Текст книги "Реквием"

Автор книги: Лариса Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

– Его ценят?

– Он намного больше, чем то, что ему предлагают.

– Замечателен в своей непонятности! – хмыкнула Инна. И приземлила подругу:

– Может, ты его придумала? Обыкновенная история… А руки у твоего виртуального мистера Икс оттуда растут?

– Рукастый. Во всем талантлив. Хотя он теоретик, мне приходилось наблюдать его легкие уверенные точные привычные движения при выполнении настройки приборов. К любому производительному труду относится как к мерилу нравственности. Больше того скажу, я его с телеведущим Святославом Бэлзой часто сравниваю. Этот тип мужчины мне близок и дорог.

– Мне тоже.

– Я не о внешности.

– Меня она тоже не «колышет», но приятно.

– Перефразирую Вознесенского: «…Как в фокусе собираю… все абсолютное в тебе». Раньше по радио сказали бы, что он – мечта всех женщин Советского Союза, – улыбнулась Лена. Но добавила с неподражаемой грустью:

– Даниил Гранин как-то поднял серьезнейший вопрос воспитания в людях благородства. Говорил, что «за подвиги нравственного порядка у нас награды не дают и что мы в этом много теряем». За труд, за единичное геройство – пожалуйста. Нет у нас аристократических традиций в поведении. Подчас нет элементарной культуры поведения даже у наших начальников. Какая уж там учтивость! Какое там уважение к простому, честному, порядочному человеку! Если только изысканное притворство, когда тебя выслушивают с декоративным вниманием. А чтобы из глубины души – нет такого. Не смыкается это как-то у них с понятием благородства.

– А вот придавить, унизить, прижучить… Ты об этом в предыдущей книге уже писала.

– Кто меня послушает?

– Чиновники считают себя умнее и выше «каких-то там» писателей. А сами не понимают, что это совсем другой уровень мышления, который пока не вмещается в нашу современную систему ценностей.

– Шестидесятники пытались что-то сделать в этом направлении, но это процесс длительный. Надо постоянно о нем напоминать, внедрять, поднимать на щит. Ведь от хамства человек страдает больше, чем от материального недостатка. А мы продолжаем мириться.

– Как изменить такое положение дел? Как возродить и воспитать в людях прекрасные качества? Сейчас начнешь мне проповедовать об изменении климата в семьях, призывать к чувству гордости за своих достойных предков, вводить понятие фамильной чести? А может, опять станешь доказывать, что «троечные» учителя способны воспитать только «троечное» поколение, и потребуешь повышения зарплаты педагогам? – завелась Инна.

Лена раздраженно махнула рукой и уткнулась носом в подушку.

– Ты подарила идеальному другу свою недавно изданную книгу? – минуту спустя, чуть заискивающе спросила Инна.

Лена не обиделась на легкий укол «идеальным» и ответила спокойно:

– Да. Мы встретились на нейтральной территории.

– С какой надписью?

– «С уважением и обожанием». В нашем возрасте уже безопасно писать подобные посвящения. Я думаю, ни жена, ни досужая молва не будут иметь претензии к автору этих «интимных» строк.

Существуют разного рода дружеские взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Одного, допустим, уважаешь, обожаешь, говоришь с ним на любые темы, доверяешь. С другим – подать ему руку почитаешь за счастье, а удостоиться беседы – заоблачная мечта, а с третьим общаешься только на уровне редких взглядов и дорожишь ими как самым что ни на есть необыкновенным. И так далее. Здесь тоже присутствует многообразие форм.

– И все эти варианты не предполагают постельных отношений?

– Так ведь дружеские.

– Какая преданность дружбе! И это притом, что поток поклонников и обожателей твоего обаяния и ума никогда не иссякал. С почтением, с придыханием относились. И желающих связать с тобой свою жизнь было не меньше. Очаровывала, как дышала, естественно, не прилагая усилий. И теперь, насколько я знаю, еще много претендентов разгадать тайну твоей притягательности.

– Ну да, кавалеры до сих пор в очередь выстраиваются и в штабеля складываются, – насмешливо хмыкнула Лена.

– Один из них мне очень нравится: открытый, теплый, уютный, надежный.

– О ком ты?

– Все зависит от того, кого из них ты сама представляешь в данную минуту, – шутливо уклонилась от ответа Инна.

– Не знаю такого. Ты себе нафантазировала. Это твоя вольная интерпретация.

– Каждый человек – великая загадка… даже для самого себя, – нашла силы улыбнуться Инна.

– Не принимала я обожателей всерьез. Не было среди них достойного. Внимание приятно, но не более того. Никому не делала исключений. Меня притягивали только умные и порядочные. Эти два условия обязательны. Остальное в них не так важно. Обычные мелкие издержки. Шокирована? – в ответ на невысказанную догадку дала четкое объяснение Лена.

– А нам доставались те, что оставались?

– Встречались интересные особи, но женатые. И тут на первое место для меня выступала их порядочность. Ну, ты понимаешь.

– А ты про своего идеального, как и про Андрея… Создала себе их прекрасные образы, конечно, кое-чем подкрепленные, и лелеешь их. Хотя, если тебе это необходимо, если достаточно… Столько лет чего-то ждать…

– Сорок лет много для того, кто ждет и мало для того, кто помнит… Когда любишь человека или обожаешь, нет лишних степеней свободы, все заняты. Вот и не влюбляешься.

– И тут у тебя физика вместо физиологии. Я бы в твоей ситуации посоветовала отключить мозги и плыть по течению собственных ассоциаций и чувств. Иногда надо хоть в какой-то степени реализовываться… или просто расслабляться. Хотя и мне, если быть честной, это по-настоящему не удавалось.

– Не прибедняйся. В чужом огороде тыквы всегда кажутся крупнее. И у тебя обожателей было предостаточно. Жизнерадостность и энергичность привлекают. – Лена перевела разговор на подругу. – Они, наверное, прибавляли твоему имиджу определенный шарм и остроту?

– Любила я пофлиртовать на грани приличия.

– Ну а их качество… Не знаю. Тебе виднее.

– Ну, скажи, скажи, что ты о них думаешь!

– Нарываешься на «комплименты»? Тебе они, как и мне, для души тоже не подходили, если бы ты захотела всерьез связать свою жизнь. А кому-то они в чем-то, наверное, всласть, – увильнула от прямого ответа Лена.

– Случалось мне от обиды на мужчин, прикидываясь наивной дурочкой, с помощью скромных улыбочек доводить их «до кондиции», а потом с жестоким пренебрежительным удивлением восклицать: «И что это ты себе навоображал? Чего хвост распушил?» А иногда действовала с беззастенчивостью опытного подхалима. И опять они очень быстро ловились. Бесило их неумение мыслить, глупое самомнение, неадекватное восприятие себя как достойных. Ну хоть бы раз с кем промашка вышла! Вот и спрашивала себя…

А Лена заговорила о более важном с её точки зрения:

– И все же хороших мужчин не так мало, как ты думаешь. Хватает их среди людей любых профессий.

Но Инну эта глобальная истина не заинтересовала. Она сорокалетний юбилей подруги вспомнила. Гости все прибывали. Деканы, проректоры. Кто-то пошутил: «Глава города не ожидается?» А в ответ получил от тебя чёткое и безмятежно спокойное: «Нет, только глава области».

– А ты знаешь, я до сих пор влюбляюсь, – сказала Инна беззаботно.

– Догадываюсь.

Лена понимающе улыбнулись.

– А что мужчины в тебе находили? Чем разбивала их сердца? Ты ведь ничего не делала для того, чтобы они в тебя влюблялись. Ты обладала чем-то особенным? Я не замечала, чтобы ты пускала в ход свое обаяние.

– Не знаю, не задумывалась. Не до того было. Может, неприступностью привлекала?

– Возьми хоть твоего соседа. Он на двенадцать лет был моложе. Все не хотел жениться. Родители переживали. А этот юный чернокожий студент! Стройный, как гимнаст, как юный Бог. Черты красивого лица абсолютно европейские, глаза огромные, печальные, как у раненой лани. Видела вас в один из своих приездов. Смотрю, ты торопишься домой, он догоняет, заглядывает тебе в глаза и что-то жалостливо лопочет. Ты ему отвечаешь строго, назидательно, по-матерински. Снег падает на твои волосы, на длинные ресницы и долго не тает. Он видит в тебе изящную прекрасную девушку! Романтично! Может, зря возвела вокруг себя неприступную стену? Сплоховала, упустила, – шутя, вредненько усмехнулась Инна. – Догадываюсь, ты хмелела от их обожания, и тебе этого было достаточно. Я не в осуждение говорю, напротив. Я всегда считала, что, нельзя надеяться на то, что «судьба придет – на печке найдет».

– Не годишься ты в свахи. Я не завожусь с полуоборота, как женщины, которых привлекает только тело.

– Знаю. Ты слишком умная для этого. И мужчин видишь насквозь, вот и давала им решительный отлуп. Одним только тоном, исключающим дальнейшее развитие отношений, посылала… как можно дальше. Или вела себя так, что вопрос сам собой отпадал.

– Считай, как тебе угодно.

– Не жалела мужчин. Креста на тебе нет!

– Никогда не носила – это точно! – рассмеялась Лена, понимая двойной смысл слов подруги. – А тот юный «принц» сначала ушел на другой факультет, а потом вообще переехал в соседний областной город. Мне уж тогда давно за тридцать перемахнуло. Этого восемнадцатилетнего мальчика мне было особенно жалко. Мамы его рядом не было, а я ничего не могла ему втолковать и просто перевела в другую группу, чтобы реже встречаться. Экзотика не для меня. И скоротечные романы не переношу. Никогда не могла переступать через то, что для меня очень важно.

– Рационализм хорош, но «А» не всегда приводит к «Б». Мир души намного сложнее, – заметила Инна.

– Но и золотая середина не всегда и не всех устраивает.

– А о скольких влюбленных в тебя ты не знала! – не унималась Инна. – Я о тех, что втихомолку страдали. Годы текли, а обожатели все равно неукротимо множились.

– Нечему завидовать.

– В арабских сказках говорится, что для секса женщине нужно только место, время и объект.

– Без любви? – уточнила Лена.

– Ясный перец: сказки писали мужчины. На свой аршин женщин мерили. Это им достаточно увидеть характерный изгиб бедер. А нам чувства и гарантии подавай.

– Мы любили, нас любили. Просто это, как правило, не совпадало.

– Помню, в какой бы компании мы с тобой ни появлялись, на тебя обязательно западал какой-нибудь приличный молодой человек. Причем усилий ты к этому никаких не прикладывала. А я, бывало, вся изверчусь, добиваясь внимания понравившегося мне субъекта.

– Заостри внимание: на «понравившегося». Наверное, всегда находился мужчина, которому был близок мой тип женщины. Или ему так казалось. Но не мне. Были осторожные попытки ухаживать и даже иногда штурмовать без постепенного сближения, но такие примитивные, серые, будто после высокой классической музыки слушаешь тюремные байки или юношеский трепетный лепет. Представляешь мои чувства? Побуждали задаваться вопросом: «Мне такой спутник жизни нужен?» И это несмотря на мою твердую установку на позитив. Вот и занимала непримиримую позицию, держала глухую оборону. Не позволяла приближаться.

– Тем более, когда понимаешь мужчин и видишь их с первого взгляда насквозь, – повторилась Инна.

– Послушай, а внуку свое литературное наследие как подписала? – вдруг ни с того ни с сего спросила Инна.

– «Чтобы желаемое тобой стало неизбежным». Подрастет, поймет, – ответила Лена и продолжила начатый Инной разговор:

– А ты была бы счастливой, если бы тогда вышла замуж за Антона?

– Наверное, нет. Он женат на работе. Жена ему как сбока припёка. То есть постольку-поскольку. Цепляться за него, ждать его любви как милости? Это было бы не мое счастье и не его. Он и сам такого не захотел бы для любимой женщины. Неуютно я чувствовала бы себя рядом с ним. Меня такое положение вряд ли надолго устроило бы. Я могла быть только его половиной – полноценной половиной смысла его существования. А так… Нет, он не моя судьба. Ничейный он. Представляешь выставку двух разных знаменитых художников в одной галерее? Попробуй их соотнести, сочленить, чтобы не присвоить чужое пространство восприятия, не отдать своего.

– Я Антона представляла человеком, внутри которого постоянно происходят глобальные трансформации, очень меняющие его. Он тоже любит, страдает, ошибается. Обладает силой сказать себе «нет». Он и обыкновенный, и удивительный. А если бы лет в пятьдесят сошлись?

– Зачем? Я не для того создана, чтобы в чужой судьбе прорехи латать. Это раньше я хотела, чтобы всю жизнь быть рядом, не щадя, до последнего отдавать себя. А в пятьдесят… Придешь с работы, отдохнуть хочется, а тут крутись вокруг чужого тебе мужика, ублажай. Свой тот, что смолоду. Ну, или если бы он со мной нянчился, жалел. Так ведь сама знаешь…

«За всю жизнь она так и не вспомнила ни одного счастливого периода жизни, кроме работы с Антоном? Ах, да, внучатый племянник», – обрадовалась Лена.

27

– И все же жизнь в целом нам удалась! – Лена перевела разговор на то, что было интересно Инне. – Тебя можно считать благополучной, – малодушно ободрила она подругу, совсем чуть-чуть покривив душой. И все же смутилась от собственной недостаточной искренности и почувствовала, что краснеет.

– Да уж, точно, – подтвердила Инна, не заметив смущения подруги. – Но поначалу я во втором эшелоне была, не сразу на первый план вышла.

– Не осмеливалась? – удивилась Лена.

– Не давали. Вспомни, мой начальник в цеху был законченный ублюдок. Выдергивал умных и уверенных в себе, как свеклу из грядки. А я вынашивала честолюбивые планы, у меня были интересные прогрессивные замыслы.

– Помню. Но не гневи Бога. Тебе много было дано, ты много успела сделать, хоть и считала, что скромно служишь в храме науки. Ты не только великая труженица, но и надежный, верный человек – вот что в тебе мне всегда было важно. Это нас объединяло. А твои трудности и слабости – пыль, мелочь, ерунда. Некоторые проходят по жизни как тени, не оставив следа. А от тебя, несмотря на твою резкость и иронию, позитивные зарубки остались в памяти многих людей. Не комплексуй, твои несчастья слишком малы по сравнению с тем, что случалось с некоторыми нашими сокурсниками. Я понимаю… то их несчастья. Нам с тобой удалось прожить достойно, правильно, интересно и насыщенно. Вот только болезни…

– Даже мы, невезучие в любви, тоже страдали, радовались, задыхались от восторга и счастья. Жизнь прекрасна! – поддакнула Инна. – Мы жили в веке, щедром на ужасные события и прекрасные открытия. Но наше поколение легко шло по жизни. Не было глобальных войн на нашем пути. Только эхом, только хвостом кометы задела нас Великая Отечественная. Отдельные катастрофы, конечно, происходили…

– Не в раю, на грешной земле живем. Уверена, войну мы тоже сумели бы преодолеть. Мы сильные, – спокойно и твердо заметила Инна.

– Не дай нам её, Господи, в новом веке. На тысячелетие я не замахиваюсь.

– Не дай.

«Лена… и вдруг Господи? Хотя, как она говорила? «Если кто-то, измученный неудачами, разочаровавшись в духовной ситуации нашего общества, захочет отказаться от своих прежних традиций и добрых обычаев предков, то уважение к своей христианской вере и православной культуре может удержать его от стремления кинуться в объятья непознанной и непонятой до глубины сердца чужой религии. И это несмотря на всё её очарование и внешнюю привлекательность». А ведь такое искушение на самом деле возможно.

«Что подарила мне судьба? Двоих детей, внука, прекрасных друзей. Жажду творчества, которая не позволяет потерять свежесть чувств и мыслей. Любовь к людям. Прекрасный мир природы. Как много! Я удивительно счастливый человек!» – От этих мыслей на душе у Лены стало тепло и радостно. Даже ее болячки будто бы «присмирели».

– Боже мой, как я устала! Какой невыносимо длинный день! Я же на пенсии и нередко позволяю себе валяться в постели до обеда, – привычно-шутливо объяснила Инна свое теперешнее нездоровье возрастной ленью, тем самым снова переключая разговор с высоких материй на мелкий быт. – А помнишь, какие глупые песенки цеплялись ко мне? Вдруг замечала, что пою одну из них. Злилась, плевалась, пыталась отвлечься от неё другой, нормальной. Но проходило время и я обнаруживала, что снова бубню какую-то пошлятину или лагерную уголовщину.

– Как слепой на стёжку, – усмехнулась Лена. – Все мы подвержены подобным мелочам. Я в ванной, когда дома никого нет, до сих пор пою. Ты же знаешь мои вокальные данные. С моим-то баском. Наверное, если бы я жила в панельном доме, в такие моменты всем соседям от меня за версту сбежать хотелось бы.

– Ты же курский соловей! – весело откликнулась Инна.

– Видать, не уродилась. А ты знаешь, соловьи очень верные мужья и строгие отцы. Да-а, внешне незавидная птаха, но какая душа! Какой голос!

– Постарался Всевышний, одарил.

– Ни с кем нашего соловушку не сравнить! А в Африке на зимовке они не поют. Весной домой, на родину радость несут. Может, от их песен в курских деревнях народ такой добрый и мягкий. Нигде больше столь душевных людей не встречала.

– В тебе говорит любовь к родному пепелищу, – не согласилась Инна. – Мой племянник хвалил сибиряков.

– В наших деревнях простота быта, простота и чистота отношений. Я иногда тоскую по ним.

– А я «Изабель» вспомнила. Изабель, Изабель! Исполнялась с таким страстным сексуальным придыханием! Заездили мы, истерли эту пластинку до основания. Все лето изнывали, страдали, кайфовали под нее! А как нежно трогал нас найденный засушенный цветок, вложенный между страниц нашей книги каким-то скромным таинственным обожателем! Прекрасные, счастливые мгновения юности!

– Ленка, как ты раньше быстро говорила. Точно Трындычиха! Помню, историк на экзамене никак не мог усмирить тебя.

– Скорость произнесения слов у меня зависит от состояния здоровья. Сейчас ни ходить, ни говорить быстро не могу. Совсем в черепаху превратилась. А к вечеру вовсе двигаюсь, как лунатик во сне. И реакция замедленной стала. Вижу, как падает внучок, а подхватить не успеваю, – пожаловалась Лена.

– А когда волнуешься, заикание не возвращается?

– Переросла этот недостаток.

– А как твои колени после того падения?

– Во время обострения подпорка, третья нога, мне не помеха. Без неё еле шкандыбаю. Так и стоит тросточка-батик в дальнем углу квартиры на всякий пожарный случай. Ты представляешь меня с клюкой? Соседка мне внушает: «Не к лицу вам, Елена Георгиевна, с палочкой ходить». Только если припечет, так и на костыль согласишься, лишь бы двигаться. Все мы по жизни временно здоровы и временно не инвалиды. Я вот сейчас подумала, что одежда представляет нас всем окружающим такими, какими мы себя ощущаем. Не правда ли? И в то же время одежда меняет настрой. Мне хотелось бы, чтобы инвалидам – тем, которые с детства нездоровы – шили одежду не только удобную, но и красивую, изящную, скрывающую их внешние недостатки, чтобы они чувствовали себя более уверенно.

– Ты права. Как нас раздражает малейший недочет в нашей одежде! Казалось бы, пустячок, а выбивает из нормальной колеи. Как-то торопилась я на деловую встречу, вырядилась достойно, но строго, шляпу «разнеможную» надела, туфли на высоченном каблуке, чтобы убить партнёра своей элегантностью, но второпях не сменила белые носки на бежевые. Иду, а они из-под брюк «мигают» при каждом шаге. Но у меня-то ощущение, будто сквозь прореху «светит» мой голый зад! Ты же знаешь мое воображение. Думаю: «Боже мой, какой позор! Вернуться? Но итак опаздываю». Догадалась-таки снять эти чёртовы носки с загорелых ног. Всё лучше, чем сверкать безвкусицей.

– Твой клиент, может, даже не заметил бы твоей промашки, а ты с ума сходила, – засмеялась Лена.

– И могла бы провалить переговоры.

«Говорим о пустяках, о посторонних вещах. Касаемся самых незначительных тем. Тщательно избегаем реалий будущего», – думает Лена.

Инна почему-то Люду вспомнила. Лена ее в глаза не видела, но много о ней слышала.

– Как ни приду, они лаются. Люда то молчит, то защищается, упрашивает, а мужу в голову не приходит, что жена не обязана терпеть его взрывы. Я понимаю, что ссора, как и любая коммуникация, поддерживается с двух сторон. Но ведь и у Люды терпение не безразмерное. Из-за ссор их сыночку не хватало тепла семьи. Он хотел доброго мужского внимания, надежности, уверенности, чтобы ему говорили тихие, нежные слова, чтобы в семье был покой и радость. Я была ласкова с ним, и он как-то попросил меня взять его с собой, по сути дела забрать из семьи. Я поразилась такой реакции ребенка на ласку, а родители испуганно переглянулись. Понял ли отец беду сына, надолго ли запомнил этот непроизвольный урок, не знаю. Я с тех пор у них не бывала, боялась повлиять на их отношения. Я даже долго не давала о себе знать.

А еще я, будучи совсем молодой, летом часто приезжала в гости к одной подруге. Только на этот раз собралась у неё в доме вся родня по мужу вместе какой-то праздник отметить. И вот стоят они вокруг стола, еду дружно готовят и скубут, и скубут одну из невесток. Как пираньи накинулись. Та смущается меня, чужого человека, пытается защищаться. Но их человек десять и все горластые, ехидные. А моя подруга молчит, хотя перед этим рассказывала, какая Света хороший врач, что она милая, скромная женщина. Видно, сама их боится и не хочет ссориться.

Я не выдержала и вступилась.

«Зачем издеваетесь? – спрашиваю. – Знаете же, что она не сможет ответить вам так же грубо».

«Вы юмора не понимаете», – насмешливо ответила мне младшая из них, самая языкастая.

«Это не юмор, – объясняю. – Юмор говорится для радости, а у вас обыкновенная подлость. Света беззащитна перед вами. Я приравниваю ваше поведение к избиению ребенка».

«Пусть учится защищаться», – вступила в разговор старшая из сестер.

«Хамить, оскорблять, подличать? Может, ей за всю жизнь больше не придется встретиться с подобной сворой… компанией. Я уже поняла, что прекрасные качества вашей невестки для вас ценности не представляют». – Я умышленно говорила зло и резко. Мне с ними детей не крестить. А они даже не удивились моей дерзости. И я продолжила нападать.

«Если вам нравятся такие перестрелки, ведите их с достойными противниками. Хотя бы между собой. Что, боитесь получить по мозгам или по шее? Над слабым и воспитанным человеком измываться проще? Для чего нужна семья, родственники? Чтобы помогать, жалеть, сочувствовать. Может, это вам надо у Светы поучиться доброте, мягкости, снисходительности? По-вашему, она недостойна жить рядом с вами, быть женой вашего никчемного брата? А разве не наоборот? По-вашему, кто кого перехамит, тот и лучший?» Много еще чего говорила. Я тебе доложу, тот еще спектакль им устроила!

«Видать, учительша», – брезгливо усмехнулась мне в лицо младшая из дочерей хозяйки, которая наверняка сумела подмять под себя остальных.

И тут вошла их мать. И я безуспешно попыталась убрать с лица шоковую оторопь. По нестираемому желчному выражению ее физиономии, я сразу узнала в ней женщину, из-за которой не далее как сегодня утром в очереди за колбасой я подверглась шквалу обвинений. Она и тут буквально обрушила на меня всю свою злость!

Понимаешь, эта женщина влетела в магазин и почему-то, нагло потеснив людей – мол, я здесь стояла, – устроилась впереди меня. Мне, конечно, это не понравилось, но, будучи гостьей в той деревне, я не стала возникать, только буркнула недовольно, что не помню ее. Ну, и получила от людей из очереди по полной программе. Веришь, я мужественно молчала. Ни слова не проронила в свою защиту!

– Собственно, такие вещи и со мной нередко случались. Возможно, мой вечно задумчивый, рассеяно-отрешенный взгляд тому виной – я и в очереди, как правило, продолжаю думать на отвлечённые темы, – и некоторые шустряки безошибочно выбирали меня объектом своих «мелких противоправных действий» – отреагировала на рассказ Лена.

– Ну, так вот, когда же на старуху в очереди зашумели, она умудрилась грубостью всем рты заткнуть. А выйдя из магазина, стала возмущаться, что я не помогла ей, не заступилась. Я даже остановилась, пораженная странной логикой незнакомой мне женщины «Вы, говорю, подставили меня под ураган незаслуженной ругани и еще выражаете недовольство моим поведением? Защищать надо человека, на которого нападают, а вы сами на всех наскакивали».

На праздничный обед в этой семье я не осталась. Извинилась перед подругой и уехала, облегчённо вздохнув. Мне ли стоять перед ними на полусогнутых!

– Тебе впору было потерять сознание или окончательно разделаться с ними, наградив семейку отборным матом, – рассмеялась Лена.

– Уронить себя перед этими?

– Соседа Витьку вспомнила. По-дурацки жил, по-дурацки любил. Специалист был, ни к чему не пригодный. И все же его жалко. Умер человек. Осталось трое ребятишек. Их еще жальче. А может, без него им стало лучше? Бил, выгонял на мороз босыми, раздетыми. Жену истязал. И сам как собака сгинул под забором. Не дошёл до дому, пьяным замёрз. Вот ведь жизнь, чёрт бы её побрал! Для чего жил, чему радовался, чем гордился? А как же без этого?

«Зачем Инна вспоминает тех, у кого неважно складывалась жизнь? С собой сравнивает, мол, у них много хуже? И я ей поддакиваю», – подумала Лена.

– Послушай, Лена, у мальчишки, который в десятом классе был в тебя влюблен, удачная судьба? Помню, учителя считали его талантливым, а ты говорила, что толку с него не будет, потому что он лодырь.

– Ты это о ком?

– О Димке, который воровал для тебя у своей бабки вкуснейшие на свете дыни.

– Я не знала, что воровал. Его бабка мечтала нас поженить, даже моей матери претензии предъявляла, мол, вы грамотные, знаться с нами не хотите. А мать шарахалась от неё как от прокажённой. В душе, конечно. Вежливо объясняла, что её дочь не замуж, а в институт стремится.

– И правда не догадывалась, что воровал? Ладно, дело прошлое. Что ты о нем знаешь?

– Ничего путного из него не вышло. Профукал он свой талант. Ни в карьере, ни в семье не преуспел. Перекати-поле. Шалтай-болтай. Самомнение выше крыши, и только. Стариков, его воспитавших, жалко. Не стал он им опорой в старости. Даже хоронить не приезжал.

– Забаловали они его, мол, без родителей растет.

– Да уж, точно.

– Он не стремился с тобой встретиться?

– Это после того, как я его наладила? Даже не заикался об этом. Не нарывался. А дружки его интересовались мной, расспрашивали, как и чем живу, заискивали. Понимала, для него старались. Смилостивилась. Вежливо рассказала. Но город не указала и отмела все попытки дознаться.

Инна, опять ты о плохом. Ведь все остальные наши деревенские мальчишки просто молодцы.

28

– Самая большая ценность для человека – время. Сенека так утверждал. Деньги когда-либо можно вернуть, а время – никогда. Поздно мы это понимаем, когда смерть нависает над всем… – сказала пасмурно Инна.

– Жизнь над всем, – строго заметила Лена.

– Человек в конечном итоге проигрывает смерти, и все мы путники… к тому таинственному дому. (А может, эта гипотеза несостоятельная?) Но отвоевать несколько лет для себя все равно хочется. Хотя бы несколько месяцев, даже если ничего нового уже не ждешь и испытываешь всю полноту страданий. И все же я не хотела бы жить вечно. Скучно, многое знаешь наперед. Если только наукой заняться? Но будут ли вечно хорошо работать мозги? Будет ли здоров человек? Устаёшь жить, если нет здоровья. Долголетие – другое дело. В чем его секрет? Чтобы нервы никто не мотал, не переедать, двигаться больше. Я теперь за умеренность во всем. Да еще, чтобы экология.

Инна неожиданно рассмеялась:

– Тебя на понтонном мосту вспомнила. Иду по пляжу, тебя ищу. Знаю, ты где-то рядом сыночка Андрюшеньку выгуливаешь. На мосту целый отряд девушек выстроился в ряд, облокотившись на перила. Прекрасная картина – вид сзади! Смотрю, парни идут и «облизываются». Вдруг один самый крупный отделяется, наклоняется… и этак ласково-нежно огибает, буквально обтекает ручищами, чуть касаясь, очень понравившуюся ему пятую точку. Ее владелица как пантера выворачивается с гневным лицом – и я вижу тебя! Давлюсь от смеха, а бедный парень, лопоча извинения, сваливается с моста в воду. Представляешь, трем десяткам молоденьких девушек предпочел тебя, ту, которой далеко, очень далеко за сорок. Ты и не подозревала, как была хороша! Не знала себе цены.

– Не помню такого. Воспоминания соединяются в тебе самым неожиданным образом. Красота – понятие условное.

– Забыла. Значит, это событие не слишком много для тебя значило. Ты не понимала, что хорошо сложена, что в тебе была удивительная грация. Ты её не чувствовала? Нет, наверняка кто-нибудь из мужчин хотя бы мельком об этом упоминал, но тебя это не волновало, потому что ты никогда не боролась за мужское внимание, даже, наоборот, отбивалась от него. «Страсть с любовью не путала». Так, кажется, ты говорила? В твоей системе ценностей тело и внешность никогда не имели доминирующего значения. Так, постольку-поскольку, по мере надобности, по мере необходимости. А зря, прекрасными данными, природными прелестями надо уметь пользоваться.

– Телевидение призывает?

– Твое пятидесятилетие вспомнила. Мы тогда всей компанией медленно подходили к ресторану. Я приметила, что несколько незнакомых мужчин неотступно следуют за нами, и чуть приотстала. Вдруг один из них – очень даже привлекательный, с благородными седоватыми висками – приблизился к тебе сзади, на миг преклонил колено и, не касаясь тебя, с благоговейным восторгом, изящными движениями рук очертил в воздухе твою королевскую фигуру: прямую узкую спину, осиную талию, эффектную округлость «нижнего бюста». То бишь сильную выразительную линию бедер. Потом на мгновение артистично молитвенно сложил руки у подбородка и склонил голову на грудь. И тут же вскочил. В этом его жесте не было шутовства, только преклонение перед красотой. Это была его дань твоей изысканности и изяществу. Он не ломал комедию. Ядром, так сказать, контрапунктом его поведения было благородное уважение и восхищение. Я это видела по его грустным глазам. Не скрою, позавидовала тебе.

– Будет тебе, фантазерка. Просто в нашей компании я была самая высокая, – объяснила очаровательную выходку мужчины Лена.

– А я привлекала к себе внимание экстравагантными поступками, экзотической, шокирующей одеждой. Сама очень даже прилично шила. Только доставались мне в основном то какие-то безжизненные «философы», то генераторы песка или дури. И повергали в уныние. Да и тебе не везло, если речь вести о серьезном.

Лена повела подругу другой стезёй.

– Я никогда не отпускала Андрюшу одного на реку. Каждый его шаг незаметно контролировала. И не напрасно. Дважды ему жизнь спасала. Маленьким он очень слабеньким был. Окреп только к восемнадцати годам. И тогда я дала ему полную свободу.

Но Инна опять за свое:

– Когда ты впервые узнала, что ноги у тебя красивые?

– Нашла о чем вспоминать. Теперь я колченогая.

– И все же.

– Я тогда на четвертом курсе была. Сидели мы с Андреем в фойе кинотеатра «Луч», афиши на стенах разглядывали. Тут он и говорит: «Смотри, какие у артистки стройные, изящные ноги». А напротив моего кресла зеркало висело. И вдруг Андрей как вскрикнет: «Да у тебя они ещё красивее!». На нас все оглядываться стали. Я смутилась, но в зеркало все-таки посмотрела. И тут же об этом забыла.