Текст книги "Леопард на солнце"

Автор книги: Лаура Рестрепо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Он повторил свой вопрос все таким же любезным тоном. Тут в мозгу у нее просветлело. Не иначе, Дух Святой вразумил. Она вдруг еле слышным голосом пролепетала, что, мол, не были бы вы так добры дать мне переписать этот диск. Он тогда спросил, в самом ли деле ей эта песня так нравится, а она сказала, что ее эта песня будит каждый день. Он принес ей искренние извинения и сказал, что диск он ей одолжит. Разговаривать больше было не о чем, она взяла диск и с этой минуты влюбилась. Бедняжка едва не упала в тот вечер, когда Нандо Барраган постучал в ее дом под предлогом, что хочет забрать «Старую лошадь».

Выходило, что роман у них начался, словно у подростков. По крайней мере, по версии Аны Сантана, напоминавшей розовую сказочку и не имевшей ничего общего с черной славой Нандо Баррагана, который с женщинами шел напролом, не утруждая себя никакими уловками и ухаживаниями. Но поскольку он никому не рассказывал, каким ему видится происшедшее, история с пластинкой стала официальной версией.

Так же как и любопытствующие, не имели успеха и те, кто явился к Ане с плохо скрытым меркантильным интересом, – она и словечком не обмолвилась о том, что после свадьбы из портнишки, латающей одежду, превратится в мультимиллионершу. Не имели успеха и те, кто пришел от чистого сердца предостеречь ее, во что она влипла.

Ей рассказали тысячу историй про тысячу женщин Нандо, ей говорили:

– Тебе и во сне не приснится, чтобы он всех на тебя одну променял. Ты будешь тысяча первый номер, и имей в виду – штатной супруге всегда бывает хуже, чем прочим. – Также ей говорили о незаконной торговле ее будущего мужа и о войне с другой семьей. – Твои дети будут под угрозой, едва на свет родятся, – напоминали ей. – Ни ты, ни все твои близкие не будете иметь ни минуты покоя. Деньги, это да, и все, что угодно, но ни покоя, ни любви.

Из деревни, с другого побережья, приехали ее дальние родственники с тем, чтобы сообщить об одном неизвестном обстоятельстве.

– Открой глаза, Ана, – предупреждали они, – это ведь не в первый раз Нандо Барраган вступает в брак.

Они рассказали, как однажды он был в их краях и положил глаз на юную мулатку, которую отец берег, как зеницу ока. Нандо Барраган хотел поступить, как обычно: утащить ее куда-нибудь под дерево и взять нахрапом.

Отец мулатки оказался здоровенным моряком, с мускулатурой, сформированной годами ловли лангустов в открытом море. Когда он понял, что только что появившийся мужлан собирается нанести ущерб его сокровищу, он грудью встал на защиту и пригрозил убить его. Должно быть, у Нандо вызвали почтение монументальные размеры негра, или он увидел в его налитых кровью глазах смертельную решимость прирезать противника, потому что вместо того, чтобы его отдубасить, он вытащил из кармана толстую пачку банкнот и предложил их ему в обмен на пятнадцать минут в обществе его дочери.

Поначалу рыбак демонстрировал гораздо большее возмущение, чем испытывал, но уже почти ринувшись в бой, точно хищная птица на добычу, он, не удержавшись, зыркнул вкось на пачку денег – пожалуй, там было больше, чем он мог скопить за целый год торговли лангустами.

– Я принимаю ваши условия, – сказал он Нандо, – но взамен вы должны жениться на моей дочери.

Нандо засмеялся, более нелепого предложения ему сроду не делали. Однако смех у него прошел, когда он увидел, что этот человек не согласится на меньшее. Он предложил удвоить сумму, с тем чтобы взамен получить только пятнадцать минут.

– Не хочу я ни больше, ни меньше, чем в этой пачке, – заявил упрямец, – но в обмен на брак.

В это время за кустами банана показалась мулаточка, и когда Нандо ее увидел, он потерял власть над собой. Он умирал от желания обладать ею, но только зря распалялся, ему надо было ехать отсюда для заключения миллионной сделки, а он застрял, как прикованный, теряя время на эту идиотскую торговлю.

– Двести тысяч песо за десять минут, и кончено, – сказал он.

– Сто тысяч и женитьба, – не уступал папаша.

Нандо понял, что делать нечего, и так как он решил, что девчонка будет его во что бы то ни стало, крикнул в нетерпении:

– Ладно, будь она проклята. Тащите попа. Рыбак обнажил все свои зубы в торжествующей улыбке.

– Есть одна проблема, – заявил он. – Нет у нас в деревне священника.

Сдерживая взрыв преступной ярости, Нандо Барраган огляделся по сторонам и увидел, что все местное население, – старики, старухи, женщины и дети, – стоит кольцом вокруг них и наслаждается спектаклем. В числе зрителей были две монахини-каталонки, школьные учительницы, одетые в белое, в широких накрахмаленных чепцах с торчащими, точно крылья чаек, краями.

Нандо схватил за руку старшую из них.

– Раз нет священника, эта преподобная матушка нас поженит, – заявил он.

Монашка, ужаснувшись, попыталась скандалить, но это было уже намного выше того, что привыкли терпеть люди, носящие фамилию Барраган. Он выхватил висевший на поясе кольт «Кабальо» и приставил его к крахмальной чайке на голове сестры.

– Или вы нас тут же обвенчаете, или пристрелю, как собаку, – заявил он.

Невеста Христова обвенчала их, как сумела, свекор спрятал свои денежки, Нандо отшвырнул окурок, снял очки «Рэй-Бэн», расстегнул ширинку, за шесть с половиной минут лишил свою супругу девственности и покинул ее на восьмой минуте, навеки умчавшись по шоссе в своем «Сильверадо» цвета серый металлик.

Ана Сантана выслушала эту историю молча и когда родственники закончили, поблагодарила их за информацию и подытожила:

– Венчание, совершенное монахиней, не в счет – ни на земле, ни на небе. – Она сказала это сухо и не позволила больше возвращаться к обсуждению данной темы.

Многое в этом духе и еще похлеще передавали ей люди, озабоченные ее счастьем, предрекая и ей нечто подобное. Но она оставалась глуха. То ли послужной список ее избранника был ей уже знаком, то ли она не считала необходимым с ним ознакомиться, но она не изменила своего решения.

Для нас оно было и лучше, потому что передумай Ана Сантана, не было бы свадьбы, а не будь свадьбы, весь квартал остался бы с носом.

* * *

Немая Барраган, босая и одетая в черное, замкнутая в своем непроницаемом бессловесном пространстве, протирает красной тряпкой игровые автоматы и тренажеры в уединенной комнате своего племянника Арканхеля.

– Почему ее называли Немая Барраган, она ведь не носила эту фамилию? Она же была теткой братьев Барраганов с материнской стороны?

Всех женщин в их семье так зовут, Барраган. И Северину, мать Нандо и Арканхеля. И Макаку, их сестру, женщину бешеного нрава и невоздержанную на язык, бой-бабу, укротительницу мужиков, выросшую мужеподобной благодаря тому, что будучи единственной сестрой, она воспитывалась среди одиннадцати братьев. И жен женатых Барраганов, и их дочерей, и саму Немую, и трех других теток с материнской стороны.

– Все они заперты в своем домище, не желают знать ничего о внешнем мире, одеты в черное. В квартале над ними смеялись, называли их то гаремом, то шабашем ведьм, то птичьим двором, где все птицы вещают беду. Никому из нас не случалось влюбиться в какую-нибудь из Барраган, даже в голову не приходило, и они не смотрели в нашу сторону Старухи иссохли от бесконечных страданий и родов, а молодых война сделала каменными. У них уже не оставалось времени быть ни женщинами, ни матерями. Они были фригидны и стерильны. Или, по крайней мере, мы так считали.

В глазах внешнего мира кланом руководят мужчины, но за закрытыми дверями правят женщины. Они поддерживают одна другую в своем напряженном сосуществовании, полном тайной борьбы за домашнюю власть и плохо скрытой ревности, возникающей в погоне за благосклонностью мужчин.

– У нас на Зажигалке не бывало, чтобы склока, какой бы личной она ни была, не стала известна всем и каждому. Будь то размолвка любовников, или если ревнивый муж поколотит жену, или даже поспорит кто из-за футбола – скандал всегда выходил громкий и становился притчей во языцех. Однако мы никогда ничего не знали о конфликтах между женщинами клана Барраганов.

Их взаимная злоба – потаенная, скрытая, она никогда не выплескивается в открытых стычках. Она носится в воздухе, но не проявляется явно и, как по волшебству, исчезает в минуты опасности. Когда они хотят защитить своих мужчин и детей, женщины Барраган действуют, как единый организм: они забывают о раздорах. Но раздоры есть, и немалые. Каждая из них – генерал, ведущий войну за домашнюю власть.

Говорят, что верховный авторитет – Северина: старшая, мать, позвоночный столб клана. Но на самом деле каждая из них в своем роде – главная. И кроме того, каждая осуществляет особый контроль над кем-нибудь из мужчин.

Северина – наставница Нандо, своего старшего сына. Она любит его с такой силой, что эта непомерная любовь связывает и душит его. Он и пальцем не пошевелит, не посоветовавшись с матерью, и в то же время, в свои без малого сорок лет то и дело закатывает ей истеричные скандалы, точно строптивый подросток.

– Народ уверял, что удивительный брак Нандо с Аной Сантана – ни что иное, как желание воткнуть шпильку Северине.

Макака, необузданная дикарка, по возрасту следующая за Нандо, кажется созданной по его образу и подобию, только пониже ростом и в юбке. Несмотря на ее прозвище, волосы у нее черные, все до единого волоска: ее прозвали Макакой не за рыжину, а просто за общее сходство с обезьяной. Она командует Ракой, предпоследним из братьев, и уж как она с ним грызется и собачится: не обликом, но характером и наклонностями Рака весь в сестрицу, только хуже. Несравнимо хуже.

Ну и наконец, Немая – задумчивая, как ее предки-индейцы, закованная в свое девство и в свое молчание, – и ее странные отношения с племянником Арканхелем.

– Немая не позволяла никому вступать в контакт, тем паче в близкое общение с Арканхелем. Кроме тех подружек, которых она сама ему выбирала.

Это не так, у Арканхеля есть даже близкий друг, пехотный капрал по имени Гильермо Вилли Киньонес. Дружбе этой уже год, и молодые люди поддерживают отношения благодаря еженедельным визитам Киньонеса, дозволенным Немой.

– Так, значит, еще кто-то имел доступ в место заточения Арканхеля…

Да. Этот капрал, Гильермо Вилли Киньонес, – единственный чужой по крови, кто вхож в дом Барраганов. Во время своих посещений он, чтобы развлечь Арканхеля, приносит ему в подарок старые номера журнала «Солдат удачи» и, поскольку Киньонес знает английский, а Арканхель – нет, переводит ему статьи. Кроме того, они часами напролет болтают об оружии, о военных действиях, о спецназе и наемниках: их сближает страсть к насилию, хотя ни один из них не применяет его на практике. В других случаях они вместе занимаются гимнастикой или сидят молча, слушая пластинки «Пинк Флойд». Киньонес гордится тем, что знает слова наизусть, и переводит их своему другу.

– И Немая позволяла им дружить?

Если бы она не позволяла, дружбы и не было бы, потому что в комнату племянника и муха не влетит без ее разрешения.

– В квартале говорили, что голос Немой, хоть его никто и не слышал, в их доме звучал громче всех прочих.

Немая контролирует каждую мелочь, все самое необходимое, без чего никто и шагу не ступит. Под ее началом полдюжины девчонок-служанок, живущих в самом дальнем патио и исполняющих работу по дому.

Они называются служанками, но на самом деле они рабыни. Спят они на полу на матрасах, работают за хлеб. Лет им от девяти до четырнадцати, это дочери бедняков, чьи семьи не могли прокормить их и подарили Барраганам. Они такое же имущество, как мулы, или куры, или кресла-качалки на галерее.

Немая, во главе команды служанок, ведет хозяйство, масштабы которого непомерны в такой огромной семье. Девочки-рабыни исполняют малейшее ее указание. Они умеют понимать значение каждого выражения ее лица и приказы, которые она отдает жестами. Вся практическая жизнь дома Барраганов – а это ведь не дом, а цитадель – зависит от Немой. Не закупи она провизию, все останутся голодными, не сделай уборку – утонут в грязи, не оплати счета за телефон, воду и газ – останутся без удобств, а если она не усадит детей заполнять страницы крючками и палочками – так им и расти неграмотными, никого из взрослых это сна не лишит.

Немая ищет одному рубашку, другому патронташ, а какой-нибудь малозаметной дальней родственнице – лекарство от кашля. Она дает слабительное детям, ведает ядом для тараканов и расставляет крысоловки, штопает носки, чистит обувь, работает в огороде, обрезает плодовые деревья, следит за тем, чтобы возле умывальников на галерее всегда был зубной порошок, чтобы тот выпил молоко, а этот не клал ноги на стол, и все повседневные дела в ее незримой власти. Без нее все в доме пошло бы прахом, и все они это знают, хотя и не признаются в этом.

Северина обладает абсолютным моральным авторитетом, и одного ее присутствия матроны достаточно, чтобы главенствовать во всех областях жизни. Макака, наоборот, строит свой авторитет на тумаках. Ослушников она лупит, ругает на все корки, осыпает проклятиями. В ее ведении – инвентарь, чистота и исправность оружия. Как женщина она не принимает непосредственного участия в войне, но сила у нее бычья – не иначе, избыток хромосом. Она стреляет лучше своих братьев и может зарядить и разрядить винтовку быстрее, чем любой из них.

В настоящее время Немая и Арканхель – вдвоем в его уединенной комнате. Она вытирает пыль красной тряпкой, а он, растянувшись на кровати, наблюдает за ее работой, не сводя с нее глаз.

– Те, кто встречал Немую лишь на улице, видели только густые брови, взгляд глаз вороненой стали и фигуру, бесформенную под ворохом черной ткани.

Арканхель смотрит на нее пристальней и видит гораздо больше. Избыток одежды на тетке заставляет работать его воображение. Он сосредотачивается на единственном, что она не прячет, – на ее босых ногах. По этим молодым ножкам, ступающим быстро и бесшумно, юноша расшифровывает код, позволяющий ему провидеть остальные формы. С сердечным другом, капралом Гильермо Вилли, они иногда говорят о женщинах. Они составляют списки своих женщин, они смеются, как взрослые, расписывают их в нарочито грубых, вульгарных выражениях. Но Арканхель, который грезит только одной Немой, избегает упоминать о ней, и кусает губы от негодования и ревности, когда это делает Гильермо Вилли.

– В квартале говорят, что она старая дева, да и килограммов лишних у нее многовато.

– Неправда, она красивая.

– А еще говорят, что она носит пояс невинности.

– Неправда.

– Нет, это правда. Кузнец Рохас клянется, что много лет назад он сам его изготовил, собственными руками, по ее заказу. Она даже как-то нарисовала ему его на бумаге, чтобы он понял, что надо сделать. Она нарисовала что-то вроде мужских трусов с двумя отверстиями, одно спереди, с тридцатью шестью зубцами по краю, другое сзади, вокруг пятнадцать зубцов.

– Это все врут. Замолчи.

Сейчас Немая снует по комнате, вытирая пыль, наводя порядок, убирая грязную одежду. Племянник следит с кровати за ее движениями. Он смотрит на ее ноги, он восхищается спрятанным телом, его тянет к ее зрелой плоти, он хочет вдохнуть аромат ее влажного лона, воображает себе заграждающий его металл. В резких и энергичных движениях, в том, как она держит веник, как встряхивает красную тряпку, юноша улавливает тайный призыв, гипнотизирующий его и лишающий сил. Вся жизнь его проходит в созерцании Немой, он растрачивает силы в попытках представить себе ее, он хотел бы найти ключ, отпирающий замки запретного, бронированного чуда.

– Немая, – произносит он, и она прерывает свое занятие, чтобы обернуться к нему. – Это правда, что ты умеешь говорить? Поговори со мной. Скажи мне что-нибудь.

* * *

Хольман Фернели целую неделю ходит по пятам за Нарсисо Барраганом и собирает информацию, необходимую для разработки плана покушения.

– Не было смысла нанимать для этой работы профессионала. Выследить Нарсисо мог всякий – иди себе на запах его духов.

Про духи – это все народ болтает, а Фернели – профессионал, не питающий доверия к досужим домыслам. Он руководствуется только проверенными фактами, действует наверняка: это убийца-исследователь.

– Да к чему бы тут вся эта наука и техника, жертва-то и так – подарок.

Так, да не так. Вся штука в том, что пребывание в пределах Города уже само по себе обеспечивает Нарсисо, и всем Барраганам, надежную неприкосновенность, потому что между ними и Монсальве действует соглашение о разделе территорий, заключенное еще в те времена, когда Нандо Барраган явился с трупом Дириано Монсальве в лачугу Дядюшки посреди пустыни. По этому соглашению оба семейства должны были покинуть пустыню, одно отправилось жить в Город, а другое в Порт, и никто не имел права нарушать границы территории противника. Если Нарсисо позволяет себе не прикрывать спину, то в сущности потому, что рассчитывает – Монсальве не могут явиться в Город.

– Если только не наступает день «зет»…

Да, кроме дней «зет». В течение двух часов в дни «зет» территориальное соглашение теряет силу и действует только один закон: одни нападают, а другие защищаются, одни стремятся убить, а другие воспрепятствовать убийству. Каждая смерть может быть отомщена через девять дней, через месяц или через год: за каждую смерть мстят один раз, каждая месть равна одному новому мертвецу, дни «зет» множатся подобно раковым клеткам. Все вылазки Монсальве в Город, а Барраганов – в Порт всегда происходили только в дни годовщин. И никогда в другие дни.

– Нандо всегда был начеку, будь то день «зет» или какой другой.

После того покушения в баре, когда его ранили в колено, Нандо всегда соблюдает осторожность, так же ведут себя и другие оставшиеся в живых братья – Рака и Арканхель. Но не Нарсисо. Нарсисо всегда верит в то, во что ему хочется верить, и образ жизни подпольщика не согласуется с его манерами плейбоя, обликом матадора, магнетическим змеиным взором и напевами соблазнителя сирен. С ним дело обстоит так же, как со знаменитыми тореро и суперзвездами: его склонность выставлять напоказ свою эффектную внешность требует публики, софитов, медных труб, подмостков и оваций.

Если кто-нибудь из Монсальве попытается пробраться в Город тайком, Барраганы тут же будут знать об этом, ведь за каждой стеной, на каждом углу, за каждым фонарным столбом у них есть глаза и уши. Поэтому если уж Монсальве являются, то делают это с треском, вооружившись до зубов, с караваном бронированных автомобилей. Они врываются в черту города внезапно, налетают, сшибая всех с ног, как гунны, как пираты, идущие на абордаж, как злодеи в ковбойских фильмах.

– А Барраганы поджидали их в своей крепости во всеоружии, запасшись всем необходимым, точно защитники крепости Масада [27]27
  Масада– иудейская крепость, прославившаяся стойкостью своих защитников, державших в 70 году н. э. оборону против римлян


[Закрыть]– фильм о ней [28]28
  Фильмо ней. – Скорее всего, имеется в виду американский фильм 1981 года об этих событиях.


[Закрыть]тоже многим у нас в квартале запал в душу.

У Фернели совсем не такой план, и разработан он в ином стиле. Ему платят за убийство, и он убивает быстро и без угрызений совести. Ему нипочем и закон, и этика, ничто не вызывает у него сожалений, и потому как убийца он безукоризнен. Будучи никому не известным иностранцем, он легко может незамеченным явиться в Город и бродить сколько ему вздумается повсюду, выдавая себя за торговца контрабандными шоколадками «Милки Вэй». Он преследует Нарсисо, как черная тень, и всего за несколько дней выведывает всю его подноготную и узнает интимные особенности его поведения.

Первое, что он выясняет, – его жертва постоянно думает о женщинах. Если он танцует с одной, то между танцами улучает минутку, чтобы позвонить другой, если занят делами коммерции, заводит интрижку с женой или дочкой партнера, если идет в кино, его волнует актриса, а если принимает участие в судебной тяжбе, то соблазняет женщину-адвоката и укладывает в постель женщину-судью. Он служит искусству обольщения, словно священнодействуя, и его стремление нравиться так велико, что он превратился в раба собственной привлекательности. Он распыляет энергию в усердной погоне за многими женщинами сразу и никогда не встречает любви в требуемой им степени: он терзается, если его не любят, но если его любят слишком сильно, он приходит в бешенство. Все женщины – для него, и он – для всех женщин, так и проходит его жизнь в истовом, многообразном, изменчивом и абсолютном самоотвержении, заполняющем часы и не оставляющем просвета одиночеству, но также – ни отдыху, ни уединению, и уж тем более не оставляя времени для забот о личной безопасности.

Хольману Фернели не нужно знать больше. Он знает, что нет более беззащитной мишени, чем влюбленный, а Нарсисо не может жить без любви женщин так же, как рыба без воды и человек без воздуха. Если он не убивает его немедленно, то не потому, что это представляет трудность, а потому, что следует жесткому приказанию своих нанимателей дождаться часа икс.

* * *

Сегодня день, которого все ждали, день свадьбы Нандо, и Барраганы открыли наконец двери своего дома. Впрочем, открыли двери – это так говорится, потому что перед этими дверями расположилась их личная гвардия, производящая досмотр всех входящих, они ощупывают каждого, будь то кабальеро, сеньора или малое дитя, посаженный отец или посаженная мать, – проверяя, нет ли у кого при себе оружия.

Хотя все приглашены на вечер, многие явились уже в середине дня и увидели тех, кто пришел еще раньше и дожидается начала торжества, расположившись на тротуарах. Есть и мнимые гости: телохранители Пташка Пиф-Паф, Симон Пуля и Кудря в костюмах сельских жителей, затесавшись среди публики, прикидываются дурачками, неусыпно следя за малейшей возможной угрозой безопасности.

– И как это мы могли узнать их в толпе, если все вокруг были разряжены, как на маскарад?

Когда двери открываются, гости врываются всей оравой с криками и возгласами «ура», словно фанаты на стадион, и начинают сновать по всему огромному дому, разглядывая все подряд, они фотографируют, суют нос во все углы и ведут себя, как туристы в зоологическом саду.

– Мы воображали себе, что внутри этого дома – сокровища, или туннели, или пыточные камеры, и еще невесть какие необычайные вещи, а все оказалось таким же простым и заурядным, как и в наших домах. Только что размерами этот домина был во много раз больше любого из наших.

Внутри нет ни сокровищ, ни чудес, каких ожидали. Только комнаты и коридоры, бестолково заставленные вышедшей из моды мебелью – выглядит это так, словно не человеческая воля, а само течение лет установило здесь этот порядок. Некоторые комнаты заперты на ключ и войти в них нельзя. Но те, кто подглядывает сквозь щели между старыми досками, видят только пустое пространство. В одной из спален гостей поражает бронзовая складная кровать, не сразу заметная среди наваленных тут же груд маиса. В другой – козленок, привязанный к ножке шкафа.

В маленькой молельне, где пахнет ладаном и дохлыми крысами, приглашенные обнаруживают портреты маслом всех покойных членов семейства, под каждым портретом горят ряды свечей. Тут же – большой гипсовый святой, в плаще и со шпагой, но без носа. Также имеются распятие, канделябры, большие церковные свечи. Новешенький гроб стандартного размера ждет, скрытый за занавеской: все готово для следующего бдения.

– Да, этих людей смерть никогда не заставала врасплох…

Когда уже яблоку некуда упасть, появляется Ана Сантана, под руку со своим дядей с материнской стороны, поскольку отец ее уже умер.

– Выход невесты поверг нас в полное разочарование. Мы ожидали сногсшибательного туалета с ворохом кружев и тюля, как у Грейс Келли, [29]29
  Грейс Келли(1929–1982) – американская актриса кино, в 1956 году вышла замуж за принца Монако Ренье.


[Закрыть]когда она выходила замуж за Ренье, или как у Марианы в последней серии «Богатых…»

Ана кажется убранной не для свадьбы, а для первого причастия. Свой наряд из дешевенького атласа, в полном смысле слова неинтересный, она сшила сама, и хотя в салоне красоты ее завили, напудрили рисовой пудрой и накрасили тушью и румянами, она выглядит все такой же простушкой, как всегда, ни дурнушкой, ни красавицей. На нее смотрят скорее с жалостью, чем с восхищением, и видя ее всю в белом, словно голубку, думают: так вот она и летит прямо волку в пасть.

Девочки-служанки – в атласных нарядах, в тюлевых нижних юбках на проволочном каркасе, самые высокие одеты в желтое, те, что поменьше, – в синее, а самые маленькие – в красное, так что ровно в полночь, выстроившись в шеренги, они образуют подобие национального триколора [30]30
  … подобие национального триколора… – Желтый, синий и красный – цвета национального флага Колумбии.


[Закрыть]и запевают «О, неувядаемая слава…» [31]31
  «О, неувядаемая слава…»– начальные слова национального гимна Колумбии.


[Закрыть]под аккомпанемент городского духового оркестра.

Братья Барраганы не показываются, равно как и женщины из их семьи. Гостей принимают и обслуживают девочки-служанки в разноцветных платьях, и несколько лакеев, таких неумелых и неотесанных, как будто они только вчера вступили в эту должность.

– Разумеется, они вчера в нее и вступили. На самом деле это были работники из поместий Барраганов, заслужившие доверие, – из соображений безопасности хозяева не наняли никого чужого, хотя бы и более опытного, боясь, что он может быть подослан врагами. Мы не видели и жениха, Нандо, но прошел слух, что он занимается делами, запершись в своем кабинете. Как Марлон Брандо во время свадьбы сына, в «Крестном Отце».

С самого начала Нандо и вправду занимается своими делами, но затем, в середине празднества, появляется. Он одет так же, как в любой день, в той же гаванской рубашке, в какой его видят уже много лет.

– Точнее, не в той же самой, просто у него много таких.

В знак уважения к гостям сегодня он впервые появляется на людях без очков «Рай-Бан». Его глаза смотрят неуверенно и ошарашено, как у всякого, кто снимает очки, носимые постоянно, и люди предпочитают не сталкиваться с ним лицом к лицу – им неловко встречать этот взгляд, всегда скрытый в тени, и вдруг явившийся на свет Божий. Выставив напоказ свои круглые глаза, прежде никому не ведомые, он прихрамывая ходит среди толпы, приветствуя гостей шумными объятиями, точно белый медведь, удушающий свои жертвы. Единственно, кого он не удостаивает объятия, так это собственную невесту – ей он дарит лишь поцелуй в лоб, братский и бесстрастный.

Нандо Барраган отвергает рюмки с ликером, подносимые лакеями. Он идет к буфету, медленно осматривает его, исследует ящик за ящиком, обнюхивает, словно недоверчивый грызун, и не берет ничего. Он скрывается из глаз за развешанной в предпоследнем патио одеждой и входит в кухню.

Там он находит свою мать, Северину, она одна. Она тоже одета по-домашнему, как в обычный день: на ней длинное платье из черного хлопка с набивными белыми цветочками, на плечах – полотенце, на талии повязан клеенчатый передник, ноги босы. Она вымыла голову мылом «Голубой Крест» против вшей, и Нандо выпадает случай видеть ее с распущенными волосами, что бывает нечасто.

Хотя Северина проводит всю жизнь дома взаперти, если не считать периодических визитов на кладбище, ее дети ни разу не видели ее неприбранной или только что вставшей с постели, они не знают, ни в котором часу она ложится, ни в чем нуждается, никогда не слышали от нее ни жалобы, ни плача, ни смеха: все личное она таит от чьих-либо глаз. Ее дело – справляться со слабостями других, но свои собственные она надежно скрывает. Когда другие напиваются, она не изменяет умеренности; когда они больны, она за ними ухаживает; когда они сами не свои, они чувствуют ее цельность; когда они сбиваются с пути, они видят, что она стоит в центре; когда они транжирят, она бережет каждый сентаво; когда мир их семьи рушится, распадается в прах, она собирает обломки и склеивает их вновь.

Северина знает всех своих до донышка, вдоль и поперек, но никому еще не удалось расшифровать ее саму. Она так и остается загадкой – загадкой всемогущей хрупкости. Она всегда здесь, она всегда была здесь, неколебимая, как доисторическая скала, и однако ирреальная, как пространство и время. В ее поразительной стойкости и в ее таинственности сфинкса коренится секрет ее авторитета.

Она потеряла мужа, умершего естественной смертью, и семерых из своих двенадцати детей – смерть их была насильственной, и пережив столько смертей, превратилась в существо из другой материи, в обитательницу сфер, удаленных от боли и людской непоследовательности. Она приняла свой жребий с героическим, если не параноидальным, фатализмом, по меньшей мере непонятным. Будучи главной жертвой войны с Монсальве, она никогда не просила сыновей положить ей конец.

С годами ее волосы поредели и поседели, но длиной они еще и теперь до пояса. Нандо наблюдает, как она расчесывает их частым гребнем, и отмечает про себя, что и теперь, когда волосы уже не те, в ее жестах все та же энергия, какая, годами раньше, требовались для укрощения мощного каскада. «Она постарела», – думает он, и его удивляет открытие, что его мать подвластна течению времени.

– Я хочу есть, мама.

Она идет к растопленной угольной плите – она никогда не желала пользоваться электрической, поставленной по приказанию сыновей, – и подает своему первенцу миску, до краев наполненную черной фасолью, и доверху налитый стакан «Олд Парра». [32]32
  «Олд Парр»– шотландское виски.


[Закрыть]

– Нандо Барраган боялся, что его отравят, и поэтому не брал в рот ни кусочка, если он не был приготовлен его матерью.

– На самом-то деле причина была другая: просто такой уж он был дикий человек, что не желал пробовать блюдо, если оно казалось ему новым или необычным.

Уединившись в кухне, мать и сын забывают о празднестве, что шумит в отдалении, словно ярмарка в другом городе. Нандо сидит за массивным, грубо обтесанным столом, который служит их семье уже двадцать лет – за ним едят, на нем месят тесто для маисовых лепешек и гладят. Северина приближается к сыну со спины и, точно умелый укротитель диких зверей, поглаживает подушечками пальцев его кудлатую голову – она всегда, со времен его раннего детства, делает так, если хочет его успокоить.

– Ну а теперь объясни мне, почему ты женишься на ней. Назови мне хоть одну причину, – говорит она.

– Потому что мужчина должен иметь супругу – отвечает он, полностью сосредоточившись на поглощении фасоли, сопровождая ее горячими глотками крепкого виски.

– Ты ее угробишь, Нандо.

– Ана Сантана сильнее, чем кажется.

– Тогда она принесет зло тебе. Посмотри, что за цирк устроили здесь сегодня, и все только ради ее удовольствия. Никогда раньше чужие не входили в этот дом.

– Все под контролем.

– Ты всегда так говоришь, и всегда это плохо кончается.

Дверь кухни открывается и входит сеньор на пятом десятке, белокожий, выше среднего роста, с ясными и кроткими голубыми глазами, хорошо гармонирующими со здоровым румянцем его щек. Его неброская приличная одежда – светлая рубашка и скромный темный костюм – элемент личной безопасности и средство пробудить доверие клиентов. Это доктор Мендес, друг и адвокат семьи.

– В Городе доктор Мендес имел репутацию джентльмена. Он был другом Барраганов, но не был на них похож. Он был холост, вел размеренную жизнь и не принимал участия в вооруженных столкновениях. На самом деле он как адвокат работал на оба семейства, и Барраганов и Монсальве, и являлся единственным, кто умудрялся долгие годы иметь дело с обоими и не поссориться ни с кем из них.