Текст книги "Супружеское ложе"
Автор книги: Лаура Ли Гурк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
– Потому что ты моя жена. Я твой муж. Потому что я хочу детей. И, думаю, ты тоже их хочешь…
– Вернее, хочешь наследника.
– Нет, я не об этом. – Должно быть, он только сейчас сообразил, как невероятно это звучит, тем более что именно поэтому пытался вернуть ее. – Да, мне нужен наследник, – поправился Джон, – но я хочу детей! Разве не в этом смысл брака?
– Тем более что брак – весьма разумное решение, – сухо заметила Виола, охваченная привычной тоской.
– Для меня и большинства наших знакомых. Не все смотрят на брак так, как ты. И браки не всегда заключаются по любви. Это один из законов, которые правят нашей жизнью.
В этом он прав.
Виола перебрала в памяти те титулованные семьи, которые она знала. Энтони и Дафна были исключением, потому что большинство супружеских пар из их окружения не связывала любовь. Чаще всего подобный союз соединял влиятельные семьи. От жены требовалось родить наследника, после чего супруги шли разными дорогами и имели любовников по собственному выбору.
Она вдруг увидела свое будущее – будущее, которого надеялась избежать, выходя замуж за Джона. Будущее, в котором не было любви.
Наверное, и ей потом придется брать любовников, чтобы хоть на время забыть злосчастное одиночество, но она не могла представить, что сможет пойти на это.
– Полагаю, эти законы применимы и к нам? – спросила она. – И я тоже могу, как Пегги Дарвин, взять себе любовника, если захочу?
– Ни за что! – с неожиданной силой выпалил Джон, сжимая ее руки.
– А тебе, значит, можно? Сколько у тебя перебывало любовниц? Вряд ли это можно назвать справедливым!
– Жаль, но ничего не попишешь. И никакой справедливости. Сын должен быть от меня, и только от меня. Это тоже один из законов.
– Но что будет потом, когда ты получишь наследника? Пойдешь своим путем, а я пойду своим? И по-прежнему будешь заводить, одну любовницу за другой, как и раньше? Единственная разница будет заключаться в том, что и мне позволят сделать то же самое. Значит, таков твой план? И если я вернусь к тебе, мы с тобой будем жить, как жили эти восемь с половиной лет?
– Надеюсь, что нет.
– Но что может быть с нами без любви?
– По моему разумению, это зависит от тебя. Ты снова собираешься изгнать меня из постели? Предупреждаю, если так произойдет, я снова заведу любовницу, только и всего.
– Как удобно сваливать на меня всю ответственность за судьбу нашего брака!
– Но так оно и есть.
Виола бы рассмеялась, но только во всей ситуации не было ничего забавного.
– А если я окажусь верной женой, будешь ли ты так же мне верен?
На его лицо легла тень недовольства.
– Ни один мужчина не ответит на такой вопрос.
– Нет? Почему же?
– Если скажу «да», ты мне не поверишь. Если скажу «нет», значит, лишусь всякого шанса снова затащить тебя в постель. Если скажу, что не знаю, ты осудишь меня за то, что я не дал определенного ответа. Что бы я ни сказал, все будет неправильно, и я проиграю.
– Это не игра! И дело не в выигрыше или проигрыше! Я хочу… – Виола осеклась и поправилась: – Нет, я заслуживаю честного ответа! Если я вернусь и стану верной женой, которая даст тебе детей, будешь ли ты таким же верным мужем?
– Не знаю.
Виола, не веря собственным ушам, покачала головой:
– Не знаешь?! Что это за ответ?
– Честный! Я говорил тебе, подобные вопросы заводят мужчину в тупик! Что бы я ни ответил, ты будешь недовольна! Сделаю ли я все, чтобы быть верным мужем? Да. Удастся ли это мне? И снова это зависит от тебя. Сможешь ли ты быть мне хорошей женой, любящей, доброй спутницей? Могу я надеяться, что ты не разразишься слезами и не захлопнешь передо мной дверь спальни? Могу я надеяться на то, что ты не превратишься в Снежную королеву, если что-то будет не по тебе?
Каждый его укол попадал в цель. Виола прикусила губу. Почему он так говорит? Ведь она не сделала ничего дурного.
– Ты жесток.
– Ты хотела правды.
– Ради всего святого! – Теперь уже рассерженная по-настоящему, она вскочила на ноги. – По-твоему, я безрассудна и слишком многого хочу? Но разве женщина слишком многого требует, желая, чтобы муж был ей верен?
Джон тоже встал.
– Но и мужчина вправе ожидать, что жена заслужит его верность!
Виола не успела ответить: за дверью послышался плач. Они дружно обернулись на шум. Дверь открылась, и в комнату вошла Бэкхем с плачущим Николасом на руках. Няня выглядела расстроенной.
– Простите, милорд, – пробормотала она, пытаясь присесть в реверансе.
Виола явно обрадовалась вторжению, тем более что начинала понимать, что он имел в виду, предупреждая, как сильно ей могут не понравиться его откровенные ответы.
– Что случилось, Бэкхем?
– Мне очень жаль, миледи, но я ищу мистера Поппина.
– О Господи! – воскликнула Виола. – Поппин опять пропал?
– Боюсь, что так, – ответила Бэкхем. – Я знаю, что ее сиятельство перед отъездом сидела с Николасом в библиотеке, вот и надеялась, что они оставили Поппина здесь.
Виола наскоро оглядела библиотеку.
– Я его не вижу.
– Кто такой мистер Поппин? – спросил Джон, перекрывая всхлипывания мальчика.
– Его любимая игрушка, милорд, – пояснила няня и вновь обратилась к Виоле: – В толк не возьму, как мне удалось уложить его без мистера Поппина. Правда, сначала малыш так устал, что заснул, однако потом что-то его разбудило, и он, должно быть, сообразил, что игрушки нет, потому что плачет навзрыд, бедняжка. Вряд ли он теперь заснет, пока не получит игрушку.
Виола взглянула на мальчика, который рыдал так, словно близился конец света.
– Что случилось, Никки? – проворковала она и потянулась к нему, осыпая поцелуями мокрое личико. – Поппин снова играет с тобой в прятки?
Но Николас не собирался успокаиваться, наоборот, завопил еще громче.
– Придется найти эту игрушку, – вздохнула Виола.
– Похоже, что так, миледи.
Она хотела отдать ребенка няне, но голос Джона остановил ее:
– Можно мне… – Он осекся, сцепил руки за спиной и отвел взгляд. – Не важно.
Виола посмотрела на мужа. Теперь в его лице не было гнева. Оно было печальным и серьезным. Почти сконфуженным. Она не могла припомнить, когда Джон смущался, и поэтому невольно полюбопытствовала:
– Что ты хотел спросить?
Джон неловко переступил с ноги на ногу, упорно отказываясь смотреть на нее.
– Я хотел спросить, можно ли его подержать, – пробормотал он, – но вовремя понял, что это слишком глупо звучит.
– Хочешь подержать Николаса? – удивилась Виола.
Она не была уверена, что расслышала правильно. Мужчины никогда не проявляли желания подержать ребенка, тем более плачущего. Но Джон быстро кивнул, и она поняла, что он не шутит.
– Это вовсе не глупо, – покачала она головой и подошла ближе к мужу. – Возьми.
Она протянула ему младенца, но Джон в панике огляделся.
– Я не знаю, как это делается.
Виола снова прижала Николаса к плечу.
– Смотри. Это очень просто, видишь?
Джон, помедлив, кивнул. Виола подалась вперед и отдала ему всхлипывающего ребенка. Он дрожащими руками взял малыша. Потрясенная Виола молча наблюдала всю эту сцену. Сначала смущение, потом неуверенность… совершенно не в характере Джона! Он прижал Николаса к груди, так что попка ребенка удобно легла ему на руку. Точно так же держала мальчика сама Виола.
В этот момент по непонятной, известной только ангелам причине Николас перестал плакать. В комнате внезапно воцарилась тишина. Виола продолжала смотреть на мужа. Тот выглядел так, словно держит в руках настоящее чудо, и она почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Все аргументы, злые, несправедливые слова и тревоги внезапно куда-то подевались, и в грудь ударила странная, пронизывающая, болезненная радость. Она не могла пошевелиться и надеялась только, что это не Купидон пустил стрелу в ее сердце.
– Благослови нас Господь, – пробормотала Бэкхем. – Умеете вы обращаться с младенцами, милорд.
Джон чуть отстранился, чтобы лучше рассмотреть личико ребенка.
– Черт меня побери, – потрясенно прошептал он.
Малыш, недоуменно хмурясь, смотрел на него, словно не мог решить, что делать в руках незнакомца. Но потом сморгнул последние слезинки, улыбнулся и пролепетал что-то неразборчивое, однако подозрительно похожее на признание в любви.
Джон прижался лбом к его лобику.
– Если об этом узнают, можно не ездить в клубы – изведут насмешками. Лучше пусть это будет между нами, старина.
Николас что-то проворковал и, подняв ручку, ударил Джона по щеке. Тот повернул голову и подул в ладошку ребенка, рассмешив и очаровав Николаса без всяких видимых усилий.
Джон подкинул его, а потом усадил его у себя на руках более уверенно, чем несколько минут назад.
– Какой ты красавец, когда не плачешь! Вижу, у тебя мамины глазки. Через двадцать лет из-за них погибнет женское сердце.
Малыш заерзал и схватился ручонкой за галстук Джона.
– Не хочешь разбивать сердца светских дам? – осведомился Джон. – Не могу сказать, что осуждаю тебя. Женщины созданы, чтобы при любой возможности ввергать в хаос упорядоченную жизнь мужчин. Советую как можно дольше не иметь с ними дел.
– Какие ужасные речи! – запротестовала Виола. – Николас, не слушай его!
– Не будет, – заверил Джон. – Мужчины просто на такое не способны. Все равно что стрелка компаса, которая всегда указывает на север.
Малыш уперся кулачками в грудь Джона.
– Поп… Поп-поп.
– Знаю, – понимающе кивнул Джон. – Спасибо за то, что напомнил о самом важном деле.
Джон с ребенком на руках стал обходить гостиную и осматривать каждый уголок. Заглядывая под пианино, столы и стулья, он продолжал разговаривать с племянником:
– Дьявол все побери, малыш, беда в том, что женщины значат для нас больше всего на свете и прекрасно знают об этом. Правда, заметь, прекрасный пол никогда не использует этот факт против нас. – Он согнул колени и заглянул под круглый стол розового дерева. – Но мужчине важно сохранять светлую голову, и быть поосторожнее с вопросами, на которые нет ответа.
Николас серьезно смотрел на Джона огромными глазами.
– А они каждый раз пытаются уязвить нас подобными вопросами. Помяни мои слова. С этим сложно жить.
Виола громко выдохнула, но Джон не обратил на нее внимания.
– Конечно, в таких обстоятельствах, – продолжал он, направляясь к ней, – мы часто выбираем наихудший путь: мстим и говорим что-то обидное. – Он остановился, не доходя до нее, и взгляды их встретились. – А потом всегда жалеем и терзаемся угрызениями совести.
Затем, молча пройдя мимо нее, он возобновил поиски.
Она только сейчас услышала слова извинения. За все девять лет их ссор Джон ни разу не извинился. Даже когда был виноват. Конечно, это всего лишь слова, но до этого момента он никогда не говорил ничего подобного.
Пораженная Виола обернулась, наблюдая, как он подходит к дивану. Раздался торжествующий крик:
– Нашел!
По-прежнему крепко держа Николаса, он присел, заглянул за диван и вытащил бурого игрушечного мишку.
– Полагаю, это и есть мистер Поппин?
Николас с восторженным воплем схватил мишку и, благодарно вздохнув, обнял Джона.
Сердце Виолы привычно сжалось. Она поспешно отвернулась, потому что глазам было больно смотреть на эту парочку, и подумала о том, что он хотел от нее и чего не был готов дать в ответ.
Часто моргая, она смотрела на книги, разбросанные по письменному столу. Ребенок – это недостижимая мечта. Мечта, которая давно развеялась.
– Ну и ну! Просто поразительно, – заметил Джон за ее спиной.
Она старательно сложила книги, а потом заставил себя обернуться.
– Что тут поразительного?
– Что по крайней мере один член семейства Треморов перешел на мою сторону.
Виола оцепенела.
– Не возлагай на это слишком большие надежды, – посоветовала она, сжав кулаки. – Николас любит всех, а особенно тех, кто берет его на руки.
– Может, это и так, но я особенный. Я спас мистера Поплина. – Он чмокнул малыша в макушку. – Твоя тетка не любит меня, Никки, но я знаю, что тебя она послушает. Замолви за меня словечко, хорошо? Вот и молодец.
Виола сделала знак мисс Бэкхем взять ребенка. Няня подошла к Джону. Тот в нерешительности заколебался.
– Его нужно уложить, Хэммонд, – сказала Виола. – Уже поздно.
– Конечно-конечно.
Джон отдал ребенка няне, которая немедленно унесла его в детскую. Николас либо слишком устал, либо был слишком счастлив получить мистера Поплина, чтобы возражать против расставания с дядей. Ни одного всхлипа не донеслось в гостиную из коридора.
Молчание было неловким и оглушительным.
Джон шагнул к жене.
– Виола…
– Уже очень поздно.
Она отступила.
– Вовсе не поздно.
Он сделал очередной шаг навстречу к ней. По какой-то глупой причине Виола не сбежала. Джон остановился перед ней, его ресницы, густые и темные, слегка опустились. Он взял в руку ее косу, поднес к губам, поцеловал и глубоко вдохнул запах.
– Фиалки.
Виолу начало трясти, как в ознобе. Она завела руки назад и вцепилась в край стола, вспоминая несбыточные романтические мечты юности и твердя себе, что они уже давно мертвы.
Джон откинул косу ей за спину, а потом провел пальцами по ее скулам, аркам бровей, вискам и сжал щеки.
Поласкав подушечкой большого пальца родинку у края ее губ, он опустил руку.
– Я пришел сюда с определенной целью, – напомнил Джон и только тогда взглянул Виоле в глаза. – Я пришел поцеловаться и помириться.
– Насчет поцелуев ничего не было сказано.
– Я опять тебя провел.
Он приподнял ее подбородок и накрыл губы Виолы своими губами.
Поцелуй Джона был таким же пьянящим, как в музее, таким же, как всегда… он помогал ей забыть обо всем на свете. Руки Джона скользнули от ее плеч к бедрам, губы безмолвно побуждали Виолу приоткрыть рот.
Ее ладонь робко коснулась небритой, шершавой щеки. Губы раскрылись. Его волосы на ощупь были как влажный тяжелый шелк, когда она обхватила его затылок и отдалась поцелую. Их языки сплелись, а пальцы Джона сжались на бедрах Виолы, держа ее в сладостном плену.
Поцелуй обжигал, щетина безжалостно царапала кожу… Виола вспомнила, как, просыпаясь по утрам, она с наслаждением отдавалась его ласкам на большой кровати красного дерева в спальне Хэммонд-Парка…
И вот теперь ее тело наполнилось хмельным возбуждением, рождая желание прижаться к Джону еще теснее.
Он тихо застонал, прервал поцелуй, подался в сторону. Взмахом руки он смел со стола все, что на нем лежало. Книги с грохотом свалились на пол. Джон сжал талию Виолы, усадил на стол и, резким рывком распустив бант на поясе халата, развел его края. Пальцы коснулись ее груди, теперь прикрытой только муслином ночной сорочки, погладили соски. В Виоле поднялось наслаждение. Наслаждение давно забытое, заставившее ее ахнуть и вздрогнуть от возбуждения. Она запустила пальцы в волосы Джона и притянула его голову к груди.
Как давно она не трепетала под его ласками, как давно не испытывала безумного эротического возбуждения!
Она словно издалека слышала тихие стоны, вырывавшиеся из ее горла. Звуки отчаянной потребности и безумного желания.
Она прошептала его имя.
Джон выпрямился и стал одной рукой расстегивать перламутровые пуговки сорочки, одновременно приподнимая свободной рукой подол.
– Боже, – выдохнул он, – как же мне этого недоставало!
Недоставало чего? Женских ласк?
Эти вопросы теснились в голове, а вместе с ними возник и холод реальности, обдавший Виолу словно ледяной водой. Господи Боже, что она делает?! Но тут его рука скользнула между ее бедер. Виола задохнулась от испуга и поспешно свела ноги. Нужно остановить это безумие, прежде чем оно зайдет слишком далеко.
– Нет, Джон, – пробормотала она, сжав его запястье. – Нет.
Он замер, все еще сжимая ее бедро.
Их тяжелое дыхание смешалось.
– Виола! – пробормотал он.
Она оттолкнула его руку.
– Отпусти меня!
Джон поколебался, и эта нерешительность побудила ее к действию.
– Отпусти, отпусти, отпусти!!!
Охваченная паникой и отчаянием, она ударила его в плечо, вывернулась, спрыгнула со стола, запуталась в полах халата и чудом не упала.
– Я сошла с ума, – пробормотала она, покачивая головой. – Неужели мне так хочется в очередной раз пострадать?
– Виола…
Звук его голоса остановил ее. Она повернулась и поплотнее запахнула халат.
– Поверить не могу, как легко и как часто я делаю глупости из-за тебя!
Она прижала пальцы ко лбу, не понимая, что случилось с ее мозгами.
Джон смотрел на нее, все еще тяжело дыша, не веря происходящему. Немного опомнившись, он шагнул к Виоле. Потянулся, чтобы обнять, однако Виола увернулась и отошла.
– Я даже винить тебя не могу, и это хуже всего. Не то, что ты лгал мне на этот раз… Ты признал, что никогда меня не любил. Ты даже не обещал быть мне верным. И все же через полчаса я была готова отдаться тебе. Где, черт возьми, был мой разум? Мое самоуважение?
– Самоуважение? – Он растер ладонями лицо, судорожно глотая воздух. – Господи, женщина, при чем тут разум или самоуважение?
– Восемь лет без тебя я строила жизнь заново, – продолжала она, игнорируя его, – и после нескольких прогулок и пары краденых поцелуев я веду себя так же, как одна из твоих шлюх.
– Ты моя жена! И нет ничего непристойного в том, чтобы отдаться мужу! И ты хотела этого, будь я проклят! Почему ты остановилась? – Он рассеянно пригладил волосы и отвернулся. – Дьявол, Виола, иногда я отчаиваюсь понять тебя.
– Я прошу тебя уйти.
Он подошел к двери и, стоя к Виоле спиной, поправил одежду. Она тем временем поправляла свою. Оба молчали. Наконец он подошел к стулу, где оставил фрак, и стал одеваться.
– Три недели прошли. Завтра в полдень я приеду за тобой. Ночью постарайся решить, в каком доме мы будем жить. В противном случае послезавтра Тремору будет предъявлено требование от палаты лордов.
Виола хотела возразить, но, когда он повернулся к ней, поспешно закрыла рот. Теперь в его лице был вызов, отказ прислушаться к ее желаниям. Брови презрительно подняты, подбородок надменно выдвинут. Она прекрасно знала это выражение лица. Споры были бесполезны.
– Я дал тебе слово, – сухо напомнил он. – Мне нужна жена, а не невольница. Так что незачем волноваться о том, что тебя возьмут силой. Поверь, мне в голову не пришло бы обращаться с тобой как со шлюхой.
Он поклонился и ушел.
Хорошо ему говорить! И вовсе не волнения и тревоги терзали ее. Не волнения скручивали ее внутренности узлом и будили в ней желание сесть на ближайший корабль, отплывавший на континент.
Как получилось, что мужчина, так больно ранивший ее, которого ей следовало бы презирать, и мужчина, способный держать на руках плачущего ребенка и умеющий его рассмешить, – это один и тот же человек? Он и ее мог рассмешить, даже после всего того, что наделал. Он мог растопить ее холодность, как снег на солнце, – своими поцелуями, своими ласками. Больше она не была глупенькой девчонкой, но по-прежнему хотела этого человека. И, наверное, могла бы снова влюбиться в него. О, это было так легко! Легко сказать «да» и отдать ему все, что он попросит.
Нет, Виола не была встревожена. Она умирала от ужаса.
Глава 12
Только на следующий день желание и гнев улеглись в Джоне настолько, чтобы разум вновь заработал в полную силу, и он смог думать связно. А ему было необходимо подумать. Решить, каким должен быть следующий ход.
Джон угрюмо смотрел в тарелку. Если бы он мог рассуждать здраво прошлой ночью, что было сомнительно, сумел бы воспользоваться счастливой возможностью, которую предоставила ему Виола. Наверное, ему не следовало так спешить. Наверное, ему следовало уговорить, ублажить ее, свести с ума ласками и добиться, чтобы она сама увела его в спальню. Но он этого не сделал. И еще усугубил свое положение, высокомерно напомнив, что три недели закончились. Если она не поедет с ним сегодня, ему придется обратиться в палату лордов, поскольку все зашло слишком далеко и отступать невозможно. И даже если они будут жить вместе, ему придется долго ухаживать за ней, прежде чем он сможет заманить ее в постель.
Джон, раздраженно выругавшись, уронил вилку на тарелку. Ни один мужчина не стал бы терпеть такого от собственной жены. Большинство других мужчин в подобной ситуации силой уложили бы жену в постель, не думая о ее чувствах. Но он не из таких. Никогда не был таким.
Иисусе! Ему всего-навсего нужна покорная жена. Страстная жена. Неужели он слишком многого просит?
Виола твердит, что не доверяет ему. Он не объяснил, что доверие – дело взаимное и обладает способностью ранить острее кинжала. Он мог бы пообещать ей, что никогда не ляжет в постель с другой женщиной, но не собирается ничего обещать, пока не уверится, что она не отринет его. Он не будет жертвой сексуального шантажа, а именно этим занималась Виола. Сумеют ли они вдвоем вынести все невзгоды?
Может, прав был Дилан Мур, когда советовал предложить Виоле дружбу? Нет, это безумная идея. Мур просто спятил, он всегда был сумасшедшим.
Джон вздохнул, уставившись на маленькие стеклянные баночки с джемом. Ежевичный и абрикосовый. Хэммонд-Парк.
Давненько он не вспоминал те дни. Они были спрятаны в глубинах памяти. Как другие смутные, полузабытые мечты юности. И все же они ожили, возвращая его в то время, когда он был доволен и даже счастлив. Он и Виолу сделал счастливой, в чем до сих пор уверен. Должен быть способ вернуть все это. Он больше не верит, что все безвозвратно потеряно.
Стать друзьями…
Джон выпрямился. Возможно, Мур прав? Ведь когда-то они с Виолой дружили. В то лето в Шотландии. В ту осень в Нортумберленде. Они были и любовниками. Скандалили и ссорились, как любовники, а потом мирились. Смеялись и барахтались в постели, и он был безгранично рад, что сумел выбрать такую страстную жену. А потом все изменилось.
Он хотел… Боже, он хотел, чтобы все вернулось. Чтобы они завтракали в постели и он сцеловывал ежевичный джем с ее губ. Но теперь это казалось почти невозможным.
– Утренняя почта, милорд.
Джон удивленно поднял глаза на Першинга, положившего на стол стопку писем. Обычно почту приносил секретарь.
– Где сегодня Стоун? – спросил он дворецкого.
– У мистера Стоуна корь. По совету своего зятя-врача он удалился в дом сестры в Клапаме, чтобы никого не заразить. Мистер Стоун велел передать, что горько сожалеет о том, что в ближайшие десять дней не сможет выполнять свои обязанности.
– Пошлите ему записку и заверьте, что я предпочитаю отсутствующего секретаря больным слугам. Пусть остается в Клапаме, пока не выздоровеет окончательно.
– Да, милорд.
Дворецкий удалился. Джон просмотрел письма.
Приглашение лорду и леди Хэммонд отобедать у леди Сноуден. Графиня Сноуден, очевидно, была более уверена в крепости его брака, чем сам Джон. Записка из «Таттерсоллз», подтверждающая, что купленная им две недели назад кобыла доставлена в нортумберлендское поместье. Он купил лошадь для Виолы, поразительно резвую четырехлетнюю чистокровку, но, учитывая нынешнее положение дел, вряд ли они в ближайшее время будут устраивать скачки на полях. Поскольку записка не требовала ответа, Джон швырнул ее в горящий камин и продолжил просматривать почту. Отчет управителя Хэммонд-Парка. Счет от портного, а еще один – от сапожника, оба за костюм и обувь, которые он собирался надеть на благотворительный бал Виолы. Бал, на который он еще не получил приглашения от жены. Еще одно письмо от Эммы Роулинс.
Джон помедлил над запечатанным квадратиком, от которого шел тонкий запах духов. Можно лишь восхититься настойчивостью леди. Сколько писем она написала? Дюжину, не меньше. Первые несколько он прочитал: извинения за назойливость, укоры за его холодные ответы, яростные упреки в невнимательности.
Он слышал, что она продала подаренный им коттедж и сейчас живет во Франции.
В надежде, что она там и останется, Джон бросил нераспечатанное письмо в огонь.
Захватив с собой отчет от управителя, который собирался просмотреть в экипаже, по пути на Гросвенор-сквер, и приглашение, которое покажет Виоле, прежде чем ответить леди Сноуден, Джон приказал Першингу положить счета на стол Стоуна, чтобы тот заплатил, когда вернется, а сам поднялся наверх – принять ванну и побриться. Все это время он пытался угадать, каким будет следующий ход Виолы. Его жена может быть непредсказуемой, как погода, но, скорее всего, откажется увидеть его и вынудит обратиться в палату лордов.
Однако когда Джон прибыл на Гросвенор-сквер, оказалось, что Виолы вообще нет дома. Она покинула город.
– Куда она уехала? – спросил Джон, глядя в прекрасные фиалковые глаза герцогини Тремор, сообщившей ему новость.
Герцогиня ответила не сразу. Долго размешивала сахар в чае, задумчиво склонив голову и изучая Джона сквозь очки в золотой оправе.
– Прежде чем я решу ответить на это, хотелось бы задать вам вопрос, Хэммонд.
– Разумеется.
– Если Виола откажется вернуться к вам, вы действительно обратитесь в палату лордов, чтобы ее заставить?
Джон слегка улыбнулся.
– Герцогиня, иногда я думаю, что даже палата лордов не сможет заставить мою жену сделать то, чего она не хочет, – шутливо заметил он.
Такой ответ, похоже, не удовлетворил герцогиню. Она продолжала взирать на него. Джон тяжело вздохнул, пытаясь придумать ответ. И тогда он решил быть честным до конца.
– Я отказываюсь смириться с возможностью того, что она не вернется. Мало того, полностью и абсолютно эту возможность отвергаю.
– И как долго вы будете ее отвергать?
– Пока не урезоню Виолу и не заставлю тоже отвергнуть подобную возможность.
– На это может уйти много времени.
Герцогиня задумчиво постучала маленькой серебряной ложечкой о чашку и положила ее на блюдце.
С этим, пожалуй, не поспоришь!
– Вы правы, – сухо признал Джон.
– Но ваша решимость вновь завоевать Виолу основана не на любви, верно?
Было ли это обвинением? Осуждением? Прежде чем Джон успел сообразить, что имела в виду герцогиня, та пригубила чай и сообщила:
– Виола в Эндерби.
Дафна заметила, что столь неожиданная капитуляция удивила виконта, хотя он старался этого не выказать.
– Не ожидали? – не удержалась она.
– Нет, герцогиня, не ожидал.
– Вам нужно было справиться о ней в Эндерби, и слуги немедленно доложили бы, что она там. В конце концов, именно вы платите им жалованье.
– Вы сказали мне только по этой причине?
Ее глаза широко раскрылись.
– А по какой же еще?
– Должна быть какая-то другая причина. Вы рискуете навлечь на себя гнев мужа только тем, что пригласили меня выпить чаю.
– Верно.
Похоже, перспектива ссоры с мужем ничуть ее не волновала, и Джон заподозрил, что эта спокойная, прекрасно воспитанная дама держит заносчивое сердце герцога в своей маленькой руке. Такова уж непостижимая природа любви…
– Если вы опять причините боль Виоле, Тремор вызовет вас на дуэль и, поверьте, с радостью прикончит.
– А вы? – с неподдельным любопытством спросил Джон. – Вы испытываете ко мне такую же неприязнь?
– Нет, – покачала головой Дафна, – не испытываю.
– Интересно – почему? – невесело усмехнулся Джон. – Не понимаю.
– Не понимаете?
Она посмотрела на него с таким участием, что он неловко заерзал на стуле.
– Я на себе испытала, что такое отчаяние. В отличие от мужа и золовки, никогда ни в чем не нуждавшихся, я осталась без средств и денег, и этот момент был самым ужасным. Я сделала бы все – заметьте, все! – чтобы избавиться от этого кошмара. Если бы фортуна не послала мне герцога Тремора и билет на судно, идущее до Англии, меня легко могли бы вынудить выйти замуж за какого-нибудь негодяя с большими деньгами… или еще что похуже.
– Рад, что этого не произошло, – заверил Джон от всего сердца.
– Знаете, у вас появился еще один союзник, кроме меня, конечно, – улыбнулась Дафна. – Насколько я знаю, мой сын привязался к вам.
Джон, в свою очередь, улыбнулся, вспомнив Николаса и мистера Поппина.
– Уже слышали о случившемся?
– От Бэкхем.
– У вас прекрасный мальчик, герцогиня, – пробормотал Джон. Улыбка увяла на его губах. Джон отвел взгляд от сочувствующих глаз герцогини. – Прекрасный!
– Спасибо, – кивнула герцогиня, вставая. – Надеюсь, вы искренни в своем желании иметь настоящую семью и крепкий брак. Если же нет, помоги вам Бог!
Джон тоже поднялся.
– Потому что ваш муж вызовет меня на дуэль?
– Нет, – ответила она. – Потому что я избавлю Энтони от хлопот и пристрелю вас собственноручно. За слепоту и глупость.
– Похоже, вы это всерьез, – пробормотал Джон, отмечая, каким холодным вдруг стал ее голос.
– Я серьезна как никогда.
Она протянула ему руку.
– В таком случае можете не волноваться, герцогиня, – заверил Джон, целуя ее пальчики. – Потому что я не лгу. Конечно, я упрям. Несомненно – циничен. Возможно, скверный муж. Но вполне искренний человек.
– Надеюсь, что это так. Ради вас и Виолы.
Джон откланялся и ушел, не совсем понимая, чем заслужил доброе отношение герцогини, но благодарный ей. Он вернулся домой на Блумсбери-сквер, но даже не подумал отправиться в Эндерби.
Он не собирался воспринимать все как само собой разумеющееся. Виола явно решила не доводить дело до палаты лордов, но еще не была готова сдаться. Вчерашний вечер в библиотеке Треморов ясно это доказал. Поэтому он знал, что сейчас необходимо дать жене время одуматься и хорошенько поразмыслить над их будущим. Возможно, в его отсутствие ее сердце смягчится… хотя бы для разнообразия.
Так прошла неделя, после чего он в сопровождении камердинера и пары лакеев отбыл в Эндерби. Его приезд вызвал немалую суматоху среди слуг, поскольку хозяин Эндерби годами не показывался в поместье и не предупредил заранее о своем появлении. Виконт немедленно спросил у Хоторна, нынешнего дворецкого Эндерби, где Виола.
– По-моему, миледи решила отдохнуть и сейчас дремлет, милорд. Не угодно ли пройти в гостиную, пока я узнаю поточнее?
– Ожидаете, Хоторн, что я, подобно постороннему визитеру, стану маяться ожиданием в собственной гостиной? – мягко спросил Джон улыбаясь.
Дворецкий густо покраснел, обиженный столь незаслуженным упреком.
– Нет, милорд, – сдержанно ответил он.
– Прекрасно.
Джон не счел нужным и дальше смущать дворецкого.
– Велите отнести мои вещи в спальню и покажите моему камердинеру Стивенсу, где что находится: прачечная, кухня, спальни, сообщите часы завтрака, обеда и ужина, и тому подобное. Вы, разумеется, знаете, что делать.
Хоторн, понявший, что хозяин не собирается и дальше его распекать, вздохнул с облегчением.
– Да, милорд, – пробормотал он.
Джон отвернулся и стал подниматься по широкой лестнице с перилами кованого железа. Хотя Эндерби принадлежал к родовым поместьям, последние годы тут жила Виола, а со времени их окончательного отчуждения он стал ее единственным домом. Джон уже не помнил, когда в последний раз бывал здесь: года четыре, не меньше. Но он провел в Эндерби почти все детство и, окончив Кембридж, жил здесь до самой смерти отца. И поэтому точно помнил, где находятся спальни.
Он заметил, что Виола многое переделала. Сплошь пастельные тона и цветы. Если б отец это увидел, наверняка перевернулся бы в гробу.
