Текст книги "Дело советника криминальной полиции"

Автор книги: Ладислав Фукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

XIX

Главный криминальный советник опустил трубку на рычаг и загляделся в окно. Со своего места за столом он видел лишь кусок чистого голубого неба. Рабочий его кабинет в Криминальном центре в здании Полицейского управления располагался на пятом этаже. Окна выходили на площадь. Хойман витал взглядом в чистом голубом небе, а в голове его навязчиво вертелись какие-то числа. Постучали.

– Войдите, – сказал Хойман.

Комиссар Ваня вошел какой-то странной, непривычной для него походкой. Удивительно неуверенной для высокого полицейского чина. И совсем уж робко Ваня затворил за собой дверь. Хойман бесстрастно смотрел на вошедшего, будто ему не привыкать к такому состоянию помощника. Советник неспешно протянул руку за бумагой, которую Ваня принес.

– Теперь поимка преступника – вопрос нескольких дней или даже часов, – проговорил Ваня чуть ли не дрожащим голосом, – только не знаю, как с вознаграждением…

Хойман пробежал глазами бумагу и вздохнул.

Анатоль Брикциус, настоящая фамилия Стопек, бежавший из брюссельской тюрьмы, убийца детей, в западне. После долгой, утомительной погони намечался конец охоты. План удался, результат превысил все ожидания. Этот мгновенный успех – такие случаи обоюдоостры – как раз и объяснялся тем, что охота на Брикциуса оказалась столь долгой и изнуряющей. Этот беглец и детоубийца вряд ли столько продержался бы, не получи он – как и предполагали Хойман и Ваня – такой неожиданной и непонятной поддержки преступной среды. В конце января казалось, что все самые темные силы сплотились, вошли в заговор, чтобы, выбрав орудием Брикциуса, вступить в поединок с могущественным законом. По каким-то причинам они сделали Брикциуса, незначительную, слабоумную личность, беглого арестанта и детоубийцу, орудием осуществления злокозненного своего плана – именно через него выказать всю свою ненависть и пренебрежение к полиции, а возможно, и к самому Хойману. Такая картина складывалась к концу января. Ну, пусть не совсем так все это выглядело, но в общих чертах… скажем, так… Извечный враг закона собрал силы и показал зубы. Участие преступного мира в деле Брикциуса, затруднявшее и тормозившее работу полиции вот уже девять месяцев, привело к неожиданному успеху. Когда назначили высокую премию за выдачу преступника, в процессе расследования внезапно обнаружились шестеро других уголовников, числившихся в наиболее опасных. Они вынырнули, как потонувшие листья в заводи, взбаламученной хлынувшим в нее потоком. Трое из них, как оказалось, обеспечили Брикциусу убежище, деньги и фальшивые документы, и все они скрывались совсем рядом, на расстоянии протянутой руки, точно груши на прилавке фруктовой лавки. Брикциус был в западне, а эти шестеро сами в нее напрашивались, не ведая того, как и детоубийца. Открывалась возможность взять разом всю компанию. По мнению криминального советника Хоймана, для успеха операции требовалась лишь четкая система действий, и эту систему Хойман сам придумал и подготовил. Брикциуса можно брать хоть сейчас, но чтобы захватить и тех, кто нужен Хойману, выгодно подарить ему еще день свободы.

Хойман вздохнул, взглянул на Ваню, стоявшего перед ним, их глаза встретились. На мгновение напряжение в кабинете немного спало. Хойман и Ваня точно договорились взглядом; оба чуть расслабились. И все же Ваня никак не мог избавиться от неуверенности, удивительной для столь высокого полицейского чина…

– Что касается премии, – тяжело проронил Хойман, слова падали, точно гири, – пусть этим займется специальная комиссия. Пусть разделят поровну. Естественно, трудно будет выдать награду криминальным элементам, которых мы вдобавок разыскиваем. Решение примут правоведы.

– Предварительное заключение комиссии имеется, – тихо промолвил Ваня. – Комиссия исходила из того, что премия назначена за определенную услугу. Цель достигнута, и нигде не записано, кому не разрешается выдача вознаграждения. Невозможно юридически обосновать отказ в выдаче денег, – докончил Ваня чуть ли не страдальчески.

– Пусть выдают, – согласился Хойман. – Пусть поместят им деньги хоть в Государственный банк. Но сперва они отсидят. У Рааба на счету три ограбления и мошенничество. Не можем же мы за помощь освобождать от наказания. То же относится и к остальной братии. – Помолчав, он отчеканил: – Всякое преступление должно быть наказано.

Хойман опустил голову, лицо его потемнело, в кабинете воцарилась такая тяжелая тишина, какой, возможно, никогда еще не бывало во всем здании Полицейского управления.

– Принесите, пожалуйста, оружие, – после долгой паузы, будто с трудом стряхнув с себя дурной сон, проговорил Хойман.

Ваня молча направился к выходу. Хойман хмуро смотрел ему вслед. Когда дверь захлопнулась, Хойман снова устремил взгляд в чистое лазурное небо. Солнце укатилось вправо, за противоположную стену, косые палящие лучи проникали в кабинет. Хойман отвернулся от окна и со вздохом, словно возвращаясь в кромешную тьму, склонился над столом, где лежали фотокопии и некий список.

Он медленно и осторожно, точно пересиливая себя, поочередно брал в руки снимки, как будто они были пропитаны ядом, рассматривал помертвевшими глазами и с трудом вчитывался в некий документ. Если бы сюда заглянул камердинер, он не узнал бы Хоймана…

На первом снимке, цветном, увеличенные волокна. Темно-зеленые, неровно оборванные, точно ресницы или тонкие стебли растений на белом фоне. На втором – билет метро, проданный в предместье Милленшумм. Куда взят билет и кто его купил – неизвестно. На билете стоит лишь число: 22 декабря. Третий снимок поразил его как удар грома и молнии, призрак, кошмар – Хойман обессиленно выпустил его из рук. На снимке были увеличенные отпечатки пальцев Бернарда Растера, Дессеффи и – полковника Зайбта.

Хойман подпер голову ладонью, а другой рукой потянулся за четвертым снимком – увеличенным оттиском пальцев, обозначенных “Х-1”. На пятом – оттиски лишь указательного и среднего пальцев. К снимку приложен листок со штампом “Отдел идентификации при Центральной дактилоскопической станции”, поверх штампа запись карандашом: “Оттиск указательного и среднего пальцев правой руки соответствует приложенному материалу”.

В списке были перечислены имена и суммы из назначенной за поимку преступника награды.

Советник Хойман с отвращением просмотрел список, вздохнул и задумался. Выдвинул ящик стола, достал папку и еще какие-то предметы.

Очки в широкой черной оправе с обычными стеклами, такие надевают артисты, черные накладные усы – продаются в любом игрушечном магазине. Усы повреждены, оправа очков сделана из материала, на котором отлично видны отпечатки пальцев. Папка помечена: “Анатоль Брикциус”. Хойман смотрел на все эти вещи с тем же мрачным, холодным лицом, непроницаемым, как маска смерти. Потом он с усилием обратил свой взгляд к небу и сидел так, пока в дверь снова не постучали.

Комиссар Ваня вошел так же неуверенно, как и прежде, он принес пистолет и еще одну бумагу.

Хойман положил пистолет на папку, пробежал глазами документ, затем еще раз внимательно прочел его.

Экспертное заключение – лист, разделенный на три части. Гильза. Пуля. Пистолет.

В нескольких строчках подтверждалось, что, за исключением пистолета, все остальное (гильза и пуля) было найдено 23 декабря под cлоем снега на месте преступления. У гильзы эксперт обнаружил лункообразный оттиск на капсюле. О пистолете эксперт сообщал: микроскопический анализ доказывает, что изготовленный вручную боек оставил лункообразный отпечаток на гильзе, который и подтверждает, что гильза выброшена из данного пистолета. При сопоставлении соответствующих параметров найденной пули доказано также, что пуля выстрелена из прилагаемого пистолета…

Хойман долго рассматривал его. Пистолет системы Мейербах, калибра 6,35 с левосторонней нарезкой. На рукоятке, выложенной перламутром, ясно виднелись следы отвинченного металлического гербе. Хойман положил пистолет на стол и поднял глаза на Ваню.

Ваня наблюдал, как Хойман изучает отчет экспертов, с каким напряжением рассматривает оружие, и при всем своем опыте не мог понять, что происходит в душе советника. Когда он отложил пистолет, Ваня забеспокоился. Взгляды их снова скрестились, и напряжение вновь немного отпустило обоих. Они слегка расслабились. Но Ваня утратил почву под ногами. Все, что он старался скрыть и подавить, вырвалось с удвоенной силой. Ваня уже не мог справиться с собой:

– Вы уверены? А если ошибка? Стечение обстоятельств…

– Вы криминолог, сами понимаете… Безнадежно. Все точно. Не забудьте, имеются еще отпечатки перчаток на игре. Садитесь же!

Ваня присел к столу.

Помолчав, Хойман спросил:

– Можно начинать?

Ваня кивнул.

– Сегодня 5 апреля. – Хойман мрачно уставился в пространство. – Анатоля Брикциуса арестуем завтра вечером. И великолепную шестерку тоже. Возьмем их приблизительно в одно время. А пока оставим Брикциуса в покое. Никакой слежки. Это важно. И даже если он сегодня или завтра выйдет из убежища, все равно теперь он никуда не денется. Днем раньше, днем позже, какое это имеет значение после девятимесячной охоты?.. Завтра вечером арестуем нашу шестерку и только потом, или одновременно, возьмем Брикциуса. Я сделаю это лично. Никаких сложностей с ним не будет. Задержание пройдет без единого выстрела, я уверен. У этого слабоумного замедленные реакции, он вообще не умеет стрелять, разве что в затылок, когда не грозит никакая опасность. Тем не менее территорию придется оцепить. Плотно, но незаметно. Две роты отборных людей в штатском…

Ваня приготовил блокнот и карандаш. Хойман напряженно следил за ним. Он видел, что Ваня, молча делая записи в блокноте, старается побороть свое смятение.

Хойман продолжал:

– Возьмите операцию под контроль. Необходимо, чтобы точно исполнялись все распоряжения, чтобы никто ничего не забыл. Это очень важно. Задействуйте самые опытные группы. Радиосвязь обязательна. Амброза из группы Мелка возьмите. Отмену слежки за Брикциусом не проводите приказом до завтрашнего вечера. Сделайте так. чтобы все полицейские в течение дня находились в других местах. На Пристанную пошлете двоих к 20.00, не раньше, это тоже очень важно. А за углом можно выставить патрули в середине дня. Остальные детали уточним завтра утром. Возьмем большую добычу, общественность будет удовлетворена. И лично господин министр. Пусть приготовят все камеры в цокольном этаже управления, доставим их сюда. Грабителей и мошенников можно разместить по двое, даже по трое. Брикциуса – в одиночку. Предварительный допрос проведем сразу же в камере, вы и я. Дело завершается. Никогда мне и в голову бы не пришло, что оно кончится именно так.

Советник, подперев голову ладонью, хмуро проглядел список грабителей и причитающиеся им суммы.

– Это все, что вы можете для меня сделать. Будут вопросы, выясним завтра утром. Справедливость восторжествует. Это все, за что я могу ручаться со своей стороны. Раз я взял дело в производство, ответственность лежит на мне до самого конца. Не тревожьтесь ни о чем.

Хойман встал с лицом сумрачным и холодным, как сама смерть. Стоя выдвинул ящик и смахнул в него все, что лежало на столе: очки, накладные усы, пистолет, документы и фотографии, смел все, как сор, точно подмел дорогу, по которой прошло пораженное ящуром стадо. Только папку с фамилией Брикциуса оставил наверху. Из ящика достал лист меловой бумаги и конверт.

– А теперь, комиссар, – он изобразил на лице улыбку, – мне тут надо кое-что еще записать.

Комиссар Ваня молча, опустив голову, покинул кабинет шефа криминальной полиции.

Прежде чем вставить лист в машинку, советник зашел в прилегающую к кабинету комнату – почти пустую, без телефона, в ней стояли только стол, стул и кушетка. Хойман взял бутылку джина и сигареты и вернулся к пишущей машинке.

Он дописал, когда лазурное небо уже слегка потускнело, солнце за невидимой из окна стеной клонилось к западу. Прочел написанное, поправил что-то карандашом, собственноручно начертал дату “5 апреля” и подписал. Положил лист в конверт, позвонил шоферу и велел приготовить машину. Подошел к окну, поглядел на площадь перед зданием Полицейского управления, увидел детей, бегающих вокруг клумбы с красными цветами, женщину с коляской, свернувшую с площади на улицу, старика с бакенбардами и тростью. Оделся, пропустил в кабинет уборщицу и медленно вышел.

Глядя ему вслед, уборщица хмыкнула и покачала головой. Надо же, советник заметил ее, в кои-то веки. “От радости. – подумала уборщица, – еще бы, преступник почти что в его руках. Но кто же получит стотысячную премию? Какой-нибудь домушник”.

Все еще усмехаясь, она взяла “люкс” и стала чистить ковровую дорожку.

XX

И хотя Вики казалось, что он давно готов к разговору и не придает ему большого значения, теперь, когда эта минута настала, у него чуть сердце не остановилось, он чуть не задохнулся.

Точно гром с ясного неба, в три часа дня при сиянии солнца на безоблачно ясной эмалевой лазури, при температуре 23 градуса и под пение птиц за окном советник Хойман вошел в комнату сына. Держа руку в кармане, закрыл за собой дверь и подошел к шкафчику, на котором когда-то, в печальной памяти предрождественскую ночь, после загородной поездки, лежала елка, подарки от Греты и карманная игра из универмага “М-С”. Советник выглядел не так, как в тот раз, не как надзиратель, заглянувший в камеру преступника. Сегодня он зашел как снисходительный начальник к подчиненному или будто для того, чтобы просто посмотреть, как там цветы в ящике за окном… И хотя внезапный приход отца несказанно поразил Вики, лицо его оставалось безмятежным, он держался бы спокойно, даже если бы увидел вместо советника дьявола во плоти.

– Скоро кончатся занятия, – проговорил советник благожелательно, – я хочу сообщить тебе, что думаю о путешествии, к которому ты готовишься.

Советник прошел в комнату и уселся, указав на стул Вики. Вики тоже сел. Сердце его, хоть он и уговаривал себя, что спокоен, колотилось. Нет, не от страха, всего лишь от любопытства. Как бы там ни было, путешествие все равно состоится, и никто не сумеет ему помешать.

– Я разрешаю путешествие, – произнес советник. – Разрешаю, – повторил он и обвел глазами комнату, – можешь ехать с Пирэ в Турцию.

У Вики перехватило дыхание, и, прежде чем он успел что-нибудь сказать или подумать, советник прибавил:

– Разрешаю, но с условием.

Странно, но сердце у Вики успокоилось, дыхание выровнялось. Разве только ясные серые глаза чуть-чуть помутнели да плечи слегка дрогнули… ага, значит, разрешает, но с условием! Вики, конечно, безразлично, но все-таки…

Советник высказался:

– Я не желаю, чтобы семья Пирэ платила за тебя. Естественно, они могут проявить гостеприимство. Как водится между добрыми знакомыми. Но у тебя будут свои деньги, и ты станешь оплачивать все, что будет выходить за рамки гостеприимства. Это и есть мое условие. – Советник немного нахмурился, точно отдавал приказание. – Никто не должен брать на себя твои расходы, я ведь не какой-нибудь рядовой жандарм, не привратник… Надеюсь, у тебя хватит ума удержаться от необдуманных шагов.

Советник умолк, а Вики, глядя на его плотно сжатые губы, еле удерживался от улыбки. Зато улыбался в душе. “Вот оно, условие, он не хочет, чтобы господин Пирэ содержал меня”.

Вики вспомнил слова камердинера. Отец просто-напросто ревнует. Не может смириться с тем, что у Вики есть такой друг, как Барри, который вдобавок еще дарит подарки, ему самому подарков не дарили, вот в чем штука. И не хочет, чтобы господин Пирэ оплачивал его дорогу, только и всего… Но тогда ему придется взять расходы на себя. Вики подавил улыбку и решил уточнить:

– А что же можно отнести к гостеприимству?

– Проживание у знакомых Пирэ, – ответил не задумываясь советник, – если же вы останавливаетесь в гостинице, ты платишь по счетам сам, даже если владелец ее окажется другом господина Пирэ. Если пригласят на обед или ужин в семью или даже в ресторан, это гостеприимство, как, например, я приглашаю на Рождество комиссара и госпожу Мейербах… Во всех остальных случаях за еду платишь сам. Если в ресторане платит Пирэ, ты потом возвращаешь ему деньги. По дороге оплачиваешь половину стоимости бензина, паром, все путевые расходы. Визу и все административные сборы. Каждую неделю будешь писать домой, где побывал. Да, еще… В Стамбуле купишь мне кое-что, я потом скажу. Все.

Советник снова умолк, предоставив Вики возможность удивляться его черствости. “Господи, до чего бездушно он на все реагирует”. Так же бесчувственно сейчас разрешил, как тогда запретил, заявив, что у Вики и Барри “разные интересы и жизненные пути”. “…Тебе нельзя отвлекаться от учебы. Школа – прежде всего…”

В тот раз Вики вышел из кабинета точно в тумане и тут, у себя, едва не потерял сознание. Вспомнить смешно. Ну неужели можно так мелочиться во время путешествия? “Барри, купи мороженое, я тебе потом отдам деньги… Сколько стоила дыня?” Смешно.

Что скажет на это Барри? А госпожа Пирэ? “Полицейский образ мыслей”, – подумает она и покачает головой. Интересно, что он попросит купить?”

– А что купить?

– Ерунда, есть еще время – потом поговорим, да и вряд ли ты найдешь то, что мне нужно.

И тут советник сказал такое, что Вики ушам своим не поверил. Снова сердцебиение, головокружение… С ума сойти, что он говорит…

– Я давно знаю, – мирно проговорил советник, – что ты интересовался всеми этими убийствами и сам желал задержать преступника. Ты ведь ходил в кабинет и рылся там в бумагах, ну, конечно же ты – Бетти, что ли, рылась или камердинер? Абсурд. Я не придал значения. Ты сам понял, что это бессмысленно, или кто-то тебя надоумил, камердинер или даже Растер – безразлично. Но раз ты интересовался, я могу теперь сказать, что мы вот-вот схватим преступника.

Вики вздрогнул, глаза его расширились. Этого можно было ожидать после назначения премии, он был к этому готов, хотя и тешил себя сомнениями, неверием камердинера, но так внезапно… неужели?

Советник глядел не на него, а в окно, казалось, его нисколько не интересует реакция сына.

Вики опомнился и запинаясь спросил:

– Вы нашли сумасшедшего Брикциуса?

Советник кивнул. Хмуро покосился на сына и ответил:

– Полиция вовсе не так глупа, как тебе казалось. Следствие тянулось долго, газеты нападали на меня, некоторые даже требовали, чтобы мы с Ваней ушли в отставку… Но мы выиграли. Полиция не так уж беспомощна, – повторил он и снова отвернулся к окну. – После того недоразумения, которое у нас с тобой было перед Рождеством, мне вот что хочется сделать. Сегодня в пять часов я сам задержу преступника. То есть предполагаю задержать. Место выбрано недалеко от города – это западня, куда завлек Стопека один из его же приятелей. Стопек ничего не подозревает, надеюсь, задержание состоится. Если хочешь, можешь ехать со мной. Увидишь, как работают мои люди, в способностях которых ты сомневался. Наверное, даже соглашался с господином депутатом Хагеном и писаками из “Экспресса”, что у нас ничего не получится… Впрочем, у меня опять условие, иначе нельзя. Условие обязательное и безоговорочное.

Нет, Вики все это снится. Сначала советник ошарашил его вестью об отмене запрета, потом насмешил условием насчет дележки расходов, а теперь еще и это… Голова закружилась, точно на карусели. Первое, что пришло ему в голову при неожиданном, невероятном сообщении отца. – порошки…

“Надо принять порошок, – подумал он, чувствуя, что бледнеет, что глаза застилает туман… – Приму в последний раз…”

Он обещал себе, что принимает лекарство в последний раз, когда приезжали родители убитого в Оттингене мальчика.

Отец смотрел в окно – ясно, он еще не все сказал, будто сказанного мало. И действительно, советник стал объяснять, в чем состоит его условие:

– Ты неукоснительно будешь следовать рекомендациям, которые я дам тебе на месте, если возникнет необходимость, разумеется. Ни на шаг не отойдешь от меня, если я тебя не отошлю. С этой минуты… – советник взглянул на часы, – и до пяти часов, когда Брикциус будет арестован, ты ни с кем не общаешься – ни здесь, ни по телефону. Я не могу рисковать. Если бы ты случайно передал кому-нибудь малейшую информацию…

Вики воспротивился в душе – на мгновение, всего лишь непроизвольным движением головы, взмахом руки, незаметными в потоке изумления, уносившем его…

Советник повторил твердо:

– Я не могу рисковать. Мы не на зайца охотимся, а на убийцу, трижды убийцу. Не могу рисковать столь долгим расследованием, дать повод для глумления газетчикам, нельзя проявлять неосторожность, такой роскоши я себе позволить не могу. Сейчас 15.30. Одевайся спокойно, после четырех выезжаем, к пяти будем на месте.

– Комиссар Ваня едет с нами? – спросил Вики напоследок.

Советник покачал головой:

– Ваня на месте. Возьмем “рено”.

Советник встал и пошел. В дверях обернулся и с непривычной мягкостью произнес:

– Бояться нечего, никакой опасности, иначе я тебя бы не позвал. Одевайся и не вздумай звонить. Вернешься один к семи, инспектор Мелк привезет тебя, а у меня… мне еще придется задержаться. Тогда говори с кем хочешь, хоть интервью давай.

Оставшись один, Вики немного пришел в себя.

Сейчас арестуют убийцу!

Анатоля Брикциуса!

Сумасшедшего, которого врачи избавят от петли.

Вики пришел в себя, но голова все еще кружилась, сердце стучало. Он подошел к лимонного цвета умывальнику, дрогнувшей рукой взял порошок, оставшийся от матери. Последний раз он принимал успокоительное во время визита Книппсенов. Проглотил, запил и спросил свое отражение:

“Отчего же я дрожу? Я ведь ждал… Хорошо это или плохо, что Брикциус наконец будет схвачен?”

Он ополоснул лицо холодной водой, причесался.

“Но зачем ему надо было позвать меня? Как свидетеля его торжества?”

Тревога в нем все нарастала и нарастала, а с нею и сомнения.

“Но ведь он может и проиграть. А вдруг Брикциус ускользнет в последнюю минуту! Где будут ждать его? На шоссе? В какой-нибудь деревне?.. Он считает, что Брикциус в западне, но ведь так уже бывало… Если Брикциус убежит, ему конец!”

Начало действовать лекарство. Вики успокоился, вспомнил Барри.

“Разрешил! Если бы знали камердинер, Бетти, Барри!”

Позвонить бы ему… Вики готов был идти в кабинет – попросить разрешения позвонить хотя бы Барри, сказать, что поездка в Турцию разрешена… Не стоит. Не стоит просить. Придется подождать до вечера и тогда рассказать все, и про арест преступника, если он, конечно, состоится… Вики усмехнулся и открыл платяной шкаф.

Во всем доме стояла непривычная тишина, мертвая, даже телефон на консоли, казалось, онемел… Камердинера и Бетти не слышно – наверное, их нет. Он подошел к кабинету. В приотворенные двери увидел сигаретный дым, легким синим облаком поднимающийся к потолку. За завесой дыма советник в кожаной куртке что-то укладывал на столе. Увидев Вики, он взглянул на часы и кивнул. Пробило четыре.

Молча сошли к гаражу. Советник протер ветровое стекло и велел Вики садиться на заднее сиденье.

– Задерни занавески и садись так, чтобы тебя никто не видел.

Советник сел за руль, выехал на улицу, остановил машину, вернулся, чтобы закрыть гараж и ворота, снова сел, и они поехали. Миновали дом Бернарда Растера, окна были затворены, шторы задернуты; проехали три улицы и оказались на Главном проспекте. Дальше взяли направление к мосту Зайбта.

Солнце сияло, прохожие в ярких весенних платьях и рубашках заполняли улицы. Вот кафе “Бристоль”, Вики вспомнил, как они сидели здесь с Барри и тот рассказывал историю о маковом поле. Мост. Вики привстал, пристально вглядываясь в переднее стекло.

– Что такое? – спросил советник.

– Смотри! Люди с собаками…

– Ну и что?

– Я их видел зимой, на этом самом месте. У них было шестеро щенков, а теперь пятеро, один попал под машину…

Вики засмеялся. Точно, вон тот давешний прохожий с бакенбардами и тростью, в темном пиджаке и полосатых брюках, напоминающий государственного советника или консула, рядом – женщина с желтой сумкой, а вокруг вьются пятеро, бульдогов. Так же, как и зимой, когда они ездили за елкой. “Рено” обогнал пешеходов. Вики смотрел на них в заднее стекло, пока они не скрылись… Миновали стоянку у моста, где в тот раз стоял красный “ягуар”.

“Сколько времени прошло, – думал Вики, – тогда шел снег, а теперь…”

Статуя Эгидия Зайбта, художника, ласточка на плече и палитра с кистями залиты солнечными лучами.

Сверкание воды под мостом, речная свежесть… Мост проехали быстро. Несколько минут ожидали зеленой волны на перекрестке, регулировщик отсутствовал, светофоры были автоматическими.

Свернули на боковые улицы, достигли окраин и наконец выехали на автостраду. Вики заметил, что едут в том же направлении, как и с Барри перед Рождеством.

– Надо бы заправиться, – проговорил советник, – ну да ладно, на обратном пути. А ты куртку не взял? К вечеру посвежеет.

Вики был в майке с длинными рукавами, в темных джинсах и кроссовках.

– Простудишься…

Вики слушал вполуха, глядел на бензозаправки, автосервисы, дорожные указатели, от которых отражались яркие лучи. Все это бистро уносилось назад, а сам он, скрытый за зашторенными окнами, напоминал себе беглеца.

“Когда я ездил с ним на этой машине, не помню, скорей всего никогда… Едем задерживать Брикциуса. И что ему надо в Стамбуле купить, какие-нибудь пряности? Никогда ничего не просил, вот Март удивится…”

Снова рекламные щиты, указатели… В глазах туманная дымка, он принял один порошок, второй на всякий случай положил в карман. Чуть-чуть тумана, а так ничего, вполне комфортно.

– Не могу сказать, что я в восторге от вашего путешествия, – проронил советник, – оно противоречит моим принципам. Да уж ладно, езжай ради мира в доме, чтобы ты не мог потом меня упрекнуть. Поезжай на месяц.

– На месяц? – Вики оторвался на миг от живых картин, мелькавших за стеклом.

– Как в гимназии? Какие оценки?

– Хорошие, – ответил Вики.

Ему показалось, что отец нахмурился. Ну надо же, усмехнулся он, какая мелочность – делить расходы пополам. Советник за рулем будто прочитал его мысли:

– Что касается дорожных расходов, будет, как я сказал: пополам. Но если тебе не нравится, можете с самого начала устроить общую кассу.

Вики так же равнодушно отнесся к совету, как и к разрешению всего на один месяц, он считал, что путешествие продлится минимум шесть недель, как они и договорились с Барри. И теперь совершенно безразлично, что приказывает советник. Его волновало предстоящее событие, хотя еще и сейчас, на пути к нему, он его совершенно не осмыслил. Мысли путались, как и дома, правда, действовали к тому же порошки. Пробегающие за шторкой пейзажи приятно успокаивали, укутанные туманом… Но вот что странно – непривычная благожелательность отца в течение всего дня. Только он подумал об этом, как тут же и позабыл, чуть не подскочив от изумления. Они как раз выехали на ответвление местного шоссе, поднимавшегося к освещенным холмам и нагорьям в яркой зелени разнотравья. Вики глазам своим не верил…

Советник въехал на мост, под которым в скалистых берегах бурно клокотала глубокая река. Вики давно сдвинул шторки, отец не мог не заметить, но молчал. Вики смотрел на мост и быструю холодную реку. Скалы, безлюдье, ни души, ни автомобиля, только зелень и солнце. Советник, проехав мост, остановился под склоном, поросшим деревьями.

– Вот мы и на месте, можно выходить. Машину оставим здесь.

Советник был спокоен и уверен, значит, убежден в благополучном исходе. Вики, весь во власти своего изумления, понял лишь одно: отец ни в чем не сомневается.

Они вышли, советник запер машину, они стали взбираться вверх.

Солнце пронизывало лес, пели птицы, одуряюще пахло молодой травой и разогретой хвоей. Нет, Вики все это не снится. Как всегда под действием порошка, он чувствовал себя усталым, спокойным, перед глазами плыл туман, но все это было не сном, а явью. Советник шел твердым шагом служивого человека и молчал. Они достигли вершины – вот оно, то самое место, тот же прекрасный вид. Советник остановился у высокой сосны. Вики стоял рядом.

С правой стороны тянулся хвойный лес, на опушке которого они стояли, с левой стороны молодые посадки, посреди поле, вдали оно стекало вниз, в долину, а там, на самом горизонте, деревушка, красные остроконечные черепичные крыши и колокольня. На этом самом месте перед Рождеством Вики сидел с Барри и Гретой, тут ничего не изменилось, а все же стало другим. Тогда все скрывал снег, и стояла благолепная рождественская тишина, и в тишине звучала тихая музыка из транзистора. Теперь под лучами весеннего солнца звенело пение птиц, воздух полнился ароматами нагретой смолы, между деревьями зеленело поле. Зеленые побеги тянулись вверх. Советник смотрел, прищурившись, точно генерал на поле битвы. Оглянулся, но за спиной только ели и сосны.

– Сядем, – сказал советник, глядя на часы.

Они сели на поваленную сосну, ту самую, на которой Вики сидел с друзьями зимой. И Вики тоже посмотрел на часы – золото блеснуло на солнце, засверкало, и советник не мог не заметить сияния, хоть и смотрел в другую сторону. Без четверти «пять. Время еще есть.

– Ты когда-то собирал жуков и бабочек, – вспомнил советник, доставая сигарету. – Это увлечение давно прошло… А здесь как раз подходящее для этого место.

От сигареты тянулся синий дымок, таявший в чистом лесном воздухе.

“Он взял меня, чтобы я стал свидетелем его победы, – размышлял Вики. – Уверен в себе. Но где возьмут Брикциуса, не здесь же, а скоро пять”.

Советник осторожно стряхнул пепел в мох под ногами.

– Скоро. Я объясню, как все будет. Покажу, откуда появится Брикциус и куда пойдет. Я, конечно, не ясновидец, но в общих чертах так и будет. Видишь деревню на горизонте?

Вики подумал: “Я ее уже видел…”

– А верхушку колокольни видишь? Посмотри налево, к лесу. Оттуда и выйдет Брикциус.

Вики поглядел на молодую поросль, он устал, туман перед глазами сгущался. Поросль от них примерно метрах в ста.

– Брикциус выйдет из лесу и пойдет в нашу сторону. – Советник снова стряхнул пепел в мох.

“Боится лес подпалить”, – подумал Вики.

– Он пойдет вдоль опушки или через это поле с озимыми, точно, конечно, не знаю, я, к сожалению, не госпожа Мейербах, это она знает все наперед.

– Но как же он пойдет в нашу сторону, он же увидит нас, – усомнился Вики.

– Предусмотрено. Иначе мы не сидели бы тут, а укрылись в кустах. Мы не в засаде.

– Но если он увидит нас, то убежит раньше, чем ты успеешь выстрелить.

– А зачем ему бежать, зачем мне стрелять? Он подойдет к нам, откуда ему знать, что мы не так просто здесь, откуда знать, что как раз мы и ждем его? Он не знает, что известен нам. Меня он никогда не видел, а то, что я с тобой, вообще отвлечет его от подозрений. Ведь с такими молодыми людьми не ходят на полицейские акции, разве что по ягоды…