Текст книги "Под сенью Святого Павла: деловой мир Лондона XIV — XVI вв."

Автор книги: Лариса Чернова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Повествователь презентует Джона Ишема и как «хорошего политика», что доказывается, среди прочего, наличием у него большого числа друзей в Лондоне и в деревне^{1202}.

По словам автора «Жизнеописания», Джон «приятно говорил <…> высказывался по многим другим случаям, когда представлялась возможность <…> У него был небольшой запас характерных пословиц и поговорок, которыми он щедро пользовался в разговорах и беседах за столом»^{1203}. Повествователь приводит отдельные примеры таких пословиц и поговорок, весьма поучительных, позволяющих выстроить своеобразную шкалу жизненных приоритетов Джона Ишема. Их содержание свидетельствует о том, что превыше всего Джон ценил доверие во взаимоотношениях между людьми, прежде всего на профессиональном поприще, дружбу и друзей, которыми, однако, можно воспользоваться «по максимуму», с пользой; не любил тех, кто проводил время в праздности, и тех, «кто много болтал о себе, даже если говорил правду»^{1204}; оценивал людей не по их словам, а по поступкам; призывал к тому, чтобы всегда учиться на чужом опыте.

Таким образом, автор «Жизнеописания Джона Ишема» формирует у читателей объемный, многогранный портрет, жизненный путь исключительно положительного героя. Перед нами – т.н. «модельная биография», представляющая несомненную ценность для историка уже самим фактом этой «модельности». Джон Ишем предстает и как успешный деловой человек, «добрый купец», и как заботливый, любящий отец семейства, верный, преданный друг, готовый всегда прийти на помощь, и как хороший политик. Выходец из мелких джентри, он, благодаря удивительному трудолюбию, силе воли, рассудительности, мудрости, предприимчивости, расчетливости – качествам, заложенным его родителями, в первую очередь отцом, сумел, с Божьей милостью, стать родоначальником титулованного дворянского семейства. «И, как невинное дитя и агнец Божий, он закончил свои дни в тишине и покое»^{1205}.

§3. Отношение к образованию в купеческой среде Лондона

Активный образ жизни представителей деловых людей Лондона XIV–XVI вв., связанных торговлей и финансовыми отношениями со многими странами – Францией, Италией, Испанией, Нидерландами, Германией, Московией, Скандинавией, Персией, Северной Африкой и др., значительно расширял их кругозор, требовал постоянно учиться, пополнять свои знания и совершенствовать профессиональные навыки. Этому во многом способствовало и то, что некоторые из лондонских олдерменов использовались на дипломатической службе. Известно, например, что торговец предметами роскоши Джон Пайел, олдермен 1369–1379 гг., трижды выполнял дипломатические поручения во Французском королевстве^{1206}. Выбор, павший именно на Джона, не был случайным. В детстве он получил элементарное, но весьма добротное образование. Немаловажный штрих – грамоты и акты его картулярия написаны на латинском и французском языках. На всю жизнь Пайел сохранил большую тягу к чтению, которое стало излюбленным способом проведения им досуга. В его завещании упомянуто немало книг, преимущественно это литургические тексты – бревиарии (католические требники), молитвенники, псалтыри, Библия, а также работы по каноническому и гражданскому праву^{1207}. Стремление к знаниям проявилось и в том, что Джон решил не только дать хорошее образование собственным детям, но и предпринял немалые усилия к тому, чтобы основать колледж в своем родном Итлинборо, где могли бы обучаться местные детишки.

Галантерейщик, олдермен 1381–1390 гг. Хью Фэджстолф и торговец предметами роскоши, олдермен 1413–1444 гг. Джон Мичелл также осуществляли дипломатическую миссию во Франции в сложнейшие периоды Столетней войны^{1208}.

Важный этап в развитии образования и науки, в изменении отношения английского общества к этой сфере приходится на XVI столетие (особенно вторую его половину), которое неизменно привлекает внимание историков как время глубоких и всеобъемлющих перемен^{1209}. Важные изменения, обусловленные Реформацией, успехами наук, распространением культуры Возрождения, затронули и отношение людей к знанию, к его возможностям и доступности: знания перестали быть уделом избранных^{1210}. «Лучше быть нерожденным, чем необученным» – эта английская поговорка, распространенная во второй половине XVI в., как нельзя лучше отражает суть этих трансформаций. Не случайно тогда еще швейцарский 25-летний студент-медик, а впоследствии видный представитель гуманистической среды Томас Платтер, посетивший Лондон осенью 1599 г., как особые приметы времени отмечает присутствие в городе студентов и торговлю книгами. В своем описании английской столицы он не раз обращает внимание на то, что в разных местах этого города, прежде всего, вокруг собора св. Павла и на большом крыльце Вестминстерского аббатства, в саду которого обитают студенты, «торговцы и переплетчики торгуют самыми разными книгами»^{1211}.

Благодаря изобретению в середине XV в. печатного станка уже к концу столетия в Европе было напечатано около 40 тыс. наименований книг общим тиражом в несколько миллионов экземпляров^{1212}. В Англии У. Кэкстон основал первую типографию в 1476 г.; в 1478 и 1480 гг. были открыты типографии в Оксфорде, Сент-Олбансе и Лондоне. За последнюю четверть XV столетия в английских типографиях было издано около 400 книг: «Кентерберийские рассказы» Дж. Чосера, чосеровский перевод Боэция, переводы «Метаморфоз» Овидия, компиляции из сочинений Вергилия и Боккаччо, роман Мэлори «Смерть Артура», сочинения по истории и риторике. Особой популярностью в Англии пользовалось Священное Писание: тираж Библии и Нового Завета, опубликованных за время от Реформации до 1640 г., превысил миллион, а общее число названий ежегодно издаваемых здесь книг с 1500 по 1630 гг. возросло с 45 до 460^{1213}. По замечанию Э. Бартон, «публика так стремилась читать и учиться, что практически все, что выходило в то время из-под пера писателей, быстро распродавалось – от недавно «англизированных» шедевров античности до баллад-однодневок»^{1214}.

Повсеместно росло стремление к грамотности и количество людей, умеющих читать и писать: к началу XVII в. в Лондоне 76% ремесленников и лавочников могли, по крайней мере, подписаться^{1215}.

На смену старым церковным школам, многие из которых прекратили свое существование во время Реформации, пришли в XVI в. новые грамматические школы, число которых быстро росло. Их основателями зачастую были частные лица: немало богатых и известных людей завещало свои средства на их открытие и содержание. Еще до начала Реформации английский гуманист Джон Колет основал при соборе св. Павла в Лондоне школу св. Павла – одну из лучших английских грамматических школ для обучения 153 мальчиков, преподавание в которой отличалось гуманностью, а учебный план предполагал изучение текстов классических авторов. При Вестминстерской церкви св. Петра действовала Вестминстерская школа, также считавшаяся одним из самых престижных учебных заведений, где более чем 120 мальчикам преподавали классическую латынь и греческий^{1216}. Очевидно, что студентов именно этих двух лондонских школ запечатлел на страницах своего «Описания» Т. Платтер^{1217}.

Во второй половине XVI в. богатые лондонские купцы Лоренс Шериф и Джон Лайон основали две ставшие впоследствии знаменитыми школы – Регби и Харроу. Богатейший купец и финансист XVI в. сэр Джон Грэшем завещал 200 ф. ежегодно «…на обеспечение всем необходимым четырех человек, способных читать лекции по богословию, астрономии, музыке и геометрии, в его собственном доме в Лондоне, отведенном под нужды обучения, в течение 50 лет»^{1218}, а также оставил 150 ф. «…на ежегодное обеспечение в течение 50 лет трех человек, способных читать лекции по праву, метафизике, риторике в том же доме…»^{1219}. По аналогичному пути пошел меховщик и олдермен Лондона сэр Эндрю Джадд. Согласно завещанию от 1558 г., он основал «свободную грамматическую школу в Тонбридже (графство Кент) и оставил средства на содержание школьного магистра и младшего учителя»^{1220}. Подобным образом распорядился сэр Роланд Хилл, торговец предметами роскоши и олдермен XVI в., в отношении основанной им «свободной грамматической школы» в графстве Сэлоп^{1221}. Именно купцы, в руках у которых скапливались большие денежные средства, ездили по миру, видели разные страны, набирались опыта и приобретали вкус к новым знаниям, необходимым для торговли, производства и путешествий, сыграли важную роль в появлении новых школ^{1222}. Небезынтересно, что все вышеупомянутые купцы необычайно гордились тем, что их имена «останутся в истории», что о них узнают грядущие поколения, им свойственно желание прославиться в веках – яркое свидетельство пробуждения чувства собственного достоинства, неведомого прежде самосознания личности, которая «начинала чувствовать себя центром притяжения и отталкивания силовых линий всех социальных процессов»^{1223}.

Обучение в многочисленных грамматических школах (а в XVII в. в Англии практически в каждом рыночном городе появляется грамматическая школа, способная подготовить к университету^{1224}) было доступно всем, независимо от социального положения. Большие публичные школы принимали живущих в округе детей либо вовсе бесплатно, либо за очень небольшую плату[138]138
  Если за сына лорда следовало внести 10 ш., за сына рыцаря – шесть с половиной, а за сына джентльмена – два с половиной, то за сына горожанина – только четыре пенса (треть шиллинга).


[Закрыть]. В некоторых школах специально резервировались бесплатные места для бедных. Поэтому особое значение приобретала благотворительность со стороны зажиточной части английского общества. Как видно из завещаний лондонцев, в сферу повседневных обязанностей некоторых представителей правящей элиты города второй половины XVI в. и членов их семей постепенно входит забота о школярах. В частности, Элизабет Николас, вдова торговца солью и олдермена, в 1582 г. специально позаботилась о школярах в Оксфорде и Кембридже, оставив на их нужды по 60 ф.^{1225}

Какой же была школьная программа? «В обычной грамматической школе современные учебные предметы были практически неизвестны. Истории, географии и иностранным языкам, конечно, обучали, но не в публичных школах, а с помощью частных учителей. Эти дисциплины считались составной частью того комплекса знаний, который был необходим для достойного образования представителей высшего дворянства, но не для массового обучения. Так же обстояло дело и с музыкой, арифметикой, геометрией, астрономией, которые можно было изучать и учащимся грамматических школ, но за особую плату. Вместо географии в этих школах преподавали предмет, называемый космографией, – своеобразную смесь фактов и вымысла в области географии, астрономии, антропологии, философии, астрологии и навигации. И, наконец, – то, что нам, с позиций сегодняшнего дня, может показаться совсем уж удивительным, – в школах не изучали родной язык. И хотя такой выдающийся педагог эпохи, как Ричард Малкастер, говорил: «Я почитаю латынь, но обожаю английский язык», и считал, что «следует в первую очередь учиться читать на том языке, на котором мы начинаем говорить», его голос звучал одиноко, и никаких изменений школьной программы в этом отношении не произошло»^{1226}. Как мы видели, в престижных лондонских школах – Вестминстерской и св. Павла – учебный план предполагал изучение текстов классических авторов, классической латыни и греческого языка.

Основание грамматических школ, внимание и забота о студентах – все это свидетельствует о том, что в условиях XVI в. возрос круг умственных запросов и интересов купцов, финансистов и пр., усилилось их стремление к светским, более широким и практическим знаниям, необходимым для ведения т.н. «городских» дел. Купцы должны были в первую очередь и прежде всего полагаться на собственные силы, скрупулезно, в деталях, оценивать конкретную ситуацию на рынке и предпринимать все необходимое для обеспечения безопасности и успеха торговли. Предусмотрительность, осторожность, способность к анализу, деловая активность и энергия, умение концентрировать волю и знания, ориентироваться в сложной ситуации и находить правильное решение, способность учиться на чужом опыте – вот те качества, которые помогали купцу преодолевать совокупность неблагоприятных явлений, случайностей, не всегда поддающихся рациональному объяснению, то есть, противостоять судьбе. Далеко не случайно повседневной заботой и некоторых лондонских олдерменов XVI в. стало стремление дать своим детям, прежде всего сыновьям, хорошее, соответствовавшее потребностям эпохи, образование. Наглядный пример – Уильям, старший сын богатого лондонского суконщика Джона Лэмбарда, олдермена 1547–1554 гг. Уильям родился в 1536 г.; в 20 лет поступил в один из престижных колледжей Лондона – Lincoln's Inn, где получил прекрасное для своего времени юридическое образование и сделал весьма неплохую карьеру. Начав в 1579 г. с должности мирового судьи в графстве Кент, впоследствии Уильям Лэмбард назначался магистром суда лорд-канцлера (1592 г.), избирался членом руководства корпорации барристеров Lincoln's Inn (1597 г.), был президентом колледжа Кобхэм (с 1599 г.). Одновременно с этим Уильям создавал собственные сочинения (в том числе «Описание Англии», 1570 г.) и занимался издательской деятельностью, чем заслужил высокую оценку королевского правительства. В 1601 г., незадолго до смерти, он был назначен Хранителем архивов лондонского Тауэра и вошел в историю как «елизаветинский хранитель древностей»^{1227}, антикварий^{1228}.

Таким образом, культурные феномены в Англии XVI в. привели к изменению отношения общества к знаниям, к оценке возможностей человеческой личности. Новая духовная атмосфера, созданная культурой Возрождения, способствовала осознанию того, что никто, ни короли, ни купцы, не может обойтись без образованности. Именно знания, добытые неустанным трудом, во многом обеспечили успех братьев Ишем и других купцов, как и представителей интеллектуальной среды и сельских джентри, включая обретение и накопление богатства, и общественный авторитет. Оказывается, что и юрист, и церковник, и купец способны добиться признания в глазах общества, когда они образованны, а, следовательно, профессиональны, компетентны – каждый в своем деле.

§4. Приватная жизнь: гендерный ракурс

Матримониальное повеление в среде деловых людей

XIV–XVI вв. принадлежат эпохе, когда в публичной сфере почти безраздельно доминировали мужчины. Это утверждение в полной мере можно распространить и на купеческий социум Лондона, элитарную группу которого составляли представители так называемых «Двенадцати больших ливрейных компаний», монополизировавшие муниципальное управление в городе, – олдермены. Однако совершенно очевидно, что функционирование публичной, «мужской», сферы зависело от созидательной деятельности женщин в домашней, частной, жизни, от ее участия в повседневном управлении семейным хозяйством^{1229}. Кроме того, женщины имели возможности неформального влияния на модели поведения мужчин, подкрепляя или корректируя их публичные действия. И именно женщины служили весьма эффективным инструментом, при помощи которого мужчины скрепляли деловые и политические союзы.

В силу этого заключение брака и связанный с этим матримониальный выбор представляются одними из наиболее ответственных поступков в жизни деловых людей Лондона. При этом социальное положение мужчин и женщин оказывало решающее влияние на матримониальное поведение – как на саму возможность вступления в брак, так и на способ (в условиях полного контроля со стороны родственников или при самостоятельном решении) и критерии выбора будущей супруги или супруга. Институты брака и семьи играли во многом решающую роль в определении индивидуальных судеб мужчин и женщин.

Обыденное пренебрежение к женщинам не отражало их реальной роли в судьбах мужчин. Как уже было показано, брак купцов с наследницами дворянских фамилий служил механизмом реализации их социальных амбиций, брак с горожанкой – дочерью или вдовой лондонского купца – был одним из распространенных инструментов, при помощи которого осуществлялась интеграция новичка в купеческий социум столицы. Более того, матримониальный союз был одним из средств для проникновения богатых купцов в городскую правящую верхушку. Знакомство с нашими источниками показывает, что муниципальную среду Лондона буквально пронизывали узы родства. Так, известно, что бакалейщик Джон де Престон, сын олдермена 1321–1339 гг. Джона де Престона-ст., был женат дважды. Первый раз – на дочери своего опекуна Джона де Оксенфорда, виноторговца и олдермена 1324–1342 гг.; второй – на дочери Ричарда Константина, суконщика, олдермена 1336–1343 гг., и внучке Ричарда Константина-ст., тоже суконщика и олдермена 1319–1336 гг. Примечательно, что и сын Ричарда Константина-мл., Джон, также суконщик, был лондонским олдерменом в 1349–1358 гг.^{1230} Потомок де Престонов – Ричард, бакалейщик и олдермен 1378–1387 гг., состоял в браке с дочерью Джона Олшема, торговца предметами роскоши, олдермена 1342–1345 гг., одна из дочерей которого была замужем за Уильямом де Уэльдом, суконщиком, олдерменом 1349–1372 гг.^{1231}

Теснейшими узами родства были связаны еще три фамилии лондонских олдерменов: де Кройдоны, де Джизорсы и Хорны. Две дочери торговца рыбой и олдермена 1367–1375 гг. Ричарда де Кройдона (они же – внучки торговца рыбой и олдермена с 1347 г. Джона де Кройдона) вышли замуж за внука Джона де Джизорса, торговца пряностями и олдермена 1306–1321 гг., представителя одной из наиболее уважаемых лондонских семей, и за родственника торговца рыбой и олдермена 1377–1381 гг. Джона Хорна. Любопытно, что в XV–XVI вв. в Лондоне было еще три олдермена по фамилии Хорн^{1232}.

Интереснейшие сведения о брачно-семейных узах в деловой чреде Лондона предоставляют материалы по истории фамилии Чайчелов. Роберт Чайчел, бакалейщик и олдермен 1402–1426 гг., женился дважды: первый раз – на вдове виноторговца Уильяма Мора, олдермена 1382–1400 гг., второй раз – на вдове Ричарда Мэрлоу, торговца железными изделиями, олдермена 1403–1420 гг. При этом вторая супруга Роберта Чайчела, и это особо подчеркивалось, приходилась родственницей сэру Уильяму де Фарндону, лондонскому ювелиру и олдермену конца XIII в. Брат Роберта – Уильям Чайчел, бакалейщик, олдермен 1407–1420 гг., состоял в браке с дочерью тоже олдермена и бакалейщика Уильяма Барета. Потомка Роберта Чайчела удалось обнаружить среди олдерменов XVI в. – это сэр Эндрю Джадд, меховщик, олдермен 1541–1558 гг.^{1233}

Немало олдерменов XVI в. находили брачные партии для себя и своих детей в собственной олдерменской среде. В частности, три дочери торговца железными изделиями, олдермена 1556–1581 гг. Кристофера Дрейпера вышли замуж за лондонских олдерменов: Беннет – за сэра Уильяма Уэбба; Эгнис – за сэра Уолстона Дикси; Бриджит – первый раз за Стефена Вудроффа, второй – за сэра Генри Биллинсгейта^{1234}. Торговец предметами роскоши Лайонел Дакет, олдермен 1564–1587 гг., вторым браком сочетался с вдовой Хэмфри Баскерфелда, тоже олдермена 1558–1564 гг.^{1235} Отметим, что именно в год смерти Хэмфри Баскерфелда (1564 г.) Лайонел Дакет пополнил олдерменскую элиту Лондона. Джордж Барн-мл., галантерейщик и олдермен 1574–1593 гг., сын олдермена, галантерейщика сэра Джорджа Барна-ст., был женат на Анне, дочери сэра Уильяма Гаррарда, олдермена 1547–1572 гг., тоже галантерейщика^{1236}. Немаловажно, что Джордж Барн-мл. стал олдерменом на второй год после смерти своего тестя. Одна из дочерей сэра Джорджа Барна-ст., Элизабет, была супругой сэра Джона Риверса, бакалейщика, олдермена 1565–1584 гг.^{1237}

Становится понятно, что многие лондонские олдермены стремились жениться на дочерях, вдовах и прочих родственницах своих «коллег» по должности в муниципалитете и детей своих предпочитали отдавать в такие же олдерменские семьи. Потомки таких браков также нередко становились олдерменами Лондона. Этот вывод может быть подкреплен многочисленными и не менее яркими материалами источников.

Заключение браков между представителями олдерменских фамилий, безусловно, способствовало сплочению и консолидации правящей элиты Лондона, придавало ей большую устойчивость и закрепляло относительную замкнутость этой социальной группы. Семейная солидарность – важнейший инструмент реализации как политического и экономического господства городского нобилитета, так и хозяйственных и политических устремлений высших слоев купечества.

Материал наших источников позволяет проследить переплетение деловых и матримониальных интересов лондонских олдерменов и купцов, как столичных, так и провинциальных. Особенно много ярких фактов содержат завещания. Приведем лишь некоторые из них. Три дочери торговца предметами роскоши Роберта ле Кэллера, олдермена 1321–1323 гг., были замужем за столичными купцами. В своем завещании Роберт ле Кэллер, наряду с пожертвованиями часовне и приходской церкви св. Томаса и наследством сыновьям – Уильяму и Генри, оставил «суконщику Джеффри де Уэстону и его жене Маргарет, дочери завещателя, ежегодную ренту в приходе св. Марии и имущественные права на помещение на Кордуэйнер-стрит, сданное в аренду Джону де Брайе, торговцу шерстью, и его жене Джоанне, второй дочери завещателя. Имущественные права на помещение, сданное в аренду Роберту Миссоку, торговцу шерстью, и его жене Маргарет, третьей дочери завещателя, передаются им…»^{1238}. Вероятно, эта семейная компания, состоявшая из отца, трех дочерей и их мужей, была связана как родственными, так и деловыми интересами. Возможно, что Джон де Брайе и Роберт Миссок поставляли шерсть для Джеффри де Уэстона, участвовавшего в организации процесса переработки сырья и производства сукна, торговлю которым могли осуществлять и сам де Уэстон, и особенно его тесть – Роберт ле Кэллер, имевший, как олдермен, наиболее широкие возможности.

Дочь Ричарда де Уэркинга, суконщика и олдермена 1335–1348 гг., вышла замуж за поставщика пшеницы^{1239}. Можем предположить, что и Ричард был каким-то образом связан с торговлей зерном – это не являлось большой редкостью для лондонских олдерменов, учитывая многообразие их коммерческой деятельности. Известно также, что ювелир и олдермен 1464–1468 гг. Хэмфри Хэйфорд был женат на дочери торговца предметами роскоши^{1240}. Две дочери бакалейщика Томаса Хэйла, олдермена 1473–1485 гг., вышли замуж за представителей компаний суконщиков и ювелиров^{1241}. Олдермен 1495–1503 гг. Роберт Фабиан, суконщик, заключил брачный союз с дочерью тоже суконщика^{1242}, а торговец предметами роскоши и олдермен 1497–1500 гг. Роберт Тэйт – с дочерью Ричарда Вуда, купца из Ковентри^{1243}.[139]139
  Интересно отметить, что среди олдерменов Лондона конца XV в. был ювелир по имени Томас Вуд, две дочери которого вышли замуж соответственно за ювелира и торговца предметами роскоши (Ibid. P. 19; Ibid. P. 349). Однако, были ли купец из Ковентри (Ричард Вуд) и олдермен из Лондона (Томас Вуд) родственниками, – сказать трудно, поскольку в источниках никакой информации на этот счет не содержится.


[Закрыть]

Многие факты из источников XIV–XVI вв. свидетельствуют об особом интересе олдерменов к купеческим вдовам и вдовам своих бывших «коллег» по муниципалитету. Так, суконщик и олдермен 1319–1332 гг. Ричард Константин состоял в браке с вдовой богатого лондонского торговца пряностями Саймона Горрарда^{1244}. Меховщик Джон Сели (один из предков Ричарда Сели-ст. – главы семейной компании XV в.), олдермен XIV в, дважды заключал брак: первый раз – с вдовой лондонского торговца рыбой Уильяма Лоуренса, второй – с вдовой известного лондонского купца Ральфа де Каунтбриджа^{1245}. Обратим внимание на то, что Джон Сели предпочел взять в жены вдову торговца рыбой, т.е. представителя ливрейной корпорации, которая занимала более высокое положение в иерархии «Больших ливрейных компаний» Лондона. Вероятно, такой брак мог обеспечить меховщику Сели укрепление и материального, и социального положения в деловом мире английской столицы. То же можно сказать и в отношении торговца рыбой и олдермена 80-х – начала 90-х гг. XIV в. Николаса Экстона, связанного браком с вдовой суконщика Джона Гилла^{1246}. На протяжении трех рассматриваемых столетий в почетном списке ливрейных компаний Лондона компания суконщиков неизменно находилась выше компании торговцев рыбой. И меховщик Ричард Элли, олдермен 1451–1460 гг., женился на вдове суконщика Клемента Лиффина^{1247}. А торговец солью Ричард Чаури, олдермен 1481–1509 гг., был женат на вдове меховщика Уильяма Шосмита^{1248}. Известно, что корпорация торговцев солью в то время только оформлялась как ливрейная, входившая с число «Двенадцати Больших ливрейных компаний», и заручиться поддержкой давно зарекомендовавшей себя компании меховщиков было весьма своевременным и полезным шагом.

Примечательно, что олдермен 1381, 1385–1387 гг. Джон Фрэш, принадлежавший к компании торговцев предметами роскоши, женился на вдове Николаса Плакета, тоже торговца предметами роскоши^{1249}. Два представителя компании торговцев рыбой – Уильям Аскем, олдермен 1395–1410 гг., и Томас де Уэрнвелл, олдермен 1433–1437 гг., также предпочли вступить в брак с вдовами торговцев рыбой. Супругой Уильяма Аскема стала вдова Уильяма Уайта^{1250}; супругой Томаса де Уэрнвелла – вдова Уильяма Флэта^{1251}.

По подсчетам Б. Хэнуолт, в 1309–1458 гг. ²/₃ олдерменских вдов вновь выходили замуж, причем очень быстро, в период между смертью супруга и регистрацией осиротевших детей и их имущества у мэра и чемберлена^{1252}. Столь повышенный интерес к горожанкам, оставшимся без своих богатых и влиятельных мужей, не случаен. По городскому обычаю, они наследовали так называемую «вдовью долю», которая, как правило, составляла треть движимого имущества умершего купца^{1253}. А вдовы с малолетними детьми получали еще и треть недвижимости скончавшегося супруга, которая закреплялась за его несовершеннолетними детьми. В такой ситуации мэр и олдермены несли ответственность за эту собственность и назначали опекунов, обычно мать или мать совместно с ее новым супругом. Естественно, опекунство могло служить и служило источником доходов опекуна^{1254}, и олдермены не желали упускать такую привлекательную, с точки зрения материальных выгод, возможность. Данный факт наглядно подтверждает история заключения брака между Джорджем Сели и Марджери Ригон. Эта вдова обрела второго супруга через 3 месяца после кончины первого. И произошло указанное событие не без участия представителей лондонской элиты из числа купцов-стапелыциков Кале^{1255}.

Однако еще более показательна «карьера» вдовы Маргарет Стоди (леди Филпот) в 70 гг. XIV – начале XV в. «Переходя» от одного мужа к другому, сменяя один траурный наряд на другой, Маргарет превращалась из «пешки на шахматной доске», которую перемещали и которой жертвовали представители «сильного пола», реализуя свои социальные и политические амбиции, в настоящую «королеву», главным образом благодаря тому, что наследство ее отца и мужей сделало эту женщину необычайно богатой и привлекательной на рынке невест.

Своими корнями Маргарет Стоди связана с хорошо известной в лондонском обществе и влиятельной семьей торговцев пряностями и вином, бакалейщиков де Джизорс, представители которой впервые упоминаются в анналах городской истории еще в начале XIII в. Основателем этого семейного клана, на протяжении трех столетий игравшего заметную роль в истории Лондона, считается Лоренс де Джизорс. Именно его внук, Джон, торговец пряностями и вином, в 1243 г. стал первым олдерменом из этой семьи и первым мэром английской столицы – в 1245–1246 и 1258–1259 гг.^{1256} После него на протяжении XIV–XV вв. из де Джизорсов были избраны еще пять олдерменов Лондона^{1257}.

Маргарет приходилась внучкой Джону де Джизорсу, третьему олдермену (1306–1310, 1310–1321 гг.) и мэру (1311–1312, 1312–1313, 1314–1315 гг.) из этой фамилии, бакалейщику и торговцу вином, финансисту^{1258}. Отцом Маргарет был сэр Джон Стоди, крупнейший импортер вина, олдермен, мэр Лондона 1357–1358 гг., женатый на Джоан, внучке и сонаследнице упомянутого Джона де Джизорса[140]140
  Другая его внучка была выдана за влиятельного купца, виноторговца Генри Пикарда, лондонского олдермена и мэра 1356–1357 гг.


[Закрыть]. Этот брак оказался необычайно выгодным для Стоди: после кончины Джона де Джизорса в 1351 г. он получил два огромных дома и другие строения, сосредоточенные вокруг одного из престижных районов – Винного двора в Лондоне^{1259}.

В браке сэра Джона Стоди и Джоан Джизорс родились четыре дочери: Айдония, интересующая нас Маргарет, а также Марджери и Джоан. Джон Стоди (ум. 1376 г.) сумел подобрать весьма подходящие брачные партии для всех своих дочерей. Айдония в 1369 г. вышла замуж за Николаса Брембра, став женой одного из самых богатых, амбициозных и одновременно противоречивых фигур того времени. К моменту заключения брака Брембр, бакалейщик и торговец пряностями, уже был состоятельным и успешным человеком: жил в огромном лондонском доме, тесно сотрудничал с торговцами вином из Гаскони. Значительную часть своего состояния, в том числе некоторую недвижимость, он приобрел благодаря удачным вложениям в торговлю шерстью^{1260}. Женившись на дочери сэра Джона Стоди, Брембр обеспечил себе вхождение во влиятельную среду лондонских виноторговцев и олдерменов Лондона^{1261}.

Именно Николас Брембр, признанный лидер «партии виктуаллеров», наиболее последовательный сторонник Ричарда II (1377–1399) в его борьбе против «партии» Джона Гонта, герцога Ланкастерского, в ноябре 1379 г. устроил брак Джоан, младшей дочери сэра Джона Стоди, с Томасом Гудлейком, который к тому времени давно и успешно участвовал в коммерческих делах Брембра. Вполне вероятно, что Гудлейк получил руку девушки как средство более основательного вовлечения его в тесный круг доверенных лиц Николаса Брембра. Брембр также – видимо, в благодарность за оказанные услуги и гарантии лояльности в будущем[141]141
  Гарантии такого рода были крайне необходимы Брембру в связи с острейшей политической и экономической борьбой между его «партией виктуаллеров» и противостоявшей ей «демократической партией» Джона Норхемптона, основу которой составляли купцы из компаний торговцев предметами роскоши и суконщиков, выступавшие за ликвидацию монополии на торговлю продуктами питания, которой обладали виктуаллеры (см.: Documents Touching John of Northampton and Sir Nicholas Brembre. P. 18).


[Закрыть] – поспособствовал назначению Томаса ко двору малолетнего Ричарда II, на должность смотрителя королевских охотничьих угодий и парков Ислворт в Миддлсексе^{1262}.

Избранником еще одной дочери Джона Стоди, Марджери, стал Генри Веннер, считавшийся завидной партией из-за своих семейных и отлаженных деловых связей. Он был сыном виноторговца, одного из компаньонов Джона Стоди, унаследовавшим после смерти своего отца в 1354 г. солидную недвижимость в Кенте, Миддлсексе и Лондоне. Мать Генри Веннера вторично вышла замуж за еще одного богатого торговца вином Томаса Корнуоллиса, шерифа в 1378–1379 гг.^{1263} Следовательно, когда Веннер взялся за управление процветающим бизнесом своего тестя, ему было на кого опереться. И хотя Генри Веннер не стал столь же влиятельным как Брембр, вплоть до своей кончины в 1395 г. он играл значимую роль в управлении Лондоном в качестве олдермена, члена парламента и шерифа^{1264}.

Возможно, стараясь расширить экономические связи семьи, Джон Стоди до декабря 1370 г. устроил брак интересующей нас Маргарет с купцом Джоном Беллингэмом, вовлеченным в коммерческие дела семьи Стоди. Именно в это время Беллингэм присоединился к Брембру и новому тестю в управлении собственностью – двумя манорами в Миддлсексе. Джону Беллингэму, казалось, суждена блестящая политическая карьера (в октябре 1373 г. он был избран в парламент), но его ранняя смерть в 1375 г. разрушила эти надежды.