Текст книги "Когда дует северный ветер"

Автор книги: Куанг Нгуен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10

Когда Ут До привел меня наконец на свой наблюдательный пункт, расположенный в манговом саду, дождь только-только перестал. Впрочем, то, что для вящей значительности именуется наблюдательным пунктом, на самом деле – небольшой расчищенный участок земли под низкорослыми манговыми деревьями с густыми кронами. Солнечный свет не проникал сквозь листву, и, стало быть, с самолета-разведчика здесь ничего не разглядишь. Даже вертолетам, спустись они к самым верхушкам деревьев и раскрути до отказа свои винты, не разворошить ветвистые кроны и не высмотреть ничего на земле. Убежище – глубокое, с толстыми, хорошо утрамбованными стенками – надежная защита от артобстрелов и бомбежек; в нем можно повесить два гамака, здесь же хранится рис, другие припасы, посуда. Рядом – стрелковый окоп. Ходами сообщения здесь служат садовые канавы.

– Устали? – спрашивает Ут До. – Подвесьте гамак и ложитесь отдохнуть.

Я развязал шнур и прицепил свой гамак к бамбуковым стоякам небольшого дома, построенного здесь, на НП; на них же повесил дождевую накидку и флягу. Дождь, заставший нас в дороге, оказался недолгим и не успел даже размочить как следует землю, зато посбивал множество плодов манго. «Надо будет потом сходить собрать их, пригодятся землякам», – подумал я, озираясь вокруг. Сад сверкал застывшими на листьях каплями дождя, переливавшимися на солнце. Птицы чаочао, почуяв медовый дух манго, весело прыгали и распевали на ветках.

– Проголодались?

– Ага.

– Вот беда, и угостить-то вас нечем.

– А рыбный соус есть?

– Чего-чего, а рыбного соуса целая бутылка.

– Мелко нарубленные плоды манго с рыбным соусом – чем не еда? – сказал я, чувствуя, как от одних этих слов у меня разыгрывается аппетит.

– Ну, зря я вас так напугал. Как говорится, и нищий блюдет свою честь. Могу предложить вам сушеную рыбу шат.

– Ух ты! – Я даже губами причмокнул. – Да у нас в джунглях такая рыба считалась прямо-таки божественным угощением.

– Если хотите, вечером вместе с вами сходим глянуть на стратегическое поселение. А сейчас ложитесь лучше в гамак и отдохните. Я пойду рис сварю.

– А нельзя сперва поглядеть на поселение?

– Что ж, пойдемте.

Я затянул ремень, и мы вместе с Ут До двинулись в путь. Шагая следом за ним, я перебрался через две канавы и, выйдя из сада, дошел до протока, ответвлявшегося от большого канала; извилистые берега его сплошь заросли длинными колючими листьями травы оро и камышом.

– Вон глядите!

Я посмотрел вдаль и тотчас зажмурился: глаза до боли слепил солнечный свет, отражавшийся от сотен, от тысяч жестяных крыш, лепившихся впритык одна к другой, точно рыбья чешуя, на другом конце поля. Это были жилые дома в поселении. Черт возьми, куда подевался привычный сызмальства облик деревни: дома, крытые листьями или черепицей, помосты – повыше, пониже, проглядывавшие сквозь зелень деревьев? Глянешь на них издалека, и сердце радуется! Вот там, передо мной, тоже вроде деревня, хоть и именуемая «стратегическим поселением». Но отчего кажется она такой чужой, что даже смотреть на нее неохота? Часто моргая, я ладонью, как козырьком, прикрыл глаза и разглядел прохожих на улице. Оттуда, из поселения, доносился неясный гул – не то человеческих голосов, не то автомобильных моторов. А может, там вдали кто-то рыдал и плакал. Явственно слышались выстрелы и рокот приземлявшегося вертолета.

– Вон за той улицей, за деревьями, у речного устья, – базар, рядом – военный штаб, – объяснял мне Ут До. – Отсюда до первого их поста ровно тысяча четыреста пятьдесят три метра и три сантиметра.

Я посмотрел на Ут До и рассмеялся: экая немыслимая точность.

– Да я вовсе не шучу. Расстояние тщательно измерено – для наших артиллеристов.

– Как, скажите на милость, можно измерить в таких условиях расстояние с точностью до сантиметра?

– Но это так!

– Может, у вас был какой-нибудь сверхсовременный дальномер?

– Никакого дальномера у нас не было.

– Чем же вы измеряли тогда?

– Велосипедным колесом.

Не выдержав, я расхохотался и хлопнул парня по плечу.

– Думаете, я вру? Если не верите, спросите у Шау Линь.

– Да вы сами расскажите про этот научный эксперимент.

– Все просто было, обошлись без науки. Перевязали обод переднего колеса белой лентой, и отсюда до начала арыка, где стояли пушки, Шау Линь покатила на велосипеде прямиком до самого поста. Ехала и считала в уме, сколько раз белая лента касалась земли: один оборот, десять, пятнадцать, сто… До первого поста колесо проделало… э-э… забыл, сколько оборотов. Но если помножить число оборотов на окружность колеса, выходит ровно тысяча четыреста пятьдесят три метра и три сантиметра.

– Если хотите узнать число оборотов, – с ученым видом посоветовал я, – достаточно разделить тысячу четыреста пятьдесят три метра и три сантиметра на длину окружности колеса. Получите искомое число.

– Да уж вам виднее. Но только благодаря этим измерениям артиллеристы наши весной шестьдесят восьмого снаряды словно руками в цель укладывали. Мы сами, как поглядели, нарадоваться не могли. Теперь, – продолжал он, – там все цели промерены. У Шау Линь в блокноте про каждую записано. Если пробудете тут подольше сами увидите, как пушки по ним ударят.

– Скажите, а где вы прикончили Лошака?

– Да вон там. – Он ткнул пальцем в сторону видневшегося за жестяными крышами поля.

– Где же теперь их заградительные посты?

– Здесь больше нет их постов, осталась лишь база в Биньдыке. Но они контролируют весь район. Время от времени являются сюда, расположатся лагерем, проведут операцию – и снова уходят.

Я снова прикрыл ладонью глаза.

– Что-то я не вижу ни заграждений, ни колючей проволоки.

– Все разрушено уже, снесено.

– А они что, не восстанавливают? – спросил я, по-прежнему стараясь разглядеть хоть что-нибудь за слепящими отблесками жестяных крыш. Наконец мне удалось различить маленькие, одетые в белое фигурки, двигавшиеся от домов к полю.

– Тут не только мы поработали. Они сами все доломали.

– Как, и они тоже?

– Да. Они тоже извлекли кое-какой опыт из прошлого. Наверно, сказали сами себе: нет, любые стены и заграждения из колючей проволоки можно в конце концов разрушить. Главное, от чего зависят победа или поражение, – это людские умы и сердца. За кольцом колючей проволоки народ чувствует себя как в тюрьме. Люди задыхаются в неволе. Вот тут-то, поняли американцы, и срабатывает как нельзя лучше «вьетконговская пропаганда». Значит, долой заграждения. И теперь, идя в поле, люди не должны проходить через КПП. Хочешь сходить в другую деревню, на соседний хутор, – иди, никто тебя не удерживает.

– Демагогия.

– Верно, демагогия. У них всегда так: террором ничего не добьются, пустят в ход демагогию; и она не подействует – возвращаются к террору. Да и наши, сайгонские, «миротворцы» ведут себя точно так же. Если явятся куда дня на три, на пять, можно и впрямь подумать: эти только о мире и радеют. Где надо – дороги подправят, помогут в доме прибраться; если у чьей-нибудь хижины мостки на реке расшатались – повалят деревья и новые смастерят; детей малых вымоют, искупают… Короче, все делают точь-в-точь как и мы, когда идем в народ. Да только их не надолго хватает. К концу недели распоясываются и предстают перед всеми в истинном своем обличье: учиняют разгулы, дебоши, воруют, а где не украсть по-тихому – грабят, к женщинам пристают, насильничают.

– Значит, люди там передвигаются свободно? – спросил я, следя глазами за «старой ведьмой»: она прилетела откуда-то из раскинувшихся вдали полей и теперь снижалась над полыхавшими на солнце жестяными крышами. Вопрос этот интересовал меня чрезвычайно.

– Янки отказались от проволочных заграждений, зато ставят новые – из снарядов и бомб. Они все поделили на зоны. Есть зоны – они их считают своими, – где люди могут передвигаться свободно. Только должны ходить в белой или светлой хлопчатке, чтоб видно их было издалека. В зеленом или в черном появляться запрещено. – Ут До показал рукой на проток, по которому бежала вода, и я приметил маленького глазастого краба, рывшего себе норку. – Вот она, граница, – сказал он. – По эту сторону наша зона, по ту – ихняя. Как увидят кого тут, у границы, вроде нас с вами, сразу стреляют без разбора. А стоит нам переодеться во все белое да перебраться на ту сторону – поглядят и пройдут себе мимо.

Выходит, подумал я, нового здесь только одно название – «умиротворенная зона». А по сути все точно так же, как в шестьдесят восьмом, когда я, добираясь до Сайгона, шел мимо стратегических поселений. Иной раз канал, обсаженный кокосовыми пальмами, что делил деревню надвое, был границей между стратегическим поселением и освобожденной зоной, которую противник тоже рассматривал как «зону свободного огня». В общем одно и то же.

– Надо бы нам с вами перебраться как-нибудь на ту сторону – в белом, конечно. Глянем, что к чему, – сказал я, надеясь, что Ут До охотно согласится. Но он яростно запротестовал, словно взорвался вдруг:

– Ну нет, вы это бросьте! Решили небось – плевое дело? Я пару раз попробовал – чуть на тот свет не отправился. Помню, однажды сел в моторку с женщинами, они на базар ехали. Сам – как положено – в белой рубашечке. Ут Чам, тоже партизанка наша, завела мотор. Уселся я посередине чин чином. На носу одна старушка села. Следом за нами и другие лодки завели моторы, и помчались мы по каналу наперегонки. А утро только-только забрезжило. И вдруг, надо же, увязалась за нами «старая ведьма». Догнала и давай кружить на бреющем над самыми лодками. Представляете, каково? Сижу себе, делаю вид, будто мне на все наплевать, а самого дрожь пробирает. Слышу, сзади Ут Чам твердит мне: «Сиди, Ут До!.. Сиди спокойно!..» Ну а я глаз не свожу со «старой ведьмы». Если, думаю, выключишь двигатель, тварь, и соберешься ракету пустить, я сразу сигану в воду. А она прямо как прилипла. Вдруг вижу – набирает высоту, потом выключает двигатель и пикирует прямо на нас. Совсем было за борт кинулся. Хорошо, Ут Чам как крикнет: «А ну, сядь! Не дури!» Прыгнуть-то я не прыгнул, но лодка накренилась здорово и зачерпнула воды бортом. Правда, пилот «старой ведьмы» ничего не заметил, да и пикировал он не на нас, а на лодку, что шла последней. Стрелять, однако, не стал. Благо, в той лодке плыли одни женщины и девушки, привычные к этим «легальным рейсам». Сидят себе, как ни в чем не бывало. Растеряйся они, пилот сразу бы углядел, обстрелял – не успели б даже выпрыгнуть из лодки. Вот какая у них проверка. Когда «старая ведьма» поднялась и улетела прочь, я сразу сказал Ут Чам: «Причаль-ка к берегу, я сойду. Нет, не ужиться мне с ними, и „легализоваться“ я не смогу». С тех пор зарекся я ходить туда «легально». И вам с этим делом шутить не советую.

– Между прочим, – сказал я, чтоб поддержать беседу, – когда мне пришлось пробираться в Сайгон, я как-то тоже часть пути прошел «легально». Помню, иду по меже в белой рубашке, и заметил меня сверху вертолет. Снизился он прямо над моей головой, от винта вихрь такой, волосы у меня дыбом взметнулись. Я понимал: дашь слабину, побежишь – пилот сразу откроет огонь. Собрался с духом и спокойно иду дальше. Вертолет сел прямо у меня под носом, высунулся из кабины янки и спрашивает что-то. Я догадался: документы хочет проверить. Но у меня-то – никаких бумаг, ни черта! Что ж, думаю, рискну: достал из кармана бумажник и протянул ему. Янки – ему лень во все вникать – видит мое спокойствие и даже бумажник не взял. Махнул рукой, мол, все в порядке, и сразу поднял вертолет. Я от радости ног под собой не чуял.

– Ну, вы по сравнению со мной просто молодец.

– Был тогда один товарищ, тоже шел «легально», как я. Вертолет снизился над ним, а у него прямо руки-ноги затряслись. Тут вертолет второй заход сделал, и этот товарищ бросился бежать. Хорошо еще, рядом партизаны оказались и прикрыли его своим огнем.

– Да, они на психику давят. Думают, если ты партизан – нервы не выдержат, сорвешься. Нет, по мне, уж лучше в бою: я в них стреляю, они – в меня.

– А вот в Тэйнине был случай. Шел тоже один подпольщик, сел рядом вертолет, и янки высунулся: давай, мол, документы. Всего расстояния-то между ними – руку протянуть. Документов у парня не было, зато пистолет висел под мышкой.

– Эх, тут бы и взять янки живьем!

– Нет, это не вышло бы. Он выхватил пистолет и всадил в пилота пулю. Машина была одноместная. Вторую пулю он вогнал в бак с горючим. Вертолет сразу вспыхнул.

– Да-да, вспомнил, я тоже слышал эту историю. И я б на его месте выстрелил. Как же еще!

– Ну а из ваших кто-нибудь ходит «легально» на ту сторону? Дел-то ведь там немало.

– Больше женщины ходят, им все нипочем. Мимо охранников идут – и хоть бы хны. Бывает, конечно, если надо, и наш брат ходит – тут уж бестолковей меня нету.

– А как же вы Лошака убили?

– Это другое дело. Я его укокошил, можно сказать, на ничейной земле – рукой подать. А здесь прямо в логово ихнее лезть надо.

Я промолчал – что тут скажешь? И стал следить за прилетевшими откуда-то издалека вертолетами. Их было три. Два держались пониже, один повыше, кружа над полем, где белели человеческие фигурки, склонившиеся к зеленым всходам. Люди словно не замечали назойливых машин.

– А где, – спросил я, – дом капитана Лонга?

– Да вот он! – Ут ткнул пальцем туда, где из-под огромной зеленой кроны выглядывал угол черепичной кровли.

– Значит, от устья до его дома километр, не больше?

– Девятьсот тридцать пять метров!

Точность эта снова меня рассмешила. А он в сердцах, как и прежде, воскликнул:

– Верно говорю! Весной шестьдесят восьмого наши пушки стояли прямо у него во дворе, оттуда и огонь вели. А расстояние измерено тем самым велосипедным колесом.

– И мерила тоже Шау Линь?

– Нет, не она, а Малышка Ба. Молодчина девушка!.. Недавно, – добавил он, – в армию просилась, в женский артиллерийский расчет. Мы с Шау Линь еле ее отговорили.

– Так, ну а где дом тетушки Тин, повивальной бабки? – спросил я.

– Там же, в садах, что за домом Лонга. Отсюда не видно.

Три вертолета покинули поле и шли теперь над деревьями, тянувшимися вдоль реки.

– Вы небось совсем проголодались? – спросил Ут До.

– Да уж…

– Пошли назад, сообразим что-нибудь поесть.

– Подождем чуть-чуть.

Дома и улицы стратегического поселения выглядели чужими, далекими. Да и глаза от долгого напряжения разболелись, но уходить мне почему-то не хотелось. «Умиротворенная» деревня… Нет, надо вырвать ее из рук врага!..

Поев сушеной рыбы шат и крошева из манго в рыбном соусе, мы с Ут До не стали предаваться полуденному отдыху, а пошли собирать опавшие плоды манго для сельчан. Мы складывали в три разные кучи зеленые еще плоды, чуть тронутые желтизною зрелости и совсем спелые.

Глава 11

– Эй, сестрица Бай[15]15
  Седьмая.


[Закрыть], тетушка Тин пришла!

Мужа сестрицы Бай зовут Бай Тха. Самой ей уже за тридцать, у нее трое детей: сын и две дочки; и она снова в положении. Этой ночью у нее сговорились встретиться Шау Линь и тетушка Тин. Семья Бай всегда жила на этом хуторе, оказавшемся теперь на краю стратегического поселения. Здесь, на обоих берегах канала, было десятка четыре домов. Самый крайний из них стоял поближе к протоке, разделявшей две зоны, посреди безлюдного пустыря. Днем сюда, случалось, захаживал неприятель, но по ночам двери каждого дома были широко открыты для партизан и подпольщиков – для них приберегали все самое вкусное.

Бай не была ни партизанкой, ни кадровым работником; но, если надо было революции, она соглашалась взяться за любое дело: работала связной, добывала информацию, караулила, когда шли совещания, укрывала подпольщиков… Она ни от чего не отказывалась, но при одном условии: человек, дававший Бай поручение, должен быть ей по душе. Она и сама говорила об этом без обиняков: «Уж если мне кто люб, я для него все сделаю». Правда, незаметно было, чтобы она вообще кого-нибудь недолюбливала. Подпольщики, партизаны – все нравились ей, всех она жалела. Бай Тха, муж ее, был человек флегматичный и немногословный, зато сама она с годами не растратила хлопотливость свою и общительность.

Вот и сейчас завела она одну из нескончаемых своих историй. Сделав вынужденную паузу – ей, как хозяйке, пришлось встать, наполнить плодами манго тарелку и поставить ее на середину топчана, – Бай тотчас сказала:

– Шау Линь и вы, ребята, ешьте, угощайтесь. А я расскажу вам, что дальше было. Приходят, значит, они «завоевывать доверие народа». Ладно, думаю, желаете расположить нас к себе, валяйте, пробуйте. Дам вам такую возможность. Натаскала во двор узловатых пней с корневищами, пусть порубят на дрова. Как увижу их в воротах, сразу сую топор в руки и говорю: «Здравствуйте, братцы-миротворцы! Хвала небесам, явились наконец нам в помощь. Видите, я на сносях, нарубите дров, сделайте милость». Ну вот, не далее как нынче утром явились. Один ухватил топор, раскорячил ноги и давай рубить. Топор-то тупой, дерево твердое. Зазвенит топор – да от пня и отскочит. Рубил он, рубил, пока на ладонях волдыри не вскочили. Тогда с проклятиями отступился – и вон со двора. До вечера ходили мимо дома «миротворцы», и который ни глянет во двор на кучу пней, сразу нос воротит.

Тут-то и прервал ее голос Ут Чам, караулившей во дворе. Услыхав о приходе тетушки Тин, Бай опустила ноги с топчана, взяла фонарь со схваченным проволокой стеклом, стоявший перед семейным алтарем, и снова обернулась к гостям:

– Знаешь, Шау, когда вчера мне передали твою просьбу пригласить сюда тетушку Тин, я долго не могла придумать никакой причины. И в конце концов попросила детей одолжить у кого-нибудь моторную лодку и съездить к повитухе, сказать: у меня, мол, начались схватки. Хотя какие тут схватки на седьмом месяце? Да видно, придется этой ночью родить. – Она засмеялась, потом сказала: – А ты, Нам, не признавайся сразу – посмотрим, помнит тебя тетушка?..

– Ладно уж, бери фонарь и ступай, – поторопил жену Бай Тха, прислонившийся к стене рядом с Намом.

– Привет всей честной компании! – Тин вошла в дверь. Она оказалась довольно высокого роста, лет шестидесяти, седые волосы гладко зачесаны назад, широкий лоб, впалый уже рот, маленький, чуть вздернутый нос и неожиданно яркие, блестящие, как у девушки, глаза. На ней была белая блуза баба́. С виду никак не скажешь, что она деревенская повитуха; скорее она походила на старую учительницу – умную, сдержанную и строгую. Следом за нею вошла молоденькая девушка. Казалось, двадцатилетняя юность тетушки Тин воплотилась снова в движениях и облике дочери. Ут Чам обнимала девушку за плечи. Они так и вошли, обнявшись, в дверь и уселись рядышком на скамейке у стены.

Шау Линь, Ут До, Бай Тха и чада сестрицы Бай, все трое, поздоровались с тетушкой Тин и справились о ее здоровье. Один Нам Бо – по наущению хозяйки – сидел молча.

– Ну а ты, молодец, что, онемел? – спросила Тин у Нам Бо. – Думал небось, не узнаю тебя. Ты когда вернулся? Все, все мне известно про твои раны и хвори.

Нам рассмеялся, мы – тоже, причем веселее всех смеялась сестрица Бай. Я только диву давался: как это ей в ее положении удалось сохранить такую живость.

Она поставила фонарь обратно на алтарь, принесла стул и придвинула его в самому топчану.

– Прошу вас, тетушка, присядьте.

– Оставь, сама сяду.

– Это я, тетушка, велела Наму не выдавать себя. А ну как вы бы его не признали?

– Как же мне их не помнить. – Тин села на стул и повернулась к хозяйке. – Хоть я и стара, шестой десяток разменяла, как говорится, но память еще хоть куда. Если уж встречу того, кому помогла родиться, сразу вспомню все до малейшей подробности – как он на свет явился. Ну а такого, как Нам, разве забудешь!

Хозяйкина рука с чайником – она наливала чай тетушке Тин – замерла. Бай, покосившись на Нама и Шау Линь, сказала:

– А вы расскажите, пусть они оба послушают.

– Ладно уж, поговорим о другом. Я вот чему удивляюсь: как попадется мне мой повитыш, сразу вижу, на чьей он стороне. И обратила внимание: те, кто к врагу переметнулись, или вовсе не узнают меня, или делают вид, что не узнали, словно я и недостойна-то вовсе была помогать им на свет родиться. Я сперва не придавала этому значения. Ну не я, так другая приняла бы роды, ведь не мать же я им родная, не носила их, не маялась, вроде и помнить меня ни к чему. Ан нет, все ведут себя, словно сговорились. Странное дело.

– Неужто вам, тетушка, непонятно: вы ведь их вроде приворожили, – сказала Бай и добавила: – Вы пейте, пейте чай. А это что там еще за барышни сидят в обнимочку? Ну-ка идите сюда, поешьте манго. Так уж и быть, ночуйте у меня обе.

Тин отхлебнула горячего чая и поглядела на меня:

– А с вами, сынок, мы как будто не знакомы еще?

– Это товарищ Тханг, тетушка, – ответил за меня Нам, – нас с ним направили сюда из штаба.

– Ах вот как…