Текст книги "Сверху и снизу"
Автор книги: Лаура Риз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
Пока я все это говорила, М. улыбался, теперь же он откровенно хохочет.
– Возможно, вы говорите правду, но это не та проблема, которая сводит меня с ума. Через несколько тысяч лет меня не будет, а сейчас, в нашем веке, мужчины все еще нужны женщинам. Вам, Нора, требуется весьма специфический тип мужчины, кто-то вроде меня. Все, что вы ненавидите в мужчинах – агрессивность, стремление к господству, – в постели вам нравится. От мужского тела вы ждете грубой силы, ждете, что ваш партнер будет вести себя как хищник. – Сев, он бросает на меня выразительный взгляд. – Вам нравятся сильные мышцы и нравится хороший член – вот к чему все сводится.
Встав, он подходит ко мне. Капли пота стекают по его мускулистому животу. .
– Ваша проблема заключается в том, что вы еще недостаточно эволюционировали, чтобы не нуждаться во мне. Ваш рассудок говорит вам одно, а инстинкты – совсем другое. Вам нужно научиться как-то это примирять. – Обхватив руками мою грудь, он наклоняется и целует меня. Я отстраняюсь, и он выходит из комнаты.
Возвращается М. довольно скоро, держа в руках бутылку лосьона и стакан воды. Воду он предлагает мне, но я отказываюсь.
– Пейте, – говорит М. – Это всего лишь вода – ничего больше.
Не доверяя ему, я отрицательно качаю головой. Пожав плечами, М. выпивает воду сам. Подняв меня с кресла, он говорит:
– Ложитесь на кушетку лицом вниз. Я знаю, что у вас там все болит.
Это, разумеется, так, но я молчу, не желая доставлять ему удовольствие. Когда я ложусь на кушетку, М. становится рядом на колени, откупоривает бутылку и начинает энергично втирать лосьон. Я стараюсь не морщиться.
– Вы, кажется, подружились с детективом Харрисом, – без всякого выражения говорит М.
Услышав это имя, я цепенею: до сих пор никто из нас не упоминал о том, что я украла изоленту.
– Этот почтенный страж порядка сделал мне весьма, я бы сказал, суровое предупреждение: сказал, что, если я когда-либо причиню вам какой бы то ни было вред, он от меня не отстанет. – М. осторожно втирает лосьон в израненную кожу моих ягодиц. – Что подумал бы ваш детектив, если бы увидел вас в таком состоянии?
Я лежу совершенно неподвижно, едва дыша.
– Я наказал бы вас еще несколько недель назад за то, что вы украли мою изоленту и отнесли ему, но тогда вы еще не были к этому готовы. Вы совершили очень скверный поступок, и я должен был бы вас снова выпороть прямо сейчас.
Я пытаюсь привстать, но он быстро кладет руку мне на спину.
– Должен был бы, но не стану этого делать. Расслабьтесь, сегодня я больше наказывать вас не буду. Но если вы снова пойдете в полицию – со всем тем, что узнали от меня, – последствия будут серьезными. Считайте, что я вас предупредил.
Я сразу вспоминаю его друзей с озера Тахо. М. наверняка не хочет, чтобы Харрис узнал о скарификации.
Медленно, осторожно он продолжает втирать лосьон, приятно холодящий кожу и несколько смягчающий боль.
– С этого момента я буду пороть вас каждый раз, когда мне этого захочется, – продолжает М. – И вы не будете заранее знать, когда это произойдет. Я или накажу вас, или прощу – по своему выбору. Но не беспокойтесь – я не буду делать это слишком часто. – Он целует мои ягодицы. – Я не буду проявлять чрезмерное усердие, но и не всегда буду таким снисходи тельным, как сегодня. Я могу использовать прут, хлыст, ремень из своих брюк. Я буду пороть вас точно так же, как порол Фрэнни, и если вы будете мне сопротивляться, то пожалеете об этом.
В полном противоречии со смыслом своих слов он произносит все это совершенно спокойно, без нажима, и я не могу удержаться от мысли: а что, если Фрэнни сопротивлялась? Может, потому он ее и убил?
– Я вижу, что слишком напугал вас. – Протянув руку, М. разглаживает морщинки у меня на лбу. – Это не входило в мои намерения.
Но я готова поспорить, что входило. Он хочет, чтобы я его боялась.
Покончив с ягодицами, М. принимается за мои ноги, а затем массирует спину и плечи.
– Как далеко вы собираетесь зайти? М. знает, что я говорю не о массаже.
– Не беспокойтесь о том, чего еще не произошло, – поцеловав меня в плечо, говорит он. – Наказывать женщин – это, по моему мнению, чрезвычайно эротично и усиливает сексуальные ощущения. Вам еще предстоит оценить мой подход. Вы будете ждать наказания со страхом, так как оно связано с болью, и заранее испытаете возбуждение, поскольку потом последует секс. В конце концов боль у вас станет ассоциироваться с наслаждением, и, когда я буду класть вас себе на колени или применять какую-то другую форму наказания, вы будете молить, чтобы я остановился, но в глубине души будете просить еще. Когда бы я ни наказывал Фрэнни, ей потом не нравилось трахаться, а вот вы наслаждались каждой минутой, так что не надо беспокоиться о будущем. Вам доставит наслаждение то, что вы от меня получите.
Снова нежно поцеловав меня в плечо, М. встает и направляется в кабинет, к своему пианино.
– Я знаю, чего вам не хватает, – уже на пороге говорит он. – Вам нужен сильный мужчина, Нора, тот, кому вы могли бы уступать.
Я молчу и постепенно прихожу к мысли, что это так. Точно не знаю, какую роль здесь играет физическая боль, но на определенном сексуальном уровне мне нравится подчиняться другому. Конечно, это противоречит всем моим феминистским убеждениям: пытаясь доказать свою состоятельность, я всегда боролась против мужчин, которые стремились поставить меня в подчиненное положение просто потому, что я женщина. На работе я доказала, что в эмоциональном и интеллектуальном отношении не уступаю мужчинам, но теперь ясно, что в сексуальном контексте господство надо мной М. действительно доставляет мне удовольствие.
Я с отчаянием понимаю, что со мной случилось нечто не предвиденное.
Глава 19
– Он просто играет с вами, – говорит Джо Харрис, когда я рассказываю ему, что М. предупредил меня насчет вмешательства полиции. Сегодня утром я позвонила Джо и договорилась насчет встречи.
– Наверное, боится, что я слишком близко подойду к разгадке. Скарификация – он не знал, что там будут ее делать, считал, что везет меня туда, чтобы посмотреть на… – я пожимаю плечами, – наверное, на какое-нибудь бичевание.
Джо бросает на меня мрачный взгляд. Судя по его виду, он, должно быть, недавно постригся – седые волосы стали намного короче, особенно за ушами, однако густые брови все еще нависают над глазами. На Джо желтовато-коричневый пиджак из полиэстера, узковатый в плечах и с чересчур короткими рукавами.
Мы сидим в «Парагоне», гриль-баре на Второй улице, который находится рядом с полицейским участком. Народу пока немного, лишь несколько человек за стойкой да два столика в конце зала занимает компания студентов. Недавно в Дэвисе введен запрет на курение в общественных местах, и теперь в баре необычно чистый воздух – не воняет табачищем, не видно клубов табачного дыма. Вокруг царит полумрак, столики расставлены вдоль обшитых деревянными панелями стен, устланная ковром крутая лестница ведет в подвал, в игровую комнату. Мы с Джо сидим у окна, на котором крупными буквами выведено название заведения. Время от времени кто-нибудь входит в дверь, проходит через зал и исчезает в подвале, направляясь поиграть в покер.
– Вам разве это ничего не говорит? – спрашиваю я Джо. – Он все знает о скарификации, а у Фрэнни именно такие отметки по всему телу. Я знаю, что это он убил ее.
– Но у вас нет никаких доказательств, – холодно возражает Джо. – И у нас тоже. – Покрутив в руках кружку из-под пива, он в конце концов отставляет ее в сторону. – Я проверил эту парочку с озера Тахо – кажется, они очень удивились, когда узнали, что Фрэнни убита. Женщина работает в какой-то корпорации бухгалтером по налогообложению, мужчина юрист; они двадцать семь лет женаты, и у них трое детей. Кроме того факта, что они любят играть с кнутами и ножами, в их поведении нет ничего необычного, а о профессоре они говорят только хорошее. М. привозил туда Фрэнни несколько раз: она вела себя робко, но охотно во всем участвовала.
– Я этому не верю.
Джо пожимает плечами и кладет локти на стол.
– Если он действительно убийца, есть шансы на то, что мы его поймаем, но пока против него нет никаких улик. Вполне может получиться, что мы так и не узнаем, кто ее убил, как и почему. Возможно, например, что это какой-то приезжий, который сразу же уехал из города. Убийца сейчас может быть во Флориде, в Иллинойсе или вообще за границей.
Я отворачиваюсь, глядя в темнеющее небо, так как не хочу слышать этих слов. Когда Джо заканчивает последнюю фразу, я снова поворачиваюсь к нему:
– Или это местный, который слишком умен, чтобы вы могли его поймать.
Джо отпивает глоток пива; от его кружки на столе остается влажный след. Он делает еще один большой глоток и ставит кружку обратно, а потом, смерив меня взглядом, спрашивает:
– Что вы с ним там делаете, Нора? Теперь моя очередь пожимать плечами.
– Ничего.
В самом деле, что я могу объяснить ему насчет своих встреч с М.? Сознаться в своей готовности подчиниться М., пусть в определенных пределах, я не в состоянии. Теперь мне понятно, почему Фрэнни таилась, – ей было стыдно за то, что ее подвергали подобным унижениям; я же стыжусь того, что они доставляют мне наслаждение. О таких вещах трудно рассказать кому бы то ни было.
– Ничего, – внутренне сжавшись, повторяю я.
Джо смотрит в сторону, в окно. Мимо на велосипеде проезжает мужчина в куртке цвета хаки, его фара роняет на мостовую конус яркого света.
– И чего вы надеетесь добиться таким образом? – наконец спрашивает Джо.
– Вы знаете ответ.
– Нет, не знаю, но, кажется, вы напрашиваетесь на неприятности.
– Если он убил Фрэнни, я это выясню.
– Считаете себя лучше подготовленной, чем мы? У нас на него ничего нет.
– Это не означает, что он ее не убивал.
– И не означает, что убивал. Убийцей мог быть какой-нибудь случайный психопат.
– Вы сами в это не верите.
– Может, верю, может, нет. – Джо чешет в затылке. Мне хочется, чтобы он был со мной честным и высказал свое личное мнение, но я знаю, что это невозможно.
– Нет никаких явных признаков борьбы – ни синяков на теле, ни кусочков ткани или кожи под ногтями. Она сама позволила кому-то ее связать, а значит, должна была его хорошо знать. Кроме М., у вас больше никого нет – это самая логичная кандидатура. Вы собираетесь и дальше его допрашивать?
Джо разочарованно смотрит на меня.
– Зачем вы мне звонили, Нора? Хотите, чтобы я попросил вас и дальше с ним встречаться? Вам нужно мое разрешение, чтобы спать с ним, так, что ли?
– Просто хотела рассказать вам, что произошло. – Я вздыхаю, жалея о том, что не могу сообщить ему всю правду о своих отношениях с М. Сегодня утром я проснулась в крайнем возбуждении. Мне снилось, будто я очутилась в лабиринте, из которого нет выхода. Связь с реальностью тут очевидна – влияние на меня М. растет, меня словно каким-то силовым полем затягивает туда, куда мне не хочется идти. Я просыпаюсь с мыслью о противовесе и сразу вспоминаю о Джо. Его значок – это символ того влияния, которое может противостоять М.
– Я уже не знаю, что делать, Джо, но и отступать, пока не выясню, кто убил Фрэнни, как убил, не могу.
Перегнувшись через стол, Джо дотрагивается до моей руки.
– Он скверный человек, Нора, с какой стороны ни взгляни. Сделайте одолжение – держитесь от него подальше.
Забота Джо трогает меня, а прикосновение его руки странным образом успокаивает. Но не успеваю я подумать о том, чтобы продлить это ощущение, как он убирает руку. Почему-то я вспоминаю о его жене и детях, особенно о детях, о том, как спокойно и хорошо им под крылом его родительской любви. К глазам подступают слезы, и я отчаянно мигаю, чтобы их отогнать. Я думаю о том, как Фрэнни нуждалась в отце, и горько смеюсь над тем сходством, какое приняли наши судьбы после ее смерти. М. прав: мы с Фрэнни как две стороны одной монеты, – разные снаружи и одинаковые внутри. Меня снова душит смех, и Джо с удивлением смотрит в мою сторону.
Сегодня годовщина смерти Фрэнни.
Глава 20
Минуло шесть месяцев с того дня, как я пришла на занятия к М., одетая школьницей, но мне кажется, что позади целая вечность. Мне даже трудно вспомнить, каким мой мир был до знакомства с М. Я была одержима гибелью Фрэнни., но эта одержимость не имела ничего общего с психиатрией, поскольку, если кто-то горит желанием наказать убийцу близкого человека, это вполне нормально. Однако моя нынешняя одержимость граничит с саморазрушением – я это прекрасно понимаю, но так же точно понимаю, что не могу с этим ничего поделать.
Верный своему слову, М. наказывает меня, когда находит нужным. Его представление о дисциплине щедро окрашено сексуальностью, секс у него всегда связан с болью, с унижением, а скрепляет эту связь наслаждение: он всегда заботится о том, чтобы я испытала сильный оргазм. Постепенно он поднимает мой порог терпения, боль становится все более мучительной, но и экстаз становится все сильнее. Я знаю силу его руки, в которой зажат кожаный ремень, гуляющий по моей заднице, зато следующее за этим наслаждение почти невыносимо, оно несравнимо ни с чем, что я испытывала раньше. Это и есть его всесокрушающее оружие: он удовлетворяет меня как никто прежде. Я обнаружила у себя скрытое стремление к темным сторонам человеческой натуры – меня как будто толкнули на самый край пропасти, и я не в силах удержаться от падения вниз. Со страхом и возбуждением я жду, что последует дальше. Я уже привыкла к наказаниям, которые накладывает на меня М., – как он и обещал, делает это нечасто, но весьма строго, не оставляя мне выбора, заставляя подчиняться. Если я сопротивляюсь, его жестокость наказания усиливается. М. обращается со мной как с ребенком, заставляет меня плакать и молить о пощаде, но никогда не проявляет снисхождения. Он выбивает из меня всю непокорность, пока я, хныча, не сдаюсь на его милость, и потом делает то, что хочет, но тем не менее все-таки себя сдерживает: в нем кипит бешеная страсть, которую он еще не излил на мое тело. Несколько недель назад я спросила его, почему он не применяет палку – я не просила его об этом, мне просто хотелось знать причину, – и М. ответил, что еще рано. Это слишком легко, и я, видите ли, еще не вполне готова.
Не вполне готова. Фрэнни так и не сумела подготовиться, и он ее убил.
– Но скоро, – добавил М., – ты будешь готова, и тогда ты попробуешь на себе палку, моя собачка.
Мне кажется, что он дрессирует меня, как дрессируют животных, и слово «собачка», часто им используемое, только укрепляет это ощущение. Когда он впервые стал называть меня «собачкой», я приняла это за ласкательное слово, вроде «милая» или «дорогая», однако для него это выражение связано с обладанием. Вы дрессируете собаку, вы ее наказываете, вы владеете ею. В глазах М. я что-то вроде домашнего животного, с которым можно делать все, что вздумается.
Постепенно я погружаюсь в мрачный мир М., и хотя не отрицаю своей предрасположенности к этому, но его влияние играет здесь решающую роль. Он находит у людей слабости и эксплуатирует их. Слабость Фрэнни заключалась в том, что она готова была сделать все ради любви к этому человеку. В отличие от меня она лишь подчинялась его прихотям, но ей это не нравилось. А почему подчиняюсь я? Ради того наслаждения, которое следует после боли? Ради сведений о Фрэнни? Или потому, что в глубине души чувствую, что заслужила наказание? С самого начала М. понял меня лучше, чем я могла себе представить. Прежде чем мне самой это стало ясно, он догадался, что я буду подчиняться так же, как Фрэнни, хотя и по другим причинам. Он разглядел мою слабость и использовал ее ради собственного удовольствия. Верно, что меня влечет к нему и его сексуальности, но также верно, что если бы я имела выбор, то не осталась бы с ним. Он выставляет напоказ ту часть моей души, которую я предпочитаю скрывать, и мне не хочется оставаться в его мире, но я не знаю, как оттуда выбраться.
Сегодня суббота, и М. пригласил меня на ужин. Приняв душ, я одеваюсь – натягиваю на себя старые выцветшие джинсы и потрепанную серую тенниску. М. предпочитает видеть меня в коротких юбках и облегающих платьях, кружевном нижнем белье, поясах для чулок и черных лифчиках, но в последнее время я из чувства протеста одеваюсь по-другому – в рваные джинсы, комбинезоны, мешковатые платья до щиколоток, старомодное белье. Так я выражаю свое неподчинение. Хотя я уступаю его господству, мне трудно сдаваться без боя.
Возле дома М. на обочине дороги стоит белый фургон «Доброй воли» [6]6
Благотворительная организация.
[Закрыть] без водителя; задняя дверь открыта, на мостовую спущен массивный трап. В доме М. парадная дверь распахнута, и когда я вхожу туда, то встречаю его многозначительный взгляд.
– Что ж, развлекайся, пока можешь, – говорит он, глядя на мои выцветшие синие джинсы и чересчур просторную тенниску. По контрасту со мной М. в своих белых льняных брюках и мягкой коричневой рубашке выглядит очень опрятно, даже элегантно. – Скоро тебе придется приспосабливаться.
Я собираюсь ответить, но в этот момент слышу раздающиеся в глубине дома голоса. Появляются двое мужчин – одному лет пятьдесят, другой лет на двадцать моложе; они несут ореховый комод, прежде стоявший в задней спальне для гостей.
– Следи за углами! – хрипло говорит старший из грузчиков. Он и выглядит как портовый грузчик в летах – солидный и плотный, талия под белой футболкой уже оплыла жирком, в черных его волосах блестит седина, а загорелое лицо выдает человека, который привык работать на открытом воздухе.
Второй грузчик, курчавый коренастый мужик лет тридцати, перехватывает рукой угол комода и вполголоса ругается. Комод благополучно выносят из дома.
– Что происходит? – спрашиваю я.
Положив руку на мое плечо, М. небрежно целует меня в щеку.
– То, что я давно собирался сделать, – тихо говорит он. На своей щеке я чувствую его дыхание. – Я решил, что мне не нужны две гостевые спальни, одной вполне достаточно.
Грузчики возвращаются в дом и исчезают в коридоре. На сей раз они выносят кровать, тумбочку и лампу. Коренастый неожиданно останавливается и, держа на плече тумбочку, говорит:
– Мы все вынесли. Еще раз спасибо за ваш дар. Мы это очень ценим. – Приподняв тумбочку, он выходит за дверь.
Взяв за руку, М. проводит меня по коридору в заднюю спальню. Она совершенно пуста – отсюда убрали всю мебель, безделушки, ковер, занавески, картины, висевшие на стенах.
– Что вы собираетесь делать? – спрашиваю я.
М. отвечает не сразу. Без мебели комната кажется больше, чем есть на самом деле. Солнечные лучи отражаются от пола, сделанного из ценных пород дерева.
– Я собирался превратить ее в комнату для игр, – наконец говорит он, – но, учитывая твое упрямство, возможно, назову комнатой для дрессировки.
Снова он говорит об упрямстве. Любопытство кошку не уморит, а вот упрямство – может. Фрэнни этого так и не поняла. Пока не поздно, вам тоже надо это понять. Я нервно смеюсь, но М. не улыбается. Его глаза пристально смотрят на меня.
– Что еще за комната для дрессировки?
Он молчит. Разлитая в воздухе угроза кажется мне материальной, словно кусок колючей проволоки. Комната для дрессировки. Одно это название заставляет меня содрогнуться.
М. берет меня за руку.
– Скоро ты узнаешь об этом, – говорит он, ведет меня в спальню и приказывает раздеться, а сам, сидя в кресле, наблюдает за мной. Подойдя к кровати, я снимаю теннисные туфли и носки, затем стягиваю с себя джинсы и серую тенниску. Занавески раздвинуты, солнце ярко освещает комнату. Моя одежда стопкой лежит на полу.
– Сними остальное, – говорит М.
Я снимаю белые трусики, лифчик и, ожидая дальнейших инструкций, стою перед ним обнаженная, озаренная мягким светом послеполуденного солнца.
Протянув руку к ящику комода, М. достает оттуда черную шелковую веревку.
– Нет! – Я еще не настолько далеко зашла, чтобы позволить ему так с собой обращаться. Несмотря на заявления М., что он не причинит мне вреда, у меня нет желания снова оказаться связанной. – Нет! – Кажется, на этот раз мой голос звучит достаточно твердо.
Подойдя ко мне, М. кладет веревку на тумбочку, садится на край кровати и притягивает меня к себе. Он полностью одет, а я совершенно голая: такой контраст меня возбуждает.
– Ты все еще не боишься, а? – положив меня к себе на колени, спрашивает М. Лаская мое тело, он тихо говорит: – Вот и правильно, Нора. Ты можешь доверять мне. Я знаю, как далеко можно с тобой зайти. Со мной тебе нечего бояться. Я знаю, сколько ты можешь вытерпеть. Верь мне, моя собачка, я позабочусь о тебе. – Он нежно целует мои плечи и шею, легонько касается меня, и я чувствую, как во мне растет возбуждение, в то время как тело цепенеет в ожидании боли. – Я знаю тебя, Нора, и изнутри, и снаружи. Я дам тебе то, что ты хочешь. Тебе нужен тот, кто подавляет тебя, кто наказывает тебя, когда ты плохо себя ведешь. Тебе нужен я.
Он раздвигает мне ноги и гладит внутреннюю поверхность бедер.
– Будет не всегда больно, – говорит он. – Иногда я буду просто связывать тебя, потому что мне нравится видеть тебя связанной. Я хочу видеть свою собачку распростертой на кровати, полностью в моей власти, когда черные ремни надежно связывают твои запястья и лодыжки, а во рту шелковый кляп. Я хочу трахать тебя связанную, когда ты совершенно беспомощна. Ты будешь наслаждаться этим, Нора, от всей души наслаждаться. Когда ты лишена свободы выбора, когда ты полностью отдашься мне, ты испытаешь новое чувство свободы: полная капитуляция, никакой ответственности – только наслаждение и боль, которые я доставляю тебе. Обещаю, что не дам тебе больше, чем ты можешь выдержать, потому что знаю твои возможности лучше, чем ты сама.
Где-то в душе я чувствую правоту его слов.
– А вот возможностей Фрэнни вы не знали, – я почти шепчу, – и превысили их.
М. одной рукой крепко сжимает мое запястье, другой обхватывает меня за шею. Я сдерживаю желание вырваться и, ожидая ответа, пристально смотрю на М.
– Да? – говорит он, наблюдая за моей реакцией.
Я тяжело дышу, чувствуя его хватку на моем горле. Все мое тело напряжено. Мне хочется вскочить и убежать, но я знаю, что М. меня не отпустит. Проходит минута, может быть, больше.
– Вы убили ее… – Мой голос внезапно становится хриплым. Пальцы М. шевелятся у меня на горле. Я знаю его силу, знаю, что ему ничего не стоит задушить меня, если захочет.
– Нет, – наконец говорит он. – Речь идет о сексуальных возможностях, а не об убийстве. Когда-нибудь ты мне поверишь; ты поймешь, что я ее не убивал, – тогда, возможно, ты вычислишь, кто это сделал.
Убрав руку с моего горла, он продолжает:
– Верно, я превысил ее сексуальные возможности, но ты не Фрэнни, и твои возможности совсем другие. Она не догадывалась об этом, но я старался ее не перегружать. Я знал, что она считает для себя приемлемым, и каждый раз старался отодвигать эту границу. Ее беспокойство меня возбуждало. С тобой я по другой причине и хочу, чтобы ты наслаждалась всем, что я даю тебе. Так и будет, если я все буду делать правильно. Я не собираюсь заходить слишком далеко до тех пор, пока ты не будешь готова, в этом можешь на меня положиться – для меня важно, чтобы ты получала удовольствие в том, что я даю тебе Мы два сапога пара и предназначены друг для друга, хотя ты этого еще не знаешь.
Он ласкает мои бедра и живот, в то время как я, голая, сижу у него на коленях, испуганная тем, что только что услышала, и гадаю, как далеко он собирается в конце концов зайти. Он старается сдерживать себя, когда меня наказывает, но как долго это продлится?
– Вы когда-нибудь резали женщин? – спрашиваю я, наперед зная ответ.
Он долго молчит – его рука замирает у меня на животе, – потом говорит:
– Да. Но только тогда, когда они этого хотели.
Я вспоминаю один разговор, который состоялся у нас несколько недель назад.
– Вы сказали, что иногда давали женщинам больше, чем они просили.
– Только когда они хотели и могли воспринять больше, чем сами это понимали. Я не заставлял их делать что-то сверх возможного. Они всегда потом просили большего.
– Им это нравилось? Что вы их резали?
– Да.
– А Фрэнни резали?
– Нет.
Я стараюсь оценить его ответ и прихожу к выводу, что он лжет.
– Ну а как насчет меня? Вы собираетесь меня резать? М. поправляет мои волосы и целует мочку уха.
– Посмотрим, – говорит он и добавляет: – Может быть.
Я молчу, и он молчит, давая мне возможность обдумать сказанное. Мне нужно бежать от него прямо сейчас, пока он меня не изувечил, – но я не могу. Я должна сначала выяснить, что он сделал с Фрэнни.
М. интуитивно угадывает мою тревогу.
– Не хочу, чтобы ты беспокоилась, – мягко говорит он. – Я разумный человек и никогда не ударю тебя в порыве гнева. Сексуально подавлять женщин – вот мой конек. Когда в первый раз женщина попросила меня ее связать, мне было тридцать два. Ощущение полного господства над ней показалось мне восхитительным. Я мог делать все, что хотел. – Он тихо смеется. – В то время она была моей начальницей на работе, на пятнадцать лет старше и несгибаемая как сталь, но в постели ей хотелось от всего этого избавиться, хотелось, чтобы ею кто-то командовал. В тот вечер, когда я связал ее и легонько отшлепал рукой, я понял, как это здорово – иметь такую власть. Такой переменой ролей мы оба наслаждались, и я продолжал это практиковать даже после того, как мы перестали встречаться. С тех пор мои женщины всегда мне подчинялись.
Я пытаюсь заговорить, но он не дает мне раскрыть рот.
– Не спрашивай почему – возможно, здесь нет никакой психологии. Люблю командовать – и точка. Это часть меня, часть моей личности, так же, как желание подчиняться было частью ее личности – и твоей. Я люблю связывать женщин и люблю колотить их по голым ягодицам. С разными женщинами я позволяю себе разное. Например, тебя я люблю бить ремнем – это возбуждает, у меня сразу возникает эрекция. Скоро я буду бить тебя и лопаткой, и кнутом, и всем, чем захочу. Я буду хлестать твою задницу, твои бедра, спину, груди, даже твою промежность. Чего я не буду делать, если ты, конечно, сама не попросишь, так это резать тебя и пускать кровь. Экзекуции, которые я провожу, не имеют ничего общего с насилием. Ты действительно можешь мне доверять, Нора.
Его слова звучат убедительно, но я думаю о том, не говорил ли он их Фрэнни незадолго до ее смерти, и оттого по-прежнему ему не доверяю. Я не даю ему себя связывать, и М. с этим соглашается. Он сажает меня на кровать, затем снимает туфли и носки, расстегивает поясной ремень. Я с ужасом жду, что сейчас он начнет меня бить – отказавшись от пут, я сама дала ему повод меня наказать. Но вместо этого М. встает, не спеша пересекает комнату и кладет ремень на комод. Я думаю, что ему доставляет удовольствие держать меня в напряженном ожидании.
– Хочу кое-что тебе показать. – Он берет меня за руку, и мы идем в кабинет. М. говорит, чтобы я села на софу перед телевизором, и ставит видеокассету. У него большая коллекция порнографических фильмов, и эту запись мы уже смотрели. Порнография возбуждает меня при условии, что она хорошо сделана. Обычно, однако, после пятнадцати-двадцати минут фильм мне надоедает и мне хочется прямой стимуляции от М.
На экране появляется название – «Отцовская любовь», – и я сразу понимаю, что это видео на тему инцеста. Я ложусь на софу и стараюсь устроиться поудобнее. М., все еще одетый, садится в кресло, стоящее слева от меня. Обычно мы смотрим фильмы именно в таком положении – М. любит наблюдать, как я смотрю видео, наблюдать за моей реакцией, определять, что именно меня возбуждает. Иногда он заставляет меня мастурбировать перед ним, в то время как сам спокойно наблюдает.
В картине заняты только двое актеров – сорокалетний мужчина и маленькая девочка. На вид ей девять или десять лет. Я цепенею, поняв, что это нелегальное видео. Мужчина снимает с нее одежду, и девочка становится перед камерой. Это не восемнадцатилетняя девица, изображающая из себя ребенка, – у нее узкие бедра, нет грудей, нет волос на лобке. Мужчина кладет девочку на стол и задирает ей ноги.
– Не могу на это смотреть! – Я встаю, чтобы выключить видеомагнитофон. – Такое видео аморально, отвратительно.
– Но оно тебя возбуждает.
– Нет! – Я подхожу к его столу и сажусь, скрестив ноги. Внезапно меня начинает смущать моя нагота.
– Как только ты увидела девочку, ты поняла, что она настоящая. Тем не менее некоторое время ты смотрела на нее как загипнотизированная.
– Но… Я не знаю. Просто никогда не видела таких фильмов.
– Что ж, ладно.
Его ответ меня смущает.
– Вы и Фрэнни заставляли это смотреть? Он кивает.
– Вы позволяли ей выключать магнитофон?
– Нет, но она могла это сделать. Я не чинил ей никаких препятствий.
Меня бесит его спокойствие.
– Этого и не требовалось – вы ее просто шантажировали «Делай, что говорю, или я тебя брошу». «Смотри это, или я тебя брошу».
– Она могла выключить магнитофон точно так же, как сделала ты. У нее был выбор.
– Нет, не было. Она любила вас и сделала бы все, что вы попросите, а вы пользовались этим. – Я подхожу к софе и сажусь, внезапно почувствовав себя очень усталой.
– Может быть, и так, – небрежно говорит он, – но как насчет тебя, Нора? Ты ведь сильнее Фрэнни. Если ты действительно не захочешь что-то делать, то не будешь. У тебя-то есть выбор – Довольно улыбнувшись, он добавляет: – Все, что ты делаешь со мной, ты делаешь только потому, что сама этого хочешь.
– Неправда! Я хочу узнать больше о Фрэнни! Встав, М. ставит кассету на перемотку.
– Не обманывай себя, детка. Ты здесь находишься исключительно по своей воле, потому что тебе нравится секс, тебе нравится боль, тебе нравлюсь я.
Он вынимает видео из магнитофона и кладет его в карман, а потом, подойдя ко мне, садится рядом и кладет руку мне на колено.
– Так что не надо выставлять Фрэнни как оправдание – ты все делаешь только ради себя.
М. не прав и знает об этом. Моя свобода выбора иллюзорна. Я хочу его и тот странный секс, который он предлагает, даже очень хочу, но выбора у меня никогда не было. Если я уйду от него, то не смогу ничего узнать о смерти Фрэнни, а это исключено – я обязана выяснить правду.
Неожиданно М. опрокидывает меня на софу и почти нежно занимается со мной любовью, к чему я совершенно не готова. Нежная любовь – это не наш стиль.
