Текст книги "Отзвуки сердца (ЛП)"
Автор книги: Л.А. Кейси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Глава 8
Риск.
Я был никчемным, гнилым куском дерьма.
И знал это без чьего либо напоминания. Эйнджел, однако, думал иначе и рассказывал, каким мудаком я себя выставил всю дорогу до дома Мэя вчера вечером. Но и на этом не остановился… Когда на следующее утро я спустился на кухню, чтобы приготовить что-нибудь поесть, он уже был там. Пристально посмотрел на меня, отпивая чай из кружки. Я даже почувствовал, как челюсти сцепились в замок, что бы ничего не сказать и ушел из кухни голодным, что бы убраться подальше от осуждающих глаз Эйнджела. Меня пугало, как он мог иногда смотреть, как будто точно знал о чем ты думаешь.
Мне и без того было плохо.
Мы договорились, что останемся в доме Мэя, пока на следующей неделе в Лондоне не состоится первый из трех наших концертов на стадионе Уэмбли. Хотелось ощутить ностальгию по лучшей части нашего детства, которой был этот дом и пристроенная к нему студия. Эйнджел тоже хотел побывать там, где мы выросли, поэтому согласился спать с нами в одном доме, но думаю, пожалел об этом после того, как накануне вечером, я был таким мудаком по отношению к Фрэнки. Я понял. То, что я сделал… это был не я. То был придурок, который хотел отомстить женщине за то, что она задела его чувства перед группой детей.
Я был такой задницей.
Эйнджел сказал мне не делать того, о чем пожалею, но я пошел и сделал именно это. Поступил так с Фрэнки и теперь чувствовал себя жалким. Ощущения не из приятных. Это было не из разряда «да провались ты пропадом, за то, что причинила мне боль». Я сожалел о том, что наговорил.
Я облажался.
Испортил шанс на хорошие отношения с женщиной, которая не заслужила такого обращения. Знал, что должен извиниться, даже встать на колени, если потребуется. Нужно было умолять о прощении ту, которую уважал и ценил.
***
Я провел весь день с ребятами в старой студии, пытаясь привести мысли в порядок. Тогда и начал писать песню, для которой еще не было названия. Всего несколько слов, но не нужно быть гением, чтобы понять, откуда я черпаю вдохновение. Как и большинство других моих песен, они были навеяны некогда любимой Музой, жизнь которой по-прежнему протекала в Саутволде.
– Мне не могут надоесть твои зеленые глаза, твоя нежная кожа, твоя милая улыбка.
Прочел Эйнджел вслух то, что я написал, заглядывая мне через плечо.
– Итак, еще одна песня для Фрэнки в разработке, да?
Ответа не требовалось и я вернул внимание к блокноту, в котором делал записи.
– Разве ты не чувствуешь себя лицемером, чувак? – Поинтересовался Эйнджел. – Написать столько песен о ней, а потом отнестись, как к пустому месту, при первой встрече? Как по мне, это поведение труса.
Очень хотелось ударить Эйнджела по лицу, но не мог. На что злиться? На правду? Меня бесил не он, а я сам.
– Я облажался, – признал я. – Знаю, она не заслужила ничего из того что было сказано.
– И что ты собираешься делать?
Нахмурившись, я взглянул на Эйнджела.
– Написание песни о ней ничего для не изменит. Это пойдет на пользу нам, потому что наши песни – хиты. Даже если песня не сработает для нас, ее исполнят другие. Для этой девушки написаны несколько самых прекрасных песен в мире, а она, возможно, даже не знает об этом.
Я об этом даже не задумывался… ну, конечно, она знала.
– Всякий раз, когда я пишу в песне о глазах, они зеленые, цвет волос – какой-то вариант рыжего. Слепой и глухой поняли бы, что она моя Муза. Я могу описать ее, когда фокусируюсь… внешность, ум, сердце. Даже ее личность присутствует в том, что я пишу. Она должна знать.
– Просто потому, что ты знаешь, это не значит, что она знает. Ты не так откровенен в своей писанине, братан. Не говоришь прямо, что любишь зеленоглазую рыжеволосую девушку. Слова складываются в строки песен и могут означать много разных вещей. Как думаешь, почему наши фанаты подняли шум на прошлой неделе, когда один из них понял, что ты написал песню, которая стала хитом для этого чувака Бибера? Они сходили с ума, гадая, о ком ты говоришь. Им нравится разбираться в этом, чтобы понять, о чем на самом деле песни. Они убеждены, что ты влюблен в Нору Максвелл.
– Боже правый. – Я закатил глаза. – Я дважды приглашал ее на ужин. Только и всего!
– У нее рыжие волосы и зеленые глаза.
– У нее каштановые волосы, выкрашенные в рыжий цвет, и карие глаза, но она носит зеленые контактные линзы.
Эйнджел рассмеялся.
– Для всего мира она та самая чика, о которой ты так много поешь.
– Ну, она, бл*дь, не та. А вот Фрэнки – да.
– Может быть, Фрэнки тоже думает, что они о Норе. Может даже убеждена в этом, после того, как ты обошелся с ней прошлой ночью.
Я почувствовал себя идиотом.
– Ты заставляешь меня чувствовать себя дерьмом, Эйнджел.
– В достаточной степени, чтобы заставить тебя пойти и извиниться перед девушкой?
– Да! – Огрызнулся я, вставая на ноги и швыряя в него блокнотом. – Не потеряй это. Придурок.
– Ты зовешь меня придурком, но это слово все равно звучит как волшебное заклинание из «Гарри Поттера».
Сжав челюсть я пошел прочь.
– Пожалуйста, ублюдок! – Смеясь крикнул вслед Эйнджел. – И удачи. Учитывая, в каком бешенстве была девушка прошлой ночью, тебе она понадобится.
Накинул пальто и, схватив ключи от машины, я вышел из студии. Был холодный февральский вечер, на небе ни облачка и даже начали появляться звёзды, поэтому я решил прогуляться до дома Фрэнки, чтобы посмотреть, там ли она. Таков был план, пока справа от меня не мелькнула вспышка, когда выходил из сада. Я сдержался из последних сил, что бы не выругаться. Если бы стервятники получили фотографию, на которой я выгляжу грустным, они бы обязательно прикрепили к ней какой-нибудь нелепый заголовок. Это страшно бесило.
– В чем дело, Риск? Как твои дела? – Крикнул женский голос. – Наслаждаешься возвращением домой?
Я направился прямо к арендованной машине, которую наш менеджер прислал сегодня утром. Никто из нас не хотел ездить на роскошной красной Audi – она слишком выделяла нас в Саутволде, поэтому вместо нее прислали обычный внедорожник BMW. До сих пор нам везло, что соседи нас не беспокоили, хотя и знали, что мы остановились в доме Мэя. В течение всего дня подростки и молодые люди подходили к воротам палисадника и делали фото– и видеосъемку. В обед Мэй увидел группу парней и вышел на улицу, чтобы поговорить с ними, я присоединился к нему, потому что они казались теми, кто искренне любит музыку, как и мы. Они не только фотографировались, но и смеялись вместе с нами.
Мы все знали, что это только вопрос времени, когда появятся папарацци.
– Все отлично, спасибо.
Когда раздалось еще несколько вспышек, я сжал в кулаке ключ от машины. Взглянув налево, увидел еще трех женщин с камерами, выпрыгивающих из машин и мужчину. Я покачал головой.
– Здесь могут парковаться только владельцы домов, знаете? Вы не можете ставить свои машины перед их домами.
– Мы уберемся, когда они велят.
У мужчины, ответившего мне, была камера, но без вспышки, поэтому я предположил, что он, скорее всего, записывает наш разговор.
– Нервничаешь из-за выступления на Уэмбли на следующей неделе?
– Нет. – Ответил я самой маленькой женщине, подходя к машине. – Нам не терпится. Уэмбли, будет заполнен до отказа Грешниками! Лучшей атмосферы и не придумаешь, правда, круто?
– Нора Максвелл будет присутствовать на концерте? – Спросил другой голос. – Она сейчас в Лондоне.
– Понятия не имею. – Сказал я, открыв дверцу машины. – Если у нее найдется время в плотном графике, чтобы прийти и посмотреть шоу, я бду рад.
– Да ладно, Риск. Мы все знаем, что ты встречаешься с Норой.
Я взглянул на женщину.
– Это новость для меня, дорогая.
Она недоверчиво фыркнула, но мне было все равно. Средства массовой информации редко верили правде, потому что большую часть времени это было скучно и не приносило им кликов или лайков в Интернете. Мое имя рядом с именем Норы делало новости гораздо более захватывающими, потому что она была красивой, знаменитой актрисой, которая два года назад ворвалась на голливудскую сцену. И жила в Лондоне. У нас было два свидания, до того как я попал в реабилитационный центр, и в конце обоих – секс, который я едва мог вспомнить. Между нами не существовало никаких отношений.
Однако средства массовой информации думали иначе.
– Риск! – Вклинился мужчина. – Что это за разговоры о том, что у вас с Мэем было много споров за закрытыми дверями? Вы выгоняете его из группы?
Да, Бога ради!
– Во-первых, «Blood Oath» – не только моя группа. Она принадлежит нам четверым и то, что я главный вокалист, не означает, что управляю всем. Это не так. – Открыв дверь машины, забрался на водительское сиденье. – Во-вторых, сегодня утром я спорил с Мэем о том, каким должен быть коричневый тост (прим. ред.: Коричневый тост – этот тост еще называется «тост с корицей»). Мы всегда спорили и всегда будем, но он мой брат. Как и все они. Никто не собирается покидать «Blood Oath», так что эти слухи – чушь. Как и то, что мы распадаемся или будем солировать.
Я закрыл дверь, прежде чем стервятники смогли задать ещё вопросы. Вспышки их фотоаппаратов продолжали работать, поэтому оценил тонированные стекла автомобиля. Запустив двигатель, отъехал от бордюра, заметив в зеркале заднего вида, как фотографы спешат вернуться к своим машинам.
– Чертовы жополизы.
Знал, что они последуют за мной, поэтому не мог ехать прямо к дому Фрэнки. Вместо этого решил повести их в погоню за дикими гусями. В течение двух часов колесил вокруг Саутволда и Рейдона, а затем, вернувшись в Саутволд, проехал по нескольким дорогам с односторонним движением. Мне удалось миновать пешеходный переход перед группой детей, фотографы – не успели. Им пришлось остановиться. Один из детей наклонился, чтобы завязать шнурок, тогда фотографы начали сигналить. Дети испугано подпрыгнули, но тут же осыпали стервятников оскорблениями за то, что те их напугали и не сдвинулись ни на сантиметр.
Рассмеявшись, я направился к дому Фрэнки.
Все это было бы пустой тратой времени, если бы ее не было дома или, что еще хуже – она больше там не жила. Когда я уехал из Саутволда, она могла переехать в старый дом своей матери, к своему парню или в дом доктора О'Рурка. Родители Мэя присутствовали на их маленькой свадьбе, через несколько месяцев после того, как я уехал. Когда проезжал по знакомой Пирс-авеню, меня наполнило чувство принадлежности. Такого не было, когда ехал к себе домой в Беверли-Хиллз или в таунхаус в Лондоне. Саутуолд был моим домом, хотя я тут не жил.
Перед отъездом недолго жил в коттедже, который мы снимали у доктора О'Рурка, но помню, как часто проезжал по этой улице по дороге домой к Фрэнки после долгой работы в студии. Это был район мечты, в котором можно было жить. Пирс и пляж находились в двух шагах от коттеджа; просыпаться утром и смотреть в окно на океан было моим любимым занятием. Нам с Фрэнки это нравилось.
В поле зрения появился коттедж и маленький, потрепанный «Форд Фокус» на подъездной дорожке. Остановившись напротив, вдруг почувствовал, что меня тошнит от нервов. Прошлой ночь я сильно облажался: был жесток, как она и сказала. Превратился в придурка только потому, что она задела мои чувства. Следовало набраться мужества, чтобы сказать ей, что ее реакция на нашу встречу мне не понравилась, но вместо этого – я повел себя как полный мудак. Эйнджел прав. Мне необходимо извиниться и попросить прощения у Фрэнки, потому что на парковке у «Мэри Уэллс» она выглядела очень обиженной и чрезвычайно взбешенной.
Я вспомнил: для того, чтобы разозлить Фрэнки, нужно было очень постараться, но когда она злилась – становилась силой, с которой приходилось считаться.
Выдохнув, заглушил двигатель и вылез из машины. Запер ее и пошел по дорожке к коттеджу. Надеюсь, она все еще живет здесь, а то будет очень неловко, если постучусь в дверь к незнакомцу, а он меня узнает. Поднял руку и постучал в дверь коттеджа, пока не сдали нервы.
Облегчение затопило меня, когда через несколько секунд услышал знакомый голос, спросивший:
– Кто там?
– Это я, Фрэнки, – произнес я. – Риск.
Когда тишина затянулась, закрыл глаза и вздохнул. Не думал, что она оставит меня на холодной улице, но и не был удивлен отсутствию ответа. Я сделал ей больно… Бл*ть, действительно, больно. Знал сам и видел в ее глазах.
– Проваливай, Келлер.
Мне стало не по себе. Она называла меня по фамилии, только когда злилась.
– Пожалуйста, Фрэнки. Я пришел извиниться. – Положил руки на раму двери. – Прошлой ночью я вел себя ужасно. Был неправ и мне очень жаль. Я бы вернул все назад, если бы мог, Вишенка.
Дверь распахнулась и от неожиданности я отступил.
– Не называй меня Вишенкой, – огрызнулась она, убирая свои вьющиеся рыжевато-каштановые волосы с лица. – Ты не можешь называть меня так, когда делаешь больно, как прошлой ночью. То, что ты сделал, было ужасно! Извинений недостаточно, Риск! – Она сверкнула глазами. – Ты причинил мне боль и сделал это нарочно, так что не смей вести себя так, как будто…
– Фрэнки, что, черт возьми, случилось с твоим лицом?
Глава 9
Фрэнки
– Фрэнки?
Я подняла глаза, когда Майкл позвал. Он сидел напротив, по другую сторону маминой больничной койки, но когда он заговорил, показалось, что находится очень далеко от меня. С момента, когда приехала после окончания рабочей смены два часа назад, я не слышала ни слова из того, что он сказал.
– Хм?
– Милая, – улыбнулся он. – Мыслями ты сегодня за много километров отсюда.
Он и половины не знал.
– Извини, – сказала я, ерзая на стуле, так как чувствовала себя немного напряжённой. – Не очень хорошо спала ночью.
После столкновения с Риском я отпросилась с работы, поехала домой и почти всю ночь проплакала. Снова и снова прокручивала в голове, как Риск смотрел на меня, как на пустое место, и говорил со мной, как со случайным человеком на улице. Не думала, что когда-нибудь почувствую такую боль, какую он причинил мне своей жестокостью и пренебрежением. Он никогда не был подлым. Не думала, что в нем есть эта жестокость. Может это последствия воспитания в семье Дейзов, но я надеялась, что с годами он забыл о жестоком детстве.
– Ты в порядке? – спросил Майкл. – Хочешь поговорить об этом?
Я выдохнула.
– Ну, просто… Риск вернулся домой.
– Правда? – У Майкла отпала челюсть. – Я понятия не имел.
– Они приехали домой, чтобы присутствовать на церемонии выхода на пенсию мистера Джонса. – Пояснила я, закидывая ногу на ногу. – Он зашёл в закусочную на ужин вчера вечером и просто… сказал кое-что, что задело мои чувства. Он… отличается от того человека, которого я помню, думаю, мне просто трудно с этим смириться.
Майкл нахмурился сильнее.
– Что он тебе сказал?
– Ничего особенного, – солгала я. – Просто говорил со мной свысока.
Не хотела говорить Майклу правду, потому что с той ночи, когда мы с Риском расстались, он был рядом со мной, несмотря ни на что. У нас установилась крепкая связь и он тщательно оберегал меня. Майкл, вероятно, отправился бы искать Риска, если бы знал, как тот обошёлся со мной. Майкла нельзя назвать жестоким человеком, но я знала: нет ничего, что он не сделал бы для нас с мамой, поэтому держала подробности при себе.
– Ну, – Майкл поправил очки, – может быть, слишком долгое пребывание в Америке раздуло его уродливую башку.
Все, у кого были глаза, знали, что Риск не был уродливым, далеко нет, но то, что Майкл уколол его внешность, чтобы показать, что он на моей стороне, позабавило.
Я захихикала.
– Может быть, ты и прав.
– Если он придет ещё раз, скажи, чтоб отвалил. Нам не нужны такие, как он, в Саутволде.
– Уже поставила галочку. – Покачала головой. – Сомневаюсь, что он вернётся, я высказала все что о нём думаю. И последнее слово тоже осталось за мной, прежде чем ушла. Я рада, что не приняла это на свой счёт и просто промолчала
– Удивлён, что из всех людей именно так он обошёлся с тобой.
Никто не был удивлен больше меня.
– Люди меняются. – Пожав плечами, произнесла я. – Девять лет – долгий срок.
Майкл кивнул в знак согласия. Мы посмотрели на маму, когда она начала пробуждаться от вечернего сна, затем помогли ей сесть прямо. Она начала сильно кашлять, поэтому я вложила ей в руку носовой платок, чтобы она могла прижать его ко рту. Ее дыхание было ужасным даже когда она успокоилась и перестала кашлять. Из разговора с Майклом я поняла, что в лёгких улучшений не наступало, а пневмония усугублялась. Как и я, мама страдала от астмы, просто её астма была не такой тяжелой, как моя, но сейчас даже она была опасна в купе с пневмонией.
– Всё хорошо, мам.
Она прислонившись головой к подушке и прочистила горло.
– Энда, когда… ты пришла?
По глупости я оглянулась через плечо, чтобы посмотреть, не стоит ли Энда позади меня, но быстро поняла, что мама обращается ко мне. Чаще всего она не узнавала людей и меня всегда принимала за кого-то другого. Каждый такой раз это было как удар под дых.
– Не так давно, – ответила я. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. – Махнув рукой, её голос звучал хрипло. – Как М-Молли?
Молли была вест-хайленд терьером Энды, который умер четыре года назад.
– Она великолепна, – заверила я маму. – Только ее причесала, так что она выглядит очень мило.
– Хорошо, хорошо, – вздохнула мамуля.
Мой самый близкий человек выглядел измученным и это расстраивало, казалось она только и делает, что отдыхает. Майкл протянулся и нежно взял её за руку. Мама взглянула на него и просияла.
– Мальком, – обрадовалась она, сжимая его руку. – Я не слышала… как ты вошёл.
Моё лицо вытянулось, но Майкл сохранил самообладание, когда мама назвала его именем отца.
– Хотел сделать тебе сюрприз, – подмигнул Майкл. – Я скучал по тебе сегодня.
Мамуля усмехнулась.
– Ты всегда так говоришь.
– Потому что всегда скучаю по тебе, красавица.
Несмотря на то, что хрипела и задыхалась, она захихикала, как школьница и от этого у меня на сердце стало немного легче. Мы с Майклом, оба испытывали боль, когда мама называла нас чужими именами, но для него это было ещё хуже. Мама редко узнавала его и часто называла именем моего отца. Мой отчим относился к этому спокойно и никогда не показывал, что расстроен, но я видела это по его глазам. Он встретил мою маму чуть больше девяти лет назад и, за то время, что провел с ней, она постепенно теряла себя. Этот человек был джентльменом. Большинство мужчин исчезли бы в дали, но не Майкл – поддержал маму, женился на ней.
Отчим отчаянно любил её и у меня разрывалось сердце от осознания того, что когда она уйдет, его сердце уйдет вместе с ней.
– Большая чёрная собака украла мою л-л-лучшую пряжу, – прохрипела мама, оглядываясь на меня. – Когда найду хозяина… позвоню в полицию.
– Ни капли тебя не виню. – Сказала я, соглашаясь. – Этот пёс доставляет слишком много хлопот, крадет лучшую пряжу у всех.
– Да, – кивнула мама. – Это позор, как эта с-с-страна позволяет ему оставаться безнаказанным… со всем этим.
– Я подумываю написать об этом письмо премьер-министру.
– У меня есть его номер, – сообщила мне мама. – Назначу встречу за ужином. Мы можем поговорить о том… чтобы он починил держатель для душа. Он всегда капает и мешает с-с-спать.
Майкл тихонько хихикнул, да, и мне пришлось скрыть улыбку. Когда мама говорила вот так по кругу, а мы с ней соглашались, но никто не знал, чем закончится история. Чаще всего, мы были удивлены результатом, как сейчас, поэтому всегда старались подойти к ситуации с юмором. Если бы мы этого не делали, то каждый вечер с мамой был бы тяжелым и гнетущим.
Официальных часов посещения в хосписе не было, но персонал начинал готовить пациентов ко сну с восьми часов. Было чуть больше девяти и мои глаза начинали слипаться. Я отработала две смен: открыла кафе с Джо и Диной в семь утра и ушла только в половине шестого вечера. Затем сразу приехала в больницу, чтобы провести время с мамой и Майклом. Сейчас хотелось только одного – спать.
– Фрэнки, – сказал Майкл. – Иди домой, милая. Ты устала.
Я не слишком сопротивляюсь. Обняла и поцеловала Майкла на прощание, затем сделала то же самое с мамой, стараясь не разбудить её, потому что она только задремала после ужасного приступа кашля. Медсестра надела на неё кислородную маску, чтобы облегчить дыхание и это помогло – она заснула.
– Увидимся завтра. – Пошевелила я пальцами. – Люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, милая.
Из больницы я вышла с сумкой, перекинутой через плечо, и руками в карманах. Выйдя из здания, зевнула и направилась в сторону своей машины. Я еле волокла ноги, когда услышала впереди себя голос. Подняв глаза, посмотрела на человека, который запихивал телефон в карман и ругался себе под нос. Голос был знакомым и, когда приблизилась к мужчине, то практически почувствовала, как желчь поднимается в горле, это всегда случалось, когда мне не везло пересечься с этим мерзким типом. Надеялась, он меня не заметит, но не в этот раз.
– Фрэнки Фултон. – Он усмехнулся, когда поднял глаза. – Что ты здесь делаешь?
– Не то чтобы вас это касалось, Оуэн, но я навещала свою маму.
Не останавливаясь, прошла мимо Оуэна Дэя и тут заметила, что он изменил направление и последовал за мной к машине, не оглядываясь и не проверяя. Стало как-то не по себе от его присутствия за спиной.
– Хочу с тобой поговорить, Фрэнки.
Я закатила глаза.
– На Рождество я предупредила, что вход в закусочную вам запрещён. – Обратилась я к человеку, чье лицо ненавидела так же сильно, как и его черное сердце. – Ни тогда, ни сейчас мне больше нечего вам сказать. Я не сниму запрет даже если вы со мной поговорите.
– Мне плевать на эту мерзкую забегаловку, – гаркнул Оуэн. – Я слышал, он вернулся.
Дойдя до багажника машины, я остановилась и повернулась лицом к высокому, полному, но уже лысеющему жестокому человеку, стоящему позади меня. В руке у него была связка ключей, вместе с чёрный перочинным ножиком, который, как я знала, оставил длинный зазубренный шрам на спине Риска. Риск сказал мне, что Оуэн ударил его им, когда тому было пятнадцать. За это я ненавидела его.
– Так и есть. – Я размяла пальцы. – Вы же знаете, что он не захочет вас видеть.
– Этот маленький ублюдок должен мне. – Усмехнулся Оуэн, его шотландский говор усиливался по мере того, как рос гнев. – Он жил под моей крышей тринадцать лет.
Не возможно поверить такой наглости.
– Ничего не должен! – Огрызнулась я. – Он был дешёвым способом заработать немного дополнительных денег для вас и Фриды, и вы это знаете. Вы сделали его жизнь невыносимой, избивали его и…
– В последний раз, когда ты обвинила меня в избиении этого парня, я был не в восторге.
Воспоминание о том, как он схватил меня за предплечье достаточно сильно, чтобы поставить синяк, не стерлось из памяти. Это было несколько лет назад. Он начал спор, похожий на этот, на парковке «Tesco», в результате которого оставил синяк у меня на руке.
Я сглотнула.
– Я не боюсь вас, Оуэн.
– Сказала дрожащая маленькая девочка.
Черт бы его побрал, но я действительно дрожала перед ним. Ненавижу это.
– Оуэн, уже поздно. – Поправила ремень своей сумки. – У меня был долгий день. Пожалуйста, уходите, я хочу домой.
– Скажи ему, чтобы пришел ко мне. – Он шагнул вперёд. – Он всегда был слабаком и слушался тебя.
– Он никогда не был слабаком для меня, – огрызнулась я. – И даже если бы послушал меня, чего он не сделает, я бы никогда не сказала ему встретиться с вами, потому что вы – обидная ошибка, превратившая его жизнь в ад!
Я даже не увидела взмах кулака Оуэна, когда удар свалил меня на землю. Потрясение не позволило мне даже закричать, я просто лежала на земле прикрывая ушиб на лице. Оуэн стоял надо мной и я ненавидела себя за трусость, но боялась, что он снова ударит.
– Уходите… Отойдите от меня!
Он сделал шаг назад, затем еще один.
– Скажи пацану, чтобы он зашел. – Сказал Оуэн, погрозив мне кулаком. – Я серьезно, Фрэнки.
Затем повернулся и пошел ко входу в больницу. Я слышала, что один из его друзей умирал от рака в этой больнице; скорее всего, он шел навестить его. Меня не удивило, что он направился внутрь, когда персонал готовил пациентов ко сну; он делал то, что хотел. Всегда. Я поднялась на ноги, быстро села в машину и выехала с затемненной парковки, пока он не передумал и не вернулся. Не осознавала, что плачу, пока не оказалась на главной дороге.
Моё лицо горело, было очень больно.
Не отрываясь, потрогала щёку и глаз, чтобы убедиться, что нет крови, ведь Оуэн мог рассечь кожу. Меня немного успокоило, что крови не было. Правый глаз видел отлично, но скула под ним сильно опухла. Не думала, что удар может причинить такую пульсурующую боль. Я подумала о Риске, о том, что он переносил боль от ударов Оуэна, когда был ещё ребёнком от этого слезы полились сильнее. Когда приехала домой – достала из морозилки пакет с замороженным горошком, завернула его в полотенце и приложила к лицу.
Я была слишком напугана, чтобы просто посмотреть в зеркало.
Взглянув под ноги, увидела, как маленькое тельце прижалось к голени. Я потянулась и взяла на руки Оат (прим. ред.: Oath – в переводе означает Клятва, Фрэнки, скорее всего назвала собаку в честь группы любимого – «Blood Oath»), моего восьмилетнего рыжего британского короткошерстного пса. Посадила его на столешницу и погладила по голове. Затем отложила замороженный горошек, пополнила запасы корма, воды и почистила лоток. Выйдя на улицу, выбросила в мусорный бак то что достала из лотка, после чего вернулась в дом и заперла входную дверь. Уже на кухню, приняла две таблетки обезболивающего, запила водой и поставила чайник, что бы приготовить чай.
Я оглянулась через плечо, когда раздался стук в дверь. Взглянув на часы, нахмурилась, было без четверти десять. Ко мне редко приходили гости, а так поздно – никогда. Осторожно подойдя ко входной двери, спросила:
– Кто там?
– Это я, Фрэнки. – Я молча уставилась на дверь. – Риск.
Мгновение не знала, что делать. Затем с досадой вздохнула, потому что Риск Келлер стоял по другую сторону моей двери после всего, что сказал накануне вечером. Не могла поверить его наглости.
– Проваливай, Келлер.
– Пожалуйста, Фрэнки. Я пришел извиниться. – Риск признал что был не прав. – Вчера я вёл себя ужасно. Был неправ и сожалею. Я бы вернул всё назад, если бы мог, Вишенка.
В ту секунду, когда он назвал меня Вишенка, моя кровь вскипела. Я отперла и распахнула дверь.
– Не называй меня Вишенка. – Огрызнулась я, убирая волосы с лица. – Ты не можешь называть меня так, когда делаешь больно, как прошлой ночью. То, что ты сделал, было ужасно! Извинений недостаточно, Риск! – Я уставилась на него. – Ты причинил мне боль и сделал это нарочно, так что не смей вести себя так, как будто…
– Фрэнки, что, чёрт возьми, случилось с твоим лицом?
Мои глаза расширились, а губы задрожали, при воспоминании о произошедшем на парковке больницы. Без слов я попыталась закрыть дверь перед лицом Риска, но упрямый идиот бросился вперёд.
– Не смей, – предупредил он, открывая дверь. – Что с тобой случилось?
Отступив на несколько шагов, уставилась на Риска. Я была ошеломлена. Он был последним человеком, которого ожидала увидеть у моей двери. Мой шок быстро сменился гневом, при воспоминании, как он обращался со мной прошлым вечером.
– Не твоё дело, Келлер. – Заявила, указывая мимо него. – Убирайся из моего дома. Сейчас же.
– Нет, чёрт возьми. – Он ногой закрыл входную дверь. – У тебя синяк под глазом и на щеке. Она красная и чертовски распухла.
Хмуро посмотрев на него, я пошла на кухню, чтобы взять замороженный горошек. Сняла с него полотенце, вытерла капли воды и приложила пакет к лицу. Было холодно, но принесло облегчение моей пульсирующей горящей щеке.
– Я не отстану.
Я хмыкнула.
– Влетела лицом в дверь.
– Чёрт возьми, это не так, – заявил Риск. – Помни, с кем ты разговариваешь, Фрэнки. Нельзя получить такой сильный удар, влетев лицом в дверь.
Я не ответила ему, потому что не знала, что сказать. Не было ни одного оправдания, в которое Риск поверил бы. Он сам использовал все возможные оправдания, чтобы скрывать издевательства со стороны Оуэна и Фриды на протяжении многих лет.
– Посмотри на меня, Фрэнки.
– Риск, – выдохнула я. – Просто уходи. Я не твоё дело. Уходи, пожалуйста.
– Кто тебя обидел? – Спросил он, игнорируя мои слова. – Твой парень? Скажи мне. Я убью его.
Взглянув на него, увидела, что он смотрит на меня из дверного проёма кухни. Его руки были сжаты в кулаки и он выглядел так, словно в любую секунду из него повалит пар. Не сомневалась: если расскажу о случившемся, он кого-нибудь убьёт. Оуэна скорее всего. Нельзя этого допустить.
– Единственный человек, который причинил мне боль, – я оглядела его с ног до головы, – это ты.
Келлер вздрогнул.
– Ты права, – он сглотнул. – Мне очень жаль, что так с тобой обошёлся, Фрэнки. Наговорил ужасных вещей, чтобы причинить боль, какую ты причинила мне.
У меня отвисла челюсть.
– Что я сделала?
– Ты отнеслась ко мне как к незнакомцу, Фрэнки. В школе смотрела прямо на меня, а потом просто ушла… сбежала. – Он не отводил взгляда. – Ты причинила мне боль.
Опустила взгляд на свои ноги и уставилась на выложенный плиткой пол.
– Я не хотела, – призналась я. – Просто… не могу поверить, что ты здесь, это меня поразило. Никогда не хотела специально причинять тебе боль, Риск. Ты же знаешь. Я просто была потрясена, увидев тебя.
Риск глубоко вздохнул и протяжно выдохнул.
– Я был засранцем. – Он провел рукой по своим белокурым волосам. – Я был расстроен из-за того, как ты обошлась со мной в школе. Пошел в закусочную и ужасно вел себя. Надеялся, что причинив боль тебе, почувствую себя лучше, но не сработало. Стало только хуже. Мне чертовски жаль, что я так с тобой обращался, Фрэнки. Клянусь. Это был не я… ты знаешь, что это был не я.
Он говорил правду.
Это была одна из тех вещей, которые мне всегда нравились в Риске: когда он говорил правду, то говорил ее не только словами, его глаза тоже говорили правду. Он так пристально смотрел на меня, что у меня ёкнуло сердце. И тут до меня дошло, что Риск Келлер стоит на входе в кухню… кухню, которая была когда-то и его.
– Если я прощу тебя, – посмотрела я на него, – обещай больше никогда не обращаться так со мной или с кем-либо ещё? Вести себя высокомерно тебе не идет, рок-звезда.
В ту секунду, когда я назвала его старым прозвищем, всё его тело ощутимо расслабилось.
– Обещаю.
– Тогда я прощаю тебя.
Его плечи поникли.
– Если я ещё раз так себя поведу, то наклонюсь, чтобы тебе было легче засунуть ногу мне в задницу.
Удивлённый смех вырвался у меня, испугав Оат, который стоял за дверью кухни и, вероятно, ел из своей миски. Он метнулся к двери и вышел из кухни, проскользнув между ног Риска. Он аж подпрыгнул от испуга при виде собаки и ударился макушкой о дверной косяк. Выругавшись, схватился обеими руками за макушку и зашатался из стороны в сторону от боли. Поспешно схватив с крючка на стене свой табурет для ног, открыла его и поставила рядом с Риском на пол. Только на верхней ступеньке я оказалась вровень с Риском.
