Текст книги "Под сенью Святого Павла: деловой мир Лондона XIV — XVI вв."

Автор книги: Лариса Чернова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Семья и внутрисемейные отношения

Следует отметить, что в интересующий нас период семья характеризовалась немалым своеобразием, что порождает определенные трудности при выработке ее дефиниций. Самого понятия «семья» в современном его значении (супружеская пара с ее несовершеннолетними детьми) вообще не существовало. Человек означенного времени не ограничивал себя женой/мужем и собственными детьми, не отделял себя и их от своих родителей, близких или дальних родственников, зачастую, но не всегда живших с ними под одной крышей^{1317}. Средневековая семья была совокупностью людей, связанных не только кровным родством. В это понятие включались и чужие по крови, но жившие в доме постоянно люди: коммерческие партнеры, факторы, ученики, а также слуги^{1318}.

В наших источниках можно обнаружить много тому подтверждений. Известная в Лондоне XIV в. семья де Абиндонов состояла из отца – сэра Стефена де Абиндона, суконщика и олдермена 1312–1321 гг., сына Ричарда, дочерей – Марджери и Изабеллы, их мужей и двух внуков сэра Стефена^{1319}. Торговец предметами роскоши и лондонский олдермен 1321–1323 гг. Роберт ле Кэллер упоминает в своем завещании своего отца Ральфа, мать Эгнис, жену Джоанну, братьев – Уильяма, Ричарда и Томаса, сыновей – Уильяма и Генри, дочерей – Маргарет, Айдонию и Марджери и их мужей^{1320}. Сходной по составу была семья Джона де Оксенфорда, виноторговца, олдермена 1324–1342 гг.: отец Адам, мать Кристина, жена Элис, братья – Ральф и Джильберт, сыновья – Джон, Уильям и Томас, дочери – Екатерина, Джоанна и Маргарет^{1321}.

Семья купцов Сели в XV в. состояла из отца (Ричарда-ст.), матери и трех сыновей (Роберта, Ричарда-мл. и Джорджа), а также лиц, теснейшим образом связанных с ними. Это – Уильям Марион, Джон Дальтон, Уильям Сели (слуга и однофамилец, ставший после смерти Ричарда-ст. главным действующим лицом в Кале), Роберт Гуд (слуга), Томас Кестен и др.^{1322} О значимости для Сели некоторых из перечисленных персон свидетельствует одно из писем Ричарда Сели-ст. от 13 октября 1480 г., адресованное сыну Джорджу в Кале: «…Я послал тебе письмо <…> со своим слугой Робертом Гудом, без которого я не могу долго обходиться, так же как и без Уильяма Сели; никто не служит так безупречно мне и твоей матери в течение 20 лет…»^{1323}. Впоследствии, уже после кончины Ричарда-ст., это семейство пополнилось детьми Ричарда Сели-мл. и Анны Роузон (дочери Маргарет, Изабелла и Анна) и Джорджа Сели и Марджери Ригон (сыновья Ричард, Джордж, Джон, Эдмунд и дочь Эйвери)^{1324}.

Довольно большой, с современной точки зрения, представляется семья другого лондонского олдермена (1536–1567 гг.), ювелира сэра Мартина Боувза. Она состояла из него самого, как главы этого семейства, его жены Элизабет, сыновей – Томаса, Уильяма и Мартина, дочерей – Чарити и Сесилии, мужа Сесилии, сыновей Томаса, один из которых, Мартин, уже был женат^{1325}.

А в состав семейного клана Ишем входили братья Грегори, Джон и Генри; мужья сестер – купцы Генри Беллами, Томас Бакер и Уолтер Мале; агенты (факторы) в Антверпене, Эмдене и Бергене-на-Зуме – Хэмфри Рамсден, Джон Бакер, брат жены Джона Ишема; Эдмунд Балейс, зять Генри Ишема, и некий Дрю Мапессон. Кроме того, в деловых книгах Джона Ишема упомянуты слуги (servants) – 4 человека и 4 ученика^{1326}.

Что касается общей оценки количества детей в семьях английских горожан, то исследования последних десятилетий показали: 60% женатых мужчин оставляли в среднем по одному сыну, 20% – дочь или только дочерей, 20% были бездетными^{1327}. В этом контексте представляются интересными факты личной жизни мерсера и олдермена второй половины XIV в. Адама Фрэнси. Известно, что Адам был дважды женат. Первой его избранницей стала девушка, имя которой история не сохранила. Но, очевидно, что этот брак не стал счастливым: появлявшиеся на свет дети (в том числе две дочери – Джоан и Мод) умирали почти сразу после рождения. Видимо, переживания по поводу отсутствия наследников заставили Адама искать утешения вне семьи. Некая Эгнис, дочь и наследница Уильяма Чэмпнеса из Кента, родила ему вне брака троих сыновей. Один из них – Томас – умер в младенчестве, а двое – Роберт и Адам – выжили. К 1359 г., после кончины первой супруги, Адам и Эгнис поженились и произвели на свет дочь Мод, которая оказалась единственным рожденным в законном браке ребенком Фрэнси. Очевидно, что Адама с Эгнис связывали очень теплые чувства. Именно на ней он женился, когда это стало возможным, хотя, как полагают, имел внебрачных детей (около 10) от нескольких женщин, а по завещанию от 26 августа 1374 г. оставил в пожизненное владение супруге все сданные в аренду строения в двух приходах в Паултри и Уэстчипе^{1328}, обеспечив ей безбедную жизнь вдовы.

Взаимоотношения родственников в рамках широкой – «большой» – семьи не были юридически оформлены и не регламентировались властями, но в разных сферах социальной жизни семейная общность признавалась и осознавалась, не вытесняясь, а взаимодействуя с другими формами общественных связей^{1329}. В рассматриваемое время первостепенная роль в городе принадлежала малой супружеской семье, наиболее важному и сплоченному элементу социального «мира» купечества, что было неизбежно в условиях города: специфика коммерческого дела требовала мобильности, быстрого принятия решений. Однако абсолютизировать степень индивидуализации отдельных малых семей не следует. В хозяйственно и социально нестабильном обществе, где смертность была весьма высока, семейные и более широкие родственные связи обеспечивали преемственность в делах, гарантировали кредит и его безопасность, открывали возможности для своеобразного «разделения труда»: дальние деловые поездки, мореходство становились функцией одних, чаще всего молодых, неженатых, а руководство делом, контора, кредиты – других членов родственного коллектива: отцов, дядей, старших братьев.

Индикатором внутрисемейных отношений в известной степени является завещание. Оно отражает весьма важный аспект интересующей нас проблемы, который связан с процессом перемещения имущества внутри такой локальной общности как городская семья^{1330}. Важно, что характер распределения движимого и недвижимого имущества между членами семейства (и теми, кто составлял более широкий круг родства по обеим линиям) отражает и степень привязанности к ним завещателя, и уровень правовой культуры. Интерес к завещаниям важен и с точки зрения той роли, которую они выполняли в гетерогенном правовом поле средневекового Лондона.

Как известно, в области наследственного права средневековое английское право знало наследование по закону и по завещанию. Представляется, что в рассматриваемый период в городском праве наследование по завещанию получает приоритетное значение. Видимо, именно так следует толковать часто встречающиеся в завещаниях олдерменов любопытные пассажи в отношении наследства их жен. Наиболее четко применительно к данному случаю выразился в своем завещании от 29 ноября 1408 г. торговец предметами роскоши Джон Уодсок. Он оставил своей супруге «в качестве ее вдовьей, вполне обоснованной, части наследства 2 тыс. ф., домашнюю утварь, льняные и шерстяные одежды, находящиеся в доме, тарелки, серебряные чайные блюдца в качестве особого дара, а также его земли, сдаваемые в аренду помещения и ренты в приходе св. Олбана на Уод-стрит в пожизненное пользование. Если же она не будет удовлетворена, то не получит ничего кроме того, что ей полагается согласно общему праву и обычаю Лондона»^{1331}. Обычай же предполагал, что вдова купца могла получить треть движимого имущества, включая товары, скончавшегося супруга, но в не ограниченную никакими условиями собственность^{1332}. Важно, что в первую очередь принималось во внимание именно завещание, и лишь несогласие вдовы с его условиями влекло за собой обращение к принципам общего права и обычаям.

Судя по завещаниям купцов, движимая (персональная) собственность, как правило, наследовалась по еже упоминавшемуся обычаю Лондона: треть – вдове, треть – детям и треть – на благотворительные цели^{1333}. В частности, олдермен 1536–1567 гг. сэр Мартин Боувз по завещанию от 10 августа 1565 г. оставил жене Элизабет третью часть всего движимого имущества, детям – Уильяму и Черити – другую треть и последнюю – на благотворительные цели. Аналогичным образом поступили Хэмфри Баскерфельд, олдермен 1558–1564 гг., торговец предметами роскоши, один из ведущих купцов-авантюристов, член Московской компании, и Джилберт Бакл, олдермен 1582–1594 гг.^{1334}

В том случае, если у купца не было детей, он, как правило, делил свое движимое имущество на две части: одну половину оставлял жене, а другую – на благотворительные цели. Именно так распорядился олдермен 1556–1558 гг., бакалейщик Ральф Гренуэй: не имея детей, он завещал половину своего движимого имущества, что составило 2400 ф., жене Кэтрин, которая продолжила вести дела (импорт вина) умершего мужа. Вторая половина отошла церквам, слугам и на прочие благочестивые цели^{1335}.

Что касается недвижимой (реальной) собственности, то ее наследование было более сложным в силу разнообразия форм владения и объема владельческих прав, о чем подробнее будет сказано ниже.

В завещаниях налицо типичная модель умонастроения и поведения богатого горожанина: стремление обеспечить жену, детей, прочих близких и продемонстрировать свои добродетели, щедрость, материальную и социальную состоятельность.

При составлении завещания особое внимание купец уделяет своей жене. Ее доля наследства определяется даже раньше, чем доля наследства детей. Как уже говорилось, вдовы гарантированно получали третью часть всех товаров и движимого имущества умершего мужа в безусловную собственность, обладая законным правом наследования и распоряжения этим имуществом без ограничений, о чем свидетельствует составленное 24 января 1583 г. завещание леди Элизабет Николас, вдовы торговца солью и лондонского олдермена 1566–1578 гг. сэра Эмброуза Николаса^{1336}.

Зачастую купцы в своих завещаниях выделяли своим женам (наряду с третьей частью движимости) дополнительное имущество. В частности, торговец рыбой Ричард Рэдуэлл в завещании от 2 мая 1411 г. распорядился, чтобы земли и помещения в графстве Хартфордшир после его смерти были «незамедлительно проданы» душеприказчиками, а вырученная сумма разделена на две части, одну из которых надлежало передать жене (вторую – на благочестивые дела)^{1337}. А олдермен 1556–1573 гг. и торговец предметами роскоши сэр Роджер Мартин оставил своей жене в дополнение к трети движимого имущества (что составило одну тыс. ф.) 333 ф. 6 ш. 8 п. и право на пожизненное владение лондонским домом и домом в Хокстоне; затем эта недвижимость должна быть передана сыновьям – Эдмунду и Хэмфри^{1338}. Возможно, такой шаг со стороны купцов объясняется их благодарностью, доверием и особым расположением к своим супругам. Во всяком случае, более объективного объяснения мы не можем дать, поскольку и Ричард Рэдуэлл, и сэр Роджер Мартин ничего на этот счет не говорят.

А вот Ричард Чемберлен, олдермен 1560–1566 гг., торговец железными изделиями, купец-авантюрист, член Московской компании, высказался вполне определенно. Он оставил своей жене (дополнительно к трети движимого имущества) сумму в 2200 ф. «для ведения торговли»^{1339}. Видимо, супруге сэра Роджера были не чужды его коммерческие интересы и, вполне очевидно, что она была компетентна в вопросах торговли. Иначе этот купец вряд ли бы доверил именно ей продолжить важнейшее дело его жизни^{1340}.

Наряду с наследованием вдовами трети движимости и дополнительного имущества в завещаниях купцов часто встречается упоминание о так называемой «вдовьей доле» наследства, которое состояло из различных объектов движимой и недвижимой собственности и предоставлялось, как правило, в пожизненное владение. Так, торговец рыбой Уильям Брэмптон по завещанию от 5 июня 1405 г. оставил своей жене Элис в качестве ее вдовьей части наследства сдаваемое в аренду помещение и верфь на Темз-стрит в пожизненное владение (впоследствии данное имущество должно было перейти в распоряжение церкви св. Магнуса, мэра и общины Лондона), а также пивоварнк» в пожизненное владение (впоследствии она должна быть передана сыну Джеймсу)^{1341}. Уже упоминавшийся Ричард Рэдуэлл по завещанию от 2 мая 1411 г. оставил жене Матильде «в качестве ее вдовьей доли наследства» сдаваемое в аренду помещение на Темз-стрит в пожизненное владение, впоследствии – в доверительную собственность (trust)[151]151
  Институт доверительной собственности (“trust”) является чисто английским институтом вещного права. Возникновение института доверительной собственности связано с особенностями феодального землевладения, к числу которых относится ограничение круга наследников земли и ее продажи церкви, монастырям, религиозным орденам, которые вообще не имели права владеть землей. Суть этого института заключалась в том, что одно лицо – учредитель доверительной собственности (“settler of trust”) передает другому лицу – доверенному собственнику (“trustee”) свое имущество с тем, чтобы получатель управлял имуществом, использовал его как собственник в интересах другого лица, выгодоприобретателя (“beneficiary” – им мог стать и первоначальный собственник) или для осуществления иных целей, например, благотворительных. Первое закрепление института доверительной собственности законом относится к 1375 г. В XV в. уже значительные массивы земель, недвижимости перешли в доверительную собственность.


[Закрыть] с использованием на благотворительные цели^{1342}. Генри Бартон 31 июля 1434 г. завещал жене Джоанне «в качестве ее вдовьей части лавки и дома в двух приходах Лондона, манор Yonges в приходе Стаундон, графство Хартфордшир, земли и луга около Wadismyln, графство Хартфордшир, манор Marshal в High Cross, графство Хартфордшир, и местечко Sotes в приходе Стаундон в пожизненное пользование»^{1343}. Впоследствии названное выше имущество должно было перейти в доверительную собственность для продажи на благотворительные цели^{1344}. Сэр Эндрю Джадд, олдермен 1541–1558 гг., по завещанию от 2 сентября 1558 г. передал своей жене Мэри «в качестве ее вдовьей части три манора в графстве Кент, манор в графстве Хартфордшир, усадьбы в Лондоне, поля в графстве Суррей в пожизненное владение»^{1345}, впоследствии все это имущество должно перейти к его сыновьям – Джону и Ричарду^{1346}.

Скорее всего, купцы предоставляли супругам право выбора между наследством по обычаю и вдовьей долей. По крайней мере, в тех завещаниях, где установлена вдовья часть наследства, нет упоминания о возможности наследования трети движимого имущества. Единственное исключение – завещание Уолтера Рэда от 10 июня 1415 г., который фактически объединил эти части наследства, распорядившись, чтобы его жена Эмма получила «в качестве вдовьей доли и ее части всего движимого имущества одну тыс. ф. и все, находящееся в холле, опочивальне, кладовой и кухне, ее одежды и украшения, а также сдаваемое в аренду помещение в пожизненное пользование, впоследствии – Джону Буну и его жене Эгнис, дочери завещателя»^{1347}. Но и здесь мы видим, что, в конечном счете, определено условие наследования именно вдовьей доли – пожизненное владение. Другой купец, Джон Уодсок, как мы уже видели, прямо записал в своем завещании, что если его жена «не будет удовлетворена вдовьей долей наследства, то не получит ничего кроме того, что ей полагается согласно общему праву и обычаю Лондона»^{1348}.

Важно отметить также, что вдове, согласившейся на получение выделенной ей умершим мужем вдовьей доли наследства, не позволялось требовать другое имущество. Упоминавшийся выше Генри Бартон специально записал в завещании, что, если его жена согласится на предложенные им условия, «то не сможет в дальнейшем требовать какую бы то ни было другую вдовью часть»^{1349}.

В целом ряде завещаний олдермены оставляют своим женам в пожизненное владение с последующей передачей детям и другим родственникам разнообразную недвижимость, в Лондоне и вне его, безотносительно к наследованию, как вдовьей части, так и к наследованию по обычаю. Среди такого рода наследства – дома, земли и сдаваемые в аренду помещения, усадьбы, лавки, товарные склады, пастбища^{1350}.

Возможно, некоторый свет на причины такой щедрости купцов может пролить завещание ювелира Генри Бамме, составленное 7 ноября 1413 г., согласно которому «жене Элис, ее душеприказчикам и правопреемникам» были переданы до конца ее жизни и еще на 6 лет после ее смерти земли и сдаваемые в аренду помещения, совместно приобретенные купцом и его супругой»^{1351}. Можем предположить, что и другие купеческие жены были непосредственно причастны к приобретению семейной недвижимости и получали не только право пожизненного владения ею: видимо, на протяжении шести лет после смерти Элис Бамме земли и строения будут использованы в интересах ее близких.

Судя по завещаниям, нередко именно вдовы купцов получали движимое и недвижимое имущество в так называемое целевое пользование (use)[152]152
  Практика передачи земли и другого имущества в целевое пользование зародилась еще в XII в. и бурно развилась в период Крестовых походов, когда земля отдавалась на основе доверия родственникам или друзьям до достижения совершеннолетия сыновей или до возвращения прежнего владельца.


[Закрыть]. Стефен Константин в XIV в. оставил своей жене Джулиане дом в целевое пользование, пока его сын Джон не достигнет совершеннолетия^{1352}.[153]153
  Для юношей совершеннолетие наступало с 21 года, для девушек – с 16 лет (см.: Ibid. P. 687).


[Закрыть] А Джон Константин по завещанию от 19 сентября 1358 г. передал жене в целевое пользование сдаваемые в аренду помещения, ренты, товары и движимое имущество на время малолетства сына Джона^{1353}. Жена Джона Дэхема по его завещанию от 2 октября 1359 г. получила в целевое пользование товары детей – сына Джона, дочерей Джоанны, Джулианы и Эгнис, «пока они не достигнут совершеннолетия или не выйдут замуж»^{1354}. Ричард Лакер по завещанию от 25 июля 1361 г. оставил на попечение своей жены Изабеллы сына Ричарда и передал ей в целевое пользование принадлежащие тому ренты и сдаваемые в аренду помещения, пока он не достигнет совершеннолетия^{1355}. Фактически олдермены оставляли и детей, и их имущество на попечение своих жен, что в немалой степени свидетельствует о весьма высоком статусе последних в купеческой среде Лондона, о доверии к ним со стороны преуспевающих и влиятельных горожан.

Таким образом, вдова являлась опекуном детей и их имущества либо до своего вторичного замужества, либо до достижения детьми совершеннолетия. Важно, что горожанка получала права распоряжения имуществом детей, правда, лишь с согласия детей или при их формальном участии. Кроме того, вдова могла выступать в роли хранительницы имущества своих детей, завещанного им умершим мужем. И наиболее вероятная возможность получить доступ к управлению земельной собственностью открывалась перед вдовами с несовершеннолетними сыновьями.

Иногда олдермены передавали своим женам имущество, движимое и недвижимое, в абсолютную и безусловную собственность (absolutely, in fee). Об этом свидетельствуют завещания отдельных представителей правящей элиты Лондона. Так, Томас Миддлтон, торговец предметами роскоши, в завещании от 25 ноября 1434 г. распорядился, чтобы его жена Летиция получила «земли и сдаваемые в аренду помещения в одном из приходов Лондона в безусловную собственность; также его товары, движимость и недвижимость после уплаты по долгам должны перейти в ее полное распоряжение»^{1356}. И Джеймс Бартоломью по завещанию от 24 ноября 1481 г. оставил своей жене Элис сад и сдаваемое в аренду помещение в приходе св. Маргариты в безусловную собственность^{1357}. Следует, однако, заметить, что такого рода формулировки встречаются крайне редко и только в завещаниях, где нет упоминания о детях.

Итак, судя по завещаниям, горожанки наследовали, прежде всего, значительные денежные средства, предметы роскоши, ценную посуду, мебель, постельные принадлежности, утварь, предметы, нажитые в браке и имеющие непосредственное отношение к домашнему хозяйству и обиходу, а также товары и недвижимость: земельные участки в манорах, дома, торговые склады, пивоварни, верфи и прочие постройки. Чаще всего недвижимое имущество передавалось вдове в качестве условного дара, призванного «кормить» ее. Как правило, полученное «в кормление» недвижимое имущество впоследствии надлежало передать по мужской линии.

Горожанка могла получить наследство по завещанию не только от мужа и родителей, но и от собственных детей. Так, упоминавшаяся уже Айдония Каунтбридж, дочь сэра Стефена де Каунтбриджа, по завещанию от 12 сентября 1359 г. оставила своей матери Эвайс в пожизненное владение (впоследствии – брату Томасу) ренты в двух приходах Лондона, которые, в свою очередь, были ей завещаны отцом в качестве приданого^{1358}. Эгнис Дерби, вдова сэра Уильяма, торговца готовым платьем, судя по завещанию от 11 июня 1361 г., владела сдаваемыми в аренду помещениями на Уотлинг-стрит и рентами, которые были завещаны ей сыном в пожизненное владение (впоследствии – на благотворительные цели)^{1359}. Важно отметить, что дети фактически передавали имущество матери «в кормление», дабы обеспечить ей достойное содержание и соответствующий образ жизни.

В целом можно констатировать, что вдова обладала достаточно широкими правами распоряжения завещанным ей и детям имуществом, а также нередко – правом опеки над детьми. Положение вдовы состоятельного человека в средневековом городе давало ей больше правовой свободы, чем могла иметь замужняя женщина, что обеспечивало ей относительную деловую самостоятельность и хорошие шансы на брачном рынке^{1360}.

Важнейшую часть завещательных распоряжений лондонских олдерменов составляет обеспечение наследством детей, которые, как мы уже видели, обязательно получали, согласно обычаю Лондона, третью часть всего движимого имущества своего отца. Завещатели обычно делят треть своего движимого имущества поровну между всеми детьми. Так поступил, например, торговец предметами роскоши и олдермен 1342–1345 гг. сэр Джон де Олшем^{1361}. И известный в Лондоне XVI в. купец Ричард Мэллори разделил треть своего движимого имущества между всеми 17 детьми^{1362}. Как правило, детям же отходило наследство матери, завещанное ей супругом в пожизненное владение.

Очевидно, если у олдермена были дети одного пола, они, как правило, становились равноправными наследниками. В частности, дом на Бэйсинглэйн, лавки на Кордуэйнер-стрит и ренты, завещанные Стефеном Константином в середине XIV в. в пожизненное пользование жене Джулиане, после ее смерти в равных пропорциях перешли к его дочерям: Эмме, Маргери, Саре, Изабелле и Катерине^{1363}. Земли и сдаваемые в аренду помещения, оставленные в 1413 г. Генри Бамме его жене в пожизненное пользование, после ее смерти должны были перейти сыновьям: Генри, Томасу, Джону^{1364}. Сыновья галантерейщика и олдермена 1548–1560 гг. Дэвида Вудроффа – Николас, Стефен и Ричард – после смерти матери унаследовали три дома и четыре строения в Лондоне, два дома в Сент-Олбансе, пастбище в Энфилде, оставленные ей в свое время мужем в пожизненное владение^{1365}. Двое сыновей сэра Роджера Мартина, олдермена 1556–1573 гг., торговца предметами роскоши, получили по 500 ф. при жизни отца, а после его смерти им отошла треть его движимого имущества, составлявшего 3 тыс. ф. и дополнительно по 200 ф. каждому^{1366}.

Некоторые олдермены, имевшие только сыновей, в своих завещаниях особо выделяли старшего из них. Именно ему они предпочитали передавать наиболее важную и ценную часть своего имущества. Так в XIV в. поступил Джон ле Брэт, завещавший, чтобы после смерти его жены дом в приходе св. Сепульхры перешел к Роберту, его старшему сыну^{1367}. И Ричард Фолкс в ноябре 1570 г. оставил особняк, лавку и товарные склады в Лондоне старшему сыну Остину^{1368}.

Особые условия при разделе своего имущества оговаривали олдермены, оставлявшие лишь единственного сына, которого стремились всячески выделить и обеспечить. В частности, торговец рыбой Уильям Брэмптон по завещанию от 5 июня 1405 г. оставил сыну Джеймсу сдаваемые в аренду помещения на Крокедлэйн в безусловное владение и пивоварню с условием наследования только по мужской линии (in tale male)^{1369}. Аналогичное завещание составил 28 апреля 1462 г. лондонский бакалейщик Стефен Браун: его сын Джон получил сдаваемые в аренду помещения, верфь в приходах св. Ботольфа около Биллинсгейт, св. Данстана около Тауэра и св. Эндрю на Корнхилл с условием наследования только по мужской линии^{1370}. И Томас Роув в завещании от 11 августа 1565 г. распорядился передать сыну Генри земли и сдаваемые в аренду помещения с условием наследования только по мужской линии^{1371}.

В большинстве случаев олдермены, оставлявшие детей разного пола, отдавали предпочтение сыновьям. Особенно, если дело касалось недвижимости. Это видно хотя бы из завещания Генри де Глостера от 30 ноября 1332 г.: он оставил лондонскую усадьбу и четыре лавки своему сыну, дочь же могла получить эту собственность только после смерти брата^{1372} (если переживет его). Определенная дискриминация дочерей^{1373} просматривается и в завещании Уильяма Уодсока (XV в.): все его дети – Джон, Уильям, Джоанна и Филиппа – получали 2 тыс. марок, которые были поделены между ними в равных пропорциях, но сыновьям дополнительно передавались земли и имущество в манорах Нобрайт и Ностед, графство Суррей^{1374}.

В целом такой принцип доминировал на протяжении всей эпохи, что вполне объяснимо: купцы были заинтересованы иметь, прежде всего, сыновей, которых видели продолжателями рода и дела, и которым можно было доверить недвижимость, товары, деньги, важные поручения. Не случайно шестерым сыновьям олдермена 1556–1577 гг., торговца предметами роскоши сэра Ричарда Мэллори, кроме их доли в третьей части движимого имущества отца, был завещан пай в Московской компании^{1375}. Известно, что, по меньшей мере, старший из сыновей, Ричард, достиг больших успехов в торговле. А вот второй сын олдермена 1553–1584 гг., бакалейщика Томаса Лоджа, тоже Томас, «поэт и драматург», был полностью лишен наследства – его имя даже не упоминалось в завещании^{1376}. Скорее всего, купец вовсе не хотел предоставлять средства сыну, избравшему столь «бесполезные» занятия.

Очень редко (нам удалось обнаружить всего два случая) купцы отдавали некоторое предпочтение дочерям. Хотя мотивы такого поведения не ясны. Скорее всего, в этих случаях распределение наследства осуществлялось по принципу старшинства. Так, Николас де Фарндон, ювелир, 24 июня 1334 г. завещал своей дочери Роуз все сдаваемые в аренду помещения на Уод-стрит в пожизненное владение и только впоследствии – сыну Николасу^{1377}.[154]154
  Правда, этому же сыну он оставил феоды на Уодстрит, Годроунлэйн и Темз-стрит и сад в приходе св. Ботольфа.


[Закрыть] А Стефен де Абиндон в завещании от 10 августа 1336 г. оставил дочери Изабелле ренты в приходе Всех Святых на Бред-стрит в пожизненное владение и лишь затем – сыновьям Томасу и Джону^{1378}.

Интерес к дочерям отражен, прежде всего, в рассмотрении вопросов их замужества и выделения приданого. Обеспечение дочерей приданым признавалось «отцовским долгом», «семейной обязанностью», и на эти цели олдермены, как правило, не скупились. Детально описывается та его часть, которая состояла из вещей, необходимых девушке в ее будущей семейной жизни. Перечень неизменно начинается с кровати, подушек, перины, простыней, одеял и т.д. Далее следует описание платьев, плащей, поясов и прочих предметов одежды, часто с указанием вида ткани и ее цвета, колец, брошей и других украшений – серебряных, позолоченных, золотых, с драгоценными камнями. Третье место занимают мебель (столы, скамьи) и кухонная утварь.

Особо, как правило, в завещаниях оговариваются денежные суммы: от 40 ф. до 2 тыс. ф.^{1379} Яркий пример – завещание Генри Сэчфорда от 24 августа 1337 г., по которому этот олдермен оставил своей дочери Матильде 100 марок в качестве приданого^{1380}. Не менее интересны завещательные распоряжения сэра Роджера Мартина, олдермена XVI в., касающиеся пятерых его дочерей. Две них – Сьюзен и Марта – получили по 500 марок приданого и по 200 марок после того, как выйдут замуж, а третья дочь, Мэри, – одну тыс. ф. в качестве свадебного дара и 200 ф. дополнительно. Двум незамужним дочерям – Джейн и Анне – передавалось, согласно завещанию, по 250 ф.^{1381} Дочери другого лондонского олдермена XVI в. Ричарда Мэллори – Анне – были завещаны 200 ф., а дочери Схоластике – 400 марок в качестве свадебного дара; 4 незамужние дочери этого купца получили по 60 ф. приданого. Кроме того, все они получили свою долю наследства в трети движимого имущества отца^{1382}. Галантерейщик и олдермен 1567–1576 гг. Уильям Бонд завещал дочери одну тыс. ф. в качестве приданого^{1383}. А вот Роберт де Пэрис оставил своей дочери Марджери для ее замужества 10 марок и несколько домов^{1384}. Это единственный случай передачи дочери в качестве приданого не только денежных средств, но и недвижимой собственности. Единственным в своем роде является и завещание Дэвида Вудроффа, олдермена 1548–1560 гг.: его сын и дочь наследовали одинаковые суммы на свои свадьбы – по 266 ф. 13 ш. 4 п.^{1385}.

Таким образом, судя по завещаниям лондонских олдерменов XIV–XVI столетий, фиксирующим передачу части их имущества детям, дочери наследовали не только деньги и домашнюю утварь, но и недвижимое имущество, включая дома и торговые помещения. Заметим, однако, что более всего имущественные права девушек были ущемлены именно в распоряжении землей и другой недвижимостью. Особенно наглядно это проявилось в завещательных распоряжениях олдерменов, которые либо отдавали преимущество при наследовании сыновьям перед дочерьми, либо устанавливали право первородства (в соответствии с ним все земельные владения безраздельно переходили к старшему сыну, а младшим сыновьям и дочерям выделялись небольшие доли наследства в виде движимого имущества или денежных средств).

Нередко завещатель передавал свое имущество, движимое и недвижимое, в совладение дочери и зятю с равными правами на его отчуждение. Уже упоминавшийся лондонский суконщик Стефен де Абиндон по завещанию от 1336 г. оставил сдаваемые в аренду помещения в нескольких приходах и ренты трем дочерям и их мужьям в совместное владение и распоряжение^{1386}.

В число наследников лондонских олдерменов входят также внуки и внучки, права которых в отношении наследства во многом аналогичны правам сыновей и дочерей. Можем утверждать, что внукам олдермены предпочитали завещать преимущественно недвижимую собственность, внучкам же – денежные средства. Не случайно, что торговец рыбой Уильям Брэмптон по завещанию от 5 июня 1405 г. оставил своему сыну Джеймсу пивоварню, которую мог унаследовать только еще не родившийся на тот момент внук. В том случае, если у Джеймса в течение его жизни так и не появится сын, после его смерти пивоварню следует продать, а вырученную от продажи сумму разделить среди оставшихся в живых его дочерей^{1387}. Весьма красноречиво и завещание бакалейщика Стефена Брауна от 28 апреля 1462 г. Этот олдермен оставил своему сыну верфь и сдаваемые в аренду помещения в трех приходах Лондона. Впоследствии, если в семье Джона родится сын, т.е. внук Стефена Брауна, то он и унаследует всю эту собственность. Если же внук так и не появится на свет, указанную недвижимость необходимо будет продать и из полученной суммы выделить по тысяче марок каждой из оставшихся в живых дочерей сына Джона: Роуз, Катерине и Эгнис^{1388}.

Часть имущества олдерменов могли унаследовать и другие родственники, среди которых в завещаниях чаще других упоминаются братья, племянники и племянницы. Однако такие наследники появляются лишь в случае отсутствия у того или иного олдермена собственных детей, особенно сыновей. Томас де Нортхемптон в начале XIV в. завещал дом в приходе Св. Марии Магдалины на Старом Рыбном рынке Томасу, сыну его сестры Джоанны^{1389}. Роберт Пэрис, торговец железными изделиями, по завещанию от 8 ноября 1406 г. оставил различные суммы денег дочери и двум сыновьям брата Уильяма. Из содержания этого завещания ясно, что на момент его составления жена Роберта Пэриса уже умерла, а детей, судя по всему, у него не было^{1390}. А вот Саймон де Пэрис в 60-х гг. XIV в. и Генри Рэд в 1420 г. завещали свои дома и сдаваемые в аренду помещения братьям – соответственно Роберту де Пэрису и Томасу Бланту из Бристоля, «ввиду отсутствия прямых мужских наследников»^{1391}.