Текст книги "Дар юной княжны"

Автор книги: Лариса Шкатула

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Янек не испугался, когда одна из стен комнаты «отъехала» в сторону. То ли потому, что легенды старого замка подготовили его к тому, что здесь рано или поздно что-нибудь этакое произойдет, то ли переживание от встречи с паном Зигмундом притупили восприятие. Он просто подумал: «Только что была гладкая стена, и вот уже открылся путь вниз. Есть ли оттуда обратный путь?»

С тех пор, как Янек обнаружил, что судьба послала ему особый дар, отличавший его от обычных людей, он незаметно для себя стал меняться. Все чаще задумывался о жизни: для того ли родился он на свет, чтобы всю жизнь быть батраком и искать себе работу или для чего-то большего и важного? В его незагруженном прежде мозгу стали появляться какие-то мудреные мысли, звучать голоса, которым он пока не мог дать объяснения. Он стал смотреть на себя со стороны, оценивать глазами постороннего: что же ты за человек, Ян Поплавский?

Между тем на лестнице послышались шаги. В проеме возник Иван с факелом в руке и жестом пригласил его следовать за собой. "Как привидение!" усмехнулся про себя Ян, но за графом пошел. Стена за ними с тихим стуком стала на место.

"Так целый день хожу взад-вперед: за Юлией, за Миклошем, за Иваном!"

Тот освещал факелом путь и угрюмо молчал.

– Замерз ты, что ли, в своем подземелье? – нарушил молчание Ян. – Или перед большими испытаниями тебе разговаривать нельзя?

– Смотри, – прервал его Иван. – Мы пришли. Взору Яна открылась большая каменная зала, освещенная шестью факелами. В их неверном свете юноше вначале показалось, что на стенах залы просто украшения из камня. Однако, приглядевшись, он понял: на крюках висели люди, вернее, то, что от них осталось. Вон кривой Стась с неестественно вывернутой шеей и высунутым языком. Поодаль – один из охранников Зигмунда, кажется, его звали Марин – у этого такая глубокая вмятина на лбу, что видна черепная кость.

Ян содрогнулся. Одно дело – говорить, что на месте Ивана он бы не стал тянуть с мщением. Совсем другое – своими глазами увидеть результаты этого мщения. В таком виде месть Ивана выглядела страшным убийством и вызывала омерзение. Как бы Ян ни относился к Юлии, он ни за что не хотел бы, чтобы и она висела мертвая на одном из этих крюков.

– Тебе это не нравится? – спросил его Иван. – Считаешь, я чересчур жесток?

Парень молчал. Он представлял на месте Ивана своих хуторян: неужели кто-то из них решился бы мстить подобным образом? Не содрогнулся, не усомнился?

– У тебя больше не болит голова? – не отвечая на вопрос, спросил он в свою очередь.

– При чем здесь моя голова? Не валяй дурака, Ян, говори, на чьей ты стороне: моей или Зигмунда? Может, ты разомлел под ласками его похотливой доченьки?

– Почему я обязательно должен принимать чью-то сторону, объясни мне! Я здесь чужой человек. Представь, шел бы я по дороге и увидел: дерутся два мужика. Кто они такие, я не знаю, чего дерутся – не знаю. Может, один у другого червонец украл или что похуже сделал. Чью сторону мне принимать?

– Я же тебе все рассказал!

– Мамка моя говорила, в каждом споре нужно обе стороны выслушивать. Неужели только потому, что его жена любила твоего отца, такой знатный вельможа вдруг поклялся извести под корень весь ваш род? Только потому, что ему нравится убивать? А ты ему ответишь тем же, я стану тебе помогать…

– Да-а, похоже, не только я, но и пан Зигмунд, и Юлия тебя недооценили. Эрраре хуманум ест [15]15
  Хуманум ест – человеку свойственно ошибаться.


[Закрыть]. Одели в кружавчики, как глупую куклу, а тут прямо Аристотель собственной персоной.

– Кухарка Мария рассказывала, что ты, вроде, из большаков каких-то, тех, что мужику землю и волю обещают. Но то ли она ошиблась, то ли большаки, а только ты мужиков-то как раз и не любишь.

– С чего ты взял?

– Вернее, ты думаешь, что их любишь. Пока они на своем месте и тебе не докучают. На слово верят, исполнить обещанное не требуют. И не умничают больше положенного.

Ян замолчал, увидев неестественно расширенные зрачки Ивана и его напряженное лицо; словно он прислушивался к чему-то внутри себя.

– Иван, может, ты знаешь, кого привез пан Зигмунд в закрытой карете? – переменил тему Ян, чтобы вывести графа из шока. – Говорят, она молода и красива…

– Привез в закрытой карете? – медленно очнулся тот. – Ты её видел? Кто тебе говорил о ней?

– Вот этот, что висит, разговаривал с охранником из парадного, я нечаянно услышал.

– Нет, не может быть, он не решится. Хотя… почему нет? Может, это кто-то из гостей?

– Гостья, которую держат взаперти, под охраной?

– Боже мой! – Иван обхватил голову руками: – Если он и вправду нашел и привез Матильду, то он – сам Сатана!

– А кто такая Матильда?

– Моя невеста. Скорее, была моей невестой. Наверняка она получила известие о моей гибели, и я не стал разубеждать её в этом. Она заслуживает лучшей жизни, чем жизнь с бывшим мертвецом.

– А вот пан Зигмунд решил разубедить, все узнал и продумал. Юлия права, он далеко пойдет!

– Не дальше мной отмеренного. Для того я и здесь, чтобы его остановить.

– А Матильда?

– Зачем она согласилась приехать?! Впрочем, она всегда была излишне доверчивой… Надо срочно что-то придумать. Юлия! Если мы приведем сюда Юлию, с Зигмундом можно будет торговаться.

– Думаешь, она захочет?

– Не прикидывайся. Конечно, заставим. Тебе появляться наверху нельзя: или опять заблудишься, или псы Зигмунда тебя схватят, и кто знает, насколько действенными окажутся в экстремальной ситуации твои способности? Пожалуй, за Юлией я отправлюсь сам. А ты жди меня здесь.

Ян остался один. Несмотря на яркий свет факелов, что-то жуткое надвигалось на него со всех сторон. Треск горящей смолы заставлял вздрагивать, трупы на крюках жутко скалились, воздух стоял такой тяжелый и спертый, что у парня голова пошла кругом. Чтобы немного отвлечься, он представил себе Ивана и мысленно пошел за ним. Граф передвигался осторожно; при малейшей опасности отступал в ниши коридоров, и длинный старинный кинжал в его руке зловеще сверкал.

Лицо Головина неприятно изменилось: глаза прищурились, полоска зубов между неплотно сжатыми губами напоминала волчий оскал. Он заглянул в комнату Юлии, зачем-то осмотрел разбросанные повсюду вещи, что-то буркнул под нос и двинулся в сторону парадного.

Охранник у двери, несмотря на строгие инструкции Миклоша, по-видимому, отнесся к ним несерьезно. Ян видел, как подкрался к нему граф, а он беспечно продолжал насвистывать.

Схваченный за горло охранник настолько перепугался, что даже не пытался сопротивляться. Он торопливо отвечал на вопросы Ивана, умоляя глазами не причинять ему вреда. Но Ян уже знал, что сейчас произойдет, и не мог этому воспрепятствовать: никакой наказ не сможет пробиться через почти животную ярость мстителя, да ещё на таком расстоянии! Держа несчастного за горло, граф ударил его ножом и, подержав в руке обмякшее тело. отбросил прочь. Потом передумал, нагнулся, схватил за шиворот и потащил за собой.

"Нет, Иван, не надо!" Но безумный его не слышал.

Вскоре он появился и остановился на ступеньках, не выпуская из рук тело охранника.

– Юлии нет, – спокойно сообщил он, будто держал не труп, а мешок с тряпьем. – Говорят, собиралась в спешке. Миклош увез её к тетке. Будто найти её у тетки – велика проблема. Пан Бек приготовился к войне. Но и мы не лыком шиты!

– Что это ты притащил? – притворился незнающим Ян.

– Недостающий элемент орнамента, – Иван показал на противоположную стену. – Видишь, там ещё есть пустой крюк…

Ян подошел к нему и посмотрел в глаза.

– Ты устал. Ты очень устал. Видишь, твое тело перестало тебя слушаться. Скоро ты не сможешь двинуться, как тот мертвец, которого ты приволок.

– Ты прав: мой организм отказывает. Мозг перестает работать. С тех пор, как я представил себе убитых мать и сестер, что-то черное вползло в мою голову и медленно, клетка за клеткой, пожирает мозг изнутри. – По щеке Ивана медленно поползла слеза. – Проклятый Зигмунд убил-таки меня. Ты прав, я – ходячий мертвец. Потому и не стал объявляться Матильде. Она провожала на войну молодого здорового человека. А кто я теперь? Меня не всколыхнуло даже убийство этих троих. Стасю я просто свернул шею: он давно это заслужил. Трупы замученных девушек Миклош свозил к нему в сторожку. Он как на бойне разделывал их и топил в болоте.

Он хихикнул.

– Если бы ты знал, какие мучения выпали на долю Зигмунда! Сама судьба мстит ему за меня. Он болен. Серьезно болен. Страхом. Да-а. К нему по ночам приходит убитая Анна и душит. Его не спасают ни охранники, ни молитвы. И разве такой грех замолишь? Как он кричит! Он боится спать. Ха-ха!

Иван нахмурился, точно пытаясь что-то вспомнить.

– Девушки. Совсем юные. Пан любит их мучить собственноручно. Ночи страха он превращает в дни ужаса. Этот дурак Вальтер сказал ему, что кошмар можно убить только другим, ещё большим кошмаром.

– Перестань! Иди сюда, – Ян разговаривал с больным графом, точно с ребенком. – Сядь в это кресло, отдохни. Закрой глаза. Вот так. Поспи, а я пока подумаю.

"Ивану – или как там-то? – графу Головину нужна помощь. Но я же не врач, чтобы вытащить у него эту пулю! Его мозг сопротивляется, хочет вытолкнуть её, но не может. Оттого у него в голове все путается и болит: это шевелится кусочек свинца. А если попробовать? Сделать надрез там, где зарубцевалась рана, чтобы освободить пуле выход… Но кто я такой, чтобы рисковать его жизнью? Я ничего пока не умею, хотя ясно вижу, где она! Нет, все равно один я не справлюсь. Кому-то надо подержать его голову, потом перевязать… Беата! Я пойду и найду Беату. Если Ивану не помочь сейчас, он превратится в бешеного зверя и тогда никто и никогда не сможет ему помочь!"

Он разбудил Ивана.

– Давай, рассказывай мне, как выйти отсюда в зеленую комнату. Есть ли через подземелье выход из замка?

– Есть, – сонным голосом, будто сомнамбула, ответил граф. – Выход из замка через сводчатую арку ведет прямо к реке; от неё недалеко – дорога в город. Отодвигаешь у верха лестницы металлическую пластинку в виде птичьего клюва – открывается вход в зеленую комнату. Чтобы войти с той стороны, надо снять с книжной полки молитвенник – такая толстая книжка с металлическими застежками. За нею панель с колесиком. Повернешь влево – стена отодвинется. Сделаешь ещё один оборот – никто другой твоим путем пройти не сможет, если не открыть механизм со стороны подземелья. Ты уходишь?

– Ненадолго. Я там, наверху, кое-что забыл. А тебе лучше всего ещё поспать.

Юноша поднялся в комнату, где с ним произошло столько событий, зеленую комнату, где гостей пугали привидения, – и вышел через неё в коридор. Теперь комнату Беаты он мог найти без провожатых. Беата сидела у окна и невидяще смотрела прямо перед собой. Она вздрогнула, услышав скрип двери, и вгляделась в лицо парня.

– Я ждала тебя, Янек. Знаешь, пани Юлия уехала, а меня с собой не взяла. Сказала, у тетки достаточно слуг. Получается, я никому не нужна. Пан Зигмунд накричал на меня ни за что, а доктор Вальтер даже не захотел открыть мне дверь. Как будто по замку бродит страшное привидение и все его боятся. А я даже не запираюсь, пусть приходит. Ты не знаешь, что на самом деле случилось?

– Знаю. Я расскажу тебе попозже. А сейчас ты нужна мне. Очень нужна!

– Правда?

– Правда. Кроме тебя, помощи мне просить не у кого. Ивану очень плохо. Я могу ему помочь, но и мне нужен помощник. Ты крови не испугаешься?

– Не испугаюсь. Я иной раз помогала доктору Вальтеру. У меня есть йод и бинты…

– Тогда собирайся и пошли.

Он посмотрел, как быстро и без суеты девушка приготавливает необходимое и спросил;

– Беата, с тобой ничего не случилось?

– Случилось, – она как-то по-стариковски усмехнулась. – Я перестала бояться.

Они вошли в комнату с "привидениями". Ян повернул влево нужное колесико и шагнул в образовавшийся проем. Подал руку Беате. Ее глаза оживились:

– Недаром я грешила на эту зеленую комнату. Один раз видела, как Иван вошел в нее, а обратно не вышел.

– И ты никому не сказала? – удивился Ян, подумав, что Беата не так уж бездумно предана своим хозяевам. Скорее всего, она запугана и теперь потихоньку от своего страха освобождается.

Они спускались по лестнице, и Беата цепко держала Яна за руку. Девушка пробудилась от своего оцепенения и теперь с боязливым любопытством оглядывалась по сторонам.

– Матка Бозка, Янек, это же… кривой Стась, Марин… И Семен! Ты их убил?

Она задрожала всем телом. Ян развернул девушку лицом к себе.

– Я думаю, ты умница и поймешь, что убивать мне их было не за что. Кто это сделал, я тебе потом объясню. А вот твои дрожащие руки для меня плохая подмога. Боишься? Тогда я отведу тебя наверх.

– Нет-нет, это я так, – она пригладила волосы и провела ладонью по губам, будто дрожь исходила именно оттуда, и сказала почти спокойно: – Я готова. Что нужно делать?

Иван сидел в кресле и спал. Ян взял со стола кинжал и попробовал пальцем лезвие. Беата схватила его за руку.

– Для чего это тебе?!

– Сначала нужно прогреть кинжал на огне. Теперь смотри: здесь, у края волос – шрам. Сюда вошла пуля. И застряла. В последнее время она стала шевелиться, ну, как ребенок в утробе. Она причиняет ему боль, а Иван мечется, как раненый зверь…

– Значит, это он… охранников?

– Он.

– Но разве мы сможем ему помочь? Или ты хочешь выковыривать пулю этим кинжалом?

– Нет, я только хочу открыть ей путь.

Даже самому себе Ян не хотел признаваться, что он вовсе не так уверен в благополучном исходе своего предприятия. Но Беата вдруг улыбнулась и пожала ему руку у локтя.

– Не знаю, почему, но я верю тебе.

Ее участие заставило Яна отбросить прочь все сомнения. Беата перевела взгляд на лицо Ивана:

– А он изменился. Побледнел, под глазами круги; зубы сжаты, как у волка.

– Видела бы ты его в деле!.. Давай-ка лучше привяжем его к креслу, а то дернется, и ты его не удержишь.

Ян сосредоточился и приложил руку к голове Ивана. Он чувствовал, он видел эту пулю. Она воткнулась прямо в мозг и теперь под действием его руки разворачивалась. Иван громко застонал, а Беата от неожиданности отшатнулась.

– Кинжал, быстрей!

Девушка сунула ему кинжал, и Ян сделал на коже надрез. Почти в ту же секунду пуля вывалилась ему на руку и прилипла к ладони. Такой быстроты Ян и сам не ожидал, а поскольку не имел представления о физике, то и не смог бы объяснить, как это его ладонь вдруг превратилась в мощный магнит; как его мозг управлял движением пули по тому же каналу, какой она пробороздила прежде. Беата только ахнула, когда он показал ей окровавленный кусочек свинца; глянула на юношу с восторгом – она сразу почувствовала, что он необычный хлопец! – и тут же занялась обработкой раны, из которой вытекло совсем мало крови. Удивило её, что Иван даже не проснулся. Впрочем, и сон его был таким же ненормальным, как и все происходящее вокруг.

– А ты молодчина, Беата, – сказал Ян, наблюдая за её умелыми, спокойными движениями. – Признаться, я думал, ты совсем другая.

– Трусливая, угодливая? – спросила она и, не дожидаясь ответа, вздохнула. – Тебе бы пройти через такое!

Какое – такое, Ян и не хотел знать. Надоели ему эти намеки, страхи-ужасы. К тому же, он – не священник, чтобы отпускать грехи, и не господь, чтобы карать за них. Обитатели замка против воли втянули его в свою войну. Разве он хотел убивать Епифана? Или делать что-то плохое Юлии? Иван, небось, мечтает убить и её. Говорит, око за око. А Яну что до этого? Всего-то ему надо было от жизни: дойти до города и найти там себе работу… Лукавил сам с собой хлопец. Совсем другие мысли стали закрадываться в его голову; нужно учиться. Всему. Жизни. Наукам. Чувствам. Чтобы никто впредь не смог принуждать его жить не своею жизнью.

– Ты пока посиди возле Ивана, – он развязал своего все ещё спящего пациента и ободряюще кивнул Беате, – а я быстро, только за его невестой схожу. Пусть сама своего жениха и выхаживает. Не дай бог, тебя хватятся!

Ян тем же путем поднялся наверх и отыскал комнату пана Зигмунда. Он не хотел шуметь, будоражить, куда-то врываться, потому в дверь пана осторожно постучал и услышав: "Кто там?", вежливо ответил:

– Ян Поплавский.

– Заходи, – приказали ему. Парень вошел. Пан Зигмунд сидел в своем любимом резном кресле и целился в него из нагана.

– Оружие есть?

Ян осторожно вывернул карманы.

– Ты, видно, парламентер? – презрительно хмыкнул пан Зигмунд. – И что же хочет предложить граф Головин за свою очаровательную невесту?

Только теперь Ян заметил сидящую на стуле сразу же за дверью красивую незнакомую девушку с коротко стриженными волосами. Руки её были связаны за спиной, ноги привязаны к ножкам стула.

– Можешь убедиться сам и передать графу, что я охраняю прекрасную Матильду тщательнее, чем родную дочь. Главное – она не сможет сбежать, а значит, и не заблудится в незнакомом месте.

– Мерзкий паук! – сказала девушка.

– Ко всему прочему, – захохотал пан Зигмунд, – я ещё вынужден терпеть оскорбления от этой особы. Не пойму, что нашел в ней такой аристократ: она же ругается, как извозчик! Это обойдется господину графу намного дороже.

Пан грозно нахмурился: ему надоело притворяться.

– Так с чем ты пришел ко мне, байстрюк? Граф хочет предложить золото, драгоценности? Чего он добивается, похищая моих охранников? Он ведь убивает их, не правда ли? И ему это нравится. Наша плененная мадемуазель даже не подозревает, какого монстра могла иметь в мужьях. Она сказала бы мне спасибо за то, что я пытался выкорчевать это гнилое семя! Никто из вас не уйдет отсюда живым, потому я могу пооткровенничать. Граф думает, я купил этот замок. Он ошибается. Бекам всегда хватало гордости, но не хватало денег.

Зигмунд мечтательно улыбнулся.

– О, мои предки эту нехватку с лихвой заменяли сообразительностью. Когда узнал я, что у покойного Головина, папаши нашего Федора, есть ещё и внебрачный сын, я понял, – это шанс! И точно. Папаша перед смертью признал сиротку. Нет, многого он ему не дал. Наследство, драгоценности – это не для внебрачных. Он послал его учиться в университет. Мальчик с детства проявлял интерес к хирургии: отворачивал головы птичкам и вешал на проволоке кошек. Его мать – немка, дочь боннского колбасника. Головин-старший снимал у них квартиру, когда учился.

Зигмунд окинул взглядом внимательно слушающих Матильду и Яна.

– Мадемуазель, вернее, фройляйн, Вальтера знает. Под другой фамилией. Что поделаешь, у братьев вкусы сходятся! Но Вальтер Толлер – это не Федор Головин, хотя по сути в них гораздо больше сходства, чем во внешности. Когда Федор Головин и вся его родня официально умерли, – кто естественной смертью, кто с помощью определенных сил, я поехал в Бонн и нашел Вальтера. К тому времени он уже имел диплом врача и на мое предложение вступить во владение замком с тем, что в своем завещании он укажет наследницей мою дочь Юлию, Вальтер согласился. Мы оформили документы. Вальтер выдвинул дополнительные условия: ему, видите ли, хотелось продолжать свои медицинские опыты, но уже не на кошках и голубях, а, как он выразился, на человеческом материале. Большого труда мне это не стоило, и, кстати, не давало застояться моим волкам. Но тут вдруг воскрес из мертвых Федор Головин… Положительно, эта семья решила не давать мне покоя всю жизнь. Вначале её отравлял папаша – Аристарх Головин. Видит бог, не хотел я с ним воевать, но эти самонадеянные аристократы…

Пан Зигмунд скрипнул зубами, и Ян увидел, как из-под маски жестокости и ненависти выглянула глубокая незаживающая боль и тут же спряталась, непривычная к свету.

– В них может сочетаться образованность, любовь к изящным искусствам и самая низменная страсть к чужой жене… Мысль о том, что я не убил его на месте, до сих пор не дает мне спать. Я сказал Аристарху, что уничтожу весь его род, а его богатством будут владеть мои дети, – он рассмеялся мне в лицо!.. Но мы отвлеклись. Так что же предлагает граф? Что молчишь, быдло, или от страха у тебя отнялся язык?!

С самого начала Янек решил свои способности перед паном не выказывать, но презрение, прозвучавшее в голосе ясновельможного, его унижающий тон, нежелание парня выглядеть ничтожеством в глазах хорошенькой девушки начисто стерли его благие намерения. Он ощутил знакомое покалывание в кончиках пальцев, в висках, в груди: отовсюду, с самых крошечных кусочков кожи стали будто отрываться пучки энергии и подобно ручейкам сбегаться к глазам, чтобы истечь одним мощным лучом. Он поднял голову и посмотрел пану Зигмунду в глаза. Тот вздрогнул.

– Чертово отродье! Так вот какой сюрприз припас мне проклятый граф!

Их взгляды схлестнулись. Заряд энергии пана, напоминающий тонкий лучик, просто утонул в мощном луче Яна. Зигмунд закричал:

– Не смотри так! Ты делаешь мне больно. Я не выдержу. Я не могу больше. Сердце!..

Он вскочил с кресла и тут же рухнул на пол. Ян бессильно уронил руки: опять! Что же он опять наделал? Так недолго и в нелюдя обратиться. Не для того ему Божий дар ниспослан, чтобы людей убивать. Он слишком поздно сообразил, что у пана просто больное сердце. Кто бы мог подумать!

Матильда не видела глаз Яна, стоящего к ней спиной, но она видела ужас в глазах своего мучителя, боль, перекосившую его лицо; страх, лишавший сил и всяческого самообладания, передался и ей, – она вскрикнула и потеряла сознание.

– Очнитесь, барышня, очнитесь! – Ян развязал Матильду и теперь хлопал её по щекам, пытаясь привести в чувство.

У кресла, на котором сидел пан, он заметил кувшин с вином, разжал девушке зубы и влил вино в рот. Она судорожно глотнула, закашлялась и пришла в себя.

– Вы кто? – спросила Матильда.

– Посланник графа Головина. Он ждет вас.

– Что с паном Беком? – Матильда показала на скорчившегося на полу Зигмунда.

Ян не успел ответить. Во дворе послышался конский топот. Они выглянули в окно. Около десятка всадников под предводительством седого, богато одетого мужчины спешивались и отводили лошадей к конюшне. В одном из них Ян узнал панского охранника Миклоша.

– Быстрее! – он схватил за руку Матильду и потащил за собой. – Объясняться некогда: придется поверить на слово: я – ваш друг.

Они побежали по коридору к зеленой комнате. Приехавшие всадники уже вбежали в замок, и их шаги раздавались на парадной лестнице. Ян нашел нужную книгу, просто сбросил её на пол и крутнул колесо. Как медленно движется стена! Он подтолкнул к проему Матильду и уже шагнул сам, как услышал позади себя голос:

– Повернись, пся крев, я не привык стрелять в спину!

Ян обернулся. Пожилой приезжий держал на изготовку револьвер. Они встретились глазами.

– Георгий! – изумленно вскричал незнакомец, опуская оружие. Этих нескольких секунд хватило Яну, чтобы проскользнуть в ставший совсем узким стенной проем. Уже спускаясь по ступенькам за Матильдой, он сообразил: так звали его отца.