Текст книги "Наследство в глухой провинции"

Автор книги: Лариса Кондрашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– А Лиду почему убили? Выборы–то уже прошли.

– А Лиду – чтобы она исполнителя не узнала. Уж кто–кто, а Далматов знал, что я смерть Липы без отмщения не оставлю. Надо думать, боялся. У него–то против меня кишка тонка, хоть и денег, говорят, он успел наскирдовать прилично… Вот все и встало на свои места.

– Александр, – сказала я осторожно, – вы думаете, моей тете это бы понравилось?

– Что – это? – недружелюбно поинтересовался он.

– Ваша месть. И вот это выражение лица. Не прощающее.

– Наверняка бы не понравилось, – нехотя признался он. – Уж Липа меня цитатами бы засыпала, но я… не смогу с этим жить. Пусть она меня простит. Когда мы с ней встретимся, я ей все объясню…

Неожиданно он наклонился и поцеловал меня в щеку.

– Спасибо, что мне поверила… Да я же видел, как ты колеблешься: говорить, не говорить… Все будет хорошо. А мы вон тебе даже ящики привезли. – Он кивнул на штабель пустых ящиков, прислоненных к стене дома. Затем покашлял, чтобы успокоиться, и вошел в дом, слегка подталкивая меня перед собой.

Прямо посреди гостиной стоял на стремянке какой–то парень и осторожно снимал огроменную и наверняка дорогущую теткину люстру. Рядом со стремянкой наготове стоял ящик, выложенный изнутри бумагой и еще каким–то мягким упаковочным материалом. Другой мужчина командовал, стоя на изготовку:

– Так, а теперь медленно опускай, а мы с Гришей поддержим…

– Вот видишь, – сказал мне Бойко, – а ты боялась.

– Ничего я не боялась. Только не будете же вы люстру ставить в самом начале контейнера.

– Конечно, нет, но надо было просто с чего–то начать, пока хозяйки не было дома.

И тут я вспомнила, что ключи брала с собой.

– У вас был ключ от дома? – спросила я.

– Ключ? Какой ключ? А… не беспокойся, мы без ключа обошлись.

– Вообще–то этот дом уже Далматова, – на всякий случай напомнила я. – Георгий Васильевич его купил.

– Дом ему и останется, – хохотнул Бойко. – Дом мы разбирать не будем. Он же его не с вещами купил?

– Нет. Он даже сказал, что если я найду клад, то он тоже будет мой.

Понятное дело, встроенные шкафы мы ломать не стали, а вот теткины вещи все упаковали. В конце концов, у меня есть мама, которая только немного мельче тети Олимпиады. И есть еще одна тетка по ее линии. В общем, берем все. Не оставлять же вещи Жоре–Быку, который скорее всего их просто сожжет.

Бойковцы работали споро. Вещи поместились в два больших ящика, и кровать тетки, сделанную на заказ, я тоже решила взять с собой. Будет же и у меня теперь своя спальня, в которую она прекрасно впишется. Да что там двухкомнатная, с деньгами тетушки я и трехкомнатную квартиру смогу купить!

Вещи из мансарды заняли треть контейнера, и мы теперь суетились на первом этаже. Бойко незаметно испарился, но я не слишком переживала его отсутствие.

Правда, перед этим он мне сказал:

– Продолжай руководить, Лариса, видишь, как ребята споро управляются.

Наконец контейнер был загружен. Отъехал трейлер. Сели в последний «форд» молодые парни, грузившие вещи, и с улицы ушли любопытные соседи.

Я зашла напоследок в дом. Пустой и какой–то гулкий. В нем осталось кое–что из вещей. Старенький, но рабочий холодильник. Небольшой светильник на кухне, шкафчики, стол с табуретками. Книжные шкафы, явно самодельные, наверное, первое из теткиных приобретений.

Прохаживалась я по дому и все оттягивала неприятный момент. Однако тяни не тяни, никто за тебя этого не сделает.

В конце концов, когда тянуть и дальше становилось глупым, я зашла в соседний двор. Гроб, видимо, увезли, пока я была в гостях у Далматова, и сейчас подворье выглядело осиротевшим. Набрав побольше воздуха, постучала во входную дверь. Никто мне не ответил, но я все же потянула на себя ручку двери. Так уж у нас принято, что главное – постучать. А потом мы заходим, собираются нас пускать или нет.

Посреди большой комнаты стоял стол, ничем не накрытый, за которым сидел мужчина перед бутылкой какого–то мутного напитка, и даже спина его выражала отчаяние. Он не привстал, не обернулся, как будто не слышал ничего или не желал слышать. Наверное, поминки устроили где–то в другом месте.

– Извините, но я стучала, – сообщила я на всякий случай спине, догадываясь, что это муж Лиды. – Я уезжаю, здесь теперь будет жить кто–то другой. Тетя Олимпиада оставила деньги – часть их я хочу передать вам…

– Будь она проклята, ваша Олимпиада! – сказал он с такой злостью, что я вздрогнула.

– Зачем вы так? Ее ведь тоже убили. Она ни в чем не виновата…

– А кто виноват? – с рыданием вскричал он и резко качнулся из–за стола в мою сторону, как будто хотел ударить.

Я невольно сжалась и отступила назад. Трудно знать наверняка, как он поведет себя. Видимо, Виталию Майстренко казалось, что алкоголь его не берет. На самом деле он был пьян настолько, что вполне мог начать разбирательство со мной по–своему, считая виновной в смерти жены. Может, он думал, что если бы я не приехала…

– Вы можете не брать для себя, но дети, им разве деньги не понадобятся?

– Деньги в обмен на живую мать?

И вправду, что ему деньги, когда вдруг ушла безвозвратно любимая женщина. Но мне надо было сюда прийти. Отдать последний долг. Женщине, которую я почти не знала и которую, как ни дико это звучит, сгубила собственная наблюдательность и любопытство.

– Простите, я не хотела вас обидеть.

Я положила в конверт тысячу долларов – все думала, хватит или нет? Но с другой стороны, в том, что случилось, никто из нас не был виноват: ни тетя Липа, ни я.

Постояла еще немного и сказала:

– Ну, я пойду?

Мужчина ничего мне не ответил. Опять сел за стол и медленно наполнил свой стакан. На вид это был самогон, и по запаху, который стоял в комнате, – тоже. Хорошо, что он не предложил мне выпить за упокой души Лиды, потому что отказаться мне было бы трудно, а я собиралась сесть за руль.

Глава четырнадцатая

Я подошла к Симке, открыла дверцу и на всякий случай оглянулась вокруг. В прошлый раз я не заметила стоявшего под навесом мужика, который потом под угрозой применения оружия отвел меня к своему «форду».

Это было не так уж и давно. А если точнее, сегодня.

Мне показалось, что в эту минуту где–то далеко прозвучали взрывы и послышалась частая стрельба.

Но с другой стороны, что значит, показалось? Здесь же поблизости нет стрельбищ, и звуки выстрелов трудно спутать с чем–нибудь еще.

Я выехала со двора и вернулась, чтобы закрыть ворота и накинуть на столбик кольцо. Все как было тогда, в первый день моего приезда в теткин дом.

Выруливая на трассу, я вынуждена была пропустить мчавшуюся куда–то пожарную машину, машину «скорой помощи» и милицейский микроавтобус с задернутыми черными шторками окнами.

Интересно, что у них в Костромино случилось, если выезжают такие специфические машины?

Вроде бы я никогда не относилась к зевакам или вообще к любопытствующим особам, но я вдруг вывернула руль совсем не туда, куда отправилась вначале, а поехала за кавалькадой машин, которые обычно приезжают к неприятностям.

В общем, меня несло по пустынной трассе, и я все больше увеличивала скорость, направляя путь к одному шикарному коттеджу, где меня недавно так хлебосольно принимали. Если «скорая помощь», пожарные, милиция мчались не туда, ничто не помешает мне вернуться.

Уже на подъезде к знакомым местам я услышала такую плотную стрельбу, словно в бой шло приличное войсковое подразделение. Вряд ли это работали медики или пожарные. Отчего–то я подумала, что и милиция, наверное, предпочтет не идти сейчас в открытый бой. А где–то поблизости стоит машина с оперативниками и ждет, когда стихнет перестрелка.

Когда же машины, что ехали передо мной, стали сворачивать в сторону, я сбавила скорость и даже проехала поворот на проселочную дорогу, ведущую к коттеджу Далматова.

Впервые голос разума заставил меня подумать о собственной безопасности. И даже репутации. Любой сотрудник управления внутренних дел, имеющий отношение к уголовному розыску, может поинтересоваться, что я делаю в этих краях. Именно в такое время. Собираюсь вступить в казачью сотню?

Некоторое время я еще колебалась: поехать за машинами или не поехать? Но потом решила все же голосу разума последовать. Развернулась на шоссе и нехотя направилась в обратную сторону.

Однако тревога не отпускала меня, и я решила поехать в Ивлев. К Михайловским. Не подумала даже, что их может просто не быть дома. В конце концов, должен же кто–то объяснить мне, что происходит в этих тихих местах?!

На мое счастье, дома оказалась Лера – она собиралась в школу и очень мне обрадовалась.

– Вот здорово, что ты приехала, я с занятий сорвусь!

– Этого еще не хватало, – вяло запротестовала я, – а что скажет отец?

– Должен же он понимать, что у нас гостья и я не могу думать только о себе…

В этот момент хитрая девчонка как раз о себе и думала. Но зазвонил телефон. Валерия взяла трубку.

– Да, папа, собралась. Задержалась. Не кричи, Лариса приехала. Что же мне бросить ее? Первый урок – биология. – Она внимательно посмотрела на меня: – По–моему, не очень хорошо. Ладно, папа. – Она положила трубку и сказала: – Удалось вырвать только первый урок. Потом он сам приедет. Спросил, как ты выглядишь. Извини, но я сказала как есть.

– Он тоже с работы сорвется?

– Конечно, – вздохнула она, – родители относятся к себе совсем не так строго, как к детям!

Мы помолчали.

– По–моему, он обрадовался, что ты приехала.

– Наверное, тоже хочет получить от меня недостающее звено.

– Какое звено? – Глаза девчонки заблестели.

– Пока не знаю какое. В его версии, – неопределенно пояснила я, слыша в собственном голосе разочарование. Хотя в моей редакции радость Михайловского по поводу моего приезда выглядела достовернее, я бы предпочла знать, что он мне просто обрадовался.

– Говорят, у вас в Костромино такие дела закручиваются! – вдохновенно начала говорить Лера, но глаза ее при этом – странно, шестнадцатилетняя девчонка, а взгляд опытного следователя – внимательно следили за моей реакцией.

– Папа тебе рассказывал?

– Как же, от него дождешься! Все приходится самой по крупинкам собирать. Наши болтают, какую–то женщину убили. Трепотня?

– Ничуть, – сказала я. – Эта женщина была моей соседкой. То есть не моей, а соседкой тети Липы… ну, то есть…

– Я поняла, – сказала Лера, – та Лидия Тимофеевна, которую допрашивал папа. По–моему, тебе опасно оставаться в этом доме.

– А какую опасность я представляю для кого бы то ни было! – беспечно отозвалась я, в глубине души вовсе так не считая.

– Они могут подумать, а вдруг соседка успела тебе все рассказать?

– Кто такие они, и что все?

– Они – убийцы. А все – это то, чему сама Лида, возможно, не придала значения. Ты что, детективов не читаешь?

– Нет, – пожала я плечами.

Кажется, я несколько упала в глазах моей юной приятельницы, потому что она категорически заявила:

– В наше время если что–то и можно читать, так только детективы! Все остальное – полный отстой. Или боевики, где одна пальба да горы трупов, или любовные романы, где сплошь такие мужчины, которых на свете не бывает!

Я могла бы сказать Лере, что не знаю, как насчет трупов, а ту самую пальбу я слышала совсем недавно. А мужчины из любовных романов очень похожи на ее собственного папу. По крайней мере мне так казалось. Неужели я, как девчонка–фанатка, создала себе образ и к нему теперь примеряю всех мужчин, которые встречаются в моей жизни?

– Пойдем, я тебя чаем напою, – сказала Лера. – Тебе явно надо подкрепиться. Все это, как ни крути, стресс.

Я села за стол, а она достала чашку с блюдцем и полезла в холодильник.

– Лера, а как ты думаешь, у твоего папы есть недостатки?

– Навалом, – не задумываясь ответила девчонка и стала загибать пальцы: – Во–первых, он страшно не любит признавать свои ошибки, а если и признает, то не спешит извиняться. Во–вторых, когда он принимает душ, то всегда плещется, как слон, – вода во все стороны льется. Я и занавесочку повесила, неужели так трудно ее задергивать, когда в ванну становишься? Вечно на полу лужи!

Ну, положим, насчет занавесочки, я бы живо отучила его лить воду на пол, а вот признавать ошибки… Это гораздо сложнее… Киреева, о чем вы думаете? Ты посмотри, она уже за мента замуж собралась! Домой надо ехать!

Федор примчался через полчаса. Влетел в комнату, как ангел мщения, и грозно уставился на меня, махнув дочери: «Свободна!»

– Ну, папа…

– Я сказал, немедленно в школу! – гаркнул он, отчего бедная Валерия схватила рюкзачок и поспешно ретировалась, впрочем, бросив на меня сочувственный взгляд.

– Федя, – укоризненно заметила я, – Лера уже девушка, а ты с ней обращаешься как с малышом–хулиганом.

– Переживет! – коротко рубанул он и сердито прищурился: – Где ты была?

– Вот, и со мной как с преступницей разговариваешь…

– Короче!

– Когда ты ушел, я еще часа полтора повалялась…

– Еще короче!

– Как с тобой трудно.

– А с тобой легко? Я чуть с ума не сошел, когда ты пропала. Все костроминские закоулки облазил, а тут еще возле особняка Далматова стрельба началась… Ой, девчонки, я с вами до пенсии не доживу!

Он, видимо, передразнил кого–то, и так смешно, что я не выдержала и расхохоталась, но под его взглядом осеклась. Друг Федька своими ледяными очами заморозил меня на лету. Я так ледышкой на пол и шмякнулась, только осколки льда в стороны брызнули. Отчего я решила, что именно под моим влиянием этот айсберг начнет таять? Просто на минутку мне показалось…

– Я у тебя что–то спрашивал, – напомнил он.

Нет на него моей шефини Ольги. Ею бы он не покомандовал. Уж она бы нашла, что ему сказать! Но сама я, увы, так вести себя не могла.

– Федя…

– Тридцать пять лет Федя.

– Неужели ты думаешь, что я пошла бы к Бойко по своей воле?

– Значит, ты была у Александра Игнатовича? Я так и думал. Боялся только, что у него достанет ума взять тебя с собой на разборки с Далматовым.

– Но я здесь ни при чем!

– Неужели тебя заставили?

– Бойко сказал, что он тоже ни при чем.

– И это понятно, все ни при чем. С понтом, его ребятки проявили дурную инициативу. Хотел произвести на тебя впечатление порядочного человека. Либерала. Да у него в службе без приказа муха не чихнет!

– Мухи не чихают.

– Ты не знаешь этого наверняка… Тебе чем–то угрожали?

– Кажется.

– Не понял.

– Ну, в спину что–то уперли. Металлическое…

– Ладно, ты им поведала все, что они хотели узнать?

– Да он ничего особенного и не спрашивал. Только о том, чего было нужно Далматову от меня?

– И ты сказала?

– А разве это тайна?.. Да, еще я сказала про соседку Лиду.

– А что Бойко?

– А ничего Бойко! И незачем меня как преступницу на вытяжке держать!

– Просто я жду, когда ты наконец мне все расскажешь.

Только сейчас я обратила внимание, какие у моего возлюбленного усталые глаза. И круги под ними залегли. Конечно, он спал всего два часа, а нагрузочка оказалась не приведи Бог! Он почувствовал мой взгляд и встряхнулся, как вылезший из воды пес.

– А я думала, это ты мне все расскажешь. Я не понимаю, почему ты искал меня по всему поселку, да еще и волновался при этом? Большую часть дня я провела дома, упаковывала вещи…

– Уже?

– Федя, но у меня же работа! Своя фирма – это гораздо важнее, чем чужая. Ведь за меня мою работу никто не сделает… То есть моя подруга, конечно, может какое–то время тянуть лямку одна, но прибыль–то мы делим пополам.

Федор, наверное, подумал, что для меня прибыль важнее всего, но как ему еще объяснить? Я вдруг стала страдать косноязычием и никак не могла подобрать нужных слов… И почему я не сказала, что упаковывать вещи мне помогали люди Бойко?

– Понимаешь, я не могу все бросить…

– Я понимаю.

Мне захотелось плакать. Но он действительно меня понимал, потому что о своей работе думал сутками.

– Случилось что–то серьезное?

То есть я и сама догадывалась, что именно, но, может, Федор расщедрится хоть на какие–то подробности?

– Сегодня в нашем районе произошло эпохальное событие: две преступные группировки выясняли отношения с помощью огнестрельного оружия, и одна другую практически уничтожила…

Он хмыкнул и покачал головой, как бы не веря самому себе.

– Подумать только, все произошло от того, что одна приезжая молодая женщина оказалась в Костромино, чтобы оформить причитающееся ей наследство.

– Считаешь, что я спровоцировала войну?

– Рано или поздно это все равно бы случилось, а так… Ты сыграла роль своеобразного катализатора. И действительно сообщила Бойко факты, о которых, как видно, он и сам догадывался. Утвердила его в собственных подозрениях. Зря далматовцы твою соседку убили. Поздно. Запаниковали, что теперь Александр Игнатович их сразу вычислит. А ему особо гадать и не пришлось. Кто бы еще в районе посмел поднять руку на его возлюбленную, кроме казаков Жоры–Быка?

– Ты хочешь сказать, что я продала дом тети Липы ее убийце?! – ужаснулась я.

– Сам он это делал вряд ли. Но без сомнения, знал. Когда уже все свершилось, и ничего нельзя было исправить. Дураков везде хватает. Как и трусов. Только Бойко не стал разбираться, сотник убил его любимую или его подчиненные. Он, как и Шувалов, считает, что командир за все в ответе.

– Ты хочешь сказать, что бандиты Бойко уничтожили всю сотню Далматова?

– Нет, конечно. Только самого Георгия Васильевича и его ближайшее окружение. Так что в ближайшее время его казаки вряд ли займут прежнее положение. У них теперь нет главаря такой величины, как Далматов… Хотя и тот переоценил собственные силы. Потом–то он спохватился. Каких бы крутых ребят он к себе в сотню ни набрал, с боевиками Бойко их не сравнить. Тех обучал профессиональный военный, талантливый командир. Можно сказать, полководец…

– Это ты не Шувалова так расхваливаешь?

– Его родимого. Такого бы парня мне в опера…

– А ты ему этого не предлагал?

– Как же, пойдет он! На твердый оклад.

Федор надолго замолчал. А вот мне не молчалось. И я не все еще узнала, хотя… Неужели мне нужно непременно имя убийцы? Главное, тетка отомщена, а ее дом… В нем теперь будет жить какой–нибудь житель Костромино и спокойно растить своих детей…

– Каких детей?

Я сказала это вслух? Ах да, дети – это пока нарисованная мной картина.

– Тех, которые в нем родятся.

– Погоди, а что значит твое высказывание о том, что ты паковала вещи? Собираешься загрузить ими свою «семерку»?

Кажется, от этого мента ничего не скроешь. Мог бы не заметить моей оговорки, а теперь хочешь не хочешь, а придется колоться.

– Видишь ли, Александр Бойко, прежде чем уехать на свои разборки, помог мне все упаковать в контейнер…

– Ты приняла помощь от бандитов?

Я начала злиться. Лучше было бы мне заниматься всем этим одной? Ведь Федор ничего такого мне не предложил. Он и не подумал о том, что я уезжаю, оставляя полный дом отличных вещей…

Наверное, с тех пор, как я стала заниматься бизнесом, в моей морали сместились кое–какие акценты. И законопослушной гражданкой в чистом виде я уже не была. Но меня возмутило, что Михайловский от меня этого требовал, как будто не понимал, что таковы волчьи законы нашего общества. Что, страшно произносить это сочетание: волчьи законы? Ненормально звучит в устах женщины? А если эта женщина занимается бизнесом наравне с мужчинами, то и законы для нее отдельно не пишутся.

Да если бы мы с Олькой жили «по правде», как говорила моя бабушка, мы давно бы вылетели в трубу, то есть, показывая в документах подлинные доходы, девяносто процентов из них отдавали бы в виде налогов.

Ведь о предпринимателях наше государство только обещает заботиться, но когда это еще будет! Главное, что Федор делал вид, будто общество наше уже чуть ли не коммунистическое, где все живут по совести. Или он на самом деле верил, что живет в таком именно обществе? Тогда непонятно, как он дослужился до майора.

Странно, но в эту минуту Сергей Шувалов и даже сам Бойко показались мне куда ближе, чем Михайловский. Они жили, а вовсе не делали вид!

Как бы мы ни скрывали свои подлинные заработки, налоговики и так раздевают нас по полной программе. Если не государству платишь, так его слугам лично. Правда, поменьше, и тогда они не слишком копают. Главное, чтобы на поверхности все было тихо и гладко.

Но этот упертый мент наверняка не станет слушать мои возражения и доводы, а назовет их как–нибудь вроде «шкурные интересы» или еще обиднее. Я не хотела в спорах с Федором идти до конца, потому что тогда мы с ним не просто поссорились бы, а наверняка расстались. Причем немедленно.

Правильные люди хороши в романах. В жизни от них сплошное беспокойство. Они пытаются выровнять всех под одну гребенку, отобрать у тех, у кого побольше, и отдать тем, у кого поменьше. Не думая о том, кто какой вклад а общий котел внес. Опять идти к уравниловке? Той, что на самом деле никогда и не было, но которая на той же многострадальной бумаге существовала. Просто потому, что чиновники научились фальсифицировать статистику о доходах так, чтобы правильные люди были удовлетворены.

Этот монолог я произнесла мысленно, но и добавила в начатый Лерой перечень недостатков Михайловского и такой: нежелание видеть очевидное. Такой вот парадокс.

А вслух я сказала:

– Судя по твоему настроению, ты получил то, что хотел. Тогда, наверное, я могу отправляться домой?

Сейчас он скажет: катись колбаской по Малой Спасской! В том смысле, что никто меня в этих краях и не держит. Но услышала от него совсем другое:

– Ты же дала согласие поехать в субботу на Синь–озеро. Я уже все организовал. Переночуешь у нас…

В какой–то момент мне захотелось выпалить, что я не останусь. Но ничего такого не сказала.

И что странно, повлияла на мои намерения вовсе не любовь к Михайловскому, а жалость. Глупый, упрямый мальчишка! Размахивает своими принципами, как флагом…

Да, не умею я делать равнодушное лицо. Федор прочитал на нем, что воевать с ним я не собираюсь, и облегченно вздохнул.

– Погоди, Федя, как так переночую? А что скажет Лера?

– Не можем же мы все время оставлять ее одну. Убойный довод, ничего не скажешь!