355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лана Черная » Я останусь (СИ) » Текст книги (страница 1)
Я останусь (СИ)
  • Текст добавлен: 31 августа 2020, 09:00

Текст книги "Я останусь (СИ)"


Автор книги: Лана Черная



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Часть первая. Тогда

Глава 1.

1.

Декабрь.

– Алло…

– Мария Корф?

– Допустим, – морщусь от звонкого голоса в трубке.

– Дарья Майская, журнал «Звездная жизнь»…

– Я не даю интервью, – перебиваю, нажимая «отбой» и прячу телефон под подушку, пытаясь заснуть еще хоть ненадолго. Но тщетно. Хриплый голос Честера Беннигтона напоминает, что оставлять в покое меня в это утро явно не намерены.

– Мария Корф? – снова тот же вопрос.

Но я даже не пытаюсь соглашаться – просто отключаюсь. Сажусь на кровати, понимая, что заснуть в это сказочно солнечное утро я уже не смогу. На многочисленные телефонные звонки уже не отвечаю. Принимаю контрастный душ, смывая остатки сна, варю кофе под рвущий колонки аккомпанемент «Linkin Park». Подпеваю Честеру и старательно не обращаю внимания на разрывающийся на столе мобильный телефон. Что же этим акулам пера понадобилось спозаранку, что они не поленились раздобыть мой номер телефона? Неужто так рвутся поздравить меня с днем рождения? Фыркаю нелепости собственного предположения, подхватываю джезву и наливаю пахнущий корицей кофе в чашку. Усаживаюсь за стол, открываю ноутбук.  В почте двадцать шесть непрочитанных писем и все с разного рода предложениями об интервью. Барабаню пальцами по столешнице, отпивая горьковатый кофе маленькими глотками. Любопытненько. А на дисплее тем временем высвечивается «Мама». Ночью они с папой меня поздравляли – угораздило же меня родиться в полночь, так родители не упускают возможности позвонить первыми секунда в секунду. По ним хоть часы сверяй – всегда точны, что куранты.

– Доброе утро, мамуль, – и невольно улыбаюсь, прикручивая звук, оставляя гитарное соло фоном.

– Очень на это надеюсь, – отвечает явно чем-то недовольная мама, что по утрам бывает крайне редко.

– Мам? – с осторожностью канатоходца в голосе.

– На свадьбу-то хоть пригласишь, раз уж не удосужилась поставить в известность об этом нас с отцом? И это скажи спасибо, что он не читает глянцевых журналов.

– На какую свадьбу? – ничего не понимая толком, уже стучу по клавишам. И не дремлющий поисковик тут же выдает кучу заголовков, сводящихся к одному: я выхожу замуж. Вот так новость, особенно для меня. Хороша же я невеста, что не в курсе собственной свадьбы. Зато теперь ясно, откуда такая активность с утра пораньше.

– Мамочка, неужели ты думаешь, я бы не рассказала тебе с папой? – в ответ молчание. – Я понятия не имею, с чего вдруг Федька дал такое интервью, – скотина, голову откручу его безмозглую. И злость колет пальцы. – Просто этот засранец не понимает слова «нет». Но я разберусь, мам. И папе говорит не стоит, ладно?

– Ладно, – соглашается мама и смягчается, – и не забудь, что мы ждем тебя к шести. Сегодня твой вечер.

– Я помню.

И распрощавшись с родительницей, набираю номер друга, подложившего мне свинью в виде грядущего торжества, о котором я ни сном, ни духом. Но его телефон отключен, а домашний молчит. Значит, отомстить решил за мой отказ? Натравил журналистов, растрезвонил всем, что мы якобы помолвлены – и теперь попробуй выкрутиться без проблем для отца, ибо он с отчимом Федьки – партнеры по бизнесу. А тот только и мечтает, как породниться с нами и будет весьма опечален, если я стану выкручиваться и все отрицать после публичного заявления его пасынка. А этот гаденыш наверняка веселится сейчас. Уф! И злость колючим комком ярости скручивается в животе, требует выхода. Залпом выпив уже остывший кофе, выхаживаю по кухне, соображая, что теперь делать. И мысль лишь одна: расцарапать Федьке его модельную морду. Но опускаться до банальной склоки – мерзко. И когда только успел, если мы расстались около полуночи и он еще заверял, что все понимает и подождет, пока я передумаю. Я передумывать не собиралась и ясно дала это понять, как и то, что наши отношения в таком ключе не имеют смысла. А он прямо от меня к журналистам поехал. Сволочь. Добавив громкости Беннингтону, взглядом натыкаюсь на разлапистую елку, ютящуюся в углу комнаты. Федька приволок вчера в подарок. Пересекаю комнату, распахиваю окно, ведомая сумасшедшей идеей. Морозный воздух пахнул в лицо. Вдох-выдох. Примеряюсь к елке: нет, в окно не пройдет, слишком большая. Не получается в окно – в дверь выбросим. Первым делом все вещи, что хоть как-то связывают меня с Федькой. А говорил же, что не будет давить и дружба – это тоже очень много. И упрямо не верил, что это единственное, что я могу ему предложить. Ну что ж, не захотел по-хорошему, будет ему по-моему. Если уж резать, то наверняка, чтобы даже пылинка не напоминала о существовании этого засранца в моей жизни. Все подарки умещаются в небольшой картонный коробок, который отправляется на помойку. У подъезда ненадолго останавливаюсь, вдыхая чудный свежий воздух, наслаждаясь, как мороз пощипывает щеки, и с улыбкой наблюдая, как охранник отваживает какого-то бомжа, который явно намерен пробраться в охраняемый двор. Но натыкается на отпор громилы Леши и шлепается в сугроб. Тряхнув волосами, в которые уже насыпались снежинки, возвращаюсь в квартиру.

Осматриваю зеленое чудище. Такую выбрасывать жалко – близнецам она бы понравилась. Но злость на Федьку и его подлость отметает всякие сомнения.

– Чтоб ты пропал, скотина, – шиплю я, выволакивая елку из квартиры. А она оказывается тяжелой и колючей. Пальцы болят, ладони саднит, рукав на куртке и тот порвался, но я упрямо тяну ее по коридору. Через порог приходится пятиться, иначе никак не справиться. И идея с окном кажется не такой уж и опасной: ветки к стволу прижать и протолкнуть, а там просто караулить, чтобы никто не ходил. Да и не ходит здесь никто в такую рань, я надеюсь. К тому же второй этаж – не такая уж критическая высота. Размышляя, отступаю на лестничную клетку, как неожиданно врезаюсь во что-то мягкое. И это мягкое вдруг отзывается веселым:

– С Новым годом!

– Рановато для поздравлений, – бурчу в ответ, обернувшись, и оказываюсь нос к носу с высоким мужчиной в необъятном пуховике. – Извините, я тут… – и осекаюсь, признав в мужике давешнего бомжа, прорывавшегося через Лешу. Прорвался, значит.

– Уборку затеяли, – так же весело заканчивает он вместо меня. – Я вижу. Но мне кажется, елку выбрасывают после праздника, а не до.

Он улыбается во весь рот и нагло меня рассматривает. Я отвечаю ему тем же: высокий,  в потрепанном тулупе грязно-серого цвета, лицо узкое, на голове шапка, натянутая на самые глаза, цвета которых не различить, как и подробных черт. Одежда потрепанная, джинсы в каких-то пятнах, но дорогие, как и ботинки, и кожаные перчатки. Нет, этот мужик явно не бомж, но одет весьма странно. А может журналист замаскированный? Что им стоит и адресок выпросить у щедрого на истории Федьки. Номер же раздобыли. А этот стоит спокойно, плечом подперев угол лифта, не торопится никуда, хотя запросто может пройти, да хотя бы в лифт. Но он не двигается с места даже после моей вежливой просьбы отойти, чтоб я могла пройти и не задеть его этим колючим чудищем. Сдуваю с лица упавшую прядь и перехватываю его веселый взгляд. И тут я соображаю, что все то время, что я тянула елку, скажем так, в пикантной позе, он стоял и наблюдал за мной. А от мысли, что завтра на всех первых полосах появится моя задница, становится смешно. Папа будет в гневе.

Фыркнув и все еще злясь на Федьку, приволокшего эту проклятую елку  и устроившего мне «веселое» днерожденное утро, отворачиваюсь  от весельчака и наклоняюсь за елью. Ну и пусть глазеет, черт с ним. И плевать, что будет завтра. Сегодня нужно еще разобраться с этим гаденышем, решившим, что я стерплю его выходку.  Дудки! Перехватив широкий ствол, тяну на себя дерево. Но рука соскальзывает, ободрав ладонь. Шиплю от боли, выпустив дерево.

И неожиданно передо мной оказывается смуглое и интересное лицо, с примесью чего-то азиатского: высокие скулы, раскосые глаза, рыжие, что золото. Привлекательное, запоминающееся лицо. А весельчак тем временем берет мою ладонь, рассматривает. И пахнет от него вкусно: ветром и дорогим парфюмом, а еще чуть бензином и костром.

– До свадьбы заживет, – улыбается.

– Это предложение? – изгибаю бровь, не вынимая руки. Ладонь у него шершавая и горячая. – Или на ведьмах нынче не женятся? – язвлю, вспомнив один из заголовков злосчастного интервью Федьки, окольцевавшем ведьмочку в лице меня: укротил, приручил и в постель уложил.

А весельчак сдувает с моего лба непослушную прядку, но не отвечает. Переводит взгляд на елку, макушкой спрятавшуюся в коридоре квартиры.

–  А елка, стало быть, вместо метлы?

– На шабаш опаздываю, – огрызаюсь. А он неожиданно смеется. Тихо, но заразительно, вызывая на моем лице легкую улыбку.

– Хорошо хоть не в окно, – усмехается, даже не подозревая, что меня все еще манит эта чудная идея. А если мне под окошко еще Федьку поставить – настроение враз поднимется. На крайний случай и этот весельчак сойдет. – И где же собираются такие прекрасные ведьмочки? – посмеиваясь, интересуется он.

– Показать? – предлагаю, глядя с вызовом.

– С удовольствием, –  легко соглашается он. – Но сперва я помогу.

– Послушайте, – стараясь быть спокойной, говорю я, высвободив-таки свою руку из его,  – что вам надо, а? Разве я просила вас о помощи? А вы тут стоите весь такой неотразимый, глазеете на мой зад, да еще и издеваетесь. Сенсации хотите? Из первых уст выяснить, какими способами окольцовывают ведьм? – чуть ли не по слогам выговариваю я, уперев руки в бока. – Не выйдет. Хотя нет, напишите, что я для этого засранца особое зельице припасла – пургенчиком называется. Вот как доберусь, сразу опробует любви моей неземной. Нет? Вам такое не нравится? А ничего другого я вам не скажу. Так что проваливайте!

Я выдыхаю, а весельчак, внимательно выслушав мою тираду, хмыкает и отвечает:

– Так ваше средство передвижения путь перегородило.

Нет, он откровенно издевается надо мной: елку ему переступить, как нечего делать, да и к лифту путь свободен.

– Да пожалуйста, – хмыкаю, перехватив елку.

А этот весельчак лишь слегка отступает к лифту, чтоб я его не задела. Вот и проваливай!

Когда я, в конце концов, выволакиваю эту громадину на улицу, я ненавижу весь мир. Кажется, во мне отовсюду торчат иголки – колет и болит даже лицо, ладонь кровит. Ну и как теперь с такой рукой ходить? Да еще как назло поранила левую руку. Ни писать, ни рисовать. А у меня вечером еще занятия.

Только на улице я вспоминаю, что не взяла ключи, а дверь осталась открытой. Дверь могла захлопнуться – я напрочь забыла, поставила ли  замок на защелку. Как же я так?! Паника лихорадочно бьется в висках, добавляет адреналина в кровь, так что по ступенькам я взлетаю, не дождавшись лифта. И словно напарываюсь на преграду.

На ступеньках сидит тот самый весельчак, о котором я успешно забыла, едва тот исчез из поля зрения.  Дверь же моей квартиры прикрыта, а в щели лежит еловая ветка – и когда только отломалась?

Я недоуменно смотрю на незнакомца, а тот пожимает плечами в необъятном тулупе и в своей, сложившейся за наше короткое знакомство, веселой манере произносит:

– Я подумал, что ты могла не прихватить с собой ключи.

И под мои возмущения  – а когда это мы, собственно, на «ты» перешли?! – спокойно встает и уходит вверх по лестнице. А через пару мгновений выше этажом звякают ключи, и хлопает дверь. Сосед? Вот дура. Хотя соседство еще не делает его самым лучшим мужчиной на свете и даже не исключает, что он журналист. И даже если так, то ко мне он уж точно не имеет никакого отношения, иначе так просто не ушел бы.

– Чтоб тебя… – отмахиваюсь я и возвращаюсь в квартиру.

Только приняв душ и сварив кофе, я неожиданно вспоминаю наше столкновение:  представляю себя, пятящуюся задом, и вообще всю картину со стороны, и смеюсь. Злость как рукой снимает. И настроение, пожалуй, повышается на пару градусов.

Так странно, но весельчак занимает все мои мысли, пока я обрабатываю рану на ладони. И пока выметаю из квартиры хвою, и принимаю звонки от подружек и знакомых с поздравлениями. И пока разговариваю с папой и выдумываю тысячу причин, чтобы не ехать на праздничный ужин; и пока объясняю ученице, что не могу сегодня проводить с ней урок, держать в руке кисти оказалось ужасно больно.  Перед глазами то и дело его смуглое лицо с рыжими веселыми глазами. Впрочем, он весь сплошное веселье – от макушки до пяток. И до чертиков раздражал с самой первой минуты.

Под аккомпанемент мыслей о соседе, я не замечаю, как переделываю кучу дел и забываю об утренней выходке Федьки.  И нападки журналистов слегка поутихли.  Не замечаю, как время неумолимо приближается к вечеру и семейному ужину. При мысли, что ужин как обычно превратится в целое торжество с подарками и толпой самых непонятных личностей, хочется сбежать, чтобы никто не нашел. Я даже в прошлом году предложила побег Федьке, так он потом со мной неделю не разговаривал – твердил, что я не ценю своей семьи. Вздохнув, натягиваю маленькое черное платье, взлохмачиваю волосы – те незамедлительно черными волнами рассыпаются по плечам – и отворачиваюсь от собственного отражения. А может не ехать никуда? Папа поймет, да и мама. Выговорит, конечно, что мы редко видимся, но обижаться не станет. А с другой стороны, наверняка  и Федька явится – хороший шанс расставить все точки над «и» прилюдно, раз уж он так возлюбил выставлять жизнь напоказ. У меня уже даже пара мыслишек закралась, как это сделать почувствительнее, чтобы больше не повадно было. Да и этот вечер единственный, когда мы собираемся с родителями вместе с тех пор, как я живу отдельно.

И когда я почти уговорила себя выйти из квартиры и сесть в подъехавшее такси, в кармане пальто обнаруживаю приглашение для двоих на юбилей веревочного парка «Небо», открытого год назад братом моего старого приятеля Ваньки Зубина. Похоже, сама судьба сегодня не благоволит семейному торжеству. И сумасшедшая идея рождается спонтанно. Похоже, других моя головушка просто не признает. Наспех переодеваюсь в джинсы и водолазку, ноги всовываю в высокие ботинки на меху, сверху натягиваю куртку, волосы прячу под капюшон и в считанные секунды поднимаюсь на третий этаж. На лестничной клетке всего две квартиры и обе съемные. Звоню в обе. В одной трель звонка эхом разлетается по явно пустому помещению. А вот во второй рычит замок и дверь открывает взъерошенный хозяин. Узнать в нем утреннего бомжа-весельчака практически невозможно: торс, перевитый мышцами, кулон на шее, короткие волосы смоляного цвета, сердитый прищур рыжих глаз. Только по ним и опознаю.

– Привет, – выдыхаю дрогнувшим голосом, все еще впечатленная разительными переменами в моем соседе: от весельчака до раздраженного и взъерошенного мужика, явно не желающего кого-то видеть. Вот только мне двери он открыл. Почему?

– Виделись уже, – хмуро. Руки на груди скрестил, плечом косяк подпер – да что же у него за манера такая приваливаться к чему-нибудь? И ждет.

– Я извиниться хотела за утро. Вела себя, как дура.

– Скорее, как ведьмочка, – усмехается.

В ответ лишь пожимаю плечами.

– Ладно, проехали. Запомню, что утро – не твое время суток, – и глаза прикрывает, будто устал. Вообще видок у него оставляет желать лучшего. Мумии и те покраше будут. Я успеваю пожалеть, что приперлась к нему. Очевидно же, что сейчас неподходящий момент для разговоров и уж тем более для того, что я намерена ему предложить. Еще не поздно попрощаться и уйти. Ага, а потом снова нацепить ненавистное платье и целый вечер изнывать от тоски. Нет уж, попытка – не пытка.

– А зачем запоминать? – вдруг цепляюсь за его последние слова, чтобы хоть как-то поддержать разговор и осторожно добраться до цели моего визита.

– На случай, когда пойдешь со мной на свидание, – говорит так легко, словно я уже согласилась. И в голосе такая уверенность, будто он и мысли не допускает, что я откажу.

– А что, утром за дверь выставишь? – спиной опершись на перила, прячу руки в карман, нашариваю пригласительный.

Он поворачивает голову, смотрит пристально, как будто одним взглядом раздевает. И улыбается краешком губ, а в его рыжих глазах вспыхивает озорство. И сразу становится похожим на того парня, с кем я столкнулась утром. Только вот сейчас он не раздражал, а притягивал, как магнит иголку.

– Зачем за дверь? Я знаю занятие поинтересней. Утро пролетает незаметно.

И вроде ничего такого не сказал, но я ощущаю, как щеки краснеют от его тихого, с хрипотцой голоса. Откуда что взялось? И дрожь холодит кожу – того и гляди в действительности до стриптиза дойдем. Хотя надо признаться, что увидеть его голым я бы не отказалась. И сосед уже наверняка представил нечто подобное относительно меня. Усмехаюсь. Вот уж не ожидала от самой себя. Еще немного и я буду готова отдаться ему, даже не спросив имени. Да что же это? Дергаю плечом и выуживаю из кармана пригласительный.

– Тогда пошли, – и протягиваю ему пеструю бумажку. – На свидание.

Он смаргивает, смотрит на мою ладонь, потом на пригласительный. И не верит. На что угодно поспорю, но с ним такое точно впервые. И наваждение прилюдного стриптиза спадает. А вот с остальным сложнее: адреналин пенит кровь, мешает мыслить здраво. И впервые за несколько последних лет меня это только подстегивает.

– Да ладно? Серьезно на свидание зовешь?

Киваю.

– А если я женат и у меня пятеро детей? – хитро щурится.

– И что? Я же не в ЗАГС тебя зову. Мне твой штамп в паспорте до лампочки.

– А имя? – не отстает и ответа не дает.

Имя? Захочет – назовет, а нет – я и так найду массу слов, как его величать.

– Такси уже ждет, – поторапливаю его с решением. И искорки веселья в его глазах пускаются в пляс.

Он кивает и исчезает в квартире, оставляя дверь открытой, как приглашение. А я прислушиваюсь к себе: сердце аритмичным эхом отзывается  в висках, выстукивая по венам давно забытое чувство драйва. Давненько я не делала глупостей. С Федькой совсем забыла, какая я на самом деле: бесшабашная, живущая на острие свободы.

Сосед появляется через пять минут, полностью одетый. И я все-таки присвистываю от метаморфозы, из утреннего бомжа превратившего его в сексуального, стильно одетого молодого мужчину. Он лишь усмехается моей реакции, запирая дверь, прячет ключи в карман и, не вызывая лифт, сбегает по ступенькам. Я тороплюсь следом, гадая, чем обернется моя сегодняшняя глупость. Как пить дать – ничем хорошим,  с моей-то везучестью на мужиков.

Глава 2.

2. Декабрь.

Папа звонит, когда мы уже подъезжаем к зданию веревочного парка.

– Неужели моя мышь, наконец, решила оторваться вместо скучного семейного торжества? – в его голосе лишь тепло и нежность.

– Так получилось, – только и отвечаю, косясь на задумчивого соседа. За время нашей поездки он не проронил ни слова, а я сто раз умудрилась пожалеть, что затеяла все это. Но отступать некуда.

– И как я понимаю, твои друзья не в курсе?

– Правильно понимаешь, папуль, – на этих словах сосед оборачивается, смотрит задумчиво, будто трудную задачку решает.

– И новость о грядущей свадьбе сильно преувеличена, – продолжает весело.

– Угу, – улыбаюсь во весь рот, не удивляясь, что папа в курсе событий. Даже не читая глянца и не смотря выпуски новостей – он всегда все знает. И как только ему удается? Когда-то я у него спросила, а он лишь щелкнул меня по носу: «Работа у меня такая».

– Я надеюсь, он стоит того.

Кто? Сосед, имени которого я даже не знаю? Наверное, я слишком пристально уставилась на него, потому что он вдруг подмигивает мне и тихо смеется. Ну-ну. И не сводя с него лукавого взгляда, выдыхаю в трубку:

– Быть может, я даже замуж за него пойду.

Сосед давится собственным смехом.

– Тогда обязательно дай ему мой номер, – посерьезнев, почти приказывает отец. Я напрягаюсь.

– Это еще зачем? – зная папу, тому ничего не стоит устроить проверку моему новоявленному жениху. Он уже стольких парней от меня отвадил, что засранец Федька уже давно побил все рекорды и не свинтил от меня в первую же неделю. Впрочем, надо признаться честно – ему папа никаких проверок не устраивал, словно не ощущал в нем опасности или просто не видел в нем моего бойфренда на постоянной основе. Да и вообще бойфренда – мы и целовались то пару раз и ни один из них меня не впечатлил. А может, наоборот, мысленно его и прочит мне в мужья. Папина логика – сплошные дебри.

– Полагаю, ему понадобится союзник, чтобы выдержать тебя дольше часа. А я – самый лучший.

– Предатель, – шиплю в ответ на отцовский смех.

– Я просто люблю тебя, мышь. Оторвись на всю катушку.

– Даже не сомневайся.

– Только, смотри, без фанатизма. Чтоб все целы и невредимы, ладушки?

– Все будет тип-топ, папуля.

Я выбираюсь из такси и попадаю в снежный вихрь. Смеюсь, запрокинув голову и раскинув руки, ловлю губами снежинки. Ветер взлохмачивает волосы, морозом лижет лишенную шарфа шею, обнимает лицо. И нет ничего волшебнее сыплющегося из небесной черноты снега.

А мой спутник замирает чуть впереди, спрятав руки в карманы, не забыв подпереть своим могучим плечом фонарный столб, и не выпускает из виду ни одно мое движение. И от его взгляда в низу живота мягким клубком поселяется тепло. Я улыбаюсь, шагаю к нему.

– Сколько тебе лет, Маруся? – вдруг спрашивает мой сосед, откуда-то прознав мое имя. Журналист все-таки? Хмурюсь. – Так сколько? – не отстает.

– Девятнадцать, – с вызовом. Нет, не журналист он. Во всяком случае, явись он по мою душу, знал бы мой возраст: Федька и о нем растрепал, – сегодня исполнилось, – добавляю тише.

– А мне тридцать пять, – отчего-то раздражаясь, говорит он. – Я старый, потрепанный жизнью мужик. Ты уверена, что хочешь этого?

Пожимаю плечами, не совсем вникая в суть его переменившегося настроения и идиотских вопросов. Причем здесь возраст? Это же просто развлечение. Что здесь такого? И вообще, вовсе он и не потрепанный. И вдруг становится любопытно, а каков он в постели. Странное желание попробовать его на вкус, коснуться его острых скул, пройтись губами по груди, слегка покусывая, обжигает. И щеки и без того румяные от морозного ветра, алеют еще больше. Как хорошо, что зима избавит от неловкости. И чтобы не выдать себя с головой, решительно киваю, беру его под руку и веду в стеклянные двери здания.  И  тут.

– Гроза?! – изумленно рокочет за спиной бас.

Мы оборачиваемся вдвоем, с ошеломлением уставившись на идущего нам навстречу здоровенного «лося» с густой рыжей шевелюрой и лыбящегося во все тридцать два. Один удар сердца, еще один и приходит узнавание: Ванька Зубин! И медвежьи объятия, сжавшие что тиски и сопровождающиеся ликующими не по-взрослому воплями.

– Пришла все-таки! Невероятно! Аааа! А хороша-то! Хороша!

Он ненадолго отлепляет меня от себя, рассматривает, не веря, что я – это я. Хохочет. А после снова стискивает в своих лапищах. Я пытаюсь вырваться, но это все равно что двигать гору: никаких шансов. Потому я смиренно дожидаюсь, когда же меня-таки поставят на землю. А Ванька теребит, обнимает, сдавливая до хруста в костях, и смеется радостно. И сколько бы сии обнимания продолжались – неведомо, если бы не ровный, но властный голос за спиной:

– Иван, хорош уже мою женщину лапать.

Зубин замирает каменным изваянием и смотрит поверх моего плеча. А я высвобождаюсь из его лапищ и оборачиваюсь к тому, кто назвал меня своей. Но кроме своего соседа никого не обнаруживаю. Перевожу взгляд на Ваньку, потом на соседа. Тот подмигивает мне, а Ванька вдруг широко улыбается и шагает к соседу. Они обмениваются рукопожатиями, как давние приятели. Ничего себе!

– Ты давно вернулся? – спрашивает Ванька и, не сдержавшись, все-таки обнимает моего соседа.

– Пару дней назад, – отвечает сосед, смотря на Зубина по-отечески тепло и похлопывая того по плечу.

– Сашка будет рад, – басит Ванька, – он же давно тебя ждет, у него же там, ааа,  – разводит руками и достает из кармана мобильный, но сосед перехватывает его запястье.

– Не надо, Иван. Видишь, я сегодня на свидании, – и подмигивает мне. Ванька качает головой.

– На свидании? – словно не веря переспрашивает Ванька, уставившись на соседа. – А как же… – но осекается под посуровевшим взглядом соседа. Любопытненько. А Ванька встряхивает своими невозможными кудрями. – Мне же никто не поверит, – говорит он сокрушенно.

– А ты никому не признавайся, – подсказываю я.

– Но о тебе же все газеты пишут, – парирует Ванька.

Вздыхаю, чувствуя, как злость щекочет затылок. Ох и Федька, удружил. Но не успеваю и рта раскрыть.

– И что же там о тебе пишут, Маруся? – сведя брови, вкрадчиво интересуется мой безымянный сосед.

– Да врут наверняка, – вмешивается Ванька, сообразив, что ляпнул про газеты зря, учитывая, о чем там пишут и кем представился мой сосед. Веселый, однако, у меня день рождения.

– И все же, – не унимается сосед, сократив расстояние, и жестом собственника обнимает меня за талию. И жар волной прокатывается по телу, пульсом застревает в висках, опаляет лицо.

– Иди к черту, – шиплю ему в самое ухо и отступаю назад, но оказываюсь прижата к боку соседа. И дыхание сбивается от его дразнящего запаха, смешавшегося с морозом. Я закусываю губу и сжимаю кулаки. Черте что творится! Не хватало тут еще поплыть от малознакомого мужика. Вот уж тогда точно папа «порадуется» за дочурку.

– Ребят, идемте лучше внутрь, – встревает Ванька. – Там уже все заждались.

– Все? – в один голос с соседом.

Но Ванька лишь хитро улыбается и уверенно двигает к стеклянным дверям здания. А мой сосед не торопится отпускать меня, держит крепко и смотрит, улыбаясь чуть насмешливо, словно предлагает попробовать избавиться от него. Ну что ж, сам напросился.

Обманчиво-нежно скольжу ладонью по его спине снизу вверх, ерошу влажные от снега волосы. Он хмурится, и рука его каменеет на талии. А я двумя пальцами прокладываю дорожку от макушки к затылку, нащупывая нужные точки. Вдох. Надавить. Выдох. И пальцы тонут в пустоте, а шею обжигает горячее дыхание.

– Почти поймала, – и я слышу, как он улыбается.

– В следующий раз успею, – парирую в тон ему, – если не прекратишь меня лапать.

– Тогда я буду начеку, – смеется, но ослабляет хватку. Я шагаю вперед и, не оборачиваясь, вхожу в здание. Черт с ним, с соседом! Не съест же он меня, в самом деле. Пусть развлекается, а я буду получать удовольствие. В том числе и от его прикосновений. И губы сами растягиваются в улыбке. Глупо отрицать, что его руки меня будоражат и тело откликается ему, как родному. Щеки краснеют, и я прячу лицо в воротник куртки. Дура, что тут скажешь.

Чувствуя спиной пристальный взгляд, иду по коридору мимо раздевалок, где приходится снять верхнюю одежду. У дверей сталкиваюсь с соседом: куртку он снял, оставшись в черной футболке Хенли, темно-синих джинсах и специальных кроссовках, выданных уже здесь на ресепшене. Невольно смотрю в пол: я тоже в таких. Черные с ядовито-зелеными шнурками и в тон им самолетами на боках.

– Спецзаказ, – поясняет сосед, демонстрируя мне самолеты-копии моих. – Зуб с детства на самолетах помешан. А эти еще и светятся в темноте. Хотя, – чешет затылок, – до сих пор не въезжаю, на кой им светиться, если темноты в парке не бывает.

– Зато детишки наверняка в восторге, – подмечаю, пошевелив носками кроссовок.

– О да, – протягивает весело. – У моего приятеля племянниц не вытащишь отсюда. Мне иногда кажется, через пару месяцев они и семиметровки покорят.

И я улыбаюсь, живо представив себе своих сестер, которые тоже только и грезят этим парком: троллеями, подвесными мостами, канатными дорогами и прочей фигней. Удивляюсь, как они меня до сих пор сюда не затащили. А ведь пытались. Папа спас. Он у меня такой: сказал, как отрезал. Малявки его побаиваются и пока не осмелели, чтобы возражать или, упаси боги, ослушаться. Мама лишь посмеивается, наблюдая за ними. А я ловлю себя на мысли, что не хватает отцу парочки собственных карапузов.

– Я смотрю, ты в теме, – подмигивает сосед. И я невольно заражаюсь его весельем.

– У меня сестрицы те еще экстремалки, – принимаю его «подачу». – Для них самая настоящая катастрофа, когда мама отменяет им «пятницу по-самурайски». Это значит, никаких парков, трасс, роликов, велосипедов и картов.

Сосед хмыкает понимающе. И делится, как племянницы его друга первыми прошли самую сложную детскую трассу еще до открытия этого парка. Но это большой-большой секрет. И прикладывает указательный палец к губам, призывая меня молчать.

– Ты здесь уже бывал? – сымитировав запирание секрета под замок, спрашиваю.

– Ага. Шурик пару месяцев назад новую трассу открыл: точная копия нутра самолета. Еще не видел, – и в предвкушении потирает руки, будто у него глаза на ладонях.

– И давно ты с Зубиным-старшим знаком? – задаю вертевшийся на языке еще с улицы вопрос.

– Давно, – чуть призадумавшись. Пытается подсчитать, видимо, но отделывается лаконичным и неопределенным. Понимай, как хочешь. – Идем, – вдруг берет меня за руку и уводит в противоположную от входа в зал сторону.

– А…

– Увидишь, – перебивает на полуслове.

Фыркаю недовольно, но кто меня слушает, ведет вот за собой, переплетя пальцы. А ладонь у него горячая и сильная. Кожа шершавая, щекочет, рождая табун мурашек. Я смотрю, как переплетены наши пальцы: смуглые его с красивыми ухоженными ногтями и тонкие белые мои. Странное ощущение правильности поселяется внутри, что не хочется их расцеплять. И я позволяю себе рассмотреть своего соседа поближе, пока он отвлечен на дорогу; выискиваю новые, едва уловимые черты. Руку протяни, коснуться можно его острой скулы с белесым штрихом шрама; его темной щетины, совсем короткой и наверняка колкой, как и он сам; тонкой венки на виске, выстукивающей пульс, или попробовать разгладить паутинку морщинок у рыжих, что золото, глаз. Провести подушечкой пальца по горбинке на носу и ниже по изогнутым в полуулыбке губам, изучая. И жажда прикосновения нестерпима, что мне приходится сжать кулак и спрятать его в карман джинсов.

И тут же оказываюсь пойманной с поличным.

– Любопытной Марусе нос определенно не дорог, – и, щелкнув меня по кончику носа, вталкивает в распахнутую дверь.

Сгорая от стыда и глотая возмущения с намерением высказаться, когда мне дадут отдышаться, торопливо иду впереди, но сосед перехватывает мою ладонь, и я вдруг остро понимаю, что мне не хватало его руки эти считанные мгновения. Щеки пылают и наверняка уже красные, что помидор. Но деваться некуда. Короткий коридор, лестница, снова дверь, коридор и лестница, пролет за пролетом. Марш-бросок просто. Я успеваю запыхаться  и заподозрить неладное: куда мы так высоко взбираемся? Где-то на задворках сознание ворочается липкий противный страх, но мягкий голос соседа не дает ему вылезти наружу. И я цепляюсь за него. Выдыхаю, когда мы останавливаемся у черной двери. И судя по тому, что соседушка мой никуда меня больше не тянет – мы достигли конечного пункта. Ура! Теперь можно и побушевать, а то распоясался мой безымянный сосед, спасу нет. И ничего, что я сама ему навязалась – терпеть его наглость я не намерена.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю