Текст книги "Сказители"

Автор книги: Лао Шэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 20

Баоцин был занят поясками жилья для молодоженов. В разбомбленном Чунцине даже за полуразрушенное строение люди готовы были платить большие деньги. Государственные служащие спали прямо в кабинетах на столах. Легче было подняться в небо, чем найти хоть какое-нибудь пристанище. Баоцин просил, улыбался, бегал повсюду без устали, упрашивал, делал красивые жесты и наконец с трудом отыскал развалюху, которая уже никому не была нужна. Солнце в нее не попадало, в стене были дыры, пропасть мышей, однако все же это было жилье. Баоцин подрядил рабочих заделать дыры; молодожены, согласно новому порядку, расписались и переселились туда. У Дафэн появилось новое местожительство, у Баоцина аккомпаниатор, прибыли от представлений увеличились. Чего же еще ждать?

Итак, у Баоцина появился новый зять. Хоть и взял он верх над семьей Тан, но радости от победы не испытывал. Он бросил милую послушную дочь в объятия Сяо Лю. От одной этой мысли Баоцин сгорал от стыда. Он всегда считал себя в моральном отношении на голову выше семьи Тан. Но теперь он мало отличался от них.

Циньчжу вела себя примерно. Приходила вовремя, а выступив, сразу же уходила. Она больше не скандалила. Потеря Сяо Лю как будто сделала ее более зрелой. Баоцин не раз читал осуждение в ее больших глазах. Казалось, будто она говорит: «Я низкая, я потаскушка. Ты ведь именно так думаешь! Но твое раскрасивое золотко спит с мужчиной, который надоел потаскухе. Ха-ха!» От стыда Баоцин готов был провалиться сквозь землю.

Дафэн же становилась все молчаливее. Она часто приходила навестить мать, но сидела всегда недолго. Она стала еще более замкнутой, ее лицо выражало полное безразличие. Баоцин переживал, понимая, что это его рук дело. Только он знал, что скрывалось за этим растерянным, невыразительным лицом. Как он считал, Дафэн своим видом все время давала ему понять: «Я хороший ребенок, как мне скажут, так и сделаю. Счастлива я или нет, вам не нужно беспокоиться. Я все равно не скажу того, что у меня на душе. Я буду послушной».

Баоцина мучила совесть, и он стал еще внимательнее относиться к Сюлянь. Она могла тайком заняться дурными делами. Он чувствовал, что и она перестала быть с ним такой откровенной, как раньше. А он бесконечно дорожил их доверительными отношениями. Как же вновь завоевать ее расположение, возродить былую дружбу между отцом и дочерью? Как-то он отправился в город н накупил ей всякой всячины. Она, как н прежде, принимая подарки, просто сияла от радости. А потом отложила все в сторону.

Иногда он глядел на нее, и в душу ему закрадывалось сомнение. Она еще девушка? Она росла очень быстро. Девушки, как известно, меняются на глазах, не успел оглянуться, а она уже стала взрослой. Выросла грудь, личико чуть похудело и пылало румянцем. Его частенько мучили сомнения. Из-за чего она так тоскует? Может, появился возлюбленный? Связалась с каким-нибудь мужчиной? Иногда она походила на женщину, ее просто нельзя было узнать. Порой же выглядела просто девчонкой с косичками, которая не прочь что-нибудь выкинуть, вызывая вечную тревогу родителей.

Надо было бы поговорить с женой, попросить и ее присматривать за Сюлянь, образумить ее. Он, как отец и мужчина, не мог с ней говорить о некоторых вещах. Но и здесь его одолевали сомнения – жена наверняка начнет над ним смеяться. Дафэн заметно потяжелела, тетушка целыми днями хлопотала вокруг нее, мечтая о появлении толстенького малыша. Если бы в самом деле родился парень, ей не нужно было бы идти в дом малютки. Внук все же лучше девчонки, к тому же от сомнительного отца. Да и будь тетушка повеликодушней, у нее все равно не нашлось бы времени заботиться о Сюлянь. И так забот полон рот. Да еще вино, надо же было с кем-то его пить.

Баоцин чувствовал, что его догадки имели под собой почву. Сюлянь даже сказы стала исполнять не так, как раньше. Когда она пела про молодых красавиц и талантливых кавалеров, изливавших свои чувства и любовь, ее голос и мимика были живы, выразительны и необычайно трогательны, будто все это было ей хорошо знакомо. Но иногда ее исполнение приобретало обычный вид: она пела сухо, формально и невыразительно. Баоцин помнил, что так она пела, когда была еще начинающей актрисой. Отчего возникли такие перемены? Наверняка из-за ссоры с возлюбленным.

Однажды Баоцин в чайной встретил билетера из ближайшего кинотеатра – человека: подобострастного и довольно нудного. Он с места в карьер пригласил Баоцина в гости. Баоцин согласился. Билетер кое-что ему рассказал. По его словам, Сюлянь очень любит смотреть фильмы. Она часто приходит в кинотеатр. Билетер хорошо знает семью Фаи и пропускает ее без билета. Баоцину прибавилось забот. Сюлянь всегда, говорила матери, что идет навестить Дафэн, на самом деле, оказывается, она бегает в кино. Он осторожно расспросил этого человека обо всем. И тот ответил совершенно определенно, что она всегда одна. Это еще хорошо, подумал Баоцин, такая ложь не столь уж велика. Кино – место безопасное и безвредное. Однако если она могла обмануть здесь, то в один прекрасный день она придумает еще что-нибудь. Тут можно ждать чего угодно.

Он полушутя сказал Сюлянь:

– Я обнаружил твою тайну. Ты ходила... – Ходила в кино, – продолжила она. – Это очень полезно для моих занятий. Почти все иероглифы на экране мае знакомы. Я понимала только китайские иероглифы, которые идут сверху вниз, а иностранные слова написаны горизонтально. – Она испытующе смотрела на него и продолжала. – Я хочу, как учитель Мэн, изучать иностранные языки. Я хочу знать и китайский, и английский.

Баоцин не поддержал разговор, а только строго сказал:

– Сюлянь, в следующий раз захочешь смотреть кинофильм, не ходи одна. Скажи мне, и мы пойдем вместе.

Через несколько минут Сюлянь сказала матери, что хочет навестить Дафэн, после чего прямиком отправилась в кинотеатр. По ее нынешнему возрасту кинофильм мор оказать на нее очень сильное влияние. Сидеть в темноте и смотреть на экран, на все эти весьма впечатляющие любовные истории полезно для расширения кругозора. Были фильмы и китайские, и американские. Истории о Любви между мужчинами и женщинами возбуждали ее. Она приходила к выводу, что любовь – это основа человеческой жизни и здесь нет ничего такого, отчего нельзя показаться людям на глаза. Если женщину никто не любит, это предосудительно. А если подыскали мужа, можно всем пускать пыль в глаза. Про себя она думала, если в кинофильмах говорят неправду, то почему же китайские и иностранные продюсеры готовы тратить столько денег, чтобы ставить такие фильмы? Учитель Мэн говорил, женщины должны бороться за свободу брака и любви. Чем эта свобода отличается от того, что показывается в американских фильмах?

Некоторые героини кинофильмов заставляли ее вспомнить Циньчжу – все эти полуголые девицы в американских фильмах, певички из ночных клубов, которые сидят у мужчин на коленях, поют н танцуют, целуются при всем честном народе. Девицы страшно довольны, некоторые улыбаются, некоторые смеются, мужчины суют им в руки деньги. Многим это нравится, и нельзя сказать, что это неинтересно. Возможно, Циньчжу не такая уж и плохая? По крайней мере она не делала этого в присутствии всех. Сюлянь стала по-другому относиться к Циньчжу. Та искала развлечений, как звезды Голливуда, а она... Она всегда была неприметной маленькой девочкой, у нее нет смелости искать развлечений. Отважилась лишь на то, чтобы тайком от отца ходить в кинотеатр и смотреть, как другие занимаются любовью.

Оказывается, Дафэн тоже действовала не без здравого смысла. Она поспешила выйти замуж, и в этом нет ничего удивительного. Как интересно быть вместе с мужчинами. На экране сцены с поцелуями всегда показываются крупным планом. При виде этого ее молодое тело охватывал жар, и она чувствовала сладкую истому. Дафэн говорила, что вышла замуж по велению родителей. Какая ерунда! Она наверняка вышла замуж, чтобы поискать удовольствия. Сюлянь и в самом деле немного сердилась на Дафэн. Циньчжу по крайней мере говорила то, что думала, а Дафэн все держала в сокровенной тайне. Ее маленькое личико было таким невозмутимым, добросердечным, а оказывается, она наслаждалась радостями семейной жизни!

Сюлянь, придя домой, пошла к себе. Кинофильм привел ее в полное замешательство. Она решила, как в кино, стать модной свободной женщиной. Она разделась, села на кровать и вытянула свои оголенные ноги. Вот это можно. Несколько месяцев тому назад даже в полном одиночестве она не посмела бы вести себя так свободно. А сейчас ей казалось, что все это не так уж плохо. Она полулежала на кровати, вытянув одну ногу и подогнув другую. Свободно и непринужденно!

Сюлянь села. Взяла бумагу, кисть н стала писать письмо воображаемому возлюбленному. Если не хочешь отставать от моды, нужно завести кавалера. Какой он – не суть важно. У нее было что сказать в таком послании. Сюлянь обмакнула кисть в тушь. Мать ее не любит, сестра вышла замуж, она осталась одна, всеми брошенная. Нет, обязательно нужно найти жениха.

Кто может быть ее женихом? А, ведь есть господин Мэн. Учитель Мэн – человек с умом. Он умеет красиво выражаться, учит ее читать и писать. Она взяла кисть и написала «Учитель Мэн». Нет, нельзя так писать. Как же может девушка называть возлюбленного учителем? А другие обращения на слух звучат как-то несолидно. Ей казалось, что даже при самой горячей любви учитель Мэн не может не быть таким же солидным. Поэтому пусть остается как есть. «Учитель Мэн... Может кто-нибудь полюбить такую девушку, как я? Кому я нужна и кого я могу полюбить?» О чем еще писать? Мысли теснились в голове, но как их выразить на бумаге? Написанное звучало маловыразительно. Она поглядела на лист бумаги. Все, что накопилось у нее на душе, уместилось в этих двух строках.

Сюлянь подняла голову – перед ней стоял учитель Мэн. Она продолжала сидеть, поглядывая на него снизу. Голая нога была лениво вытянута, кофточка не могла прикрыть ее голые плечи, в руке она держала лист бумаги – ее любовное послание. Она вдруг покраснела и поджала под себя ногу.

– Чем занимаешься, ученица? – спросил учитель Мэн.

– Нишу письмо, – сказала она, быстро натягивая на себя одежду.

– Прекрасно. А кому пишешь?

Она засмеялась и спрятала бумагу.

– Одному человеку.

– Дай мне поглядеть, – он протянул руку, – может, у тебя там есть ошибки.

Она опустила глаза и отдала ему письмо. Она услышала, как он прыснул, и быстро подняла голову.

– А зачем ты пишешь мне, Сюлянь? – спросил он.

– Э, просто так, для интереса...

Он стал читать, вдруг его брови поползли вверх:

– «...такую девушку, как я» – что это значит, Сюлянь?

– Я как раз хотела вас спросить, – сказала она. Ей никогда не было стыдно перед учителем Мэном. Она не боялась ставить перед ним любые вопросы. – Я хочу знать, найдутся ли мужчины, которые могли бы полюбить девушек, занимающихся нашей профессией.

Мэн Лян засмеялся. Вдруг он поднял свое худое лицо.

– О, Сюлянь, – воскликнул он горячо, – ты изменилась. Ты выросла и душой н телом. Я могу сказать тебе только одно: если хочешь стать лучше, прими твердое решение усердно учиться – и наверняка сможешь, как и современная, новая молодежь, найти жениха по душе. Ты можешь быть счастлива не меньше, чем другие девушки. Если же не захочешь, как следует учиться, то, конечно, все равно найдешь себе жениха, однако счастливой стать тебе будет гораздо труднее, ты окажешься отсталой, будешь мало знать. Сейчас ты уже знаешь сколько-то иероглифов, но учиться надо и дальше. Надо идти в школу, жить и учиться вместе с новой молодежью.

– Я в школу? Куда? Папа наверняка не согласится.

– Я с ним потолкую. Думаю, мне удастся его убедить. Он так тебя любит, вот только несколько консервативен во взглядах. Я думаю, он поймет, что учиться – это для твоей же пользы.

После урока господин Мэн застал Баоцина в полном одиночестве. Баоцин очень ему обрадовался. Он уважал Мэн Ляна больше, чем кого-либо из своих Друзей. Только Мэн Лян мог заполнить в нем пустоту, возникшую после смерти брата.

Мэн Лян заговорил без предисловий:

– Послушайте, вам нужно подумать о Сюлянь. Она уже выросла, сейчас у нее самый опасный возраст. Она еще не все понимает, а у нее ни родной матери, ни друзей. Дафэн вышла замуж, и теперь у нее нет даже подруги– сверстницы. Сюлянь может стать жертвой какой-нибудь интриги, завести дурное знакомство, научиться плохому. Такое происходит быстро.

Баоцин смотрел на Мэн Ляна и готов был пасть ниц перед ним. Как мог он угадать то, что и его тревожило дни и ночи?

– Господин Мэн, я как раз хотел поговорить с вами об этом. С тех пор как Дафэн вышла замуж, я очень переживаю и не знаю, как поступить. Как бы там ни было, но я должен следить за Сюлянь. Но как за ней уследишь? Я всегда говорил себе, что тут только вы можете что-то посоветовать. Вы не будете смеяться надо мной?

Глядя Баоцину прямо в глаза, Мэн Лян медленно, четко н твёрдо спросил:

– Вы уже приняли решение не продавать ее ни в коем случае?

– Конечно. Я думаю, что еще несколько лет она может мне помогать, а потом выйдет замуж за приличного молодого человека.

Мэн Ляну стало смешно.

– Вы в самом деле не намерены отдать ее за деньги? Вы думаете подыскать для нее молодого человека, который пришелся бы вам по душе, и выдать ее за него? А вы ничего не упустили?

– Упустил? – Баоцин был заинтригован.

– Любовь. У молодых Людей должно возникнуть чувство любви

– Любовь? А что такое любовь? Вся эта ерунда, которую показывают в кино? С этой любовью молодые люди сегодня женятся, а назавтра расплевываются. По мне, так можно и без нее.

– Значит, вы не одобряете любовь?

Баоцин помедлил в нерешительности. Он не хотел обижать Мэн Ляна. Мэн Лян – ‘Человек из театра. Его образ мыслей не такой, как у богатых людей высшего сословия. Он решил послушать Мэн Ляна, а потом уж высказать собственные соображения.

– Я знаю, что вы не одобряете самостоятельный выбор жениха или невесты потому, что не понимаете, что мужчина и женщина должны любить друг друга. – Мэн Лян вошел во вкус. – Однако вы все же постарайтесь понять. Не Забывайте, времена меняются, нужно идти в ногу со временем. К вам или ко мне любовь уже не имеет никакого отношения, но для молодого поколения она, возможно, важнее, чем пища. Любовь – это жизнь. Теперь молодые люди понимают, что человеку необходима любовь. Никто не может им запретить говорить про любовь. Их не остановишь, и не нужно останавливать; Вы – отец и имеете право выдать ее замуж. Но что в этом хорошего? – Мэн Лян подождал, внимательно глядя на Баоцина. – Приняв решение не продавать ее, вы поступили очень верно. Но этого недостаточно. Почему бы не довести дело до конца? Сделать ее независимой, пусть получает образование и сполна пользуется свободой. Надо, чтобы она, как и современная молодежь, имела возможность развиваться.

Баоцин молчал. Он уловил в тоне Мэя Ляна оттенок порицания, и ему было обидно. То, что Сюлянь не продали в наложницы, в актерской среде уже само по себе считалось событием революционным. Он собирался выдать ее замуж за приличного молодого человека, и это он тоже считал делом весьма незаурядным. И этого мало? Мэн Лян еще хочет, чтобы она свободно любила н сама выбирала себе жениха! В глазах Баоцина свободная любовь была не чем иным, как теми же шашнями Циньчжу. Просто на этом не зарабатывают, как проститутки, денег. При этой мысли Баоцин покраснел.

– Ваши затруднения мне понятны. – Мэн Лян снова стал его успокаивать. – Человеку очень нелегко менять свои взгляды. Сила привычки, сложившейся в течение многих поколений, не может быть уничтожена сразу.

– Я не консерватор, – сказал Баоцин уверенно и смело. – Но, конечно, и не новатор, мое место где-то посередке.

Мэн Лян кивнул.

– Я хочу спросить вас. Ваша жена не любит Сюлянь и не занимается ею. Вы заняты работой н не можете с утра до вечера быть рядом с ней. А если в один прекрасный день она сбежит, что вы будете тогда делать?

– Она и так уже потихоньку бегает смотреть фильмы.

– Правильно. Это и есть ваша ошибка, брат. Вы боитесь, что она научится дурному, не хотите, чтобы она путалась с другими девушками-певичками. У нее нет друзей, она не бывает в обществе, ей не хватает опыта. Она стала узницей ваших старых взглядов. Как быть? Очень возможно, что ей ужасно скучно и она убегает из дома, чтобы развлечься. Ваша обязанность сделать из нее честного человека, чтобы она на собственном опыте познала жизнь. Когда у нее появится порядочный друг, жизнь ей покажется интересной и осмысленной, и тогда ежа не убежит.

– Что же я для этого должен сделать? – спросил Баоцин.

– Отправить ее в школу. Не столь важно, что она будет там изучать. Главное, чтобы она имела возможность завести порядочных друзей, научилась бы правильно относиться к людям, набралась бы житейской мудрости. Только тогда она станет взрослой.

– А то, что вы ее учите, этого недостаточно?

– Конечно, нет. К тому же я и не смогу продолжать с ней занятия, я могу в любой момент уехать.

Баоцин совсем был сбит с толку.

– Что вы говорите? Зачем уехать?

– Мне грозит опасность, здесь не так уж спокойно.

– Я не понимаю. Кто может причинить вам вред? Кто может с вами чего-нибудь не поделить? – Баоцин тут же совершенно позабыл о Сюлянь. Такой задушевный друг собирается уехать, расстаться с ним просто невозможно.

Мэн Лян засмеялся.

– Я ничего дурного не совершил, и на сей момент никто не может причинить мне вреда. Но я человек новых взглядов и всегда выступал против того, что твердит правительство, выступаю против феодального господства Чан Кашли.

– Я не понимаю, какое отношение имеет феодальное господство к вашему отъезду?

Драматург покачал головой, глаза его блестели, вопрос Баоцина его забавлял.

– Вот видите, вы совершенно не в курсе того, что происходит кругом. Вы уже отстали от эпохи. Брат, война, которую ведет Китай против Японии, не такая простая штука. Тут все очень сложно. Война ведется и на внешнем, и на внутреннем фронте. Столкновения между новой и старой идеологией не стали слабее оттого, что идет война. И хотя в стране давно уже республика, феодальные силы по-прежнему еще существуют. Мы сейчас ведем две войны. Одна началась сорок лег назад, другая – совсем недавно, это война против агрессора. Какая война окажется важнее, никто точно сказать не может. Я писатель, драматург. Моя обязанность состоит именно в том, чтобы выдвигать новые идеалы, новые взгляды, новые пути, новые доводы. Новая и старая идеология всегда находятся в противоречии. Я тут задел старую систему, которая готова вот-вот развалиться, но эта система еще не утратила способности пожирать людей. Правительство обратило внимание на театры. Многие уже арестованы за свои прогрессивные убеждения. Властям не нравятся думающие люди, поэтому все то, что я написал, взято на заметку. Рано или поздно меня сцапают. Я ни в коем случае не должен позволить им заткнуть мне рот. А не схватят меня, так прикончат.

Баоцин положил руку на плечо Мэн Ляна.

– Не печальтесь, господин Мэн. Если они и в самом деле вас схватят, я обязательно найду способ вызволить вас.

Мэн Лян громко рассмеялся.

– Дорогой друг, все это не так просто. Спасибо вам за добрые чувства. Вы не можете мне помочь. Я выбрал этот путь по своей воле и буду идти им до конца. Я при желании вполне мог стать чиновником, имел бы деньги и впасть. Но я не хочу, мне не нужны их вонючие деньги. Мне нужна свобода слова. В некотором отношении передо мной и Сюлянь стоят одни и те же проблемы. Мы оба боремся за то, что вы не можете себе уяснить. Скажу вам, брат, еще вот что. Отныне лучше не исполнять сказы, которые я написал для вас. Чтобы вам было меньше хлопот, я старался как мог не употреблять в них резких фраз, однако, что ни говори, эти сказы все же прогрессивны, могут воодушевлять людей, призывать молодежь к действиям. Гнилые силы уже озабочены своим будущим. Мы должны мобилизовать народ на войну сопротивления, отомстить за пролитую кровь и слезы. А чанкайшисты ждут лишь восхвалений их заслуг и слепого повиновения.

Баоцин кивнул головой:

– Признаюсь, я действительно не понимал всего этого.

– Мне это понятно. Было время, когда я был таким же, как вы и ваша жена. Пройден очень трудный путь. Я стараюсь шагать вместе с эпохой, а вы с супругой остановились и не движетесь вперед. Может быть, я стою где-то в первых рядах эпохи, а вас эпоха ведет на поводке. Я понимаю Сюлянь, а вы ее не понимаете. Это же совершенно очевидно, брат. Поэтому я и говорю, надо дать ей шанс. Я напишу вам рекомендательное письмо, пусть она повидает директора женской подготовительной школы. Достаточно того, чтобы вы дали согласие, и она сможет ходить в школу, пусть начнет познавать жизнь. А не согласитесь, ей век быть рабыней. Как быть, в конце концов решать вам самим, я не принуждаю вас. – Мэн Лян взял шапку. – Запомните, брат, запомните эти слова, которые я вам говорю перед разлукой, может, мы больше не увидимся. Если вы не дадите ей свободу, она будет искать ее сама и в итоге погубит себя. Имея свободу, она, конечно, также может опуститься, однако виноваты в этом будете уже не вы. Многие люди отдали жизнь за новые мечты, и она не исключение. Я считаю, уж лучше пожертвовать собой во имя новой идеи, чем стать жертвой старой системы... – Он направился к двери. – Я ухожу. Одно небо знает, когда мы снова встретимся. Добрый друг, до свидания. – И он мгновенно исчез, будто за ним по пятам гнались ищейки.