Текст книги "Сверху и снизу"

Автор книги: Лаура Риз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Когда я увидела видеоленту с Фрэнни, увидела рисунок на ее правой ягодице и поняла, что ее убил М., в голове у меня словно что-то щелкнуло. Теперь свою жизнь, ту небольшую часть вселенной, в которой обитаю, я вижу более ясно; может быть, яснее, чем когда-либо прежде. Как я могла даже поду мать о том, чтобы переселиться к М.? Я слишком многое ему отдала, и теперь мне придется заново учиться тому, как заботиться о самой себе. Никто за меня этого не сделает.

Он допустил ошибку, показав мне видео с Фрэнни. С его стороны это был фундаментальный промах. Как он мог так сглупить? Даже если бы я не заметила отметку, зачем вообще было показывать мне эту ленту? Зачем он хотел, чтобы я увидела, как он мучает Фрэнни? Могу только предположить, что он не понимает или отказывается понять всю ошибочность своего поведения с моей сестрой – свою аморальность, свою необузданность. Если бы он не показал мне это видео, я могла бы остаться с ним. Да, могла бы. Он с легкостью меня соблазнил, как и Фрэнни, вверг в искушение, но в отличие от нее мне это доставляло удовольствие. Огромное удовольствие. Он совершил со мной сексуальную одиссею по морям неслыханного наслаждения, и если бы я не посмотрела видео, то осталась бы с ним навсегда. Больше всего меня пугает именно это. Я могла бы навсегда остаться его рабыней, а он моим господином.

Но стоило мне только посмотреть видео, как все изменилось. Даже если он ее не убивал – разве я могу теперь с ним остаться, зная, как он мучил Фрэнни? Его несдержанность чудовищна, в ней он заходит слишком далеко. Но я отомщу М. за смерть сестры сполна. Он заплатит за то, что сделал.

Я начинаю свои приготовления. Он не вернется до половины четвертого, так что у меня еще уйма времени. Я иду в его ванную и открываю аптечку. Достав несколько таблеток снотворного, я кладу их себе в карман, а затем отправляюсь в заднюю спальню, то есть комнату для дрессировки, и зажигаю там несколько свечей. Это любимая комната М. – должна признаться, что недавно она была любимой и для меня, – и он часто приводил меня сюда. Возле кровати возвышается гора картонных коробок – это бумаги и книги, которые он привез домой с работы, но до сих пор так и не рассортировал. В гардеробе висит моя одежда для игры, которую купил мне М., – кружевное и атласное белье, трико, купальники, одеяние французской горничной, куклы, плиссированная юбка, как у маленькой девочки, бюстье, как у больших девочек, застежки для чулок и сами чулки. Я достаю черный виниловый комплект и надеваю его на себя: приподнимающий грудь лифчик, доходящие до локтей перчатки с отрезанными пальцами, пояс и резинки – все из сверкающего, влажного на вид винила. Сев на постель, я натягиваю на ноги черные, в сеточку, чулки, затем обуваю черные туфли на высоких каблуках. Пройдя в ванную М., я наношу макияж и смотрю на себя в большое, в полный рост, зеркало: живот плоский, бедра упругие; в общем, выгляжу на все сто. Кроме яркой полоски красной помады на губах, я вся в черном, с головы до ног. Такой и запомнит меня М.. сексуальная рабыня в черном виниле.

Я возвращаюсь в комнату для дрессировки и зажигаю свечи – все до одной: они мерцают на каждом столе, на телевизоре, на картонных коробках, на полу, отбрасывая свет, достаточно яркий для съемки.

Я вставляю кассету с Фрэнни в видеомагнитофон и проверяю, есть ли кассета в видеокамере, а потом, пройдя на кухню, наливаю себе и М. по бокалу красного вина и долго решаю, сколько таблеток снотворного положить ему в бокал. В конце концов останавливаюсь на одной – мне нужно, чтобы он был сонный, но в сознании. Разломив капсулу, я размешиваю ее в вине, пишу записку, которую оставляю на столе: «Я в комнате для дрессировки, Хозяин, и жду тебя», беру в руки бокалы и иду в бывшую спальню для гостей. Благодаря свечам комната сияет янтарным блеском. Я ставлю предназначенный М. бокал на стол, рядом с ключом от наручников, затем устраиваюсь поудобнее на кровати и жду, время от времени отхлебывая глоток вина.

Ровно в половине четвертого открывается входная дверь и М. входит в переднюю, вероятно, держа под мышкой свой любимый коричневый кожаный портфель. Моя машина стоит на подъездной дорожке возле дома, поэтому он знает, что я здесь. М. захлопывает дверь, и я слышу шаги. Сейчас он пройдет в кабинет, положит свой портфель и бросит взгляд на пианино, но сначала он посмотрит на меня. М. очень предсказуем: сначала снимет пальто, ослабит и снимет галстук, потом пройдет на кухню и увидит мою записку, которая заставит его недовольно нахмуриться – он ведь хотел поиграть на пианино, а не на мне. Перечитав записку, он представит меня в комнате для дрессировки, прикованную к стене, и им овладеет похоть – она-то и заставит его прийти ко мне.

Я слышу, как М. проходит по дому, потом раздаются его шаги в коридоре. Стоя в дверях, он молча смотрит на меня в моем бесстыдном черном одеянии и, небрежно привалившись плечом к дверной раме, ослабляет галстук. Насчет галстука я ошиблась, но пальто он действительно уже снял. На М. темные брюки и розовато-лиловая рубашка: даже полностью одетый, он выглядит сильным и мускулистым, одежда превосходно сидит на нем. Его вид элегантен и суров.

– Думаю, мы можем поиграть. – Мой голос звучит вполне естественно. – Я плохо себя вела, и меня нужно наказать.

М. не спеша закатывает рукава рубашки, затем, не отрывая глаз от моего тела, медленно входит в комнату. Все еще глядя на меня, он берет со стола бокал вина и отпивает большой глоток, а потом, сделав еще один, садится рядом со мной и проводит рукой по моей ноге, на которой натянут чулок в сеточку.

– Очень плохо? – спрашивает М.

– Очень, – отвечаю я. – Меня нужно выпороть. – Я выпрямляюсь. – Но сначала мне хочется пососать у тебя член. – Я соскальзываю с кровати, но М. хватает меня за руку.

– Куда это ты? – спрашивает он.

– Никуда. Просто хочу поменяться с тобой местами. Я хочу, чтобы ты лег и я могла сосать твой член.

– Разве я велел тебе двигаться? – Все еще держа меня за руку, он ставит бокал на стол и кладет меня к себе на колени. – Может, я хочу сначала тебя выпороть.

Сердце мое замирает. Я молчу. Неужели он догадался, что я подмешала ему что-то в бокал? Нет, это невозможно почувствовать – я же не смогла. Внезапно мне приходит в голову, что М. с самого начала знал о той метке на теле Фрэнни и, может быть, даже хотел, чтобы я увидела ее и поняла, что это он убил сестру. Тогда проведенная мной подготовка – всего лишь прелюдия к моей собственной смерти.

– Отлично, сейчас я подам кнут. – В моем голосе слышится волнение. М. смотрит на меня с подозрением – он понимает, что что-то не так.

Внезапно он хватает меня за волосы и резко дергает мою голову назад. Я испуганно ахаю. Мой бокал летит на пол. Я тяжело дышу, моя голова закинута, взгляд уставился в потолок. Я знаю: если сопротивляться, он запрокинет ее еще сильнее.

Зарывшись в мои волосы, руки М. тянут их с такой силой, что я начинаю стонать.

Тогда он целует меня в шею и отпускает. Вторая его рука все еще крепко держит мое запястье. Чувствуя, как М. водит губами и языком по моим обнаженным плечам, я вдыхаю запах пота – отдающий мускусом аромат его желания.

– Ты выглядишь очень уставшим, вот я и подумала: может, стоит пососать у тебя немного – это придаст тебе энергии.

– Ты об этом думала? – Взглянув на меня, М. отпускает мою руку.

Я робко отстраняюсь и опускаюсь на колени, затем расстегиваю его брюки – медленно, осторожно, боясь, чтобы он меня не остановил. Вместо этого М. встает, и я снимаю с него брюки и туфли. Он снова садится. Я развязываю его галстук, затем расстегиваю рубашку. Всю его одежду я аккуратно складываю, как сделал бы он сам. После этого М. отодвигается так, что его спина прижимается к стене. Я подаю ему бокал вина, и он берет его.

– Хочу, чтобы ты расслабился. Закрой глаза, выпей вина и ни о чем не думай. Я буду сосать тебя дольше и лучше, чем когда-либо.

Я медленно начинаю его лизать. Член у М. уже напряжен, но сейчас передо мной стоит задача прямо противоположного свойства – я хочу, чтобы он успокоился. Закрыв глаза, М. допивает вино. Я вижу, как его плечи опускаются, тело становится более податливым, а голова медленно покачивается из стороны в сторону. Осторожно, не меняя темпа, я перемещаю губы с его члена на внутреннюю сторону бедра – в менее чувствительную область. М. не обращает внимания на то, что я оставила в покое его член, а может быть, он уже не в состоянии это заметить. Я начинаю лизать другое бедро, затем перехожу на живот. Его член совершенно обмяк. Расслабленно застонав, М. разжимает ладонь, и пустой бокал падает на пол.

– Приляг, – говорю я.

М. снова стонет, затем сонным голосом что-то произносит. Глаза его закрываются.

– Приляг, – повторяю я, поднимаю его бокал и ставлю на стол. – Так тебе будет удобнее. – Я помогаю ему вытянуться на кровати.

– И впрямь какая-то усталость, – бормочет М. – Мне нужно всего несколько минут.

Он закрывает глаза.

Я осторожно массирую его ноги, затем принимаюсь за руки и плечи. Прикосновения моих рук нежные, успокаивающие. Когда я наконец решаю, что М. уснул, я приподнимаю ему одну руку над головой. Он что-то невнятно бормочет, но повинуется. Со стены свисают наручники, каждый из которых прикреплен к очень толстой двухфутовой цепи, привернутой болтами к стене. Я медленно надеваю на руку М. первый наручник и защелкиваю его. Цепь не натянута, так что он ее не ощущает.

Подняв вторую руку, я проделываю то же самое, а потом, встав, смотрю на него, голого, с обвисшим членом – на этого убийцу Фрэнни, – и не испытываю к нему ничего, кроме отвращения. Вытащив из его брюк ремень, я обматываю его вокруг шеи М., затем беру с туалетного столика два куска веревки и привязываю его ноги к раме кровати. Подойдя к видеомагнитофону, я включаю его. Фрэнни плачет, Рамо лижет ее. М. все еще спит. Я прибавляю звук.

Вздрогнув, М. просыпается, и на его лице тут же появляется испуганное выражение. Не понимая, что случилось, он смотрит на громыхающий телевизор и внезапно ощущает, что его руки прикованы к стене. Уже вполне проснувшись, М. вертит головой и только сейчас замечает ремень вокруг своей шеи.

– Освободи меня, – сурово говорит он. – Немедленно! Он все еще играет роль строгого воспитателя, все еще думает, что имеет надо мной власть.

Я уменьшаю звук.

– Зачем ты показал мне это видео?

– Ты не верила, что я заставил Фрэнни трахаться с собакой, и должна была понять, что я всегда говорю правду. – Его голос звучит ровно, в нем не слышно угрызений совести.

– Ты никогда не говорил мне правды, – отвечаю я.

– Освободи меня. Чем дольше ты будешь держать меня в наручниках, тем суровее окажется наказание.

Я не обращаю внимания на его слова. С экрана слышится плач Фрэнни, голос М. требует от нее остаться на полу. Его слова приводят меня в бешенство. Мне надо услышать правду.

– Положим, я соглашалась со всем, что мы делали: пусть неохотно, но соглашалась. Это нормально. Но вот Фрэнни не соглашалась ни с чем. Ты ее заставлял. Ты… Ты зашел слишком далеко. Должны же быть какие-то ограничения!

Чуть улыбаясь, М. самодовольно смотрит на меня. Он еще не понимает, какую роковую ошибку совершил, не понимает, что между нами возникла пропасть, которую невозможно преодолеть.

– Ограничения? – вкрадчиво говорит он. – Это буржуазное понятие.

– Ты не можешь делать все, что хочешь.

– Это почему же?

– Потому что ты причиняешь людям боль. Ты причинил боль Фрэнни. Ты не должен был делать с ней такие вещи. Это было аморально. – Я вся дрожу от ярости.

Услышав это слово, М. заливается смехом.

– Аморально? – В его голосе звучит презрение. – Твоя сестра вовсе не обязана была со мной оставаться. Она в любое время могла уйти, но предпочла этого не делать. Это было ее решение, не мое.

– Она не могла сказать тебе «нет».

– И теперь ты винишь меня за ее слабость?

– Вот именно. Ты несешь за это ответственность. – Я с трудом себя сдерживаю. Мне хочется его убить, и я знаю, что в моем нынешнем состоянии я сделаю это с легкостью. – Ты был сильнее и не мог рассчитывать на то, что твои действия останутся без последствий.

– Последствий? Каких последствий? Я не испытываю ни малейшей вины за то, что с ней делал. Она была вполне взрослой, совершеннолетней.

М. все еще не подозревает, что я знаю, кто убийца Фрэнни, – думает, будто я злюсь из-за Рамо и всех тех сексуальных и садистских действий, к которым он ее принуждал, поэтому отвечает мне холодным взглядом.

– Она сама делала выбор, – говорит он. – Может быть, она ошибалась, но почему я должен испытывать из-за этого чувство вины? Я наслаждался, когда видел ее с Рамо, – точно так же, как тогда, когда видел его с тобой. Я знаю, чего хочу, Нора, и всегда этого добиваюсь – это ведь так просто…

– Только не теперь. – Я качаю головой. – И не со мной. Ты почти меня одурачил, когда говорил, что любишь меня, а я почти тебе поверила. Но ты не любишь ни меня, ни кого-либо еще. Ты вообще на это не способен.

М. невозмутимо смотрит на меня. Мне хочется швырнуть в него чем-нибудь, чтобы стереть с его лица эту самодовольную ухмылку.

– Ты, должно быть, очень ненавидишь женщин. Тебе не достаточно иметь над ними власть – тебе нужно еще их унизить.

Он по-прежнему не отводит от меня взгляд.

– Ты, кажется, изволишь гневаться, Нора? Смотри, мне придется очень сильно наказать тебя за это.

Я отрицательно качаю головой:

– На этот раз ничего не выйдет. Я больше не играю в эти игры, и ты не сможешь наказать меня за нарушение правил.

Я подхожу ближе к М. и кладу руку ему на голову. Волосы его мягкие и густые, словно овечье руно.

– Ты забыл, кто сейчас связан, – я дотрагиваюсь до его шеи, – забыл, что у тебя на шее ремень?

Когда я дотрагиваюсь до ремня, то по выражению глаз М. вижу, что он наконец понял всю серьезность моих намерений. Он молчит, но я вижу, что тело его напряглось.

– Значит, все кончено? – наконец решается спросить он. – Между нами все кончено?

Я слышу в его голосе нотку раздражения. В своем тщеславии М., очевидно, окончательно поверил, что я никогда не брошу его, даже если он покажет мне видео с Фрэнни.

– Да, – говорю я и направляюсь к телевизору. М. еще не знает, что наш разрыв – это далеко не самое для него страшное. Настало время сообщить ему, что мне известно, кто убийца сестры.

– Ну ладно. – М. пожимает плечами. – Раз кончено, значит, кончено. А теперь освободи меня.

– Смотри на экран. – Мое лицо становится непроницаемым. – Это ты довел Фрэнни, это из-за тебя по ее лицу текут слезы!

– Выключи эту…

– Смотри! – взвизгиваю я. Мое тело дрожит, и я заставляю себя сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Сейчас мне, как никогда, нужно владеть собой.

Я останавливаю кадр, на котором видна метка на ягодице Фрэнни, затем перематываю пленку и опять прокручиваю это место.

– Ты, кажется, не заметил, да? Ты совершил ошибку, и теперь она дорого тебе обойдется. – Я снова останавливаю кадр и указываю на шрам. – Посмотри на это.

– На что?

– Он едва заметен. Похоже на родимое пятно, хотя у Фрэнни не было никаких родимых пятен.

М. косит глаза на телевизор, стараясь понять, что все это значит.

– Это круг, – говорю я, – перечеркнутый линией. Точно такой же коронер нашел на животе у моей сестры.

В глазах М. вспыхивает паника – только на миг, на какую-то долю секунды, прежде чем он успевает снова овладеть собой.

– Это может быть что угодно. – Он старается сохранять спокойствие.

– Тем не менее это перечеркнутый круг. Точно такой же ты вырезал на животе у Фрэнни.

Я выключаю телевизор, подхожу к видеокамере и включаю ее, затем возвращаюсь к М. и сажусь ему на грудь, чувствуя прикосновение его обнаженной кожи к моим бедрам.

– Сейчас ты расскажешь мне, как убил мою сестру. Я за пишу твое признание, и ты просидишь в тюрьме до конца жизни, если повезет. Тебе вполне могут вынести смертный приговор.

М. холодно глядит мне в глаза.

– Почему ты решила, что я буду говорить?

Я беру в руки концы ремня, затянутого у него на шее.

– Потому что, если не будешь, я убью тебя. М. презрительно смеется.

Я затягиваю ремень, лишая его возможности дышать. М. сопротивляется, и мне приходится затратить все свои силы, чтобы удержать ремень на месте. Признаюсь, к такому я была не готова. Прежде чем я успеваю среагировать, М. изворачивается, приподнимает левый локоть и бьет меня в ребра. От резкой боли я сгибаюсь пополам, отчаянно хватая ртом воздух. Ненатянутая цепь дает М. пространство для маневра – он снова бьет меня локтем, причем сила удара такова, что я сваливаюсь с его груди и падаю на стол, на пол летят бокалы, свечи и все остальное, что на нем стояло. Ящик стола открывается, по полу рассыпаются презервативы, машинное масло, зажимы для сосков. Две свечи гаснут еще до того, как оказываются на полу, но третья прожигает в ковре небольшую дыру. Я гашу ее каблуком. Бок болит, а на плече появляется синяк – в том месте, где я ударилась о стол, кожа содрана и рана кровоточит.

М. самодовольно улыбается. Я сбрасываю с себя туфли и закидываю их в дальний конец комнаты, после чего снова подхожу к кровати. Ухватившись за раму, я оттаскиваю кровать подальше от стены, и вскоре цепи, которыми к ней прикреплены наручники, натягиваются как струна. Мое дыхание становится тяжелым, бок по-прежнему болит. Я тяну на себя кровать, и тут же слышу крик М.:

– Черт побери, Нора! Ты оторвешь мне руки. Я подхожу к М. и снова сажусь ему на грудь.

– Теперь мы попробуем еще раз. Ты скажешь мне, как убил Фрэнни, или умрешь.

Я берусь за ремень.

– Ты не убьешь меня, – фыркает М.

– Сейчас испытаем.

Мне удается еще немного затянуть ремень.

– Если ты меня убьешь, тебя посадят в тюрьму. Я качаю головой:

– Харрис знает, что ты собой представляешь. Я скажу ему, что ты решил заставить меня сделать нечто экстраординарное: хотел поэкспериментировать с дыханием и велел мне тебя душить. Я, конечно, возражала, но ты пригрозил избить меня. В результате мне пришлось играть в твою игру. Единственная проблема заключается в том, что я душила тебя слишком сильно, слишком долго, и – какая жалость – ты умер. Такой вот несчастный случай.

– Они все равно тебя арестуют.

– Может быть, да, может быть, нет, но факт преднамеренного убийства все равно доказать не смогут. Убийство по неосторожности или преступная небрежность, что ж, на это я готова, лишь бы посмотреть, как ты заплатишь за смерть Фрэнни. – Я затягиваю ремень так, чтобы М. почувствовал реальность угрозы. – А теперь начинай.

М. по-прежнему молчит: желваки его напряжены, челюсти сжаты. Я стягиваю ремень еще туже. М. начинает хватать ртом воздух, лицо его становится багрово-красным. Он пытается сопротивляться, но теперь это совершенно бесполезно.

Я ослабляю хватку.

– Ну что, будем разговаривать?

Задав вопрос, я не даю ему возможности ответить и, зная, что М. так легко не сдастся, снова начинаю его душить. Видя в глазах своей жертвы вызов, я затягиваю ремень так туго, как могу. Лицо М. становится багровым. Он упорно глядит на меня, но вскоре его глаза начинают слезиться и закатываются, рот раскрывается, челюсть бессильно повисает. У меня в груди болит, я тяжело дышу. Мне и в голову не приходило, что задушить человека так трудно и это требует столь больших усилий. Натягивая ремень, я раздумываю над тем, стоит ли останавливаться – еще всего один шаг, и он будет мертв.

Наконец я отпускаю ремень. Кашляя, М. отчаянно пытается вдохнуть воздух. Его легкие издают хриплый, свистящий звук, словно он дышит кислородом.

– Ну, теперь ты будешь говорить?

М. кивает, все еще не в силах произнести ни слова; тогда я слезаю с его груди и отхожу в сторону. Он снова кашляет, у него подергиваются мышцы шеи. Теперь его вид уже не такой самодовольный, как раньше. Я даю ему несколько минут на то, чтобы отдышаться, затем подхожу к видеокамере и, перемотав кассету, включаю запись – не нужно, чтобы предыдущая сцена оставалась на пленке. Потом, обернувшись, я бросаю взгляд на М. Он лежит неподвижно, глаза его горят такой ненавистью, какой я у него никогда раньше не замечала.

– Ладно, – хрипит М., – я расскажу, что тогда случилось, но это тебе все равно ничего не даст. На первом видео меня не видно, а это, второе, сделано под принуждением. Кроме того, видеозаписи не имеют силы в суде.

Имеют они силу или нет, еще будет время разобраться, но когда Джо увидит его признание, то наверняка отправит М. в тюрьму.

– Начинай, – говорю я. М. медлит.

– Сначала развяжи мне ноги, – обидчиво скривив губы, требует он.

– Нет.

– Они начинают затекать. Если хочешь признания, развяжи мне ноги.

Некоторое время я медлю. Мне наплевать, удобно ему или нет, но разгадка смерти Фрэнни так близка, что я решаю удовлетворить его просьбу: больше у меня нет сил ждать ни минуты. Мне нужна правда. Я смотрю на М., и мне кажется, что со скованными руками он никак не сможет освободиться. Тогда я развязываю его ноги и тут же отхожу в сторону, на тот случай, если он станет лягаться.

– Отлично, теперь твоя очередь.

– Так и быть, я все расскажу, но сделаю это по-своему и сначала кое-что объясню.

– Кое-что меня не интересует.

– Очень жаль, но тебе придется меня выслушать.

Я складываю руки на груди. М. чувствует мое нетерпение и снова пытается мной манипулировать. Мне надо знать все про убийство Фрэнни, и он об этом догадывается, но не в состоянии понять, что его власть надо мной кончилась – как только я получу его признание, он отправится в тюрьму.

– Не думал я, что наши отношения придут к этому, – качая головой, говорит М. Он снова кажется уверенным в себе, его лицо выражает откровенное безразличие, словно мы ни когда и не были любовниками.

– Ну же!

М. слегка хмурит брови, словно ему трудно подобрать слова.

– Итак, сначала я хочу рассказать тебе о Яне.

При упоминании этого имени я испытываю жестокие угрызения совести и с нетерпением жду продолжения.

– Да, – насмешливо говорит М. – Я хочу, чтобы ты это знала: твой верный, любящий Ян тебя обманывал.

Я обдумываю это заявление, затем решительно его отбрасываю. Если бы Ян спал с кем-то еще, я бы это почувствовала.

– Ты лжешь, но даже если бы это было так, он бы тебе не сказал.

Нисколько не смущаясь, М. продолжает пристально смотреть на меня.

– Ну почему же? Разве я не был его наперсником? Он рассказывал мне обо всем – так почему бы не поделиться и этим?

Я не отвечаю.

– Ладно, ты права, – М. ядовито кривит губы, – он ничего мне не говорил. Ему просто не было нужды это делать. Видишь ли, он обманул тебя именно со мной – твой милый Ян впервые попробовал член.

– Ты лжешь!

– Ох, Нора! – М. причмокивает языком, чтобы меня раздразнить. – Когда же до тебя наконец дойдет? Ты ведь знаешь, что я никогда не лгу. – Он улыбается. – Ну, почти никогда. Я не сказал тебе, что убил Фрэнни, зато все остальное было правдой.

Мне по-прежнему не хочется говорить.

– Вижу, тебя нужно убедить. Прекрасно. – М. блаженно вытягивает ноги. – Твой дружок время от времени заглядывал ко мне после тенниса – выпить, иногда поужинать, ну и так, вообще. Я внимательно его выслушивал, в то время как ты отдалялась от него. Он не понимал, почему ты это делаешь, почему не хочешь заниматься любовью. Бедный Ян – он был в таком смятении! В последний раз, когда Ян был здесь – за несколько дней до разрыва с тобой, – я налил ему виски и дал возможность излить душу. Эго была такая трогательная сцена! – Голос М. дрожит от притворного сочувствия. – Я сказал, что ты его недостойна. Об остальном ты можешь догадаться. Маленький поцелуй, маленькая ласка – он оказался весьма податливым. Когда я положил руку на его член, он на миг заколебался, но был в таком напряжении, что с легкостью уступил моей просьбе. После нескольких порций спиртного Ян совсем перестал собой владеть, Нора, и к тому же он давно никого не трахал. Он был такой озабоченный, что, можно сказать, ты сама привела его ко мне. Я посвятил ему целую ночь, накачав спиртным так, что он стал как шелковый, а потом заставил его сосать мой член и затем вставил ему в задницу. Так что теперь твой Ян уже не такой милый девственник, каким был раньше.

Я все еще молчу, потому что знаю – М. говорит правду.

– Бедный мальчик был так смущен, что утром уехал, пока я еще спал. Если хочешь знать мое мнение, это дурной тон – он даже не поцеловал меня на прощание, а на следующий день позвонил и сказал, что это было большой ошибкой. Он извинялся, говорил, что сожалеет о случившемся и о том, что не может ответить на мои чувства. Смешно! Идиот так и не понял, что все было подстроено. – М. презрительно смеется. – Он был в отчаянии, считая, что обманул мое доверие.

Наконец у меня прорезывается голос. Я знаю, что М. не лжет, но мне трудно с этим смириться – непонятно почему. После того как он убил Фрэнни, холодное совращение Яна вовсе не должно меня удивлять.

– Зачем? – спрашиваю я. – Зачем ты это сделал?

– Не хотел, чтобы он дальше с тобой встречался. Ты ведь все время твердила мне, какой он прекрасный человек. Ну что ж – вот тебе твой честный, благородный Ян. Он скорее предпочтет порвать с тобой, нежели сказать правду. Насколько я знаю, он так и поступил.

Неправда, Ян со мной не порвал, думаю я. Ему действительно нужно время, чтобы все обдумать, поразмыслить над тем, что случилось между ним и М.

– В этом не было необходимости, мы с Яном и так стали чужими из-за тебя. Тебе не стоило его трахать.

На моих глазах выступают слезы – я оплакиваю Яна, себя, но больше всего Фрэнни. М. – мстительный человек, и хочет ударить меня побольнее. Я не смогу исправить все то зло, что он причинил Яну, но хотя бы отомщу за Фрэнни. М. думает, что я не сумею привлечь его к ответственности, и ошибается. Жестоко ошибается.

– Нет, необходимость была, – говорит М. – Мне нужно было его трахнуть, – Он самодовольно кивает. – Хочешь узнать еще одну маленькую деталь? Я подмешал ему снотворное. Видишь ли, чтобы кое-что сделать, мне нужно было, чтобы Ян впал в бессознательное состояние на то время, пока я, позаимствовав у него ключи, нанесу краткий визит в Сакраменто. – М. улыбается. – Тобой так легко манипулировать, Нора, – не труднее, чем Фрэнни или Яном. Как я и ожидал, ты вскоре обыскала его квартиру.

У меня начинает ныть сердце – ведь мне невольно удалось причинить Яну немало бед, подозревая его в убийстве, поделившись своими подозрениями с полицией, предоставив им вещественные доказательства, которые послужили причиной его ареста. Но даже после того, как я сдала его полиции, Ян говорил, что любит меня. Его чувства оказались гораздо глубже и сильнее моих. Я знаю, что поступила глупо, оттолкнув его, и боюсь, что буду всю жизнь сожалеть об этом.

М. снова улыбается своей надменной улыбкой.

– Уверена, что хочешь выслушать остальное? – наконец спрашивает он меня. – Я могу рассказать, но ты только разозлишься, расстроишься, не в состоянии что-либо сделать с тем, что я тебе сообщу. Может, для тебя будет лучше, если ты ничего не узнаешь? – В его голосе звучит фальшивое сострадание.

– Нет, – отвечаю я.

– Ладно. – М. откидывает голову на подушку. На его лице появляется удовлетворенное выражение, словно он полон решимости рассказать мне все до последней детали. Судя по его поведению, можно заключить, что мы поменялись местами – у меня на руках оковы, а он свободный человек, – но это только видимость: если бы была возможность, М. никогда не стал бы ни в чем признаваться. – Я знал, что твой ответ будет именно таким. Видишь ли, я и правда хочу рассказать тебе, что случилось. Мне нужно с кем-то этим поделиться – как тебе нужно было рассказать об аборте и стерилизации. Ты можешь это понять, не так ли? Ну конечно, можешь! Я был твоим наперсником, теперь ты будешь моим. Слушая меня, ты окажешь мне услугу – облегчишь мою вину. Я не испытываю никаких угрызений совести из-за своего отношения к Фрэнни, но тем не менее сожалею о ее смерти. Это весьма досадный инцидент.

Услышав, как он назвал смерть Фрэнни досадным инцидентом, я вздрагиваю.

– Если ты надеешься найти во мне сочувствие, то глубоко ошибаешься.

– Не будь такой самоуверенной, Нора. Я добьюсь его от тебя. Признание вины – первый шаг к отпущению грехов, а кто, кроме тебя, должен выслушать мое признание? Звучит не много иронично, не так ли? Я рассказываю тебе правду, которую ты ищешь, а ты, сама того не желая, даришь мне спокойствие души. – Он благодушно ухмыляется. – Помнишь, я говорил тебе, что Фрэнни ни в чем мне не отказывала? Это не так. Существовали кое-какие вещи, довольно опасные, на которые она не соглашалась. Я даже уважал ее за то, что она говорила «нет», – хотя никогда не сообщал ей об этом и, напротив, всегда заставлял дорого платить за непослушание: она получала за это кнут. Однако после того, как я с ней порвал, Фрэнни стала говорить, что позволит мне абсолютно все, – думаю, она считала меня единственным, кто способен когда-либо ее полюбить. Ее дневник заканчивается за две недели до смерти, так что ты не имеешь представления, как она себя вела в это время – звонила мне каждый день, иногда по пять-шесть раз, и жутко надоела. Боже, какой она была назойливой! Я старался держаться вежливо, но ничего не помогало – она могла прийти без приглашения в любое время дня и умолять меня дать ей еще один шанс. Это было чересчур. В конце концов я решил, что если доведу ее до крайности, заставлю делать те немногие вещи, в которых раньше мне было отказано, то Фрэнни придет в себя и увидит, что мы несовместимы. Я уложил черный вещевой мешок и отправился к ней на квартиру. До этого она всегда приходила ко мне. Я сказал, чтобы она сняла одежду и легла на пол, после чего достал из вещмешка изоляционную ленту.

М. задумчиво смотрит в потолок и через несколько секунд продолжает, понизив голос:

– Обычно связывают не изолентой: ее потом очень больно отдирать, но я хотел преподать ей урок. Я вытянул ее руки над головой и связал запястья, после чего обмотал ленту вокруг ножки кушетки, связал ей вместе лодыжки, достал из вещмешка скальпель и положил ей на живот, сказав, что сейчас буду его резать. Один раз я такое уже делал – у нее на заднице, ты видела это в фильме, – после чего Фрэнни больше не позволяла мне ее резать: она очень боялась ножа. Я думал, что просто положить скальпель на нее будет достаточно – ей хватит одного вида ножа, – но все оказалось не так. «Сделай это, Майкл, – сказала она. – Тогда ты поймешь, как я тебя люблю». Она была испугана, но не собиралась отступать. Тогда я заклеил ей рот и начал резать. Первым делом изобразил ромб вокруг пупка. Сквозь изоленту слышались стоны, поэтому я разлепил ей рот и спросил, не хватит ли с нее. Она покачала головой и обещала вытерпеть все, лишь бы я остался с ней. Заклеив ей рот, я снова принялся за дело. Все ее тело покрылось различными геометрическими фигурами – кругами, квадратами, звездами, среди них действительно был перечеркнутый круг. Все лицо Фрэнни было залито слезами, она сдавленно стонала, но никак не хотела уступать. Дважды я открывал ей рот и спрашивал, не хочет ли она, чтобы я перестал, и оба раза твоя сестра отвечала: «Я люблю тебя и не дам тебе уйти!» Это приводило меня в бешенство – кто бы мог подумать, что Фрэнни, робкая Фрэнни, окажется такой упрямой и такой безрассудной?