Текст книги "Наследство в глухой провинции"

Автор книги: Лариса Кондрашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава шестая

Наследство за один день оформить не удалось. Вроде и своя фирма есть, а за два года работы я так и не научилась общаться с чиновниками. Вернее, с чиновницами.

Все–таки средь бюрократического сословия они составляют изрядный пласт какой–то изощренной стервозности. Наверное, потому переговоры с женщинами обычно вела Ольга – тут борьба шла на равных, а переговоры с мужчинами, где надо было демонстрировать слабость, деликатность, душевность, – я.

В нотариальной конторе поселка Костромино сидели одни женщины. Жить они явно не торопились. Даже намеки на мою благодарность успеха не принесли. Мне категорически заявили:

– Приходите завтра.

Еще одна ночь в гостинице? Но на часах было всего одиннадцать часов дня, потому я решила поехать на кладбище, зайти на могилу к тете Липе, а потом и посмотреть завещанный мне дом.

Таким образом распланировав ближайшие пару часов, я успокоилась. Первоначально возникшее у меня чувство полной неприкаянности действовало на нервы. Я уже давно не знала, что такое нечего делать, и перспектива чуть ли не сутки слоняться по маленькому незнакомому поселку меня откровенно нервировала.

– Как пройти на кладбище? – спросила я у какой–то женщины.

Она охотно остановилась, поставила у ног сумки и махнула рукой в одну из улиц:

– Идите по ней прямо–прямо, до конца, там увидите. И взглянула на меня в надежде, что я поясню, для чего мне, неместной, нужно кладбище.

– У меня здесь тетя похоронена, – объяснила я.

Женщина оживилась:

– А кто, если не секрет?

– Олимпиада Киреева.

– Вы, случайно, не в милиции работаете? – вдруг спросила она меня.

– А что, без милицейского удостоверения меня не пропустят?

– Та не, всех пропускают, просто я подумала… – Она не договорила, что именно подумала. Подхватила сумки и пошла, буркнув через плечо: – Будьте здоровы!

Как я поняла, тетю Олимпиаду она если и не знала, то о ней слышала. Но при чем здесь милиция? И что могло бы интересовать милицию в этом сонном поселке?

Я вернулась к машине – чего идти пешком до конца улицы, когда можно подъехать?

Улица кончилась за пятнадцать секунд. Я выехала на грунтовую дорогу и по другую ее сторону увидела невысокую ограду кладбища. Отчего–то могилку тетки я представила в виде такого же, как и большинство других, скромного деревянного крестика с жестяной табличкой. Мама объяснила мне, как ее найти. От основной дороги направо и приблизительно метров пятьдесят пройти пешком, а с левой стороны…

Я прошла эти пятьдесят метров и невольно остановилась у памятника из черного мрамора в виде скорбной женской фигуры, одетой явно не по–русски. Я еще подумала: «Надо же, какую–то иностранку похоронили!»

Велико же было мое удивление, когда я подошла поближе и прочла на табличке, что это могила именно моей тетки, Олимпиады Киреевой, скончавшейся в возрасте, который для женщины вовсе не считается старостью. В возрасте «ягодки».

Я понимаю, разные приколы бывают, но чтобы устраивать их в таком месте… И надпись вообще странная: «Спи, любимая, я иду к тебе!»

А уж ухожена была могила – ни в какое сравнение не шла с могилой бабушки, за которой ухаживали мы с мамой. Какая–то экзотическая декоративная травка, цветы в мраморной же вазе, и ни соринки…

Я даже растерялась от того, что представляла себе могилу тетки совсем по–другому. Чуть ли не заброшенной. И уже заранее мучилась совестью от того, что и в дальнейшем некому будет за ней ухаживать.

Теперь у меня появилось предчувствие, что представляла я себе не так и все остальное. Весь этот поселок, людей, в нем живущих, и вообще всю провинциальную жизнь.

Цветы, купленные у старушки на входе на кладбище, показались мне не подходящими к этому великолепию. Но я оставила их у надгробия, постояла, вспоминая живую веселую тетку, и прошептала:

– Спи спокойно, тетя Липа, мы всегда будем тебя помнить…

И пошла к выходу, все еще удивляясь про себя: надо же, любимая! Почему тетка ни разу не обмолвилась нам с мамой о том, что у нее здесь есть кто–то, кто может вот так шикарно обставить ее смерть. То есть тогда речь шла о ее жизни, конечно. Скрывала? Любила какого–то криминального авторитета?

Скорее всего я просто об этом не знала. О чем–то же тетя Липа шепталась с моей мамой, и обе замолкали, когда я невзначай нарушала их уединение. Считали меня маленькой для такой вот женской откровенности?

Я в задумчивости добрела до своей машины и села в нее, совершенно забыв поинтересоваться у кого–нибудь, где находится улица Парижской коммуны.

Но мне и не пришлось ни у кого спрашивать – она сразу нашлась. Я просто отъехала от кладбища и поехала по дороге, посматривая на таблички с названиями улиц. Парижской коммуны была третьей.

Сама я легко отыскала и нужный двор – номера на этой улице висели огромные на каждой калитке. Наверное, так требовал от жителей частного сектора главный чиновник поселка.

И опять меня ждало потрясение. Я приготовилась увидеть что угодно, но только не такой дом! Он всегда представлялся мне приземистым, мрачным, чуть ли не вросшим в землю, с маленькими оконцами.

А дом оказался веселым двухэтажным теремком с кокетливой мансардой, окрашенный в цвета ранней осени – зелено–желто–багряные. В таком доме хорошо жить многодетной семьей. Стоило лишь слегка напрячь воображение, как можно было представить себе детей, сбегавших с высокого крыльца на бетонные плиты дорожки.

Если учесть, что дом построили еще в начале прошлого века и он тоже перешел тете Липе по наследству, в нашем роду имелось немало оригиналов, которые даже дома строили и красили не так, как другие.

Калитка тоже была под стать дому, какая–то несерьезная – из узкого деревянного штакетника и закрывалась не на щеколду, а на тонкое металлическое кольцо, просто наброшенное на опорный столбик.

Едва я ступила во двор, как из соседнего дома выскочила молодая женщина и, слегка помедлив у калитки, решительно последовала за мной.

– Вы – Лариса, – утвердительно сказала она.

– Лариса.

– А я Лида, соседка ваша… вашей тети Олимпиады, царство ей небесное. А теперь ваша. Вы же здесь будете жить?

– Не знаю, – почему–то соврала я, хотя на деле и мысли не допускала о том, чтобы в эту дыру переехать.

Просто эта женщина показалась мне такой открытой, такой трогательно наивной, что мне не захотелось ее огорчать. По крайней мере вот так, сразу.

– Оставайтесь, – с ходу стала уговаривать Лида. – У нас хорошо. Воздух чистый. Вода родниковая. Грибы, ягоды…

– А работать где? – как бы между прочим поинтересовалась я; этих песен про природу я в свое время наслушалась от тетушки.

– С работой у нас неважно, – честно призналась соседка. – Я дома с детьми сижу, а Виталик, муж мой, вкалывает. Некоторые женщины мечтают дома сидеть, не работать, а я уже волком вою… Сейчас я вам ключи принесу. Липа как чувствовала, мне запасные оставила. Хорошая была женщина. Сама вызывалась с детьми посидеть, если мне нужно было куда–нибудь уйти. О такой соседке только мечтать…

Лида пригорюнилась, но вспомнила о ключах и ушла. А когда вернулась, опять принялась щебетать:

– Я тут за вашим наследством приглядывала. Пыль вытирала. Полы мыла. Подумала, неприятно будет человеку оставаться в нежилом доме, пылью пропахшем… Хотя бы и тому, кто купит. Кто зайдет посмотреть, а дом будет выглядеть заброшенным. Понятно, и цены хорошей за него никто не даст.

Она замялась, а я почувствовала, что соседка не знает, как мне о каких–то своих сомнениях рассказать.

– Знаете, Лариса, я думаю, ваша тетя Липа не сама утонула. Ее убили.

– У вас есть какие–то сомнения в том, что это естественная смерть? – строго, как на допросе, сказала я.

И не стала говорить ей о том, что в моем родном городе некая молодая дама, владелица фирмы по продаже оргтехники, тоже высказывала мысль, что среди зимы просто взять и пойти на реку, чтобы там провалиться в полынью, можно либо под большим градусом, либо нарочно свести счеты с жизнью от великой любви. Причем это относилось бы к какой–нибудь нимфетке, у которой не все дома по младости лет, а не к женщине за сорок…

– Я думаю, это ее молодой любовник утопил!

– Молодой любовник?! – изумилась я.

Мы, то есть Киреевы, ничего прежде о таком в биографии тети Олимпиады не слышали. Уж наверное моей маме, своей, можно сказать, наперснице, она сказала бы об этом в первую очередь.

Ну хорошо, по крайней мере полгода до своей смерти она к нам в гости не приезжала, но ведь маме писала, и довольно регулярно. И ни словом, ни намеком…

Хоть мама об откровениях Липы при мне не распространялась, но, наверное, о таком–то бы обмолвилась.

Лида почувствовала мое сомнение и стала поспешно выдавать свои обобщения:

– Раньше–то у нее один был ухажер, постоянный. Такой представительный дядечка по фамилии Бойко. Жуть какой богатый! Он даже с охраной ездил. А уж дом у него… Я иной раз, бывало, иду мимо, да и остановлюсь, любуюсь…

«Завидую!» – отчего–то с раздражением подсказала я. Мысленно, конечно.

Теперь вспомнила. Про Бойко знала даже я. Просто обычно слушала вполуха, вот и открываю для себя Америку. Он по ней чуть ли не двадцать лет убивался. Такую вот безнадежную любовь к тетке питал.

– И этот молодой мужик… не больше тридцати, представляете, к ней таскается. Ну, то есть… видела–то я его всего два раза. У нас ставни, и если поздно ночью… – Она покраснела, но, заметив, что ее сообщение меня заинтересовало, стала продолжать: – Правда, чего я не поняла, так это на что он Липе сдался? Ведь она его не любила. Ну нисколечко! Может, он и думал, что Липа в него влюблена, но мне–то со стороны было виднее…

Господи, о чем она говорит? При чем здесь теткин бойфренд? Но Лида будто не замечала моего отчуждения.

– …А на похоронах его не было. Если ты любил женщину по–настоящему, то не проводить ее в последний путь… разве не странно? А ведь я его прежде не видела. Сначала думала, кто из казаков. Но наверное, ивлсвский. Там–то народу поболее нашего, сорок пять тысяч. Всех не узнаешь… А то, может, он откуда–то из центра?

– Об этом теперь остается только гадать, – согласилась я, отмечая про себя разочарование во взгляде Лиды. Она, наверное, надеялась, что мы с ней всесторонне обсудим версию убийства моей тетки каким–нибудь заезжим маньяком. Но мне хватает Ольки, у которой свое криминальное видение на всякое мало–мальски странное событие, происходящее в нашем городе. Потому я сказала, наверное, несколько суховато: – Скажите, а вы детективы любите читать?

– Люблю. – Она смутилась, понимая, куда я клоню. – Вы думаете, что на самом деле ваша тетя просто провалилась под лед?

– Разберемся, – сказала я словами милиционера из какого–то фильма и поднялась на крыльцо.

Уже взявшись за ручку входной двери, я обернулась к Лиде:

– А он красивый был, этот теткин хахаль?

– Как картинка! – отчего–то со вздохом сказала Лида. Везет мне на этих фанатов детективного жанра! Олька все мечтала поучаствовать в каком–нибудь расследовании, теперь соседка Лида решила организовать его себе сама. Если бы тетю Липу и вправду кто–то утопил, неужели милиция просто так взяла бы и закрыла дело?

К тому же в таком маленьком поселке почти все друг друга знают. Вряд ли такое «шило» могло целых полгода таиться в мешке и не вывалиться наружу… Тоже мне, мисс Марпл!

Нет, я вовсе о ней не читала, но поневоле посмотрела один из телефильмов об этой любопытной старушке, когда у меня в гостях была Олька.

Не успела я войти в дом и осмотреться, как Лида появилась снова и радостно сообщила:

– Свекровь в гости пожаловала. Я и выскочила на минутку. Пусть понянчится с внуками, неделю их не видела.

Хоть и на минутку, а Лида принесла с собой пакет с пряниками, а я как–то легкомысленно оставила сумку с продуктами в номере гостиницы. Собиралась ведь на дом только взглянуть. Пришлось порыться в кухонном буфете. Там отыскался сахар и полбанки растворимого кофе.

Пока я зажгла электрическую плиту, поставила чайник, соседка опять исчезла, а вернулась с охапкой дров.

– Надо печку протопить, – без вопроса сказала она, – а то вам спать сыро будет. Я изредка протапливала, а дров Липа столько заготовила – еще на две зимы хватит. Под навесом лежат, потом увидите, когда станете по участку гулять.

Мы затопили печку, приготовили кофе, попили его с пряниками, а когда соседка ушла, на меня вдруг навалилась страшная сонливость. В двенадцать–то часов дня! Свежим воздухом отравилась, что ли? Дома я никогда не сплю днем. Правда, здесь мне все равно нечего делать.

Я даже не стала стелить себе постель, а прямо–таки рухнула на диван в гостиной и накрылась пледом, который лежал рядом в кресле. Привычно сложенный, видимо, еще самой теткой. Как странно, ее давно нет, а вещи продолжают жить той же жизнью, что и при ней.

Если есть загробная жизнь… Интересно, почему мы, по природе своей атеисты, все же допускаем, что – а вдруг? – там что–то есть.

Так вот, смотрит на меня оттуда тетя Липа и радуется. Чему радуется? Она же меня всегда любила, а теперь я здесь, в ее доме… Который, кстати, собираюсь продавать. А что мне еще делать? Сидеть без работы с детьми, как Лида? Мне и детей–то рожать не от кого…

Последняя мысль прошествовала по моему дремлющему мозгу, как сообщение бегущей строкой по дисплею, и я с удовольствием вдохнула исходящий от пледа запах любимых теткиных духов. В сон меня прямо потащило. Наверное, от того, что было в доме тепло и уютно и вовсе не стыло и одиноко, как в гостиничном номере.

Во–первых, прошлую ночь в гостинице я долго не могла заснуть, а когда заснула, спала вполглаза. Чем я дольше думала о случае в ресторане, тем более противными помнились физиономии четырех мужчин, один из которых, красивый и белокурый, приглашал меня на танец. Но он ударил бедного Леню, после чего потерял в моих глазах всяческую привлекательность.

Наверное, потому все мне снились какие–то бандитские рожи, а чьи–то шаги в коридоре и даже бормотание телевизора в соседнем номере заставляли меня вздрагивать и просыпаться.

Если учесть и предыдущую ночь, когда я собиралась в поездку и встала чуть свет…

В общем, проспала я сладко до четырех часов пополудни, вышла во двор, взглянула на приткнувшуюся у забора Симку и поняла, что мне вовсе не хочется возвращаться в гостиницу. С другой стороны, разве я обязана непременно в ней жить?

Я открыла ворота, загнала машину под навес напротив крыльца, подправила косметику и подошла к забору.

– Лида, – негромко позвала я – мало ли, может, у женщины дети еще спят?

Она выскочила на крыльцо тотчас. Наверное, на теткин двор у нее выходят окна кухни. Потому она видит все, что здесь происходит. Вот и была в курсе теткиных дел.

Хоть и выглядел молодой воздыхатель Липы красавчиком, однако же заподозрила его соседка. Только ли детективы, ею прочитанные, тому виной?

Поистине от безделья и мой бедный ум начинает решать задачи житейские, за неимением компьютерных. Надо отвлечься.

– Лида, не подскажешь, где здесь поблизости магазин?

– А что ты там хочешь купить? По–хорошему, за продуктами надо в центр идти. У нас разве что найдешь хлеб, воду да колбасу местную.

– А ваши местные колбасы плохие?

– На мой вкус, так слишком жирные. А ты проголодалась?

– Да вот сначала машину загнала, а потом подумала… Нет, в центр ваш я идти не хочу.

– Здесь же всего три квартала.

– Все равно не пойду. Я возьму бутылку воды и шоколадку. Шоколад у вас есть?

– Шоколад есть, – кивнула соседка отчего–то со вздохом.

– Сколько у тебя детей–то?

– Трое, – с гордостью сказала Лида; тут же в доме раздался детский рев. Лида беспокойно оглянулась на дверь и торопливо проговорила: – Выйдешь из калитки, пройдешь налево до конца квартала, там и увидишь.

И она скрылась в доме. Интересно, местные женщины объясняют, как пройти куда–то, совершенно одинаково. И до нее старушка у кладбища говорила: там увидите…

Если Лида была и старше меня, то года на три, не больше, и детей у нее трое, а у меня пока даже не предвидится… Чего я вдруг о детях подумала? Воздух провинции сказывается? Вон Ольга старше меня, а ничего, без детей не страдает…

Я дошла до конца квартала и мысленно ахнула. Кажется, в этом самом месте поселок кончался, потому что одиноко стоявший магазин, стеклянный одноэтажный домик, располагался прямо на опушке леса. Сколько же жителей в этом Костромино, если в любой его конец можно дойти за несколько минут?

– Вы племянница Липы? – спросила меня продавщица, доставая с витрины шоколадки, которые я ей показывала. Одну для себя и четыре для Лиды и ее детей.

– Племянница.

– Чего ж на похороны не приехала?

– Я как раз в отъезде была. В Италии, – любезно пояснила я.

– В Италии, – эхом повторила продавщица, глядя на меня с неприкрытой завистью.

Везет же некоторым, наверное, думала она, и по италиям раскатывают, и наследство получают.

На самом деле так и было. Родители и не стали мне звонить. Поехали сами, а мне рассказали уже по приезде.

– Отмаялась, горемычная, – сказала со вздохом продавщица.

– Почему же она горемычная?

– Думаешь, одинокой хорошо? Без мужика, без детей…

Почему–то мне никогда не приходило в голову считать тетку горемычной. Она всегда приезжала к нам оживленная, энергичная, командовала: «Веди меня, племяшка, к очагам культуры».

Вместе с ней мы смотрели все спектакли и посещали все концерты, которые в это время в нашем городе давали.

А в последний день перед отъездом папа вез тетку на рынок, где она в огромных количествах закупала фрукты и овощи.

– Как же ты все это потащишь? – ужасалась мама.

– Я позвонила, меня встретят, – легкомысленно отмахивалась Олимпиада.

– Дайте мне пять шоколадок и бутылку лимонада, – сказала я продавщице; еще не хватало мне обсуждать покойную тетушку с посторонним человеком!

Я опять позвала соседку и передала ей четыре шоколадки:

– Смотри, и сама поешь!

Лида растрогалась:

– Жаль, у Пашки аллергия на шоколад.

А наши предки вообще знали, что такое аллергия? Или просто давали малышам все, что в доме было, – и вырастали те вполне здоровыми…

Опять меня понесло! Отчего у детей бывают аллергии. Раньше мне подобное и в голову бы не пришло. Все из–за теток в нотариальной конторе. Подсуетись они, я бы уже ехала домой, оставив на ту же Лиду доверенность на продажу наследственного дома.

Я поставила на холодной застекленной веранде газированную воду – не включать же из–за нее холодильник – и отправилась осматривать участок, который, как я поняла, простирался сразу за сараем.

Трудно, конечно, определить на глаз, но участок тетки составлял не меньше сорока, а то и пятидесяти соток. Правда, получалось, что дом ее стоял на пригорке, а огород как бы нырял вниз.

Кто–то вспахал участок и посадил на нем картошку – наверное, соседи. Что ж, все равно земля пустует. Оканчивалось теткино «поместье» несколькими симпатичными елочками, за которыми виднелся то ли пруд, то ли озеро, а еще дальше – начинался все тот же лес. Красотища! Я постояла, любуясь.

Красиво, но этот идиллический пейзаж никаких особых струн в моей душе не затронул. Мало ли на какие красоты мне приходилось любоваться: то ли на родной земле, то ли будучи за границей. Что же, обязательно в таких местах надо поселяться?

Помню лет в четырнадцать меня поразил один наш южный пейзаж – мы с классом собирали на поле помидоры. Примерно в начале сентября. Урожай их в том году оказался невиданным, так что наш класс вместо учебы отправили помогать пригородному колхозу в уборке.

В какой–то момент я оторвалась от работы, посмотрела в синее небо, взглянула вокруг: мамочки, аж дух захватило. Я даже стихотворение тогда сочинила.

На горизонте трактор землю пашет,

Мычат коровы где–то далеко.

А небо – опрокинутая чаша

С узорами из белых облаков!

Может, кто из настоящих поэтов и скажет: примитив, стереотип, но я тогда именно так почувствовала окружающую меня красоту. Мир вокруг был моим, я родилась среди него и жила. И считала, что так будет всегда.

Став старше, я поняла, что урбанизация искривила мои мироощущения: никогда так не радовалась моя душа, никогда так не замирала от восторга, как в тот момент, когда ребята из «Газпрома» забрали у нас со склада первую, невероятно большую партию оргтехники.

Я прихватила со двора охапку дров и пошла в дом. Подбросила пару поленьев в печь и сунулась к теткиным полкам с книгами. Как и я, она любила приключенческие романы, и мне было чем разжиться.

Откусывала кусочки шоколада, запивала их водой и читала, чувствуя себя вполне счастливой. Заснула здесь же, на диване, с трудом уговорив себя подняться и выключить свет.

Рано утром меня разбудил петух. Я глянула на часы – шесть утра. Так рано дома я никогда не вставала. Собственно, сквозь сон я слышала его кукареканье и раньше, но тогда оно не мешало мне спать, существуя лишь как деталь какого–то хорошего сна. Я повертелась в постели, но заснуть больше не смогла.

Кроме того, по выражению Ольги, нужно было и минус попить. То есть удалить из организма выпитое накануне. В доме было все еще тепло, и я опять вспомнила, в противовес что ли, арктический холод нетопленой гостиницы. Хорошо, что осталась дома.

Взяв полотенце, я вышла на крыльцо. Солнце подобралось уже к краю горизонта – по–научному, светало, – но воздух пока явно пах морозцем.

Я пошла по выложенной плиткой дорожке к незатейливому деревянному строению, мысленно пеняя тетке: образованная женщина! Ну если здесь нет центральной канализации, могла бы выкопать на своих пятидесяти сотках септик. Уж специальная машина, с помощью которой можно было бы раз в два года его чистить, наверное, в поселке нашлась бы. А в пристройке к дому поставила бы биотуалет.

Воду для рукомойника какой–то древней модели пришлось доставать из колодца, хотя прежде ничего подобного делать мне не приходилось. Кстати, можно было бы и здесь подсуетиться, поставить насос… Что это, неужели я пытаюсь представить, как могла бы здесь жить?

В общем, я умывалась ледяной водой и мысленно ворчала, пока умытое лицо не разгорелось румянцем. Я даже глаза прикрыла от удовольствия, чувствуя, как к щекам приливает кровь.

Можно было бы сделать пару упражнений, но свежий воздух так легко потек в мои легкие, что даже закружилась голова, отчего я вынуждена была присесть на крыльцо.

От прозвучавшего внезапно вопля среди благозвучной тишины я невольно вздрогнула.

– Ма–ла–ко! Ма–ла–ко!

Какой–то здоровущий мужик шел по улице и орал во всю глотку. У моей калитки – быстро же я ощутила себя собственницей! – он несколько замедлил шаг и даже примолк, но, рассмотрев все, что мог, пошел дальше по улице, оглашая окрестности криками о своем товаре.

Из калиток стали выходить женщины с молочными бидончиками в руках, потому и я, отыскав на кухне такой же, поспешила следом за ними. Стадное чувство, ничего не поделаешь. Мне ужасно захотелось чего–нибудь молочного.

– Лариса, на меня очередь займи! – крикнула со своего крыльца Лида.

Метров через сто вправо, прямо посреди дороги, стояла изотермическая емкость типа квасной цистерны на жесткой сцепке с «Жигулями» шестой модели. Чего только люди не придумают! К ней уже выстроилась очередь, и полная молодуха шустро орудовала шлангом, заполняя бидончики. Все женщины как одна, ничуть не скрываясь, осмотрели меня с ног до головы.

– Племянница Липы, – услышала я негромкое высказывание.

– Эта в нашей дыре жить не станет, – добавила другая.

Что–то же они увидели во мне такое, позволявшее сделать подобный вывод. Не мой ли скромный спортивный костюм из Италии или кроссовки – натуральные «Адидас». Значит, уже и в глубинке научились определять фирму на глаз.

Подумала я так и огорчилась за госпожу Кирееву, которая неизвестно отчего вознеслась над другими и позволяет себе относиться к ним с высокомерием. Можно подумать, в том, что я родилась в краевом центре, есть моя личная заслуга… Зато в том, как я одета, непременно есть.

Подошла Лида, и мы поболтали с ней ни о чем – Костромино по большому счету меня все же не интересовал, как и местные новости про какую–то Зойку, которая подалась к казакам и служит у них то ли секретарем, то ли буфетчицей, хотя каждому ясно, чем она на своем, рабочем месте занимается. Мы купили молоко и дошли с ним до дома. Соседка побежала кормить детей, а я – свою драгоценную персону.

Я нашла все в том же кухонном шкафу пакет с манкой и почему–то вдруг захотела манной каши. Раньше я никогда не стала бы варить ее для себя одной.

А потом, не иначе и здесь воздух Костромино повлиял на меня таким странным образом, пошла по дорожке к дальней оконечности участка, чтобы посмотреть на водоем. Странная мысль пришла мне в голову: а если это не пруд и не озеро, а просто приток речки, которая течет в этих местах. И именно здесь тетя Липа провалилась под лед…

Тщетно напоминала я себе, что нужно всего лишь дождаться десяти часов утра – в это время открывалась нотариальная контора. И выписать доверенность на Лиду, чтобы она от моего имени продала наследный дом.

Ольга на моем месте точно никуда бы ходить не стала, а до назначенного срока полежала бы на диване и почитала.

Кстати, бедная Лида и не подозревала о роли продавца, которую я ей готовила, но у меня были припасены на этот случай весомые аргументы. Десять процентов от продажи дома – ей, за труды. Вряд ли она откажется от лишних денег.

Я уже почти приблизилась к трем зеленым елочкам, как вдруг услышала чей–то голос, который звал:

– Лариса! Лара, где ты, ау!

Голос был молодой и звонкий и явно наслаждался эхом, которое рождал.

– Ла–ри–са!

– Иду! – откликнулась я, не представляя себе, кто стал бы меня звать там, где меня никто не знает.

Но я была не права. У порога моего наследного дома стояли двое: высокий стройный мужчина и худенькая, недавно сформировавшаяся девушка. И она–то как раз была мне знакома.

– Здравствуйте, – сказала я обоим и отдельно девушке: – Привет, Валерия!

– Лариса, познакомься, это мой папа – Михайловский Федор Михайлович. Папа, это Лариса. Она говорит, что Сергеевна, но я зову ее просто по имени.

– Здравствуйте, Лариса Сергеевна, – официальным голосом проговорил он и, подумать только, наклонил голову в полупоклоне. Как в кино!

– Очень приятно.

Я подала руку легендарному папе и теперь смогла посмотреть на него повнимательнее, но, видимо, решение мое было опрометчивым, потому что, встретившись с ним взглядом, я почувствовала, что мое сердце ухнуло куда–то вниз. Его глаза… Я никогда не видела таких пронзительно–синих глаз.

В детских мультиках порой рисуют подобные глаза: из них чуть ли не материальным потоком льется свет. Вот и я такой увидела. Из глаз Михайловского Федора Михайловича, если я правильно запомнила, как его зовут. Надо же так не вовремя встретить мужчину своей мечты! Правда, мой мужчина был бы, наверное, не таким сухим и ледяным… Что–то эпитеты я ему подбираю какие–то непарные.

– Красивый у меня папка? – гордо спросила Валерия.

От моей юной приятельницы не укрылся интерес, который, оказывается, был на моем лице написан.

– Вы приехали сюда на своей машине? – Он углядел под навесом мою Симку.

– А что, у вас в угоне числится точно такая же? – съехидничала я вопросом на вопрос. И ответила Лере: – Обычный.

Пусть не задирает нос. Интересно, он когда–нибудь улыбается, или все население Земли в его глазах потенциальные преступники?

– Папа, мы же в гости приехали, – напомнила Валерия, пока ее суровый родитель озирался в поисках… каких–нибудь улик против меня? Запрещенных ко ввозу в Ивлевский район товаров? – Или ты Лару в чем–то подозреваешь?

Это девчонка пошутила, чтобы хоть чуть–чуть разогреть распространявшийся от ее папаши холод.

– У меня алиби, – поддакнула я.

Молодец, Валерия, защищает, несмотря на всяческие анекдоты о женской солидарности.

– Дорогие гости, прошу в дом, – сказала я; должен же кто–то брать инициативу в свои руки.