Текст книги "Сверху и снизу"

Автор книги: Лаура Риз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7

За свою жизнь я слишком часто бывала на похоронах близких – когда хоронили Билли, моего отца с матерью, а потом Фрэнни. Все они теперь лежат рядом на кладбище в Дэвисе. Если бы не Ян, я не справилась бы с похоронами Фрэнни. Мы тогда не были любовниками, но в то утро он пришел, чтобы узнать, нужна ли мне помощь. Это было очень кстати. Моя лучшая подруга Мэйзи, которая тоже работает в «Пчеле», предлагала остаться со мной, но я отправила ее восвояси, желая побыть наедине со своим горем. Смерть родителей и Билли я перенесла без чьей-либо помощи и думала, что теперь тоже справлюсь сама. Однако в самый день похорон я сломалась.

Моим пристанищем в Сакраменто тогда был маленький дом вблизи парка Мак-Кинли. Когда в то утро без приглашения явился Ян, я была все еще не одета, а о душевном состоянии и говорить не приходится. Заполнив своим телом дверной проем, Ян заслонил собой утреннее солнце. На нем был черный костюм, волосы тщательно расчесаны, и, несмотря на свой не малый рост, он походил на мальчишку, боявшегося, что сейчас его отошлют обратно.

Пока я одевалась, он ждал в гостиной. Гардероб в спальне был чересчур мал, в половину стены, его белые дверцы раскладывались и складывались, словно мехи аккордеона. Переполненная отчаянием, я вдруг стала бросать на пол свою одежду, а потом перешла к туалетному столику.

И тут на шум прибежал Ян.

– Не знаю, что надеть. – Мне в самом деле никак не удавалось сосредоточиться.

Стараясь утешить, он попытался обнять меня, но я его от толкнула:

– Оставь меня в покое! Я хочу, чтобы ты ушел!

Лицо его исказилось от боли. Сев на мою постель, Ян на чал собирать свитеры, комбинации и лифчики, которые я разбросала по полу.

– Ты не понимаешь, что я чувствую! Она не должна была умереть вот так. – Голос мой дрожал.

Ян встал и робко протянул ко мне руки. Прижав к груди, он принялся гладить меня по голове.

Не издавая ни звука, я стояла, прижавшись к груди мужчины, до этого момента почти мне незнакомого. Своей ладонью, громадной, как у Титана, он ерошил мои волосы, приводя их в еще больший беспорядок.

– Поверь, мне не все равно, что ты чувствуешь. – Он снова провел рукой по моим волосам. – Прошло очень много времени со смерти Черил, но я все еще это переживаю. В тот день, когда ее убили, мы поссорились. Я так на нее злился! – Ян покачал головой. – Одно могу сказать точно: постепенно тебе станет легче.

– Нет! – Я покачала головой. – Легче не будет. Я этого не допущу – до тех пор, пока не узнаю, кто ее убил.

Вдруг Ян резко меня оттолкнул. Я с удивлением посмотрела на него и увидела в его глазах странное выражение – возможно, гнев, но не только.

– Ты ничего не станешь выяснять, – сжав кулаки, сказал он. – Этим займется полиция. Тебе ясно?

Ошеломленная этой вспышкой, я ничего не ответила.

– Ясно? – повысив голос, повторил он.

Я в недоумении отпрянула от него, оскорбленная тем, что он кричит на меня в такую минуту.

Видимо, Ян тут же пожалел о том, что сделал.

– Прости меня, я не хотел тебя сердить. Просто… – Он немного помолчал. – Черил значила для меня слишком много. То, как она умерла, было ужасно. А теперь, в эти дни… – Его голос дрогнул. – Может, я и перестраховщик, но не хочу, что бы с тобой тоже что-либо случилось. Искать убийцу Фрэнни опасно. Теперь ты поняла?

Я кивнула, все еще смущенная его вспышкой. Нужно было собираться, но я не могла сдвинуться с места. Чувство потери нахлынуло на меня с новой силой, и, чтобы не заплакать, я закусила губу.

– Не надо, – твердо сказал Ян. – У тебя идет кровь. – Он вытер мои губы своим носовым платком, и тут произошло чудо – его твердое «Не надо!» прогнало боль, мысли о Фрэнни ушли куда-то далеко. Я уже ничего не чувствовала. Словно кукла, я стояла, оцепенев, перед Яном, а он одевал меня, разговаривая со мной, как с ребенком.

На похоронах Ян все время держал меня за руку. Я была не в себе и не обращала никакого внимания на священника – мне казалось, что если я отпущу руку Яна, то совсем лишусь сил. Странно, но я искала опору именно в нем, а не в своей старой подруге Мэйзи. Мне вспомнилась Черил Мэнсфилд – возможно, именно ее смерть сблизила нас. Кроме Яна, никто из присутствующих по-настоящему не понимал моих чувств – убийство близкого тебе человека переживаешь совсем иначе, чем смерть от болезни или несчастного случая.

Я ожидала, что на церемонию придут всего несколько человек – друзья мои и Фрэнни, однако людей оказалось гораздо больше; многих я прежде вообще никогда не видела. Здесь были мои друзья и коллеги из «Пчелы», соседи и немногочисленные подруги сестры. Но кто же остальные? Продавщицы магазинов, где она делала покупки? Почтальон, который приносил ей газету? Просто любопытные? Или же у Фрэнни в Сакраменто и Дэвисе было множество знакомых, о существовании которых я даже не подозревала? Солидный мужчина в очень дорогом костюме; жмущиеся друг к другу девочки в коричневой школьной форме; чрезвычайно толстая женщина, которой, вероятно, трудно ходить; двое в инвалидных колясках – кто все эти люди? Оттого, что мне не было известно об этой – самой важной – стороне ее жизни, я чувствовала себя обделенной точно так же, как чувствовала себя обделенной из-за самой ее смерти.

После похорон несколько человек из числа ближайших друзей приехали ко мне домой. Я молча сидела на кушетке рядом с Яном, который по-прежнему держал меня за руку. Заботу о еде и напитках взяла на себя Мэйзи. Она на несколько лет старше меня и килограммов на двадцать тяжелее, с толстыми лодыжками и дочерна загоревшей кожей. Принеся нам с Яном еду, Мэйзи похлопала меня по руке и вернулась на кухню.

Сидя в гостиной, собравшиеся тихо перешептывались между собой; время от времени они подходили ко мне и говорили что-либо хорошее о Фрэнни. Я только улыбалась в ответ, не произнося ни слова, и Яну приходилось от моего имени всех благодарить. Если бы я заговорила, то не сдержала бы слез, а слезы я ненавижу.

Мало-помалу я вышла из оцепенения и прислушалась. Все по-прежнему вспоминали о сестре, и мне ужасно захотелось, чтобы эти люди тут же отправились домой. Я вздохнула, но горло перехватило, и вздох вышел похожим на рыдание. Я больше не могла ничего слышать о Фрэнни.

Как будто почувствовав мое желание, Ян тихо сказал:

– Может, прогуляемся?

Я кивнула и, не выпуская его руки, вслед за ним прошла к двери. Снаружи я сразу почувствовала себя лучше. Стоял чудесный весенний день, воздух был теплым, дул приятный ветерок. Закрыв глаза, я вслушивалась в пение птиц, гул проезжающих мимо машин, крики играющих детей.

Ян положил руку мне на плечо.

– Поедем ко мне, – предложил он. – Проведешь ночь у меня. Мне не привыкать спать на кушетке.

Я покачала головой:

– Нет. Не могу.

– Гости скоро уедут, а Мэйзи обо всем позаботится.

– Я хочу остаться здесь, в своем доме. Ян долго молчал, а потом сказал:

– Мне было бы легче, если бы ты поехала со мной. Тебе сегодня не стоит оставаться одной.

– Нет, – опять повторила я. – Не хочу. Я останусь здесь.

– Хорошо. Тогда я останусь с тобой.

Ночью, когда Ян уснул, я тихонько вышла и поехала к жилищу Фрэнни. Полиция его опечатала, и туда нельзя было войти. Я долго стояла на пороге, под черным ночным небом, и чего-то ждала – до сих пор не знаю, чего именно.

Через три недели полиция распечатала квартиру. Фрэнни уплатила за жилье до конца месяца, и я убедила управляющего дать мне ключ.

Когда я вошла в гостиную, меня охватило чувство беспомощности. В квартире все было тщательно прибрано, а в воздухе все еще пахло свежей краской после ремонта – но мне казалось, что я чувствую одуряющий запах мертвого тела. Когда Фрэнни нашли, полиция перед моим приездом убрала тело, но запах – запах остался. Им пропиталось в квартире все: занавески, мебель, ковер. Сейчас, сидя на кушетке, я ощущала присутствие сестры. По моей щеке скатилась слеза. Фрэнни не заслужила такой смерти. Именно в тот момент я поклялась, что, если полиция не найдет ее убийцу, я возьмусь за это дело сама.

Глава 8

Я живу в маленьком доме на углу Торри и Росарио. Собственно говоря, дом двухквартирный, но так как он стоит на углу участка, то с улицы это незаметно. Мой хозяин, живущий в старой части Виллоубэнка – всего в нескольких кварталах от М., – сейчас на пенсии, но в свое время у него была небольшая строительная фирма, так что он построил этот дом сам, добавив кое-какие детали, которые обычно не найдешь в доходных домах: огромный, от пола до потолка, каменный камин, деревянные панели в гостиной, встроенные дубовые книжные шкафы, паркетные полы в прихожей и столовой. Конечно, он хорошо потрудился, но дом все равно получился длинным и узким, а в гостиной мало света – даже летом, при отдернутых занавесках, здесь царит полумрак. К тому же в доме очень тесно: все в нем заставлено мебелью, а стены давят на меня, и я непроизвольно стараюсь не делать глубоких вдохов, словно надела слишком узкое платье. Несмотря на проведенные в этом сооружении восемь месяцев, я до сих пор не могу называть его своим домом и просто убиваю здесь время в ожидании, когда вновь начнется настоящая жизнь.

Единственное, что мне сейчас кажется реальным, – это мои отношения с Яном. Несмотря на периодические вспышки, он, кажется, мне идеально подходит. Некоторые могут назвать нашу жизнь скучной, но ее спокойствие меня только радует. Да, все у нас предсказуемо и довольно прозаично, но после смерти Фрэнни я научилась ценить рутину. С Яном я чувствую себя в безопасности, и на сегодняшний день мне это го вполне достаточно.

Сейчас вечер, я сижу в кресле в гостиной, читаю журнал «Нью-йоркер» и время от времени поглядываю на Яна. Один его вид заставляет меня радостно улыбаться. До сих пор мужчины присутствовали в моей жизни очень недолго – словно машина, которую ты водишь до тех пор, пока не решаешь об менять на новую модель. Однако с появлением Яна мой словарь изменился. В моем сознании начинают всплывать такие слова, о которых раньше я и не вспоминала: постоянство, верность, брак.

Ян сидит на краю кушетки, склонившись над кофейным столиком. Резьба по дереву – его увлечение с детства, и в последние годы он в основном занимался миниатюрными скульптурами. Это очень кропотливая работа, так что он проводит часы с куском дерева в одной руке, с ножом или стамеской – в другой и микроскопическими движениями инструмента создает маленькие, не более трех дюймов, фигурки: птиц, зверей, насекомых. Сегодня Ян вырезает змею, вылупляющуюся из яйца. Светлая прядь волос сбилась ему на лоб, но я сомневаюсь, что он это заметил, так как полностью сосредоточился на своей работе.

Я откладываю «Нью-йоркер», подхожу к Яну и кладу руку ему на плечо. Ян поднимает на меня взгляд, его нож застывает в воздухе. При виде странной картины я не могу удержаться от улыбки: здоровенный мужик, на котором можно пахать, возит ся со статуэткой, которая в его лапище едва заметна.

– Хочу воздушной кукурузы, – говорю я. – А ты хочешь? Ян рассеянно кивает, улыбается и возвращается к своей работе.

– Мне нужно в магазин. Вернусь через несколько минут. Но он уже меня не слышит.

Взяв ключи и сумочку, я вывожу из гаража свою «хонду». Уличные фонари распространяют таинственное оранжевое сияние, которое, впрочем, едва освещает дорогу. Я поворачиваю за угол, на бульвар Мейс, и еду по совершенно темной и без людной улице, а потом, оставив позади освещенные лунным светом поля, проезжаю мимо загородного клуба «Эль-Масеро» и въезжаю на территорию торгового центра. Обнаружив поп-корн, я несколько минут раздумываю, какой именно купить, и, сделав наконец выбор, направляюсь к кассе. В этот поздний час магазин почти пуст, царящая здесь непривычная тишина нарушается лишь плачем маленькой девочки, пришедшей с матерью.

Я подаю кассирше пять долларов, получаю сдачу и выхожу на улицу. Черное небо чисто и прозрачно. Я рассеянно гляжу по сторонам. Вот впереди какой-то старик пытается открыть свою машину; полная блондинка кричит на своего сына, что бы тот не бегал по автостоянке, а посыльный катит в магазин тележки для продуктов.

– Эй вы!

Я поднимаю взгляд и вижу отчаянно машущего мне рукой старика.

– Берегитесь! – кричит он, и в то же мгновение я слышу рядом с собой шум мотора, оборачиваюсь и вижу мчащуюся ко мне машину. Я отпрыгиваю в сторону, ударяюсь о стоящий рядом грузовик, и машина – стекла у нее затемнены, водителя невозможно разглядеть, – промчавшись в нескольких сантиметрах от меня, исчезает за углом.

Я с бьющимся сердцем тяжело опускаюсь на мостовую, не в силах сдвинуться с места.

– Проклятые подростки! – подойдя ко мне, бормочет старик и берет меня за локоть. – Носятся как сумасшедшие, ни когда не смотрят, куда едут. Вас могли убить.

Я с трудом поднимаюсь на ноги.

– С вами все в порядке? – спрашивает он.

Я киваю, но на уме у меня не какие-то там подростки, а М. Блондинка, которую я только что видела, уже бежит к нам через автостоянку, волоча за руку своего сынишку.

– Вы видели, какая это машина? – спрашиваю я старика.

– Черная, – отвечает он. – Черная машина. Это все, что я успел заметить.

– Вам нужна помощь? – задыхаясь от бега, спрашивает блондинка. Мальчик тянет ее за руку, пытаясь освободиться, но блондинка только усиливает свою хватку. – Вас явно пытались сбить.

– Какая это была машина? Вы заметили модель или номер?

Она качает головой:

– Все произошло так быстро. Просто чудо, что он вас не сбил.

Я мысленно ругаю себя за то, что не заметила номер.

– Это все проклятые подростки, – повторяет старик, но я по-прежнему в этом сомневаюсь. Коробка с поп-корном валяется на асфальте, раздавленная колесами автомобиля.

Когда я возвращаюсь домой, Ян все еще сидит в гостиной и возится со своим куском дерева.

– Хочу принять ванну, – говорю я.

– Ты ведь вроде собиралась есть поп-корн? – Он на секунду отрывается от работы.

– Собиралась, но передумала.

– Ладно, я скоро к тебе присоединюсь. – Ян снова принимается за дело.

Ванная комната находится в коридоре. Я включаю воду, устанавливаю нужную температуру и, отправившись в спальню, раздеваюсь. Взяв халат, я снова возвращаюсь в ванную и закрываю за собой дверь, чтобы не уходил пар, а потом, повесив халат, пробую воду пальцем ноги. Вода очень горячая, почти кипяток – как раз такая мне нравится, – и я постепенно начинаю в нее погружаться. На стене оседают капельки влаги. От горячей воды кожу покалывает, она моментально краснеет; на то, чтобы погрузить в ванну обе ноги, у меня уходит несколько минут. На правом плече и бедре, там, где я ударилась о грузовик, уже появляются синяки. Неужели в той машине сидел М.?

Уровень воды постепенно повышается. Когда ванна становится почти полной, я наклоняюсь вперед и закрываю кран, затем откидываюсь на спину и лежу с закрытыми глазами, думая о черной машине. Впредь надо быть осторожнее.

Примерно через двадцать минут вода становится чересчур прохладной. Я ненадолго открываю пробку и добавляю горячей, помешивая воду рукой. В этот момент появляется Ян. Он хмурится, указывая на мое бедро, где кожа сильно покраснела и слегка припухла.

– Что это?

– Упала с крыльца, – придумываю я. – Ничего страшного.

Ян нежно целует рану, затем берет мочалку и начинает тереть мои руки и плечи, старательно обходя поврежденные участки. Мы оба молчим, но на лице Яна явно написано удовольствие. Я закрываю глаза и лежу неподвижно, наслаждаясь его прикосновениями. В его руках я полностью размягчаюсь. Наверное, пора рассказать Яну о вчерашнем ужине с М. Ян – это часть моей жизни, и он обязан знать правду. Но когда я открываю глаза, то понимаю, что ничего ему не скажу. Ян станет возражать, скажет, что я вела себя глупо – особенно после сегодняшнего инцидента возле магазина, – и будет настаивать на том, чтобы я перестала видеться с М. Так я могу потерять его, и это заставляет меня промолчать.

Улыбаясь, Ян раздевается и садится в ванну сзади меня. Уровень воды сразу поднимается, едва не перехлестывая через край. В моей маленькой ванне мы едва умещаемся вдвоем. Одна нога Яна лежит на краю, другая согнута в колене. Задрав колени к подбородку, я прижимаюсь к нему. Нам тесно, неудобно, но все равно это здорово. Близость Яна успокаивает меня, и, когда он прижимает меня к себе, я решаю, что будет лучше, если я ничего не расскажу ему об М.

Глава 9

Хотя мой дом на Торри-стрит находится в пределах городской черты, наш район отделяет от собственно Дэвиса шоссе номер 80, а к югу уже лежит настоящая сельская местность. Здесь на целые мили тянутся обработанные и засеянные поля, среди которых изредка попадаются старые дома или небольшие одноэтажные строения сельскохозяйственного назначения – вроде компании по продаже семян, например. М. здесь постоянно бегает трусцой вместе с Рамо.

Я встретила его во время пробежки этим утром на углу Монтгомери и Росарио-стрит, что в квартале от моего дома. Увидев меня, он улыбнулся и пригласил составить ему компанию. Солнце еще не встало, но на востоке по небу уже протянулись предвещающие рассвет пурпурно-серые полосы. Мы бежим на юг по шоссе номер 104, вдоль мокрых, покрытых туманом полей. Честно говоря, мне приходится нелегко. Я не бегала уже очень давно, и хотя регулярно занимаюсь в атлетическом клубе, трехмильная пробежка, которую М. совершает по понедельникам, средам и пятницам, для меня слишком большая нагрузка.

Глядя на М., я готова признать, что он привлекательный мужчина. Поджарый, подтянутый, на лице безмятежное, скучающее выражение бегуна, который далеко не исчерпал своих возможностей. Я уверена, что из-за меня он сейчас бежит медленнее обычного. На нем темно-синий «олимпийский» тренировочный костюм с белыми полосами на брюках и перчатки. Жаль, что я забыла надеть перчатки – мои пальцы уже совсем закоченели.

– Где вы были позавчера вечером? – спрашиваю я.

– Позавчера вечером?

– Да. Около половины девятого.

– Дома, – на миг задумавшись, отвечает он.

– Очевидно, один?

– Именно так.

– Как удобно! И вы ничего не знаете о черной машине с затемненными стеклами, которая едва меня не сбила?

М. останавливается.

– Вы серьезно? – Лицо его становится озабоченным. Я продолжаю бежать. Он тут же нагоняет меня.

– Мне незачем сбивать вас машиной. Очевидно, кто-то не справился с управлением.

– Очевидно.

Он смотрит на меня с усмешкой:

– Если я решу вас уничтожить, Нора, вы об этом узнаете заранее. И уж тем более я не стану прятаться за затемненными стеклами.

– Спасибо. Тем не менее я твердо намерена выяснить всю правду о Фрэнни и о вас.

Дальше мы бежим молча. Справа одинокий трактор медленно движется по полосе бурой земли, а в отдалении кто-то едет по полю на странном трехколесном экипаже, время от времени останавливаясь, чтобы проверить трубы ирригационной системы.

Тяжело дыша, я бегу вперед, с трудом передвигая ноги по асфальту, и, догнав М., почему-то начинаю оправдываться:

– Обычно я занимаюсь в гимнастическом зале – плавание, аэробика, поднятие тяжестей, – но я уже много лет не бегала.

– Вижу, – снисходительно говорит он.

Я сразу прибавляю скорость, хотя мои легкие на пределе.

– Вы говорили, что имеете представление о дневнике Фрэнни. – Собравшись с силами, я пытаюсь хоть немного продвинуться в своем расследовании.

– Да, я даже его читал.

– Тогда вам известно, что он состоит из коротких отрывков и перед самым концом Фрэнни перестала его вести. Описание последнего этапа ее жизни отсутствует.

Я умолкаю, чтобы не задохнуться, и дальше мы бежим в молчании. На обочине, как доисторический динозавр, застыл экскаватор; его ковш повернут к кабине, словно машина собирается копать себе могилу.

– В тот вечер вы ничего не рассказали мне. Я хочу знать, что произошло в последние недели перед ее концом.

– Не так быстро! – усмехается М. – Будем рассматривать события в хронологическом порядке. К тому же я не все знаю. Фрэнни я не убивал, так что информацию о ее смерти вам нужно искать в другом месте. Но все равно от меня вы сможете узнать очень многое.

Мы продолжаем бежать. Поведение М. меня раздражает, но я стараюсь этого не показывать. В конце концов, это его игра, и мне приходится играть по его правилам – или по крайней мере он так думает. Мои теннисные туфли ритмично стучат по асфальту. Минуту назад я думала, что моя энергия уже на исходе, но сейчас снова чувствую прилив сил, несмотря на боль в ногах и в легких.

– Ладно, – наконец решаю я. – Будь по-вашему. Расскажите мне что-нибудь о сестре – что-нибудь такое, чего я не знаю.

В раздумье М. окидывает взглядом бескрайние поля.

– Фрэнни прекрасно удавались две вещи – общение и – думаю, это для вас сюрприз – оральный секс. Впрочем, – помолчав, добавляет он, – для вас, наверное, будет сюрпризом и то, и другое.

Оральный секс? Прочитав дневник Фрэнни, я поняла, что у нее, как и у любой женщины, были сексуальные желания. Тем не менее я с трудом представляю, как она сосет член у этого человека. А может быть, ей это даже нравилось?

– Вначале, – продолжает М., – ей плохо удавалось и то, и другое. Когда мы впервые встретились, она была очень робкой и не хотела говорить о вас, вашем брате и родителях, о своих переживаниях, но когда поверила мне, то стала откровенной. Точнее, это я заставил ее быть откровенной. Я не оставил ей выбора: все время расспрашивал, каждый раз все больше углубляясь в ее душу. До самого конца она оставалась чересчур робкой и боязливой, но по крайней мере уже могла достаточно хорошо выражать свои чувства – во всяком случае, в разговоре со мной. Я много знаю о вас, Нора, с точки зрения Фрэнни, – знаю, что она думала о вас, что хотела и не могла получить от вас.

Я игнорирую его попытку заставить меня испытать чувство вины. Когда Фрэнни переехала ко мне, я сама еще была почти ребенком и все же сделала для нее все, что могла.

– Ну а насчет орального секса… – М. усмехается, – сначала у нее ничего не получалось. Она была неумелой, неловкой, можно сказать, представляла опасность для моего мужского достоинства. Не один раз я испытывал сильную боль от ее острых зубов. – Теперь он уже тихо смеется. – Но она очень хотела сделать мне приятное и к тому же оказалась способной ученицей. Как только я научил ее, все пошло замечательно. Я даже сказал бы, что у Фрэнни появилась профессиональная сноровка. Конечно, у нее были определенные стимулы: она быстро поняла, что возможные последствия не идут ни в какое сравнение с ее нежеланием делать то или другое, и в результате стала вполне искусной.

Я стараюсь сдерживать свой гнев. Он явно хочет довести меня до слез. Его хитрость прозрачна, и я рада, что мы сейчас бежим, – физическая нагрузка отвлекает меня от неприятных эмоций. М. не сможет увидеть, какое впечатление произвели на меня его слова.

– О каких последствиях вы говорите? – спокойно спрашиваю я.

– Отнюдь не о таких ужасных, как вы себе представляете. Вспомните, она ведь любила меня и хотела сделать мне приятное.

Но мне почему-то вспоминается эпизод, когда М. привязал ее к креслу в порядке наказания за ничтожный проступок – Фрэнни тогда надела красный халат.

– Так какие же все-таки последствия? – повторяю я, но М. оставляет мой вопрос без ответа.

Добежав до старого бетонного моста, мы поворачиваем обратно. Мимо проезжает синий грузовик с деревянной будкой. Это первая машина, которую мы сегодня встретили.

– На сегодня достаточно, – говорит М. – Лучше расскажите что-нибудь о себе.

Я раздраженно вздыхаю. Стук моих подошв, ритмичный, как биение сердца, подчеркивает воцарившееся молчание. Рамо бежит рядом с хозяином, ни на шаг не отклоняясь в сторону.

– Что вы хотите знать? – наконец говорю я.

– У каждого есть тайны, Нора, нерешенные проблемы, которые он не может осилить, Фрэнни казалось, что у вас их нет; я думаю иначе и хочу о них знать.

Я молча пожимаю плечами, не желая ничего рассказывать этому человеку. Его желание неуместно, а его манера вести себя неприятна. Несколько дней назад, за ужином, он выпытывал у меня подробности моей жизни после смерти Фрэнни – об отпуске без содержания, о переезде в Дэвис, о новом друге. Моя сестра, по его словам, до самого конца докладывала ему о моей жизни. Что еще ему нужно?

– Поговорите со мной, – настаивает М.

Я по-прежнему молчу, недовольная тем оборотом, который принимает беседа. Мы пробегаем мимо растущих вдоль шоссе высоких деревьев – старых, с изломанными ветром сучьями. В сером свете раннего утра они похожи на стоящие вдоль дороги призраки.

– Расскажите мне о мужчинах в вашей жизни, – вновь вызывает меня на откровенность М. – Фрэнни говорила, что вы к ним равнодушны, что у вас было много любовников, но ни одного серьезного увлечения. Правда, она не находила в этом ничего странного, так как считала вас сильной, мужественной, чересчур независимой, чтобы в чем-то полагаться на мужчину. Фрэнни завидовала вам и мечтала о собственном друге; хотя она не разделяла ваше чересчур легкое отношение к мужчинам, но и не осуждала его. – Повернувшись ко мне, М. самодовольно ухмыляется: – Вы были для нее феминисткой, независимой личностью – это вызывало у нее восхищение.

Он молча пробегает несколько шагов, затем продолжает:

– Ваша сестра не обладала большой проницательностью. Думаю, восхищение в этом случае неоправданно, и для вашей неприступности существует другая причина, о которой она не догадывалась. Скажите мне: какая?

– Никакой другой причины нет. И с моим новым другом я очень близка.

– Вполне естественно – потеряв сестру, вы обращаетесь к кому-то за утешением. Но долго это не продлится.

Я чувствую, как во мне закипает гнев.

– Вы ничего не знаете обо мне, – говорю я, – как и о моем друге.

– Забудьте о нем, он не представляет для меня интереса. Я хочу знать, почему вы ни разу не любили.

Я качаю головой.

– У меня было много любовников.

– Но вы никогда не любили, – настаивает он.

– Зато сейчас люблю.

М. окидывает меня холодным взглядом.

– Ладно, пусть сейчас вы влюблены – впервые, в тридцать пять лет. Это немного странно, не находите?

– Нет, не странно. Просто я долго не могла встретить подходящего мужчину.

– Вы лжете. Дело не только в этом.

– Я была занята своей карьерой, а до этого учебой в колледже – вот почему у меня не было ни времени, ни желания вступать в длительные отношения.

М. некоторое время хранит молчание, затем серьезно смотрит на меня.

– А теперь выкладывайте истинную причину, – говорит он.

Я никак не реагирую, хотя ответ мне известен – у меня было много времени, чтобы как следует подумать. Но М. последний, с кем мне хочется разговаривать на эту тему.

Мы поворачиваем на Монтгомери-стрит. М., так и не дождавшись моего признания, говорит:

– Фрэнни отчаянно хотела быть любимой, но пока я не подвернулся, у нее никого не было. У вас было много любовников, но вы не позволяли себе ни с кем по-настоящему сблизиться. Сейчас нетрудно это отрицать, но вы с ней – две стороны одной монеты и похожи друг на друга больше, чем можете себе представить.

Я улыбаюсь про себя: не было на свете двух менее похожих друг на друга женщин, чем мы с Фрэнни. Он допустил грубый промах и даже не подозревает об этом: думает, что поймал меня на крючок.

– Возможно, я старалась не сближаться со своими любовниками потому, что просто хотела развлечься – так, смеху ради.

– Возможно, – кивает он, – но я в этом сомневаюсь. Вы таите от меня правду, Нора.

Мимо проезжает велосипедист в синих шортах и белой майке. Мы снова на том месте, откуда начали путешествие, – на углу Монтгомери и Росарио. М. останавливается, вслед за ним останавливается Рамо. Пес тяжело дышит, розовый язык вываливается у него изо рта.

Уперевшись руками в бедра, я с вызовом смотрю на М.

– Вам незачем что-либо обо мне знать, да, собственно, и знать-то нечего.

Моя рубашка насквозь промокла, капли пота стекают по лбу; М. же выглядит так, словно и не бегал.

Я смотрю на дорогу. С этого места видны фасад моего дома и на обочине черный «кадиллак» Фрэнни. Он стоит там с момента ее смерти, так что аккумуляторы полностью разрядились и машина больше не на ходу. Я не могу себя заставить на ней ездить, но не могу и продать. Сначала соседей раздражали ее размеры и ее уродство, но когда они узнали, что машина принадлежала моей сестре, жалобы прекратились. Теперь мы – все проживающие в этом квартале – делаем вид, что ее вовсе не существует. Машина остается здесь как печальное воспоминание, от которого не удается избавиться.

– Вы ничего не рассказали мне о Фрэнни, – говорю я. – Она умела разговаривать с вами и хорошо работала губами – что с того? Я хочу знать то, о чем она не написала в своем дневнике.

– Вы это узнаете в свое время, – отвечает М. – Вы узнаете даже больше, чем хотите узнать.

Он поворачивается, чтобы уйти, но я хватаю его за руку.

– Сейчас! – В моем голосе звучит непреклонность. – Прямо сейчас.

М. отстраняет мою руку.

– Любопытство кошку не уморит [5]5
  Перефразированная английская пословица «Любопытство и кошку уморит» – аналогичная русской «Много будешь знать – скоро состаришься».


[Закрыть], а вот упрямство может и убить. Фрэнни этого так и не поняла. Пока не поздно, вам лучше это сделать.

У меня перехватывает дыхание. Так вот за что он ее убил! Но в чем она упрямилась? Холодная волна страха пробегает по моему телу.

– И что все это значит? – спрашиваю я.

М. только улыбается в ответ и вместе с Рамо удаляется по Монтгомери-стрит.