Текст книги "Я останусь (СИ)"

Автор книги: Лана Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Мари, – он резко останавливается, и я со всего маху врезаюсь в его широкую грудь.

– Ох, – зажимаю пульсирующий нос. – Фил, ядрена вошь, – ругаюсь сквозь зубы на родном русском. Фил смотрит на меня как на инопланетянку. А я трогаю нос, убеждаясь, что тот цел и не кровит. – В чем дело, Фил? – снова на французском.

– Мне нужно найти отца, а тебе побыть пассажиркой вон того транспорта, – и указывает рукой за свою спину на громадный белый шар с черной кошкой. И что-то екает внутри, и сердце пропускает удар. Не может быть. Вот так совпадение. И рука сама тянется к шее, находит цепочку, на которой звякают золотое кольцо и серебряная кошка.

– Фантастика, – выдыхаю я.

– Да, – протягивает Фил с тоской. – Пилот этого судна один из лучших в мире. Отец мечтает заполучить его себе, но что-то у них не складывается.

– Мало денег предлагает?

– Его не интересуют деньги, – качает головой Фил, – и он не тщеславен. Он просто Бог неба, Мари. И я совершенно не понимаю, зачем отец хочет, чтобы переговоры вел я. Понимаешь, – Фил закусывает губу, ерошит волосы, переминается с ноги на ногу – верные признаки нервозности, – отец не знает, что я боюсь высоты.

Я смотрю во все глаза, начиная понимать, к чему клонит мой новоиспеченный жених. И страх скользит по позвоночнику, скручивает внутренности, выхолаживает кровь.

– А мне нужно понять, что в этом парне такого особенного, что отец изводится столько лет. А я…в общем, мне не на кого больше рассчитывать. Мари?

Я перевожу взгляд с громадной черной кошки на куполе шара на Фила, молящего меня о помощи, и киваю.

– Как здорово, Мари! – улыбается он широкой белозубой улыбкой и звонко чмокает в щеку.

А я вдруг понимаю, что сегодня непременно умру там, в небе. Или закачу некрасивую истерику и опозорю Фила. Нет, надо срочно сказать Филу, что я тоже боюсь высоты.

Но он опережает меня, остановившись возле огромной гондолы шара-убийцы. А как еще назвать это творение, непонятно каким образом парящее в небе и совершенно не подчиняющееся воле человека. Куда дунет ветер, туда и полетим. Хоть над трассой, хоть на острые пики гор, хоть в разломы ущелий – и разобьемся к чертовой матери. Я вцепляюсь в ладонь Фила, ощущая, как противная дрожь расползается по телу. Но Фил ничего не замечает, знакомя меня с экипажем этого монстра. И кошка на его куполе уже не кажется красивой и знакомой – она страшна и ее зеленые глазищи выжигают внутри дыру. Но я упрямо держусь на ногах, киваю и даже улыбаюсь, хотя лица размываются. И даже сколько человек летит вместе со мной – я не знаю. Ничего не знаю. И папа не звонит. Почему папа не звонит? Может, он сумел бы меня успокоить. Но он не звонит и его телефон недоступен. Недоступен.

Я прихожу в себя от тонкого запаха мужского парфюма, такого знакомого, что невольно встряхиваюсь, открываю глаза, а ведь даже не помню, когда успела зажмуриться, и обнаруживая себя сидящей в углу, прижав колени к груди. Страх по-прежнему не отпускает из своих острых щупалец, разносится по венам вместо крови, но я уже могу дышать и не запугивать саму себя собственными необоснованными опасениями. Я ведь даже не знаю, как управляется эта штука. Может, все не так страшно, кто знает. А еще с осознанием самой себя приходит облегчение, что на меня никто не обращает внимания. Все люди заняты собой или друг другом. Некоторые, видимо, члены команды – тихо переговариваются между собой какими-то непонятными мне терминами, что-то настраивают и старательно не смотрят в мою сторону, как будто избегают. И вот тут я, наконец, соображаю, что рядом со мной кто-то сидит. И его бедро, затянутое джинсой, касается моего, а прикосновение плеча обжигает кожу даже через ткань моей куртки. И запах…запах того, кто сидит рядом, тревожит и будоражит. Смешивается со страхом, рождая дикую смесь эмоций. Я медленно поворачиваю голову в сторону моего попутчика и не верю собственным глазам. Сердце срывается в галоп и с разгону врезается в ребра, больно, надрывая дыхание, воруя застрявший в горле вскрик. Зажав рот трясущейся рукой, смотрю на заросший щетиной профиль того, кто снился мне ночами, не отпуская, не давая и шанса, чтобы забыть.

– Я не знал, что ты боишься высоты, – тихо, почти шепотом, говорит Игорь, но я слышу его так, словно он орет во все горло. И слабо улыбнувшись, ловит мой растревоженный взгляд: – Добро пожаловать ко мне на борт, Маруся.

На борт? К нему? Это значит…Нет, не может быть. Фил не мог знать. Или мог? Если мог, тогда он последняя скотина. Такой подлости я от него не ожидала. А если нет – мог хотя бы имя назвать своего Бога неба, блин. Уронив голову в ладони, протяжно выдыхаю. Ну что за дрянь эта судьба? Почему нельзя просто оставить меня в покое? Почему нельзя дать жить спокойно и не сталкивать постоянно с тем, кого я пытаюсь забыть?

– Маруся, – взволнованный голос совсем близко, легкое касание за плечо, – если тебе плохо, мы можем сесть. Слышишь меня?

Плохо? О нет, я не доставлю ему такого удовольствия. Поднимаю на него уставший взгляд.

– Скажи, – горло дерет, – почему тебя называют Богом неба?

Он смотрит странно, не веря, что я задаю ему такой вопрос. Так, словно мы расстались не четыре месяца назад, а буквально вчера.

– Им виднее, – усмехнувшись, отвечает Игорь.

– Кому?

– Тем, кто называет.

– Я не знала, что ты занимаешься этим, – киваю на людей в гондоле.

– Ты не хотела знать.

– Давно? – предпочитаю не слышать его явного отсыла к прошлому. Незачем оно мне.

Игорь встает, упирается ладонями в бортик, смотрит вдаль и молчит. И чтобы получить ответ мне тоже нужно подняться. Но как, если ноги отказывают и внутри все по-прежнему дрожит. Словно уловив мое настроение, Игорь вдруг протягивает мне руку.

– Это не страшно, Маруся. Просто поверь мне. Я хочу кое-что тебе показать. Тебе понравится, – и его губ касается легкая улыбка, яркими всполохами отражается в рыжих глазах, смягчает заострившиеся черты осунувшегося лица.

А я смотрю на его широкую ладонь и понимаю, что нет у меня выбора. Осторожно вкладываю свою руку в его, поймав себя на очередном дежавю: такое гармоничное переплетение наших пальцев. Я встаю медленно, не разрывая наши взгляды. И страшно заблудиться в его затягивающих, подобно зыбучим пескам, глазах. И отвести взгляд жутко до дрожи.

А его рука ложится на талию, бережно разворачивая меня лицом к горизонту. Я зажмуриваюсь, ощущая, как ветер омывает лицо и заполошно бьется мое сердце. Другая рука – поперек живота, крепко прижимая к широкой груди, где ломает ребра еще одно сердце в унисон моему: сильное, разгоняющее жар по мужскому телу и впрыскивающее адреналин в мою кровь.

– Не бойся, Маруся, я с тобой, – такие знакомые слова эхом из прошлого. Того, где мы были вместе и где я была бесстыдно счастливой. – Ну же, смелее.

Я распахиваю глаза, вцепившись пальцами в бортик гондолы. И замираю, пораженная восторгом. Под нами до самого горизонта разостлано лоскутное одеяло, пестрящее всеми цветами радуги. От восхищения сводит горло, и слезы срываются с ресниц. Живое одеяло из цветущих тюльпанов! Самых прекрасных из всех цветов. И даже здесь, на высоте кучи километров я ощущаю их едва уловимый запах.

– Откуда? – шепчу, резко обернувшись и столкнувшись с сияющими глазами цвета солнца. А в загоревших пальцах – радужный букет тюльпанов, пьянящих сладковатым ароматом лета.

– Это все для тебя, красотулечка моя, – вместо ответа. И нежное прикосновение к щеке губами сводит с ума и неожиданно оказывается болезненным. Не просто удар в спину – толчок, выбивающий почву из-под ног. И я ощущаю, как лечу в пропасть, потому что это невозможно – так любить и мучиться от этой любви. Невозможно сходить с ума от одного его запаха. От того, что он делает, когда кажется, что все – больше ничего никогда не будет. С ним не будет. И вот он снова рядом, выдергивая меня из моего мира.

– Весь мир для тебя, девочка моя, – хрипло, щекоча дыханием шею. Да, он подарил мне весь мир, всего лишь вознеся на небо и положив к ногам миллиарды тюльпанов. И маленький букет в шуршащей бумаге, сжатый моими пальцами, лишь подтверждает, что все это на самом деле. И что я больше не боюсь высоты. Улыбнувшись, вновь смотрю туда, где буйством красок горят тюльпаны. Нежность плавится теплом по венам, опаляет горячим дыханием, согревает объятиями самого нужного человека на планете. И я позволяю себе забыть о том, что будет, когда мы приземлимся. Здесь, на высоте, в ослепительно-синем небе есть только я и он. И плевать, что за нашими спинами еще люди. Никого нет, только я, Игорь и наше небо...

– Завидный жених, значит? – вытягиваю себя из воспоминаний, только горечь оседает на языке. И головная боль стучит по вискам.

– Нее, – протягивает как-то странно, словно тоже вспоминал. Интересно, что? И руки его каменеют на моей талии. – Я давно и безнадежно занят, только не верит никто.

– А меня, стало быть, увидят и поверят?

Кивок мне ответом.

– Прости, Игорь, но я занята, – отвечаю, делая попытку выбраться из его загребущих рук. Мне отчего-то перестает нравиться наше положение. – Ты попроси ту, кем занят, – слова срываются прежде чем я успеваю подумать. И боль долбит по темечку.

– Занята, говоришь? – ухмыляется он, выпуская меня из рук. Я перекатываюсь на противоположную сторону кровати, пытаюсь встать, но ноги предательски подкашиваются и перед глазами все идет кувырком. Вдох-выдох. Зажмуриваюсь, вцепившись пальцами в простыню. – Слышал я о твоей занятости, – на тыльную сторону ладони падает что-то звонкое и холодное. Смотрю. Тонкий золотой ободок кольца на порванной цепочке. Хватаюсь за шею и судорожно выдыхаю – моя, никаких сомнений. Как же я не заметила, что она порвалась? Только на цепочке нет кошки. Беру цепочку, убеждаясь, что кулона действительно нет. А где? Перевожу вопросительный взгляд на Игоря. Он сидит ко мне  вполоборота и вертит в пальцах маленькую серебряную кошку – талисман, подаренный им пять месяцев назад. Он надел мне его на шею в наше последнее совместное утро. – Замуж собралась за одного  – насмешка скользит в каждом его слове и она хуже ненависти или презрения, – а в постели милуешься со мной. Занятно, не правда ли?

– Не тебе меня судить, – бросаю зло, глотая слезы обиды. Таких слов я от него не ожидала. Все, что угодно, но только не так. Кем он меня считает? И тут же горько усмехаюсь: а не все ли равно? Он ведь прав. Во всем прав. – Но знаешь, по крайней мере, он честен со мной. И к тебе я не напрашивалась.

– Это да. Но тут уж, извини, воспитание, мать его, – как-то обреченно заключает Игорь. – Не могу я бросить близкого человека в беде. Даже если наши пути давно разошлись.

Он встает, обходит кровать, вкладывает мне в ладонь кошку. И от его прикосновения мурашки разносятся по коже.

– Ложись спать, Маруся, и не выдумай больше ничего, ладно? Я все равно тебя никуда не отпущу, даже не надейся.

И уходит. А я смотрю на маленькую кошку, лукаво подмигивающую мне зеленым глазом, и всеми поджилками чую, что с размаху угодила в ловушку. И выбираться из нее совершенно не хочется.

Ложусь поперек кровати, сжимая в кулаке кошку с кольцом, и закрываю глаза. И снится мне синее-синее небо, утыканное пестрыми каплями воздушных шаров.

Глава 6.

6.

Июнь.

Игорь давно бросил курить, еще в училище. Бывало, срываясь, он выкуривал сигаретку-другую, но крайне редко, а потом и вовсе вычеркнул сигареты из своей жизни, как-то работа не позволяла ему такую вольность. Да и зачем, когда он бредил только небом и отличное здоровье – фундамент к построению его мечты. Высшие оценки, стремительная карьера, любимая жена дома – чего еще желать молодому офицеру, не имеющему равных в своем деле? Детей, разве что, да звезду героя. Со вторым повезло больше.

Игорь выбивает из пачки, забытой пару дней назад Самураем, коричневую сигарету, закуривает. Табачный дым дерет горло, саднит в груди, и сердце болезненно сжимается от неожиданной дозы никотина. Криво улыбнувшись, Игорь наблюдает за сизым дымком, стелящимся по стеклу окна, усаживается на подоконник. За крышами высоток розовеет небо. Совсем скоро выползет солнце, разливая свое золото по синему летнему небу. Жара задушит город. И до фестиваля никакой возможности вырваться в небо. А хочется до одури. Вдыхать пахнущий озоном воздух, ловить на ладони солнечных зайчиков и обнимать Марусю. В небо хочется с ней. Там с ней легко и будоражаще. Она подарила ему другое небо: наполненное страхом и неудержимым желанием доказать ему, что она может все. Она смогла. И Игорю даже показалось, что у него все получилось. Ее прерывистое дыхание и чистый, ничем незамутненный восторг в серых глазах: так искренне радуются только дети. И ради этого счастливого сияния в ее взгляде, ради ее широкой улыбки он готов был на все. Кроме одного: видеть ее в объятиях другого.

Игорь стряхивает столбик пепла в пустую чашку, как-то не сложилось у него с пепельницами – последнюю разбил Саня Зубин неделю назад.  Игорь смотрит на красный огонек тлеющей сигареты, ухмыляется, отпуская на волю воспоминания. Так странно думать об этом наяву, сознательно насилуя собственную память, не позволяя забыть. Мазохизм, ей-богу.

Он прикрывает глаза, упирается затылком в оконный откос, делает затяжку, ощущая, как горький дым обволакивает горло. Игорь возвращает себя на персональную точку отсчета новой жизни. Ему понадобилось пять лет и одна встреча, чтобы понять – прошлое больше не имеет значения. Чтобы отпустила обида и злость ослабила тиски. Вот только от чувства вины никак не избавиться: оно вновь и вновь сводит с ума снами и серыми все понимающими глазами той, что искалечила три жизни.

Впрочем, он сам виноват. Он и никто больше. Он подбил друга на бессмысленную гонку доказать кто круче. Взрослые мужики, мля. Обоим по тридцатнику, а глупцами были, что подростки. Дождь, скользкая трасса, темная, как сама ночь и крутой поворот. Игорь вошел плавно, злость подхлестывала в спину, а перед глазами жена в объятиях друга, как красная тряпка для быка. Игорь не увидел, почувствовал, как Пашка вылетел с трассы. Мотоцикл в хлам. И Пашка. Игорь материл его, тряс, наверное, пытался душу вернуть обратно. А он лишь улыбался. Так и умер…с улыбкой на губах.

Поразительно. Он простил ей измену, а смерть Пашки не смог. И себе до сих пор не смог. Вот только Пашка ему не снится, а преследует она, шагающая из окна.

В тот день он приехал за вещами. Ее голос до сих пор звенит в ушах, а ветер – в голове. Она шагнула в ночь и…Игорь помнит лишь белоснежное платье на черном асфальте. Он слетел по ступенькам в считанные секунды. Она лежала на асфальте точно сломанная кукла: неживая, ненастоящая. Машинально он прижал пальцы к сонной артерии: пульс трепыхался на последнем издыхании. Он переполошил весь дом, но вызвал скорую. Та приехала на удивление быстро. Машу спасли, только ходить она так и не смогла. А он не смог быть рядом с ней в ту ночь. В ту ночь он сорвался в небо. В ту ночь он отдавал себя разыгравшейся грозе, лавируя между ослепительными зигзагами молний. В ту ночь у него было рискованное испытание новой машины в экстремальных погодных условиях. Боль ослепила у самой земли: огненная, как белоснежные молнии. И тьма подружилась с ним надолго. А потом приговор врачей: микро-инсульт и никаких нагрузок. В тридцать лет! Ему перекрыли кислород, у него отняли небо. Никаких полетов на высоте более тысячи метров. Это предел, его предел. За ним – смерть.

О, как он злился. И бесился, снова пытаясь доказать, что это не про него. На высоте полторы тысячи он чуть не сдох. Напарник спас, не пустивший Игоря одного. Через некоторое время после выписки он и встретил Самурая. Тот вытащил его из болота саморазрушения и дал работу. Оказалось, в Грозовском чуть не умер финансовый гений. Цифры, деньги, договора на некоторое время дали передышку от жутких мыслей и выворачивающих снов. Он заработал денег и стал помогать Машке. Сначала  просто переводил ей деньги. А потом случайно встретил их общую знакомую и понял, что к его деньгам она так и не притронулась. Тогда он приехал сам. Так и стал ездить, возил продукты, деньги. С ним Машка начала выходить на улицу, вернее он ее вывозил на прогулки, возил за город. Она стала улыбаться, а он в их встречи загонял поглубже прошлое, которое находило лазейку по ночам. А потом…потом Самурай свозил его на экскурсию на воздушном шаре и Игорь понял, что больше не сможет без неба.

Он делал бизнес легко и быстро соискал славу «Бога неба», хотя так и не знал, почему. Впрочем, он никогда и не вникал в причины. Пусть называют, как хотят. Ему плевать, ведь он, наконец, вернул себе небо.

Взъерошив волосы, Игорь находит свой телефон, вспоминая, что так и не предупредил о Марусе. Набирает короткое сообщение: «Мари со мной», – и ждет ответа. Спустя минуту телефон тренькает входящим сообщением: «Обидишь ее – морду набью». Игорь фыркает, отложив телефон.

Марусю он встретил случайно: столкнулся в дверях подъезда, но она тогда даже не обратила на него внимания. Бросила короткое: «извините», – и умчалась. А он понял, что попал. И что в этот раз все намного серьезнее, чем в далекие двадцать. Выяснить, в какой квартире она живет не составило труда. Он видел ее почти каждый день. Намеренно поджидал ее возле подъезда или высматривал в окно. Просто наблюдал и медленно сходил с ума, когда ее обнимал какой-то хлыщ на дорогой тачке. А она и не замечала его рук на своей талии, хохотала над чем-то, запрокинув голову. А Игорь мысленно прикидывал места, куда будет бить этого мажора, и руки сами сжимались в кулаки. Он не был романтиком, тот умер в нем вместе с браком, но идея родилась сама собой. И теперь каждое утро на пороге Марусиной квартиры лежал цветок. Ромашка, роза, астра, хризантема, – каждый раз другой цветок. И каждое утро она передаривала его соседке снизу, милой старушке, живущей с сыном. Игорь перебрал всю флору, отыскивая тот цветок, что она оставит себе. Нашел. Нежно-розовый тюльпан, чуть распустившийся, пахнущий весной. Она выскочила из подъезда, подставив лицо осенним лучам солнца, улыбнулась соседке и, отсалютовав ей тюльпаном, нырнула в ожидающую ее у порога Daewoo Matiz. Игорь, наблюдая за девчонкой из окна, лишь улыбнулся. А потом приключилась елка и Маруся на его пороге, приглашающая на свидание. Маруся, одним махом разогнавшая все его кошмары. И сумасшедшая ночь в ее постели. Не одна ночь. Не один день, прожитый вместе. Не одна улыбка, подаренная только ему. А он подарил ей лупоглазика. Игорь улыбается, вспоминая ее ошалелый взгляд и трепетные прикосновения к яркой тачке.

О страсти Маруси к спортивным машинам и скорости Игорь выведал у Польки. Юркую красную машинку, принадлежащую сестре Польки Розе, Грозовский узнал сразу. Сложить два и два оказалось не сложно. Хотя он и не рассчитывал, что Полина тоже дружит с Марусей, все-таки у них приличная разница в возрасте. Он ошибся. Полька души не чаяла в своей подруге, но сдавать все «явки и пароли» так легко не намеревалась. Пришлось заключить с ней сделку: информация о Марусе в обмен на тоже только касательно Тима. Разговор вышел долгий, но зато Игорь теперь знал о Марусе если не все, то многое.

Звонок в дверь отвлекает от воспоминаний. Игорь топит окурок в чашке с остывшим чаем. А ранний гость не спешит уходить, трезвонит настойчиво. Игорь открывает. На пороге стоит злой и взъерошенный Самурай. Если бы Игорь не знал, что Маруся спит в его спальне – струхнул бы серьезно. А так…

– Пустишь? – в голосе Самурая с трудом сдерживаемая ярость. – Разговор есть.

– Только не шуми, – пропуская друга в квартиру, просит Игорь.

– Не бойся, не спугну сон твоей пассии, – язвит Самурай, безошибочно входя в кухню. Усаживается за стол. Игорь с усмешкой встает у окна. Знал бы друг, кого назвал пассией Игоря. Но ерничать не хочется. Слишком зол Самурай. Зол и напуган. С чего бы?

– Что случилось, Крис? – тревога цепляет и сердце Игоря. Самурай так переживать может только из-за своих женщин.

– Машка пропала, – выдыхает Самурай. – Была в каком-то клубе на девичнике. А полчаса назад позвонила ее подруга и сказала, что Машка не отвечает на звонки, да и дома ее нет.

– У жениха спрашивал? – интересуется Игорь, осторожно прощупывая, что мог рассказать француз.

– Сказал, что Машка должна была ночевать у Розетты. Рвался со мной на поиски. Он хороший парень.

Игорь кивает. Действительно хороший, кто ж спорит. И Марусю любит – это факт.

– Розетта сказала ее адрес, – продолжает Самурай, – и в квартире ее действительно нет и…

– И не было, – перебивает Игорь, ощущая, как тревога откатывается, позволяя свободно выдохнуть. – Потому что спит твоя Машка в моей спальне. Живая и здоровая, – заканчивает под цепким взглядом стальных глаз.

Игорь не успевает среагировать, как оказывается прижатым к стене, а горло в смертельных тисках друга. И взгляд черный, вынимающий душу, обещающий убить. Но Игорь не боится этого взгляда – у него в арсенале отрезвляющий трюк. Короткий удар костяшками пальцев в солнечное сплетение, как кастетом. Другого может и убить, а Самурай лишь морщится, дыхание его срывается и хватка ослабевает.

– Угомонись, Самурай, – выдыхает Игорь, перехватывая бешеный взгляд зверя. Холодок лижет позвоночник, опутывает липкими нитями страхами, которые Игорь стряхивает нервным движением плеч. Он не боится. – Сам просил приглядеть за дочерью. А я ее и пальцем не тронул, – хотя хотелось до одури ее всю и не отпускать никуда и никогда. И сейчас хочется так, что пальцы сами сжимаются в кулаки. – Хотя, знаешь, лучшего парня твоей мышке тебе не сыскать, – и осклабился.

– Грозовский, не нарывайся, – рычит Крис, ероша волосы от затылка к макушке.

Игорь в ответ лишь пожимает плечами, сознавая, что туго ему придется, когда Самурай узнает все. Остается надеяться, что его план не сорвется и к тому времени Маруся уже будет его по всем законам этой жизни. Главное, не напортачить самому. С остальным француз справится. Игорь вздыхает, отвлекая себе от мыслей.

– Она в порядке? – спрашивает Самурай, понизив голос до шепота.

Врать непросто, но раскрывать все карты Игорь не собирается. Незачем Самураю волноваться, а то еще не приведи Господь сыщет того мажора да покалечит под горячую руку. Хотя «пробить» его, наверное, все-таки стоит в свете последних неприятностей. Врать непросто, да и Самурай легко распознает ложь – звериное чутье, мать его, – поэтому Игорь лишь кивает хмуро.

– Я взгляну? – но ответа не ждет, да и не нужен он ему. Неслышно проходит в спальню и замирает на пороге. Игорь следом не идет, потому что стоит ему взглянуть на Марусю и Самурай все поймет. И тогда будет хреново, а Игорь сейчас совершенно не готов к этому.

– Какие планы, Игорь? – возвращается в кухню, усаживается верхом на стул, подбородок кладет на скрещенные на спинке руки.

– Тебе бы отдохнуть, свалить куда-нибудь на недельку-другую.

Самурай задумчиво трет виски, морщится.

– У меня свадьба на носу…

Через две недели – Игорь в курсе.

– Перенесите. Не думаю, что сейчас удобное время для торжества. К тому же, сам знаешь, свадьба – наилучшее место, многолюдное и никто не запоминает прислугу в лицо.

– Ладно, я поговорю с Филом, – соглашается Самурай неохотно. – А ты не ответил на мой вопрос.

– Ничего особенного, Крис. Съездим к моим на юбилей, потусим пару деньков. Могу и на фестиваль ее с собой взять, если ты не возражаешь.

– Как будто тебе требуется мое разрешение, – огрызается Самурай. Игорь смотрит с подозрением, не догадался ли о чем. Но Самурай погружен в свои мысли. Минуту-две. А потом резко встает, ставит на место стул.

– Значит, мотнем с Катей на море, близняшек с собой прихватим. Кстати, тебе от них привет.

Игорь кивает, расплываясь в улыбке.

– Плаху здесь оставлю на подхвате. И если что – я всегда на связи.

– Все будет хорошо, Самурай, – успокаивает Игорь, пожимая руку друга. Тот перехватывает его взгляд.

– Смотри, за Машу головой отвечаешь. Если что – я лично тебе шею сверну. Понял?

– Да как тут не понять, – язвит, но тут же осекается. – Самурай, все будет в порядке. Со мной Маша в безопасности.

Самурай коротко усмехается и уходит. А уже через полчаса Игорь понимает, что сдержать обещание будет не так просто.

Глава 7.

7.

Июнь.

Марусю лихорадит. Она метается на кровати, что-то шепчет, кого-то зовет. Мокрая, раскрасневшаяся она горит от непомерно высокой температуры. Бредит. И страх впервые за долгие годы прорывает крепкую броню Игоря, сковывает ледяными объятиями, ворует дыхание. Еще немного и паника накроет с головой. Еще немного и он потеряет связь с реальностью и превратится в истеричку. Еще немного…Глубокий вдох. Переключиться на автопилот. Слова Димки всплывают в голове. Игорь шагает к тумбочке, ловко вскрывает необходимые ампулы, набирает лекарство в шприц. Он помнит, что для быстрого эффекта колоть лучше в вену. Оборачивается к Марусе, сбросившей подушки, смявшей простыню, беснующуюся в бреду. И как? Как попасть в вену? Как обездвижить и не причинить боли? В вену при таком раскладе ему не попасть, но укол он поставит. Игорь зажимает зубами шприц с лекарством, седлает Марусю. Одним рывком переворачивает ее на живот. Молча, сосредоточенно. Маруся брыкается, оставляет синяки на его теле. Переживет. Садится ей на ноги, одной рукой сжимает за спиной хрупкие запястья. Маруся кричит отчаянно, срывая голос до хрипа. И боль скручивает нутро Игоря, когда он вдруг понимает, что это не просто лихорадочный бред. Что-то было с ней…что-то, от чего она отбивается до сих пор. Ругнувшись сквозь зубы, оголяет ее попу и, не церемонясь, вгоняет шприц на всю длину иглы. Маруся воет раненым зверем. Игорь быстро вводит лекарство, отшвыривает пустой шприц, перекатывается на бок, не выпуская Марусю. Фиксирует ее ноги своими, спиной прижимает к груди, обхватив руками поперек живота, переплетая свои руки с ее. Она еще долго пытается вырваться, поскуливает, а потом притихает.

Игорь тоже расслабляется, утыкается носом в коротко стриженную девчачью макушку. Втягивает носом ее запах. Без духов и прочей косметической фигни. Запах любимой и желанной женщины. Игорь улыбается собственным мыслям.

Вспоминает, как выискивал ее в разношерстной толпе аэропорта. Скользил взглядом по головам, ища черную копну кудрей. И доводил себя до сумасшествия, понимая, что опоздал. Вспоминает, как провожал взглядом ее самолет, вспарывающий утреннее небо. И удивление Самурая, встретившего встрепанного приятеля на парковке. Тогда Игорь впервые поймал себя на мысли, что за несколько лет знакомства с Самураем, в то утро он впервые побывал у него дома. Как-то так получалось, что Игорь ни разу не переступал порог семейного гнездышка Корфов. И дочь Криса Игорь не видел ни разу в жизни: Самурай не хвастался своей дочуркой, тыкая всем подряд ее фотку. Он вообще оберегал дочь от любых чужих взглядов. Была бы его воля – вообще запер бы ее нафиг. Но не мог. И мириться с упрямством и вольнолюбием дочери ему было ох как непросто. Но свою мышку Самурай обожал и редко ограничивал ее свободу.

В то утро Игорь приехал к нему за помощью. Двери открыла Катерина, пригласила на чай, рассказывая, что Крис уехал провожать дочь в аэропорт. Сама она осталась дома из-за вновь подкинутых ей близняшек, которые умудрились заболеть.

Первое, что бросилось Игорю в глаза – тюльпаны. Еще не распустившиеся, уже отцветающие и слегка приоткрывшие свои лепестки они яркими пятнами раскрашивали светлую гостиную. Наполняли огромное пространство густым ароматом. Второе – огромное во всю стену панно, расписанное множеством лиц. Нежные цвета, мягкие полутона. Невольно Игорь делает шаг к панно, всматриваясь в лучистое детское личико, взрослеющее плавными переливами в красивое женское с пронзительным серым взглядом. Острые черты, чувственные губы, разлет тонких бровей и черная прядка волос, упавшая на глаза. Нет, это не разные лица, а одно. Марусино.

– Это Маша, – голос Катерины возвращает Игоря в стеклянный дом друга. А следующие слова заставляют сорваться с места : – Наша дочь.

Он мчал в аэропорт, выжимая дух из своей «Эскалады», подрезая мешающихся на пути водил, лавируя в бешеном потоке машин. Он так старался успеть и все-таки опоздал. И на несколько недель потерял Марусю. Зато стал частым гостем в доме Корфов. И близняшки, нагло пользуясь его к ним любовью, едва ли не записали его себе в няньки. Мать их, с которой он так и не имел чести познакомиться, работала как проклятая, а он развлекался с малышней, попутно вспоминая школьную программу, и был в курсе всех Марусиных передвижений по великой и могучей Европе. Он стал ее тенью, срываясь на выставки и фестивали в любую точку Европу, если только там в тот момент была она. С энтузиазмом согласился лично провести некоторые зарубежные сделки, сопровождать Криса, устраивать проверки. Он делал все, чтобы быть к ней ближе. Так он узнал, что Маруся с головой ушла в творчество. Она творила такие украшения, что никаких денег не хватит оценить их ценность. Ювелирные украшения настолько тонкой работы, что казался невозможным тот факт, что их автором была девятнадцатилетняя девчонка. Его девчонка! И гордость за нее грела сердце. Он следил за каждым аукционом и даже курировал официальный сайт, как финансовый директор. Он же устанавливал цены на все лоты, в том числе и Марусины работы: простые, но изящные и в своем изяществе невероятно дорогие и пользующиеся бешеной популярностью среди любителей драгоценностей. Он же договорился со знаменитым мастером-ювелиром о мастер-классе для Маруси. В итоге она стала брать у того частные уроки. И через несколько месяцев в списке лотов появилось три новых работы Маруси: колье, золотая подвеска-тюльпан с россыпью агатов и обручальные браслеты с гравировкой: «Я буду всегда держать тебя за руку». Но интересным был механизм браслетов: если один из супругов пытается его снять – браслет распадается на части и собрать его невозможно. В описании к лоту говорилось, что идея механизма впервые появилась в Древнем Риме, так мужчины контролировали верность своей супруги. Такую красоту Игорь отдать в чужие руки не смог. Он выскреб все свои сбережения, но выкупил лот по установленной самой девчонкой цене. Тогда у него уже был пошагово продуманный план возвращения своей девочки, в который браслеты удачно вписывались.

План работал безотказно, безукоризненно воплощаемый блондинистым дружком Маруси.

С ним Игорь встретился за пару недель до встречи с Марусей в ее квартире.

Меньшее, что Игорю в тот момент хотелось – стереть наглую улыбку с холеной рожи или переломать руки, по-хозяйски обнимающие его Марусю. Он сдержался с трудом. Но когда блондинистый проводил Марусю домой, отвел жаждущую отмщения душеньку.