Текст книги "Ангел из авоськи"
Автор книги: Ксения Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
9.
Кто-то зацарапался в дверь и донесся шепот:
– Это я, Тина…
Ангел распахнула дверь и встала этакой Немезидой перед грешницей.
– Девочки, девочки, я вам сейчас все расскажу, все!
Тинка поочередно глядела то на Алену, то на Ангела, кажется, больше боясь вторую.
– Да пусти ее, – сжалилась Алена, – Тина, а ты знаешь, что мы все морги и больницы обзвонили!
– Может, тебя изнасиловали и выбросили где-нибудь на дороге!
Это сказала Ангел.
Тинка побледнела и подумала: «А что, и изнасиловали! Разве то, что творил с ней этот «великий» называется по-другому? Только вот в канаву не выкинул! Почти». Она сама по себе его уже не интересовала, это она поняла! Его интересовал сценарий или то, что должен был передать какой-то старик Роде… Так ведь это же дед Ангела! И Тинка подумала, что если она постарается выпытать у Ангела про дедовы дела и расскажет о них Казиеву, то сможет делать с «великим», что хочет! Нельзя сказать, что она в него влюбилась, – слишком он груб, но червячок влюбленности – пока еще крошка – все же проник в ее сердце-яблочко, поспевшее и мягкое, пробраться в него труда не составило.
Тинка вошла в гостиную, на свет, и девчонки тихо ахнули: кровоподтеки на шее, синяки на руках! Со слезами в голосе Тинка, заметив их взгляды, заорала:
– Чего уставились? Да, так любят настоящие мужчины! – И гордо задрала голову. Алена стушевалась, Ангел же, будучи провинциально-прямодушной особой, сказала с легким оттенком осуждения:
– Я бы не позволила так…
С Тинкой началась истерика. Она упала на ковер и стала кричать, что посмотрела бы она на них!.. Наткнулась взглядом на тоненькое колечко с бриллиантиком на своем среднем пальце… Всего-то! И зарыдала взахлеб.
Разумная Алена сказала:
– Тина, ты же знаешь, как мы к тебе относимся. Ты выговорись, расскажи все и увидишь, станет легче, как будто ничего и не было. – И уже весело добавила. – И вообще пора обсудить ситуацию. Каждой из нас. Что мы сидим как клуши? Вон, у Ангела дед пропал, а она не хочет звонить его друзьям! Ну, как?
Первой выступила Тинка. Она особо долго не рассказывала. Намекнула на дикий необузданный темперамент Тима, его безумную любовь к ней, сказала, что он ее прямо-таки умыкнул от Ашотовны, что задарил драгоценностями, но она выбрала вот это скромное колечко, хотел везти ее по бутикам, и вообще… будет снимать в главной роли, жену свою бывшую ненавидит, она, видно, ему много пакостей наделала! И теперь… хотела она сказать, что он ищет для нее сценарий, но почему-то не сказала, а закончила, скромно потупившись:
– Тим сделал мне предложение. Совсем почти…
Девчонки слушали, замерев, и все, о чем рассказывала Тинка, выглядело вполне пристойно, вот только эти ужасные синяки… Но откуда им, неопытным девчонкам, знать, в конце-то концов, о темпераменте мужчины, к тому же человека искусства. Главное, что судьба наконец-то повернулась к Тинке своею светлой стороной.
Заговорила Алена. С каким-то надрывом сказала, что ей и рассказывать-то нечего. Кого и что она может вспомнить?..
Родителей, которых давным-давно не видела, да и не помнит уже почти… Вот бабушка Алену обожала. Ну живет в Москве, в большой квартире, в Центре, а вступительные во ВГИК не сдала и что будет дальше, не представляет.
– Вот и все мои «приключения»… – грустно сказала Алена. – Главное мое приключение – это вы.
Ангелу почему-то стало тоскливо… И совестно. Как она завидовала Алене в детстве! Что та живет в красивом доме, что у нее такие умные и важные родители, что у нее куча книг и игрушек…
Наступило молчание, которое оборвалось ехидным вопросом Тинки:
– Ну а ты что молчишь? Где твой американский дедушка? Почему ты до сих пор живешь…
Алена быстро и жестко спросила:
– А ты чего тут живешь?
Тинка хотела оскорбиться, но поняла, что деваться ей тогда будет некуда и неизвестно, будет ли рад Тим, если она явится к нему со своим баулом. Она промолчала.
Ангел, почувствовав поддержку, крикнула по-дворовому:
– Не нравится, что я здесь живу, съеду хоть сейчас!
А сама решилась, была не была, кое-что надо рассказать, не век же ей сидеть за железными, или какими там, стальными дверями, не высовывая нос наружу.
– Ален, помнишь, у нас был учитель литературы Леонид Матвеич? – Алена радостно кивнула.
– Ну вот, он ведь сам-то из Москвы, до нашего городка добрался… И осел. У нашей соседки Нюрки. Сколько он мне дал! Умный он и очень образованный… Роман написал про жизнь, читал мне. Так все правдиво, интересно… И очень грустно. Он мне и велел ехать сюда и найти тут режиссера одного, друга его, и отдать роман ему и самой к нему пристроиться, мол, Матвеич просил… Забыла фамилию этого режиссера, а бумажку не найду никак, потерялась. Большой режиссер, его картина недавно шла…
– Казиев? – выскочила Тинка.
– Кажется, да… – ответила удивленно Ангел. – Да! А ты с чего взяла?
– Так мой Тим ведь Казиев! – завизжала Тинка, танцуя на ковре танец диких белокожих княжен. – Что же ты? Давай! Едем сейчас к нему! Он так ищет сценарий, прямо вот-вот загнется! Никогда не думала, что у режиссеров может быть такое! – вопила Тинка, дергая Ангела за майку.
Ангел подняла на них свои ярко-синие глаза, полные слез.
– Ты что? – испугалась Алена. – Что с тобой, Ангел?..
– Со мной все в порядке, – с горьким смешком ответила она. – Дело не во мне. Дело в том, что романа этого нет.
– Как? – крикнули обе. – Но ты же…
– Заткнитесь и слушайте. Я снова могла бы нагородить вам сто верст до небес и все лесом… Но хватит…
Алена и Тинка притихли, такое горькое выражение было на лице у Ангела.
– Ну так вот. Благословил меня на отъезд Леонид Матвеич и дал свой роман, для того Казиева. Ну а дальше, как в сказке, – все страшнее и страшнее. Дед мне не дед, и ни в какой он не в Америке. Встретились мы с ним – случайно. Идти мне некуда. Он зазвал. Я пошла. Показала ему паспорт, а он паспорт цоп и пистолет мне в пузо… Взял и рукопись… И все куда-то заховал. А потом мы улетели в Ниццу, где я должна быть его охраной и посредником. Он меня первую всегда запускал, везде, чтобы если пуля, то мне. Он должен был встретиться с твоим (кивок в сторону Тинки) Родей. Но Родю убили, и мой старик удрал оттуда, как настеганный. Испугался. И тут стал меня запирать, а сам где-то бродил до ночи… Дал мне пистолет, с холостыми патронами… Я убежала. Как – сама не пойму. Тетрадь Леонида Матвеича у него, паспорт мой – тоже, а меня ищут с собаками.
Про то, что у нее часть бумаг старика, Ангел почему-то не сказала. Она и сама еще не смотрела, что там… Встала и добавила:
– А теперь я ухожу. Хватит висеть у добрых людей на голове, надо и честь знать. Пока, девочки, спасибо за приют, Алена.
В комнате начался переполох. Алена кричала, что никуда Ангела не отпустит и вообще – нечестно так поступать и еще что-то такое же правильное и моральное. Тинка, как всегда в сложных случаях, рыдала:
– Как тебе не стыдно нас бросать! Ты же наш друг!
Ангела уговорили, уломали, хоть на недельку еще остаться, она нехотя согласилась, потому что сейчас уход выглядел бы выпендрежем. Да и куда «уход»-то?.. Алена предложила поскорее проникнуть к старику или просто втроем прийти к нему и потребовать роман Леонид Матвеича. И паспорт Ангела! Тинка и Ангел были согласны, но тут Алена, подумав, предложила еще один вариант, она сказала – оптимальный. Сделать это все должен не кто иной, как Максимилиан, потому что они втроем – это не серьезно. Старик их запугает и мало ли что сделает. А Макс – парень крутой, Алене так кажется.
Ангел согласилась.
– Я с Максом пойду, ведь он меня, по-моему, за парня считает. А про паспорт Максу молчок.
Было очень раннее, очень ясное и какое-то слишком чистое и тихое утро. Когда кажется, что мечты сбудутся, что ты юна и прекрасна, что… Да еще когда не надо никому ничего готовить, никто не кричит тебе, что пора уже выкатываться из дома… И так далее и тому подобное.
В такое утро на своей новой чистой, красивой кухне сидела Улита и пила утренний кофе. На ней был легкий полупрозрачный пеньюар, волосы распущены по плечам, косметики минимум, только слегка подчеркнуты ее светлые, почти как это раннее небо, глаза, и максимум славного настроения. Хотя чего уж так радоваться? Приглашений сниматься нет. В театре осталась одна роль. В дверь позвонили. Она удивилась, потому что ее паж, как она назвала для себя Максимилиана, хотел заставить ее сесть на мотоцикл и, кажется, сегодня… Но он обычно сначала звонит по телефону. Пройдя мимо трюмо, она мельком глянула на себя: достойная дама «в возрасте элегантности», – и отворила дверь. Взгляд ее сразу упал вниз.
Перед нею стояла очень маленькая женщина необъятных размеров, на тонких ножках и с очаровательным, почти детски хорошеньким личиком, с отменным макияжем, с многочисленными перстнями на ухоженных ручках со свежайшим маникюром.
– Можно войти? – улыбнулась чуть иронически, но очень мило дама показав кипенно белые (явно вставные) зубки.
– Конечно, конечно, – заторопилась Улита, отодвинувшись от двери и пропуская даму в квартиру. Кто такая?..
Войдя в квартиру, дама очень внимательно оглядела ее и направилась в кухню. Там она плотно села на стул.
Улита вдруг начала что-то – слабо еще! – соображать. И спросила:
– Простите, с кем имею честь? Может быть, вы ошиблись квартирой?
– Я ошиблась?! – вдруг сразу закусила удила дама. – Хотите знать, как меня зовут? Пожалуйста! Нина Григорьевна Онисимова, вдова Родерика Владимировича!
Тут, как и ждала Улита, вдова зарыдала, достала из сумки нежнейший платочек и стала утирать не сильно брызнувшие слезы, макияж не пострадал, а порывшись в сумочке, она достала паспорт, раскрыв его довольно лихо своей маленькой пухлой ручкой, и толстеньким пальчиком указала на место, которое, видимо, должно было сильно заинтересовать, может, и просто убить Улиту. Запись о браке. Дама, видимо, думала, что Улита бросится сейчас, развевая полы, туда, где спрятана у нее дарственная на квартиру. Но Улита как сидела, так и осталась сидеть. Только день из светлого и праздничного превратился в бесцветный. В котором никаких надежд и уж точно – никаких мечтаний! Не потому, что у нее отбирали квартиру! День испоганен, вот что. Она сто тысяч раз говорила себе, что не поедет сюда, что все это чепуха и ерунда и никаких прав она на квартиру не имеет… И столько же тысяч раз ей все, вплоть до юристов, твердили, что она – дура и что квартира принадлежит ей. Улита только-только хотела сообщить Нине Григорьевне, что не претендует на эту жилплощадь, как та, не дождавшись ответа, заорала:
– Скотина! Вперлась в чужую квартиру и проживает здесь с кем ни попадя! Скотина!
Улита была из крепких женщин, и немало приходилось ей слушать оскорблений… Но чтобы вот такая элегантная миленькая маленькая женщина, с которой она не сказала и двух слов, так орала на нее?
Улита почувствовала, что у нее начинается истерика, не хватало еще этого, при этой бабе с привоза! – но уже закружилась голова… И она – полная дура – на миг потеряла сознание. Очухалась быстро от каких-то громких разговоров, криков… Узнала голос Макса, который грубо выпирал тетку из квартиры. Таким Улита его не знала. Оказалось, что он может быть другим.
Он стоял над ней, и лицо его еще оставалось злым, но в миг поменялось.
Ах, боже мой, как случайно разнесло их по временам, а предназначены они были друг для друга!.. Но нет никаких случайностей. Значит, так надо. А иной раз ей казалось, что вообще у них просто легкие необязательные приятельские отношения, которые могут распасться в любой момент. Ведь никогда ничего не было сказано. Ни ею, ни им. И прекрасно! Будь счастлива, что на склоне лет вдруг так случилось – молодой мужчина, юноша, смотрит тебе в глаза, а не оценивает тебя.
– Как ты здесь очутился? И вообще – как она удалилась? Я толком не поняла, – Улита рассмеялась, нельзя ей выглядеть рухлядью, которая от слова «скотина» обмирает, как институтка, а от щелчка по носу не дай бог – помрет… Сделай вид, что ты молодая, здоровая и, главное, красавица!
Он коротко сообщил, что позвонил ей, телефон не отвечал, и он решил смотаться сюда… Ну и отправил мадам Онисимову, куда ей следовало отправиться.
– Мне надо немедленно уезжать.
– Вы настолько напуганы? Зачем вам уезжать, Улита (он незаметно стал называть ее только по имени, и она не поправляла его)? Есть хорошие адвокаты, у вас-то все документы настоящие, а вот за подделку в паспорте, да еще за нецензурную брань и противоправные действия можно и присесть на некоторое время некоей мадам Онисимовой.
– Макс, я ни за что не останусь здесь. И вообще, это было какое-то наваждение…
– Что именно? – спросил он.
– Все, – ответила она, – идиотское соглашение с Родей… Квартира-подарок? Я до сих пор ничего не могу понять. Что произошло с реалистом Родей? А я как-то вдруг поддалась на уговоры. Мы, актеры, такие эмоциональные и сумасшедшие, что…
Она замолчала.
Макс спросил ее серьезно:
– Так вы точно не хотите оставаться здесь?
– Точно, без всяких…
Макс подпрыгнул до потолка, дотронувшись до какой-то из лепнин, и крикнул:
– Вот и отлично! Эта квартира пахнет пропастью…
Улита не стала спрашивать, что это значит, но как-то по-своему поняла и кивнула.
Уже совсем поздно, когда бы перевезено все, Улита и Макс сидели за кофе, и так было тихо и покойно, как бывало для Улиты лишь в этой квартире. Они вспоминали события утра уже как юмор и смеялись над теткой Онисимовой. Где откопал ее Родя?.. И тут Улита спросила, о чем хотела спросить Макса давно:
– А как ты меня откопал, Макс, и зачем? Извини. Если не хочешь отвечать, не надо, я не обижусь. – И подумала, зря она так спросила, как бы вытягивая юнца на признания, что ли. На копание в душе… А этого современная молодежь не выносит. Он молчал. И она, еще раз обругав себя за какую-то простецкую бестактность, заговорила о другом – где бы ей достать хорошего щенка… Макс живо откликнулся. Они обсудили все породы и остановились на мастифе. Пока.
Макс закурил и вдруг сказал:
– Можно я не отвечу на ваш вопрос? Сейчас.
Улита покраснела. Какая же она все-таки баба и дура! И тут же откликнулась со смехом:
– Конечно, Макс! Да я и задала его так, просто, вдруг в голову приплыло. – Она улыбнулась грустновато: – Скоро мне перестанут присылать сценарии. Для актера это… очень плохо.
Он хотел что-то сказать, но Улиту было не остановить. Чего ее понесло?..
– Родя пообещал мне потрясающий фильм и роль, какой еще не было, ну только, может, у кого-то из великих…
– Ваш Родя был подонок, – твердо и зло сказал Макс. – И ничего бы он не сделал. Поверьте мне.
– Откуда ты знаешь?! – удивленно вскрикнула Улита. – Это жестоко. Он несчастный человек, его убили, а я – несчастная актриса, но жива. Впрочем, что я разнылась? Все прошло…
И она снова улыбнулась. Постаралась – весело. Он как бы понимающе кивнул, и они снова заговорили о стороннем, а вскоре Макс ушел. Быстро, как всегда.
Он мчался на своем «Харлее» и думал о том, как бы он ответил ей, но никогда не ответит, никогда не скажет. «На вашем последнем фильме «Лиловая гвоздика», дорогая Улита, – я дрогнул. Именно дрогнул, когда появились вы в этой огромной шляпе с перьями и вуалеткой, в платье со шлейфом, по-моему, и вдруг подняли рукой в перчатке край шляпы… – и прямо на меня посмотрели ваши глаза с выражением тоски и призыва о помощи… Я каким-то сотым чувством понял, что это не актриса и ее роль! Что это – вы сами! Вы просите о помощи… Или же вы – и вправду великая и гениальная актриса всех времен и народов… Я пошел второй раз… И после стал упорно искать с вами встречи. Чтобы убедить себя, что вы – такая же, как все, что это игра, и только, и что я, наверное, просто сумасшедший. А потом… А потом я встретил вас у нашего подъезда, и вы мне так улыбнулись, что я поклялся себе, что обязательно с вами познакомлюсь и узнаю, наконец, вашу тайну… Великая вы актриса или просто женщина, которой повезло сыграть то, что она чувствует? И тогда мне показалось, что я понял: вы – и то и другое, вы – неповторимая актриса и вы – великая, не очень счастливая женщина… И вот теперь я вас вижу, слышу, могу общаться, могу дотронуться до руки или волос… Какое мне дело, сколько вам лет?» Вот что он мог бы сказать ей… А она пусть бы провела рукой по его лицу… И все! Ничего больше.
10.
Было два часа ночи. В роскошной квартире владельцев рекламного агентства «Натта» никто не спал. Наталья Ашотовна рыдала и каждую минуту прислушивалась к лифту и стукам дверей, не вернулся ли – откуда? – сын. Папа бодрствовал, потому что не спала и плакала жена. Хотя сам он был склонен думать, что их сын, вполне уже развитый мужчина, валяется сейчас у какой-нибудь хорошенькой девчушки и забыл думать о том, что нужно позвонить домой. Папа относился к Максу довольно спокойно – слишком красивый. Мужик должен быть чуть лучше черта, остальное – в другом. Наталья тряслась над дитем, как над снесенным золотым яйцом. И все чего-то устраивала, подсматривала, подслушивала… И еще нашла себе «подружку» – бабу Пашу, которая теперь ни обеды не готовит, не стирает, не моет пол, а носится по всем квартирам, где проживают ее кумушки, и собирает сплетни об Улите, этой актриске, вполне еще красивой бабе. Наталья решила, что Макс влюблен в эту возрастную даму и проводит дни и ночи у нее. Но папа не верил: на кой, скажите, ляд, молодому парню, который может со своими всеми-то данными выбрать себе любую, хотя бы и принцессу, зариться на немолодую мадам? Это бредни его сумасшедшей жены и маразматички тети Паши. Баба Паша сидела тут же, как особо приближенная, и подавала Наталье то воды, то валерианки, а то и керосинчику добавляла в пылающий и без того огонь, типа: да он от нее не отходить! Да он все глаза проглядел… Тут баба Паша, будучи женщиной простой, называла все своими именами, чем повергала Наталью уже в полный транс. А вдруг Максик придет сегодня и скажет, что женится на этой… – Улите.
Наконец атмосфера достигла температуры горящей лавы.
– Что ты сидишь? – закричала вдруг не своим голосом Наталья. – И это называется отец! Ну сделай же хоть что-то! Позвони куда-нибудь! На нее можно найти управу! Она играет в театре! Да спустись вниз, к консьержке, и спроси – она наверняка знает, куда та уехала.
Муж ушел. Но недалеко. Он спустился на этаж, присел на подоконник, где его не было видно в глазок их квартиры, и закурил. А закурив в тишине, он как-то сразу почувствовал себя мужчиной и человеком. И окончательно понял, что искать Макса незачем, что сам он придет, когда захочет, и надо им всем успокаиваться и ложиться спать. Вот только эта бабка воду баламутит! Затушил сигарету в стоящую здесь всегда баночку, хотелось иногда покурить в тишине, на лестнице, по старой еще молодежной привычке… Как вдруг перед ним возник сын.
Волосы его разметались от ветра, видно, ехал без шлема, пахло от него «техникой» и чем-то еще неуловимым – нежным и тягучим. «Духами, чем же еще», – подумал папа и похвалил себя за сообразительность. Но строгость нужна, и он сурово спросил:
– Ты где был?
– А в чем дело? – ответил сын.
– Мать море слез пролила, а ты даже не позвонил.
– А что, я всегда звоню?
– Нет, конечно, – сдался папа, – но, видишь, тут такая ситуация… Баба Паша и ее подружки…
– Меня не интересует баба Паша с ее подружками, – сообщил надменно сын и повернул к двери.
– Нет, ты подожди минуту! – крикнул папа, разозлись на невнимание. – Баба Паша сообщила маме, что ты клеишься к этой актрисе и что…
– А вот уж это мое дело к кому клеится, – нагло заявил сын и, открыв ключом дверь, бросил из-за плеча, – спокойной ночи, па!
Ничего толком не узнав от мужа о разговоре, Наталья промаялась всю ночь без сна. Картины, представляющиеся ей, заставляли ее дрожать от ужаса и гнева. То ей казалось, что сын приводит к ним в дом «эту старуху» и говорит, мол, знакомьтесь, это моя жена. То виделся ей какой-то маленький уродливый старичок, который называл ее бабушка, то вдруг прямо на глазах в старичка превращался ее юный красавчик, блистающий Макс, Максимилиан… Мальчика отняла, околдовала эта баба! Или он сошел с ума, заболел?.. И как лечить? Тинатин?.. Ерунда! Слишком глупа, чтобы что-нибудь придумать неординарное, да и подружки, конечно, такие же… Бедный ее мальчик! Околдованный! Это же ясно! Ведь в кино-то она вся в гриме! И снимается Через сетку. Наталье рассказывали, как снимают этих стареющих див. Может, и дома у нее какие-нибудь приспособления? А он еще дитя и не понимает ничего… Но он же видит ее, видит! Или… уже глаза застило?
Под самый рассвет Наталья с трудом, но заставила себя немного успокоиться. Хватит! Надо действовать! Вон, уже и баба Паша ничего не говорит, только головой качает, и, когда Наталья садится утром в машину, соседки липнут к окнам.
Последнее время Макс как-то совсем не заговаривал о деньгах, будто они ему не были нужны… И Наталья с ужасом поняла, что он где-то работает! Чтобы содержать?!
– О-о, – застонала она и решительно постучала в дверь комнаты сына.
Послышались легкие шаги. Дверь открылась. На пороге стоял Максик.
Наталья еле-еле сдержала внезапно подступившие слезы и жалобно прошептала:
– Мальчик мой… – И больше ничего не смогла сказать.
Макс буквально втащил ее в комнату – спортивно-холодноватого стиля, ничего лишнего, и спросил:
– Хочешь кофе?
Да, вот что надо было ей в эту минуту – чашку горячего сладкого кофе, чтобы как-то согреться внутри и смочь хоть что-то толковое из себя выдавить.
Она попробовала точно так же легко и весело, как и он, ответить:
– Не отказалась бы!
Скоро они сидели за столиком, и Наталья вдруг увидела на стуле небрежно брошенный бронежилет. Видимо, когда она стучала в дверь, он собрался его надевать. Сердце и печень поменялись местами, и она скорее хлебнула кофе, он оказался очень горячим, к счастью, наверное, это и спасло ее от глубокого обморока или скоропостижной смерти. Бронежилет! Она знает, что это такое! Но никогда не видела его у Макса! Откуда? И – зачем? Но с Максом надо держать ухо востро, не так спросишь, ничего не услышишь. Как, видно, и получилось вчера вечером у папаши.
– А эта штука тебе куда? – спросила спокойно (ей так казалось!) Наталья.
– Да так, – ответил беспечно Макс и рассмеялся, – подарила одна дурочка…
Все. Весь ответ. Что еще можно после этого спрашивать?
– Ты что-то сегодня совсем рано, – попыталась продлить разговор Наталья.
– Разве? – удивился Макс. – Я вполне выспался. Мам, ты что-то хотела? Тебе помочь в чем-то?
Вот он – хороший сын и добрый мальчик!
Но как и чем он ей поможет! Себе бы помог.
– Нет, просто папа немного обижен на тебя. Он хотел вечером поболтать с тобой, а ты как-то довольно грубо ему ответил… – лепетала Наталья, понимая, что лепечет. И прыгнула в ледяную прорубь. Но – в другую.
– Знаешь, папа, как всегда, не сказал тебе главного: ты принят (хотя документы еще не пришли, но это не важно!) в парижскую Эколь Финансик и, наверное, недели через две тебе уже надо будет лететь туда. Правда, здорово? – И она жалко покривилась, что должно было означать счастливую улыбку.
Макс внимательно осмотрел, именно осмотрел, ее лицо, изучил и спросил:
– Спасаете? Ну давайте. Только я никуда не поеду. И буду жить и работать здесь. Пока. Уж этот год – точно, не хочу вводить вас в заблуждение. А работаю я, чтобы вы уже все знали, – в автосервисе, и неплохо зарабатываю.
Наталью прорвало:
– Макс, ты поедешь учиться в Париж! Как можно отказываться? С твоими данными! С нашими возможностями! Многие хотели бы этого, но не могут! А мы всю свою жизнь отдали тебе, старались для тебя, и что теперь?.. Занюханный автосервис? Ты что, сошел с ума? Ты не имеешь права не ехать! Подумай, из-за кого ты не едешь? Ты не едешь из-за…
– Мама! Дальше ни слова! Или мы с тобой поссоримся очень серьезно! – крикнул он и уже спокойнее произнес. – Я не поеду, а вот по какой причине – тебя не должно касаться. И давай, мамочка, прекратим эту сцену. Я вас не заставлял богатеть, вы сами это сделали. Для меня? Спасибо. Я постараюсь отдать вам все долги. Только пожалуйста без обид. – Он видел, что у нее набухают веки. – И не надо меня ни от чего и ни от кого спасать. И слушать сплетни. Я ничего не буду тебе объяснять, потому что ты не поймешь. Прости. Но ничего дурного я не делаю.
Он замолчал, явно ожидая, когда она уйдет. Она встала, согбенная, как старуха, и пошла к двери. Там она обернулась и со слезами и пафосом сказала:
– Спасибо, сын. Если ты хотел убить меня, то ты это сделал.
Он улыбнулся:
– Ну-у, мамочка, зачем такие жестокости! Потом, потом ты скажешь мне все, что хочешь, ладно? И я, клянусь, выслушаю все, а теперь – спешу. Пока.
Он чмокнул ее в голову и нежно выпроводил за дверь.
Старик ушел из дома рано. И как обычно, поплелся в даль бульваров. Об этом сообщила Тинка, непосредственно следившая за его домом, и Ангел, зная стариковы привычки, заверила, что теперь его не будет часа три, верняк!
Макс, Ангел и Тинка ушли, оставив на телефоне Алену. План у них был такой. Тинка на стреме во дворе, Ангел – на дальних подступах (хотя рвалась с Максом), а Макс – прямиком в хату старика, за рукописью учителя.
Макс принес из дома какие-то хитрые инструменты и сказал, что они открывают практически все.
– А если здесь не откроют? – спросила Ангел.
– Будем решать, – отрезал Макс.
Он, конечно, не сказал девицам, что прихватил с собой пистолет. Всякое может произойти!.. Бронежилет, конечно, оставил дома. Смех!
Стараясь не звенеть инструментами, Макс направился по скрипучей лестнице наверх, но шел так, что ни одна древняя ступенька даже не пискнула, – легкий у Макса был шаг, тайный… Только было склонился к замку, как дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился старик с пистолетом в руке и пальцем у рта – не ори, мол, лучше будет. Старик улыбнулся, но пистолет, направленный Максу куда-то в область сердца, не дрогнул в руке. И там сразу противно захолодило. Максу стало невыносимо стыдно! Он – трус!
Разве такой сопляк, как он, имеет право любить Улиту Ильину и надеяться, что она к нему как-то относится! Старик хихикнул:
– Мой мальчик, я все равно ловчее вас. Ах, как же мы мало ценим опыт и, не смейтесь, старость. Прошу вас, проходите, коль скоро навестили старика. – И он отодвинулся от двери, предлагая Максу пройти, но продолжая держать гостя на мушке.
Макс вошел и долго не раздумывая – вернее, вовсе не раздумывая, сел на стул у стола. На столе стоял замызганный чайник и чашка с недопитым чаем. Старик чаевничал перед визитом неожиданного «гостя». Но как же девицы могли его упустить! Если бы только дура-Тинка, но ведь и наблюдательный собранный Ангел прокололся! Ах, хитрец старик, ах, хитрец! А тот, тоже присев на стул, вежливо пояснил:
– Знаете ли, я не ожидал именно сегодня вашего прихода, потому и не приготовил заранее что-нибудь к столу. А сейчас не рискую, вон вы какой норовистый, как жеребенок арабских кровей! Так чем обязан? Хотя у меня есть кое-какие мысли на этот счет.
Положив слева пистолет, правой рукой он взял чашку и с наслаждением прихлебнул чаю.
– Знаете ли, – продолжал болтать он, давая, видимо, время Максу прийти в себя, – многие любят по утрам кофе. Говорят, что без чашки кофе чувствуют себя, как наркоманы без анаши или там кокаина… Возможно. А вот я люблю хорошо заваренный русский чай, мне так часто недоставало его…
«Конечно, зря старикан так уж расслабился, – подумал быстро Макс, соображая, что можно сделать. – Пожалуй, ничего. Жаль». Глаза его, чистые, ореховые с прозеленью, подвижное лицо отражали все, и старик рассмеялся.
– Вы – разумный молодой человек – просчитали быстро и поняли, что имеете на руках мелочь, а у меня – Джокер! Вы – умный мальчик, но вас надо долго и скрупулезно учить, чтобы вы научились владеть своим лицом, эмоциями, ну и так далее… Нет, я бы вас к себе не взял. Сейчас.
Максу очень хотелось лихо ответить старику, но тот был так вежлив, что ничего подобного же, острого, не находилось, а хамить не хотелось, он ощущал, что тут не то место, и старик оказался не совсем тот, каким Макс его представлял. Здесь хамить – значило бы выглядеть глупым. Но дальше молчать нельзя. А впрочем, почему – нельзя? Пока старик еще раз конкретно не спросит его о чем-то, Макс посидит, а может, и покурит, если хозяин разрешит.
А тот будто слышал мысли Макса.
– Мой юный друг хочет курить? Ради бога, пожалуйста, – и неуловимым, каким-то киношным жестом пустил по столу, ровно к Максу, пачку «Житана» и зажигалку.
Макс с наслаждением закурил, подумав, что через пять минут, если он не покажется в окне, начнутся «осада и война».
– Простите, – сказал хрипло Макс, голос осел от волнения, – но я должен дать знак своим друзьям, что все в порядке… Я подойду к окну…
Старик покривился.
Макс понял.
– Тогда позволите позвонить?
Старик опять покривился, но разрешил.
Макс жутко боялся, что у него станут трястись пальцы от ситуации, напряжения, нервов… Но, достав мобильный, понял все же, что он умеет держать себя в руках. Ни один палец не дрогнул. Ответила тут же Алена, тревожно и слишком громко. «Надо всему предприятию придать больше солидности, а то выглядит оно каким-то далеким детством», – подумал Макс и сухо сообщил:
– Это я. Все в порядке. Прошу всех быть дома. Отключаюсь.
Старик слушал его приказы и покачал головой, как бы что-то не одобряя.
– И что же это у вас за организация? И чем вы занимаетесь, молодые люди? Убиваете ненужных стариков? Я слышал о таком. Но вот вы почему-то внушаете доверие, и мне не кажется, что вы сейчас схватите топор и разрубите меня на куски, а потом разошлете малой скоростью, а?
Он нарочно говорил так смешно вроде бы и вместе с тем так тошнотворно, потому что несерьезно относился к Максу, в частности. И это было почти оскорбительно. Обидно.
Но Макс, сам не зная отчего, не находил в себе антипатии к старику.
– Понимаете… Мы хотим, то есть мои друзья и я, исправить вашу ошибку, скажем так, в отношении моего друга Ангела, вам знакомо это имя?
Старик кивнул, и на лице его появилось насмешливое выражение. Макс подумал, что он, конечно, еще сосунок и не ему тягаться с таким старым… Кем? Вором? Авторитетом? Гэбистом?.. Черт его знает. Но продолжать надо.
– Вам не нужно, чтобы я рассказывал историю Ангела (старик опять ухмыльнулся, отвратная у него эта усмешечка)… Вы, вероятно, думаете одно, я – другое (а что если Ангел врет? И я сижу здесь как чурка горелая и несу хреновину, а на самом деле… Но продолжать надо), возможно, правы и вы, и мы…
Старик опять кивнул.
– Я пришел за рукописью Ангела. Она вам не нужна. Ведь так?
Макс вспотел, он-то думал, что это будет «блицкриг», а оказались непонятные переговоры, в которых он захлебывался, как комар в болоте, не понимая ни направления, ни сути дела, как теперь ему казалось.
