Текст книги "Леся и Рус (СИ)"
Автор книги: Лана Черная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Мне снится она, запертая в одиночке СИЗО, потерянная, но такая сильная. Снятся ее светлые, словно выгоревшие глаза, в которых целый вулкан эмоций: вот-вот рванет и сотрёт с лица земли все живое, похоронит под слоем лавы и пепла. Снится ее запах...спелой груши и ванили. И голос...надрывный, злой, не верящий, что это я. Все это – я. А мне хочется схватить ее и хорошенько встряхнуть. Как она могла подумать, что это я? Что я мог так с ней поступить? После всего, что между нами было. После ада, из которого я все-таки выбрался. Потрёпанный, но живой. Выбрался ради нее.
Но сон расступается, спугнутый тихим голосом, зовущим откуда-то издалека.
Распахиваю глаза, чтобы уже наяву услышать шепот:
– Па-па…
– Привет, Звёздочка, – улыбаюсь, нащупывая ее тоненькие пальчики. Богдана тут же сжимает мою ладонь так крепко, словно всерьез боится, что я исчезну.
И боль снова подкрадывается противной крысой, вгрызается за ребрами. Делаю глубокий вдох, выдыхаю, по-прежнему улыбаясь открыто и поглаживая ее запястье большим пальцем.
– Все хорошо? – спрашиваю тоже шепотом, потому что голос подводит.
Богдана кивает и даже пытается улыбнуться, но тут же шипит от боли. И слезы застывают в ее ясных глазенках.
А я мысленно молюсь всем святым, чтобы ее недопапаша появился на горизонте и просто дал мне повод расхирачить его холеную рожу. Так хочется, что аж пальцы ломит.
– Па-па, – зовёт она и тянет меня на себя. Поднимаюсь на онемевших ногах и осторожно ложусь на край постели. Богдана тут же забирается на меня с руками и ногами, самой настоящей звездой распластавшись на мне. И я тихо смеюсь, гладя ее по кудрявым волосам.
–Ты у меня красавица, знаешь?
Она поднимает голову, хмурится. Долго смотрит, ища подвох. Но я серьёзен и в ответ любуюсь своей красоткой даже в паутине царапин и ссадин. Она действительно красивая: солнечная, теплая, сияющая изнутри чем-то волшебным, притягивающим, как магнит. И так смешно морщит свой курносый носик, что я тяну губы в улыбку. Она трогает ее кончиками пальчиков, запоминая, как слепец наощупь изучает этот мир.
– Самая красивая на свете, – чмокаю в самый кончик. – И я люблю тебя, Звёздочка. И никому не отдам.
– Люб-лю… – запинаясь, повторяет она с совершенно серьезным видом и крепко-крепко обнимает меня.
А я смотрю в сереющее за окном небо и впервые за прорву лет шепчу шутнику Господу: «Спасибо».
Глава девятая: Леся
Я пойду за тобой, за твоею рукой...
Всё отдам за тебя…
Юлия Савичева «Прости»
Я лежу на узких нарах, уставившись в серый потолок. Мой взгляд блуждает по узким трещинам, повторяя их извилистые повороты. Они разбегаются причудливым узором, и черная тень в самом центре напоминает хищного тарантула, уснувшего в своей паутине.
Нервно выдыхаю, растрепав волосы, на автомате отмечая, что они довольно отрасли и сейчас наверняка длиной ниже лопаток и если их намочить, они станут похожи на маленькие змейки. Огненные и такие же обжигающие.
Какие-то странные ассоциации, ей-богу.
Но больше ничего не идет на ум. Только воспоминания, которые я прячу за семью замками. Например, что одному мужчине они точно жгли пальцы, хоть он упрямо зарывал их в мои кудри, жмурясь от удовольствия, и выбрасывал все мои заколки. Горько улыбаюсь. Вот и замки моего ящика Пандоры натужно скрипят под мощью не желающей успокаиваться памяти. А я не хочу вспоминать, потому что каждое путешествие в прошлое вызывает только жгучую боль и неистребимое чувство вины. А ведь я думала, что пережила, переболела, выжгла из души все, что связано с тем временем. Одним поступком перечеркнула все хорошее, что связано с прошлым. С Русланом. А он упрямо напоминал о себе открытками в крафтовых конвертах семь лет. Семь лет я прятала открытки в картонный ящик на самую верхнюю полку самой темной комнаты. И оставила на пороге дома его мечты: большого, светлого, с огромными окнами. Дома для большой семьи, которой он грезил.
Только это были не просто открытки, а фрагменты его жизни, застывшие на цветных фотокадрах, замершие в отражениях окон зданий, в их острых углах или текучих линиях. За эти семь лет он был везде. Сейчас мне даже кажется, что на планете не осталось места, где бы ни побывал Руслан. Разве что Северный полюс и Антарктика, хотя не удивлюсь, если он и там отметился. Это как раз в духе того Руслана Огнева, которого я знала тринадцать лет назад. И это самое главное, что я должна помнить: последние десять лет он жил, а не умирал в мягких стенах психушки. Даже если за это мне пришлось заплатить непомерную цену.
Вздыхаю, переворачиваюсь на бок, подтягиваю колени к груди. Нельзя! Думать нельзя! Не хочу. Хочу просто спрятаться от всего мира и, похоже, по чьей-то глупой прихоти я сейчас как никогда лучше спрятана от всех. Правду говорят, что мысли материальны. Вот и мои обрели реальность. И я совершенно не знаю, кому это нужно. Завистливых компаньонов у меня нет. Есть только Леонов, но Олегу незачем меня подставлять. Мы, хоть и числимся партнерами, давно уже самостоятельные, ничем не связанные профессионалы своего дела. И даже если я лишусь карьеры, это никак не добавит бонусов карме Леонова, потому что мы давно живем в разных водах. Он – адвокат по бракоразводным делам, один из лучших. Я занимаюсь только уголовщиной и семейное право для меня – темный лес, страшный и дремучий.
Можно, конечно, поискать среди своих клиентов или тех, кто выступал обвинителем вместе с прокурорами, но на это могут уйти недели, а у меня их нет. Я не хочу сидеть тут за то, чего не совершала.
И сердце с силой врезается в ребра, заставляя резко сесть.
« – Я никого не убивал, Ксанка…» – хриплый голос рвет барабанные перепонки. Сжимаю ладонями виски, выгоняя из своей головы этот завораживающий тембр, в ту минуту такой сломленный и безжизненный. Оказывается, я все помню. И мой ящик Пандоры всегда был распахнут настежь.
« – Почему ты мне не веришь?
– Я верю только фактам, а все они против тебя, Рус…»
Факты. Эти долбаные факты, которые, как выяснилось спустя годы адвокатуры, легко подтасовать или же просто повернуть под нужным углом. И тогда убийца вдруг становится жертвой, а пострадавший не такой уж невинной овечкой.
Но тогда, тринадцать лет назад, я была глупой девчонкой, верящей в торжество справедливости, чистоту правоохранительных органов. Дура, что тут скажешь.
А сейчас вот оказалась по ту сторону баррикад. И теперь никто не верит мне, потому что факты против меня. Это могло быть смешным, если бы от этого не зависела не только моя жизнь, но и карьера. И если второе уже рухнуло, погребя под собой десять лет торжества справедливости, о котором я так грезила в двадцать пять. То за первое стоило побороться. Но сперва – выйти отсюда. И единственный, кому под силу вытащить меня отсюда – тот, о ком я постоянно думаю последние пару месяцев; тот, у кого больше всего мотивов запереть меня здесь.
Рывком встаю на ноги и не успеваю дойти до двери, как та открывается, и на пороге появляется охранник. Меня снова ведут в допросную, где уже ждет майор в компании моего прошлого.
– Здравствуйте, Александра Михайловна, – слишком официально заводит разговор мой давний коллега и даже в некоторой степени напарник.
Но мой взгляд намертво прилип к Руслану, что замер в темном углу комнаты. Руки в карманах темных брюк с идеально наглаженными «стрелками». Настолько острыми, что у меня щемит в груди, потому что в его жизни есть кто-то, кто мастерски пользуется утюгом. И вряд ли этот «кто-то» – мужчина.
На нем нет пиджака, и я невольно вспоминаю, что он всю жизнь игнорировал дресс-код и никогда не носил пиджаков и галстуков, даже когда не одеть это считалось дурным тоном. Темно-синяя рубашка идеально оттеняет его чернильные глаза, всегда кажущиеся черными. Но если присмотреться, если позволить себе утонуть в их глубине, если…
– Александра Михайловна, вы совсем меня не слушаете, – укоряет майор. – Не хотите на свободу?
– Нашли виновного? – не разрывая зрительного контакта, возвращаю вопрос.
– Нет, нашли выгодное предложение, – вместо майора отвечает Руслан и во мне просыпается глупая шестнадцатилетняя девчонка, трясущаяся от страха при одном взгляде на грозу всех девчонок, кем тогда был Огнев.
От него сходили с ума все старшеклассницы, в его постели не переводились красотки, а его сестра могла с легкостью получить титул королевы школы, если бы не была отъявленной хулиганкой. В общем, Руслан Огнев был недостижимой мечтой, циником и редкостной сволочью, меняющей пассий чаще, чем они нижнее белье. И единственным, к кому я могла придти со своим сумасшедшим предложением сделать из замухрышки Золушку.
И сейчас, стоя под его внимательным взглядом, я чувствую себя той самой замухрышкой, которую Руслан с присущим только ему упорством убеждал в обратном.
– Предложение? – все-таки нахожу в себе силы удивиться. И мысленно ставлю себя «пятерку», потому что голос звучит намного увереннее, чем я чувствую себя на самом деле.
– Тебе нужно всего лишь подписать документы.
– Какие документы, майор? Чистосердечное? Явку с повинной? – намеренно перевожу внимание на Роднянского.
– Ты просто взгляни, Саша, – голос Роднянского теплеет, а я, наоборот, зверею.
– И с каких пор, Миша, ты подружился с тем, кого посадил тринадцать лет назад? – на одном дыхании, злясь на саму себя и ситуацию в целом. А ведь просто хотела все рассказать. Положить голову на плаху и ждать приговора. Хотела. А теперь...ничерта не понимаю.
Майор резко поднимается, упирается кулаками в металлическую столешницу и с не меньшей злостью отвечает:
– С тех пор, как Руслан спас мою сестру.
– Майор, – предостерегает Руслан и его голос сейчас опаснее любого оружия. Он сам опаснее.
Но Роднянский не был бы тем, кем стал, если бы боялся таких голосов. Сколько он их переслушал на своей собачей работе – не сосчитать.
И он говорит то, что рвет реальность на ошметки.
– Полине поставили диагноз семь лет назад. Сначала спасала терапия, потом лекарства становились дороже, дозировка больше. А три года назад ей вынесли смертный приговор: пересадка сердца. Времени не было. Погодин обещал все уладить, а потом…
Майор замолкает, а я смотрю только на Руслана, замершего ко мне спиной. И я вижу, как напряглись мышцы под тканью рубашки.
– Три года назад Руслан нашел донора Польке. А я не стал спрашивать, откуда. Поэтому, когда он попросил об услуге, я...
– Что? – перебиваю майора, и сердце лопается по швам. – Что ты сказал? – и голос подводит, трескается, как сердце. Больно. Почему так больно? – Что он сейчас такое говорит, Рус?
Делаю шаг к Руслану, но колени дрожат, и я медленно оседаю на стул. Все кажется сплошным бредом. Он спас от смерти родственницу человека, что угробил Славку и сломал жизнь ему самому. Это Кирилл Погодин организовал изнасилование сестры Руса, подставил Вадима Гурина и убил ту девушку, в чьей смерти обвинили Руслана. А Рус подарил жизнь сестре жены Погодина. Девочке, из-за которой Погодин чуть не вырезал сердце Аське, жене лучшего друга моего брата.
Как? Что не так с этим мужчиной?
– Просто подпиши эти документы, Саша, и уезжай, – почти шепотом говорит Роднянский, выдергивая меня из размышлений. – Оба уезжайте и начните все сначала, – криво улыбаюсь. Какой дельный совет, а самое главное, как «вовремя». Впрочем, как все в моей «правильной» жизни.
Михаил уходит, но уже в пороге я спрашиваю:
– Полина…она в порядке?
Вдруг становится важным знать, что у Руслана все получилось.
– Ей исполнилось девятнадцать три дня назад, – расцветает улыбкой майор. – И она души не чает в своем крестном.
– Ты общаешься с ней? – спрашиваю через долгие мгновения после ухода Роднянского. – Зачем? Она же…
– Дети не должны отвечать за грехи их родителей.
И мне почему-то кажется, что он имеет в виду совершенно иное. Но я настолько потрясена рассказом майора, что не думаю об этом, не анализирую. Устала, наверное. А еще за эти недели я поняла, что мне не спрятаться от моего прошлого, не спастись от все разрушающего притяжения по имени Руслан Огнев.
– А мне говорили, что донора нашел Тимур, – говорю, вдруг вспомнив рассказ Аси об этом деле. Она искренне верила, что Крутов поступил благородно, спася девочку.
– Так и есть, – соглашается Руслан, – официально. Кто я, а кто Сварог, – я слышу насмешку в его словах. – Ему гораздо легче стать спасителем. Вот только это бремя оказалось слишком тяжелым, пришлось переложить его на мои вседержащие плечи.
– Смеешься, – протягиваю, вытянув перед собой ноги. Мышцы все еще подрагивают от слабости, но уже легче. – Это хорошо.
– Думаешь?
– Уверена.
– Знаешь, – говорит он неожиданно сипло, по-прежнему рассматривая серую стену допросной, – я мог бы тебя заставить. Пригрозить сломать карьеру твоему Корзину, например. Это даже не сложно, всего несколько удачных переломов пальцев и он больше никогда...
– Не нужно, Руслан, – говорю тихо, смотря в его напряжённую спину. – Я и без угроз сделаю все, что скажешь.
И пойду за тобой хоть в рай, хоть в ад. Только позови. Но он молчит. Опускает голову, зарывая пальцы в темные волосы. И этот жест...такой странный, такой непохожий на того Руслана, которого я помню. Как и слова. Он ведь и правда может сломать кого угодно. Ему бы хватило только намекнуть о такой вероятности и я даже чистосердечное подпишу, потому что виновата перед Сережкой и потому что моя любовь оказалась иллюзией. Но он не угрожает, а как будто...просит. И это так страшно. Словно зеркало на мгновение треснуло, и я увидела настоящего Огнева, а не его мертвое отражение.
– С чего вдруг такая покорность? – холодно, и лёд в его темных глазах выжигает дыры в груди. Но я не собираюсь выворачивать наизнанку душу перед этим совершенно чужим человеком, который сейчас смотрит на меня, скрестив на груди руки, и ждет ответа.. Не перед ним. И врать тоже не хочу.
– Просто я твоя должница, Руслан, – отделываюсь полуправдой, хотя по лицу вижу: его не устраивает такой ответ, но он принимает его коротким кивком. И ждет, когда я возьму ручку, раскрою папку и…
Передо мной стандартные документы о расторжении брака. Дыхание сбивается и боль звенит в ушах дикой какофонией – на последней странице стоит подпись Корзина. Сглатываю. Я не стану спрашивать, как Руслану это удалось. Я не хочу знать, уверенная, что правда мне не понравится. Я просто подписываю. Так я за пару минут развелась и снова вышла замуж, только на этот раз мне все-таки придется сменить отцовскую фамилию.
Александра Огнева звучит ничем не хуже. А я просто научусь ему доверять.
– Все, – выдыхаю, захлопнув папку.
– Тогда пошли, – забирает документы, подходит к двери, громким стуком вызывает охранника, бросает несколько коротких фраз, тот коротко кивает и выпускает нас.
– Вот так просто? – усмехаюсь, вдыхая пропахший дождем июньский воздух.
– Тебе нужно забрать вещи? – спрашивает неожиданно тихо, как всегда проигнорировав мой вопрос. И мысль о том, что вся эта подстава – его работа – не кажется такой уж нереальной. Но я пообещала себе доверять своему мужу. Муж...надо же. Никогда не думала, что выйду замуж за Руслана. Никогда не представляла его отцом своих детей, даже когда он дарил мне нереальное удовольствие. Даже когда это все-таки стало правдой...
Руслан стоит в шаге от меня, одна рука в кармане брюк, в другой зажата сигарета. Его полноватые губы обнимают фильтр, втягивают никотин, чтобы спустя удар сердца выпустить облако дыма. Шумно втягиваю носом воздух, в котором потерялось его дыхание, и тут же ощущаю на себе цепкий взгляд. Ловлю его, не отпускаю. И делаю то, что не должна ни при каких обстоятельствах. Особенно сейчас, когда между нами столько боли и тайн. Я перехватываю его запястье, делаю затяжку его сигаретой и выдыхаю дым в его приоткрытые губы, разделяя на двоих одно дыхание.
Глава десятая: Леся
Давай сыграем в любовь...
Сыграем просто без правил…
Дмитрий Колдун «Давай сыграем в любовь»
Я знаю, что происходит. Так было всегда, стоило Огневу появиться на горизонте моей жизни. Он просто входил, пинком открывая двери, нагло, словно у него одного имелись ключи от моего сердца, одним взглядом разгоняя всех, кто мог быть рядом со мной. Неудивительно, что в моей жизни не было ни одного другого мужчины, кроме него. До Сергея. Я отрываюсь от его твердых губ, облизываю свои, запоминая его вкус: дыма и мандарин. Такой неожиданный вкус с ноткой чего—то мужского, дерзкого. Такой...порочный, что голова идёт кругом. Вцепляюсь пальцами в его твердые плечи и только тогда чувствую его горячую ладонь на талии.
Руслан рывком прижимает меня к себе и врывается языком в мой рот. И все...я просто перестаю быть. Растворяюсь в этом поцелуе. Пропускаю по венам жгучее удовольствие от натиска его твердых губ, от его жестких пальцев в моих волосах. Наслаждаюсь ним, терпким, пьянящим, вышибающим твердую почву из—под дрожащих ног. Потому что я снова дурею от него и внизу живота щекочется сотня невесомых крылышек.
Привет, бабочки, давно не виделись.
Это глупо и не может быть правдой, но я чувствую себя девятнадцатилетней девчонкой, которой у фонтана подарил букет незабудок самый шикарный парень на этой планете. Потому что как тогда отдаю ему полный контроль. Только ему. Снова и снова. Прошло почти двадцать лет, а ничего не изменилось. Я все так же дрожу от его прикосновений и выпадаю из реальности, которая нещадно лупит по темечку звонком мобильного телефона.
Вздрагиваю и резко отстраняюсь от Руслана, словно застигнутая врасплох родителями за чем—то постыдным. Но Руслан не отпускает и я все ещё прижата к нему сильной рукой, сейчас словно закаменевшей. Он ничего не говорит, только слушает. Несколько долгих минут и с каждой секундой разговора его лицо меняется, становится жёстче, и желваки гуляют по скулам, что острее любого лезвия. Мне хватает этих нескольких минут, чтобы понять две вещи. Первое: он просто нечеловечески устал. Не знаю, что происходит в его жизни, но это просто убивает его. И это далеко не метафора. Он измождён, под темными глазами залегли черные круги, а в самых уголках пролегли морщинки. Щеки запали, словно он неделю нормально не ел. Он как будто жил на чистом упрямстве. И второе: звонивший принес поганые вести.
– Что случилось? – срывается с губ прежде, чем я понимаю, что не имею права задавать такие вопросы. И даже свеженький статус его жены ничего не меняет. Но произнесенных слов не затолкать обратно.
Руслан роняет телефон в карман брюк и растирает ладонью лицо, словно собирается с силами.
– Планы изменились, – говорит так, будто я в курсе этих самых планов.
– Надеюсь, все живы? – интересуюсь как бы невзначай, когда Руслан усаживает меня в машину.
– Пока да. А дальше, как пойдет. Но мне нужна твоя помощь. Просто будь... рядом, ладно?
Да только мне почему-то кажется, что он совсем не то хотел сказать.
– Это несложно. А дальше-то что, Руслан? – спрашиваю, как загипнотизированная смотря на его длинные пальцы на оплетке руля.
– Дальше? Дальше мы просто сыграем в любовь, – отвечает насмешливо. И по его губам растекается улыбка, чуть кривоватая, словно неудачно вылепленная скульптором. По губам, которые я целовала совсем недавно. И которые целовали меня. Жадно, жарко, лишая здравого смысла.
– Зачем? – сглатываю, все еще ощущая вкус дыма на кончике языка. Все еще помня танец наших языков. Чувствуя его рваное дыхание.
– Затем, что в этой стране органы опеки предпочитают семейные пары.
– Ты хочешь усыновить ребенка? – почти шепотом, потому что голос дрожит и внутри так больно, словно меня отпинали ногами.
– Нет, – отвечает, выворачивая руль на очередном повороте. Ничего не понимаю. Если не хочет усыновлять, тогда зачем ему эта игра в любовь.
И я почти спрашиваю, но Руслан опережает веским и злым:
– Я хочу забрать своего.
Сердце пропускает удар, и я жму кнопку на дверце, опуская стекло. Горячий воздух обжигает лицо, я почти задыхаюсь. Оказывается, это больно узнать, что у него есть ребенок. Почти смертельно. Закусываю губу и ощущаю на кончике языка его вкус, шальной, безумный. Вкус мужчины, который мог быть моим, если бы я поверила.
– Я ничего не смыслю в семейном праве, но…
–А я разве сказал, что мне нужен адвокат? – перебивает, бросив на меня короткий взгляд. И тут же: – Тебе плохо?
Мотаю головой, а у самой звенит в висках, и затылок наливается свинцом.
– А кто тебе нужен? – почти не слыша саму себя.
– Мне нужна жена и мать двенадцатилетней девочке, – отвечает, а меня накрывает. Лёгкие сжимаются в кулак и вот-вот лопнут. Оттягиваю ворот водолазки в надежде получить хоть немного кислорода. Но ничего не помогает, потому что у Руслана есть дочь и ей двенадцать лет...Столько же, сколько...сколько...
– Твою мать, Ксанка, – рычит Руслан и сквозь туман...откуда туман?...я вижу его странно перепуганное лицо. Слышу визг тормозов. А потом Руслан исчезает и вдруг оказывается совсем рядом, вытаскивает меня из душного салона, бьёт по щекам. – Ксанка, ты что удумала, а?
Он говорит что-то ещё, но я не слышу. Упрямо пытаюсь выбраться из его рук.
– Я не хочу, – говорю, когда он не отпускает, прижимая к себе так, словно я бесценное сокровище. – Не могу...я… – и обессилев, – у тебя есть дочь...
– У нас есть дочь, – не соглашается Руслан и вкладывает мне в руку глянцевый снимок.
Я смотрю на него и...мой мир нещадно качается и всё-таки падает в пропасть, потому что на этом снимке Виктория Воронцова обнимает мою дочь. Мою Богдану.
...Она родилась первого марта. Маленькая, чуть больше трех килограмм, улыбающаяся мне беззубым ртом, и совершенно здоровая.
Снег ещё не сошел, и зима неохотно уступала место теплу. Но в то солнечное утро под окном роддома расцвел миндаль. Крупные почки буквально за ночь превратились в розовые цветы, нежно пахнущие медом и весенней свежестью. Сладкий, тягучий аромат. Я кормила свою девочку грудью и дышала этим волшебным запахом, жмурилась от первого за долгие зимние месяцы солнца и уже знала, что отдам ее. Как и то, что эту прекрасную малышку мне подарил Бог, в которого я уже давно не верила. Но в то утро многое изменилось во мне. Я изменилась. В то утро умерла прежняя Александра Лилина и родилась другая...
– У меня просьба, – говорила Дмитрию, пеленая малышку, такую тихую, с черными бусинами глаз и кляксой родимого пятна за ушком. Совсем как у отца... При мысли о Руслане сердце сжалось в кулак и в глазах защипало от непрошеных слез. Но я быстро взяла себя в руки. Нельзя показывать слабость. Не сейчас. Я все делала правильно.
– Говори, – он не смотрел на нас, только в окно. И я чувствовала его...нежелание, что ли. Я его понимала: не каждый мужчина пойдет на усыновление ради жены. Не каждый пойдет на то, что делали мы. Но я видела любовь в его глазах к своей жене. И жену его, Викторию, видела: она будет замечательной матерью моей девочке.
– Назовите ее Богданой... пожалуйста… – голос всё-таки подвёл.
Дмитрий коротко кивнул.
– Я сделаю все возможное.
– Спасибо, – улыбнулась Богдане, поцеловала ее в кончик носа и...отдала Воронцову…
– Ксанка? – озабоченный голос Руслана выдергивает из воспоминаний. Закусываю губу. Я не вспоминала об этом с того самого утра. Запретила себе об этом думать, потому что знала – сорвусь, впаду в отчаяние и наделаю кучу глупостей. А я обещала Воронцову исчезнуть из жизни...их дочери. Я всегда держала слово. И он свое сдержал: моя дочь росла в любви и заботе. По крайней мере, на этом фото она выглядит счастливой, как и...ее мать.
– Как...как ты ее нашел? – у нее огненно-рыжие волосы, вьющиеся мелким бесом, россыпь веснушек на щеках и вздернутом носике и нереально яркие зелёные глаза. Она...моя точная копия. И боль выплясывает на углях моего сердца.
– Это она меня нашла.
Вскидываю голову и смотрю в просветлевшее лицо Руслана. Давлюсь собственным дыханием, потому что он неожиданно улыбается так, что у меня все внутри рвется к нему, такому...счастливому. И из обуглевшегося сердца прорастает что-то такое хрупкое, живое и тянется к этой улыбке, как цветок оживает после дождя в летний зной.
Выдыхаю, опуская взгляд на снимок, не позволяя себе этих глупых мыслей и неправильных эмоций.
– Как? – похоже, этот вопрос – единственное, на что я способна. Оглаживаю большим пальцем улыбчивое личико дочки.
– Сам не знаю, – убийственно честно признается Руслан и на мою ладонь ложится причудливый медальон. Серебряный домик, украшенный цветными камнями, а внутри черно-белое фото Руслана.
– Этого не может быть, – выдыхаю я, потому что эта фотография из моего персонального ящика Пандоры, который я никому и никогда не показывала.
– Может, как видишь, – он отходит от меня, осторожно выпуская из стальных объятий, только после того, как убеждается, что я могу стоять сама. Я могу, спиной прижавшись к горячему боку внедорожника. Могу, хоть ноги по-прежнему предательски дрожат где-то в области коленей. – Там ещё надпись, – кивает на медальон и снова закуривает. А на другой половине медальона действительно гравировка: «Огнев Руслан Андреевич, твой отец», – и адрес дома его родителей. – Откуда?
– Богдана отдала, – отвечает, слегка запрокинув голову и выпуская струю дыма.
– Богдана, – повторяю дрогнувшим голосом и сама не понимаю, что улыбаюсь. Они назвали ее Богданой. Они...
Господи, спасибо. Пусть хоть так, но я поучаствовала в ее жизни. Пусть так.
– Ума не приложу, откуда у нее могла взяться эта фотография, – говорит задумчиво.
А я, кажется, знаю. Я давала Воронцову какие-то фото. Возможно, эта была среди них. Но это никак не объясняет, как она оказалась у Богданы. Кто рассказал ей, что Руслан – ее отец, если об этом никто не знал, кроме меня.
– Ничего не хочешь мне сказать? – и теперь он смотрит только на меня. И в его взгляде столько всего, что слов не хватит описать. Только одного нет – ненависти. И это усмиряет мою боль. Ненадолго, но и этого хватит, чтобы прожить ещё один день.
– Ты хочешь забрать Богдану из счастливой семьи? Почему?
– Она моя дочь, разве этого мало? – выгибает бровь, явно не понимая моей реакции. Наверное, думал, я рвану со всех возвращать свою дочь.
– Нет, но...ты подумал о Богдане? Это же...Ведь видно же, что не любят…
– Любили, – перебивает Руслан и в его голосе снова сквозит злость. – Пять лет назад Виктория погибла.
– Как? – сердце пропускает ещё один удар. Не может быть. Она не могла...не могла оставить мою девочку.
– Покончила с собой. Подозревали, что ее муж довел...
– Дмитрий? – не сдерживаю удивления и качаю головой. – Нет, он не мог. Он очень сильно любил свою жену.
Говорю и тут же понимаю, что прокололась, этими словами признавшись, что знакома с этой семьёй. И я жду реакции Руслана, его едкого замечания или допроса. Учини он последний, я бы не выдержала, рассказала бы, но он подходит ближе и становится рядом, отзеркалив мою позу. Медленно вынимает из петлиц манжеты запонку, потом вторую, закатывает рукава, обнажая смуглые руки. И я залипаю на них, взглядом блуждая по черно-белому узору, перетекающему по коже от пальцев и выше, теряясь под рукавом рубашки.
Переступаю на месте, потому что кожу ноги нещадно жжет такой же узор...снова. Это просто чертовщина какая-то.
Но теперь я вижу не только татуировку, но и белесый рисунок из шрамов на другой руке. Шрамов от ран, которые он наносил себе тринадцать лет назад.
А он по-прежнему молчит. Достает из кармана пачку сигарет, выбивает одну, прикуривает, зажав ту губами, и...протягивает мне. Дрожащими пальцами беру сигарету, затягиваюсь, проглатываю дым, горьким клубком скатившийся по горлу.
– Не плачь, Ксанка, – просит он. – Сейчас совсем нет повода для слез, – касается моей скулы подушечками пальцев. И я с удивлением вижу на них влагу. Трогаю щеки вслед за Русланом, вздыхаю. Мокрые. Надо же...думала, разучилась. Даже когда считала, что брат взорвался в своей машине, не плакала. Выла, кричала, но слез не было. А сейчас вот на ровном месте.
– Прости, я просто устала, – оправдываюсь, хотя Руслан точно не ждёт этого.
Он лишь прячет руку в карман и ничего не говорит.
Мы стоим совсем близко, так, что его плечо касается моего, и просто курим. В полной тишине, слушая шум машин за нашими спинами. Принимая новую жизнь, впуская ее в себя. Жизнь, где мы теперь семья, кажется.
