Текст книги "Супружеское ложе"

Автор книги: Лаура Ли Гурк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 4

Он просто спятил!

Взбешенная Виола уставилась на закрытую дверь, не в силах поверить услышанному. Божественные мгновения? После всех его романов, после причиненной ей боли? Только Джон способен сказать нечто подобное. Да еще и с понимающим взглядом и с подобием улыбки на лице!

Божественные мгновения, это уж точно!

Она подумала о его любовницах и, всадив кулак в ладонь левой руки, стиснула зубы. Божественные? Для него – вероятно! Еще бы! После того как он столько лет вел разгульный образ жизни!

Даже ухаживая за ней, он развлекался с любовницей! Пока она наслаждалась их встречами на балах и приемах и изнемогала от любви, он спал с Элси.

О, как же больно было узнать о той женщине!

Виола смотрела на белую дверь, закрывшуюся за мужем, но перед глазами стояли светло-голубые стены дамской комнаты дома леди Чатни в Нортумберленде. Она снова ощущала сладостное благоухание вина с пряностями и сахаром, пропитавшее загородный дом Чатни в то Рождество. Музыканты играли вальс, но даже музыка не заглушала визгливые голоса дочерей леди Чатни и их приятельниц.

– … жаль что Хэммонд сейчас в Лондоне. Сегодня нам не хватает партнеров, а он изумительно танцует.

– Да, вы правы. Вот и сейчас вальсирует по постели Элси Галлант. Прямо в этот момент, в чем я не сомневаюсь. В конце концов, она известная танцовщица.

– Нет-нет, он оставил эту Галлант после женитьбы на леди Виоле.

– Неправда! Он по-прежнему встречается с ней, когда ездит в Лондон. Я слышала, что всего несколько месяцев назад он подарил ей сапфировое колье.

– За которое заплатил деньгами жены, полученными от ее брата. Все знают, что сам он полностью разорен…

Она, разумеется, не поверила и попыталась отмахнуться от этих слов, как от злобных сплетен, но семя сомнения уже укрепилось в сердце. Возможно, если бы она не пожелала просмотреть расходную книгу управителя, никогда бы не обнаружила записи о покупке сапфирового колье. Но запись она нашла. По сей день перед ее глазами всплывают строчки, написанные мелким почерком управителя. По сей день она слышит звон осколков своего глупого, доверчивого сердца. Тогда, восемь с половиной лет назад, наивная, обожающая мужа девочка стала взрослой и поняла, насколько двуличны могут быть люди.

«Ты любишь меня?»

«Конечно. Обожаю…»

По возвращении Джон попытался все объяснить. Да, Элси была у него на содержании, но он разорвал отношения еще до свадьбы. Да, в сентябре он подарил Элси колье, но только для того, чтобы выплатить полагавшуюся ей неустойку и выполнить условия контракта, который заключил с дамой еще до знакомства с будущей женой. Он отрицал, что спал с Элси после свадьбы, клялся, что был Виоле верным мужем. Даже будь это правдой, легче ей от этого не стало: Джон не отрицал, что был с Элси до того дня, когда произнес брачные обеты.

Сердце и сейчас сжималось при мысли о его лицемерии. Он твердил, что любит ее, обожает, желает… и одновременно содержал эту женщину. Интересно, что, будучи разоренным, он ухитрялся платить Элси. Все-таки есть вещи, которые для мужчины важнее всего.

Слезы и обиды были встречены непониманием. Мало того, ей пришлось испытать на себе силу его жалящего остроумия. Запертая дверь спальни не побудила его осознать свои ошибки. Не было ни признаний вины, ни слов любви, ни извинений. Он лишь подождал месяц в полной уверенности, что за это время она опомнится, но, не дождавшись, ушел и даже не оглянулся.

Виола снова сжала кулаки. Она, разумеется, знала, что многие мужчины содержат любовниц, но до Элси Галлант понятия не имела, что мужчина может одновременно ухаживать за одной женщиной и спать с другой. Понятия не имела, что содержанки заключают контракты с покровителями и что долги по этим контрактам должны быть оплачены, даже если мужчина порвал с любовницей, потому что женился. До Элси она никогда не ведала болезненной ревности или мучительной боли оскорбленного сердца.

Зато теперь благодаря Джону она все это узнала. Но она больше не чувствовала боли. Прошло много времени, прежде чем в ее воображении перестали появляться образы Джона, ласкающего Элси Галлант. Правда, вместо Элси она теперь видела каждую последующую женщину Джона.

Годы ушли на то, чтобы окутать сердце ледяной скорлупой гордости, пока ей не стало абсолютно все равно, что и с кем делает муж.

И вот теперь он захотел вернуться. Почему? Не ради нее, разумеется. Нет, он желал примирения, потому что нуждался в том, что могла ему дать лишь она одна. Ему нужен законный сын и наследник, а от нее требуют только забыть и простить.

Ногти так глубоко впились в ладони, что, наверное, теперь останутся кровавые следы.

Виола заставила себя разжать кулаки, уселась на диванчик и усилием воли постаралась избавиться от жаркой, удушливой ярости, угрожавшей уничтожить ту хрупкую безмятежность, которой она с таким трудом добилась.

Она долго сидела в одиночестве, глубоко дыша, пока не вернула себе привычный защитный барьер холодной гордости, за которым так долго пряталась. Джон может спать с любой женщиной, которую захочет, но только не с ней. Никогда.

В понедельник, ровно в два часа Джон вернулся на Гросвенор-сквер. К тому времени ярость Виолы остыла, а сердце снова было надежно заключено в толстый ледяной футляр.

Она сидела в гостиной, за бюро Дафны, составляя программу ежегодного благотворительного маскарада в пользу лондонских больниц – один из множества проектов, который спонсировала, и один из самых любимых. Она со своим секретарем мисс Тейт как раз просматривали меню ужина, который состоится после танцев, когда в комнату вошел Куимби, дворецкий Энтони.

– Лорд Хэммонд, миледи.

Виола подняла голову как раз в тот момент, когда Джон переступил порог, и вспомнила, как много лет назад этот неотразимый красавец тоже входил в гостиную Треморов. Как безумно счастлива она была тогда!

Глядя на него сейчас, она признавала, что он стал еще красивее. Еще более неотразимым. Только на этот раз не чувствовала ничего. Прекрасная это штука – полное оцепенение.

Джон поклонился. Виола встала и едва заметно склонила голову, после чего снова села и вновь обратилась к мисс Тейт, стоявшей рядом. Конечно, с ее стороны очень грубо не обращать внимания на мужа, но ей абсолютно все равно. Она сосредоточилась на меню:

– Именно эти блюда предложил шеф-повар герцога?

– Да, миледи.

Виола с притворной задумчивостью постучала пером по бюро розового дерева, словно обдумывая список блюд.

– Признаюсь, не уверена, стоит ли подавать угрей. Леди Сноуден – одна из наших самых щедрых спонсоров, но просто не выносит угрей.

– Неудивительно, – пробормотал Джон, садясь на ближайший стул. – Улитки куда лучше подходят этой даме.

Тейт издала странный сдавленный звук, но тут же виновато взглянула на Виолу. Леди Сноуден ходила, говорила и двигалась так медленно, что любого могла довести до бешенства, но это еще не причина смеяться над шутками Джона. Виола больше не находила остроумие мужа забавным и не считала, что окружающим должны нравиться его шутки. Сама она сохраняла надменный вид, решив вообще не обращать внимания на его присутствие в комнате.

– Хм… пожалуй, мы вычеркнем угрей из меню и заменим их…

– Улитками? – снова вмешался Джон.

Виола повернулась к Тейт.

– Омарами под соусом «торнадо», – распорядилась она, отдала меню и взяла в руки очередной листок бумаги. – Теперь насчет гостей, Тейт. Я собираюсь послать вас со списком к леди Дин. Пусть она посмотрит.

– Виола, как вы жестоки! – объявил Джон. – Посылать бедняжку Тейт совсем одну, на съедение к этой отвратительной леди Дин!

– Это каким-то образом вас касается? – холодно спросила Виола.

– Да. Я просто обязан возразить против такого бесчеловечного обращения с персоналом! С вашей стороны это просто возмутительно!

– Если вы намекаете, что я делаю это из трусости, не стоит, – бросила Виола, но тут же напомнила себе, что не обязана объяснять свои поступки. И это не его дело. – Я не доставлю ей удовольствия, приехав лично. Она жена барона и поэтому куда ниже меня по положению. Она недостойна такого внимания, тем более что я ее не выношу.

– Но она обязательно сделает вам какую-то гадость. Сами знаете, какова она.

Виола оставила без внимания слова Джона и снова обратилась к секретарше:

– Итак, Тейт, когда вы представите список, леди Дин непременно потребует исключить сэра Эдварда и леди Фицхью. Если она попытается поднять шум, вам следует в очень тактичных выражениях упомянуть о том, что герцог и герцогиня Тремор настаивали на том, чтобы пригласить Фицхью. Это сразу прекратит глупые сетования на низкое положение и отсутствие связей у сэра Эдварда, а также всяческие замечания относительно того, кого следует и кого не следует приглашать в подобные собрания. Кроме того, дочери Фицхью – чудесные девушки. Используйте ту же тактику, если она начнет возражать против приглашения девиц Лоуренс.

– Да, миледи, – вздохнула Тейт, очевидно, расстроенная перспективой встречи со злобной, завистливой леди Дин.

– Не бойтесь, Тейт, – вмешался Джон, и Виола подняла глаза как раз в тот момент, когда он подмигнул секретарше. Вечно его тянет флиртовать! – Только помните, леди Дин носит шерстяное белье. И все будет в порядке. Именно поэтому она вечно в дурном настроении. Панталоны кусаются.

Тейт снова хихикнула, но, надо отдать ей должное, немедленно зажала рот рукой.

Виола укоризненно покачала головой и в последний раз перечитала список:

– Лорд и леди Кеттеринг, разумеется. Они всегда щедро жертвуют на больницы. Графиня Ратмор, тоже неплохо. Хм… сэр Джордж Плоурайт. Полагаю, он тоже…

– Что?!

Джон негодующе выпрямился.

– Надеюсь, вы не собираетесь приглашать этого напыщенного осла? – нахмурился он.

Очевидно, Джон терпеть не мог сэра Плоурайта, и одного этого было достаточно, чтобы сохранить его фамилию в списке.

– Почему бы нет? Он богат и, в состоянии помочь лондонским больницам.

Джон презрительно фыркнул и поднялся.

– Сомневаюсь. Он так же скуп, как и высокомерен. Не жалеет денег только на одежду, вид которой доказывает, что все деньги в мире не могут скрыть его отвратительного вкуса.

Подойдя к письменному столу Виолы, он продолжил:

– Вчера вечером я видел его в «Бруксе». Горчично-желтые брюки и тошнотворно-зеленый жилет. Вид такой, словно он съел на ужин несвежую рыбу.

Нет, он не отвлечет ее анекдотами о знаменитом своим уродством гардеробе сэра Джорджа! Недовольно поджав губы, Виола вновь тряхнула головой.

– Простите, не понимаю, какое вам дело до списка гостей, приглашенных на мой благотворительный бал?

– Видите ли, вы моя жена, и поскольку мы помирились, я принимаю близко к сердцу все ваши проблемы.

– Мы вовсе не помирились!

– Пригласить сэра Джорджа означает накликать беду, – как ни в чем не бывало заявил он, не обращая внимания на слова Виолы, чем еще сильнее взбесил ее. – Помните тот случай в прошлом году, когда они с Диланом схватились врукопашную? Все это может повториться. Боюсь, даже я не смогу вытерпеть и проведу с ним несколько раундов на ринге. И тогда вам придется нелегко, Виола. Я знаю, как сильно вы расстроитесь, если сэр Джордж побьет меня.

– О, этого я не боюсь, – поспешно заверила она. – Вас в списке гостей нет.

– Ошибаетесь, есть. Тейт, немедленно впишите мое имя и вычеркните Плоурайта.

– Я вас не приглашаю! И не ваше дело, будет на балу сэр Джордж или нет! Я решила включить его в список, потому что он четвертый сын маркиза и богат. А больницы нуждаются в денежной помощи.

– Все эти обстоятельства еще не делают его порядочным человеком.

Виола в отчаянии подняла глаза к небу. Неужели этому человеку суждено свести ее с ума?

– Если примирение в вашем понятии означает возможность отдавать мне приказы и вмешиваться в мои дела, ничего не выйдет.

Он будто не слышал этих слов.

– Мы с Диланом написали новый лимерик[6]6
  Шуточное стихотворение, нечто вроде русской частушки.


[Закрыть] о сэре Джордже. А ведь когда-то вам нравились мои лимерики. Хотите послушать?

– Нет.

Он, разумеется, не обратил внимания на отказ и принялся декламировать стишки о некоем воине, который чуть что принимался палить без разбора, никогда не попадая в цель.

Она не рассмеется. Ни за что не рассмеется, несмотря на сдавленные смешки Тейт.

Виола плотнее сжала губы и отвела глаза от его веселого взгляда, пытаясь взять себя в руки. А когда справилась с собой, надменно уставилась на мужа.

– Немедленно прекратите, Хэммонд.

Когда он успел изобразить невинность? Широко раскрытые карие глаза, вскинутые брови, лицо приблизилось к ее лицу…

– Прекратить? Что именно?

– Ваше неуместное веселье. Я работаю.

Она с негодованием потрясла стопкой бумаг и вновь обратилась к списку гостей.

– Черт бы все побрал, Виода, жизнь и предназначена для веселья! – рассмеялся Джон. – Помните эту восхитительную фразу из романа Джейн Остен? Вы любите Остен и должны помнить цитату. Что-то насчет того, как мы живем ради удовольствия потешать наших соседей, чтобы потом, в свою очередь, потешаться над ними.

Будь он проклят! Будь проклят за то, что помнит, как сильно она любит романы Остен! Будь проклята его улыбка, и его остроумие, и легкость, с которой он повсюду находит повод для веселья! Это всегда было одной из ее величайших слабостей, там, где речь шла о нем. Как он смешил ее, издеваясь над снобами вроде леди Дин и напыщенными ослами вроде Плоурайта, как делал ее счастливой в мире, насыщенном злобными сплетнями, удушливыми правилами и узколобыми людишками. Он стал для нее глотком свежего воздуха в удушливой атмосфере чинных салонов и строгих манер. В его присутствии она чувствовала себя полной жизни, сил и энергии.

Только такой человек мог так больно ее ранить. Но больше ему это не удастся. Хотя… все же он прав насчет сэра Джорджа.

– Вычеркните сэра Джорджа из списка, Тейт, – обратилась она к секретарю и, заметив улыбку Джона, добавила: – Ради Дилана. Не хотелось бы, чтобы на моем балу затевали драки, да еще и избивали беднягу Дилана! Тейт, вы можете идти.

– Да, миледи.

Тейт взяла у Виолы список и, будучи женщиной здравомыслящей, не спросила, стоит ли вписать имя лорда Хэммонда. Она лишь сделала реверанс перед хозяйкой и Хэммондом и удалилась, закрыв за собой дверь.

– Ваши сундуки уложены? – спросил Джон, как только Тейт ушла. – Я специально велел доставить сюда повозку. Мы можем ехать в моем экипаже. Какой дом вы выбрали?

Виола вздохнула. Назревал очередной скандал, которого она не хотела.

– Хэммонд, мои сундуки не уложены, и прежде чем вы скажете хотя бы слово, позвольте высказаться мне.

Она встала и оказалась лицом к лицу с противником.

– Мы оба знаем, что пожелай вы, и я буду обязана, поехать с вами. Мы оба знаем, что пожелай я только, и могла бы сбежать в Европу или Америку, где вы никогда бы меня не нашли. Оба варианта явно нежелательны. Развод невозможен.

– В этом мы с вами согласны. Положение явно улучшается, – по-прежнему беззаботно и весело заявил он, но в голосе явно звучали решительные нотки.

Оставался единственный выход.

– Прежде чем я соглашусь вернуться в ваш дом, хотелось бы иметь немного времени, чтобы привыкнуть к этой идее, – с достоинством объявила она.

– К какой именно? Снова лечь со мной в постель?

Куда подевалась былая беспечность? Он выглядел не только исполненным решимости, но и рассерженным. Во имя Господа, что его так разозлило? В конце концов, это ее обидели! Ее предали!

– К мысли о том, что нам придется жить вместе? Тянете время, Виола? Надеетесь, что, если будете противоречить мне, я просто уйду?

«Да, черт бы тебя побрал!»

Она смотрела на него, холодная, равнодушная, отчужденная, стараясь ничего не чувствовать.

– Раньше вы всегда так и поступали, – пожала она плечами.

Он шумно втянул в себя воздух – Виола попала в цель. Но она не испытала ни малейшего удовлетворения, желая только одного – чтобы он убрался. Убрался и никогда больше сюда не приходил.

– В этом она вся, – сказал он тихо, скорее себе, чем ей. – Презрительная, непрощающая богиня, которая смотрит с недосягаемой высоты на жалких грешных смертных внизу.

Хотя именно такой богиней она хотела выглядеть в глазах мужа, подобное описание все же больно ее ранило. Рука Виолы сжала перо.

– А передо мной мастер уничтожающих реплик, – парировала она.

– Простите, если ваше презрение неизменно пробуждает во мне самые худшие инстинкты.

– Ах да, и я забыла, что наш брак рухнул по моей вине.

– Не только по вашей. Я тоже во многом виноват.

Сейчас он был серьезен: ни сарказма, ни разящего наповал остроумия. Мало того, этот негодяй казался вполне искренним!

– Жаль, что вы этого не видите. В отличие от меня.

– Неужели видите?

– Клянусь!

Он подался к ней, опершись ладонями о полированное розовое бюро. Виола опустила голову, рассматривая красивые мужские руки. Вспоминая, что испытывала, когда эти руки ласкали ее. Что испытывала, когда представляла, как эти руки ласкают другую женщину.

Даже сейчас, после всего, что он наделал, было очень больно думать об этом. Наверное, именно потому она ненавидела его. Но почему, почему же так сжалось сердце? Почему ледяная скорлупа стала трескаться?

– Я не изменяла мужу, – задохнулась она. – Не лгала. Моя вина в том, что я провела восемь лет в одиночестве.

– Если у мужчины есть любовница, это еще не значит, что он не одинок, Виола.

Кажется, он старается пробудить в ней жалость к нему?

Она продолжала смотреть на его руки, и скоро гордость, как всегда, пришла ей на помощь. Усевшись, Виола вновь взялась разбирать кипу бумаг.

– В таком случае поспешите найти себе новую содержанку. Я прочту в светской хронике, каким одиноким вы чувствуете себя в ее обществе.

– Опять все сначала, – со вздохом пробормотал он и, обойдя бюро, встал за спинкой ее стула. – Так всегда бывает, когда мы проводим в одной комнате более десяти минут. Начинаем выискивать недостатки, обвинять друг друга… Пять минут назад я почти рассмешил вас, а теперь мы едва не вцепились друг в друга. Как это нам удается?

Виола закусила губу.

Он шагнул ближе, задев бедром ее плечо.

– Не хочу, чтобы мы провели остаток жизни в поисках бесчисленных способов затеять ссору и развернуть масштабное сражение. У меня на это просто не хватит сил.

– Я тоже этого не хочу, – спокойно кивнула она. – Но и жить с вами не желаю.

– Поверьте, за восемь лет вы достаточно ясно дали это понять. Нет необходимости повторять еще раз.

Похоже, она взяла неверный тон. Он принимает в штыки каждое ее слово.

– Так вы намерены согласиться на мое предложение? – уточнила она таким тоном, словно ответ ей был безразличен.

– Вы только оттягиваете неизбежное.

– Возможно! – бросила она, повернув голову и поднимая глаза. – А возможно, нет!

– Я не отступлюсь, Виола. Не на этот раз.

Он снова лжет. Как всегда. Пройдет не так много времени, прежде чем он снова ее покинет. Устремится за хорошеньким личиком и пышной фигурой, охваченный желанием, а ей придется сидеть напротив его избранницы на каком-нибудь званом обеде. Снова.

Очевидно, лицо у нее было уж очень выразительным, потому что он нервно провел рукой по волосам.

– Сколько времени вы просите? Всю жизнь…

Она подумала, сколько времени требуется ему, чтобы сдаться, уйти и оставить ее с миром.

– Три месяца.

– Ни в коем случае.

Он снова обошел бюро и взглянул ей в глаза:

– Даю вам три недели.

– Вы шутите?!

– Три недели, Виола. И все эти три недели мы почти не будем разлучаться.

Сердце Виолы упало.

– Это невозможно. У нас обоих есть определенные обязательства, дела…

– Придется от чего-то отказаться, а что-то перенести на более поздний срок. Нам нужно как можно больше бывать вместе.

– Но зачем? У нас нет общих друзей, если, разумеется, не считать Дилана и Грейс, и то лишь потому, что они отказываются принять чью-то сторону. У нас нет взаимных интересов. Нам не о чем говорить. У нас вообще нет ничего общего.

– А раньше нам было о чем поговорить. И было чем заняться вместе. Помнишь?

Последнее слово прозвучало с поразительной нежностью. Но она велела себе не обращать на это внимания.

– Мы даже не ездим на одни и те же вечеринки. И вращаемся в абсолютно разных кругах.

– Это скоро изменится. Не пройдет и месяца, как лорд и леди Хэммонд начнут получать приглашения на двоих. Я об этом позабочусь.

– О небо! – ахнула она. – Я была права. Вы родились на свет для того, чтобы мучить меня.

– Если мы собираемся заключить перемирие, значит, прежде всего должны быть вместе, независимо от того, живем мы под одной крышей или нет.

– Не нужно мне никакого перемирия. И я не хочу, чтобы мы жили вместе.

– Но вам нужно время, – уточнил он. – Вы потребовали три недели и согласились на условия. В противном случае я обращусь в палату лордов прямо сейчас, и уже через два дня мы будем делить одну спальню и одну постель.

Он сделает это. Когда глаза Джона превращались в застывший янтарь, никто и ничто не могло поколебать его. Она знает это по горькому опыту.

– Прекрасно, – сдалась она скрепя сердце. Подумать только, он загнал ее в угол, и теперь ей некуда деваться! – Три недели. Но предупреждаю, Хэммонд, я сделаю все, чтобы вы поняли, насколько бесплодны эти попытки примирения. Будет лучше, если вы откажетесь от этой идеи.

– Значит, я предупрежден. Будьте готовы в среду, в два часа я приеду за вами.

– Куда мы поедем?

– Я везу вас в свой дом на Блумсбери-сквер.

Она с подозрением и тревогой уставилась на него.

– Зачем?

– Ни к чему так расстраиваться. Я не похищаю вас, Виола. Просто хочу, чтобы вы своими глазами увидели дом. Если выберете его в качестве нашей лондонской резиденции, наверное, прежде всего захотите что-то там изменить.

– Сомневаюсь.

– Можете потратить любые суммы.

– Спасибо за такое великодушие, Хэммонд. С вашей стороны весьма щедро предоставить в мое распоряжение деньги Энтони, но…

– И мои тоже, – перебил он. – Поместья и вложения в различные предприятия приносят огромный доход благодаря нам обоим.

Как она ненавидела, когда он рассуждал так благоразумно! Она сразу чувствовала, что у нее долг перед этим человеком, и поэтому не хотела видеть его таким… рассудительным.

– Я ценю ваше предложение и благодарю зато, что позволили мне заново обставить ваш дом, – деланно улыбнулась она, – но, по-моему, все это совершенно бесполезно.

– Ваше нежелание поддержать меня просто убивает. Не понимаю, почему вы не на седьмом небе от таких перспектив!

– На седьмом небе?

Она воззрилась на него и хотела возмутиться, но заметила веселый блеск в его глазах.

– Да. Вы обожаете обставлять дома. Всегда обожали. А теперь получили вескую причину разорить все магазины.

Любая жена бросилась бы ему на шею и осыпала благодарными поцелуями.

– Мечтайте сколько угодно.

– И буду. Я живу ради этого дня. Конечно, когда этот день настанет, боюсь, я умру на месте от потрясения. А потом вы пожалеете, что не осыпали меня поцелуями.

«Не дразни меня. Только не дразни. Просто уходи». Она набрала в грудь побольше воздуха и сказала:

– Я так и не смогла решить, что именно в вашем остроумии раздражает больше всего. Те остроты, которые могут ранить человека, или веселые, дружелюбные шутки, которые окружающие находят столь очаровательными?

– А ведь было время, когда вам все во мне нравилось. Ирония заключается в том, что ни то ни другое не выражает всей глубины моего характера.

С этим загадочным замечанием он поклонился и направился к двери.

– Я не шучу, Хэммонд! – крикнула она вслед. – Никакого примирения не будет!

– Да, со стороны кажется, что шансов мало, – согласился он, – Я должен поставить на себя в «Бруксе». Полагаю, выигрыш будет огромным.

Виола досадливо поморщилась:

– В «Бруксе» делают ставки на наше примирение?

Он остановился и удивленно посмотрел на нее.

– Разумеется. И в «Уайтсе», и в «Будлзе» тоже, насколько я понимаю. Вернется ли леди Хэммонд на брачное ложе еще до окончания сезона? И что станет делать Хэммонд, если этого не произойдет?

Сгоравшая от стыда Виола тихо застонала.

– Боже, спаси нас, бедных женщин, от джентльменов и их клубов.

– Бросьте, Виола, – усмехнулся он. – По-моему, это комплимент вашему упрямству и силе воли, тем более что на меня ставят весьма немногие.

– А вас забавляет что все мужчины считают меня такой фурией, перед которой никому не устоять, – сухо бросила она.

Этот негодяй еще и смеется!

Прислонившись плечом к косяку, он скрестил руки на груди.

– Я не обсуждаю то, о чем говорят в клубах. О чем беседуют между собой мужчины, лучше не знать. Ни одной женщине не полагается об этом знать, иначе они так возмутятся, что навеки лишат нас счастья пребывать в их обществе.

– Ничего не скажешь, велика потеря.

– Разумеется, велика, ибо в этом случае все человечество просто вымрет! – ухмыльнулся Джон, прежде чем исчезнуть за дверью. Но из коридора до нее донесся его голос: – Среда, Виола. Два часа.

Он всегда ухитряется оставить за собой последнее слово! Ненавистный человек! Не хватало еще, чтобы она проводила с ним время. Все же это лучше, чем жить с ним, а сегодня она добилась трехнедельной отсрочки. Остается надеяться, что стратегия выжидания оправдает себя, ибо иного выхода у нее просто нет.