Текст книги "Память и желание. Книга 2"

Автор книги: Лайза Аппиньянези

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Ваша жена полька. Я тоже родился в Польше. Насколько я понимаю, именно этим обстоятельством был вызван ее визит ко мне.

– Очень может быть. – Жакоб откинулся на спинку кресла. – Она провела у себя на родине ранее детство, и еще один раз наведывалась туда вскоре после окончания войны. – Он откашлялся. – Но детство, как учит моя профессия, – самая важная пора в формировании личности. Поэтому Сильви всегда испытывала необычайный интерес ко всему польскому. – Он замолчал, увидев, с каким выражением лица Алексей рассматривал рисунки. – Правда, в этих работах что-то есть?

Алексей молча кивнул, боясь, что у него сорвется голос. Среди рисунков с персонажами фантастического бестиария он внезапно наткнулся на собственный портрет: мальчик рядом с кинопроектором и экраном. Скоро ему попался еще один набросок: тот же самый мальчик, со всех сторон окруженный скорпионами, единорогами, фениксами и русалками. Но больше всего Алексея потряс рисунок, на котором была изображена комната с больничными койками, человек в военной форме, а внизу два слова: «Макаров» и «Люблин».

Алексей чуть не выронил сигарету. Макаров! Сильви знала его отца! Мысль заработала с лихорадочной быстротой. Может быть, дядя? Нет, от дяди Сильви не могла узнать эту фамилию, Джанджакомо никому и никогда не рассказывал о прошлом своего приемного сына. Значит, Сильви Ковальская знала его отца. Кроме того, она была в Люблине, где Алексей родился. Воображение моментально создало легко угадываемый сюжет, контуры романтической истории. В руках у Алексея, можно сказать, оказались неопровержимые доказательства правдоподобия этой версии. Но что с ними делать?

– Эти рисунки вселяют в душу тревогу, не правда ли? – послышался откуда-то издалека голос Жакоба.

– Да, вы правы, – кивнул Алексей.

Он закрыл папку и внимательно посмотрел на хозяина. Можно ли спросить этого любезного господина с такими добрыми глазами о любовной связи между его покойной женой и человеком, которого звали Иван Макаров? Нет, это невозможно. Алексей вообразил себя на месте Жакоба, представил чувство горечи, гнева, обиды.

– Да, эти рисунки впечатляют, – медленно произнес он вслух. – Может быть, когда-нибудь в будущем вы позволите мне взглянуть на них вновь. А сейчас, с вашего позволения, я пойду – и так я отнял у вас слишком много времени. – Он поднялся. – Большое вам спасибо.

– Не стоит благодарности, мистер Джисмонди. Я всегда рад услужить другу моей дочери, – улыбнулся Жакоб. – Надеюсь, мы еще увидимся в Бостоне. Если вы любите искусство, коллекция Томаса Закса вас заинтересует.

Алексей поклонился.

Дом Томаса Закса был переполнен людьми, жизнью, весельем. Хлопали пробки шампанского, звучали возбужденные голоса. Здесь собрались все – бостонская элита: богачи из фешенебельных кварталов Бакс-каунти (этих сразу можно было узнать по громких голосам и ослепительному сиянию бриллиантов), представители городских властей, снисходительно-скучающие художники, надменные журналисты и художественные критики, которым предстояло описать выдающиеся события в своих статьях. Успех, полный успех, думала Катрин, пробираясь через толпу из приемной в бывший кабинет, из кабинета – в библиотеку. Она улыбалась, здоровалась со знакомыми, принимала поздравления. Некоторые гости – главным образом студенты и школьники, которых она тоже пригласила, – не только глазели по сторонам, но – о чудо! – даже рассматривали картины. Катрин подумала, что Томас был бы доволен. Она очень устала, но находилась в приподнятом настроении.

Не было лишь одного человека, которого она хотела увидеть больше всех. От этого ее радостная улыбка постепенно блекла. Алексей Джисмонди не приехал. Светская болтовня, многочисленные поцелуи и рукопожатия не давали ей расслабиться, но разочарование с каждой минутой все нарастало.

К девяти вечера бутылки шампанского и комнаты особняка понемногу опустели. Гостей осталось совсем немного. Уставшая от поздравлений Катрин бродила по комнатам в поисках Жакоба и Натали. Они оказались в кабинете. А рядом с ними стоял Алексей – высокий, стройный, внимательно слушающий Жакоба. У Катрин учащенно забилось сердце.

– Мамочка, смотри, кто приехал! – закричала Натали. – Это Алексей. Я хотела познакомить его с дедушкой, а они, оказывается, и так знакомы. Дедушка пригласил его поужинать с нами.

Голосок Натали звучал торжествующе.

Вот и отлично, подумала Катрин. Все устроилось само собой. Она погладила дочку по плечу:

– Вот и отлично, детка.

Натали искоса взглянула на мать:

– Ты не расстроишься, если Алексей с нами поужинает?

– Нет. С какой стати? Наоборот, я очень рада.

Катрин обняла отца, пожала Алексею руку.

– Очень хорошо, что ты приехал, – тихо сказала она, вновь околдованная магнетической силой, исходившей от этого смуглого лица, в котором ощущалась некая тайна. Внезапно Катрин почувствовала, как тесно облегает ее тело новый элегантный костюм.

– Да, Кэт, я пригласил мистера Джисмонди отужинать с нами. Оказывается, он интересуется не только творчеством Мишеля Сен-Лу, но и психоанализом, – усмехнулся Жакоб. – Это вряд ли понравится моей дочери, мистер Джисмонди. Если бы вы побеседовали с ней на эту тему, вы бы сразу поняли, что она терпеть не может психоанализ. Спорить с ней по этому поводу бесполезно.

– Дедушка, мама никогда не спорит. Она просто смотрит неодобрительно, – ясным голоском вставила Натали.

Катрин покраснела:

– Ну вот, Алексей, они выложили тебе сразу все наши семейный секреты. Таков уж обычай в нью-йоркских семьях.

Алексею показалось, что цвет ее серо-голубых глаз омывает и очищает ему душу.

– Полагаю, что мне известны еще не все ваши секреты.

– Не было бы секретов, сидел бы я без работы, – засмеялся Жакоб.

– О каких это секретах вы тут говорите? – подошла к ним Нора Харпер.

– О самых что ни на есть неприличных, – шутливо ответил Жакоб.

Катрин с подозрением наблюдала, как ее подруга и Алексей жмут друг другу руки. Оказывается, Нора тоже была приглашена на ужин. Она немедленно монополизировала Алексея, стала расспрашивать, что он думает о коллекции Закса. Катрин растерялась, почувствовала себя неопытной девочкой. Она совершенно не представляла, как вести себя в подобной ситуации. Но, когда ее глаза встретились с глазами Алексея, она прочла в них явное и несомненное желание. В ней немедленно шевельнулось ответное чувство. Незримое пламя вспыхнуло, объединив их обоих. И происходило это в присутствии ее отца, ее дочери!

К тому времени, когда вся компания добралась до ресторана морской кухни, расположенного в одном из старейших кварталов Бостона, Жакоб Жардин мысленно пересмотрел свое отношение к Алексею Джисмонди. Пожалуй, этот долговязый молодой человек ему нравился. Да и Катрин он подошел бы. Хорошо воспитан, откровенен в суждениях, а кроме того, чем-то неуловимо похож на Катрин. Мощный заряд энергии, сдерживаемый стальной волей.

Жакоб посмотрел на свою дочь. Катрин сегодня была не такой, как обычно; от нее буквально исходило сияние. Открытие картинной галереи явно пошло ей на пользу. Может быть, теперь она переменится. Не исключено также, что дело не в галерее, а в этом молодом человеке. Жакоб покосился на Алексея. Надо будет поскорее оставить их наедине.

Несмотря на сопротивление Жакоба, главной темой разговоров за столом был психоанализ. За ассорти из устриц обсуждался Фрейд и роль отца в семье. Когда подали омаров, беседа переключилась на Мелани Клейн и примат материнства. Шоколадный мусс сопровождался спором о Лакане, о теории языка и символической сферы. В конце концов Натали не выдержала:

– Я не понимаю, о чем вы все тут разговариваете, но, по-моему, папа – это всегда важно, хоть мама думает, что мамы куда важнее. А дедушка не умолкает ни на минуту, и значит, он считает, что важнее всего язык.

Жакоб расхохотался, а Катрин несколько смущенно поправила дочке слегка растрепавшиеся волосы. Но девочка увернулась от ее руки и спросила:

– А что вы думаете, Алексей?

– Не знаю. Я недостаточно стар для таких мудрых разговоров. Или, пожалуй, слишком стар. – Он улыбнулся и взглянул на Катрин. – Во всяком случае, роль твоей матери мне представляется необычайно важной.

У Катрин задрожали руки, и она, извинившись, вышла. Нора последовала за ней.

– Ну и кому же достанется этот расчудесный Алексей – тебе или мне? – спросила она, как только подруги оказались в туалете перед зеркалом.

Катрин изобразила крайнее изумление.

– Мне и в голову подобное не приходило, – процедила она, но тут же, отбросив обычную сдержанность, прошипела: – Надеюсь, что мне.

Нора деланно рассмеялась:

– Я уж не чаяла услышать от тебя эту фразу.

Когда они вернулись к столу, выяснилось, что Алексей собирается уходить.

– К сожалению, я должен вылететь сегодня последним рейсом в Нью-Йорк. Огромное вам спасибо за доставленное удовольствие.

Он пожал руку Жакобу, Натали и Норе, а пальцы Катрин надолго задержал в своей ладони. Прочтя в ее глазах боль и смятение, он шепнул:

– Извини, но я должен уехать. Это очень важно.

Она отвернулась.

– Значит, в Нью-Йорк?

– Да, Катрин, да.

Он стиснул ей руку и грустно улыбнулся.

Не следовало сюда приезжать – все стало еще хуже. Бежать, немедленно скрыться.

Катрин проводила его взглядом, чувствуя, как все внутри тает от истомы.

Следующим вечером она уже была в Нью-Йорке. Уложила Натали в постель, побродила по дому, не зная, чем себя занять. Все валилось из рук. Что с ней происходит? Она взяла трубку, уже готовая позвонить Алексею в отель. Нет, невозможно! Нельзя так навязываться. Невероятно, до чего изменилась ее жизнь за какие-то две недели. Просто сумасшествие какое-то. Очевидно, все дело в том, что энергия, ранее расходовавшаяся на устройство галереи Томаса Закса, теперь не находит выхода. Ну конечно, именно этим все и объясняется, подумала Катрин.

Нет, ничего этим не объясняется, поправила себя она. А поцелуй?

Она легла и попыталась уснуть. Она и сама не знала, было посетившее ее видение сном или мыслью: Катрин увидела длинный извилистый туннель, едва освещаемый тусклым светом. Огромная, мощная Сильви схватила дочь и затолкнула ее в эту узкую щель. Дышать в туннеле было трудно, ноги вязли в грязи, одежда цеплялась за лианы. Проход делался все у́же, а сама Катрин все больше и больше. Конец туннеля был уже близок и там сиял свет, в котором исчезали все тени. Оставалось совсем чуть-чуть. Протолкнуться, протиснуться…

Катрин очнулась обессиленная, но улыбающаяся.

Когда она выходила из душа, в дверь позвонили. Рассыльный принес огромный букет цветов. Внутри у Катрин все запело. Алексей! Букет мог быть только от него.

Она зарылась лицом в весенние цветы и тихонечко запела. Значит, все в порядке. Сегодня они обязательно увидятся. Катрин прижала букет к сердцу, потом развернула бумагу. На пол упала маленькая коробочка и записка.

Первым делом Катрин прочла записку. Она была на итальянском. «Mia cara» – так начиналось это короткое письмо. Пальцы Катрин задрожали, глаза быстро пробежали по строчкам. Лицо покрылось мертвенной бледностью.

Он уехал, вернулся в Рим. Разочарование было столь сильным, что его горький привкус начисто заглушил аромат цветов.

А коробочка? Катрин открыла непослушными пальцами бархатную крышечку. Внутри оказалось кольцо. Старинный изумруд в оправе из белого золота. Катрин замерла, похолодела. Не может быть! Кольцо Сильви! Она повернула его и прочла знакомые инициалы: С.К. Кольцо, звякнув, упало на пол. Сколько раз Сильви обвиняла свою маленькую дочь в том, что та украла этот изумруд! Несправедливые наказания, гнев, обида, стыд – все эти чувства всколыхнулись в памяти Катрин.

Она долго смотрела на кольцо.

Откуда оно у Алексея Джисмонди? Зачем он прислал кольцо ей и почему так внезапно уехал?

В записке говорилось: «Постарайся меня понять». Что именно она должна понять?

А ведь он приезжал не просто так, а ради портрета Сильви. Как она могла об этом забыть? Сама Катрин для него ровным счетом ничего не значит – обычное знакомство в чужом городе. А тут еще это кольцо… Катрин вспомнила, что среди драгоценностей, оставшихся после Сильви, этого перстня не было.

Неужели ей так никогда и не выбраться из паутины, которой оплела ее Сильви?

Катрин долго сидела не двигаясь. Думала о матери, об Алексее. Тело ее содрогалось от рыданий.

Потом, охваченная недобрым предчувствием, она схватила телефонную трубку и позвонила в отель.

– Мистер Джисмонди съехал, – жизнерадостным голосом сообщил ей портье.

– Он не оставил адрес? – спросила Катрин с замиранием сердца.

– Минуточку.

Катрин ждала, изо всех сил вцепившись пальцами в трубку.

– Да, мистер Джисмонди вернулся в Рим. – И портье по буквам произнес адрес.

– Спасибо, – слабым голосом ответила Катрин.

Внутри у нее все сжалось. Она с трудом встала, подошла к окну, посмотрела на безмятежную улицу, а затем, резко развернувшись, поднялась в спальню дочери.

– Ну все, солнышко, твоя мечта осуществилась, – с искусственной веселостью объявила она. – Собирай вещи, мы едем в Рим.

Натали смотрела на нее, словно на божьего ангела, спустившегося с небес.

25

Рим. Яркое солнце, лепные фонтаны, узкие переулки, величественные площади, потрескавшиеся фрески. Все здесь дышало стариной, повсюду людские толпы, оживленные лица, гудение автомобильных клаксонов.

Натали пребывала в постоянном возбуждении – трещала без умолку, то и дело бросалась обнимать мать, восторженно сжимала ей руку. Девочка влюбилась в Рим с первого взгляда.

А Катрин никак не могла понять, почему ее так долго пугал этот город.

Они остановились в отеле «Вилла Медичи» на площади Тринита-деи-Монти. Позавтракали в ресторане на крыше, любуясь панорамой города.

Затем Катрин спустилась в номер и, глубоко вздохнув, позвонила графине. Ей пришлось немного подождать, потом в трубке раздался постаревший, но очень знакомый голос. Графиня чуть не задохнулась от счастья. Сказала, что немедленно вышлет шофера.

Катрин поблагодарила, но попросила отложить встречу до завтра. Трубку схватила Натали и стала разговаривать с бабушкой. Сначала она явно стеснялась, потом просияла от удовольствия. Катрин уже сама плохо понимала, почему так долго тянула с этой поездкой.

Следующий звонок был еще труднее. Что она скажет Алексею, да еще в присутствии Натали? Нет, лучше подождать до вечера.

Вдвоем с дочерью они отправились на прогулку – спустились по Испанским ступенькам в лабиринт старинных улочек. Катрин сама не заметила, как они оказались перед ночным клубом, где она в последний раз видела Карло. Непроизвольно передернувшись, она отвернулась и посмотрела на освещенную ярким солнцем улицу. В сияющей витрине отразилось ее лицо. Это была уже не прежняя Катрин, испуганная девочка, страшащаяся собственного желания, не понимающая, в какой роковой зависимости она оказалась от мужчины, пробудившего в ней эти желания. Она тогда боялась и голоса своего тела, и того, что этот голос не будет услышан. Это был кошмарный капкан, в котором жажда любви сливалась с жаждой наказания.

Куда исчезла та, былая Катрин? Когда это произошло? Наверное, не сразу, а постепенно. И последним этапом избавления было решение приехать в Рим, разыскать мужчину, которого Катрин почти не знала, но во что бы то ни стало хотела узнать как можно лучше. И будь что будет.

Катрин смотрела на свое отражение в стекле и думала, что французы сказали бы про нее со свойственной им деликатностью: une femme d'un rerfain age. Да, она уже не юна, но зато достигла полного расцвета. Ее волосы вспыхивали на солнце золотистыми искорками. Линии лица стали тоньше и четче, и от этого глубоко посаженные глаза казались еще крупнее. Женщина в бледно-розовом платье, раздуваемом легким ветерком. Рядом с женщиной – темноглазая девочка. Нет, Катрин десятилетней давности была совсем не такой.

– Здесь я видела твоего отца в последний раз, – сказала она вслух.

– И что он здесь делал?

Катрин засмеялась:

– Развлекался. Играл в рулетку.

Она произнесла эти слова без малейшего затруднения.

– Как он выглядел?

– Был очень возбужден и очень красив. Прямо как ты сейчас. – Помолчав, она добавила: – Он вообще был очень хорош собой.

Натали искоса взглянула на мать.

– Значит, вы были великолепной парой, – с важным видом произнесла она слова, явно вычитанные в каком-нибудь журнале. – Я очень рада, мамочка, что ты приехала со мной сюда.

– Я тоже рада. – Катрин обняла дочь за плечи. – Пойдем посмотрим на дом, где мы жили.

Она привела Натали к дому, находившемуся неподалеку от Капитолия – тому самому дому, где прошли первые пять лет жизни девочки. Катрин рассказывала ей о первых няньках, о прогулках, о том, как Карло возился и играл со своей маленькой дочуркой. Они сидели в кафе на Пьяцца Навона, ели мороженое и разговаривали. Натали заплакала, и Катрин обняла ее. Жакоб мог бы гордиться своей дочерью. Как я могла так долго мучить ребенка, думала она. Ведь я сама так любила своего отца…

В Риме все выглядело иначе – яснее, отчетливее и проще. Воспоминания, окутанные мстительными тенями, утрачивали тут свою зловещую силу.

Вечером Катрин позвонила из гостиницы к Алексею домой. Когда в трубке раздался женский голос, она судорожно сглотнула и, собрав все свое мужество, попросила синьора Джисмонди. Женщина ответила, что хозяина нет в Риме, он вернется через день, а то и через два. Катрин не стала называться – не хотела изводить себя ожиданием звонка, которого может и не последовать.

На следующий день мать и дочь отправились в палаццо Буанатерра, находившийся в 90 километрах от города. Натали ужасно нервничала.

– А что я ей скажу? В жизни не разговаривала с настоящей графиней.

Взволнованно накручивая на палец прядь волос, она жалобно посмотрела на Катрин.

Та рассмеялась:

– Что-то я не заметила, чтобы ты стеснялась разговаривать с принцессой.

– Мама, но Матильда – это совсем другое дело, – укоризненно сказала Натали.

Катрин попробовала ее успокоить – переключить внимание девочки на живописные пейзажи, горы, деревья, цветы, синеву Средиземного моря.

Заодно это помогло и ей самой подавить тревогу. В конце концов чего ей опасаться? Графиня – всего лишь одинокая старая женщина, которая хочет повидаться с единственной внучкой. Она не монстр, не привидение и не тень своего покойного сына. Все это Катрин напридумывала когда-то себе сама.

И она была права. Палаццо выглядел точно так же – обширный дворец в стиле барокко с великолепными фонтанами и садами. Но хозяйка всего этого богатства, окруженная целым сонмом слуг, оказалась обычной сморщенной старушкой, которая, увидев Натали, сразу же залилась слезами.

– Che bella. Bellissima.

Она расцеловала внучку в обе щеки. Катрин тоже удостоилась поцелуя, но старушку интересовала только Натали. С ней графиня говорила на английском, тщательно подбирая каждое слово; в честь девочки была устроена обзорная экскурсия по дворцу; для Натали здесь была приготовлена специальная комната, все заваленная игрушками, куклами и книжками. Казалось, графиня собирала все это для своей внучки год за годом. В саду подавали самое разнообразное мороженое, в траве резвились очаровательные щенки.

Натали вовсю наслаждалась жизнью, а графиня и Катрин наблюдали за ее восторгами.

– Спасибо тебе, что привезла ее, – сказала графиня, чуть наморщив крючковатый породистый нос. – Спасибо.

– Простите, что не сделала этого раньше, – смущенно пробормотала Катрин.

Графиня бросила на нее проницательный взгляд.

– Знаешь, Катрин, я ведь никогда не испытывала иллюзий по поводу того, каким Карло был мужем.

Катрин удивленно приподняла брови. Неужели свекровь обо всем догадывалась?

– Мужчины рода Буонатерра… – продолжила графиня и неопределенно взмахнула рукой. – Как бы тебе сказать… Впрочем, Карло всегда был примерным сыном. И он очень любил Натали. Как бы я хотела, чтобы он увидел ее сейчас. Я до сих пор скорблю о нем. – На глазах у нее выступили слезы. – Я надеюсь, что ты позволишь девочке немного пожить у меня?

Она умоляюще посмотрела на Катрин и, не дав ей времени ответить, окликнула внучку по-английски:

– Натали, иди сюда. Я хочу тебе кое-что показать. Думаю, твоей маме это тоже будет интересно.

Они поднялись по просторной лестнице на второй этаж. Графиня ступала плавно и величественно, постукивая тростью; спину она держала очень прямо.

На втором этаже находилась библиотека, где Катрин доводилось бывать и раньше. Здесь ничего не изменилось: тяжелые фолианты выглядели так, словно их никто не раскрывал сотню лет, из высоких окон открывался умопомрачительный вид на горы и море.

Графиня усадила мать и дочь в кресла и положила на стол четыре альбома в кожаном переплете. В первом оказались старинные фотографии. Медленно переворачивая страницы, графиня рассказывала внучке о ее предках из рода Буонатерра. Она говорила о придворных интригах, о борьбе за власть; девочка слушала затаив дыхание. На душе у Катрин сделалось тревожно – магия истории древней Европы явно действовала на ребенка. Этого-то Катрин и боялась.

Ощутив приступ паники, она уже готова была схватить Натали за руку и броситься бежать. Бежать, скрыться, исчезнуть – как это однажды уже произошло.

Тут Натали вдруг рассмеялась.

– Какой смешной!

Она показала на маленького человечка в военной форме, сидевшего верхом на коне.

Катрин удивленно взглянула на дочь и расслабленно откинулась на спинку кресла. Судя по всему, она недооценивала Натали, недостаточно верила в нее. У девочки вполне сформировался характер, она судит обо всем сама и очень мало похожа на свою мать.

Она – это не я, она совсем другая, мысленно повторяла Катрин.

Во втором альбоме были собраны фотографии Карло. Вот он – маленький мальчик рядом с элегантной молодой графиней. Натали смотрела во все глаза. Катрин тоже затаила дыхание, разглядывая запечатленную в снимках историю жизни своего мужа. Карло на пляже, у него длинные вьющиеся волосы до плеч. Карло верхом на пони. А вот ему уже двенадцать, он в школьной форме и очень похож на Натали.

На следующей странице – и это застало Катрин врасплох – были свадебные фотографии. Юная сияющая невеста в сказочном платье с улыбкой смотрит в объектив. Рядом – Карло, темноволосый красавец. Его рука у нее на плече. А вот они кружатся в танце, на его губах играет ироническая улыбка.

– Великолепная пара, – прошептала Натали.

– О да! – охотно подхватила графиня. – Самая красивая пара на свете.

Она улыбнулась невестке.

Катрин отвела глаза, но тут же вновь стала рассматривать фотографии. Матильда, Лео, Порция, Жакоб. Крошечная Натали на руках у отца. Хохочущий Карло подбрасывает дочку в воздух – это ее первый день рождения. Настоящая семейная идиллия.

Фотографии так обманчивы, думала Катрин.

И все же они говорили о многом – о том, что она совсем забыла. Роковой финал окрасил всю предшествующую историю в мрачные краски.

Зато Натали воспринимала эту историю совсем иначе.

– А почему у нас нет этих фотографий? – сварливо спросила она.

– Мы обязательно сделаем себе копии, деточка, – успокоила ее Катрин.

– Обещаешь?

Катрин кивнула.

Натали просияла довольной улыбкой.

Ночевать они остались в палаццо.

На следующий день после завтрака Катрин повела дочку в маленькую часовню – прогуляться.

– Сфотографируй меня здесь, – попросила Натали, протягивая матери фотоаппарат.

Катрин щелкнула затвором, улыбнулась.

– Ты рада, что мы сюда приехали?

Девочка кивнула.

– Знаешь, графиня попросила меня остаться здесь на несколько дней, а то и на неделю. Говорит, что мы съездим к морю.

Она смотрела на мать вопросительно.

Катрин глубоко вздохнула.

– А ты хочешь остаться?

– Не знаю, – нерешительно ответила Натали, по-прежнему глядя на мать.

– Если хочешь – оставайся.

Катрин попыталась улыбнуться, и это получилось у нее неплохо.

– Ну ладно, на несколько дней. Познакомлюсь с ней поближе. Она такая забавная старушка.

Катрин засмеялась:

– Твоя бабушка будет в восторге.

– А ты останешься?

– Пожалуй, нет. У меня в Риме кое-какие дела. Нужно походить по галереям, осмотреться. Я заеду за тобой, как только тебе тут надоест.

Натали хитро прищурилась:

– И наверняка ты увидишься с сеньором Джисмонди.

Катрин вспыхнула:

– Очень может быть.

– Замечательная идея, – хихикнула Натали.

– Ну, если ты меня благословляешь… – лукаво произнесла Катрин.

Вернувшись в Рим, она немедленно позвонила Алексею. Тот же женский голос ответил, что синьора Джисмонди дома нет. Он придет вечером, около девяти.

Катрин повесила трубку. До вечера оставалось много времени. Она приняла душ, надела платье с элегантным черно-белым узором, короткий пиджак. Ее одолевало нетерпение. Нужно увидеться с ним как можно скорее, увидеться и все выяснить. Что именно выяснить, она и сама не знала. Пусть объяснит все толком – и про себя, и про кольцо.

Она посетила несколько галерей: в палаццо Барберини, где выставлены картины Липпи и Рафаэля идти было уже поздно, поэтому она отправилась к Капитолию, погуляла по площади, чувствуя себя обычной туристкой. Хотя, пожалуй, не совсем – римские достопримечательности были ей хорошо знакомы, но она как бы видела их иными глазами. Она долго блуждала по лабиринту кривых улочек, вышла на Пьяцца Навона, посидела в кафе над Фонтаном Четырех Рек. Церковные колокола отзвонили восемь раз. Пора возвращаться в отель, снова звонить Алексею.

Она вышла на улицу, рассеянно посмотрела на табличку с названием. Оно показалось ей знакомым. Кто же живет на этой улице?

И вдруг Катрин вспомнила, что где-то неподалеку живет Алексей. Она оказалась здесь совершенно случайно. Возникло неловкое чувство, словно она пришла сюда шпионить. А в следующую минуту Катрин увидела его. Алексей выходил из красной спортивной машины. На нем были светлые брюки, синяя рубашка; темные волосы растрепаны, и он характерным жестом отбросил их назад. Катрин показалось, что она издалека видит синий огонь его глаз.

Она непроизвольно нырнула в ближайшую подворотню. Нельзя, чтобы он увидел ее вот так, неожиданно. Еще подумает, что она его выслеживала.

За рулем красного автомобиля сидела женщина. Катрин разглядела длинные волосы, красную помаду на губах. Алексей помахал женщине рукой, и машина отъехала.

Катрин вылезла из своего укрытия, когда Алексей уже скрылся в подъезде. Учащенно дыша, она зашла в первый попавшийся бар, заказала коктейль, но не допила его – испугалась, что он опять куда-нибудь выйдет, и набрала номер телефона.

Алексей взволнованно расхаживал по комнате. Катрин Жардин здесь, в Риме! Через несколько минут она войдет в его квартиру. Все последнее время он думал только об этой женщине, и вот она явилась к нему. Что он может ей сказать?

В последний день-два он пришел к выводу, что следствие, которое он затеял в связи с Сильви Ковальской, – полная чушь и ерунда. По сути дела, он пытается искусственно воссоздать прошлое, тем самым заполнив вакуум настоящего. Романтическое бегство в тайну, окутывавшую его рождение, – не более чем уловка сознания, не желающего смотреть в глаза реальности.

Он клюнул на соблазнительный сюжет, на сходство глаз, на польское имя, на загадочное письмо. Но тут распахнулась новая дверь, и в мир фантазии вторглась реальность – таков был излюбленный прием Джисмонди-кинорежиссера. Реальность, которую звали Катрин, перевернула все химеры вверх дном. Она олицетворяла собой жизнь, настоящее, будущее. Никаких привидений, никаких призраков, никаких поисков утраченной матери. Когда-то он сказал в шутку Жакобу Жардину, что его привела в Нью-Йорк «проблема матерей». Но никакой проблемы нет – все эти муки и страдания ни к чему, бесполезно пытаться восстановить пуповину истории.

Все эти дни в Алексее шла внутренняя борьба: желание вело войну с мрачными призраками и постепенно оттеснило их на второй план. Катрин значит для него гораздо больше, чем все эти фантазии, решил он. Ему было стыдно, что он так позорно сбежал из Нью-Йорка, уполз в свою нору, чтобы спокойно все обдумать. Доказательство того, что Сильви Ковальская действительно знала его отца, казалось ему необычайно важным. Теперь же Алексей говорил себе: ну и что такого? Разве это что-нибудь доказывает? Отец никогда не бывал во Франции, а Жакоб сказал, что его жена приезжала в Польшу всего на несколько месяцев. Она просто не успела бы выносить и родить там ребенка. И все, нечего больше ломать над этим голову. Письмо Сильви Ковальской? Не стоит задумываться и о нем – слишком многие могут в результате пострадать. Пусть прошлое хранит свои тайны, есть дела и поважнее.

Сегодня утром Алексей проснулся и решил, что нужно вернуться в Нью-Йорк, к Катрин.

Но Катрин приехала сама.

Он слышал, как Джина открывает входную дверь. Раздались шаги, и в дверях появилась Катрин. Их отделяло друг от друга всего несколько метров. Она была еще прекраснее, чем ему запомнилась. Лицо ее раскраснелось, словно она не шла, а бежала. Катрин была похожа на дикого лесного зверька, зорко озирающегося и принюхивающегося – нет ли опасности.

Алексей взял ее за обе руки.

– Как чудесно, что ты приехала. Какой замечательный сюрприз!

– Я должна была приехать, – прошептала Катрин, ободренная его взглядом.

Да, я правильно сделала, подумала она. Магнетизм, исходивший от него, был слишком силен, и она высвободила руки. Итак, вот как выглядит его жилище. Она осмотрелась по сторонам. Большая, почти пустая комната. Все выдержано в мягких тонах, никаких острых углов, лишь закругленные линии. Диваны серо-голубого оттенка, бледные обои, поблекшие краски недореставрированной фрески, белые пирамидальные лампы. Это комната аскета, мыслителя.

Она опустилась на краешек дивана, взяла предложенный бокал. Алексей сел рядом, почти вплотную. Катрин взглянула на него и быстро отвела глаза. Слова давались ей с трудом.

– Я должна была выяснить, – сказала она. – Должна.

– Что выяснить?

Ее лицо казалось таким испуганным, таким ранимым.

– Выяснить про тебя…

Она робко, неуверенно подняла глаза.

Алексей поцеловал ее. Слова сейчас могли лишь помешать, все испортить. Слишком много было разговоров, они больше не нужны.

Ее губы были мягкими и нежными. Алексей притянул ее к себе, для чего ему пришлось преодолеть легкое сопротивление. Но в следующий миг ее руки скользнули по его волосам, и он ощутил гибкое, податливое тело совсем рядом. Алексей заставил ее взглянуть себе прямо в глаза. Прочел в ее взгляде сумбур и тайну. Как ему хотелось проникнуть в эту тайну, превратить сумбур в неистовство страсти. После стольких лет колебаний и сомнений Алексей впервые знал нечто совершенно ясно и определенно: он хочет эту женщину.

– Пойдем, выясним друг о друге все, – сказал он. В его словах были и просьба, и обещание.

Катрин последовала за Алексеем. Они прошли коридором и оказались в другой комнате, выдержанной в тех же серо-голубых тонах. В сводчатом алькове стояла белая кровать. Ваза с алыми и светло-розовыми тюльпанами. Сознание Катрин, словно во сне, выхватывало из окружающего лишь отдельные детали. Она чувствовала на себе его взгляд – ярко-синие глаза с черными точками зрачков. Эти глаза, казалось, пытались разглядеть нечто в ее душе. В памяти Катрин колыхнулось что-то полузабытое, но тут же исчезло, вытесненное прикосновением его рук и губ. Катрин всецело погрузилась в море ощущений, где явь пересекалась с вымыслом. Теплая волна желания соединила воображение и реальность воедино.