Текст книги "Дело советника криминальной полиции"

Автор книги: Ладислав Фукс

– Ну, ты даешь, – возмутился Барри. – Нашла время говорить об убийце! И место выбрала самое подходящее – сама же в лес хотела, вот мы и в лесу, по радио колядки передают, заяц бегает, а тебе убийца припомнился. О нем в баре поговорим. – И примирительно добавил: – Девушкам вообще не следует интересоваться такими темами, а если тебе так уж хочется, трепись об этом со своим долговязым.

– Дурак, – ответила Грета, – одно слово – дурак…

Барри и Вики засмеялись, Барри уточнил:

– А какой уж болван ее парень, даже представить трудно…

Взгляд Вики остановился на отдаленной колокольне, скользнув поверх поля, сквозь пелену миллионов снежных хлопьев, которые летели на землю, застилая все пространство до колокольни и дальше, до самого горизонта. Сумерки быстро спускались в долину, трое друзей поднялись с бревна, отряхнулись, Грета сняла шапку, чтоб смахнуть с нее снег, а Барри тем временем достал нож и срезал две маленькие елочки неподалеку от места, где они сидели. Лучшую елочку он дал Вики, похуже – сестре. Потом они, порядком замерзшие, но веселые, распрощались с прекрасным зимним пейзажем и не спеша спустились с лесистого холма к дороге между скал, где у реки ждал их “ягуар”. Мир царил в этих местах и, сколько видел глаз, полное безлюдье.

– Теперь в бар, – напомнил Пирэ, когда они съехали с моста. – Тут еще вот какое дело: там, как водится, играет музыкальный автомат, но еще выступает и настоящая певица. Тезка моей упрямой сестрицы. – Теперь Вики сидел рядом с водителем, а Грета сзади, где отогревались лесные трофеи – елки. – Грета Гароне, итальянка. Исполняет – обратите внимание – песню “Выйду я в поля”.

Грета засмеялась:

– Подумаешь, примечательность! Это что, какие-нибудь сельские припевки?

– А кто нас тащил сегодня в поля и леса? Грета Гароне записала эту песню на студии грамзаписи, скоро выйдет диск, а пока все ходят в бар. Ради этой певицы. А может, и ради кое-чего другого.

– Ради наркотиков, что ли? – осведомилась Грета Пирэ.

Барри лишь пожал плечами и включил фары, начиналась автострада. Они понеслись на полной скорости. Снег перестал, даже успел на дороге растаять; сотни машин мчались навстречу друг другу, щиты и указатели стоянок, вывески кафе и автосервисов сливались в череду неоновых огней… Через двадцать минут показалась столица.

“Ягуар” быстро миновал развилки предместья и в потоке машин спустился к реке. Переехали мост Героев, оттуда сразу же свернули на Королевский проспект. В магазинах, ярко освещенных и нарядных, шла бойкая торговля. Все так же сновали толпы прохожих, отовсюду лилась музыка. У Дома мебели Барри свернул направо на узкую, менее шумную, но тоже ярко освещенную улицу, и только за собором св. Луки, проехав старые кварталы с проходными дворами, они погрузились в темные переулки и оказались наконец на площадке, где парковалось несколько роскошных автомобилей. “Ягуар” остановился. Елки остались в машине. Грета сняла и бросила на сиденье шапку, достала лежавшие у заднего стекла сумку и сверток, Барри вынул что-то из бардачка, и они вышли.

Барри указал на угловой дом. Там и находился бар.

– Может, и на всю ночь… – с усмешкой предложил Вики. – Тогда дома меня ждет такой скандал, каких еще не случалось…

Бар слабо освещался красными и синими лампами, лишь неоновая надпись над входом горела желто-оранжевыми, цвета апельсинов и слоновой кости, буквами. Бар назывался “Иран”.

IV

Они разделись в тесном гардеробе, похожем на чулан, унося с собой в руках и карманах лишь то, к чему сегодня то и дело возвращались их мысли. Немолодая размалеванная гардеробщица с большими серьгами позвала швейцара, который распахнул перед ними тяжелый красный занавес в конце коридора.

За занавесом – два зала без окон, скорее один зал, разделенный колоннами. С темного потолка едва лился свет зеленых, красных и синих ламп, все тонуло в полутьме, лампы горели слабо, не рассеивая сумрака. Несколько человек у стойки походили в желтом свете на призраки, столики окутывал полумрак. На границе залов, между колоннами, возвышалась сцена, примерно три квадратных метра, рядом – пианино, оклеенное цветным станиолем. Из автомата звучала музыка, какой-то тихий блюз. Их посадили во втором зале.

Грета бросила сверток и сумку на свободный стул и огляделась. Прежде чем она успела оценить царящую здесь обстановку, появился официант, напоминающий боксера во фраке. Официант заговорил так тихо, что его и за соседним столиком не услышали бы, хотя там еще никто не сидел.

– Бутылку белого сладкого, остальное позже, – заказал Барри.

Официант с улыбкой повторил заказ и исчез.

– Вряд ли нам удастся уйти отсюда в целости и сохранности, – предположила Грета, – очень подозрительное место. А где же тут танцевать?

– Тут не танцуют, да и негде – разве что у стола потоптаться.

– А певица?

– Она появится позднее, еще много свободных мест, – ответил Барри и повернулся к Вики.

Вики сиял, глаза его светились в разноцветной полутьме. Конечно, это не кабак на окраине и не пивная в каком-нибудь бывшем сарае или на задворках, но не важно. В такой именно бар он всегда мечтал попасть. Ему нравилось все: колонны, разделяющие зал, их изогнутые капители, украшенные цветными фонариками в затейливой решетчатой оправе. Фосфоресцирующая картина на противоположной стене, изображающая базарную площадь, в восточном городе с мечетью, торговцами в чалмах, осликами. Сцена, ковер, покрывающий ее, пианино… Нет, это не пивная, это бар, но, может, и к лучшему… Вики имел в виду убийцу. Он перевод взгляд с ковра на официанта-боксера – тот возвращался, держа в одной руке за горлышко бутылку, в другой – тарелку с миндалем, зажав между пальцами перевернутые бокалы. Поставив на стоя тарелку, официант неуловимым движением перевернул и расставил бокалы, мгновенно в руке появился штопор, которым он ловко открыл бутылку, плеснул первому Барри и, только когда тот кивнул, налил и остальным, поставил бутылку, улыбнулся и испарился.

– Растера напоминает, – шепнул Вики, – этакая веселая горилла. Ну и заведеньице! – И Вики радостно поднял бокал.

– С Рождеством! – провозгласила, улыбаясь. Грета.

– За путешествие с Вики! – добавил Барри.

Выпили.

В бар вошли новые посетители, трое. Когда они поравнялись с колоннами, к ним поспешил метрдотель с усами. Вики заметил, что вновь пришедшие смуглы и черноволосы. Один дородный, осанистый. Их посадили за ближайший стол. Барри встал, поклонился и обменялся со всеми рукопожатиями. Пришедшие улыбнулись ему. Вики и Грете, осанистый даже подмигнул, заметив на их столе бутылку.

Барри вполголоса объяснил:

– Это и есть папины знакомые, турецкие коммерсанты. Погоди, Вики, это еще не все. Уверен, они пригласят нас на ужин.

Музыкальный автомат играл, наверное, уже пятую песню. Турки ели анчоусы, миндаль, пили виски и время от времени обменивались с Барри через стол какими-нибудь замечаниями. Барри и Вики выкурили несколько сигарет – Вики вообще-то почти не курил, но как не закурить в баре? Оба зала постепенно наполнялись, ждали Грету Гароне.

– Куда же она запропастилась, почему не выходит? – ворчала Грета Пирэ. – Простудилась, что ли? Кстати, как называются ее деревенские припевки?

Барри – сплошное миролюбие – и не думал раздражаться.

– “Выйду я в поля”. Если она и опаздывает немного, ничего страшного. – Барри взглянул на часы.

Вики последовал его примеру. Тоже посмотрел на часы, старые, детские, которые получил от отца во втором или третьем классе.

В таинственном полуосвещенном зале они казались еще более убогими, чем днем, совсем неважно выглядели часы Вики… .

В наступившей на минуту тишине Барри объявил:

– Знаете, что мы сейчас сделаем? – Он сделал паузу, отпил из рюмки. – Вручим друг другу рождественские подарки.

Вики улыбался, не губами и взглядом, а всей душой, чувствуя себя отлично в этом баре, – он мечтал попасть в такое место. Пусть оно совсем не напоминает пивную на окраине, в заброшенном сарае, на задворках, однако все это время, что они сидели здесь, пили вино и слушали пластинки. Вики думал о детоубийце. Разглядывая в полумраке соседей за столиком, он прикидывал: “Вот здесь может сидеть преступник… Или здесь…”

И еще причина для приподнятого настроения: с первых дней декабря мечтал он об этом вечере – о свидании с лучшими друзьями…

– Внимание! Вручение подарков! – объявил Барри.

Вики кивнул. Дрогнувшей рукой достал он из кармана две свои коробочки – одну подал Грете, другую – Барри. И был счастлив в эту минуту, как пастух на горной полонине.

В коробочке, которая досталась Грете, была маленькая сумочка, вышитая разноцветными гранеными бусинками, совсем крошечная сумочка – для зеркальца, пудры и помады, ну, еще для чего? Для ключа, скажем. Сейчас в сумочке был флакон отменного розового масла. Грета наклонилась к Вики и чмокнула его куда-то в ухо.

– Я буду брать ее в театр и на вечера.

А Барри добавил:

– И на свидание со своим болваном.

Барри отпил вина и только потом раскрыл доставшуюся ему коробку.

На красном бархате футляра сверкнуло золото. Запонки и булавка для галстука, украшенная жемчужиной. Барри снова отпил, потянулся через стол и поцеловал Вики в другое ухо.

Грета взяла со стула пакет и, смеясь, сказала Вики:

– Ну что я могла выбрать тебе к Рождеству? Этот вот отказался даже посоветовать – и что в результате? Пустяки, ты уж извини меня.

В пакете был шарф и три галстука.

Галстуки – из лучшего парижского дома моды. Вики тут же подумал, что отец никогда бы не купил ему таких вещей. Яркий шерстяной шарф отлично подойдет к дубленке и белому плащу, подойдет и к старому дождевику. Он поблагодарил Грету и поднял бокал за ее здоровье.

Вальяжный турок за соседним столом улыбнулся Вики с какой-то странной умильностью… от этой улыбки он впал в еще большее возбуждение и беспокойство. Потом Вики поймал на себе взгляд Барри – настал черед его подарка.

Но тут в баре почувствовалась какая-то перемена. Автомат больше не играл, на сцену упал луч прожектора, осветив ковер и пианино, обклеенное станиолем. Светловолосая загорелая женщина с коралловой ниткой на шее появилась на сцене.

– Она… – выдохнул Барри.

Грета прыснула:

– Какая же она итальянка – блондинка, а уж накрашена!..

На что Барри возразил:

– Ты тоже краски на себя не жалеешь, зато брюнетка, но тем не менее не итальянка.

У пианино появился аккомпаниатор в красном фраке, похожий на кузнечика, уселся на табурет и заиграл вступление.

– “Выйду я в поля”… – объявила певица при первых тактах и поклонилась. Вместо микрофона в ее руке появилась красная роза.

Грета тихонько захихикала, нехотя засмеялся и Барри, снова покосившись на Вики.

Певица опустила ресницы и запела:

 
Вечером однажды всех я вас покину,
сяду на закате в быструю машину.
Голос бархатный и гибкий, роза в руке, тихий, нежный аккомпанемент…
Вот он, луг широкий, вот и темный лес,
и густые травы, и простор небес.
Травы и деревья унесут усталость,
и не ноет сердце, боли не осталось.
Вики был счастлив. Певица с розой в луче света… Взгляд Барри, который он ловил на себе…
“Подарок, – думал Вики, – интересно, что это будет?”
Он слушал музыку, не пропуская ни одного слова текста…
Вас покину скоро, больше не могу…
Я взойду на мост – на радугу-дугу…
Глубокий бархатный голос льется в зал, аккомпанемент звучит громче…
Вертятся колеса, тянется дорога,
я хочу уехать, отдохнуть немного.
Горы, перелески унесут усталость —
ни тоски, ни боли в сердце не осталось…
 

Пианист нажимал на педали, сгибался и колотил по клавиатуре, точно боролся с кем-то, а Вики перевел взгляд на картину с базаром и мечетью в восточном городе – иранском, что ли. Он думал об Измире и Стамбуле, куда летом поедет вместе с Барри, о подарке, который сейчас получит от Барри…

Певица, освещенная прожектором, стала кружиться в танце и извиваться, взмахивая розой, и голос ее уже звучал яростно и громко, хотя микрофона не было, появился даже какой-то металлический призвук…

 
Вечером однажды планы все нарушу
и в полях пустынных я очищу душу.
За зеленым полем темный-темный лес,
а над всем над этим синий свод небес.
Тут свой путь окончу, позабуду всe.
И мои печали ветер унесет.
 

Песня кончилась, отзвучали заключительные аккорды, в зале вспыхнули аплодисменты. Хлопали турки, Барри, даже Грета… Грета Гароне в последний раз поклонилась, бросила розу на стойку бара и ушла. Исчез пианист, погас прожектор. Барри спросил, засунув руку в карман:

– Сестренке понравилось? – Вынул из кармана и подал Вики футляр. – Тебе.

Рука Вики дрогнула.

Грета смотрела с любопытством, с нескрываемым интересом наблюдали и турки – точно заглядывали в глубину озера и ждали, что покажется из-под воды… Музыкальный автомат снова заиграл какой-то блюз…

Вики снял обертку. Футляр из ювелирного магазина.

Когда он раскрыл…

В слабом свете разноцветных фонариков на темном, кроваво-красном бархате покоились золотые часы с браслетом – они выглядели… точно драгоценность из венца Мадонны.

V

Музыкальный автомат снова играл блюз в разноцветной полутьме, когда Грета Гароне снова появилась на сцене с розой в конусе света, а к столу подошел официант-боксер, неуловимым движением откупорил следующую бутылку и водрузил на стол рядом с блюдом миндаля. Турки за соседним столом что-то пили из бутылки, лежавшей в корзинке на сервировочном столике, но это было не шампанское. После мясного блюда они перешли к сластям, запивая все водой.

Грета, Барри и Вики чокнулись, турки с улыбкой наблюдали за ними.

А Вики… левая его рука все время лежала на столе. Старые детские часы покоились в кармане, с ними Вики похоронил память о далеком детстве… Он смотрел на новые, золотые, и сердце его радостно и счастливо билось. Такого подарка он никак не ожидал. Отец бы никогда… На золотом циферблате сверкал красный календарик, на массивном желтом золоте браслета выгравирована монограмма ВХ и дата – нынешнее Рождество. Браслет состоял из золотых пластинок, украшенных рельефом, – судя по всему, очень дорогие часы. Бартоломей Пирэ, сын знаменитого коммерсанта, мог, конечно, позволить себе сделать такой подарок.

А Вики…

Вики просто-напросто был счастлив. Он глаз не отводил от часов, даже когда рассказывал Грете и Барри о брате Марте, который давно ушел из дому, потому что больше не мог выдержать, и живет теперь один. Не отрываясь, смотрел на часы и рассказывал о камердинере, молчаливом и важном, как и положено камердинеру главного криминального советника и шефа криминальной полиции всего государства. Он продолжал глядеть на прекрасный подарок Барри, когда, наконец ополовинив вторую бутылку, заговорили о загадочных убийствах.

У Вики чуть кружилась голова…

– Как раз сегодня Гофман предложил пройтись со мной по разным питейным заведениям, по таким, где есть надежда отыскать какой-нибудь след, где-нибудь в предместье, на заброшенных улицах, предназначенных под бульдозер, в бывших сараях, на задворках. Но мне надо сперва все продумать. – Вики закурил. – Перечитать все газетные сообщения, приведенные там протоколы допросов, все, что хранится у отца в домашнем сейфе, – карты местности, фотографии, записи… Отец собирается написать что-то вроде учебника на материалах этого дела, камердинер сказал по секрету. Поэтому и хранит бумаги дома в сейфе, и даже если там всего лишь копии, мне без разницы. Все это нужно перечитать, разобраться, а потом уже искать по всяким сомнительным забегаловкам, как советует Гофман, но перед тем не мешает проконсультироваться у Растера. Он много знает и, думаю, охотно даст совет. – Вики отпил вина, взглянул на часы и продолжал: – Уверен, что в обоих случаях действовал один и тот же убийца. Дети убиты тем же способом, в затылок, тем же оружием, каким-то особенным пистолетом. Ни оружия, ни гильз, ни патронов не обнаружено. Вскрытие показало, что раны тоже одинаковы.

Вики выпил вина, поглядел на часы и стряхнул пепел.

Да, это показало вскрытие, и не только это, однако миновало два месяца, а о преступнике известно почти так же мало, как и тогда, когда он совершил свои страшные дела.

Первое убийство произошло в воскресенье 5 сентября. Антония Зайбт, тринадцати лет, – по странному совпадению она носила такую же фамилию, как прославленный художник прошлого столетия и полковник, квартировавший в вилле Хоймана… так вот, эта Антония Зайбт, дочка работника таможни с улицы Гумберта, в воскресенье утром отправилась на автобусе из города в деревню Кнеппбург, расположенную в двадцати километрах от города. Ехала она к дяде, брату отца. В газетах напечатали рассказ несчастного отца: его дочь Антония везла дядиной жене лимонный сок – шел сентябрь, тетка заболела, и Зайбты решили, что ей полезен витамин С. То, что у Зайбтов в Кнеппбурге имелся фруктовый сад, то есть витаминов хватало вдоволь, никакой роли в деле не сыграло. Хотя в Кнеппбурге продавалось все, что угодно, лимонного сока там не было. К родне она добралась часам к двенадцати дня, пообедала курицей в овсяными хлопьями, потом играла с соседскими детьми в саду, прыгала через веревку, привязанную к двум яблоням. Ее видели у пруда, с маленьким Вагнером она заходила в деревенскую корчму поглядеть на хомячка, видели ее и на краю поля, а около пяти часов, по рассказу дядюшки Зайбта, тоже напечатанному в газетах, с корзинкой яиц – это были очень свежие яйца, деревенские Зайбты частенько посылали родне кое-что из продуктов, – итак, около пяти часов Антония с корзинкой яиц отправилась домой. Ей пришлось идти пешком до соседней деревни Коларов – там останавливался местный автобус. День стоял теплый и солнечный. Между двумя деревнями не более двух километров, дорога тянется сперва полем, потом рощей, опять полем и сливовой аллеей – очень красивая дорога. В Коларов Антония не пришла. И в город не вернулась. Родители решили, что она осталась ночевать у дяди с тетей, хоть очень удивились – утром ей надо было в школу. В восемь вечера работник таможни Зайбт позвонил в Кнеппбург, в гостиницу Йозефа Вагнера. Дядю Зайбта позвали к телефону, и он сказал брату, что Тони в такое-то время ушла на автобус. Родители почему-то успокоились. Отец Антонии рассказал потом, что они включили телевизор и стали ждать. Когда закончилась кинокомедия, то есть в полдесятого, таможенник принялся обзванивать знакомых и спрашивать, что ему делать. И только в десять часов некий Рут посоветовал позвонить в полицию.

Девочку нашли через десять минут после прибытия на дорогу Кнеппбург – Коларов, через сорок пять минут после звонка таможенника Зайбта. Антония лежала в роще под кустом, совсем рядом с дорогой, на правом боку, прижавшись щекой к траве, с простреленным затылком – когда ее убивали, она сидела; корзинка с яйцами стояла поодаль, а у ног девочки лежала карманная игра – застекленная коробочка с бабой-ягой и шестью лунками, куда полагалось загнать шесть золотых шариков. Полицейские вызвали по рации врача, фотографа, дактилоскописта, электрика с рефлекторами, троих криминалистов с собакой – все прибыли через полчаса во главе с главным полицейским комиссаром Альфредом Ваней.

Трава была не слишком затоптана, хотя в этом месте ходили и сидели. На платье и теле девочки не нашлось ни малейших следов насилия, на лице застыла улыбка. Ни оружия, ни гильз. Тут же объявили розыск убийцы. Тщательно осмотрели рощу, дорогу, обе деревни, отыскали шофера автобуса и кое-кого из пассажиров, которые ехали утром вместе с Антонией из города до Коларова. Разослали депеши во все полицейские участки в округе, запросили центральную полицейскую картотеку. В ту же ночь подробно, по минутам, расписали последний день Антонии Зайбт. Допросили двадцать жителей Кнеппбурга, включая детей, которые встречались с жертвой в роковой день или по крайней мере видели ее. В понедельник в кнеппбургской школе отменили занятия. Родственникам убитой девочки предъявили карманную игру – они показали, что ничего подобного у Тони с собой не было. Кнеппбургские дети подтвердили показания родственников – все видели игру впервые, а родители девочки, опрошенные в полицейском управлении города, заявили со всей решительностью, что у Антонии никогда в жизни не было такой игры. В полиции решили, что она могла принадлежать убийце. Так злополучная игра стала главным и единственным вещественным доказательством. На другое утро коробочка была тщательным образом исследована – результат нулевой. Никаких отпечатков – ни убийцы, ни жертвы. Точно ни тот, ни другая коробочку и в руки не брали. Однако комиссар Ваня считал, что игра все же имеет какое-то значение в деле, надеялся он и на вскрытие, но никаких следов насилия обнаружено не было, ничего, кроме смертельной раны. Правда, удалось определить пистолет, из которого произвели выстрел, и это тоже можно было считать важной уликой. Но дни убегали, следы не находились. Так прошло три месяца.

Второе убийство произошло 20 ноября в двенадцати километрах от столицы и километре от деревни Цорн, в противоположной стороне от Кнеппбурга, на берегу речки Любовь. Жертвой стал четырнадцатилетний Фридрих Дельмар.

Он был сыном торговца, державшего на площади магазин колониальных товаров, игрушек, радиоприемников и велосипедов. Торговец был вдовый, дом вела его незамужняя сестра, крайне неприятное создание, худющая, злая, необычайно хитрая и даже душевнобольная, не настолько, правда, чтобы содержать ее в соответствующем заведении, короче, представляла собой тот пограничный клинический случай, который для окружающих бывает самым безвыходным, а звали ее нежным именем Ангела.

Фридрих Дельмар учился средне. По рассказам отца, тетки Ангелы и учителей, он проявлял себя иногда взбалмошным, нервным, но особых хлопот не доставлял. В роковой день – ноябрь выдался удивительно сухим и теплым – в два часа дня Фридрих Дельмар ловил раков в речной заводи, заросшей ивами и невысоким кустарником. Велосипеда он не взял – только ведро и нож.

В излучине его никто не видел. Когда мальчик вечером не вернулся домой, Ангела, выяснив, что его нет ни у соседей, ни в спортивном зале, отправилась на поиски. Она отыскала его на берегу в кустах, тут же стояло ведерко, на дне его плескалась речная вода. Ангела Дельмар, особа болезненная, неуравновешенная, как ни странно, не испугалась, более того, учитывая эти ее особенности, поступила крайне странно: следственные органы лишь на следующее утро, когда уже писался протокол происшествия, выяснили, что она видела племянника убитым… Найдя его в заводи речки Любовь, Ангела Дельмар вернулась домой и ничего не сказала брату. А когда Дельмар решил вызвать полицию, даже пыталась его отговорить: “Мало ли где мальчик мог заблудиться, скоро вернется”. Самое удивительное, что брат послушался ее. И только когда пробило полдвенадцатого, а сын все не возвращался, Дельмар позвонил в полицию.

Полицейские машины приехали в Цорн через двадцать минут. Еще через пятнадцать минут в зарослях нашли мертвое тело. В следующую четверть часа на место преступления прибыли полицейский врач, фотограф, эксперт, два криминалиста с собакой и комиссар Ваня… После беглого осмотра установили, что мальчик убит выстрелом в затылок в сидячем положении – убитый лежал, свернувшись, на боку, прижавшись щекой к траве, с улыбкой на мертвом лице, в кармане ножик и разные мелочи, неподалеку ведерко с речной водой на дне, а у ног карманная игра. На дне застекленной коробочки – луна с пятью отверстиями, куда полагалось загнать пять маленьких ракет.

Около часа ночи в доме деревенского старосты был по минутам восстановлен с помощью несчастного отца и тетки последний день жизни Фридриха. Потом приступили к допросу местных жителей – все равно почти никто не спал, а те, что легли, узнав о случившемся, в ужасе вскочили с постелей и выбежали на улицу. Карманную игру никто не признал – Дельмар такими не торговал; хотя в его магазине имелись игрушки и всякие игры, таких, как эта, даже на складе не было. Отпечатков пальцев на игре не обнаружили, они нашлись лишь на ведре и принадлежали убитому. Вскрытие показало, что на теле мальчика нет никаких следов насильственных действий и что марка оружия – та же, что и в случае с Антонией Зайбт. Оружия и гильз не нашли.

Утром допросы местных жителей продолжались в присутствии комиссара Вани, тогда-то и выяснилось, что Ангела Дельмар видела убитого мальчика накануне вечером. Ваня – весьма опытный полицейский – не увидел в этом ничего такого, что помогло бы найти преступника, тем не менее осведомился, по какой причине госпожа Дельмар никому ничего не сказала вечером.

“Я подумала, – отвечала та, – пусть немного отдохнет, у него и вода в ведре была…”

Больше Ваня ни о чем ее не спрашивал.

После трех дней поисков убийцы, в которых принимала участие полиция всей страны, результат равнялся нулю. И 24 ноября, в результате вмешательства самого министра внутренних дел, дело принял на расследование главный криминальный советник доктор Виктор Хойман.

– Отец взял дело в свои руки, – рассказывал Вики друзьям. Он стряхнул пепел и потянулся к блюду с миндалем. – Взял на себя всю ответственность. Ваня вместе со своим штабом продолжает вести следствие, но уже под руководством Хоймана.

Барри улыбнулся вальяжному турку, который, казалось, прислушивался к разговору, и спросил:

– А что, собственно, предпринял твой отец? Пошел новым путем?

Вики пожал плечами:

– Новым? Да вроде бы нет. Знаю только, что он сперва сравнил все данные по обоим убийствам и установил – впрочем, Ваня установил то же самое, – что все, кроме жертв и мест преступления, совпадает и все говорит о том, что убийца и орудие преступления те же. Оружие всегда было коньком моего папаши. В нем он всегда разбирался лучше, чем в жизни своей семьи – жены и детей. У него дома есть коллекция оружия. Я знаю в ней каждый пистолет. Некоторые даже заряжены. Спрашиваешь, что он сделал, чтобы продвинуть следствие? Провел новые допросы свидетелей, осмотр местности, всяких подозрительных притонов по всей стране, а особенно в столице. В кабаках стоило бы поискать, мне давно так кажется, и Гофман считает…

Вики, обернувшись, оглядел полутемный зал.

– А что ты думаешь о карманной игре? – возбужденно спросила Грета; то и дело отпивая из бокала, она уже слегка опьянела.

Вики погасил сигарету и махнул рукой.

– А, ерунда. Убийца точно визитку свою у трупа оставляет. Наш камердинер считает, что он этим или полицию хочет заинтриговать – говорит, такие случаи бывают, – или же игра имеет для него какое-то значение. Во всяком случае, до сих пор игра ничем его не выдала. – Вики наклонился к друзьям и тихо заключил: – Полиция не знает, что делать, и мой драгоценный отец тоже, даже игра не помогла.

Благообразный турок за соседним столом улыбнулся своим приятелям, отодвинул блюдо с пирожными и конфетами и поднял руку. Тут же возник официант-боксер, и турок о чем-то распорядился. Боксер, засмеявшись, исчез. Барри прошептал:

– Видишь, за соседним столом что-то намечается, так что растолкуй мне напоследок еще вот какую вещь. Если я правильно понял, раз в обоих случаях действовал один убийца, значит, это не местный человек. Кнеппбург и Цорн в совершенно противоположных сторонах от столицы. Неужели же никто не встречал там чужих во время убийств?

– Существует составленный по всей форме акт, – отвечал Вики. – Акт о посторонних лицах, замеченных в районе преступления в эгот период. «Вроде бы кое-кто каких-то посторонних видел, но ни один не смог точно описать. Одна женщина в Кнеппбурге встретила в то воскресенье мужчину с лошадью, по ее словам, незнакомого. Ваня это сообщение не принял всерьез. Не станет же убийца у всех на глазах ходить вокруг деревни с лошадью. После проверки и впрямь оказалось, что это был местный крестьянин. Женщина в Цорне заметила 20 ноября на дороге голубой автомобиль, которым управляла женщина. Через несколько дней выяснили, что проезжала учительница из соседней деревни. Мало того, – Вики засмеялся, – Ваня даже разыскал где-то на юге художника, с сентября по ноябрь рисовавшего пейзажи в окрестностях столицы. Обо всех появлявшихся тогда посторонних есть сведения в этом документе – и никаких результатов.

Тем временем официант-боксер вернулся к соседнему столу и подал старшему турку меню. Турок отпустил боксера, компания склонилась над меню, хотя стол был еще заставлен едой и выпивкой.

Барри прошептал:

– Они собираются ужинать, уверен, и нас пригласят, надо поговорить о поездке в Турцию. Скорей всего они предложат сдвинуть столы.

– Послушай, Вики, – засмеялась Грета, – ты когда-нибудь унаследуешь эту вашу коллекцию оружия и станешь очень богатым человеком.

– Ну что ты, ничего я не унаследую, он обещал завещать ее Музею полиции. Ну и пусть, – Вики махнул рукой, – меня это не интересует. Что я стану делать с оружием? А его беспомощность в этом деле меня даже радует. Когда он служил в оперативной группе, ему во всем везло. – Вики чувствовал легкое опьянение; склонившись над столом, он откровенничал: – У него и потом все шло удачно. Он сотрудничает и в Интерполе. Этот случай – первый прокол, но какой! – Вики, с таинственным видом оглядевшись по сторонам, еще ближе наклонился к друзьям. – Представляете, какая поднялась бы шумиха, если бы я нашел детоубийцу? Это и имел в виду Гофман, когда подбивал меня обойти забегаловки, он думает, что главное – попасть в газеты. Но главное не это. Знаешь, Барри, что будет тогда с отцом? Он с ума сойдет! Хотя вряд ли, уж он-то не свихнется. Промолчит, даже виду не подаст, только легче ему от того не станет. Найди я убийцу, ни за что ему не сказал бы, не такой я дурак. Он никогда в жизни мне бы этого не забыл. Для него это было бы куда большим ударом, чем вовсе не найти убийцу…

Вики помолчал, оглядел столики, покосился на турок и тихо продолжал:

– Все возмущены, чем дальше, тем больше, убийца оставил полицию с носом… Думаю, если произойдет еще такое же убийство и преступник не будет схвачен, он подаст в отставку и откажется от своего учебника. Уйдет на пенсию.

– Ничего подобного, – возразил Барри, – прошли времена, когда преступления расследовал детектив-одиночка, сегодня работает целый штаб и задействована полиция всей страны. Твоему отцу незачем уходить в отставку, не на нем одном лежит ответственность за следствие.

– Нет, это дело престижа. Все знают, что ответственность на нем, и в газетах писали, даже Интерпол в курсе. Как на войне – воюют солдаты и офицеры, а генерал один. И если война проиграна, на его долю достается позор. Я слыхал: многие генералы, проиграв сражение, стрелялись.

Турок из-за соседнего стола улыбнулся друзьям и проговорил:

– Вы собираетесь в Турцию, господин Пирэ? Так вот, раз уж мы тут встретились с вами, да еще в обществе сестры, – он любезно поклонился Грете, – и вашего друга, с которым вы собираетесь в путешествие, – он поклонился Вики, – позвольте пригласить вас на ужин. Прошу вас выбрать, что вам будет угодно, обратите особое внимание на закуски. – Он передал Барри меню и предложил: – Нам, пожалуй, лучше сдвинуть столы, так удобнее.