Текст книги "Леся и Рус (СИ)"
Автор книги: Лана Черная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Глава пятнадцатая: Леся
Время потерялось, чтобы больше не очнуться.
Позади осталось, но уже нельзя вернуться…
Дмитрий Колдун «Облака-бродяги»
Злость. Я ощущаю ее каждым рецептором кожи. Она трещит в воздухе искрами приближающейся грозы. Бьет точечными разрядами куда-то в область сердца. И эта проклятая мышца ноет и стучит гулко, почти больно врезаясь в ребра.
Мы всю дорогу молчим, даже Ангелина притихает на заднем сидении, какая-то потерянная. Странно, но Руслан ни слова не сказал о ее присутствии в его машине. Да и Ангелина никак не отреагировала на его появление, хотя должна была. А когда я попыталась объяснить, что к чему, Рус зыркнул на меня так, что захотелось немедленно стать невидимой. И какая муха его укусила? Хотя «муху» я как раз знала, только все вроде разрешилось, нет? По крайней мере, на сегодня.
Прислоняюсь виском к стеклу и смотрю на мимо проносящиеся дома и витрины. И только когда мы вылетаем на проспект, становится страшно. Бросаю взгляд на приборную панель: стрелка спидометра перевалила за восемьдесят. Он что, самоубиться решил? Э нет, это без меня!
– Руслан! – никакой реакции, только напряженный взгляд и добела стиснувшие руль пальцы. Красивые, длинные, исписанные черными чернилами татуировки. – Руслан, остановись! – голос срывается на хрип. Но он не реагирует, словно выпал из реальности. Проклятье! – Пепел… – тихо, сжав его пальцы. По коже растекается дрожь.
Руслан бросает на меня короткий взгляд, но скорость не сбрасывает, лихо въезжая на подземную парковку стеклянной колбы, ввинтившейся в небо посреди спального района. Эта высотка появилась здесь несколько лет назад, выросла зеркальным шпилем и стоит на радость богатым толстосумам. И что здесь делаем мы? А главное, куда делась Ангелина? Неужели я тоже умудрилась выключиться из реальности?
– Руслан, где Ангелина? – спрашиваю, когда он вытаскивает меня из машины. Грубо так, будто я виновата во всех войнах на планете и в приближающемся конце света точно. Но мой вопрос игнорируют, как и руку, тотчас выпустив, будто обжегшись. Да что за ерунда?
Он разворачивается ко мне спиной и идет к серым дверям лифта. А я никуда не пойду. Сажусь на еще теплый капот.
– Иди ты к черту, Огнев. Надоело. Я, между прочим, тоже человек! – бросаю в его широкую спину. Гадать, что творится с этим мужчиной – себе дороже. – И твоя жена, – добавляю почти зло. Похоже, это заразно.
Руслан, остановившийся у лифта, вздрагивает, будто его ударили. Разворачивается на пятках, широкими шагами возвращается ко мне и одним ловким движением забрасывает на плечо. Я от неожиданности даже взвизгнуть не успеваю не то, что возмутиться. А когда дар речи возвращается, уже стою в кабинке лифта.
Руслан замирает в противоположном углу, скрестив на груди руки, и совсем на меня не смотрит. А мне до ломоты в теле, так отчаянно сильно захотелось поймать его взгляд, найти, заглянуть в эти черные омуты и все понять. Как тогда, целую жизнь назад…
…– Ты – трусиха, – шепот обжигает шею, проникает под кожу, впитывается в кровь с чем-то горячим и незнакомым. – Посмотри на меня…
Мотаю головой. Если посмотрю, то все, рухнут все мои бастионы. Все рухнет. Весь план, так тщательно выстраиваемый все эти годы, пока он служил и развлекался с разными девками, а я пыталась покорить одного «слепого» идиота. Горечь оседает на языке.
– Ксанка… – дыхание щекочет шею. – Трусиха… – растягивает слова, мягко улыбаясь. Я чувствую его улыбку кожей, и нежность растекается по венам. Тепло поднимается от кончиков пальцев на ногах, подкашивает колени и теплым клубком скручивается внизу живота.
Я хочу возразить, что вовсе не боюсь, но не могу сказать ни слова, потому что распахиваю глаза и тону... Иду ко дну, не в силах оторваться от смешинок на дне чернильной тьмы и страсти, плавящей каждую молекулу меня....
Я не трусиха, поэтому делаю то, что давно стоило: нажимаю на красную кнопку. Все, хватит бегать.
– Я устала, Рус. Бегать, играть в непонятки.
Он хмурится, но продолжает молчать. А я…
– Плохая была идея жениться на мне. Так тебе Богдану не вернуть. Они не отдадут, потому что…
Договорить мне не дает, затыкает рот поцелуем.
Он целует жадно, и в этом поцелуе все: его злость, боль, обида и надежда. Робкая, пробивающаяся нежным ростком сквозь бурю страсти и дикого желания. Надежда все исправить и просто жить. И я теряюсь в этом поцелуе, отвечая не меньшим напором. Не поддаваясь, а наступая. Не боясь, а признаваясь. В своих ошибках, в своей боли и в том, что я всегда, каждую минуту жила ним, даже если была с другим.
– Я хотела… – говорю, задыхаясь. Дыхание рвет легкие, тяжелое, как при лихорадке. – Хотела, чтобы ты исчез из моей жизни.
А он не исчез, каждой открыткой швыряя меня в мой персональный ад. И я жила в нем все тринадцать лет. Жила и...ненавидела его за то, что не давал нормально дышать, не позволял забыть ту девчонку, что когда-то была с ним счастлива.
И сейчас не позволяет, снимая нас с паузы.
Лифт с тихим жужжанием трогается в путь, чтобы через минуту впустить нас в огромный пентхаус. А еще через мгновение я оказываюсь прижата к стене, окутанная черным пленом горячего взгляда. Одно прикосновение – и на душе незаживающий ожог. Руслан просто стоит, ладонями упершись в стену над моими плечами, а я снова хочу его поцеловать. И внутри все дрожит натянутой струной от этого желания. Я дрожу и сгораю, превращаясь в горстку пепла, потому что он отталкивается от стены и отступает назад. Один шаг – и между нами вновь бездна в тринадцать необратимых лет.
Ерошит волосы и на выдохе:
– Здесь душ, – открывает стеклянную дверь. – Чистые полотенца и халат найдешь там же.
И сбегает по винтовой лестнице на второй этаж.
– Ну и кто из нас трус? – говорю, горько хмыкнув. Отлепляюсь от стены, на ходу стягиваю с себя водолазку, джинсы, белье, сваливая бесформенной кучей в углу ванной комнаты. Огромной, ослепительно белой. И тоже прячусь под тугими струями теплой воды, смывая с себя запах тюрьмы, помешанный с горьким ароматом мужчины, что стал моим наваждением.
Я не знаю, сколько торчу в душе, докрасна растирая кожу и в десятый, наверное, раз смывая с волос пену, но когда выбираюсь из укрытия, серый пентхаус окрашивает багрянец заката. Заворачиваюсь в белый халат, такой теплый и огромный, что я ощущаю себя маленькой девочкой, брошенной и одинокой. Как тогда, когда стояла на пороге дома Руслана, промокшая до нитки и вздрагивающая от каждой вспышки грозы.
…– Дура, – прорычал, втянув в дом и прижав к себе так крепко, что дышать почти невозможно. Вцепилась пальцами в его плечи и разревелась. Громко всхлипывая и слегка подвывая.
– Рус… – звонкий девичий голосок прошил током и осознанием: он не один, снова. Вернулась злость, такая острая, колющая кожу сотнями мелких иголочек. Попыталась вывернуться из его горячих рук, но это оказалось так же сложно, как танцевать с температурой сорок.
– Славка, нужна сухая одежда. Твоя подойдет. Притащишь ко мне в комнату, – холодно раздавал указания. – И не вздумай матери ляпнуть.
– Да я могила, братик, – хохотнула девушка и убежала вглубь дома, уловила ее босые шаги.
– Теперь ты, – оторвал меня от себя. Хмурится и, кажется, даже злится. На меня? Поежилась и снова сделала попытку вывернуться из его хватки. Но он ловко подхватил меня на руки. – Сиди смирно, – рыкнул и понес куда-то. А я что? Обняла его за шею и носом уткнулась в пахнущую акварелью грудь. Поднялись по ступенькам. В коридоре меня поставили на пол и подтолкнули к деревянной двери. – Там душ. Тебе нужно согреться.
А я замерла перед дверью. Стало вдруг страшно.
– Помочь? – тихий шепот за спиной.
Вздрогнула от неожиданности. Вода с волос стекала по плечам, сарафан прилип к телу. Я дрожала, но идея оказаться в душе вместе с Русланом показалась...правильной и странно надежной. И я кивнула, вызвав недоумение на красивом лице парня. Обернулась, поймав его растерянный взгляд. Не знаю, что он увидел в моих глазах, но тихо выругался и затолкал в ванную комнату. Рывком стянул с меня мокрый сарафан, оставив в одном белье, впихнул в душевую кабинку, захлопнув стеклянные дверцы.
И оставил меня одну. Маленькую, брошенную, совершенно несчастную. Сползла по стеночке на холодный пол и всхлипнула. Обхватила себя руками, вспоминая совсем другие. Стало еще горше. И противно, потому что два часа назад я чуть не переспала с пьяным мужчиной, который принял меня за другую. Вот так вот, Сашка. Так тебе и надо. Ты никто, так, мелкая козявка, навязывающаяся взрослому мужчине. Так она сказала, когда я выбежала из его квартиры. Обсмеяла. Маленькой шлюхой назвала. И нырнула в его объятия.
– Вот так вот, Сашка, – повторила сама себе, притянув колени к груди. – Так тебе и надо.
– Ну и что это за приступ самобичевания? – хриплый голос прокатился по коже мурашками и растекся по венам теплом. Подняла на него уставший взгляд. – Блядь, откуда ты взялась на мою голову?
Поднял на ноги, покрутил вентиль крана и подставил меня под тугие горячие струи. Хотел отпустить, но едва убрал руки, меня качнуло в сторону. Снова тихий мат и горячие ладони прижали к сильному телу.
Тугие струи били по коже, так нежно и приятно. И дрожь выпускала из своих клешней, как и холод. И зубы перестали стучать в лихорадке. Тихо вздохнула, стараясь не шевелиться. Стою в душе с мужчиной, которому два дня назад предлагала стать моим любовником, а он выгнал меня взашей, еще и брату все рассказал. А теперь прижимает к себе так крепко и надежно как-то. И я впервые себя ощущала защищенной. Странное ощущение, расслабляющее.
– Согрелась? – дыхание обжигало кожу. Мотнула головой. Ничего не согрелась. Трясусь как осиновый лист. – Черт, – глухое. И шершавая ладонь ложится на лоб. Горячая ладонь. Прижмурилась от удовольствия и потянулась следом, когда Рус убрал ее. – Да ты горишь вся.
Горю? Нет, мне холодно. Снова. Так сильно, что я сейчас замерзну или просто умру, прямо здесь. Как сквозь туман я видела, как Руслан закрутил кран, как избавил меня от мокрого белья, а я даже смутиться не успела. Я же за этим пришла. Соблазнить. Стать его. Отомстить. Да, отомстить! Но Руслан завернул меня во что-то теплое, уложил в кровать, закутал одеялом, заставил выпить какую-то горькую гадость и...лег рядом, сграбастал в охапку и приказал спать. Спать так спать…
...Вспоминаю, как он лечил меня три дня, а потом передал с рук на руки Алексу. И так и не стал моим первым мужчиной. Тогда не стал. Сказал, что если через два года я не передумаю, то он весь мой. Я не передумала. Окидываю взглядом пентхаус. Огромный, просторный с панорамными окнами, серым диваном, такими же стенами, кухонной зоной, напичканной современной техникой и совершенно пустой. В этом пентхаусе нет жизни, все серое, безликое, совершенно не похожее на Руслана.
Подхожу к окну. За ним шикарный вид на город и набережную, омываемую темными водами залива. Переступаю ногами на мягком ковре, и чудится, будто песок под ногами. Мягкий, горячий. Слышу шелест волн и собственное сорванное дыхание.
…– Ксанка, догоню! – летит вдогонку.
Я оборачиваюсь и тут же оказываюсь в плену сильных рук и черных омутов. Его сильное тело так близко, его дыхание рвется, как мое собственное, а сердце набатом грохает в груди.
– Догнал… – шепчу, улыбаясь. А у самой колени подкашиваются от его близости. Не удерживаюсь, утыкаюсь носом ему в шею и втягиваю носом горький аромат его чуть влажной кожи. Кончиком языка слизываю соленую каплю и ощущаю, как сжимаются на талии пальцы.
– Руслан… – растягиваю по слогам его имя, вжимаясь в него, стараясь стать как можно ближе, слиться в одно целое. А он касается губами волос и подхватывает меня под попу. Обвиваю ногами его торс и смотрю в смеющиеся глаза.
– Всегда мечтал об этом… – шепчет в самые губы и делает шаг...в воду.
Не замечаю, как оказываемся по пояс в воде. Волны холодят кожу и страх подкрадывается исподтишка, но .я прогоняю его тихим смехом и касанием губ к соленой коже. Сейчас я не боюсь. И так сильно хочу этого мужчину, что внутри все дрожит от предвкушения.
– А если увидят? – спрашиваю сорванным голосом, подставляя его губам шею.
– Плевать, – рычит он, втягивая кожу, прикусывая, оставляя метку. – Но если ты не хочешь, можем уйти и…
– Я хочу…
Упираюсь лбом в холодное стекло, каждой клеткой осязая его прикосновения, жар его тела. Вспоминая, как он насаживал меня на себя, то и дело срываясь с ритма. И как я скулила и плакала от удовольствия. А потом мы лежали на песке, голые и совершенно счастливые.
– Я хочу, – ударяю ладошкой по стеклу. – Если бы ты знал, как я хочу назад.
Но время потерялось и уже невозможно ничего вернуть. Или…?
– Я знаю, – хрипло совсем рядом.
Глава шестнадцатая: Рус
Закрываем двери на железные затворы...
Новые потери, не пустые разговоры…
Дмитрий Колдун «Облака-бродяги»
Я снова злюсь. Так сильно, что готов придушить Ксанку прямо там, у входа в больницу, когда она говорит Коту о том, о чем давным-давно должна была рассказать мне, а не упрямо играть в молчанку. Столько лет. Угробила столько жизней. Дура. Идиотка. А я...тоже хорош. Надо было еще три года назад взвалить ее на плечо и с собой забирать.
Усмехаюсь. Взвалил бы и никогда не узнал бы о Богдане. И эта мысль вышибает дыхание, скручивает сердце в морской узел. Больно. Почти невыносимо. И Ксанка словно чувствует, притихает и выпадает из реальности. Дремлет, кажется. Или настолько уходит в себя, что не замечает, как я высаживаю Ангелину и передаю ее на руки Рощину. Обрисовываю ситуацию и вдавливаю в пол педаль газа. Пока страх Ксанки не отрезвляет. В ее больших зеленых глазах – паника, помешанная на собственную боль. Черт!
А потом она пытается убедить меня, что жениться на ней – ошибка. Но не понимает, что ошибкой было отпустить ее тринадцать лет назад. Ошибкой было поддаться злости и мести. Ошибкой было в то утро уйти от нее. А то, что мы делаем сейчас – правильно, как никогда. Ее губы. Ее запах… Ваниль и спелая груша. Ее сорванное дыхание. Только мозг, сука, не хочет вырубаться от реальности, анализирует, все просчитывает. И понимает, что секс сейчас распахнет между нами бездну. И никакая сила не выстроит над ней мост. И я не нахожу ничего умнее, чем просто сбежать. От нее, такой желанной и откровенной сейчас. От себя и собственного желания, простреливающего пах до острой боли. И общего прошлого, которое так не вовремя врывается в нашу жизнь. Или вовремя?
Спускаюсь по лестнице и замираю…
Она стоит у панорамного окна, прильнув к нему, как к последнему спасению. Делаю шаг, но снова прирастаю к полу.
– Догоню, Ксанка, – тихий шепот парализует. И демоны скулят от тоски, хлынувшей из всех щелей. Отравляющей. Стирающей злость и воскрешающей что-то давно и безнадежно забытое.
– Догнал… – снова шепот, но сейчас я слышу ее улыбку.
И с головой ныряю в темный залив, безлунную ночь и ее слова.
– Я хочу, – она всхлипывает, лбом уткнувшись в стекло. – Если бы ты знал, как я хочу назад.
Сам не понимаю, как оказываюсь совсем рядом. Вдыхаю ее запах: мяты и ванили. Она пахнет собой и чуточку мной. Такая живая. Такая...моя.
– Я знаю, – и не узнаю собственный голос.
Она оборачивается, чуть пошатывается. Ловлю. Прижимаю к себе. Зарываюсь в ее кудрявых волосах. Сейчас темных после душа.
– Откуда? – едва слышно. Заглядывая в мои глаза. Доверчиво. Беззащитно.
– Я же все о тебе знаю, Земляничка, – улыбаюсь и трусь кончиком носа о ее нежную щеку. А она...щека к щеке. Словно магнит. И, клянусь своими демонами, тихо стонет, когда ее мягкая кожа касается моей щетины.
– Ты… – вздыхает, – ты не такой, как…
– Сравниваешь меня с Корзиным? – почему-то от его фамилии, повисшей между нами, становится гадко.
Ксанка же просовывает свои холодные ладошки под мою футболку. Вздрагиваю, как от разряда током. По коже ползет дрожь. Выдыхаю рвано, но не мешаю. Пусть привыкает, потому что отпускать ее я не намерен.
– Нет, – снова вздох. Ее руки ложатся на спину, притягивают меня к своей хозяйке. – Я сравниваю Ксанку и Леську.
– И кто победил?
Запрокидывает голову, позволяя моим пальцам поглаживать ее затылок.
– Сашка.
Выгибаю бровь, сбитый с толку ее логикой.
– Я больше не хочу быть ни Леськой, ни Ксанкой. Я хочу быть собой.
– Что мешает?
– Я не знаю, кто я, – щекой к груди. А пальцы рисуют причудливые узоры по лопаткам, в точности повторяя узор татуировки. Что это: простое совпадение или она настолько чувствует меня? – Понимаешь, у меня столько лет была всего одна цель, а когда я ее достигла – стало как-то пусто.
– Я думал, ты счастлива, – признаюсь с обескураживающей самого себя откровенностью. Она смотрит на меня удивленно, и я так же честно отвечаю на ее немой вопрос: – Я видел тебя с Серегой три года назад. Вы вдвоем заходили в твою квартиру.
И прошлое давит в тисках сердце. Оказывается, мне до сих пор больно. Словно внутрь вылили ведро смолы: жжет и невозможно отмыться.
– Не может быть, – шепчет, ошарашенная. И вдруг хмурится, на мгновение даже глаза прикрывает. Вспоминает? – Так это был ты, – выдыхает спустя минуту, длившуюся кажется, вечность. – Я видела. Незабудки на пороге. Это был ты…
Да, тогда я дежурил под дверью ее квартиры всю ночь, как полоумный. А утром...утром убил себя контрольным в голову, когда она пришла с Корзиным. Они целовались, как школьники. И Ксанка...моя Ксанка была такой счастливой. Тогда у меня все сгорело внутри. Тогда я скормил своим демонам все, что связывало меня с этим городом, с этой женщиной. Но...кто сказал, что у меня получилось?
– Почему ты вернулся? Сейчас почему?
Потому что меня позвал твой брат.
…– Ты ее любишь?
Я смотрю на взъерошенного и совершенно непохожего на крутого бизнесмена Костромина и ничерта не понимаю. Он прилетел в Австрию только чтобы спросить, люблю ли я его сестру? Что за нафиг? Но, похоже, ответ моему старому другу не требовался.
– Я знаю, что любишь.
Выгибаю бровь, откидываясь в кресле. Эльф приперся прямо в офис, сорвал совещание, послал к черту всех, кто мешал ему попасть ко мне в кабинет, и вот стоит у стола, нервно постукивая пальцами по столешнице.
– Знаю, что ты спас ее, когда…
– Когда ты решил прикинуться трупом? – язвлю. Да, мне совершенно не нравится этот разговор, потому что демоны внутри уже вскинули головы в предвкушении. А их чутье никогда не подводило. В какое дерьмо ты вляпалась на этот раз, моя девочка?
– Спаси ее и сейчас, – пропустив мимо ушей мою колкость. А я даже не пытаюсь выяснить, откуда растут ноги его осведомленности о личной жизни сестры.
Кладет передо мной несколько фотографий. На всех молодая шатенка лет тридцати с мальцом лет двух-трех. На мгновение сердце пропускает удар. Это что, сын Ксанки? Моей…
– Это не ее ребенок, – отвечает Костромин.
Бля, совсем одурел, уже вслух озвучиваю то, что не должен.
– Это сын ее мужа. И я хочу, чтобы ты сделал все, чтобы она узнала об этом.
Еще снимки. На этот раз гораздо откровеннее. В главной роли все та же шатенка, только главный герой давно не ребенок.
– Сука… – выдыхаю, сжимая кулак. И демоны радостно оскалились.
– И предатель, – мрачно добавляет Костромин. – Но Леська...дуреха, втемяшила себе, что любит...этого и…
– И причем здесь я? – встаю, отбросив снимки, подхожу к окну.
За ним снежные шапки Альп и пестрые улицы тихого Инсбрука. Я приехал сюда три года назад по приглашению старого друга отца. И сейчас работаю главным архитектором в одном из лучших архитектурных бюро Европы. У меня свой кабинет, даже секретарь имеется, небольшой домик у подножия Альп и стабильная зарплата. Меня все устраивает, и я совершенно точно не хочу ничего менять.
– Просто покажи эти снимки сестре. Она проникнется и пошлет нахрен своего муженька.
– Она мне не поверит, – как-то устало выдыхает Эльф. Оборачиваюсь. Друг сидит на стуле и растирает ладонями лицо. Понимаю: переживает и устал. А потом рассказывает, как Корзин подставил его и чуть не погубил Айю, жену Эльфа. – Мы с Корзиным не общаемся уже давно. Три года назад из-за него чуть не погибла Айя. Леська до сих пор считает, что я пытаюсь развести их.
– А ты не пытаешься? – кивок на снимки.
– Вот поэтому и не поверит.
– А мне, значит, поверит? И с чего ты решил, что ей нужен я?
В ответ лишь новая порция снимков: черно-белые, где я и моя Земляничка. Два идиота, танцующих в фонтане. И боль швыряет в грудину раскаленным железом. Ошпаривает, шипит, оставляя незаживающие раны. Отряхивая от пыли спрятанные в старом чулане чувства. Я снова их ощущаю: запах ванили, незабудок и нашего лета. Запах счастья, которое мы растоптали. Но Эльфу словно мало, и он выкладывает все новые и новые фото.
– Стоп! – припечатываю к столу снимок огромного зала, увешанного портретами. Теми самыми, что я когда-то продал за бутылку вина и искры счастья в потухших зеленых глазах. – Что это?
– Выставка работ одного талантливого художника. Правда, ее пока не видел свет, но все впереди.
– Это ты, – догадка обрушивается на меня так внезапно, что я несколько долгих секунд не могу понять, как не понял этого сразу. – Ты купил эти картины. Зачем?
– Ты был единственным, кто остался у Леськи. Она бы пришла к тебе. Я просто дал возможность тебе ей помочь.
А она пришла на крышу, чтобы сигануть вниз. Но деньги пригодились – это факт. Вытаскивать Ксанку из депрессии оказалось непростым делом. И затратным. Но я смог. И портреты – лишь малая цена за то, что она сейчас жива и счастлива.
– Да нихрена она не счастлива. С утра до ночи в работе, машину не водит, волосы постоянно обрезает и красится: то в блондинку, то в брюнетку. Я уже почти все салоны красоты перекупил, чтобы не паскудила себя, а она...
– Придурок, – выдыхаю беззлобно. Почему-то становится смешно, когда представляю, как солидный бизнесмен и талантливый хирург торгуется за парикмахерские. Фыркаю.
– Согласен. А ты?..
И я согласился, поставив только одно условие: не мешать. Алекс и не мешал: рвал и метал, когда узнал, что сестра его под арестом. Даже мне чуть морду не набил, но не мешал. И за это ему спасибо.
Но рассказывать об этом Ксанке я не намерен. Поэтому…
– Дом приехал продавать. Заодно и поработать. Нашему архитектурному бюро предложили открыть филиал здесь. И несколько проектов заканчиваю…
– Работа, значит… – мне кажется или мой ответ ее разочаровал? Нет, это уже совсем бред. – А я ведь ее искала, – неожиданно переводит тему. Я не сразу понимаю, что она имеет в виду, а когда понимаю, дышать перестаю, боясь спугнуть ее откровение. – Богдану, – добавляет, но я и так понимаю, о ком она говорит. И в ее тихом голосе – море боли и такой отчаянной тоски, что хватит на весь мир. Подхватываю ее на руки и сажусь на диван, устраивая ее на себя, качая как маленькую. Да она сейчас и есть маленькая, запутавшаяся в себе и жизни девчонка, которая тринадцать лет назад осталась один на один с сукой-жизнью, не пощадившей никого из нас.
Она вжимается носом в мою шею, дышит быстро-быстро, словно боится, что я исчезну, а она не надышится мной.
– Почему… – сглатываю. Как же трудно спрашивать, хоть и понимаю, что надо. – Почему ты отдала ее?
Я хочу услышать это от нее. Хочу, чтобы она рассказала это мне, а не Коту или кому-то еще. Поделилась своей болью, потому что я точно знаю, как ее вылечить. Нет, я не волшебник и не верну ей...нам потерянные годы, но я смогу примирить Ксанку с собой и с дочерью. Я должен.
– Я родила ее в тюремной больнице.
– Что? – выдержка меня все-таки подводит, но Ксанка обнимает крепко, не позволяя сорваться. Прикусывает кожу, физической болью отрезвляя. Смотрю на нее во все глаза. – Какая нахрен тюрьма? О чем ты говоришь?
– Почти год я была под следствием.
Я хочу спросить, за что, но она прикладывает ладошку к моим губам, и я молчу.
– Перед родами мне изменили меру пресечения, потому что решили, что я могу сбежать. Мне грозил реальный срок и меня бы посадили, я точно знаю. Суд уже приговор вынес. Адвокат поделился информацией, – с горечью. – На свободе у меня никого не осталось. Брат погиб…
– У Алекса были друзья.
– Ну и кому из них, по-твоему, я могла повесить своего ребенка? Игнату, мучившемуся чувством вины из-за гибели жены, или Тимуру, прячущемуся от убийцы?
Я смотрю на нее, нахохлившуюся как воробышек, сильную сейчас, как никогда и не знаю, что ответить. Впервые за все эти годы взглянув на нашу жизнь под другим углом. Столько лет я думал о том, как она меня предала и как моя жизнь рухнула. И никогда не думал, а как жила она. Разве мог я хотя бы предположить, какие кошмары ей пришлось пережить?
– Погоди. Я так и не понял, в чем тебя обвиняли.
Она молчит. Хмурится. Словно решает, признаваться или нет. И все же сдается.
– В том, что я хотела тебя спасти.
