Текст книги "Дело советника криминальной полиции"

Автор книги: Ладислав Фукс

Камердинер поплыл к двери. Он был уверен: нынче ночью в этом доме что-то случится.

Близилась полночь. Атмосфера в оружейной комнате сгущалась. Ваня и Зайбт, казалось, ничего не замечали.

Полковники и даже комиссары полиции не всегда улавливают настроение других, особенно когда находятся в гостях, ведут дружеские разговоры и не видят никаких причин для волнений. Однако камердинер, на глазах которого прошел под этой крышей нынешний день и все предыдущие, и даже месяцы и годы, предчувствовал и доподлинно знал: достаточно чиркнуть в комнате спичкой – и быть взрыву.

В зале камердинер остановился у консоли с телефоном, раздумывая, куда пойти, – и направил неслышные шаги в кухню, где бодрствовала еще экономка Бетти. Правда, она собиралась на покой.

– Завтра объявляем общегосударственный розыск Анатоля Брикциуса, – обратился советник к комиссару Ване. – Утром отдайте распоряжение и принимайте дело. Если преступник так глуп, как его идиотское имя, он в течение двух дней окажется в наших руках. Однако, раз ему удавалось скрываться от нас столько времени после убийств, маловероятно, что он так уж глуп. Как считаете, словесный портрет достаточно точен?

– Достаточно, – ответил Ваня. – Мы получили его из Брюсселя, он соответствует описаниям Брикциуса, которые у нас имеются. Все свидетельствует о том, что это – разыскиваемый Стопек. Я затребую его фотографии из Брюсселя и Кракова. В нашей картотеке он ни под одним из этих имен не значится, на месте преступления никто его не видел. Но имя, которое он себе выбрал… – Не договорив, Ваня подумал, что эта фальшивая фамилия звучит не так уж глупо: “Брикциусов у нас хватает. Был даже известный поэт Брикциус”.

Ваня перевел разговор на рождественские праздники.

– Да, Рождество, – вспомнил и Хойман. – Надеюсь, вы придете с супругой. Будет и госпожа Мейербах. Да, Рождество, – повторил он, – а тут одни заботы, как назло.

– Зато большинству эти дни в радость, – улыбнулся Ваня и подумал: “Заботы заботами, а сам приглашает нас каждый год и доволен, что мы приходим”. А вслух добавил: – Волшебный все же праздник, из всех праздников праздник. И так спокон веков.

– С детства привыкли, – рассеянно отозвался Хойман, – это начинается с самого детства и остается с нами на всю жизнь.

– По крайней мере, хоть что-то хорошее остается с нами навсегда, – улыбнулся полковник Зайбт и допил кофе. – Хоть раз в году человек чувствует себя ребенком.

И только теперь и Зайбт, и Ваня заметили, что Хойман не в духе, только теперь перехватили холодные взгляды, бросаемые им в окно, за которым темнела ночь и только-только начинало снова порошить… Заметили они также, что Хойман что-то перемогает в себе, что-то его мучит и даже о Рождестве он говорит через силу.

Ваня приписал настроение шефа неудачам в расследовании, а Зайбт – неприятным воспоминаниям о замке Бук и усталости.

Полковник и Ваня встали, за ними – Хойман. Он взял со стола наградной пистолет и отнес на место.

– До Рождества есть еще время, но тем не менее жду вас в семь, ужинать сядем в полвосьмого. У камердинера будет выходной. Помогать Бетти придут Камилла и госпожа Мейербах. А вы знаете, что я слышал о ней? – небрежно бросил он. – Что она умеет предсказывать будущее. Я, понятно, никогда ее не спрашивал, правда ли это. Но если и правда, – улыбнулся он,– для нас это значения не имеет. Какое у полиции будущее? Преступления, которые мы расследуем, произошли в прошлом, а прошлое не предскажешь…

Будь здесь камердинер, он бы подумал: “Последняя попытка пошутить, достойная всяческого уважения в минуту крайнего гнева…”

Хойман обвел глазами обшитые деревянными панелями стены, картину с охотниками. Затем встал, чтобы проводить гостей до лестницы. Полковник Зайбт поднялся к себе наверх, комиссара Ваню у подъезда ждала машина.

VII

С новыми часами и ярким шарфом, пакетом галстуков и елочкой Вики тихо поднимался по лестнице – голова, легкая, как перышко, немного кружилась. Он старался не думать о том, что его ждет дома. Только что он провожал глазами красный “ягуар”, пока машина скрылась за углом. У Растера было еще светло. Удивительно, но свет горел и в их доме, в двух окнах. Взглянув на часы, он увидел, что как раз наступила полночь. Он уже по дороге знал, что приедет в полночь. Но старался не думать об этом – лучше думать о часах и о том, кто их подарил. Наконец он поднялся на второй этаж и осторожно открыл дверь.

Холл тонул в темноте, кое-где поблескивал отраженный свет, белела декоративная консоль с телефоном. Свет зажигать как-то не хотелось.

Он взялся за ручку своей двери и услышал шорох. В глубине коридора, рядом с ванной, скрипнула дверь и показалась высокая тень.

– Ложитесь скорее спать, – посоветовал камердинер, – свет не зажигайте. Утро вечера мудренее.

Вики улыбнулся, кивнул и проскользнул в комнату.

“Камердинер, конечно, очень добрый, – подумал Вики, – но мне теперь, что бы ни случилось, все равно”.

Он засветил ночник у тахты, очень слабый, положил на тумбочку у двери елку, пакет с подарком Греты и карманную игру, разулся, стал раздеваться. Шарф повесил на спинку стула, старые часы, последний обломок погребенного детства, бросил на стол, а новые, золотые, бережно положил на ночной столик рядом с тахтой. Раздевшись, решил, что неплохо бы ополоснуться – умывальник, лимонно-желтого цвета, у него был свой, за занавеской, но, вспомнив о холодной воде, он передумал… Он уселся на тахту рядом со сложенной пижамой, зажав руки между колен и опустив голову – в позе человека, который старается не вспугнуть в себе ощущение счастья, ему казалось, что он вот-вот взлетит.

Вики еще раз поглядел на часы, в ушах звучала песня Греты Гароне:

 
…Вечером однажды всех я вас покину,
сяду на закате в быструю машину…
Песня зазвучала яснее, будто из-за стены…
…Вот он, луг широкий, вот и темный лес,
и густые травы, и простор небес.
Травы и деревья унесут усталость,
и не ноет сердце, боли не осталось…
 

“Господи, как мне повезло, мне, выросшему в этом доме, что есть у меня такие друзья…”

Тут его настигла мысль, что он опять дома, в своей комнате, да еще вернулся в полночь.

“А, плевать! Через полгода ни в полночь, ни утром меня не будет здесь, мы с Барри поедем в Турцию”.

Он вспоминал названия городов, о которых за ужином рассказывал усатый турок:

“Эти города прекрасны, вы должны посетить их обязательно. Вы молоды, а молодым полезно познавать мир, хотя это и в старости только на пользу, ведь багажа, полученного в юности, на всю жизнь не хватает. Вы увидите Анкару, Адану, Бурсу, но главное – Измир и Стамбул…”

Измир раньше звался Смирной, он расположен среди морских заливов. Часть города на горе, там царит высокая белая мечеть с куполом и минаретами, мечеть возвышается над городом и морем. С площадки, где она стоит, террасами спускаются рестораны, оттуда открывается чудесный вид на нижнюю часть города и морской залив.

“Там нужно побывать непременно, – рассказывал за ужином господин Маглайлия (так звали их собеседника, турецкого богача), – подниматься в гору пешком трудно, дорога крутая, разве что идти не торопясь по главной улице, которая вьется серпантином. Но можно доехать и автобусом, и такси, у нас их полно, большие прекрасные американские машины, а поднявшись на террасы, зайдите в ресторан – ешьте, пейте, любуйтесь городом и морем, и вы поймете, как прекрасен этот мир.

Чудесен вид белой мечети и белых домов Измира под лазурным небом, в сумерки небо становится темно-синим, а на мечети и на десятках зданий зажигаются голубые неоновые огни.

По вечерам и в других наших городах сверкают голубые неоновые лампы – в Европе они смотрятся не так. Для них нужно вечернее небо, какое бывает только на Востоке. В белом Измире освещение – точно драгоценные камни, разбросанные на несуществующей кулисе, – впрочем, можно ли описать словами эту сказку?

Прежде чем на Измир опустится тьма и на небе зажгутся светильники ночи, во всех мечетях одновременно муэдзины запевают вечерние молитвы, пение заполняет город, широкие улицы и улочки, площади, порт и пристань…

Голоса муэдзинов слышны в открытом море и даже на Кипре, в Варне и в Афинах…”

Вики лежал на тахте, голова слегка кружилась, как будто он парил в высоте, и перед глазами его в свете ночника проплывал Стамбул.

“…Что касается Стамбула – мы говорим: Истанбул – это красивейший город мира. По крайней мере, многие так считают. Правда, то же самое говорят и о Праге, и о Лиссабоне. Без Стамбула нет Турции. Город раскинулся на двух берегах, море и залив окружают его, сверкая и искрясь. В порту – лодки, корабли, заходят и океанские лайнеры. Десятки мечетей, огромных, как кафедральные соборы, сотни малых, точно часовни, мечетей, высокие стройные минареты… как пальцы обращенной к небу прекрасной руки, украшенные драгоценными перстнями – галереями – среди скопления домов множества эпох. Можно сравнить минареты и с копьями, устремленными в вышину, они пытаются достичь неба и соединить с ним землю. И все это – Истанбул.

Музеи в древних мечетях и султанских дворцах с прекрасными залами, внутренними двориками и бассейнами, кофейни, чайные, кондитерские, где подают кока-колу, овечье молоко, коньяк, водку, рахат-лукум, халву, миндаль и мед, курительные залы с кальянами, рестораны мясные, рыбные, специальные турецкие, где готовят денер-кебаб, замечательное национальное блюдо на вертикальном вертеле, его едят с топленым сливочным маслом и зеленью, рестораны французской и английской кухни. Отели из бетона и стекла, сотни светящихся рекламных щитов на широких улицах. На северном и южном берегах – базары. А на базарах мясо, птица, зелень, масло, яйца, пряности и фрукты: дыни, бананы, фиги, финики, ананасы, кокосы, апельсины, яблоки, груши, сливы, персики – но это еще не все.

Самый большой базар – в Аксарае. Его нужно посетить прежде всех других. Там можно неделями блуждать лабиринтами вдоль лавок, рядов и балаганов. Ряды за рядами, лавки за лавками: посуда, самая разная, духи, ковры, трубки, чеканка и украшения, керамические тарелки и блюда, мангалы. Радиоприемники, телевизоры, холодильники, резьба по дереву, фигурки из эбена, слоновой кости, металлические лампы, светильники с цветными стеклами, резные табуреты. Расшитые туфли, бархатные и парчовые, картины, вышивки, гобелены, мыло, кораллы и зеркала. Ювелирные ряды ласкают глаз – золото, серебро, драгоценные камни. Целые горы золотых колец, браслетов, серег и жемчужных ожерелий – таких вы не встретите нигде, ни в Иране, ни в Индии. По базару в Аксарае вы можете бродить часами, днями, неделями, блуждать по лабиринтам между лавками, магазинами… бесконечно блуждать под стеклянной крышей… Когда солнце заходит над Измиром, небо там бирюзовое. Стамбульские же закаты – в багровых тонах. Город плавится в огне, но там царит мир, словно вы не на грешной земле, а в раю у Аллаха”.

Господин Маглайлия был, возможно, немного поэт, но Вики понимал, что он не преувеличивает. Это подтверждали глаза турка, улыбки и взгляды его спутников и Барри Пирэ.

“В июне, когда кончатся занятия… – Вики парил в мечтах, лежа на тахте, – мы поедем с Барри в Турцию на “ягуаре” вдвоем. Сами сядем спереди, чемоданы уложим на заднее сиденье. Его отец сделает все через своих знакомых, чтобы путешествие удалось… Полетим, как на перистых облаках…”

Вики представил себе ковер-самолет с атласными подушками, пальмовые листья, розы… Он даже аромат ощутил, одуряющий запах жасмина…

И вдруг резкий стук в дверь.

Пропал ковер-самолет, вместе с ним растаяли атлас, пальмы, розы, чарующий аромат жасмина… парение на облаках счастья. Голова еще кружилась. Он привстал на тахте и увидел призрак.

На пороге стоял отец. Неподвижно и немо, точно вошел в камеру к преступнику. И смотрел на Вики, как на экспонат из коллекции насекомых. Мерил его холодным взглядом, как какого-нибудь выродка. На темное лицо и прищуренные глаза не падал даже отблеск света. Шагнув вперед, он бросил взгляд на часы, как палач перед исполнением приговора. На ощупь затворил за собой дверь.

Вики слегка очнулся от своих грез. Ощущение полета исчезло, но голова все еще приятно кружилась, еще не совсем угас в ней напев. Он сделал над собой усилие и сел.

– Мы обменивались подарками… Рождество скоро… – выдавил он наконец, слыша свой голос будто со стороны.

Советник сделал еще один шаг от двери, осмотрелся в полутемной комнате, включил свет. Слабенькая ночная лампочка потонула в сиянии желтой люстры, комната осветилась до последнего уголка. Советник поглядел на тумбочку и увидел елку и пакеты, поглядел на стол и увидел старые часы, поглядел на стул и увидел на его спинке новый шарф. И снова застыл неподвижно и прямо, прямо и холодно, ни один мускул не дрогнул на лице.

– Мы еще в прошлом месяце договорились съездить за елкой.

Советник бросил взгляд на ночник, свет которого тонул в сиянии люстры, потом – на блеснувшее рядом золото, потом – на сложенную в углу тахты пижаму.

Потом он снова сделал шаг… Подошел к тахте. Вики не то чтобы полностью очнулся, но весь безотчетно напрягся.

– А после мы были в баре, – с трудом выговорил Вики каким-то сдавленным голосом. – Там встретили поставщиков господина Пирэ, они пригласили нас на ужин. Меня, Барри и Грету. А Барри подарил мне золотые часы, вот эти. – Он показал. Ему казалось, что он говорит очень решительно и твердо.

– Во-первых, встань, когда я с тобой разговариваю! – Советник цедил слова медленно, будто взвешивал каждую гласную, лицо оставалось вполне бесстрастным.

Вики спустил босые ноги на пол и встал. Если ты обязан стоять перед другим и ожидать, что скажут, непонятно, куда девать руки и глаза – ощущение не из приятных. Уподобляешься собаке, готовой служить хозяину.

Вики стоял, опустив руки, глядел куда-то в сторону двери, прекрасные мечты унеслись, голова тихо кружилась, и он только наполовину воспринимал происходящее.

– Во-вторых, – чуть громче продолжал советник, – что это за ботинки тут валяются?

Вики подобрал ботинки, которые сбросил на ковер, и заметил лужицу. Он вынес ботинки из комнаты и вернулся, не закрывая двери.

– И в-третьих: что это за метелка? Где ты срубил дерево? Чтобы я его больше здесь не видел!

Вики вынес елку из комнаты, постоял, прикидывая, куда ее деть, и вдруг усмехнулся – первая улыбка с момента прихода тюремщика в камеру. Он вынес елку на балкон, которым кончался коридор, ведущий к ванной, где находилась и комната камердинера.

– А теперь изволь одеться, – приказал советник, когда Вики вернулся, и в лице его не дрогнул ни один мускул, а в глазах не отразился ни один блик света.

Вики молча надел пижаму.

Только теперь, а может, минуту назад, когда выносил елку, он стал ясно воспринимать происходящее. Полностью. Он стоял возле тахты, как и вначале – уронив руки, и ждал, но теперь он понимал свое положение, положение собаки при хозяине…

Советник Виктор Хойман приступил к делу:

– Совсем немного времени прошло с тех пор, как я кое о чем тебя попросил, вряд ли ты забыл. Нужно быть начисто лишенным всякого интеллекта, чтобы забывать так скоро.

Вики понял, что имеет в виду отец. Знал с первой минуты, еще когда к нему подошел камердинер, знал еще в баре. Что неминуем конфликт из-за позднего возвращения. Он понимал это и в недавнем полусне, когда голова его тихо кружилась. Если честно, он знал это и днем, во время их поездки за город.

– Но у нас была назначена встреча – каникулы начались, мы обменивались подарками, – повторил он, и голос его прозвучал ровно и твердо, – а потом поставщики господина Пирэ из Турции пригласили нас на ужин. Я вернулся в двенадцать.

– Я ведь просил, – советник повысил голос, но лицо оставалось холодным и безучастным, – возвращаться не позже десяти. Ты вернулся в двенадцать, рубил в лесу деревья, шатался черт знает где. Господин Пирэ может позволять своим детям торчать по ночам в барах и ужинать с иностранными торговцами. Он может разрешать своим детям все, что заблагорассудится. Он, но не я. И вот ты возвращаешься в полночь вдребезги пьяный.

Вики хотел возмутиться, впервые в этих стенах, закричать, что он вовсе не пьян, а бросать друзей в такой торжественный вечер неудобно, да еще когда он получил от них прекрасные подарки… Они, конечно, ели и пили, но только легкое вино, так уж водится в такие дни, в праздники, они давно договорились…

Но он и рта раскрыть не успел. Советник подошел к столу, уперся взглядом куда-то в переносицу Вики и протянул, тяжело роняя слова:

– Мне неприятно, что ты принимаешь от Бартоломея Пирэ подарки. Золото. Золотые вещи не дарят просто так. Мне это не нравится. Категорически не нравится. Запомни: теперь ты обязан возвращаться домой не позже девяти. Не советую тебе опаздывать даже на минуту, не то пожалеешь.

Он направился к двери. По пути обернулся, посмотрел на пакеты, на карманную игру и отворил дверь. Еще раз обернулся на пороге, постоял неподвижно и немо, оглядывая сына, как арестанта, как насекомое на булавке. Лицо его было непроницаемо, как у палача, который пришел за осужденным на казнь. Потом он вскинул голову и сказал тоном, каким обращаются к прислуге:

– Что касается Турции, выбрось из головы. Обойдешься без Дарданелл. Как-нибудь.

Советник Хойман вышел, шаги затихли, как затихают шаги судьи, вынесшего приговор.

VIII

Утром – в первый день рождественских каникул – Вики встал в восемь.

Глаза у него были мутные, лицо осунулось. Болела голова, и по всему телу разливалась странная усталость. Как во сне подошел он к умывальнику. Из коридора слышались шаги, скорей всего камердинера. Выглянув в окно, он увидел перед виллой отцовский служебный “шевроле”.

Подождав, пока советник выйдет из подъезда и сядет в машину, Вики надел новые золотые часы и вышел в холл. Набрал номер Пирэ.

– И из-за этого ты не спал? – засмеялся Барри на другом конце провода. – Из-за этого болит голова и ты весь разбит? Ну, Вики, ты даешь! Все ты преувеличиваешь! Нет никакой трагедии, и до конца июня еще полгода.

– Он никогда не отказывается от своих слов, ни за что… А впрочем, ты прав. – Вики немного оживился. – Мы все равно поедем, пусть он потом хоть застрелит меня! Давай встретимся завтра, когда ты вернешься с гор!

Барри на другом конце провода тотчас согласился. Они договорились встретиться завтра утром, и Вики, повесив трубку, сразу успокоился. Странно: усталость еще, правда чувствовалась, но голова не болела.

В кухне он намазал кусок хлеба маслом, налил чаю и все время, пока ел, посматривал на часы. Бетти мыла чашки, вытирала, заглядывала в холодильник. Вики показалось, она тоже сама не своя. Наконец Бетти объявила, что господин советник вернется сегодня поздно, в Управлении какое-то предпраздничное совещание.

А Вики подумал: “Слава Богу, он вернется поздно. Благословен каждый день, каждый час, каждая минута, когда его здесь нет…”

На улице шел снег. Вики вышел в холл и у отцовского кабинета повстречал камердинера.

– Я почитаю в кабинете, – объяснил Вики, – хоть и устал. Все же перелистаю еще раз документы насчет этого дела, все, какие хранятся под этой несчастной крышей. Да, я забыл закрыть дверь на цепочку.

Камердинер пообещал закрыть дверь и подтвердил, что сегодня господин советник задержится – может быть, даже до ночи. Там у них инструктаж какой-то. А предпраздничные инструктажи в полиции затягиваются глубоко за полночь, это уж будьте уверены.

Камердинер направился к входным дверям – неслышным, почти неуловимым шагом – накинуть цепочку, чтобы господину советнику пришлось звонить, если он ненароком явится раньше. Вики вошел в кабинет.

Он раскрывал резные дверцы шкафов в библиотеке – их называли сейфами, хоть они таковыми не являлись. Доставал оттуда папки, которые уже изучил, а вот и новые! Помеченные буквой “У”. Тут самые последние донесения. Все это Вики отнес на угловой стол, уселся в кресло и погрузился в свежие материалы.

Сверху лежал лист, исписанный почерком камердинера.

Донесения, записанные вчера вечером по телефону из дежурной части.

“20 декабря, 22 часа.

Сегодня, 20 декабря в 16.00, инспектор Мелк с ассистентом Амброзом по договоренности и с согласия владельца провели осмотр комнаты и прилежащих помещений на вилле Раймунда Себетани на Поточной, 6, район 8. Как сообщил владелец виллы Себетани, с 14 по 16 декабря у него снимал комнату некий Анатоль Брикциус, автомеханик, 30 лет, место рождения… холостой… проживавший до этого, по его словам, в… роста примерно 170 см, коренастый, с каштановыми, зачесанными назад волосами, небритый, глаза темно-карие или черные (Себетани колеблется в определении цвета). Домовладелец подтвердил, что квартирант Брикциус оставил комнату в таком же состоянии, в каком два дня назад снял ее, ничего не взял и ничего не забыл. Деньги за два дня проживания и ключи от входа лежали на столе в зеленом конверте. Себетани не может сказать точно, в котором часу 16 декабря Брикциус покинул дом, входная дверь захлопывается сама. Однако он полагает, что Брикциус ушел около 17 часов. Сам хозяин вернулся после 17 и Брикциуса не видел. Только вечером он постучался к нему, комната была пуста, на столе лежал упомянутый конверт.

Инспектор Мелк не нашел ничего, принадлежавшего Брикциусу или связанного с его двухдневным пребыванием в доме. Себетани показал, что Брикциус пришел с небольшим черным чемоданом из искусственной кожи с замками из белого металла. Ключи и зеленый конверт инспектор Мелк, с разрешения Себетани, передал для дактилоскопической экспертизы. Установлено, что отпечатки в Центральной картотеке не значатся. Конец”.

Вики дочитал и решил сам зайти к Себетани на поточную и спросить про Брикциуса. Вот он, настоящий след преступника. Но как он представится, как объяснит Себетани свое любопытство?

К вчерашнему донесению скрепкой был приколот небольшой листок. Рукой отца написано: “Общегосударственный розыск А.Брикциуса объявлен 20 декабря вечером”.

Вики перешел к другим материалам из папок, помеченных буквой “У”.

Это были фотокопии документов. Содержали они заметки, выписки из запротоколированных допросов разных лиц, встречавших человека по имени Анатоль Брикциус. Над каждой выпиской стояло имя опрашиваемого, дата рождения, должность, общественное положение и адрес. Некая Камилла Вебер, незамужняя, официантка отеля “Меркурий”, показала, что в конце ноября текущего года несколько вечеров подряд обслуживала в ресторане гостя, который в последнее свое посещение (25 ноября) представился Анатолем Брикциусом, автомехаником, – она провела с ним ночь… всего одну. Он сказал ей, что назавтра уезжает, а в столицу вернется перед самым Рождеством и остановится в этом же отеле. Под сообщением приписка без даты: “Не пришел”. Брикциус будто собирался куда-то на север, к родственникам – куда именно, не уточнил, И заметка: “Описание внешности Брикциуса соответствует описанию, записанному со слов Р.Себетани”.

Далее – показания Марты Мора, незамужней, мороженщицы в кафе “У желтого полумесяца”… дата рождения, адрес… Она познакомилась с человеком, назвавшимся Анатолем Брикциусом, 8 декабря, после первого вечернего представления на эстраде кафе, где служит, а на другое утро встретилась с ним у входа в Галерею изящных искусств. Брикциус повел ее в кино, затем в ресторан “У императора Иоанна”, оттуда к ней домой… Кратковременный знакомый Марты показал удостоверение на имя Анатоля Брикциуса, краснодеревщика (!). Больше они не встречались. Описание совпадает с предыдущими…

Вики просмотрел еще три такие выписки из протоколов, касающиеся Брикциуса во время его пребывания в столице, все относились к началу декабря, все давались женщинами. Официантки, продавщицы, работницы. Только одно донесение отличалось от прочих. Фотокопия протокола от 15 декабря, составленного в одном из полицейских комиссариатов столицы. Показания были получены от инженера по фамилии Замора и касались мужчины ростом около 170 см, крепкого телосложения, с каштановыми, зачесанными назад волосами, лет 30, который 21 декабря, то есть на следующий день после убийства у деревни Цорн, сошел с поезда на станции Коларов местной ветки, имея при себе коричневый портфель. В зале ожидания, почти безлюдном, он купил сигареты. Сошедшие с поезда сразу же разошлись, и господин Замора отметил, что незнакомец долго еще оставался в зале, будто ожидал кого-то или же наблюдал за теми, кто ждет. Замора видел этого человека в течение примерно десяти минут, так как сам ждал жену из Плесница. Замора был не один – вместе с двенадцатилетней дочкой. Сперва он не обратил особого внимания на человека с портфелем – только на другой день, когда прочел в газете об убийстве у Цорна, ему показалось, что незнакомец как-то странно поглядывал на его дочь. “Сперва я не придал значения, неизвестный не вызывал никаких подозрений. Но 15 декабря я все же решил, что поступил неправильно, вот и явился…” Описанный инженером пассажир вскоре ушел с вокзала. В какую сторону – инженер не заметил. Описание неизвестного господину Заморе пассажира совпадает с предыдущими показаниями.

Вики захлопнул папку с буквой “У” и постарался представить себе не только внешность Брикциуса, но и его одежду – во всех показаниях она была описана.

В отель “Меркурий” Брикциус приходил в ношеном, темном, хорошо сшитом костюме с белой рубашкой и синим галстуком, обутый в черные туфли, с зеленым плащом на руке, шляпы не было. В том же он явился и на свидание у Галереи изящных искусств. Только на деревенской железнодорожной станции предполагаемый убийца одет был по-другому: в куртку из темно-зеленой кожи и серые брюки. Вики пытался представить себе, как выглядит Анатоль Брикциус, и его вдруг озадачила одна вещь. Почему именно Анатоля Брикциуса подозревают в детоубийстве? Где доказательства? По какой причине разыскивают этого человека? Вики снова перелистал материалы в папках, просмотрел все, что в них имелось, и пришел к выводу, что в папках “У” содержится далеко не все по этому делу. Такое впечатление у него создалось давно.

Он перешел к другим бумагам. Прочел показания обитателей Кнеппбурга и соседнего с ним Коларова, жителей Цорна, впрочем, он знал их наизусть. Самыми интересными были ответы Ангелы Дельмар, тетки убитого Фридриха Дельмара, которая нашла племянника в излучине реки Любовь 20 ноября вечером, но ничего не сказала брату и призналась лишь на следующее утро, когда на место преступления прибыл комиссар Ваня. Эта женщина считалась, как говорится, с приветом, и в полиции сочли, что ее свидетельство никакого значения не имеет. Сумеречное состояние Ангелы Дельмар подтверждала фотография в деле – болезненная, изможденная женщина средних лет со странной линией губ и выпученными глазами…

Вики, наверное, в сотый раз смотрел на эту фотографию. Ничего не почерпнула полиция и из рассказа женщины, которая встретила в Цорне в роковой день неизвестный автомобиль – он принадлежал учительнице из соседней деревни, ее знали в округе и называли “прекрасная принцесса”. Ничего не дали ответы детей из Цорна и Кнеппбурга, последними видевших жертву: чужих в критические дни и минуты никто не встречал, за одним исключением, которое все описывали по-своему. Вики погрузился в следующие папки.

Снова он всматривался в фотографию девочки – она лежала на траве, свернувшись клубочком, прижавшись щекой к земле. Кругом деревья, кусты, корзинка с яйцами. На других снимках – детали, фрагменты. Голова, глаза, на губах беззаботная улыбка, слегка примятая трава. Фотографии мальчика: щекой к земле, в сухих листьях и былинках, на берегу реки под ивой, кусты заслоняли его, а вот и ведерко стоит. Снимки местности, подробные и многочисленные, в цвете. Снова лицо мальчика, застывшее в улыбке. Прилагался и список всего, что нашли на жертвах и рядом, – вещей было мало. Какой вывод об убийце можно сделать из всего этого? Никакого. Фотография таможенника Зайбта, отца Антонии, лицо широкое, смуглое, с усами и маленькими глазками… Снимки двух карманных игр – каждый разделен на две части: наверху одна сторона игры, внизу оборотная. Данные о фирмах, изготавливающих игры. И записи о том, где их можно купить, – кругом оказалось столько таких магазинов, что в полиции сочли бесполезным систематический опрос продавцов. Помочь мог лишь случай. В следующих папках – результаты вскрытий. Они совпадали.

И мальчик, и девочка погибли от огнестрельной раны в затылке. В нижней части затылочной кости. Пулевой канал углубляется в переднюю часть черепной коробки. Судя по направлению входного и выходного отверстий, выстрел производился сверху под значительным углом. Наличие пороховой копоти вокруг раны свидетельствует о том, что стреляли с близкого расстояния. Причина смерти – повреждение мозговой ткани.

К материалам вскрытия прилагались подробные описания детских лиц с застывшей улыбкой. Специалисты заключали, что дети даже не подозревали об опасности, что убийца, вынул пистолет из кармана и приставил к затылку в обоих случаях внезапно и незаметно, во время игры или веселой беседы. На одежде и теле убитых отсутствовали какие-либо следы насилия, совершенного перед убийством.

В последних папках, которые открыл Вики, содержались извлечения из различных специальных исследований – например, анализ микрочастиц, найденных на месте преступления. Экспертизы – это было известно Вики – не помогли обнаружить преступника, значение их состояло лишь в том, что они помогли бы идентифицировать подозреваемого, если, конечно, его отыщут… В этих последних папках содержались сведения об оружии – что оказалось самым интересным.

В Кнеппбурге и Цорне убийца применил одно и то же оружие. Пистолет калибра 6,35 мм с левосторонней нарезкой ствола, чрезвычайно редко встречающийся, совершенно особенный. Тщательный анализ результатов вскрытия доказал это неопровержимо. Пистолет, однако, не найден… Не найдены и пули, и стреляные гильзы. Поэтому отсутствовали фотографии орудия убийства. Все же один снимок существовал. Подобного пистолета. Представлен пистолет калибра 6,35 мм с левосторонней нарезкой ствола, с рукояткой в перламутровой насечке. Металлический герб устранен, виднелись отверстия от винтов. В одной части снимка весь пистолет располагался на черной доске, в другой – только ствол, а в третьей заснято отверстие ствола, значительно увеличенное. Это был образец орудия убийства. Всего в папках содержалось 15 актов, касающихся пистолета.

Вики заключил, что имеющиеся данные, пусть и весьма важные для полиции, ему мало чем помогут. Для него каким-то следом могло служить лишь последнее сообщение о пребывании Анатоля Брикциуса у Раймунда Себетани на Поточной улице – правда. Вики не понимал, почему подозрение пало на этого человека.