Текст книги "Ангел из авоськи"
Автор книги: Ксения Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
3.
В дверь квартиры загрохотали, не пользуясь звонком, и Алена вскочила как подстегнутая. Перед дверью стояла Тинка в желтом дурацком платье, с огромным чемоданом на колесиках, бок которого и длинный волан платья Тинки были в грязи. Она ввалилась в прихожую, села на упавший чемодан и зарыдала. Алена хотела тут же утянуть ее в свою комнату, но выскочила из кухни бабулька, заохала, запричитала. Тинка зарыдала еще горше, и у Алены просто помутился разум. Но хватило сил шикнуть на бабку, стащить Тинку с чемодана и увести в свою комнату. Там Алена вынула из бара бутылку виски, налила себе и Тинке и строго велела не реветь, а рассказывать.
Ну что могла рассказать дурочка Тинка? Размазывая макияж по своей красивой физиономии, она лепетала о Родьке, который ее обманывал всегда, но все же она никогда не думала, что он предпочтет ее, красавицу и ангела во плоти, какой-то старой рухляди, но никогда бы он этого не сделал, престиж ломал, да и все… И его убили. Может быть, сама старая рухлядь наняла кого-нибудь… Приревновала к Тинке. Все равно он, Родя, женился бы на Тинке, а не на этой Улитке!..
Алена сидела напротив старинного трюмо и невольно сравнивала себя с Тинкой, даже такой вот встрепанной, зареванной, с размазанным макияжем на щеках… Все равно она, Алена, не зареванная, вполне свеженькая, была просто страшилой по сравнению с Тинкой. Эти пружинами вьющиеся волосы невыразительного русого цвета, которые ни собрать, ни подстричь красиво, лицо с невыразительными чертами, худоба с еле намеченной грудью. Алена, конечно, расстраивалась, но! Но не была озлоблена, как большинство некрасивых женщин. Потому что ее любили подруги, родные, друзья… – все. Кроме мужчин.
Пока это ей не доставляло горя, потому что в семнадцать лет в каждом живет надежда, пусть даже самая далекая от реальности, безумная и неисполнимая… Алена мечтала стать актрисой, но понимала, что – не суждено, и потому в этом году поступала во ВГИК на киноведческий. Провалилась с треском.
На конкретные вопросы Тинка не могла ничего ответить. Единственное, чего добилась от нее Алена, это то, что Родю застрелили. Приехала полиция, и всех собрали, но Тинке, когда все произошло, удалось тихо смыться, ведь она не была в числе приглашенных… Уж ее-то стали бы терзать и тягать, кто-нибудь да видел их вместе. Тинка всхлипнула, пропала еще одна надежда пристроиться в «постоянные».
Еще она сказала, что назло Роде стала кадрить одного красивенького мальчонку, очень молодого, но, видимо, очень богатенького, потому что брал напрокат самолет и на нем выкомаривал такое…
А мальчонка плюнул ей в душу…
– Как? – не поняла Алена.
– Так, – ответила сердито Тинка. – Что, не знаешь, как плюют в душу? Счастливица! А мне плюют каждый день.
– Ты что, с ним спала? – спросила невозмутимо Алена.
– Разок только! – небрежно бросила Тинка. – По-моему, он – «голубой». Потом, видите ли, меня не узнал!
Алену не интересовал мальчонка. Ее интересовало, что теперь Тинка предпримет. Ведь ее родители в полной уверенности, что Тинка снимается в кино и живет у Алены, дочери их старых друзей. Родители Алены уже несколько лет работали на каком-то очередном секретном объекте в Гвинее.
– Не знаю, что буду делать… – протянула Тинка с уже высохшими глазами, – снова в свободный полет и поиск.
Значит, опять поселится у нее. Алене-то хорошо, но бабулька… Придется предупредить, чтоб не выступала.
Алена задумалась. Читая детективы, знала, что при расследовании убийства всегда задаются вопросом – кому выгодно? И она спросила у все еще всхлипывающей Тинки:
– Слушай, а кому было выгодно избавиться от твоего Родерика?
– Кому, кому? Да всем… Жене в первую очередь. Старой рухляди, которой он запросто квартиру подарил, представляешь?
– Тебе выгодно… – решила схохмить Алена, чтобы немного встряхнуть Тинку. – Поскольку он с тобой…
Тинка юмора вообще не понимала, а уж тут завопила:
– Мне?! Ты охренела? Что я с этого бы поимела?
– Да просто из мести, ты ж южных кровей…
Тинка подумала: «Может ты и права, я могла бы… Но не сейчас, я еще бы за него поборолась и наверняка выиграла бы у этой Улитки!»
– Так я поживу у тебя, Ален? – уже совсем другим тоном попросила Тинка. – Не хочу светиться, черт всех знает, начнут таскать…
– Конечно, живи, – радостно откликнулась Алена. С Тинкой веселее. А то сидят они с бабулькой, как сычики в своей шикарной квартире. Устраиваться куда-то на работу Алену пока не тянет, время подумать есть, благо родители ежемесячно высылают энную сумму.
Снова заснуть Алена, конечно, не смогла. Ей не нравился Родя. Маленький мафиози, который все тянется до большого, да никак. Хотя и разведен, но куча детей… И его внезапная страсть, или что там еще, к актрисе, которую уже давно все забыли, а она вдруг снялась в роли княгини – вся в шляпах, шелках, газовых шарфах. Серебряный век. И все тусовщики стали закатывать глаза и шептать: «Великая, великолепная, Грета Гарбо, не меньше»… И Родя тут как тут… Это Тинка Алене рассказала, она – девчонка откровенная! А сама Тинка, пусть дурочка, пусть бесшабашная, врушка, но ведь небесной красоты девчонка!
Красота-то красотой, а денег нет. Заплатили какой-то мизер за фото, которые нигде не вышли – ходят, наверное, по порносайтам… Обули. Видят – балда, а наобещали сто бочек соленых арестантов! Алена Тинку любит, на все ее похождения плевала. Нравится Тинке? Так какое дело до этого Алене? Тинка добрая, красивая, и с ней не соскучишься!
Чаще всего Тинка у них кантуется, благо квартира большая и Алена вдвоем с бабкой. Правда, бабка злится, считает Тинку непорядочной девушкой…
4.
Улита ясно понимала, что все идет прахом.
Это началось после смерти мамы – внезапной и моментальной. Улита в тот раз ушла от нее, но через минуту вернулась – забыла перчатки. Мамы уже не было на этом свете. Казиев, совершенно сойдя с ума по молодым красоткам, и даже не красоткам – лишь бы молодым, – перестал пускать Улиту в их общий дом, но, правда, если считаться с условностями, она была только гражданской женой! Он придумывал тысячи причин, почему именно сегодня он должен остаться один!.. Эти дешевые пояснения были более чем понятны – она стала ему не нужна. В своих фильмах он снимал уже не ее, а каких-то пришлых юных девочек, которые до того скакали в статистках, а то и просто ошивались около студий.
Казиев был настолько велик, что даже государство давало ему деньги на фильмы и еще приходили гранты от спонсоров. И тут вдруг появился Родя. Родя… Господи, за что его убили? И кто? Зачем? Середнячок Родя, кому он сделал так плохо, что его спокойно, цинично убили?.. Ходит слух, что отравили… И что есть такие теперь пульки, которые не дают крови вытечь, они бродят по организму… Чего только не наслышалась она о его смерти!
Без Роди ей, Улите, хана. Конечно, ей дал второе дыхание молодой, совершенно сумасшедший режиссер, который снимал мелодраматическую историю из времени Серебряного века, где Улита со своими светлыми глазами и темными волосами смотрелась роскошно, она это сама оценила. Унюхал как-то мальчонка – а сам такой невидненький, маловыразительный вроде, – кого взять на ту заглавную роль дивы начала века…
И Родя подкатился к ней после этого фильма (один только Казиев плевать хотел, он поржал как-то в полупьяной компании, что есть неадекватные люди, которым возраст кажется изыском…), причем подкатился серьезно. На удивление.
Ни много ни мало – сделал ей предложение, шутливое, нет ли – непонятно, но как-то уж слишком многозначительно, хотя она знала про нынешнюю его пассию, юную очаровательную грузиночку Тинатин. Потом подарил ей квартиру, сказал, что ему не нужна, а про Улиту и ее жизнь он все знает.
Этим совершенно безумным, бессмысленным благородством он убил ее. Наповал. Еле выжила. Честно. Она светски посмеялась и ответила, что принимает такой подарок, и хотела перейти к дальнейшим байкам, а оказалось, что подарок-то нотариально оформлен. И что уж совсем несусветно, болтанул про «совместное кино»… На это Улита тогда не отреагировала. А теперь поняла, что не все так просто было с Родей, и говорил он обо всем серьезно, только боялся чего-то… Чего ему бояться? Но ведь убили же его? Значит, было, чего бояться. А она при чем? Голова кругом идет. Лучше не думать… Только вот квартира в память о нем осталась. Надо бы туда съездить. Не хочется, тень бедного Роди стоит за спиной.
Они ведь даже не переспали с ним! Хотя была готова – черта ли, не переспать с мужиком, который для тебя так расстарался? И – главное! – он бормотал о каком-то совершенно необыкновенном фильме с ее участием!
Улита выпила рюмку коньяка, затеплело, захорошело в груди и жизнь показалась не такой уж и паршивой.
Казиева она разлюбила – и это точно, как швейцарский часовой механизм. Родю полюбить не успела и никогда бы не полюбила, это тоже абсолютная истина. Он был, увы, как говаривали в старину – герой не ее романа!
Есть квартира в элитном доме. За которую, как говорят, бывшая Родина жена собирается биться «до кровянки»! Хотя у Роди этих квартир… И жена его бывшая сейчас владеет ими всеми, потому что дети маленькие…
Кстати, надо обязательно там пожить… Плюнуть на ощущения, в конце-то концов, она должна бы уже стать мудрой! Ведь другого ничего не будет, уважаемая Улита Алексеевна! И тут внезапно ей вспомнился юноша, почти мальчик, который каждый раз встречался ей случайно то у подъезда ее нового дома, то где-то у остановки троллейбуса, у стоянки машин… Странный мальчик… Вернее, странного в нем ничего не было – красивый современный юноша, но с необыкновенным каким-то лицом. Полукровка, видно, но каких кровей, непонятно. Ореховые глаза, волосы, ресницы… Тонкие скулы, нос с горбинкой и необыкновенной белизны зубы – мальчик всегда улыбался ей… Эти зубы и насторожили Улиту: они были так же остры и хищны, как у ее бывшего любимого Тима Казиева… Она не замечала за собой интереса к юным особям иного пола и к юнцу отнеслась лишь с симпатией, без всяких воздыханий, типа: «Ах, если бы лет двадцать скинуть…» И даже подумала: «А интересно, какая у него девочка? Такая же красавица? Или родители подобрали из своего круга все равно какую? Она была уверена, родители – люди небедные.
То, что Улита встречала этого мальчика около дома Роди, теперь ее примиряло со всем чужим, что вдруг досталось ей. Однако она твердо решила, что если бывшая жена Роди подаст в суд, то она, Улита, ни за что бороться не станет – как скажут, так пусть и будет. Ей совсем неплохо здесь, в мамочкиной квартире. Звездой ей больше не быть. Это – истина.
…Что за странный взгляд у этого юноши? Она пыталась разгадать его после встреч, потому что не любила неясностей, никаких и ни в чем. Сейчас поняла, пришло как озарение. Во взгляде его восхищение, восторг и… Влюбленность, как в женщину?.. Актрису?..
И она сказала себе: «А вот теперь ты, моя дорогая, вообще прекратишь размышлять на эту тему! Такое невозможно, не может быть, потому что просто не может быть никогда!»
Резко открылась входная дверь (почему она до сих пор не заберет у Казиева вторые ключи?! Так и родимчик может хватить!), и на кухню огненной кометой влетел ее бывший муж.
– Здравствуй! Дай кофе! – бросил он, и Улита тут же поняла, что ему что-то от нее нужно. Потому что он не стал как обычно сразу говорить, что она плохо последнее время выглядит, что она нехороша была в новом спектакле и что все у нее, скажем мягко, неважно.
Он уже давно не садился с нею за кофе!
«Что же это случилось, мой миленочек? – подумала Улита и усмехнулась: – Узнаю».
Казиев заметил эту усмешку и сразу же вздернулся: «Что ты там себе придумываешь? Ехал мимо и решил выпить с тобой кофе, ведь мы же не враги».
Он был абсолютно уверен, что Улита до сих пор влюблена в него, как кошка, по ночам рыдает в подушку и счастлива, если он покажется на ее горизонте. А вот то, что коньяк на столе – нехорошо. Казиев такой – понесет по городам и весям, что Улита уже не только стара, как грех, но и пьет, короче, спивается.
Впрочем, плевать! Хуже того, что есть, пожалуй, уже некуда, разве что из театра выгонят. Но пока вроде бы это не грозит. За нею еще тащится шлейф дивы Серебряного века, правда, изрядно пропылившийся…
Они чинно и с приятностью во взорах сели за стол и выпили не только кофе, но и коньячка. Казиев был в ударе и рассказывал байки-перебайки, и, что странно, не совсем затертые. Посетовали насчет Роди, и тут Тим прокололся. Может быть, он именно этого момента ждал, к нему подготовился. Ведь не мог же не наступить миг воспоминаний о совсем недавно убиенном Роде. Момент расслабления и как бы даже родства…
– Слушай, – сказал он довольно проникновенно, – послушай, Ула (ага, и Улой стала, а то ведь раньше Улиткой была!), там у вас в группе, ну на том твоем звездном фильме… – он закурил, затянулся глубоко, – были две девчонки, беленькая и черненькая… В массовке… Так вот тут мой второй реж жаждет для следующего моего кина достать девчонку, так, для пробы на ролюшку, потянет, он считает… За ней вроде бы Родька приударял…
Улита знала ее. Даже знает как зовут – Тинатин, или попросту Тинка-грузинка! Тинка-картинка. Она улыбнулась. Казиева передернуло от ее улыбки, но он постарался заняться якобы потухшей сигаретой…
«Ах, Тима, Тима, как же я тебя изучила», – подумала Улита и спросила:
– Это беленькая такая? Милашечка? Прямо с рождественской открытки! Зовут ее Наташка, она с первого курса ВГИКа…
Как у него сверкнули глаза! Вот где сказалась вся необузданность его натуры!
– Не та, белянку реж знает как найти, – холодно, аж Арктикой повеяло, ответил Казиев. – Ему нужна какая-то чернушка, я ее и не заметил, а он вот желает…
«А вот фиг тебе, – подумала Улита, – слишком много дряни ты внес в мою жизнь, сейчас и я тебя припеку малость…»
– Черненькая?.. Не помню. Совсем не помню, – ответила сожалеюще, – а ты посмотри по картотеке, если она снялась где-нибудь…
Казиев рявкнул:
– Я бы и сам до этого дошел!
– Поняла, поняла! – Улита как бы испуганно подняла руки. – Что ты так кричишь? А вообще-то, что ты появился? Может, ко мне с предложением? – спросила она смешливо и хихикнула.
Казиев вспыхнул как свечка, но совсем тихо сказал:
– Ты мне сто лет не нужна! И никому без Роди нужна не будешь!
Он уже не держал себя в руках.
– Естественно, – ответила Улита, – я и не рассчитываю ни на что. А ты ТАК хочешь эту маленькую грузинку, что аж ко мне на кофеи прибыл!..
Она не успела договорить, как получила оглушительную пощечину. У нее посыпались искры из глаз и сразу же полились слезы, не от обиды – на этого монстра она давно перестала обижаться, – от боли. Она прижала руку к щеке и сквозь слезы посмотрела на Казиева. Пар и жар с того уже подсошли, и он был готов то ли к извинениям, то ли хоть к какому-то объяснению. Ну, нет! Объяснений ей не нужно! Улита взяла чашку с недопитым кофе и выплеснула остатки ему в лицо. Попало на подбородок и пролилось на шелковую серую рубашку в тонкую синюю полоску.
– Сука! – заорал он и кинулся было к ней.
Но она, не будь дура, пихнула меж ним и собой стол и оказалась у двери. И, приложив к щеке платок, закричала:
– Убирайся, подонок! Убирайся, если не хочешь неприятностей! Идиот! – И, выскользнув на лестницу, встала у раскрытой двери.
В мокрой рубашке, с таким злым лицом, что можно было снимать его в «ужастике» без грима, Казиев выскочил на лестницу. Улита мгновенно шмыгнула в квартиру, закрылась на два поворота ключа и у двери вдруг разразилась тихими судорожными рыданиями.
5.
Я сидела на клеенчатом холодном диване, тряслась от безысходности и думала только о том, как сбежать.
Старик ушел с утра, что обычно делал в последнее время, после нашего такого короткого путешествия во Францию, в Ниццу, где я у него была за посыльного. Паспорт заграничный был сделан в два дня. На самолете я летела первый раз в жизни, не говоря о том, что впервые попала за границу, и сразу во Францию. Но кроме страха, не было никаких эмоций. Боже! Как пугал меня изменившийся, разом помолодевший старик, лопочущий по-французски с администратором – не знаю, как он называется – в гостинице, довольно убогой, расположившейся на узкой улице, видно, что очень старой. Первый раз я увидела море, издалека, когда старик тащил меня к вокзалу по древним улицам, чтобы отправить с запечатанным письмом для передачи кому-то.
– На promenade des Anglais захотелось? – ехидно спросил старик, не выпуская мою руку.
– Чего?! – не поняла я.
– Английская набережная, темнота славинская! А знаешь, как называется бухта в Ницце? Не знаешь, нет…
Казалось, старик наслаждался то ли моим незнанием, то ли своими… воспоминаниями? Но что он здесь не впервые, я поняла сразу.
– Так вот! Бухта Ангелов! Можно сказать, твоим именем. Если будешь разумно действовать в этой жизни, вернешься сюда обязательно. Сюда невозможно не возвращаться, – сказал он уже самому себе.
Зачем мне туда возвращаться, я так и не поняла, поскольку ничего толком не видела. Сидела и следила, кто по улице проходит, обозревала красные черепичные крыши да с этим Родей встречалась, записки передавала от старика. Сам он – ни-ку-да. А на прием поперся злой, как демон! Кто-то убил этого Родю. Говорят, какие-то особые пули нашли… В общем, никто ничего не знает, а я уверена, что мой старик знает! Откуда он? Кто?..
Надо бежать, бежать срочно! Или он и меня убьет. Зачем я ему? Свидетель.
Все покатилось в пропасть, после того как я встретила этого демона в человеческом облике. И теперь я могла думать только об одном – бежать. Но как?.. Паспорта у меня нет. Рукопись Леонида Матвеича он куда-то затырил. Про меня все знает. Здесь он шляется по городу один, без меня. Я – взаперти. И еще. Я знала только, что «мой» должен был с Родериком встретиться после приема. Но не встретились, естественно, и мы вылетели оттуда той же ночью. Старик говорил – молчи, и я, будто дебильная или глухонемая, шла молча, а он по-французски что-то бормотал.
Как мне отсюда сбежать? Куда? К кому? Домой? Но не хочу я домой, даже вот при таком раскладе. Найду я выход!
Старик приходит и сразу же спрашивает, чем я занималась. Я отвечаю, что ничем. Готовила обед, мыла полы и т. д. Он с одобрением кивает:
– Вот будешь вести себя положительно, мы снова куда-нибудь поедем. Я связываюсь сейчас с серьезными людьми, а не с такими щелкоперами, как Родя!
Сегодня что-то совсем неймется. Кажется, вот-вот найду решение, как выбраться отсюда! На улице мне бояться нечего, теперь я еще больше похожа на парня. Волосы короче, куртка длиннее и шире, безразмерная, ботинки military на массивной рифленке и черная бейсболка. Старик там купил.
Меня ярость обуяла. Какого я здесь сижу и дрожу как заяц?! Да пошло все тудыть-растудыть, как говаривал мой папаша, сильно захорошевши. Я встала и пошла к гардеробу. Не там ли рукопись моего учителя? А может быть, и еще что-нибудь интересное, что можно прихватить с собой. На всякий случай, для собственной безопасности. Мне кажется, он за каждую свою бумажку задавится. Любой шантаж можно устроить, жаловаться ни в какую милицию не пойдет, – он всех боится! Вон как внешность меняет, когда куда-то бредет, а на самом деле он совсем другой – выше, стройнее, моложе, пару раз парик напяливал и усы с бородкой – я его не узнала!
Я сняла сапог и подошвой шарахнула по замку на гардеробе. Устоял замок. Тогда я хорошенько его изучила и шарахнула уже с умом, да не раз, а все пять… И гардероб распахнул свое нутро! Давно так надо было действовать! А уйти незаметно и ничего не прихватить – это значит объявить себя полной дурой!
Конверт с тем фото! Ура. Я швырнула его в свой рюкзачок. Папка, которую я видела у старика в гостинице, в Ницце, хотя он старательно прятал ее от моих взоров. Но я углядела: розовая, с кнопочкой. Раскрыла и вытащила несколько листков, – так незаметнее… И в рюкзак! Еще одну, толстенькую, серую, которую он на ночь частенько проглядывал, потрясла. Письма какие-то – и туда же. Больше, пожалуй, не надо. И так заметит, хотя я составила папочки как было, чтоб не сразу хватился.
Рукописи моего учителя не было. Неужели эта старая скотина сжег ее? Паспорта тоже не видно. Деньги, доллары и евро лежали у него в конверте. Вот дурак! Думает, что так запугал меня, что я теперь, как опоенная мышь, буду сидеть на стуле до скончания века? А век-то, вон он, закончился! Я взяла сто долларов, не больше.
Кочергой – смелости во мне прибывало – я стала сбивать на кухне замок с черного хода. Он был, зараза, очень крепкий, но в конце концов поддался! Сбежав по затхлой грязной лестнице, я очутилась на свободе! Чего было столько времени думать?!
Где искать Алену Новожилову? Без нее мне просто-напросто надо сдаваться в милицию или становиться бомжихой, или – по моему виду – бомжем. И потом я ведь еще ничего не сделала для моего учителя! Центральный телеграф! Уж тут-то мне что-то смогут сказать? Предварительно зайдя в платный туалет, достала носовой платок со «сбережениями», пошла к окошечкам и начала нудить, что я из провинции, что здесь живут родственники и что у меня украли кошелек, а я не помню адреса родных – он был в кошельке, – а мою сестру зовут Алена, значит – Елена… Девица в окошке отогнала меня – мол, таких справок не даем.
Я пошла к окошку с другой девицей. Эта оказалась попроще, и я уже поумнее. Я сразу же сунула ей деньги и – о счастье! – она велела подождать. И скоро у меня в руках был и номер телефона Новожиловых, и адрес!
Решила сразу, что звонить не буду, – по телефону погонят, это как дважды два, – а вот из квартиры, пожалуй, все-таки не выпрут…
Дом их оказался недалеко, в переулках, почти на Тверской!
В настроении, прямо скажу, аховом (про Новожиловых ничего не известно. Да и не помнят они меня!) я побрела к их дому.
