Текст книги "Никогда не говори мне «нет». Книга 4"
Автор книги: Лариса Чурикова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– И куда ты пойдёшь? Сколько тебе объяснять, что женщина в этой стране одна не может ступить и шагу.
– А куда я могу ступить с этим страшным человеком, которого вы называете своим сыном? До первого ущелья, куда он меня сбросит? Или до первого борделя, куда меня можно продать? – ору я ей в лицо.
Надира вспыхивает, замахивается на меня, но внезапно опускает руку, произносит зло и с нажимом:
– Глупая женщина. Как ты можешь такое говорить! Он мой сын! Рустам так и не смог воспитать в тебе уважения, его самого воспитывать нужно. Надеюсь, хоть старший вобьёт это тебе в твою безмозглую голову! Приведи себя в порядок! Я не хочу, чтобы соседи увидели растрёпанную неряху вместо невесты, а жених брезгливо отворачивался!
Она кидает на кровать платье, собирается выходить. Всё кончено! Мне хочется вопить, кричать от боли и безысходности. Но я понимаю, что любая подобная выходка приведёт к тому, что в меня введут очередную дозу, и я снова буду похожа на замороженную куклу. Последний шанс – воззвать к жалости этой женщины.
– Оча, подожди! – бегу за ней, догоняю возле двери, падаю на колени, обнимаю её ноги, – Пожалуйста, пожалуйста, ты же тоже женщина, ради всего святого, вспомни Лейлу, ради её памяти, не поступай так со мной! Но в тебе же есть хоть капля жалости ко мне, пожалуйста, отпусти меня!
Она отталкивает меня ногой, падаю на пол, слёзы душат, утыкаюсь лицом в ковёр, плачу навзрыд. Внезапно чувствую руку на своей голове, приподнимаю лицо. Надира сидит передо мной на корточках и гладит по волосам. Я думала, она уже ушла.
– Успокойся, сядь на кровать, послушай меня.
Я встаю с пола, послушно сажусь на постель, свекровь присаживается рядом, чуть в стороне.
– Как ты не поймёшь: я делаю все, чтобы для тебя было лучше. Ты хочешь вернуться в Россию – мой сын увезёт тебя туда. Тебе здесь не место, поверь, я это очень хорошо знаю. Я ведь сама русская. И когда-то меня звали Надя, Надежда. Так же, как и ты, я встретила красивого парня, влюбилась, уехала с ним в Таджикистан, даже о маленьком годовалом сыне забыла. Оставила его с матерью, сказала, заберу, как смогу, и уехала. Сразу попала в руки к строгой свекрови. Признаться в том, что у меня в России остался ребёнок от другого мужчины – нельзя. Так и жила: любила, рожала, терпела, работала. Когда свекровь умерла, и я ощутила себя хозяйкой, у меня на руках уже было четверо сыновей, куда от них уедешь, на кого оставишь, даже ненадолго. Писала в Россию. Пришёл ответ, что мать моя давно умерла, а ребёнок пяти лет отроду отдан в детский дом. Думала, потеряла сына навсегда, не простит он такую мать. Вытравила из души и память о нём, чтобы не мучиться. А он вырос и сам нашёл меня. Простил. Помогает семье. Рустама выучил. Так что не бойся его, он хороший человек. И тебе с ним будет лучше. Только слушайся во всём, не перечь, мужчины любят покорных и скромных, – тихо говорит она.
Сказать, что я в шоке – это ничего не сказать. Это слишком нереально, чтобы быть вымыслом, сочинённым специально для меня.
– Но если он русский, как он может жениться на мне по вашим средневековым законам? Я ничего не понимаю!
– А тебе и не нужно ничего понимать! Понимать должны мужчины! – вернулась вновь моя привычная свекровь.
– Что он со мной сделает?
– Не знаю! То, что посчитает нужным! Собери сумку, завтра рано утром вы уезжаете. Сейчас придут Абигайль и Султон, они помогут тебе искупаться и одеться. И давай без глупостей и истерик, и без того проблем достаточно, ещё и за тобой ухаживать!
Хотя я была, как говорят, в здравом уме и трезвой памяти, свадьба запомнилась плохо. От сдерживаемых эмоций на лице застыла маска, а во всём теле разливалась непонятная агрессия, желание кричать, что-нибудь разбить, а скорее – кому-нибудь что-то набить, желательно бывшему мужу, который предусмотрительно на свадьбе не присутствовал. Меня нервно трясло, я пыталась держаться, выходило плохо. Всё время прокручивала в голове рассказ свекрови. Он не очень меня успокоил, напротив. Я в руках женщины, бросившей в своё время собственного ребёнка. И теперь меня передают на руки этому самому сыну, который каким-то образом выбился в люди после детского дома и даже имеет возможность помогать предавшей его матери и её семье.
Всё это не укладывается в голове. Искоса посматриваю на сидящего рядом мужчину. Вижу его натянутую улыбку, обращённую к гостям, непроницаемое выражение лица, а в глазах такая мгла, что в дрожь бросает. Свадьба отличается от нашей с Рустамом. Это скорее можно назвать праздничный вечер для своих. Несколько часов напряжённого присутствия, вежливые поклоны и улыбки в ответ на поздравления и подарки, традиционное выступление муллы, какие-то непонятные обряды, и вот нас сопровождают к моей спальне. Возле двери новый муж вдруг говорит:
– Завтра выезжаем в пять утра, не проспи.
И, развернувшись, быстро уходит. Стою в недоумении. А право первой ночи? Что, на этом средневековье заканчивается? Даже обидно. Мой внешний вид не соблазнил? Я, конечно, не собиралась покорно отдаваться, но мог хотя бы попытаться! Теперь всё ясно окончательно: жена ему не нужна! Захожу в комнату. Моя сумка из России собрана ещё вчера. Собственно, она и не разбиралась. Многие вещи, которые привезла, мне так и не пригодились. Добавляю в неё маленькое платьице и пинетки Лили. Это единственное, что напоминает о ней, остальные вещи свекровь забрала. Да ещё фотография: доченьке три месяца, после обряда наречения её можно было фотографировать, и это единственное её фото.
Раздумываю над шкатулкой с украшениями. У меня их теперь много. Имею ли я право забрать их? Может, мне они пригодятся, чтобы откупиться. Ставлю шкатулку рядом с сумкой.
Просыпаюсь от прикосновения. Надира.
– Пора, – коротко бросает она, и стоит, не уходит.
Приходится одеваться при ней. Джинсы, которые я приготовила в дорогу (больше года их не носила) она строго отмела. Подаёт таджикское платье и платок. А как я хотела? Я должна уехать отсюда примерной таджичкой!
Надира сама поднимает мою сумку, замечает шкатулку, удивлённо смотрит на меня, берет в другую руку шкатулку. Идёт к выходу. Следую за ней.
Раннее утро. Сейчас начало октября, но, кажется, лето ещё не закончилось, и в воздухе даже в это время чувствуется духота. Но не для меня. На мне длинное шёлковое платье с коротким рукавом, шаровары, прикрывающие щиколотки, тапочки, косынка на голове. А меня трясёт, словно замёрзла до кости.
На улице у ворот стоит чёрный джип. Тут редко можно увидеть такие машины. Предел мечтаний и крутизны – внедорожник Нурмата. Кто-то может позавидовать, на какой машине поеду. Кто-то, только не я. Возле ворот стоят трое братьев и мой новый муж. Свекровь подаёт ему мою шкатулку с украшениями, что-то тихо говорит. А я-то думала, это мне принадлежит! Теперь это принадлежит ему, впрочем, как и я. Потом отдаёт мою сумку. Тот каким-то брезгливым жестом швыряет все мои вещи на заднее сиденье. Отыскивает глазами меня. Я стою, прижавшись к забору, обхватив себя руками, только что зубы не стучат. Ловлю на себе его проницательный взгляд, наши глаза встречаются, мне кажется, я замечаю улыбку, не на лице, нет, улыбку в глазах.
Внезапно мой мозг пронзает чёткая фраза «всё будет хорошо», словно сам Бог прошептал мне на ухо. Муж выжидающе смотрит на меня, придерживая открытой дверь машины. Свекровь подталкивает к нему. Подхожу, он берет меня за руку, и я вижу, как слегка приподнимается уголок его губ. Он вслух произносит то, что я только что слышала:
– Всё будет хорошо!
И подталкивает меня к машине. Внезапно слышу громкий крик:
– Брат! Подожди!
Он дома Нурмата быстро идёт Рустам. Ай-яй-яй! Так опоздать на свадьбу собственной жены! Всего лишь несколько дней назад я очень хотела его увидеть, хотела поговорить, а теперь и сказать нечего. Смотрю на него и ничего не чувствую, кроме презрения. Пока он не подошёл близко, быстро забираюсь на заднее сиденье автомобиля. Настоящий муж закрывает за мной дверь и идёт к бывшему. Они обмениваются рукопожатиями, Рустам о чём-то торопливо и горячо говорит, посматривая в сторону джипа. Не волнуйся, я ничего не слышу, и слышать не хочу! Потом передаёт какие-то бумаги. Наверное, мои документы. Дан, или как его там зовут, даже не знаю точно, возвращается к машине, обменивается рукопожатиями с остальными братьями, обнимает мать, садится за руль. Отъезжаем. У меня сердце сжимается. Сколько я пережила здесь! Уверена: больше никогда не увижу ни это место, ни этих людей. Замечаю за приоткрытыми калитками и поверх дувалов любопытные лица соседей. Смотрите! Все обычаи и традиции соблюдены! Имя Шагиевых не опозорено! А что будет со мной, никому нет дела.
Я не часто ездила на машине по таджикским дорогам, три или четыре раза. И всегда поездки были далеки от комфорта. Может, автомобили не предполагали комфортных условий, может, сказывалось отсутствие хороших дорог в стране, а может просто попадались неумелые водители. Собственно, их было три: сумасшедший таксист, вёзший нас с Рустамом в день приезда сюда, Нурмат, который отвозил меня в роддом, и Рустам, устроивший мне однажды автомобильную экскурсию в Ботанический сад. Я и сейчас ожидаю нечто подобное, жду, когда меня начнёт бросать из стороны в сторону, а машина будет подпрыгивать на камнях и ухабах. Но ничего похожего нет. Кажется, этот автомобиль предназначен для движения по скалистой неровной дороге. А водитель уверенно и аккуратно объезжает все рытвины и ухабы. Сначала пытаюсь смотреть на дорогу, боковые стекла сильно затемнены, поэтому смотреть могу только через лобовое стекло. Унылый пустынно-скалистый пейзаж утомляет. Переключаю внимание на водителя. Одна рука на руле, другая касается рычага коробки передач. Равнодушно смотрит перед собой, твёрдо управляя машиной одной рукой. Каждая черта буквально дышит силой и уверенностью. Рядом с ним почему-то чувствуется покой и защищённость. А не должно! Начинаю сравнивать тонкие, почти музыкальные руки бывшего мужа с сильными, крепкими, грубыми руками того, кто сидит за рулём. Размышляю, насколько не похож этот брат на остальных. Понимаю: у них разные отцы, но то, что одна мать – тоже трудно поверить.
Мягкая езда, серая однообразная природа за окном, тихое бормотание какой-то музыки, льющееся из магнитолы, глупые размышления нагоняют на меня сон. Крепилась, старалась не спать, но не заметила, как отключилась.
Мне показалось, что сплю очень долго. Как только сознание просыпается, просыпаются страхи и тревоги. Как пружина, подскакиваю на сиденье. Озираюсь по сторонам.
– Выспалась? – слышу голос с водительского кресла.
Он так же уверенно ведёт автомобиль, посматривая на меня в зеркало заднего вида. Обращаю внимание, что солнце над головой, значит, я спала часа четыре. И пейзаж за окном немного изменился. Едем по горной дороге, справа почти отвесные скалы, слева обрыв.
– Где мы находимся? – спрашиваю, чтобы снять напряжение и выяснить свою дальнейшую судьбу.
– Впереди ущелье Калайхумб, но вряд ли тебе что-то скажет это название. ещё несколько часов – и Душанбе, – отвечает он.
– Ты меня везёшь в Душанбе?
– Вообще-то туда еду я.
Замолкаю, обливаюсь холодным потом. Анализирую услышанное. Я в Душанбе не еду, впереди ущелье. На переднем сиденье стоит дорожная сумка, сверху, не прикрытый ничем, лежит автомат. Он достал его, пока спала. Обращаю внимание на его изменившуюся манеру вождения. Он смотрит не столько вперёд, сколько внимательно поглядывает по сторонам, вертя головой направо и налево, а машину ведёт рывками, то ускоряясь, то замедляя ход. Хочет найти приличное место, где меня пристрелить? Такие размышления доводят меня до грани срыва. Уж лучше умереть сразу, чем мучиться, выбирая вместе с ним живописное место для последнего пристанища. Нет, больше не могу! Хочу сама ускорить свой конец.
– Ты ведь меня не отпустишь? – зачем-то спрашиваю я, так, на всякий случай.
– Отпустить тебя? Зачем? Нет, конечно, – рассеяно отвечает он, не отвлекаясь от дороги.
– А когда ты меня убьёшь?
– Что!!! – он вдруг резко жмёт по тормозам, машина останавливается, я хватаюсь за сиденье, чтобы не упасть, он оборачивается ко мне, – Что ты сказала???
В этот миг перед машиной взрывается земля. Грохот такой, что закладывает уши. Волной автомобиль отбрасывает назад, вылетает лобовое стекло. Меня швыряет на пол между сиденьями.
– Твою ж мать!!!.. – орёт мой спутник, быстро вылезает из машины через пассажирскую дверь, открывает заднюю дверь и тащит меня за руку из автомобиля, – Скорее! У нас тридцать секунд! Выбирайся! Не поднимай голову! Пригнись!
Я не успеваю не то, что спросить – вздохнуть, – как оказываюсь на дороге, грубо вытащенная из машины за руку. Он отталкивает меня в сторону, выхватывает из салона свою сумку, в другой руке автомат. Толкает меня вниз по склону, я качусь по камням, не замечая боли в сбитых до крови руках и ногах. Он движется за мной, направляя автомат куда-то в сторону скалы за машиной. Снова грохочет взрыв – это взлетел на воздух наш джип. Муж сбивает меня с ног, я падаю на землю, он наваливается на меня. Чувствую, как вокруг падают камни и комья земли, а тело опаляет внезапным жаром от горящего автомобиля.
– Ты жива? – тихий шёпот сверху.
– Да, только дышать не могу, – хриплю я, так как он придавил меня своим телом.
– Главное, жива. А дышать сможешь. Теперь нужно быстро двигаться.
Он встаёт, помогает подняться мне, тащит за руку, мы бежим в сторону, к каким-то зарослям, внезапно останавливаемся, почти падая под деревом.
– Сиди здесь, а ещё лучше лежи, – он пригибает мою голову к земле, – Я накину на тебя свою куртку. Лежи тихо, не шевелись, пока я не приду. Если услышишь шаги и шорохи рядом, постарайся не дышать. Не бойся, я скоро.
Он ставит рядом свою сумку, накрывает меня с головой камуфляжной курткой, по-моему, закидывает какими-то ветками, и бесшумно исчезает.
Когда отошла от шока, стала раздумывать. Поняла главное: он не собирался меня убивать. Если бы хотел, уже сделал бы. Хотя бы не стал вытаскивать из машины, ведь откуда-то знал, что будет второй взрыв, более точный. Значит, меня хочет убить кто-то другой. Нурмат? Рустам? А заодно и прикончить неугодного братца?
Вспоминаю подслушанный разговор. У Нурмата есть и мотив, и возможности. Он занимается оружием и наркотиками, а мой новый муж грозился лишить его чего-то, и это очень испугало Нурмата. Но я ещё поняла: именно Дан финансирует их бизнес. Зачем же убирать того, кто даёт деньги? Ох, как всё сложно и запутано. Правильно говорила свекровь: женщинам не дано понимать, понимать должны мужчины. Но когда ты чудом избавилась от смерти и лежишь на острых камнях, присыпанная ветками, замирая и прислушиваясь к каждому шороху, очень хочется понять, что происходит.
И всё-таки, как ни прислушивалась, а мужа не услышала. Он рывком неожиданно снимает с меня куртку, я подскакиваю и ору, он зажимает мне рот.
– Тихо! Это я. Пошли!
– Ку… куда? – заикаясь от пережитого, пытаюсь выяснить я.
– Пока не знаю, но подальше отсюда.
Он вешает сумку на плечо. В одной руке автомат, держит его так, будто рука и оружие единое целое, другой хватает меня за руку, помогая подняться, и мы движемся по камням в неизвестном направлении.
Он что, совсем не знает усталости? Мы идём почти два часа по одному ему ведомой тропе между скал. Иногда он достаёт какой-то прибор, смотрит и продолжает уверенно двигаться вперёд. Плетусь следом. Ещё в начале пути он предупредил: если что-то заметит, по его приказу я должна тотчас упасть на землю и закрыть голову руками. Но я и без приказа падаю и спотыкаюсь на каждом шагу. Солнце клонится к закату, но всё равно нестерпимо жарко. Пот противно катится по лбу и по спине, пыль прилипает к телу, мои балетки постоянно соскальзывают, и мелкие камешки чувствуются через тонкую подошву, я то и дело вскрикиваю. Он просит двигаться бесшумно, что у меня плохо получается, в отличие от него: тело как пружина, каждое движение чётко и выверено, ни одного неверного шага, внимательный взгляд не пропускает ни одной детали, в руке оружие, готовое в любой момент прийти в действие.
– Всё, привал, – вдруг командует он, сбрасывая с плеча сумку.
– Я могу ещё идти, – вру, конечно, просто боюсь, что становлюсь обузой, ведь понимаю: нам нужно уйти подальше от места взрыва, чтобы те, кто это сделал, не догадались, что дело не завершено. А если поняли, не смогли нас найти.
– Я вижу, как ты можешь. Если сейчас не отдохнёшь, совсем выбьешься из сил. А потом что, нести тебя?
Мы садимся в тень от скалы. Блаженно вытягиваю ноющие ноги.
– Понимаю, как ты хочешь пить, но вся вода и еда остались в машине. Но в нескольких километрах отсюда есть река, там сможешь попить и освежиться. Выдержишь ещё пять километров?
– А у меня есть выбор? Мы ведь в такой ситуации из-за меня. Они ведь меня хотели убить.
Он громко смеётся, обнажая ровные белые зубы:
– Да кому ты на фиг нужна, чтобы тащить из-за тебя в горы гранатомёт и расходовать два заряда!
Недоуменно смотрю на него, несколько раз только открываю и закрываю рот, прежде чем выдавливаю фразы:
– Что? Значит, это не из-за меня? А кого же хотели убить? – с надеждой смотрю в его глаза, может, объяснит, что вообще происходит.
– А догадайся! Меня, по всей видимости. И если бы я не затормозил, услышав твой бред, нас бы уже не было.
– Тебя?! Но за что?
– Поверь, многим людям есть за что. А вот тебя за что?
– Каким людям? – не слышу последний вопрос, в ответ он не отвечает на мой:
– Неважно. Ты скажи лучше, с чего взяла, что тебя собираются убивать? И, самое главное, почему решила, что это сделаю я? Что ты такого натворила?
– Ничего я не творила. Просто поняла, что не нужна в той семье, от меня хотят избавиться. Я просила, чтобы мне отдали документы и отпустили, а свекровь, ничего не объясняя, отдала меня тебе.
– Да, это в духе Надиры: ничего не объяснять. Как ты вообще могла согласиться ехать в эту варварскую страну?
– Как? Познакомилась с Рустамом, влюбилась. Я когда выходила за него замуж, даже не знала, откуда он. Говорил, из Средней Азии, а я не уточняла. Да если бы и знала, для меня это не имело значения. Вообще, я думала, мы будем жить и работать в Белгороде. Мы ехали сюда повидаться с родителями, по крайне мере, я так думала. А вышло так, что остались навсегда. И я оказалась неподходящей женой и невесткой, – заканчиваю свой грустный рассказ, удивляясь, что откровенничаю с совершенно незнакомым человеком.
– Ну да, Рустам очаровательный мальчик, в такого трудно не влюбиться. Он всегда был гордостью семьи. Его хотят сделать образцом для подражания, уважаемым, учителем, интеллигентом, чтобы им прикрыть некоторые не очень чистые дела остальных братьев.
– А тут я испортила своим присутствием все планы. Я поняла это давно, но старалась изо всех сил соответствовать требованиям, потому что любила его.
– А сейчас?
– Сейчас нет,… он поступил со мной так… это невозможно простить и понять. Я надеялась на его защиту, а он отвернулся от меня, полностью поручив своей матери. Мне кажется, именно она решает всё в их семье. Она решила, что я не подхожу Рустаму и захотела от меня избавиться.
– Ты права. Характер Рустама не предполагает решительных поступков. Он сделает так, как скажет Надира.
Тут до меня доходит абсурдность происходящего: я вспыхиваю, поспешно оправдываюсь:
– Прости! Я совсем забыла, что говорю о твоей семье и о твоей матери! Извини, если оскорбляю твои чувства.
– Да ладно! Я всё понимаю. И, к тому же это моя семья только на десять процентов. Я не поддерживаю с ними тесную связь. И не понимаю многих условностей, в которых они живут, просто отношусь с уважением… Так! – вдруг командует он, – Полчаса привала закончены. Идём! До темноты нам нужно пройти ещё километров пять, а потом устроим большой отдых.
– Нам и ночевать придётся в горах?
– А ты видишь где-нибудь поблизости гостиницу?
– Нет.
– Вот и я о том же.
– Можно ещё вопрос?
– Хорошо, только последний. В пути не разговаривать.
– Тогда два!
– Задавай.
– Как тебя зовут?
– Не понял. Тебе что, даже имя моё не сказали?
– Нет. Тебя называли как-то странно, Дан. Но я подумала, что это не похоже на имя и теперь не знаю, как к тебе обращаться.
– Это и есть моё имя, только сокращённо. Данила. Данила Глебов к вашим услугам, Дарья.
– Спасибо.
– За что?
– Что называешь меня моим настоящим именем. Там меня все называли Дарига.
– Не за что, – говорит он и выжидающе на меня смотрит, я не понимаю.
– Что?
– Ты сказала, у тебя два вопроса.
– А! Почему нельзя говорить в пути?
– Во-первых, это сбивает дыхание и расходует силы, а их нужно беречь, во-вторых, за твоей болтовнёй я могу пропустить тех, кто на нас охотится. Ясно? Тогда идём.
Под вечер мы выходим к руслу реки. На берегу есть какая-то растительность, от того немного легче и приятней глазу, после бесконечных скал и камней, поросших выгоревшей травой. Данила объявляет, что здесь мы устроим ночлег, распаковывает свою сумку и, достав какие-то приборы, исчезает в зарослях. Мне предлагает подойти к реке, чтобы освежиться. Река широкая и быстрая, берег усеян камнями. Я зачерпываю ладонями ледниковую воду и с наслаждением пью, не могу остановиться. Утолив жажду, возникает следующее естественное желание: смыть с себя пот и пыль. Наклоняюсь, чтобы умыть лицо и руки, и, поскользнувшись на мокром камне, с головой оказываюсь в воде. Она такая холодная, меня пронзает миллион мелких иголок. Возле берега неглубоко, но течение сильное, пока встаю на ноги, относит на несколько метров. Наконец, выбираюсь из воды. Вот это освежилась! Отжимаю волосы и платье. Бреду на поляну. Он с удивлением смотрит на меня:
– И что это значит?
– Упала. Случайно.
– Ты сегодня целый день падаешь! Переодевайся, иначе скоро будешь стучать зубами. Ночью прохладно.
– Мне не во что. Ты же знаешь, мои вещи остались в машине.
– Знаю, – он подаёт мне свою куртку, – Посидишь в этом, пока высохнет.
Я беру куртку, он отворачивается и снова бесшумно исчезает в лесу. Снимаю платье, закутываюсь в куртку, она мне почти до колен, развешиваю платье на ветках, усаживаюсь под деревом.
Данила возвращается с хворостом, минута, и вот меня уже согревает костёр. Он укладывает рядом со мной ветки:
– Я снова ненадолго исчезну, следи за огнём.
Киваю головой. Его куртка такая уютная – мягкая и приятно пахнет. Я ложусь на землю рядом с костром, пламя завораживает и успокаивает, натруженные мышцы ног почти не ноют, в голове туман, глаза слипаются. Не замечаю, как засыпаю.
– Даша!
Он будит меня, коснувшись плеча. Быстро сажусь. Кажется, глаза закрылись только что, но сейчас темно, значит, проспала довольно долго. Костер! Забыла! Но костёр весело пылает, правда, немного в другом месте.
– Прости, не уследила, – говорю я, глядя на чёрные головешки рядом с собой.
– Ничего, ты просто устала. Я передвинул огонь. Не хотелось будить тебя, но пора ужинать.
– У нас есть что ужинать? Ты же говорил, что продукты остались в машине!
– Но это не повод голодать, – он протягивает мне палочку с нанизанными кусками жареного мяса и что-то типа сухого печенья. – Соль и крекеры были в сумке, а мясо можно раздобыть практически везде.
Я понимаю, насколько голодна. Набрасываюсь на предложенную еду. Мясо несколько странного вкуса, напоминает грудку курицы. Но откуда тут курица? Насытившись, пытаюсь выяснить:
– А что мы ели?
– Невкусно?
– Вкусно. Просто интересно. Оно летало, бегало или прыгало?
– Ты уверена, что хочешь это знать? Обратной реакции не будет?
– Не будет, всё хорошо. Мне здесь довелось познакомиться с довольно-таки экзотическими блюдами. Пережила.
– Хорошо, отвечу. Оно ползало.
Смотрю на него широко открытыми глазами, прикрыв рукой рот. Он внимательно глядит на меня. Обратной реакции нет. Выдыхаю. Нужно сменить тему разговора:
– Моё платье, наверное, высохло. Я переоденусь и верну куртку.
Поспешно встаю; спрятавшись за деревом, надеваю платье, возвращаюсь в круг света от костра, сажусь рядом, протягиваю куртку.
– Оставь, ночь холодная, укроешься. У тебя было что-то ценное в сумке?
– Там была твоя шкатулка.
– Моя шкатулка? Что это значит?
– Помнишь, утром Надира дала тебе шкатулку. Там было много золотых украшений.
– Ты жалеешь о побрякушках?
– Почему я должна жалеть? Их же тебе дали. Как дополнение ко мне, плата за меня, или приданое, ну, я не знаю. Знаю только, что они должны принадлежать тебе.
– Постой, что за бред ты несёшь всё время? Зачем мне твои золотые украшения? Какая плата? Что тебе там наговорили?
– Ну как же: ты женишься на мне. Тебе же должна быть от этого какая-то выгода.
– Ты думаешь, что я женился на тебе ради золотых украшений? – вижу недоумение на его лице.
– Сначала я думала, что ты женился на мне, чтобы, не вызывая подозрений, увезти из посёлка и по дороге где-нибудь того… но теперь я так не думаю, – поспешно добавляю.
Он смеётся.
– Главный вопрос, – сквозь смех проговаривает он, – Ты действительно думаешь, что я женился на тебе?
– А что, нет? – с сомнением проговариваю я.
Он смотрит на моё обескураженное лицо и хохочет до слёз.
– Никогда не думал, что будет так весело скрываться в горах от убийц! Давно так не смеялся. Даша, неужели ты не знала, что эта свадьба была чистым спектаклем для местных жителей?
– Нет. Я думала, всё серьёзно. Так что, мы не женаты?
– По старым народным обычаям Таджикистана, может, и женаты. Но официально, конечно, нет. Как ты могла такое подумать!
– А Рустам? Я ещё его жена?
– В Таджикистане – нет. А вот в России, где зарегистрирован ваш брак, пока да. Но у меня доверенность, где он передаёт право расторгнуть ваш брак. Как только попадём в Москву, ты будешь абсолютно свободной женщиной. Я удивлён, что ты этого всего не знала.
– Мне мало что объясняли.
– Не удивительно, что ты себе нафантазировала. Впрочем, я знаю, как там относятся к женщине. Но Надира, неужели она не понимала! Тебе после такого курс реабилитации придётся проходить.
– Что проходить? Зачем? Я не так уж много и часто принимала их «напитки». Если знала, что мне что-то подсыпали, отказывалась. Лечение мне не нужно, – убеждаю я.
Он удивлённо на меня смотрит, молчит. Его лицо меняется. Нет ни тени улыбки, мрачный суровый взгляд.
– Всё будет хорошо, не переживай. Ты вернёшься к нормальной жизни, обещаю, – произносит напряжённым голосом.
– А знаешь, – вдруг вспоминаю я, – что было самое ценное для меня в моей сумке?
– Что?
– Пинетки и фотография дочери, – с грустью произношу я.
– Да, я знаю, что ты потеряла ребёнка. Сочувствую…
Внезапно слёзы неудержимым потоком полились из глаз. Он придвигается ко мне, обнимает за плечи, я утыкаюсь в его твёрдую грудь, реву.
– Ты первый, кто выразил мне сочувствие. Меня в основном только обвиняли, что родила слабого ребёнка, – объясняю внезапную истерику.
Он молчит, позволяя выплакаться в его и так уже промокшую футболку. Когда иссякает поток слёз, я чувствую и облегчение, и чудовищную усталость. Моя голова клонится, глаза слипаются. Он расстилает свою куртку недалеко от костра:
– Поспи, тебе нужно отдохнуть.
– А ты?
– Я буду здесь. Не бойся, сюда никто не подойдёт. По периметру расставлены сигнальные датчики. Если кто-то приблизится, я буду знать.
– Я не это имела в виду. Тебе ведь тоже нужно отдохнуть. Давай дежурить по очереди.
– Какая отважная! Не переживай, мне не так много времени нужно для сна. Да и сплю я чутко, так что охранять мой сон не нужно.
Я сворачиваюсь калачиком, замотавшись в его куртку, он, сидя, приваливается спиной к скале и закрывает глаза. Так проходит моя вторая «брачная» ночь.
Удивительно: октябрь, а я сплю на земле и не замёрзла. Только ноют мышцы во всём теле, и, кажется, чувствуется каждый камешек, на котором лежу.
Приоткрываю глаза: раннее утро, солнце только восходит, собираясь снова весь день палить эту и так выжженную землю. От реки тянет свежестью. Замечаю, что лежу на его куртке, а сверху укрыта полосатым таджикским халатом. В таких здесь ходят все мужчины. Откуда он тут взялся? Приподнимаюсь, оглядываюсь вокруг. Вижу Данилу, он приближается со стороны реки. Всматриваюсь в знакомую фигуру, и понимаю, что это не он. Одежда его, в ней он вчера был: чёрные джинсы, серая футболка с круглой горловиной, в неё я рыдала вечером, но это не Данила!
В панике вскакиваю, ору, оглядываюсь по сторонам в поисках того, что сможет меня защитить. Мужчина моментально оказывается рядом, хватает меня за руки, зажимает рот:
– Это я! Тихо! Не ори! Успокойся! Это я, Данила!
Узнаю знакомый голос, даже знакомый запах. Недоверчиво всматриваюсь в лицо. Как за одну ночь можно так измениться? Ладно, я понимаю: тонкие усы можно приклеить, но как он сделал, что его щеки округлились, как будто внезапно поправился на несколько килограммов, и откуда в его русских глазах появился привычный азиатский разрез?
– Это всего лишь грим, камуфляж. К тому же не очень удачный, но в этих условиях и такой сойдёт, – он хлопает себя по округлым щекам, словно проверяет, хорошо ли держится.
– Но как??? И зачем? – удивляюсь я.
– Как это делается, тебе вряд ли интересно, а вот зачем… Сегодня мы выйдем к трассе, нужно позаботиться о транспорте. Ты в своём наряде вполне сойдёшь за таджичку, а я должен соответствовать почётному званию твоего мужа. Двое русских могут вызвать подозрение. К тому же, я не знаю, кто за нами охотится. Надеюсь таким образом совсем сбить их с толку. Ты как? Отдохнула? Можешь идти?
– Да, могу. Только подойду к реке, чтобы умыться.
– Пойдём, держать тебя буду, а то ещё вздумаешь искупаться.
– Не надо, я осторожно, мне ведь не только умыться нужно.
Оставшаяся часть пути проходит довольно гладко. Через час мы выходим на трассу, если эту разбитую дорогу можно так назвать. Со стороны мы действительно похожи на таджикскую пару. Данила надел подаренный на свадьбу халат. В тюбетейке и со своим гримом просто не отличим от местного жителя. Нас подбирает старый потрёпанный ЗИЛ, везущий в Душанбе партию фруктов. Мы влезаем в тесную кабину. Шофёр, пожилой таджик с редкими седыми волосами, очень рад компании. Данила говорит несколько фраз по-таджикски, и они переходят на русский. Мой «муж» изображает даже лёгкий акцент. Он объясняет, что его русская жена, то есть я, плохо понимает по-таджикски, поэтому они будут говорить по-русски. Я помалкиваю, как и положено женщине в этих краях. Данила выдумывает какую-то историю, называет селение, откуда мы идём, якобы повидать престарелую родственницу, которая собирается оставить ему в наследство квартиру в Душанбе. Надеюсь, шофёр верит в эту сказку, впрочем, у него нет выбора.
В городе Данила просит высадить нас на одной из улиц, показывая многоэтажный дом, в котором ему светит квартира в наследство. Водитель радушно прощается с нами, желает удачи, долго сопротивляется, когда Данила сует ему деньги, но всё же берет, интересуясь, когда мы будем возвращаться обратно, чтобы подвезти. От предложения «мой муж» вежливо отказывается, объясняя, что не знает, как долго пробудем у капризной старушки. Данила так мастерски и правдоподобно рассказывает, что я не могу сдержать улыбки. Когда наконец-то мы отвязываемся от любезного шофёра, он делает замечание:
