Текст книги "Память и желание. Книга 2"
Автор книги: Лайза Аппиньянези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Поток писем наконец начал иссякать. Остались лишь обычные просьбы о пожертвованиях. Пришло третье письмо, в котором угрожали похищением. Джанджакомо только скрипнул зубами. А немного спустя пришло письмо, не похожее на остальные. Оно было в аккуратном конверте, адрес напечатан на машинке. Внутри оказался листок бумаги, исписанный крупным, размашистым почерком, выцветшая фотография и бархатный мешочек. Алексей не без труда разобрал английские фразы:
«Дорогой мой Алексей!
Когда ты получишь это письмо, тебе уже исполнится двадцать один год. Я посылаю тебе свои самые добрые пожелания и маленький знак любви, которой ты был обделен.
Хочу, чтобы ты узнал, что настоящая твоя мать – я. Сообщая тебе об этом, я делаю себе последний и единственный подарок в этой жизни.
Не пытайся выяснить, как все произошло – никто тебе этого не расскажет, ибо меня уже не будет на свете, и прошлое затеряется в сумерках истории.
Знай лишь, что я очень любила тебя, пусть недолго. Как мне хотелось бы, чтобы я могла дать тебе нечто большее.
Но я поняла, что у тебя все есть, и это меня успокаивает, мой милый сын.
Навек твоя,
Сильви Ковальская».
Алексей перечитал письмо трижды. Ни числа, ни обратного адреса. Все очень таинственно. Он отдал письмо дяде, мельком взглянул на старую фотографию и открыл мешочек. Внутри оказалось красивое кольцо с инициалами С.К.
Алексей недоуменно пожал плечами, глядя на Джанджакомо.
Тот лишь покачал головой:
– Еще одна полоумная. Я могу тебе показать примерно такое же письмецо.
Алексей прочитал:
«Дорогой синьор Джисмонди, вам пишет вдова, находящаяся в самом расцвете лет. У меня есть сын, о котором любая мать может только мечтать. Уверена, что могла бы наставить на путь истинный и вашего отпрыска. Ему явно не хватает материнской ласки и внимания. Почту за честь лично встретиться с вами и обсудить нашу общую проблему…»
Алексей засмеялся.
– Я смотрю, выстраивается целая очередь из мамаш. Но Сильви Ковальская все-таки написала в ином стиле. Интересно… – Он вновь взглянул на старую фотографию. – И потом, у нее польское имя, как у моей матери.
– Твою мать звали Ганка Бурова, и тебе это известно. Она умерла в госпитале под Люблином. Твой отец сам похоронил ее.
Джанджакомо, не отрываясь, смотрел на фотографию. Алексею показалось, что дядя чем-то озадачен.
– Ты что, знал эту женщину?
Джисмонди-старший отрицательно покачал головой.
– Люди бывают так эксцентричны.
– И еще она прислала мне кольцо, очень красивое. Странно. Кто эта женщина?
– Я попытаюсь это выяснить.
Вечером Джанджакомо вернулся домой очень поздно.
– Я говорил с полицией, – сообщил дядя, энергично расхаживая взад-вперед по комнате. – Нет, не перебивай меня. – Он велел Алексею садиться и засмеялся. – Эти самые «фашистские свиньи», которых ты крыл последними словами, заботятся о твоей безопасности. Они считают, что тебе лучше на время уехать из Милана.
– Вот и отлично, я немедленно вернусь в Рим, – обрадовался Алексей.
– Только не в Рим, – нахмурился Джанджакомо. – Твой римский адрес хорошо известен. И потом, я не хочу, чтобы ты снова влезал в эти свои дела.
– Я буду делать то, что считаю нужным, – вспыхнул Алексей.
– Ты будешь делать то, что я тебе говорю. Ведь ты мой сын, – закричал Джанджакомо, жестом велев Алексею замолчать. – Все, ты отправляешься на каникулы, в путешествие. Оно будет продолжаться до тех пор, пока вся эта история не закончится. А когда ты вернешься, мы объявим прессе, что ты поступаешь на работу в концерн.
– Это возмутительно! – разъярился Алексей. – Я должен закончить учебу, я…
– То ты говоришь, что итальянские университеты гроша ломаного не стоят, то вдруг выясняется, что без диплома невозможно жить, – перебил его дядя.
– Дело не в учебе. Я должен жить своей жизнью, должен вернуться в Рим. – Алексей вскочил на ноги и угрожающе сдвинул брови. – Я не собираюсь работать в твоем концерне, не буду капиталистом, не стану якшаться с фашистами!
– Ты мой сын, и ты сделаешь все, как я сказал, – отрезал Джанджакомо.
– Отдай свои миллионы кому-нибудь другому! Женись, роди себе собственного сына.
В комнате наступило молчание. Алексей понял, что зашел слишком далеко. Когда Джанджакомо заговорил, голос его звучал едва слышно.
– Ты слишком много болтаешь о фашистах, Алексей, – медленно начал он. – Разве ты знаешь, что вытворяли настоящие фашисты, чернорубашечники Муссолини? Да будет тебе известно, что при всем желании я не мог бы иметь детей. – Он тяжело опустился в кресло. – Ты мой единственный сын, и другого у меня никогда не будет.
Алексей пробормотал едва слышно.
– Прости, я не знал. – После долгой паузы он добавил: – Я сделаю так, как ты хочешь.
И Алексей отправился в продолжительное путешествие по Сицилии. Там мучившие его образы легли на бумагу, и постепенно из всех этих теней, мыслей и слов стал возникать сценарий.
19
В ночной тишине яхта причалила к берегу. В лунном свете возвышались неровные вершины скал. Благоухали напоенные дневным солнцем растения, их запахи были не в силах заглушить свежий солоноватый запах моря. По каменным ступенькам, ведущим вверх, Катрин и Карло шли, рука об руку, к замку Буонатерра, расположенному на вершине горы Буонатерра на острове Буонатерра. Все так, как надо. Все вокруг только для них одних.
И медовый месяц тоже только для них. Катрин подумала, надо ущипнуть себя за руку. Но ей не хотелось пробуждаться.
Холодные кафельные полы. Бледно-желтые стены. Стол, уставленный майоликой. Устрицы, хрустящий хлеб, шампанское. Глаза Карло. Темные, манящие. Любовно глядящие на ее лицо, плечи, грудь. Молчание. Поцелуй – медленный, предвещающий блаженство.
Спальня – белая, с широкой низкой кроватью посередине. Все в комнате ждало их. Ждала ее шелковая ночная сорочка, желая поскорее принять форму ее тела, ждала кровать с белоснежным благоуханным бельем.
– Mia Katerina. Mia sposa.
Его низкий голос завораживал ее. Его сильные руки сначала нежно, потом все смелее стали ласкать ее тело. Глаза ее заволоклись странной пеленой, она как в тумане видела его голову, плечи, спину, чувствовала запах, исходящий от его волос и лица.
– Я хочу увидеть тебя. Я никогда тебя не видел.
Мягкие пальцы расстегнули пуговицы, освободили ее от кружевного лифчика, провели по всем изгибам ее тела, коснулись сосков, заскользили по шелковистой коже. Слышно было лишь учащенное дыхание обоих. Потом его руки опустились ниже, поцелуи стали смелее. Катрин физически ощущала взгляды Карло на своем напряженно ждущем теле.
Взгляды Карло словно отдаляли ее от него, от самой себя. Но в его глазах Катрин читала желание.
Потом он встал перед ней на колени, обхватил руками ее бедра, его темные волосы слились с ее лоном. Движениями языка он заставил ее вздрогнуть от наслаждения. Катрин вдруг смутилась и оттолкнула от себя его голову.
– Я тоже хочу видеть тебя, – нерешительно произнесла она, коснувшись его рубашки.
Он улыбнулся, быстро и безо всякого стеснения скинул с себя одежду. Катрин сидела на кровати, Карло стоял к ней спиной. У него было мускулистое тело атлета, бронзовая от загара кожа.
– Ну как я тебе? – спросил он и повернулся к ней.
Ее глаза приковались к его поднимающемуся пенису. Карло заметил это и рассмеялся.
– Он напугал тебя? Вообще-то он довольно дружелюбно настроен.
Карло обхватил свой член руками так, словно здоровался с ним. Его темные глаза стали еще темнее, он не отрываясь смотрел на обнаженную Катрин. Потом он лег на нее.
Нет, она совсем не испугана, мимолетно пронеслось в голове Катрин, и она обняла его. Нет, она не испугана, она только хотела бы доставить ему удовольствие. И еще хотела бы избавиться от взгляда, который наблюдал эту сцену со стороны, откуда-то сверху. Нет-нет, она не испугана, просто отстранена от собственного тела – смотрит, как Карло покрывает поцелуями ее грудь и живот, как страстно изгибается она сама, впиваясь ногтями в его спину, слушает срывающиеся с ее губ стоны…
– Carissima, – резко выдохнул он ей в ухо.
И потом медленно, осторожно вошел в нее. Она была готова к этому. И совсем не испугалась. Что могло случиться после того, как прозвучало умиротворяющее «навсегда»? Желание, осененное вечностью.
Она открылась ему навстречу, подняла выше колени. Все тот же отстраненный взгляд сверху наблюдал за движениями его тела. Оно дернулось раз, другой, и вдруг раздался возглас. Возглас изумления.
И вдруг Карло изо всей силы ударил ее по лицу. Потом снова и снова – удары обрушились на Катрин градом. Он хрипло повторял:
– Puta. Ты обманула меня. Putana.
Катрин закричала от боли и изумления.
Дистанция между ней и телом исчезла – жаркой волной обрушилась боль. Среди этой боли и сыпавшихся на нее ударов она почувствовала, как внутри нее что-то содрогнулось, взорвалось, и она снова закричала – но на этот раз от невероятного наслаждения.
Потемневшее лицо Карло выражало крайнюю степень презрения.
– Шлюха.
Слово ударило как хлыстом. Карло выразительно сплюнул и ушел, оставив ее лежать и дрожать от ужаса в этой белой комнате.
Катрин сотрясали беззвучные рыдания. Она ничего не понимала. Что же произошло? Все случилось так внезапно: его восхитительные ласки вдруг непостижимым образом сменились жестокостью, болью, презрением. И странная реакция ее тела. Как унизительно! Катрин свернулась в клубок под простынями и вся отдалась слезам и терзавшему ее горю.
Спустя некоторое время она встала и на негнущихся ногах пошла в ванную. Куда ушел Карло? Ей нужно было поговорить с ним, спросить его. Катрин взглянула в зеркало: синяки на лице. Она встала под душ. Ее передернуло. Почему он назвал ее шлюхой? Что она такого совершила? Он должен вернуться. Он просто не может оставлять ее сейчас одну. Катрин хотелось снова заглянуть в его глаза, полные безграничного восхищения. Она надела новую ночную сорочку, вытянулась на кровати и принялась обреченно ждать.
Катрин не знала, сколько прошло времени, прежде чем он наконец вернулся. В голубой пижаме он молча стоял у кровати – огромный и угрожающий. Ее он словно не замечал. Резким движением он выплеснул что-то на кровать.
– Для слуг. Хотя бы они должны быть удовлетворены.
Голос резкий, преисполненный отвращения.
Катрин увидела, как по простыне расползалось красное пятно.
Прежде чем она успела что-либо произнести, он ушел.
И только тогда Катрин поняла. Из горла вырвался истерический смех. Девственность. Она была не девственницей. Господи, как нелепо! На дворе вторая половина двадцатого века, а мужчина, за которого она вышла замуж, пришел в неистовство оттого, что жена оказалась не девственницей! Какое это имеет значение? Карло никогда не заговаривал об этом. Даже не намекал. Теперь Катрин поняла, что на протяжении всех их отношений он был уверен, что она невинна. Но это же глупо! Полный абсурд. Завтра она все ему объяснит. Объяснит, как это нелепо. В ее жизни не было другого мужчины. Вообще не было мужчин. Завтра они вместе посмеются над сегодняшним недоразумением.
Но где-то в глубине сознания зашевелились мысли, мешавшие поверить в легкость примирения. О священном праве синьора, о праве первой ночи. О «нечистых» женщинах, которых избегали, которых сжигали. О чудесном целомудрии Мадонны – всеобщей матери, искупающей все грехи.
Раздался стук в дверь. Катрин испугалась, не сразу сообразив, что заснула. Сквозь жалюзи светило яркое солнце, образуя решетку на простынях.
– Синьора?
Это пришла служанка. Катрин велела ей войти, но сама юркнула в ванную. Лицо выглядело просто ужасно. Служанка разговаривала с ней через дверь. Сказала, что принесла завтрак и записку от синьора Негри. Он должен был срочно уехать на материк. Вернется к вечеру.
Катрин подождала, пока служанка уйдет, и только тогда вышла.
Итак, Карло сбежал. Она поежилась.
За окном ярко синело море, голубело небо. На столе был сервирован завтрак – белоснежная скатерть, серебряный кофейник. Кровать теперь тоже сверкала белизной. Из груди снова вырвался сдавленный истеричный смешок. Может, эту чертову простынь вывесят теперь над замком как вещественное доказательство ее невинности? Когда-то существовал такой обычай.
Доказательство непорочности молодой жены.
Дрожащими руками Катрин налила себе кофе. Надо собраться с силами. Надо поплавать, позагорать, прогуляться по острову. Это вернет ей силы, подготовит к встрече с Карло.
Постаравшись замазать синяки, Катри надела огромные черные очки, натянула бикини, шорты. Остров был небольшим, не больше трех милей в диаметре. И кругом – одно лишь море до самого горизонта. Неподалеку от пирса, тесно прижавшись друг к другу, стояли домики местных жителей. Катрин миновала домишки, взобралась на гору, прошла вдоль длинного виноградника и расположилась на самой дальней оконечности мыса.
Когда Катрин проснулась, солнце низко стояло над горизонтом. Вглядевшись, она увидела, что яхта мужа уже причалила к острову. Катрин вдруг охватило непреодолимое желание побежать в противоположную от замка сторону. Но там было только море. Она спустилась к обрыву и прыгнула с него вниз – в кристально-чистое море. Какая холодная вода! Катрин плавала до тех пор, пока не начало перехватывать дыхание; потом она снова вскарабкалась на гору – туда, где оставила свои вещи. Раздался легких шорох, и Катрин поняла, что она не одна. Оглядев мыс, она увидела Карло. Взмахнула рукой, позвала его по имени. Он повернулся и зашагал прочь.
Служанка доложила, что ужин готов. Ну наконец-то им удастся поговорить. Катрин в последний раз провела щеткой по волосам, поправила поясок муслинового платья. С синяками бесполезно было что-то делать.
В белоснежном костюме Карло с суровым лицом стоял на увитой виноградом террасе. – А, Катрин. Вот и ты. Надеюсь, ты хорошо провела день?
Карло говорил ровным безжизненным голосом, стараясь не встречаться с ней глазами. Теперь она заметила, что старый слуга, встречавший их накануне, расставляет на столе блюда.
– Да, спасибо, – ответила Катрин, подражая его спокойному тону.
– Ты купалась? – Глаза его метали громы и молнии.
Она кивнула.
– Я думала, ты меня видел.
Карло не ответил, глядя на море.
– Что тебе налить? – вежливо осведомился он.
Ей захотелось положить руку ему на плечо. Заставить его выслушать все до конца. Как он красив и грустен! Катрин вспомнила страстные мгновения их любви, и по ее телу пробежала дрожь.
– Карло. – Ее голос сорвался.
– Вино или джин?
– Вино, – пробормотала она.
– Подай белого вина, Родольфо.
Когда слуга ушел, Карло вообще отвернулся от нее и совершенно перестал разговаривать.
– Карло, – сделала она новую попытку. – Нам нужно поговорить. Прошу тебя.
– Поговорить, Катрин? Слова так легковесны. Они не изменят фактов.
– Фактов. Каких фактов? – возвысила она голос. – Ты ничего не понял.
– Катрин, сейчас едва ли подходящий момент, – строго одернул он. Через мгновение вошел Родольфо, неся на подносе бокалы с охлажденным вином.
Слуги, подумала Катрин. Никаких объяснений в присутствии слуг. Казалось, обед длился целую вечность. Как только они оставались одни, Карло прекращал разговаривать с ней.
Катрин еще раз попыталась заговорить с мужем, когда подали горячее.
– Пожалуйста, Карло, выслушай меня.
Он невидящим взглядом окинул ее лицо, обнаженные плечи, грудь.
– Позже, Катрин.
Но «позже» не наступило. Он не пришел к ней ночью. И на вторую ночь тоже. И на третью. Хотя утром третьего дня он вошел очень рано, разбудив ее. Потом, не говоря ни слова, скомкал простыни со своей стороны кровати, примял подушку.
Ее снова начал душить смех.
– Только не говори мне, будто слуги что-то подозревают, – проговорила она.
Он никак не отреагировал и вышел за дверь.
Днем он всегда отсутствовал. А за ужином каждый раз повторялось одно и то же, только напряженность возрастала и ледяная вежливость Карло замораживала Катрин. Ей начало казаться, что иного тона между ними и быть не может. Пресловутый медовый месяц должен был продолжаться три недели. Потом молодожены намеревались отправиться на яхте в плавание вдоль побережья. Но Катрин поняла, что три недели ей не продержаться.
В воскресенье Катрин собрала все свое мужество и, когда в доме погасли огни, пошла разыскивать комнату Карло. Она вошла без стука. Карло сидел в кресле и читал газету, на полу стояла наполовину пустая бутылка виски.
– Что ты здесь делаешь? – Он угрожающе поднял на нее глаза.
– Я… я не могу уснуть.
Катрин трясло, она стояла, обхватив плечи руками. Она не продумала, как вести себя, и теперь, оказавшись лицом к лицу с мужем, не знала, с чего начать.
– Не можешь уснуть? – Голос Карло был полон сарказма. – Не можешь уснуть. Может, тебе необходимо чуточку мужского гормона в качестве снотворного? Так? А единственный, кто здесь может тебе помочь, – это я?
Свирепое выражение его глаз испугало ее.
– Все совсем не так, Карло. Ты не понимаешь.
– Не понимаю? – Он схватил Катрин за руки и тряхнул так, что волосы упали ей на лицо. Она почувствовала резкий запах виски. – Не понимаю, что женился на лгунье? На паршивой девчонке, заставившей меня поверить, что она чиста и невинна? – Его пальцы сжимали ей руки мертвой хваткой. – Которая год не подпускала меня к себе, в то время как развлекалась с другими? А потом обманом склонила меня к браку? К священному таинству брака? – Он наотмашь ударил ее по лицу.
Из глаз Катрин брызнули слезы.
– Нет, Карло, нет. Все совсем не так.
Но сила его ненависти парализовала Катрин, превратила в беспомощного, безгласного ребенка. Нужных слов не находилось. Она повернулась и открыла дверь. Он втащил ее обратно, резко дернул за подбородок, так что ее глаза оказались прямо напротив его, источающих ярость.
– Зачем ты это сделала? Из-за денег? – Он буквально выплюнул ей это в лицо. – Чтобы заполучить богатства семьи Буонатерра? Да? Как шлюха. Из-за денег.
– Я любила тебя, Карло, – тихо произнесла она; слезы текли не переставая.
– Любовь? – Слово, казалось, впитало в себя всю его злобу. – Со шлюхами любви не бывает. Только вот это. – Он швырнул ее на кровать и быстро стащил с себя брюки. – И именно за этим ты и пришла. – Сдвинув брови, он сорвал с нее трусики и грубо вонзился в нее. Он мял руками ее груди, тяжело дышал в ухо и с ненавистью приговаривал в такт толчкам: – Лгунья, лгунья, подлая лгунья.
Неожиданно для себя, невзирая на слезы, Катрин задвигалась в одном с ним ритме. После того как все было кончено, Карло взглянул на нее так, словно перед ним валялись выброшенные морем на берег отбросы, и стремительно вышел из комнаты.
Катрин зарыдала. Она чувствовала себя грязной, оскверненной, униженной – никогда раньше она не осознавала смысла этих слов. И брошенной. Он даже не поцеловал ее. Никакой нежности, никаких ласк. И все же ее тело откликнулось – да еще как.
На следующий день она не вышла из своей комнаты. Сказала служанке, что заболела. Что, в общем, было не так далеко от истины. Она сидела, уставившись в окно, и думала: как хорошо было бы сейчас поговорить с кем-нибудь, пойти к кому-нибудь. Катрин находилась в плену. В плену той волшебной сказки, которую отчасти сама и придумала. Теперь сказка стала зловещей. Катрин с горькой усмешкой вспомнила пожелание Порции – жить долго и счастливо. Но она не смогла бы рассказать подруге обо всем этом. Слишком унизительно. Та бы не поняла.
Служанка принесла завтрак, обед, заботливо спросила о самочувствии. Катрин решила и на следующий день оставаться в комнате. Она не смогла бы взглянуть в глаза Карло. Катрин видела, что его яхта отчалила, потом вернулась. Ах, если бы только можно было уплыть отсюда на какой-нибудь рыбацкой лодчонке и никогда не возвращаться!
Он зашел к ней в комнату после ужина, как раз когда она раздумывала о побеге.
– Мне доложили, что ты больна, – сказал он. Карло казался усталым, взгляд был потухшим. – Позвать доктора?
Катрин помотала головой. Собралась с силами и заговорила:
– Карло, я хочу уехать. Уехать отсюда.
Он посмотрел на нее, как на умалишенную. Потом прошелся несколько раз взад-вперед по комнате, словно тоже был узником в тюремной камере.
– Ах, моя маленькая Катрин, – наконец сказал он. – Достаточно того, что мой стыд известен мне одному. Не будем сообщать о нем всему свету. Муж и жена всегда проводят медовый месяц. Его продолжительность объявлена. Мы не можем ничего изменить.
– Я сойду с ума, – тихо произнесла она.
– Сумасшествие так просто не наступает, – возразил он. На его лице появилось насмешливое выражение, которого она давно уже не видела – еще с лондонской поры. Катрин решила попытать счастья.
– Карло, ты сам не веришь тому, что говоришь обо мне. Был всего лишь один мужчина. Давным-давно. Это не имело никакого значения, – выпалила она.
– Не имело значения. Давным-давно. – Он саркастически рассмеялся. – Вот видишь, ты рассуждаешь как шлюха.
Он снова подловил ее. Они говорили на разных языках, существовали в разных системах ценностей.
– Почему я все это выслушиваю? Не верю ни одному слову. – Он взял ее за руку, пробежал пальцами по голому плечу, коснулся губ. Она задрожала. – Вот видишь, тебе это слишком уж нравится. Ты прямо сгораешь от желания. Так не ведут себя пай-девочки, так не ведут себя примерные жены. – Он выплюнул ей в лицо: – Так ведут себя шлюхи!
– Только с тобой, Карло. Мне нравится это только с тобой.
– Всех шлюх учат так говорить.
И опять он поймал ее на слове. Она для него не человек, не личность. Для него может существовать только жена или шлюха, девственница или проститутка.
– Хочешь, я снова докажу, что ты шлюха?
Неожиданно он схватил ее за руку. Грубо сорвал ночную рубашку, и Катрин оказалсь перед ним совершенно голая. Жестокие пальцы поиграли с ее телом, покрутили соски. Глаза Карло при этом оставались ледяными. Она старалась сдерживаться, но его свирепые беспощадные губы не останавливались. Катрин начала задыхаться.
– Вот видишь? – раздался безжалостный смех. Он выключил свет и швырнул ее на кровать.
Этой ночью он занимался с ней любовью. Однако, вспоминая прошлое, Катрин понимала: то, что они делали, не имело ничего общего с романтическим словом «любовь». Просто ее тело изгибалось, принимая множество самых разнообразных поз. Каждый раз, когда подступал оргазм, торжествующий голос шептал в ухо: «Проститутка, шлюха, шлюха», и потом внутри Катрин взрывалась горячая волна.
Он ушел от нее на рассвете.
Катрин так и не уснула. Она лежала в ванной и разглядывла свое тело – тело шлюхи. Услышав, что дом начал просыпаться, она оделась. Бикини, сарафан, широкополая соломенная шляпа. Катрин спустилась на террасу и стала пить кофе, поджидая, когда Карло выйдет из дому.
Около девяти он начал спускаться к причалу. Катрин поспешила за ним.
– Я поеду с тобой, – заявила она.
Изумленно воззрившись на нее, он буркнул:
– Как хочешь.
Катрин расположилась на палубе, подставив лицо свежим морским брызгам. Она глядела на удалявшийся остров, и в душе ее все ликовало. Карло с ней не разговаривал, он стоял у штурвала и беззвучно насвистывал. Катрин узнала это его сосредоточенное состояние. Как за рулем автомобиля.
И тут в ней шевельнулся легкий проблеск надежды. Тот, прежний Карло не исчез бесследно. Может быть, может быть, он увидит, что она такая же, как раньше, такая, какая она есть?
Они причалили к берегу в живописной бухте Поццуоли. Он предложил выпить в кафе на пляже. Катрин чувствовала себя так, словно только что очнулась от страшного кошмара, словно ужаса последних дней не было вовсе. Она несмело коснулась его руки. Но он отпрянул, нахмурился. В кафе он был вежлив, предупредителен, понимая, что все глаза устремлены на них. Потом он ушел, сказав, что в четыре часа они должны встретиться на пляже. Катрин смотрела, как ленивыми широкими шагами от нее уходит этот высокий красивый мужчина, который теперь зовется ее мужем. Она подумала: вот бы сесть в автобус и сбежать. Представила, что возвращается в Лондон, к друзьям. В Нью-Йорк, к Жакобу. Казалось, что они живут на другой планете.
Катрин прогулялась, зашла в Храм Меркурия, в древние римские бани, съела сладкую булочку. Потом спустилась на пляж, искупалась и растянулась на песке. Мужчины липли к ней, как мухи на мед. Она словно бы источала для них особый запах секса. Один, наиболее назойливый, уселся рядом с ней и затрещал без остановки. Она тут же села и несколько раз повторила ему, что предпочла бы остаться одна. Тут соизволил вернуться Карло.
– Оденься, – отрывисто бросил он и кинул ей платье. Взял жену за руку и чуть не волоком потащил к яхте. Глаза его метали молнии, но он ничего не сказал ни на яхте, ни за ужином.
Но потом, поздно ночью, он пришел в ее комнату.
– Итак, теперь понятно, почему ты захотела поехать со мной. Одного недостаточно для такой женщины, как ты, верно? Тебе нужно много мужчин.
Она почувствовала его возбуждение и внезапно с невероятной отчетливостью поняла: нет никакого смысла спорить.
– Зачем платить шлюхам, если у меня здесь уже есть одна?
Он схватил ее за плечи и надавил, заставив ее упасть на колени.
– Вот, – он ткнул набухшим членом ей в лицо. Катрин осторожно взяла его в руки, удивляясь про себя, почему вдруг Карло тяжело и часто задышал. Он обхватил ее руки своими и стал тереть, все быстрее и быстрее. Глаза его почти вылезали из орбит. Он насильно раздвинул ей губы. Она чуть не задохнулась. Но Карло заставил ее возобновить движения. Туда-сюда, туда-сюда, потом он издал громкий стон и все кончилось.
Катрин заплакала.
И тут он поцеловал ее – почти с нежностью. Почти примирительно, словно ничего унизительного не произошло.
– Только наполовину шлюха, – пробормотал он. Уложил ее на кровать и стал гладить ее тело. Катрин снова задрожала. Он укрыл ее одеялом. – Спи спокойно, – проговорил он. А потом склонился к ее уху: – Мы научим работать твой язычок.
Их жизнь вошла в ритм. Когда они встречались днем, Карло был безупречно вежлив, открывал перед ней дверь, пододвигал кресло, предлагал выпить. Но никогда в этом не было истинного чувства – одна видимость. Ночью он приходил к ней (обычно в полной темноте), и они исполняли ставший привычным ритуал – ритуал, заканчивавшийся криком «шлюха!» в момент его наивысшего наслаждения. Катрин испытывала одновременно унижение, боль и экстаз, и эти ощущения стали для нее неотделимы друг от друга.
И еще она чувствовала, что угодила в ловушку. Это была ловушка пагубного пристрастия, и хотя Катрин задумывалась о побеге, она понимала, что уже никуда не денется. И она догадывалась, что примерно то же самое происходит с ним.
С каждым днем ее депрессия становилась все сильнее. Вот уже три недели они не покидали остров. Карло как-то небрежно заметил, что будет лучше, если остаток лета они проведут здесь. Она понимала, что спорить бесполезно. Катрин теперь сама не знала, чего хочет.
Ее начали посещать странные сны-видения, причем как ночью, так и днем. В них она всегда была ребенком. Ребенком, не умеющим говорить. Немой, лишенной дара слова. Ее никто не понимал. Никто не слушал. Ее только наказывали. Наказывали за грехи, которых она не совершала. Били ее по щекам. Называли разными именами: лгунья, лгунья, обманщица, шлюха.
Эти сны пугали Катрин.
Наконец настало время возвращаться в Рим. Они перехали в старое палаццо, расположенное недалеко от Капитолия. Огромный дом был поделен на две части. Парадные скульптуры стояли вдоль широкой, богато украшенной лестницы. Но их этаж был только отремонтирован и чисто вымыт. Мебели минимум.
– Я подумал, еще тогда – до свадьбы, что тебе захочется самой украсить наше жилище, – пробормотал Карло, после того как служанка распаковала их вещи и удалилась.
Но силы Катрин были на исходе. Бесконечная вереница визитов, родственников, гостей, постоянные поездки в поместье Буонатерра для того, чтобы графиня могла повидаться с единственным и горячо любимым сыном и со своей невесткой. Катрин просто тонула во всем этом.
Она отправилась навестить Марию Новону.
– Ты прекрасно выглядишь, Катрин. Должно быть, ты очень счастлива с Карло.
Катрин взглянула в зеркало в золоченой раме, висевшее над камином, и увидела себя как бы со стороны. Действительно, подумала она с упавшим сердцем. Она выглядела великолепно: бронзовое лицо, блестящие волосы, глаза, излучавшие какое-то новое выражение, которого она не смогла понять. Тело снова предавало ее.
Она попрощалась и ушла, еще более взволнованная и расстроенная, чем прежде.
За исключением совместных визитов и приемов гостей мужа никогда не было рядом. Он не говорил ей, куда идет. Они ни разу не съездили в ночной клуб. Уже не совершали тех чудесных поездок и прогулок, которые так нравились ей во времена его ухаживания. Он даже перестал приходить к ней каждую ночь. Катрин ужасно страдала от этого. Мучилась, как наркоман без наркотика. И потому чувствовала себя еще более униженной. Наркотик не имел над Карло той же власти, что над ней.
Но кое в чем она уже начала разбираться.
Однажды она вошла к нему в комнату, когда он одевался. Карло с особой тщательностью и не торопясь завязывал перед зеркалом галстук.
Она плюхнулась в кресло.
– Я хочу вернуться в Америку, – резко заявила она.
Муж холодно взглянул на нее:
– Ты скучаешь по отцу. Хочешь его навестить?
– Нет… да, – запнулась она. – Я хочу избавиться от всего этого. – Она резко махнула рукой.
– Избавиться? От этого? – Он недоуменно посмотрел на нее, потом до него дошло. Карло злобно расхохотался. – Миа Катерина, у нас здесь нет разводов. – Он смерил ее с ног до головы презрительным медленным взглядом. – Здесь наши ошибки живут с нами.
Давно подступавшие слезы брызнули у нее из глаз.
– Значит, ты согласен, что это ошибка, – тихо сказала она.
Он коснулся ее лица, словно вдруг очнулся.
– Ступай, надень вечернее платье. Сегодняшний вечер я проведу с тобой.
Он повез ее на Виа Венето, где при их появлении засверкали фотовспышки. Они посидели там, выпили дайкири, потом поехали в джаз-куб, потанцевали. Но все уже не так, как прежде, подумала Катрин. Глаза Карло блуждали по залу, он разглядывал, как крутят бедрами другие женщины, как развеваются другие, не ее, юбки. Потом, дома, он занимался с ней любовью, но небрежно, как бы по обязанности.
И тогда она очень ясно вдруг осознала, что они никогда не будут спать ночью в одной кровати.
Ее отвратительные сны приходили к ней каждую ночь. Сильви появлялась в них все чаще и каким-то неуловимым образом превращалась в Карло. Странное существо наказывало, било ее. Это мучило Катрин. Она целые дни проводила в постели. Хотелось позвонить отцу, попросить его приехать в Рим. Помочь. Но остатки гордости останавливали ее. «Здесь наши ошибки живут с нами» – так, кажется, сказал ей Карло.
