Текст книги "Под сенью Святого Павла: деловой мир Лондона XIV — XVI вв."

Автор книги: Лариса Чернова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

С XIV же столетия, как полагает У.М. Уилл, лондонские меховщики взяли под свой контроль импорт кожи и мехов[21]21
  Основными поставщиками мехов в Англию были Русь и Норвегия. Из Русских земель привозили лучшие сорта белки, главным образом, белку с белым брюшком и голубовато-серой спинкой, ценившуюся так же высоко, как соболь и горностай. Беличьи меха (наряду с лисьими) считались самыми модными в XIII в. Исконно русским товаром были соболя. Соболь привлекал окраской – различными оттенками: от темно-коричневого до черного. По существовавшей иерархии использования мехов представителями английских сословий соболь занимал высокое место: одежды из него принадлежали только придворной знати (см.: Veal E.M. The English Fur Trade in the Later Middle Ages. Oxford, 1966. P. 228).


[Закрыть].

Показательные изменения произошли также в импорте вина, где Лондон традиционно занимал первое место среди английских городов: до 1337 г. ^г/ъ его гасконские купцы сами привозили в порты Англии; к 1350 г. доля лондонских купцов в этой отрасли торговли составляла половину, а к концу XIV в. торговля вином почти полностью перешла в руки столичных купцов (некоторую конкуренцию могли еще составить итальянцы и немцы)^{129}.

Большой известностью уже во времена Дж. Чосера пользовался Уинтри-Уорд – район средневекового Лондона, примыкавший к набережной Темзы, где сгружали свой товар виноторговцы: кельнские купцы, которым принадлежало огромное укрепленное здание с причалом, и собственно лондонцы. Среди всех зданий на Темз-стрит в районе Уинтри выделялся дом, наполовину каменный, наполовину деревянный, с подвалами для хранения вина, принадлежавший известнейшим торговцам вином XIV столетия – сначала Джону Джизорсу, а затем Генри Пикарду^{130}.

Важно, что развитая внешняя торговля не отрывала Лондон от страны. Этому в значительной степени способствовало то, что в средневековой Англии были исключительно благоприятные условия для развития внутреннего рынка: еще до XIV в. шел активный процесс освобождения городов от пошлин по всей стране (право беспошлинной торговли в королевстве получил и Лондон), экономическая же специализация городов и районов определяла и стимулировала обмен между ними. Притягательность Лондона как важнейшего центра внешней торговли и внутреннего обмена обеспечивалась и тем, что здесь пересекались сухопутные пути, ведущие на запад страны, к Уэльсу; Темза, судоходная на большом протяжении, облегчала и удешевляла доставку сюда продовольствия, промышленных изделий и топлива. От устья реки Флит и вплоть до Тауэра северный берег Темзы был застроен набережными и складами. Здесь же находились два небольших причала – в Куинхите и в устье Уолбрука. Морское строительство процветало и на северном берегу, между Лондонским мостом и Тауэром, но постепенно здесь перешли только к перевозкам товаров.

Притяжение Лондона ощущалось по все стране. Потребности столицы в продовольствии в немалой степени обусловили хозяйственное развитие и процветание не только близлежащих деревень (Кенсингтон или Хаммерсмит) и графств, но и относительно далеко от нее отстоявших: одни служили для нее молочной фермой, огородом и садом; другие выращивали пшеницу и выпасали стада, предназначенные для бойни^{131}.

Повсюду, по меньшей мере, с XII в. были известны рынки Лондона, на которых продавались самые разнообразные товары. Главной рыночной площадью средневекового Лондона была Чипсайд, представлявшая собой скорее широкую улицу, вдоль которой стояли дома горожан, по центру были расположены источники питьевой воды – фонтаны. Начиная с XIII в. большинство живших здесь людей занималось розничной торговлей. Первые этажи домов вдоль улицы были заняты маленькими лавками, площадью в среднем от 5 до 6 м². В 1300 г. их было около 400. Позади лавок располагались торговые ряды, где в первой половине XIII в. продавались перчатки и прочая кожгалантерея, а во второй половине – ткани и одежда^{132}.

В местах компактного поселения ремесленников разных профессий возникали специализированные рынки. Наиболее распространенными из них были те, что обеспечивали город продовольствием, фуражом, топливом и прочими предметами первой необходимости. Грасчерч являлся одним из основных рынков розничной торговли домашней птицей, зерном, сыром, солодом. Сыр, лук, чеснок и прочее для ежедневного потребления продавалось на рынке Корнхилл, где можно было приобрести также изделия из дерева и металла: ведра, котелки, металлические сундуки, ящики, клети^{133}. На обширном пространстве Смитфилда, рядом с городскими стенами, еще с XII в. по понедельникам и пятницам продавали лошадей, прочий живой скот и птицу (это место имело дурную славу из-за неприятного запаха и вечно пьяных скотоводов), а впоследствии торговля скотом сменилась торговлей мясом. На Темзе располагался рыбный рынок Биллинсгейт (здесь можно было приобрести также зерно и соль), а в самом центре Сити – Лиденхолл, покрытый свинцовой кровлей, где в больших количествах продавали свежее мясо птицы, яйца и кожи^{134}.[22]22
  Археологи полагают, что именно здесь была центральная площадь поселения римлян.


[Закрыть] Большую часть товаров и в XVI в. везли на два рынка – Уэстчип и Истчип^{135}. На огромном Уэстчипе, который растянулся от собора св. Павла до реки Уолбрук и захватил окрестные улицы, изначально продавалась лишь сельскохозяйственная продукция, привезенная из ближних и дальних деревень, затем появились заморские товары. Названия нынешних улиц вокруг Уэстчипа до сих пор напоминают о том разнообразии продуктов, которыми здесь торговали: например, Старая Рыбная улица, Хлебная улица, Мельничная улица, Медовый переулок, Птичья улица. Между Уэстчип и рекой можно найти рынок шелковых и бархатных тканей, Винные погреба, Чесночный рынок. Прилегавшие к Уэстчипу и собору св. Павла улицы составляли ядро средневекового Лондона. Разумеется, с течением времени Уэстчип перестал быть только продуктовым рынком: здесь появились ткани, металлические и кожаные изделия, пряности, ювелирные украшения и другие преметы роскоши. Расположенный ближе к берегу Истчип специализировался на тяжеловесных грузах, доставляемых морем.

Долгое время в научной литературе было широко распространено представление о Лондоне, прежде всего, как о центре потребления, а его экономическое значение связывалось преимущественно с рынком и торговлей. Между тем, положение Лондона как важнейшего центра внешней и внутренней торговли Англии способствовало развитию здесь ремесленного производства. К. Бэррон замечает, что город был важным производящим центром, хотя этот аспект его хозяйственной жизни изучен недостаточно^{136}. К середине XI в. ремесленное производство уже вполне выделилось в важнейшую отрасль городской экономики^{137}. По числу ремесленных отраслей Лондон, очевидно, превосходил остальные английские города. По данным Л.П. Репиной, к началу XI в. здесь насчитывалось, по крайней мере, 120 ремесленных специальностей^{138}. Дж. Анвин пишет, что к 1422 г. в городе было 111 гильдий^{139}. А Дж. Пэттен признает существование в Лондоне 180 специальностей к XV в.^{140} В любом случае дробность профессий никем не отрицается, и свидетельствует она о далеко зашедшем процессе разделения труда, многоотраслевом характере лондонского хозяйства, благополучие и процветание которого основывалось на заморской и внутренней, распределяющей по своему характеру, торговле, ремесленном производстве и обслуживающих отраслях^{141}. В целом нужно иметь в виду, что многообразие занятий – вполне обычное явление в профессиональной структуре населения даже не очень крупных средневековых городов[23]23
  Например, в начале XIV столетия в городских документах Честера и Кембриджа упоминается 50 специальностей, в Кентербери – около 70, а в Бристоле, как и в Йорке к концу века, – более 120 (см.: Репина Л.П. Английский средневековый город. С. 101).


[Закрыть].

Представление о ремесленном облике Лондона конца XIV в. и структуре лондонского ремесла можно получить на основании списков лиц, подозреваемых в поддержке восстания 1381 г., которые были составлены по каждому административному району столицы и находятся в судебных документах Лондона^{142}. Некоторым из этих районов можно дать обстоятельную социальную и экономическую характеристику. Так, Фарндон (Farndon) был населен мелкими и средними ремесленниками, в основном седельщиками и башмачниками, а также каменщиками, плотниками, малярами, портными. Брэд-стрит (Bread Street) – тоже ремесленный район, где жили пивовары, сапожники, столяры и золотых дел мастера. Район Касл-Байнард (Castle Baynard) населяли лодочники, возчики, седельщики, деревообработчики, мастера, изготавливающие циновки. Район Даугейт (Dawgate) был представлен канатчиками, верёвочниками, ткачами, красильщиками. Олдгейт (А1-dgate) – плотниками, кожевниками, портными, малярами, пивоварами. В районе Кордуэйнер-стрит (Cordwainer Street) жили и работали башмачники, делающие обувь из кордовской кожи, то есть из сафьяна. Население Королевской гавани (Queen Hithej занималось в основном рыбной ловлей. Богатым и густо населенным районом Лондона был Чип (Cheap), где жили ремесленники различных специальностей: поленики, мастера, выделывающие свечи, подсвечники, кошельки, оружейники, обойщики, седельщики, портные, а также мясники, пекари, пивовары. Уолбрук (Wallbrook) населяли ткачи, кожевники, сапожники, занимающиеся починкой обуви, носильщики; район Коулмен-стрит (Coleman Street) – башмачники, поясники, мастера, вырабатывающие булавки, гребни для расчесывания шерсти; район Кэндлэвик (Candlewick) – ремесленники, изготавливающие грубую шерстяную пряжу. Многие ремесленники района Крипплгейт (Cripplegate) занимались дублением кож.

Изделия лондонских ремесленных мастеров пользовались известностью по всему королевству. Особенно славились предметы роскоши, а торговцы и купцы продавали на всех крупных ярмарках и рынках страны продукцию ювелиров[24]24
  О значении ювелиров для Лондона говорит запись, сделанная около 1500 г. миланским купцом, посетившим английскую столицу: «На одной улице (Чипсайд), ведущей к собору св. Павла, расположены 52 лавки ювелиров, настолько богатые серебряными предметами, что с ними могут сравниться лишь все лавки Милана, Рима, Венеции и Флоренции вместе взятые…» // Campbell M. English Borough: Studies on Its Origins and Constitutional History. Manchester, 1936. P. 118–119, 124.


[Закрыть], меховщиков, портных, поясников, седельщиков столицы.

Торгово-ремесленный облик Лондона ярко запечатлел посетивший его в начале 80-х гг. XV в. итальянский монах-августинец Доминико Манчини: «На берегах Темзы – огромное количество складов для хранения доставленных товаров и бесчисленное количество подъемников различных размеров для разгрузки товаров с судов. Из восточного района (Тауэр-стрит), соседнего с Тауэром, по направлению к западным стенам ведут три мощные дороги, они самые многолюдные во всем городе и почти прямые. Из них одна (Темз-стрит, вдоль которой шел «Рыбный ряд») ближе к реке и ниже, чем остальные, она занята лавками с жидкими и тяжелыми товарами: там можно найти все виды полезных ископаемых, вина, мед, воск, смолу, лен, веревки, нитки, зерно, рыбу и другие неприятно пахнущие товары. На улице (Тауэр-стрит), которая лежит между двумя другими, вы не найдете ничего кроме тканей. Через третью улицу (Паултри), идущую через центр по равнине, проходят более ценные товары, такие как: золотые и серебряные кубки, красители, различные шелка, ковры, гобелены и многие другие экзотические товары. Хотя нигде нет недостатков ни в чем, эти места лучше приспособлены для торговли вышеупомянутыми товарами. Кроме этого, в городе много других густонаселенных кварталов с многочисленными лавками, так как все принадлежат ремесленникам и торговцам»^{143}.

Исключительно важное значение для Лондона имела Тюдоровская эпоха (1485–1603 гг.), очень сложная для жизни английских городов, переломная по своей сути, оказавшая колоссальное влияние на их последующую историю. В.А. Евсеев, подчеркивая эту значимость, пишет о «новом этапе в развитии городов»^{144}, а Лондон с его округой выделяет в особый экономический регион «в связи с его необычайно бурным ростом и усилением влияния столицы во всех сферах жизни страны в рассматриваемый период»^{145}.

Отмечая стремительное экономическое развитие Лондона в XVI в., в первую очередь следует выделить зарубежную торговлю^{146}. Конкурируя с торговцами провинциальных портов, лондонские купцы пользовались уже не только и не столько географическими преимуществами: аккумуляция богатств в городе обеспечивала появление необходимых финансовых ресурсов, особенно с начала XVI столетия^{147}. Можно с полным правом согласиться с предположением ряда авторов о том, что разрыв между уровнем развития Лондона и провинций, а соответственно и статусом столичного и периферийного купечества постоянно сохранялся и даже усиливался на протяжении XIV–XVII вв.^{148} Например, в 1524 г. Лондон заплатил 8262 ф. налога, а крупнейший провинциальный город Англии Норич – 1704 ф., т.е. почти в 5 раз меньше. В середине XVII в. это соотношение увеличилось в 25 раз^{149}.

Благодаря этому уникальному сочетанию финансовых, хозяйственных и социальных возможностей, «общности экономической жизни Англии и ее централизации»^{150} Лондон совершенно преобразился: заурядный, по европейским меркам, портовый город на западной границе торговой системы Северной Европы, он превратился в торговый центр – ядро новой системы, которая постепенно захватывала мировое лидерство. Разительные перемены в облике английской столицы делали ее все более популярным местом для посещения, которое входило в обязательный «образовательный тур» европейской молодежи[25]25
  Известно, например, что в августе 1562 г. Лондон посетил молодой венецианский купец Алессандро Магно, оставивший интересные путевые заметки (см.: The London Journal of Alessandro Magno 1562 / Ed. by С. Barron, С. Coleman and С. Gobbi // The London Journal. 1983. Vol. 9. № 2. P. 136–152). В 80–90-х гг. XVI в. здесь побывали Леопольд фон Ведель (1584 г.), Фредерик, герцог Вюртембергский (1592 г.), Пол Ханцнер (1598 г.), барон Вальдстайн (1598 г.) и др. Все они оставили дневники-отчеты, которые можно рассматривать как проявление представлений ренессансных гуманистов о путешествии как важной части культурного образования (см., напр.: The Journals of Two Travelers in Elizabethan and Early Stuart England. L., 1995; The Image of London: Views by Travelers and Emigres 1550–1920 / Ed. by M. Warner. L., 1987).


[Закрыть].

Осенью 1599 г. в Лондоне находился 25-летний швейцарский путешественник, студент-медик Томас Платтер (1574–1628 гг.), младший сын известного немецкого (швейцарского) гуманиста Томаса Платтера из Базеля[26]26
  Томас Платтер-ст. (1499–1582) известен как ученый друг Эразма Роттердамского и почитатель Ульриха Цвингли. Старший сын Томаса Платтера-ст., Феликс, был известным врачом и одним из основоположников медицинского образования в университете Базеля. Томас Платтер-мл. стал профессором ботаники, анатомии и практической медицины.


[Закрыть]. Платтер-мл. совершал поездку по Франции и Англии. Пробыв в Лондоне пять недель, с 18 сентября по 20 октября, в течение следующих шести лет он перерабатывал свои «Путешествия по Англии», содержащие целую главу, посвященную Лондону.

Уже в самом начале своего повествования Платтер четко определяет значение Лондона, делая ценные замечания относительно того, что он стал «местом, которое путешествующим европейцам стоит посетить <…> по отношению к другим городам Англии он занимает главенствующее положение, так как говорят, что не Лондон в Англии, а Англия в Лондоне…»^{151}.

Мы находим у автора представление о планировке и размерах города. При этом отправной и формообразующий элемент для него – Темза, которой лондонцы обязаны возвышением и процветанием своего города. Платтер сообщает, что Лондон «…чудесно спроектирован»^{152}, он «… расположен на реке Темза <…> которая протекает через город и течет дальше <…> множество маленьких улочек ведут к Темзе со всех концов Лондона»^{153}. Привязка к реке определила вытянутую форму города, которую запечатлел автор, обозревая городское пространство сверху: «Оттуда [с крыши собора св. Павла] чудесный вид на весь Лондон, какой он длинный и узкий»^{154}.

Общее впечатление о Лондоне у иностранного путешественника дополняется представлением о его делении на части, хотя, надо признать, что представление это очень расплывчатое. Платтер в самом общем виде знает, что в городе есть центр (Лондонский мост, как и Тауэр, «… находится не в центре города…»^{155}), окраины («…королевская церковь Вестминстера <…> находится <…> в полумиле от Лондона, однако не совсем вне города, а в дальнем его конце…»^{156}) и окрестности, пригороды («…в пригороде, у Бишопсгейт…»^{157}), а сам город «разделен на 120 приходов»^{158}.

Такое восприятие Лондона путешественником неразрывно связано с его представлением о невероятном богатстве города. По словам Платтера, «он [Лондон] такой богатый, что опережает всех не только в этом королевстве, но и во всем христианском мире»^{159}. И далее Томас замечает: «На одной только улице Чипсайд, где живут исключительно ювелиры и банкиры, можно увидеть несметные сокровища и много денег»^{160}; «…город большой и дорогой…»^{161}. Дороговизну Лондона автор «Путешествий» отмечает неоднократно, что, видимо, может характеризовать и его самого как человека очень рачительного и бережливого, вполне в духе протестантской этики. Особенно это бросается в глаза при описании им посещения Тауэра, где Платтер дотошно фиксирует восемь раз (!) взимавшуюся с него и его компаньонов плату за осмотр тех или иных достопримечательностей^{162}, и постоянно подмечает детали, подтверждающие восприятие им Лондона как чрезвычайно богатого и дорогого города. Так, в Тауэре он видел «…множество <…> милых вещичек, богато украшенных. Они все очень дорого стоят, поскольку на их изготовление пошло много золота»^{163}. И «гобеленовую скатерть для стола» ему показали «очень дорогую»^{164}. Другой «…очень старый гобелен, который хранится в замке уже 500 лет <…> очень большой и дорогой»^{165}.

Процветание города Томас Платтер справедливо связывает с развитием торговли, которую в значительной степени обеспечивает судоходная Темза. Соответственно, как неотъемлемый элемент социально-профессиональной действительности Лондона Платтер отмечает огромное количество лодочников, которые буквально «толпились на берегах [Темзы]…»^{166}.

Большинство же жителей, по его мнению, «заняты коммерцией, они продают, покупают, торгуют по всему миру, к их услугам водные пути, поскольку корабли из Франции, Нидерландов, Германии и других стран приходят в город, доставляя товары и загружая другие взамен привезенных…»^{167}. Словно в подтверждение этих слов путешественник пишет: «…я сам проплыл на большой галере вдоль всего города от пригорода св. Екатерины до моста, встретив на пути сотни кораблей, и ни в одном другом порту я не встречал столько кораблей»^{168}.

Весьма точно Платтер сумел уловить коммерческий дух английской столицы. Он обращает внимание на то, что «…там [в Лондоне] много купцов…»^{169}, «…богатых купцов и банкиров, некоторые из них торгуют дорогими товарами, в то время как другие занимаются только вкладами или оптовой торговлей»^{170}. Путешественник особо отметил, что в Лондоне продают любые вина – «легкие и крепленые [вина], греческие, испанские, французские и немецкие», которые «…можно купить за приемлемую цену из-за низких морских ввозных пошлин»^{171}.

Большое впечатление на швейцарца произвела Лондонская биржа – «огромная, как и в Антверпене, однако немного меньше, там два входа и только один большой сквозной коридор, где выставлены все товары на витринах <…> Семьсот человек можно встретить там два раза в день, до ланча, в 11 часов, а потом снова после ужина в шесть, покупают, продают, обмениваются новостями, в общем, ведут дела»^{172}.

В Лондоне, как замечает путешественник, «…продаются разные товары»^{173}. С этой точки зрения Платтер оказался весьма наблюдательным, запечатлев в своем отчете поистине бурлящую торговую жизнь города.

Практически все нити экспортной торговли, все английские торговые компании в XVI – начале XVII в. (от Купцов-авантюристов, появившихся до 1500 г., до Ост-Индской и Африканской компаний, возникших в начале XVII в.) были в основном монополизированы состоятельными лондонскими купцами, самой активной и многочисленной (более 60% членов корпораций) частью пайщиков большинства внешнеторговых компаний^{174}. В результате уже в начале XVI в. быстро выросла доля Лондона в зарубежной торговле: к 1500 г. 60% английской шерсти, 70% сукна (в середине столетия доля экспорта сукна достигла почти 90%) и 65% прочих товаров экспортировалось через Лондонский порт^{175}. В конце XVI – начале XVII в. появились новые направления торговли: Россия, Балтика, Средиземноморье, Атлантика и Дальний Восток, где Лондон также имел почти полную монополию[27]27
  Изготовлению венецианского стекла и шелка лондонские ремесленники научились у приезжих итальянцев и французов.


[Закрыть].

Рост морской торговли стимулировал развитие судостроения, которое с конца XVI в. стало процветать по берегам Темзы. Колониальная торговля вызвала к жизни новые отрасли производства, в частности, сахароварение, которое в середине XVI в. разместилось на восточных окраинах города. В 1568 г. начали изготавливать венецианское стекло, и до второй половины XVII в. его производство ограничивалось только рамками Лондона. Шелк, часы, кареты в XVI в. также производились только в столице^{176}. В городе продолжали существовать и традиционные отрасли ремесленного производства: текстильная, кожевенная[28]28
  K началу XVII в. в Лондоне производилось 10% всей кожи в стране (см.: Clarkson L.A. The Pre-industrial Economy of England, 1500–1750. L., 1971. P. 93).


[Закрыть], металлообработка, строительство и многие другие. При этом ремесленное производство все больше переходило на окраины, где была дешевая рабочая сила иммигрантов, отсутствовало регулирование производства, и имелись необходимые для некоторых отраслей водные ресурсы.

Богатство, экономический потенциал и политическое значение позволили Лондону стать наиболее привилегированным городом уже в XI столетии: Вильгельм I Завоеватель, перед которым город открыл свои ворота, признав его королем, в первые десятилетия своего правления пожаловал ему две хартии, в которых подтвердил «все права и обычаи короля Эдуарда»^{177}.

Генрих I (1100–1135) по хартии 1131 г.[29]29
  Оригинал этой хартии, к сожалению, не сохранился, но имеется копия начала XIII в.


[Закрыть] предоставил городу за 300 ф. право фирмы – уплаты в казначейство ежегодной фиксированной денежной суммы взамен произвольных поборов с правом горожан делать раскладку этих средств и самим их собирать^{178}.

Получение права фирмы связано с особенностью городского развития в Англии: подавляющее большинство английских городов, притом почти все наиболее значительные и влиятельные, были расположены на королевской земле[30]30
  По данным Я.А. Левицкого, приблизительно 2/3 всех городов в Англии были королевскими, см.: Левицкий Я.А. Английский средневековый город. Лекция 2. Формирование и развитие городов в Англии. С. 268.


[Закрыть]. В силу этого освобождение городов от сеньориальной зависимости происходило, как правило, посредством финансовых соглашений с короной. С другой стороны, осознавая всю важность городов для борьбы с крупными феодалами и для усиления королевской власти, постоянно испытывая потребность в денежных средствах, последняя охотно предоставляла городам привилегии. Однако короли, которые в Англии, помимо горожан, имели прочную опору в мелком рыцарстве и свободном крестьянстве и располагали сильным государственным аппаратом, могли не так уж считаться с городами и направлять развитие городских привилегий по выгодному для себя руслу, ставя их в определенные рамки в отношении правительства. В результате ни один город в Англии, включая Лондон, не смог добиться права полного самоуправления по типу французской коммуны, фландрских городов или «имперских» городов Германии^{179}. К началу XIV в. лишь 35% английских городов получили право фирмы; 31% мог избирать своих мэров и бейлифов, 48% имели свой городской суд; остальные вынуждены были довольствоваться более или менее скромными экономическими и политическими привилегиями^{180}.

Некоторые авторы усматривают причину такого своеобразия социально-политической жизни английских городов в наличии в стране уже в ранний период относительно сильной центральной власти: процесс государственной централизации, способствовавший экономическому развитию городов, в то же время приводил к ограничению их политического могущества^{181}.

Данные хартийного материала, детально проанализированные Е.В. Гутновой, показывают нарастание борьбы городов за привилегии и все большее распространение последних от XII к XIII в. Генрих II (1154–1189) выдавал хартии городам довольно скупо: Лондон получил хартию с подтверждением своих прав лишь в самом начале его правления^{182}. Позже острота финансовых проблем (особенно в связи с участием в Крестовом походе) заставила Ричарда I (1189–1199) применять эту практику шире (Лондону были предоставлены две хартии – 23 апреля 1194 г. и 14 июля 1197 г.^{183}), что позволило городам заключать сделки с королевской властью на весьма выгодных для себя условиях и в дальнейшем. Если в XII в. впервые получили хартии только 79 городов, то в XIII в. впервые было инкорпорировано 113 городов. Кроме того, 24 города из инкорпорированных в XII в., добились в XIII в. значительного расширения своих привилегий.

Интенсивность инкорпорации городов значительно увеличилась также и от начала к концу XIII в. В правление Иоанна Безземельного (1199–1216) городам было дано 67 хартий (в том числе Лондону – 5 хартий: 3 – в 1199 г. и по одной – в 1202 и 1215 гг.^{184}). Значение Лондона отражено и в «Великой Хартии вольностей» (1215 г.): «…и город Лондон должен иметь все древние вольности и свободные свои обычаи, как на суше, так и на воде…»^{185}. В правление Генриха III (1216–1272) городам было пожаловано 194 хартии (из них 55 хартий – городам, прежде их не имевшим). Лондон получил от Генриха II 10 хартий, охватывающих период с февраля 1227 г. по март 1268 г.^{186} Эдуард I (1272–1307) дал городам всего 110 хартий (из них 38 – городам, прежде не имевшим хартий)^{187}; Лондону – одну хартию 28 мая 1298 г.^{188} И все последующие монархи не обходили своим вниманием столицу: Эдуард II пожаловал ей две хартии (в 1319 и 1321 гг.)^{189}; Эдуард III – шесть (по две – в 1327 и 1376 гг., по одной в 1337 и 1354 гг.)^{190}; Ричард II – одну в 1377 г.^{191}; Эдуард IV – четыре (по одной – в 1462 и 1463 гг. и две в 1478 г.)^{192}; Генрих VII – одну в 1485 г.^{193}; Генрих VIII – две (в 1518 и 1531 гг.)^{194}; Эдуард VI – одну весьма внушительную хартию в 1550 г.^{195}; Елизавета I ограничилась изданием 7 июля 1580 г. прокламации против возведения новых зданий внутри и вокруг Лондона^{196}.

Основные виды городских привилегий в Англии XII–XIII вв. сводились к следующим. 1. Привилегия городского держания, приравнивавшая горожан как держателей земли к держателям сокажа, то есть освобождавшая их от отработочных повинностей, дававшая им свободу распоряжаться своими наделами и пользоваться городскими сервитутами бесплатно или за небольшую плату. 2. Привилегия «городской свободы», превращавшая в лично свободного человека всякого, кто прожил в городе определенный срок (обычно – год и день) и получил право городского гражданства. 3. Различные торговые привилегии: право горожан держать свой рынок и самим собирать на нем пошлины в свою пользу, иногда деля доходы с сеньором, право монополии производства определенных товаров в городе и торговли на городском рынке. Наиболее полно эта монополия выражалась в праве некоторых городов иметь свою «купеческую гильдию». К торговым привилегиям относилось также право беспошлинной торговли в пределах всего королевства или какой-нибудь его части. 4. Право фирмы – право городского самообложения, освобождавшее город от вмешательства сеньора и его администрации в городские финансы, за определённый ежегодный взнос в казначейство. 5. Судебные привилегии: право иметь свой суд с компетенцией феодального суда «свободной курии», освобождение от участия в суде сотни или графства, право судиться только в пределах города. 6. Административные привилегии: запрещение королевским или сеньориальным чиновникам, в частности шерифам, вмешиваться в те или иные отрасли городского управления или вообще вступать на территорию городского иммунитета. 7. Привилегии, связанные с самоуправлением городов: право иметь своих выборных должностных лиц – мэров, бейлифов, коронеров, а также выборный городской совет^{197}.

Количество городов, получивших более широкие привилегии, возросло в XIII в. по сравнению с XII в. Если в XII в. только 7,5% городов, имевших хартии, пользовались частичными освобождениями от административного вмешательства, то в XIII в. это право получили 60% городов, инкорпорированных в XIII в. Наконец, право выбирать своих должностных лиц в XII в. получили всего 19%, а в XIII в. – 30% инкорпорированных городов^{198}.

С XIII в. Лондон обладал практически всеми привилегиями, предоставляемыми королевской властью^{199} и сумел добиться высшей степени муниципальной независимости, которая была вообще мыслима в Англии того периода, его положение считалось, в сущности, недостижимым идеалом для остальных городов королевства. Разумеется, Лондон не стал полностью независимым от короны, выполняя перед ней многочисленные обязанности финансового, военного и судебно-административного характера. Английские короли, хотя и содействовали развитию городских вольностей, но действовали в этом вопросе с большой осторожностью, избегая давать городам слишком широкие привилегии, ставившие их вне политического контроля центрального правительства. Они постоянно старались подчеркнуть политическую несамостоятельность даже тех городов, которые формально пользовались правами «вольного города».

В отношении городов, расположенных на землях королевского домена, политика английских королей определялась двумя основными принципами: с одной стороны, постоянным стремлением не выпускать города, даже имеющие хартии, из-под контроля центрального правительства, с другой стороны, – стремлением использовать пожалования привилегий городам для пополнения королевской казны^{200}. Английские города всегда ощущали на себе тяжелую руку центрального правительства и являлись объектом вымогательств с его стороны. Каждая новая хартия и каждое последующее ее расширение дорогой ценой оплачивались городом, хотя эти хартии мало чем гарантировались и могли быть отняты в любой момент. Возобновление хартии сплошь и рядом сопровождалось единовременным платежом и повышением суммы годовой фирмы: в первые годы правления Иоанна Безземельного за возобновление и расширение своих хартий Лондон уплатил 3 тыс. марок^{201}; в 1504 г. Сити уплатил 5 тыс. марок за подтверждение свобод горожан^{202}.

Даже самые широкие привилегии не освобождали город от постоянного и повседневного контроля центрального правительства. Право фирмы не освобождало его от связей с Казначейством[31]31
  Финансовая эксплуатация городов в XII и XIII вв. осуществлялась в разных формах. Доходы короны от городов складывались: 1) из городских фирм, которые как бы поглощали феодальные платежи горожан – ренту за держание, судебные штрафы, рыночные сборы и т. д. По самым минимальным подсчетам фирма королевских городов к концу XIII в. составляла не менее 3600 ф. в год. Даже в таком преуменьшенном размере она составляла около 10% среднегодовых доходов короны в правление Генриха III (1216–1272) – 35 тыс. ф. в год; 2) из городских платежей за вновь приобретённые привилегии, а также рент, рыночных и судебных доходов в тех городах, которые не пользовались правом фирмы; 3) из штрафов, взимавшихся с городов за различные правонарушения в пользу короля; 4) из произвольных поборов в пользу короны; 5) из налогов на движимость, которые начинают распространяться на города ещё до начала городского представительства в парламенте – с начала XIII в.; 6) из призов, захватов, закупок в кредит в пользу короля, иногда без всякой оплаты, а с 1275 г. также из регулярных пошлин на ввоз и вывоз, в основном падавших на городское население (см.: Гутнова Е.В. Возникновение английского парламента. С. 213–215).


[Закрыть], судебные привилегии городов обычно касались лишь низшей юрисдикции (не выше сотенной), не освобождая города от наездов разъездных судей и от поездок в королевские суды по гражданским и уголовным искам. Ни право фирмы, ни право городского иммунитета не спасали город от периодических посещений сборщиками тальи или других государственных налогов, не входивших в состав фирмы. Наконец, выборные должностные лица – мэры и бейлифы городов – обычно утверждались в должности сеньором города, в королевских городах – королем.

По замечанию Е.В. Гутновой, «город в любой момент по капризу короля мог потерять даже самые широкие свои привилегии и, во всяком случае, должен был беспрекословно терпеть самые грубые их нарушения»^{203}. Городские привилегии немедленно аннулировались в случае вооруженных столкновений между городами и их сеньорами и прежде всего – королем.

Наиболее характерны в этом плане взаимоотношения короны с Лондоном, который пользовался максимумом политической независимости, возможным в Англии, и, тем не менее, то и дело попадал в «руку короля». Город был лишен своих прав самоуправления в 1248 г.[32]32
  Аналогичные случаи имели место в XIII в. в отношении Оксфорда в 1252 г., Саутгемптона в 1276 г., Йорка, Карлейля в 1305 г., Вустера в 1257 г., Норича, Уинчествера в 1275 г., конфедерации Пяти портов и многих других.


[Закрыть], затем, получив эти права обратно, вновь лишился их 20 мая 1250 г. После поражения Симона де Монфора город с 1265 по 1269 гг. находился в «руке короля». Вернув свои вольности в 1269 г. ценой уплаты штрафа в 20 тыс. марок серебром, в 1287 г. Лондон снова впал в немилость и был лишен прав самоуправления на 12 лет – до 1298 г.^{204}

Не будучи независимыми и свободными городскими республиками, английские города, тем не менее, вместе с сотнями торговых и промышленных городских или полугородских местечек обеспечивали такой уровень развития товарно-денежных отношений в стране в целом, который во многом предопределил особенности генезиса капитализма в Англии. Важнейшую роль в этом процессе играл Лондон.

Благосостояние Лондона, развитая международная и внутренняя торговля и ремесла, широкие хозяйственные функции, положение политического центра привлекали в него людей из разных графств Англии и чужеземцев. Интенсивность миграционных потоков в значительной мере определялась возможностями города предоставить занятия, способные прокормить семью или повысить ее социальный статус и уровень жизни. В Лондоне эти возможности многократно возрастали вследствие масштабности и разносторонности функций города, разветвленной инфраструктуры, необходимой для обеспечения широких торговых операций, а также для обслуживания придворных кругов, государственных учреждений, духовенства. Исследования последних десятилетий определили основные направления и расстояния миграции в английские города в XIII–XIV вв. Источники миграции Лондона располагались достаточно равномерно вплоть до зоны радиусом около 100 км. Более 20% его новых горожан происходили из миграционной зоны примерно в 30 км, еще около 27% – в 65 км, 18% – около 100 км, 7% – около 130 км и более 11% – в 160 км[33]33
  По этому показателю Лондон далеко превосходил все остальные города Англии: больше половины иммигрантов в административные центры графств, такие, как Йорк, Норич, Лестер, происходили из мест, находившихся в радиусе 30 км от города; для Уинчествера и Бристоля – соответственно 35% и 32%, а примерно половина иммигрантов прибыла из округи около 65 км. Подробнее см.: Репина Л.р. Демографическая характеристика средневекового города // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 1. С. 200.


[Закрыть]. Объяснение данному факту следует искать в политической и экономической роли Лондона как столичного центра. Особенно велика была доля мигрантов из Восточной Англии и Восточного Мидленда, что определялось тесными торговыми связями между этой региональной зоной и Лондоном. Необходимо подчеркнуть, что Лондон, как любой другой город Средневековья с его высокой смертностью, особенно, но не только в периоды эпидемий[34]34
  Изучение сохранившегося статистического материала переписей населения отдельных городов и областей позволяет говорить о том, что города обычно имели более высокий коэффициент смертности (в нормальные годы он составлял 3%, но при крайне непродолжительности жизни: в Англии в 1276–1300 гг. средняя продолжительность жизни была около 31 года, в 1348–1375 гг. – около 17 лет, в 1426–1450 гг. – около 33 лет) и более низкие коэффициенты брачности (в Лондоне в 1377 г. он составлял 33,4%, в провинциальных английских городах – в среднем около 40%) и рождаемости (в среднем около 4%, но в живых, как правило, оставалось не более двух-трех детей), чем сельские районы (см.: Репина Л.П. Демографическая характеристика средневекового города. С. 189–192).


[Закрыть], был ориентирован на постоянный приток новых жителей из сельской округи, он не мог поддерживать численность населения за счет своих внутренних ресурсов, т.е. за счет естественного воспроизводства^{205}.[35]35
  Многочисленные мигранты и беженцы, как правило, селились за восточными укреплениями, где активно занимались ремеслом и торговлей, что не могло не тревожить цехи и компании, поскольку их юрисдикция не распространялась на эти кварталы. Стремясь разрешить экономические проблемы, связанные с миграцией в предместья, власти Сити запретили жилое строительство за пределами городских стен. Вследствие этого старые здания в Сити стали расширяться за счет надстроенных этажей, погребов и флигелей. На любом клочке свободной земли возникали крохотные домишки, что увеличивало плотность населения внутри стен. Но все попытки властей обуздать урбанизацию оказались безуспешными. Мигранты, нуждавшиеся в дешевом жилье, продолжали прибывать в город морем, а также из многолюдных и плодородных областей Юго-восточной и Восточной Англии. И именно в восточном направлении (Степни, Уайчепел) росли предместья средневекового Лондона, где бок о бок жили и бедные ремесленники, и богатые торговцы. Тогда и возник сохранившийся поныне социальный контраст между восточной и западной частями Лондона. Например, за 75 лет, с 1530 по 1605 гг., население окраин выросло с 15 до 115 тыс., то есть, более чем в 7 раз, а в пределах городских стен – в 2 раза. См.: Евсеев В.А. Английский город в Тюдоровскую эпоху: регионы и города. С. 117.


[Закрыть]