: – Ведь на самом деле все сводится именно к этому, не правда ли?

Катрин сникла, отвела глаза. Одно упоминание имя Сильви наполнило ее яростью, которая тут же сменилась чувством вины. Внутри у девушки все сжалось. Зачем папа вновь заговорил о Сильви? Неужели нельзя оставить ее в покое?

– Нет, дело вовсе не в этом, – упрямо прошептала она. – Просто я считаю, что было бы неплохо изменить интерьер. Эта квартира просто ужасна!

Она с вызовом взглянула ему в глаза.

Жакоб улыбнулся:

– Ну, с этим я готов согласиться. Последний эксперимент Сильви в области дизайна показался мне не слишком удачным. – Он отхлебнул вина. – Но я хотел бы, чтобы ты осознавала мотивацию своих поступков. Только пойми меня правильно. Если ты хочешь изгнать из своей жизни Сильви, в этом нет ничего ужасного. Человек не может и не должен жить воспоминаниями.

– Сейчас последует какое-то «но».

– Но я хочу, чтобы ты поняла, от чего отказываешься и что хочешь изгнать. Я хочу, чтобы ты разобралась в своих отношениях с матерью, чтобы ты узнала о ней побольше.

Катрин нетерпеливо скрипнула стулом.

– Я знаю про нее достаточно.

– Неужели?

Жакоб пересел на бархатный диван, в свое время купленный женой, и попросил Катрин сесть рядом.

– Знаешь ли ты, что до войны, когда Сильви еще не была больна, она любила праздники, вечеринки – все то, о чем ты сегодня мечтаешь. Каждый день она садилась к пианино и пела. Все вокруг ее просто обожали.

Катрин нервно провела рукой по волосам.

– Папочка, я не хочу об этом ничего знать. Я не хочу о ней даже думать!

Жакоб обнял дочь за плечи – девочка выросла, стала почти взрослой женщиной. Он улыбнулся.

– Оскар Уальд как-то сказал: «Сначала дети любят своих родителей, потом осуждают их и почти никогда не прощают». Я не хочу, чтобы ты прощала Сильви. Но, по-моему, необходимо, чтобы, осуждая ее, ты имела на руках больше фактов. Это нужно тебе самой.

Катрин взорвалась:

– Я ненавидела ее! Ты это знаешь. Я не хочу больше о ней слышать. Ни от тебя, ни от Лео. Неужели я здесь ничего не значу? Вы оба никогда меня не любили.

– Это полная чушь, Кэт, и ты это знаешь. – Глаза Жакоба вспыхнули огнем. – Но ты не понимаешь, каким человеком была Сильви и почему я так предан ее памяти. Например, ты не знаешь, что во время войны она спасла мне жизнь.

Катрин заколебалась, по-прежнему сердито глядя на отца. Он всегда брал сторону матери. Даже сейчас, когда той уже нет на свете. Странно охрипшим голосом Катрин сказала:

– А ты не знаешь и не понимаешь того, что Сильви хотела меня убить.

Всхлипнув, она выбежала из комнаты.

Жакоб остался на месте. Пусть девочка разберется в своих чувствах, хоть это, конечно, причиняет страдания. Бессмысленно жить, питаясь фантазиями, – это лишь осложнит ей дальнейшую жизнь. Катрин должна выделить в своей душе место для Сильви. Та действительно спасла ему жизнь – способом, доступным только ей. В тихой, спокойной Америке этот способ вряд ли снискал бы одобрение.

Лоб Жакоба нахмурился. Ложь, притворство, подделка документов, коварство. Вот как интерпретировала бы Катрин героические поступки Сильви в годы войны. Как сделать, чтобы девочка поняла?

Нужно отвезти ее в Париж. Может быть, там это произойдет естественнее.

А пока они будут путешествовать, план Катрин претворится в жизнь – декораторы возьмутся за работу.

Поездка получилась не слишком удачной.

Париж произвел на Катрин должное впечатление – никогда еще она не видела столь прекрасного города: плавные изгибы Сены, ажурные мосты, элегантные фасады, мокрые от дождя крыши, прозрачное небо, живописные рынки – все это пришлось ей по вкусу. Как и музеи, которые Катрин посещала так старательно, словно Томас Закс находился с ней рядом.

Но при этом Катрин все время с нетерпением ожидала дня, когда можно будет вернуться в Нью-Йорк. Ей хотелось побыстрее взглянуть на отремонтированную квартиру. Кроме того, девушке надоели бесконечные встречи Жакоба с коллегами-психоаналитиками, которые смотрели на мэтра благоговейным взглядом. И еще Катрин боялась, что этот город, полный воспоминаний, подействует на отца слишком сильно. Наверняка каждый камень в Париже напоминал ему о Сильви. Когда Жакоб начинал рассказывать о тех временах, Катрин мысленно отключалась, чтобы не слушать. Она не желала этого знать.

Жакоб прекрасно все понимал, но тем не менее продолжал рассказывать дочери свои истории. При всем желании он не мог бы остановить поток воспоминаний. Париж был его городом, городом Сильви. Булыжные мостовые и бульвары нашептывали ему то, о чем он за долгие годы успел забыть.

На уик-энд в Париж приехала принцесса Матильда. Катрин встретилась с ней совсем ненадолго, потому что в этот день должна была вылететь в Лондон – решила увидеться с Порцией. Увидев отца рядом с принцессой, Катрин уже в который раз поразилась тому, насколько счастливый у них вид, когда они вместе. Почему, выбирая жизненных партнеров, люди не следуют голосу сердца? Девушке очень хотелось спросить Матильду, как вышло, что Жакоб женился не на ней, а на Сильви. Однако задать этот вопрос Катрин не решилась.

Лондон произвел на нее огромное впечатление. Семья Порции жила в особняке возле Риджент-парк. Девочки гуляли по аллеям, рассказывали друг другу о событиях последних месяцев, обсуждали планы на будущее. Порция должна была поступить в Кембридж, учиться там в Ньюнхем-колледже. Она уговаривала Катрин последовать ее примеру, но та колебалась.

– Я не хочу жить так далеко от отца. Он теперь совсем одинок.

Порция хмыкнула:

– Вот в чем коренное различие между мной и тобой. Я-то не могу дождаться, когда можно будет вырваться из-под опеки предков. Целый месяц прожила с ними и уже задыхаюсь.

– Когда моя мать была жива, я чувствовала то же самое, – призналась Катрин. – Но теперь все иначе.

– Ох уж эти матери, – вздохнула Порция. – Но твоя по крайней мере не была занудой. Она обожала все эффектное.

Катрин взглянула на подругу искоса и ничего не сказала.

Вернувшись в Париж, она хотела уже только одного – чтобы путешествие побыстрее закончилось. Последние несколько дней Жакоб и Катрин провели в Нейи, где жила семья тети Николетт. Родственников отца Катрин совсем не знала – лишь в раннем детстве, еще до переезда в Америку, встречалась с ними на похоронах бабушки в Португалии. Все двоюродные братья и сестры, за исключением самого младшего, были уже взрослыми людьми. Дядя давно умер, и семья вернулась во Францию.

Сначала Катрин думала о встрече с родственниками с некоторой опаской, но тетя Николетт сразу же ее очаровала – она очень смешно рассказывала о детских выходках Жакоба. Двоюродные браться и сестры, а также их супруги и шумная свора племянников и племянниц произвели на Катрин самое благоприятное впечатление. Все они отнеслись к своей американской родственнице с искренней симпатией. Катрин решила, что отныне будет поддерживать с ними постоянный контакт.

Ей пришла в голову поразившая ее мысль: впервые она оказалась в настоящей семье. Катрин с завистью наблюдала, как тетя беззлобно переругивается со своим многочисленным потомством, как все вокруг то ссорятся, то мирятся, и все время смеются, обнимаются и целуются.

Надо, чтобы их обновленная нью-йоркская квартира выглядела точно так же. Катрин в голову пришла блестящая мысль. Лео, закончив учиться, должен вернуться в Нью-Йорк и работать в госпитале, проходя ординатуру по тропической медицине. Вот было бы здорово, если бы он переехал к ним. Эта идея нравилась Катрин все больше и больше. Они прекрасно заживут втроем.

Но Лео, когда сестра изложила ему свою идею, тут же ее отверг.

Брат, стройный, светловолосый молодой мужчина, с бледным от бессонных ночных дежурств лицом и порывистыми жестами, посмотрел на Катрин как на полоумную:

– Ты хочешь, чтобы я сюда переехал? По-моему, ты спятила.

Они сидели втроем в кабинете Жакоба.

– Да я у вас тут концы откину, – воскликнул Лео. – Вы оба похожи на персонажей из какого-нибудь допотопного европейского фильма. – Он жестом обвел комнату. – Книги, картины, снова книги, снова картины. Здесь невозможно жить. Нет уж, Кэт, уволь.

Катрин побледнела, а Жакоб улыбнулся.

– И вот что я тебе еще скажу, Кэт, – не мог остановиться Лео. – Ты какая-то неживая. Мордашка у тебя вполне ничего, но слишком уж ты скучная. Нельзя раньше времени превращаться в старую деву. Ты только посмотри на себя – блузочка, юбочка. Держу пари, что у тебя в гардеробе не сыщется пары джинсов. Зачем они тебе? Ты живешь в средние века. Но учти, детка, у нас тут Америка. Поняла? Америка, а не Европа.

– Неправда, у меня есть джинсы, – огрызнулась Катрин.

Лео сменил гнев на милость:

– Ну так надень их. Мы немедленно отправимся веселиться.

Он вопросительно взглянул на Жакоба, и тот кивнул.

– Давай собирайся.

Катрин, охваченная нервным волнением, убежала к себе в комнату. Жакоб усмехнулся. Что ж, по крайней мере хоть один из его детей стал настоящим американцем. Ничего плохого в этом нет. Жакоб гордился своим сыном все больше и больше – в особенности тем, что Лео решил работать врачом в самых неблагополучных регионах планеты. А что касается критических замечаний, то Катрин они только на пользу.

Лео отвез сестру в Гринич-виллидж. От дома до этого богемного района было совсем недалеко, но девочке показалось, что она пересекла некую невидимую магическую черту и оказалась совсем в другой стране. По узким улочкам бродили толпы молодежи: длинноволосые девушки в обтягивающих водолазках, парни в вязаных свитерах. Повсюду кафе, бары, клубы, откуда неслась громкая музыка, завывал саксофон, доносились взрывы хохота, шум голосов.

Они вошли в один из клубов. В полумраке сквозь клубы табачного дыма можно было разглядеть лишь маленькие столики и пятна вместо лиц. На крошечной сцене негр играл на пианино – бесстрастное лицо, диковинная шляпа, толстые пальцы без всякого усилия скользят по клавишам. Лился богатый, игривый, синкопированный звук. Катрин села к столику, заинтересованно глядя по сторонам. Она никогда еще не бывала в джазовом клубе, никогда не слышала об исполнителе по имени Телониус Манк. Катрин взглянула на Лео. Он слушал музыку, полузакрыв глаза и слегка покачиваясь. Все прочие, казалось, тоже были погружены в музыкальный транс.

В антракте к столику подошел здоровенный светловолосый парень в черной кожаной куртке и хлопнул Лео по плечу.

– Здорово, старик, как делишки? – Он взглянул на Катрин с любопытством и неодобрением. – Что это за птичка?

Катрин была удивлена – парень говорил низким, неторопливым голосом с явным британским акцентом, совсем как у Порции. Однако владелец голоса явно пытался произносить слова на американский манер.

– Это моя сестренка, – ответил Лео.

– Ну да? Шикарная у тебя сестренка.

Светловолосый белозубо улыбнулся, вытащил откуда-то стул, поставил его к столику спинкой вперед и уселся. Положив подбородок на кулаки, он внимательно осмотрел Катрин.

– Здорово, сестренка. Меня зовут Тед. Тед Мерсер.

– Вы англичанин, да? – спросила Катрин.

– Как это ты догадалась? – Парень засмеялся. – А я-то думал, что меня уже невозможно отличить от американца. Все уговариваю твоего братца, чтобы он давал мне уроки местного наречия.

Лео не слушал своего приятеля. Он нервно озирался по сторонам, явно кого-то высматривал. Потом вдруг вскочил, замахал рукой. К столику подошла стройная молодая женщина в черных обтягивающих брюках и черной же водолазке. Пепельная челка обрезана по самые брови. Женщина чмокнула Лео в губы и прошептала:

– Я уж думала, ты сегодня не придешь.

– Я пытался позвонить тебе, Клаудиа. Но не мог дозвониться.

– Я не могу здесь долго оставаться. У меня встреча с Питом.

Лео схватил ее за руку.

– Значит, завтра?

– Еще не знаю. Позвони.

Клаудиа высвободила руку, улыбнулась Теду и, махнув рукой, удалилась.

Лео насупился.

– Крутая бабенка, – заметил Тед.

– Что ты в этом понимаешь? – огрызнулся Лео.

Потом, вдруг вспомнив о Катрин, смущенно посмотрел на сестру:

– Пойдем куда-нибудь еще?

– Как хочешь, – тихо ответила та. – Решай сам.

– Не надо лажи, – вмешался Тед. – Кайф только начался. – Он скорчил гримасу, обернувшись к Катрин. – Ну, как мой американский?

– Вопрос не по адресу, – мрачно буркнул Лео.

Уже по дороге домой Катрин вдруг поняла, почему ей так не понравилась женщина из клуба. Клаудиа была поразительно похожа на Сильви! Судя по фотографиям, в молодости Сильви выглядела точно так же. От этого открытия настроение у Катрин испортилось.

В течение последующих месяцев Лео помог сестре открыть новую Америку. Он часто вывозил ее на Манхэттен – иногда с Клаудией, иногда с Тедом или другими приятелями. Катрин побывала во всех знаменитых джаз-клубах и кабаре: «Файв-спот», «Виллидж-Вангард», «Премис». Она слушала популярных комиков, посещала поэтические вечера. Остроумные, ядовитые монологи Ленни Брюса, буквально нашпигованные непристойными выражениями и еврейскими словечками, поначалу шокировали ее, а потом буквально заворожили – выступления Ленни наносили мощный удар по лицемерию и ханжеству. Катрин заслушивалась выступлениями поэтов, которые вели фронтальную атаку на косную, чопорную Америку. Больше всего ей нравились певучие стихи Аллена Гинсберга. Довольно скоро Катрин научилась одеваться и вести себя так, чтобы сходить в Гринич-виллидж за свою. Оказалось, что это совсем нетрудно.

И все же она предпочла бы проводить вечера более спокойно – с отцом или с Томасом.

К началу декабря ремонт квартиры был завершен. Как следует осмотрев просторную гостиную, стены которой были покрыты розовым шелком, а мебель состояла из невысоких кушеток и старинных стульев резного дерева, Катрин осталась совершенно удовлетворена. Она так и видела чудесную новую жизнь, которая будет бить ключом под этими сводами. Ноги тонули в толстых коврах, покрытых современным абстрактным узором. Катрин смотрела на широкий обеденный стол и представляла себе, какие блестящие беседы будут за ним вестись. Гости наверняка оценят великолепные стулья работы Макинтоша, специально поставленные у дверей. Да, эта комната станет основой нового дома.

Жакоб вполне разделял восторги дочери, думая, что, возможно, его опасения были чрезмерны.

Отец и дочь решили устроить новогодний прием – в честь наступающего 1963 года и в честь обновления квартиры. Со смешанным чувством вины и торжества Катрин думала, что это будет первый в ее жизни год без Сильви.

И вот наступило тридцать первое декабря 1962 года. Жакоб, Катрин и Лео ждали гостей в просторном салоне, уставленном букетами цветов и освещенном мягким светом. Катрин нарядилась в молочно-белое шелковое платье – простое, но элегантное. Ей казалось, что этот наряд как нельзя лучше соответствует общему настроению комнаты. Катрин смотрелась в нем женственно и в то же время целомудренно. Жакоб был в отлично скроенном смокинге, из-под седеющей шевелюры сияли большие темные глаза. Даже Лео ради такого торжественного случая облачился в костюм, хоть это далось ему и нелегко.

Появились первые гости. Сначала, как обычно, прибыли коллеги Жакоба Жардина – психоаналитики: доктор Гросс с супругой, доктор Элленберг с супругой, бородатый и сутулый доктор Эванс, по привычке пощекотавший Катрин под подбородком и тут же захихикавший, очень довольный своей выходкой. Следующую гостью Катрин видела впервые. Это была высокая блондинка в синем платье с глубоким вырезом – на обнаженной шее посверкивал большой драгоценный камень. Жакоб нежно поздоровался с ней за руку и представил детям как доктора Камиллу Бриан. Катрин посмотрела на эту особу с некоторым подозрением, но в это время раздался заразительный смех Фиалки, и хозяйка дома бросилась навстречу новой гостье.

Фиалка, приехавшая в Нью-Йорк ненадолго, сразу наполнила гостиную электричеством. Ее волосы были коротко подстрижены по последней моде, от этого сияющие глаза казались огромными. Фиалка была в мужском шелковом костюме, из украшений – лишь экстравагантная брошка.

– Наша Фиалка снова изменилась, – поддразнил ее Жакоб, глядя на старшую дочь с нежностью и одобрением.

– Очередной маскарад, – прошептала та громко, чтобы все слышали. – Разыгрываю из себя модницу. У нашей красотки Катрин в этом нет ни малейшей необходимости. Ça va, petite? – Она поцеловала Катрин и тут же поправилась. – То есть, я хочу сказать «моя дылда» – ведь ты уже выше меня ростом. А вот и Лео, мой главный любимец.

Лео поцеловал Фиалку в щеку, но тут же забыл обо всем на свете, потому что в дверях появилась Клаудиа.

– Клаудиа! – воскликнул Лео, кинулся ей навстречу и крепко сжал молодой женщине руку.

– Я вижу, меня тут вытеснили из сердца Лео, – надула губки Фиалка.

Она и Катрин во все глаза смотрели на Клаудию – на ее чувственные жесты, на вызывающее платье, ярко накрашенные глаза, белоснежную кожу, рассыпавшиеся по плечам золотые волосы.

– Что ж, вкус Лео понятен, – пробормотала Фиалка.

Поймав взгляд Катрин, она заговорщицки улыбнулась. Потом драматическим жестом приложила руку ко лбу и обернулась к Жакобу:

– Ой, совсем забыла! Я взяла на себя смелость пригласить моего приятеля Карло. Катрин, ты помнишь Карло Негри? Это тот псих, который прилетел к нам в замок на несколько дней из Рима. Помнишь? Жакоб, ты не возражаешь? Карло скоро прибудет. Он хотел немного отдохнуть и переодеться, прежде чем появится здесь.

– Ну конечно, дорогая, – улыбнулся Жакоб.

Катрин показалось, что веселость Фиалки немного наигранна.

Уверив Фиалку, что тоже будет рада новому гостю, Катрин поставила на стол еще один прибор. Гостиная постепенно наполнялась. Хлопали пробки, звенели бокалы, гости закусывали изысканными канапе, смеялись, разговаривали. Появился Томас в элегантном смокинге. Его голубые глаза, как всегда, весело поблескивали. Осмотрев обновленную квартиру, он похвалил Катрин:

– Чудесно, Шаци, просто чудесно. Вы хорошо поработали. Сегодня вы похожи на застенчивую невесту. Это что, намек? Вы хотите познакомить меня с вашим женихом?

Катрин вспыхнула, ее холодные глаза гневно заблестели.

– Неужели вы вырядились в белое платье, не имея в виду ничего такого? – шутливо спросил Томас. – Ладно, оставлю вас на минутку – пойду поздравлю Жакоба. Всего лишь с окончанием ремонта. – Томас усмехнулся. – Но сразу после этого вернусь к вам. У меня для вас небольшой подарок.

Стоило ему выйти, как в дверях тут же возник Карло Негри. Катрин не видела его больше года, но вновь была поражена магнетизмом черных глаз, изящной небрежностью жестов и игривой галантностью.

– La bellisima Katerina, – прошептал Карло. – Единственная женщина, ради которой я, кажется, готов оторваться от игорного стола.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

Катрин была парализована этим взглядом, чувствовала, что не в силах вырваться из магического гипноза. Ощущение было одновременно приятным и тревожным.

– А, господин Негри, рад снова вас видеть, – пришел ей на помощь вернувшийся Томас Закс. – Я как раз собирался подарить Катрин несколько запоздавший подарок на день рождения.

– Ради Бога, – пожал плечами Карло.

Томас осторожно положил на столик какой-то предмет, завернутый в синий бархат. Поощряемая жестом Закса, Катрин медленно развернула ткань. В гостиной воцарилась тишина – гости пытались угадать, что это такое. Все хором ахнули, когда из-под бархата появился мраморный овал.

– Скульптура Бранкузи! – воскликнул Жакоб. – Томас, это уж слишком.

В его голосе звучала гневная нотка. С этим нужно что-то делать, думал Жакоб. Нельзя допустить, чтобы этот человек до такой степени подчинял Катрин своему влиянию. И в то же время противиться Томасу было трудно. Жакоб не мог ни в чем его упрекнуть. К тому же он не хотел сам подталкивать Катрин к мыслям, которых у нее, возможно, пока еще нет.

– Это уж слишком! – повторила Катрин, но ее рука сама потянулась к холодному гладкому камню.

Слепые, но всевидящие глаза взирали на мир с каменного лика.

– Это переходит все границы!

– Я знаю, что это слишком, – рассмеялся Томас. – Но очень уж хотелось.

– Какая красота! Просто чудо! – Она крепко пожала ему руку. – Спасибо.

– Для того чтобы доставить вам удовольствие, Шаци, я готов пожертвовать не только работой Бранкузи, но и чем-нибудь более существенным, – тихо сказал Томас.

– Я смотрю, положение мисс Целомудрие-63 имеет свои выгоды, – раздался сзади ехидный голос.

Все обернулись.

– Нас еще не познакомили, – сказала Клаудиа, протягивая Томасу руку.

– Пока еще нет, – поклонился тот.

Лео вспыхнул, схватил Клаудию за руку:

– Кажется, пора к столу.

– Не обращай на нее внимания, – шепнул Карло. – Есть люди, которым в женщинах нравится чистота. – Она вновь почувствовала на себе взгляд его жгучих глаз.

Карло поднял бокал, скривил губы в улыбке:

– За Катрин, мадонну Нью-Йорка.

– Ох уж эти итальянцы со своими мадоннами, – вмешалась Фиалка. – Иногда мне кажется, что Карло был бы счастлив, если бы все женщины чистотой и примитивностью сравнились с яйцом, вроде скульптуры этого вашего Бранкузи.

Взгляды Фиалки и Карло скрестились. Катрин почувствовала себя лишней.

Подали ужин: салат тюрбо с чесночными кротонами, фазан с диким рисом, набор сыров, крем-карамель, коллекционные вина. Звенели бокалы, наполняясь и опорожняясь вновь и вновь. Жакоб произнес шутливый тост в честь Катрин, которой удалось преобразовать этот маленький уголок Манхэттена. Гости оживленно беседовали, Катрин улыбалась. Она ощущала идущее изнутри тепло и думала, что, наверное, именно это ощущение и называют счастьем.

Потом заиграла музыка. Карло взял ее за руку:

– Puis je?

Он умело вел ее в танце, ритмично покачивая упругим, сильным телом. Катрин всецело отдалась наслаждению танца. Карло приподнял ее подбородок, заглянул ей в глаза. Это был опасный взгляд, и Катрин отвернулась. Но рука, лежавшая у нее на пояснице, вновь притянула ее к партнеру.

– Bellissima, – прошептал Карло ей на ухо.

Потом он исчез. Катрин танцевала с друзьями Лео, с Тедом Мерсером, со старым доктором Эвансом, с элегантным Томасом, с веселым, благодушествующим Жакобом, который прошептал ей:

– Спасибо, Кэт.

Потом Катрин пила шампанское под звон часов. Доктор Гросс отсчитывал:

– Пять, четыре, три, два, один.

– С Новым годом!

Голоса и хлопанье пробок. Катрин обнимали, целовали. Она вновь увидела перед собой смуглое лицо Карло. Заметила, что Фиалка не сводит глаз с них обоих. Взгляд у нее был насмешливый, вызывающий.

– Старших сестер нужно пропускать вперед, – сказала она со значением.

Ее слова показались Катрин странными, но момент для вопросов был неподходящим. Еще поцелуи, еще объятия, крики «с Новым годом!». Итак, Новый год без Сильви. Катрин счастливо улыбнулась.

Вскоре после полуночи гости стали расходиться. Фиалка спросила, можно ли ей воспользоваться комнатой Катрин, чтобы освежить косметику.

– Конечно, можно.

Катрин последовала за старшей подругой. Очень хотелось ее кое о чем спросить, но Катрин все не решалась. Она немного побаивалась Фиалку – ее самоуверенности, ее острого язычка. Катрин смотрела в зеркало, как Фиалка подкрашивает губы, подводит глаза.

– Как дела у Матильды? – нерешительно начала она. – Я по ней скучаю.

– Мама энергична, как всегда. Она теперь стала членом комиссии по защите прав человека. Только и говорит, что о пытках в турецких тюрьмах и о русских поэтах, которых заперли в психиатрические лечебницы. – Фиалка усмехнулась. – В общем, Мэт в своем амплуа.

– По-моему, она просто великолепна. – Катрин глубоко вздохнула, посмотрела в зеркало, где отражались лица обеих девушек. – Скажи, Фиалка, Мэт – моя мать? Мне всегда казалось…

Она не договорила.

На выразительном личике Фиалки отразилась целая гамма чувств. Она повернулась к Катрин, положила ей руки на плечи.

– Разве Жакоб тебе ничего не рассказывал? Он ведь обещал… Он обещал теперь рассказать тебе все, потому что Сильви уже нет. – Фиалка нетерпеливо тряхнула головой. – Кэт, Матильда не твоя мать… – Она заколебалась. – Но у нас с тобой общий отец.

– Общий отец? – переспросила Катрин, остолбенев от изумления.

Фиалка кивнула.

– Да, ты моя младшая сестра. – Она взглянула на Катрин с тревогой. – Я знаю об этом с тех пор, как умер Фредерик, муж Мэт. По правде говоря, это открытие меня обрадовало. Фредерик всегда казался мне жутким занудой. А Жакоб – совсем другое дело. – Она рассмеялась и с любопытством взглянула на Катрин. – Разве это не чудесно? Представляешь себе Жакоба и Мэт в качестве любовников? Разумеется, это было много лет назад. Еще до Сильви. – Фиалка отвернулась к зеркалу и сделала вид, что всецело занята своим лицом. – Тайное романтическое приключение, в результате которого я появилась на свет. – Она скорчила гримасу. – Приятно думать, что моя венценосная мамочка хоть раз в жизни сделала нечто предосудительное.