Текст книги "Ангел из авоськи"
Автор книги: Ксения Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
19.
Наталья перестала ждать домой своего сошедшего с ума сына. По-настоящему ли, на время?.. Кто знает. Позвонил племянник Миша и секретно сообщил, что Макс – один! – на время уехал. Пусть! Значит, так ему надо, тем более что Наталья знала – Улита в Москве.
И Наталья Ашотовна бросилась спасать издательство, которое она едва не загубила! Спокойно поразмышляв обо всем, чего почти никогда не делала все последние годы, она поняла, что рекламное дело, впрочем, и семейное, кое-как держалось на ее безудержной энергии и тяжком, часто неоправданно тяжком, труде ее подопечных. Быстренькая мысль, даже не мысль, а ее четверть – так, мыслишка, и вот она предстает с очередной новой свежей идеей… Так же и с сыном. Разве она хоть раз пришла к нему после долгих и серьезных размышлений? Нет. Она неслась к Максу после истерики, переходящей в истерию, и других эмоциональных взбрыков! И каждый раз они разлетались в разные стороны, гордо не уступив друг другу ни пяди. Что же творила она везде последнее время?! И как это выглядело со стороны?..
Ну влюбился ее сын в не очень молодую знаменитую актрису, ну и пусть! Пусть хоть женится на ней. Какое-то время будет счастлив, возможно, а потом все пройдет. Само. Не надо гнать картину, как говорили в ее юности. А она гнала, и гнала бешено. Пыталась устроить покупку актрисы! Не вышло. Дама оказалась высокого полета, хотя явно не богачка! С чего все пошло? Да с того, что однажды сюда, в ее кабинет, вошла тетя Паша и наговорила ей черт-те чего, а она тут же впала в транс и стала творить незнамо что! И тети Паши нет. То есть она существует, но Наталья ее прогнала, обвинив во всем.
С сегодняшнего дня все пойдет по-другому! И в семье. И в агентстве. Так, сразу измениться, конечно, трудно, но привыкай, милая, к жизни нормального человека, отвыкай от истеричной сумасбродности богачки! От денег это, от безнаказанности!
Вполне возможно, что «НАТТА» доживает последний год… И тогда? Ну с голоду они не перемрут, у них уже запас «прочности» есть, и связи, и деловая хватка, но стыдно! Нет, надо на уши встать, но быть на плаву! А Макс пусть делает, что ему заблагорассудится. Наталье показалось, что она стала чистой как агнец. И такое же появилось у нее выражение на лице, когда она заговорила за завтраком со своим мужем. Тот был потрясен – его жена обратила на него свое внимание!
Слушал и молчал, куски еле проглатывал, глядя на свою новую – новейшую супругу, тихую, как голубка, и мудрую, аки змий, но змий добрый. В конце ее выступления согласился с ней, сказав, что она во всем права. И она начала действовать, запретив себе спешить, что было ее основной чертой. В агентство вошла быстро, но не бешено. Все подняли головы.
Она улыбнулась, но не своей быстрой хищной улыбкой, а мягко и спокойно, и так же мягко произнесла:
– Всем доброе утро…
Медленно пройдя мимо Леночки, которая уже тихо тряслась, попросила:
– Леночка, когда освободишься, зайди ко мне.
Как только Наталья исчезла за дверьми своего кабинета, самый их смелый и язвительный отрок захихикал:
– Как моя бабушка говаривала: новый танец – поп с гармошкой.
То ли напряжение последних недель, то ли очень смешно сказал парнишка, но вся комната зашлась в тихом безумном хохоте…
Макс и Ангел, просидев до тьмы на пригорке, замерзли, и Ангел сказала, что тут недалеко есть сторожка. Макс возразил ей, что они могут доехать до какого-нибудь центра и снять номер… О Москве никто из них не сказал ни слова. Как будто не было такого города на свете. Ангел настояла на сторожке, потому что считала, что номер – это пошлятина, а уж номер в районке! Туалет на улице или в конце длиннющего коридора, и прочее соответственно. А сторожка – хотя бы романтика…
Макс согласился с ее доводами, но вдруг предложил съездить за бутылочкой? У Ангела нехорошо ворохнулось сердце, – значит, чтобы провести с ней остаток ночи под крышей, надо выпить?.. Она посмотрела на Макса, но никакой грустной задумчивости в его лице не заметила и обругала себя: «Да захотелось ему со мной выпить! Что страшного-то?..»
Они взгромоздились на «Харли» и с ветерком помчались в ночи. «Харли» рычал, как тигр, и они хохотали. Было хорошо и весело. Ангел скрестила руки на груди Макса и в один момент вдруг не сдержалась и как-то сильнее прижала руки, на что он, повернув к ней голову, крикнул: «Эй, Ангел, мне дышать нечем! Расслабься!» – И ткнул подбородком в ее скрещенные руки.
Она вздрогнула. Ей захотелось тут же убрать руки вообще, но этого в движении делать нельзя, и она просто почти перестала держаться за него. Тогда он снова полуобернулся и, смеясь, крикнул:
– Ну а это слишком! Анж, слишком!
«Анжем» он часто называл ее в Москве… Она оставалась для него парнем. Только иногда пробивается в нем отношение к ней, как к девушке… Вот вечером, когда он стал расстегивать пуговицы ее майки… Дура она, дура и есть. Надо было отдаться ему и плевать на то, что могло быть после! А вдруг бы все изменилось, и он влюбился бы в нее?! Ах, как же ей нужен сейчас незабвенный учитель, который все знает и понимает!
Они купили в ларьке по дороге бутылку какого-то вина и помчались назад. Ангел быстро разыскала сторожку, и они напросились к старику, который неизвестно, что здесь сторожил. Он отдал им свою комнату, а сам пошел на сеновал, хотя они сами туда хотели, но дед был неумолим и пришлось подчиниться, а то как бы не выгнал.
Когда они устроились на огромной постели старика, спинами прижавшись к теплой стенке печи, за занавеской, им стало уютно, но очень жарко.
Макс снял куртку, рубашку и сказал ей:
– Давай… – И споткнулся.
За эти два-три часа он ни разу не вспомнил, что она все-таки Ангелина, а не Ангел. Они глотнули из бутылки вина, оказалось не такого уж плохого, и Макс спросил:
– Ты обиделась?
Ей показалось, что он хотел сказать: обиделся… Но теперь ей всегда так будет казаться, пока… Пока что?
– И тогда на «Харли» тоже?
Чуткий, заметил. А вот что сказать – «да» или «нет», – она не знала и безумно боялась ошибиться, чтобы не потерять его, так неожиданно, волшебно найденного!
– Немного… – ответила она безлико.
– Не надо, – попросил он, глядя на нее потемневшими глазами, – я долго еще буду ошибаться… – И легонько коснулся губами кончика ее носа.
Это и обрадовало ее – «долго буду», значит… А вот этот легкий поцелуй, какой-то даже неприятный, – так, наверное, целуют стародавних возлюбленных, которые стали более подружками, чем любовницами… Сейчас она знала одно: если он дотронется до ее пуговиц на майке, она сама ему поможет. Глупость какая! Как она могла тогда так сказать! Да она хочет, чтобы именно он сделал ее женщиной! Разве не об этом она мечтала? А тут – загордилась, думала, он станет добиваться… Он – не стал.
За оставшиеся часы ночи он так ни разу и не прикоснулся к этим несчастным пуговицам, не сделал ни единого движения, которое можно было бы расценить, как… И она, конечно, тоже.
Так они сидели рядом на широченной дедовой постели, пили из горла не совсем гнусный портвейн и болтали обо всем, что не касалось их самих. Ангел рассказала про Казиева, про Леонид Матвеича… Ее подмывало спросить, любит ли он ее хоть немного или она все еще для него Ангел, тот, который был в Москве?.. Но не спросила, а он ничего не говорил. Только один вопрос задала она ему, хлесткий, который заставил его вздрогнуть:
– У тебя было что-то с Улитой?
– Если то, о чем ты подумала, то – никогда, – ответил он, не глядя на Ангела и будто рассердясь.
Но Ангелу показалось, что прошла какая-то секундная заминка, перед тем как он ответил. Может быть, что-то было?.. Один раз?
Они заснули, как сидели, на огромной кровати сторожа. Голова Макса упала на плечо Ангела, а она, скорчившись, упиралась затылком в стену. Открыв глаза, они вообще ничего не поняли, но скоро – разобрались, а Макс сказал:
– Если я сейчас не пробегусь, то лишусь ног и головы. Пойдешь со мной?
Не так он спросил, как бы ей хотелось, но отказываться она не стала, и вскоре они бежали ровным спортивным шагом по проселочной дороге. Ангел чуть отставала, но не потому что не могла его догнать, а потому что не хотела.
Не стоит описывать весь их день, который ничем особым не был замечателен. Ездили обедать в кафешку ближайшего городка, ходили с дедом по грибы, Ангел их жарила. К вечеру Ангел приметила, что Макс нервничает, но тщательно скрывает это.
«Наступает ночь, – подумала она. – Та вроде была первой в новой нашей обстановке и я, дура, не позволила ему… А сегодня? Хочет ли он этого так уж сильно, – подумала она, глянув на него искоса. Они сидели на бревнышке недалеко от сторожки, и закатное солнце изо всех последних сил освещало их. Макс жевал травинку, о чем-то глубоко задумавшись. Ангел, чтобы не мешать ему своим присутствием, прилегла в траву, куда сразу же он подкинул куртку. «Внимательный, вежливый… – со злостью подумала она, – ничего он от меня не хочет…»
А Макс думал, что никак не складывается в нем во что-то одно, определенное, эти два образа: Ангел, парнишка, который вызывал дружескую симпатию, и девушка Ангелина, сначала показавшаяся спасением, но когда отказала ему, – и правильно! – оказалась как бы не очень-то и нужной.
Не девица, но и не тот парнишка… Симпатия осталась, но она пока – может, только пока? – не переродилась в чувство иного рода. Он так надеется, что это случится нежданно, как с Улитой… Удар с небес! Но что-то подсказывало ему, что так не произойдет.
И вообще, наверное, второго «удара» не бывает. Впереди следующая их совместная ночь, и какой она будет, – он не знал. Если бы он очень захотел Ангелину, то не было бы никаких вопросов, он взял бы ее, что бы там она ни говорила… Но он не хотел, чтобы это произошло, как со всеми раньше – хочется, значит, можно. Он к ней относится по-особому, и вот это внушало ему надежду.
И тут вдруг она сама подсказала решение, ответ, открытие сокрытого в глубине желания.
– Макс, – окликнула она его, как бы только что проснувшись, – а что мы будем делать с дедом? Ему заплатить за проживание, или что?.. Мы же уедем от него?..
«Куда уедем, – подумала она, – к нам, в Славинск? Это – невозможно. В гостиницу? Еще хуже. У старика больше нельзя».
Макс повернулся к ней, своими опять потемневшими за эти дни глазами внимательно посмотрел на нее и медленно произнес.
– А не проехаться ли нам в Москву?
– И что? – вся напряглась она. Вот значит, как он решил!
– Да ничего, – пожал он плечами, – просто я подумал, что так будет лучше… Для нас.
– Почему? – продолжала допрашивать она его.
– Чтобы нам привыкнуть… – Он усмехнулся вроде бы весело, – встречаться… Видеться чаще и… привыкнуть.
– Мне что, снова явиться к Алене? – спросила она, чувствуя, что слезы, которые раньше так редко выливались из ее глаз, теперь очень близко подступили.
Ах, вот как!..
– Хочешь, поедем ко мне, я снимаю квартиру… – сказал он совершенно спокойно, но ощущая уже какую-то зависимость от нее.
Теперь ему надо решать, как и что… А почему, собственно? А потому что он приехал к ней! Но ведь он приехал не к ней, а к нему и не виноват, что оказалось вот так и никак по-другому…
– Нет, – ответила она тоже спокойно, далось ей это спокойствие. – Я не поеду. Я вернусь в Славинск, поживу там, поработаю… А потом, ближе к Новому году, возьму и появлюсь.
– Или появлюсь я, и раньше! – воскликнул он, и в голосе его проявилась радость, и ушла какая-то спокойная опустошенность.
Он еще подумал, что зря так сказал, не надо никогда давать надежду, когда сам не знаешь, как все будет. Но сказано! И ему все еще кажется, что она – его спасение! Просто вот так дурацки все получилось!
– Ну вот и решили, – засмеялась она, вставая и отряхивая джинсы.
И мимолетно пожалела, что не надела своего единственного платья, которое подарила ей Алена – синее, с белым воротником и мелкими цветочками, оно ей так идет, и босоножки, плетеные, на высоком каблуке. Тогда, возможно, не возникал бы у него в голове этот несносный Ангел!
– Поедем?
– Сейчас, – вскочил он с бревнышка, – только дам что-нибудь старику. Он славный, и нам было здесь хорошо… – вдруг сказал он с какой-то едва заметной грустью.
«А может быть, все-таки у нас получится?» – подумала она с опять вспыхнувшей – неярким, правда, светом – надеждой.
Через короткое время Ангел входила в свою квартиру. Но пошла не к себе, а к Леониду Матвеичу, хотя время было не для «них», Нюра еще не спала. Домой она идти не может и видеть своих не должна. Придется ей, пожалуй, ехать завтра в Москву и снова проситься к Алене, пусть что хотят, то и думают! Не выгонят же ее?.. У нее пятьдесят долларов, и ладно. Макс предлагал ей деньги, но она отказалась.
А он уже бешено несся в Москву. Москву!
Влетев в Москву, Макс так же точно бешено тормознул, аж крутанувшись на месте. Куда он несется и кто его здесь ждет? Он и впрямь малонормальный! К Улите? К Алене и Тинке?.. Мать и отца он как бы выключил из своего обращения. В «свой» дом, в квартиру, которую он снимает?.. Тоже не хочется, все там чужое, он пытается привыкнуть, но не получается. Ему нужна Москва, сама Москва! Там, в затерянности душистых лесов и полей, малости городков и селений он чувствовал себя потерянным, будто исчезнувшим и живущим на другой планете.
Макс оглянулся: он был ровно в районе Красносельской, а здесь живет Димон, к которому он раньше (до появления Улиты) налетал иной раз и всегда заставал хоть мини, но компанию. Это сейчас для него. Он позвонил Димону, тот, естественно, был дома (бросил учиться, не работал, родители давно в Америке, и он все собирается, но ленив, как сучок, и денег каждый раз не хватает на поездку, потому что они уходят на очередную тусовку).
– Максимилиан Шелл! – заорал Димон (он всегда так называл Макса). – Сто пудов! Ты где?
– Я рядом, – смеялся Макс.
Ему вдруг стало легко, там не надо ничего объяснять, даже говорить, не хочешь – никто к тебе не будет лезть ни с умными, ни с дурными речами… Ну, с дурными могут полезть, но пошлешь, и человек отстает.
– Еду! – крикнул Макс и сорвался с места.
У Димона все было по-прежнему. Две комнаты, полные народу, грохочет музыка, на полу, на ковре не поймешь что – и стол, и лежбище, и танцплощадка…
Димон, здоровый парень – румяный, толстощекий, задастый, волосы вьются пружиной, как у негра. На него приятно смотреть – этакий эталон здоровья, хоть на выставку! Димон сжал его в своих медвежьих объятьях. Макс хотел ответить так же, да нет! Укатали сивку.
– Шелл, ты чего такой квелый? – заорал Димон. – Сейчас мы тебя вылечим! Не нравишься ты мне, – огорчился Димон, – что тебя так скрутило?
– Да кое-что, – закрыл тему Макс, и Димон больше не задал ни одного вопроса.
«А если бы я привел сюда Ангела, – подумал Макс и не знал, как было бы: то ли с ходу она это все приняла бы, то ли с ходу отвергла. Максу показалось, что произошло бы второе. Ангелина… Ангел, тот принял бы. Но больше он на прошлом мысль не задерживал.
Потом уже Макс участвовал во всем. В дансинге, курении по кругу, безумству в новых хитах, которые каждый старался пропеть в силу своих возможностей. И вконец измочаленный, он оказался вдвоем с толстой девицей, которую звали Сэра. Она оказалась американкой, студенткой, здесь на практике, которая неплохо лепила по-русски, а он – на английском, так что они понимали друг друга. Деваха сказала, что он настолько – файн, и у них в Сан-Франциско, откуда она родом, таких нет и что ему надо ехать в Холливуд, а там просто войти к кому-нибудь в кабинет и тут же получить главную роль в любом фильме.
А ночью, лежа с ней на ковре, Макс вдруг разрыдался, стал ее целовать и называл Улитой. Но Сэра не обратила на это внимания.
Они, эти американцы, другие. Наша бы начала выяснять, кто такая Улита и что за идиотское имя? И может быть, даже устроила бы скандал… А тут так: Улита и Улита, а она, Сэра, здесь, с ним, этим потрясающим парнем во всех отношениях.
Так провел Макс у Димона три дня и три ночи, пока не понял, что силы у него на исходе, да и Сэра уже, кажется, начала действовать: звонила в Америку, говорила о нем, держала взглядом на привязи, чтобы не исчез…
Она всерьез задумала увезти его и вправду решила, что его возьмут в любой фильм. Может, так оно и случилось бы… Но Макс смылся. Нагло и тихо.
Он вышел на улицу и вдохнул с наслаждением, сладко, гадкий московский воздух, особенно здесь, вблизи трех вокзалов. Холливуд откладывается!
Поехал на «свою» квартиру. На определителе телефона высветились номер родительской квартиры и… Улиты. Макс и предположить не мог, какие дела закрутились в его отсутствие.
В студии меж тем собрались именно те, о ком подумал Макс. Исхудавшая Наталья, которая вздрагивала от любого стука, ей казалось, что входит сын.
Старикова идея была – пригласить Макса на пробы, на главную роль в фильме «Красный цвет предательства», как предлагал Леонид Матвеич, вызванный Улитой из Славинска в качестве режиссера. Рекламное агентство стало спонсором.
Наталья против того, чтобы Макс играл в фильме. Но что она может сделать? Здесь не она хозяйка. Так, на одну десятую. Главное для нее – наладить нормальные отношения с сыном! Больше ей ничего не надо! Ей не светило, чтобы из Макса сделали звезду и он вошел в это сонмище жаждущих и главное – страждущих ролей актеров. У него будет замечательная специальность: финансовые инвестиции в Россию, не так, кажется, называется, но смысл тот. Престижно, солидно и дает право ездить по всему миру. Чем плохо? А тут что? Ну получится этот фильм… А если у Макса – не очень?.. Он и сам не жаждет сниматься, она-то знает.
Этого хочет старик. Непонятно, кто он Улите? Он как-то открестился от всякого родства, дал понять, что знает и любит ее как великую актрису… И захотел отдать заработанные тяжким трудом деньги на фильм, не в гроб же он их с собой положит! Открестился он и от сценария, сказав, что все сделал Леонид Матвеевич, он только подбросил пару замечаний… В общем, темнит этот старик!
И девочки все, которые дружили с Максом, здесь. Тинатин. Алена и Ангел, хорошенькая, но больше похожа на мальчика. Она, сдается, неравнодушна к Максу, но провинциалка… Тинка? Ну с этой все ясно. Бедняга Казиев!.. Говорят, его скрутил такой страшный радикулит, что он даже встать не может! И Тинка, которая так стремится на главную роль, ездит его кормить. И будто бы они вскоре поженятся.
И есть еще Улита. От которой никуда не деться. Правда, она вроде бы скоро уедет в Испанию… Говорят, к родной матери. Но столько трепа! Не поймешь, где – правда, а где – ложь! И все окутано тайной. Она, Наталья, никуда не лезет. Ей бы с родненьким ребеночком своим, Максиком, увидеться!
Старик подошел к Улите.
– Солли (так он ее называл теперь наедине, как называла ровно один день дочку ее мать Дагмар), надо ехать за Максом. Время идет. Я не вижу никого другого в этой роли! Красота, страстность, мужественность, обаяние юности и жесткости… Ну неужели ты не понимаешь?
Улита рассердилась. Они с Максом не должны видеться, и Макс это понимает, и она. Потому он и не отвечает на звонки. А этот прицепился! Но, в принципе, он прав! Она тоже никого не видит, кроме Макса, на роль Алекса. А кто будет юной Дат? Старик хитрый. Он велел сейчас трем этим девочкам одеться в платья тех времен, их подгримируют, нагонят массовки и выпустят, когда войдет Макс.
Старик будет следить и поймет, как он сказал, на кого «клюнет мальчик», с кем ему будет легко сыграть нелегкую роль.
– Но он же не артист! Может, и таланта актерского у него нет!
Но и тут старик вывернулся, сказав, что не это важно, главное то, что есть в самом Максе.
Макс не смог отказаться, когда за ним приехала на машине незнакомая девушка со студии. Разозлившись на всех, поехал.
Он не ожидал, что когда войдет в знакомую небольшую студию матери, где снимали рекламу, там будет необычная атмосфера. Вечеринка?.. Малый прием?..
Вазоны с цветами, кресла, сервировочный столик. Он почувствовал себя неловко в джинсе, замшевых, но сильно ношеных кедах… Остановился и стал искать хотя бы одно знакомое лицо. Где-то таилась маленькая надежда, что сразу он увидит Улиту…
Улиту он не увидел, не мог увидеть. Она сидела в просмотровой комнате у монитора! Но старик был здесь! Сидел в кресле, в углу, охватывая взглядом всю площадь зальца.
«Старый жучила, – подумал Макс, – не зря он тут примостился!» Он решил подойти поздороваться с ним, но как-то все группировались вокруг него и ему пришлось обходить людей, и вдруг… Из распахнувшейся двустворчатой двери вышли три девушки. Первой он увидел Тинку, в платье старого покроя, но очень красивом, бледной зелени, с мелкими пуговичками донизу и в зеленых замшевых туфлях. Она была хороша необыкновенно: черные волны волос, лицо чуть в загаре, распахнутые искристые черные глаза… «Хороша», – подумал Макс.
Девушка, с которой он ехал, сказала, чтобы он вел себя естественно, как захочет, никаких заданий на пробы у него нет.
Наконец он сумел издали поклониться старику и рванулся к Тинке, чтобы сказать, как она здорово выглядит! Но она исчезла, лишь неуловимо мелькнуло ее платье среди толпы…
«Какую игру они тут затеяли? – подумал он и как-то дрогнул. И увидел двух – Ангела и Алену. Ангел была в синем платьице, в синих кожаных туфлях на толстом каблуке, с завитой головкой, по моде тех давних лет, посмотрела на него и улыбнулась. И он улыбнулся ей и снова подумал, как они все сразу изменились, стали взрослее, красивее, значительнее… Наконец он пробился к ним и Алена, стоявшая к нему полубоком, обернулась. Она была в чем-то серебристом, обтекающем, ее пепельно-серебристые волосы непокорными завитками обрамляли бледное лицо с огромными светло-серыми глазами и большим ярко накрашенным ртом, смотрела на него и не улыбалась, как те две.
Улита?.. Как она изменилась, и все же это она! Он подошел к ней, взял ее за руку, робко спросил:
– Улита?..
И понял, что нет, конечно, это не Улита!..
– Вы кто? – снова спросил он. Все вокруг замерли и смотрели на них, а оператор тихо снимал. Уж очень все было естественно и здорово!
– Эми, меня зовут Эми, – сказала девушка, – а тебя Федерико?
Макс растерялся, хотел назваться своим именем, но понял, что надо играть, и кивнул – да, я Федерико.
– Пойдем отсюда, здесь такая тоска! – сказала она, и он рассмеялся, так забавно она скривила рожицу.
И в ту же секунду понял, убедился, что это Алена!
Но Алена не такая, какой он ее знал, а совсем другая! Какой он ее и не мог себе представить! Улита! Только Улита могла быть такой.
Но самое странное, что его не смутило, что это Алена. Да, это она, без ее всегдашних сильных очков и вечно озабоченного лица. Оказалось, что она – потрясающа! Тинка и Ангел красивее ее, но она – единственная на свете, кто имеет право назваться Улитой.
К ним подбежали, Алена куда-то исчезла. Он искал ее глазами и вдруг увидел саму Улиту.
– Улита Алексеевна! – крикнул он.
Она пробралась к нему. Они с какой-то неловкостью поздоровались, и Улита сказала:
– Старый вепрь, – кивнув на старика, который все сидел в кресле, и вид у него был довольный, – знал, что делал. Знал, чего хочет. Он предвидел…
– Что? – спросил Макс.
– То, что случилось.
– А что случилось? – удивился он.
– Что вы будете играть две главные роли. Алена и ты. Вы так подходите друг другу.
– А она похожа на вас, мне так кажется… – сказал он и почему-то смутился, – я пошел к ней, как к вам.
– Не надо, Макс. Обо мне надо просто забыть. То есть не так…
Она запуталась:
– Ты же ничего не знаешь!
– Почти ничего.
– Я дам тебе сценарий, и тогда ты все поймешь, там – правда. Ты должен играть моего отца, Алекса, Алена – мою мать Дагмар… Эми и Федерико. Только тебе это говорю, остальные знают лишь то, что это обалденный сценарий, написанный Леонидом. Ты понял?
Он молча пожал плечами.
– Ну иди, возьми сценарий, потом все обсудим. Если будет нужда…
И она, чуть махнув рукой, быстро удалилась.
А Казиев умирал. Но не было у него никаких болезней, которые привыкли лечить терапевты.
Вы знаете, что такое душевные, духовные муки, которые пока медицина не только не умеет лечить, но и не знает, как к ним подобраться?..
Вот так и страдал Казиев, хотя, если бы какая-то светлая весть коснулась его, он бы подскочил со своего ложа немыслимых страданий и резво пробежал с полной солдатской выкладкой километры пути к осуществленной мечте…
Публика уже интересовалась, почему нигде нет Казиева, и было ей, публике, объявлено, что его скосил страшнейший, старинный, забытый им давно, но вдруг вот выскочивший радикулит.
Казиев лежал на своей тахте, запеленутый в теплый халат, и мучился, не передать как. Он был один, потому что Тинку, видите ли, позвали на пробы! А его, «великого и неделимого», не пригласили даже в рабочее жюри. У него украли сценарий, который он разыскал, холил и лелеял… И сценарий исчез.
Появился в руках интриганки и авантюристки, его жены Улиты.
Примерно так прикидывал Казиев разговор с кем-то, пришедшим его навестить.
Он почему-то стал называть Улиту «женой», хотя «сочетался», опять же гражданским браком, – то есть проживал, – с девицей Тинатин.
И чем все же он занимался? Он придумывал ходы. К примеру, выкрасть сценарий. Но куда с ним деваться? И на что его снимать, если это краденая тайна о семи замках?..
Или другой вариант – не достанься никому – Казиева устраивал на самый крайний случай. Натравить Тинку (что ей не дадут главную роль – он был уверен!), чтобы она устроила маленький переполох и во время переполоха подожгла листки нагло уведенного у него сценария…
Подставить Улитку. Обезвредить! Э-э, ерунда это, с ней сейчас не справишься. Осмеять и оплевать фильм? Это запросто… И людишек немало найдется, которые за бабки такое понастрочат, что не отмоешься! И слушателей-читателей подобного – навалом!.. Но так будет потом, после, когда фильм выйдет! Да что он дурью мается! Вот он, главный претендент! Его сладчайший друг и заслуженный алкаш республики, а ныне – режиссер-постановщик Леонид Матвеевич Афонин. Что означает: ты, Казиев, еще не совсем сбрендил. Споить Леонида! Леонида укладывают в шикарную больничку, типа неврологический центр, и ждут-пождут, когда тот придет в себя. А тот, при помощи друзей и товарищей, которые его в беде не бросят, будет иметь каждодневный дорогой и «мягкий» опохмел. Кого прикажете пригласить продолжить фильм, чтобы все было о’кей? Его, сердечного друга Казиева, пригласить. Вот это идея. Плодотворная и, как все простое, изящная.
Казиев вскочил, скинул халат и стал было одеваться… Но передумал. Пока лучше лишний часок полежать и подождать Тинку. От нее узнать очередные подробности и… собственно, начать готовиться к акции!
Боли исчезли.
Тинка прибежала, глаза на мокром месте. Конечно, ей не дали играть главную, эту Эми, а сунули подружку, которая дура и предательница!
Тинка разревелась по-настоящему:
– Это они нарочно! Потому что я с тобой! Старуха тебя ревнует! Я была так хороша, что даже Макс сказал мне об этом! А они все равно… И знаешь, кому они дали эту Эми?
– Кому? – с безразличием спросил Казиев, потому что на 99 процентов знал, что все только начинается. Может быть, и при нем Тинка не будет играть Эми… Но знать ей об этом не следует.
– Так кто будет играть «Эми»?
– Ты себе даже представить не можешь! Эта белая мышь!
– Кто, кто? – переспросил Казиев, вроде бы не зная такой уродины.
– Алена! Ну та, у которой я жила! Тощая такая, белесая! И Макс на нее прямо набросился! Нет, ты представляешь? У него, наверное, в башке не все в порядке. То старуха, то уродина! – И Тинка снова облилась слезами.
Казиев, наконец, вспомнил эту девчушку. Да-а, красоты в ней мало, и эти жуткие диоптрии!
Но Казиев все же был киношником от мозгов до пяток и подумал, что вот такие бесцветные мышки могут становиться красавицами на экране, а потом уже и в жизни, а вместо очков какие угодно линзы сейчас вставляй! Хоть золотые! И может талант?.. Кто знает? И гнать эту «мышь» не надо? Казиев распоряжался фильмом как своей собственностью.
