Текст книги "Ангел из авоськи"

Автор книги: Ксения Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

21.

Дагмар и Улита встретились сразу по прибытии группы на побережье. Улита хотела бы потянуть время встречи, – боялась! – но Дагмар позвонила и сказала, что ждет ее вечером у себя. Улита повиновалась. Поехала в Барселону, только успев принять душ и «уделать» себя, – нельзя же показывать матери (как странно звучит!), что у нее, скажем так, не сильно юная дочь.

А Дагмар было все равно. Будь даже ее Соледад уродиной, старухой… Главное, что ее девочка жива! И Дагмар сподобилась дожить до этого момента, о котором она сказочно мечтала десятилетия, зная, что мечта – беспочвенна. Хотя случались за эти годы странности.

Однажды, это было очень много лет назад, к ней на улице привязался нищий цыган и что-то ей бормотал и бормотал о своей несчастной судьбе… Чтобы отвязаться от него, она положила в заскорузлую от грязи руку монетку и почувствовала, как в ее руку скользнула крошечная бумажка. Не зная, чему повинуясь, она не отшвырнула этот клочок, а до боли сжала его в кулаке и сунула в карман пальто.

Дома она закрылась в своем будуаре, задвинула жалюзи (почему она так делала, она не могла объяснить себе ни тогда, ни потом), зажгла свет и развернула грязный клочок. Там было нацарапано: «Дочь жива. В другой стране». У Дагмар перехватило горло.

Она сначала спрятала этот клочок бумажки и, вдруг чего-то испугавшись, сожгла его и тут-то и зарыдала, затряслась, будто сожгла нить, протянувшуюся невесть откуда к ней от ее дочери, на маленькую могилку которой она ездила каждую неделю…

Не скоро Дагмар успокоилась. Она ждала еще чего-то. Какого-нибудь серьезного подтверждения, что дочь, ее Солли, жива…

Но шли недели, месяцы, годы… Ничего не происходило, и Даг решила, что это была чья-то злая шутка, вот только – чья? Андрэ?.. Зачем? И она снова заставила себя забыть обо всем и не думать, не думать, не думать!..

Года через три-четыре после этой встречи, в Стокгольме, она поехала на большой прием по случаю какого-то события. Идти не хотелось, настроение не то, чтобы прыгать по приемам и парти. Но подруга, жена американского советника Элис, заставила ее нарядиться, надеть свои роскошные драгоценности и пойти.

Элис с таинственным видом объявила Даг, что в нее влюбился какой-то знаменитый индийский путешественник и жаждет с ней познакомиться. Даг с удивлением посмотрела на подругу. Что, она шутит или больше, чем надо, выпила? О каких «интересах» может идти речь, когда Даг почти нигде не бывает, а влюбиться за секунду?.. Да и не видела она нигде никого, кто бы хоть каплю напоминал индийца. Что-то выдумывает Элис! Опять пытается ее с кем-то свести. А Элис прямо-таки втолкнула Дагмар в какую-то гостиную, и ей навстречу поднялся высокой худой человек с черными глазами, в чалме. Подбородок и щеки его покрывала вьющаяся, иссиня-черная щетина. Он был по-своему красив, но… Дагмар не заметила в нем и тени влюбленности, о которой прожужжала ей уши Элис.

Он предложил выпить мартини, завязался ничего не значащий разговор, не сидеть же молча! И вдруг индиец ни с того ни с сего стал рассказывать о несчастьях своей семьи… Его брата убили экстремисты, жена умерла от горя, и в живых осталась лишь крошка-дочь, но ее похитили, и вот он колесит по всем странам, пытаясь найти хотя бы след девочки…

Индиец прямо смотрел на Дагмар своими огненными глазами и шептал:

– Я знаю, знаю, что она жива…

Даг встала и, сославшись на головную боль, которая в действительности началась, ушла. И сразу же покинула прием. Индиец – сумасшедший! Но он опять напомнил ей о… Солли, Солли, которой давно нет, а было бы уже лет двадцать.

После этой встречи мысли о дочери снова стали терзать ее, и ей даже однажды ночью, когда она, перепробовав все снотворные, все же не заснула, а впала в странную дрему, вдруг показалось совершенно ясно, что не индиец то был, а сам Андрэ, который хотел таким вот кружным способом сказать, что Солли жива.

Утром она, вспомнив ночные бредни, отмахнулась от них и даже немного повздорила с Элис из-за ее пособничества. Но Элис все было ни по чем.

– Но он действительно просил познакомить вас… Кстати, после твоего ухода он исчез, и никто его больше не видел. А что он делал здесь? – полюбопытствовала Элис.

– А ты не знаешь? – удивилась Дагмар, ей казалось, что Элис знает об этом индийце хоть что-то. Но оказалось, Элис о нем ничего не знает. – Вел какие-то раскопки, – первое попавшее на ум бросила Даг.

– Да-а? – широко раскрыла глаза Элис. – А мне говорили о фамильных бриллиантах, которые он разыскивает…

Чушь. И никак ничего не узнаешь. Можно было бы эксгумировать трупик дочери, но она умерла младенцем и прошло столько лет!.. Тем более надо будет объяснять, почему она этого хочет. Нет.

Снова побежали, понеслись безжалостные годы.

И вот года этак три назад, на улице, она неловко столкнулась с молодым человеком, который, не извинившись, сказал ей тихо:

– Идите за мной. Осторожно.

Она пошла. Бояться чего-либо она перестала давно. Все ужасное, что может случиться с человеком, с ней случилось: она трагически потеряла любимого и крошку-дочь.

Они долго шли и вышли наконец к вокзалу. Там молодой человек сел в вагон, она – тоже, но в другую дверь. Они оказались в разных концах вагона. На одной из дальних остановок парень вышел, вышла и она. Он широко и быстро зашагал к небольшой гостинице. Она остановилась, как бы примеряясь, куда ей пойти, и прогулочным шагом двинулась к гостинице. Там она прошла в бар, заказала мартини. Появился парень и сделал ей знак глазами и, немного постояв, будто что-то вспоминая, быстро вышел. Допив спокойно мартини, Дагмар, а внутри у нее все дрожало, медленно встала, расплатилась и со скучающим видом покинула бар. Впереди мелькнула спина парня. Долго он будет мотать ее по улицам? Стало темнеть, она надела очки, потому что темная куртка парня сливалась с окружающим. Она не только не боялась, но злилась. Может, все это опять чья-то злая игра?.. Но она не отстанет от парня, нагонит его и спросит, наконец, что от нее хотят?

Они вошли в парк. Там веселилась молодежь, прогуливались пожилые пары, и парень, взяв ее за руку, втянул в какой-то хоровод, и так они, с этим хороводом, визжащим и поющим, прошли в глубь парка. И неожиданно оказались одни. Парень присел на траву и пригласил ее сесть. Место было глухое. Она не стала садиться на влажную траву, а прислонилась к дереву. И ждала. Как явно ждал чего-то и парень. И тут из-за дерева, как бес из шкатулки, выкатился круглый горбатый старик и подошел к ней, а парень исчез. Этот круглый горбатый, довольно страшный – уж очень некрасив! – старик сразу же сказал:

– Андрэ, ты узнала меня, Даг?

Она молчала в ужасе, потому что, сколько бы десятилетий ни прошло, тот Андрэ не мог превратиться в этакое чудище… И вспомнила, что с ней за эти годы все время происходили странности, которые как бы падали в вечность, не имея ни продолжения, ни объяснения. Хотя бы ужин в ресторане…

Прошло всего ничего после трагических событий, отец уговорил ее пойти с ним в ресторан поужинать, хотел хотя бы вытащить ее из дома. В ресторане к ним присоединился приятный молодой человек, остроумный, живой, смешливый. Он будто специально занялся Дагмар, и она немного оттаяла и даже посмеялась пару раз его шуткам.

Его звали то ли Ханс, то ли Йорк. Он вышел позвонить, и отец сказал ей:

– Даг, девочка, я не вечен, а это подающий большие надежды ученый, и холост.

Она холодно проронила:

– Папа, я забыла полить свои цветы, мне надо идти.

Увидела, как вытянулось у отца лицо, но тут подошел то ли Ханс, то ли Йорк… Ей пришлось извиниться перед ним. Он проводил ее до машины.

Придя домой из ресторана, Даг полезла в сумочку за сигаретами и сразу же увидела тонкую полоску бумаги, как телетайпная лента. На ней было напечатано: «Андрэ убийца Рафаэля». Она не спала всю ночь, курила сигарету за сигаретой, пила кофе, виски, джин… И все подробно вспоминала. И не знала, верить или нет этой полоске бумаги?.. Кто-то следит за ее жизнью ежечасно… Хорошо это или плохо? И как ей быть? Мысль гвоздем засела в мозгу: так это или нет? То, что было на бумажной ленточке… Андрэ был их другом, братом! Он так любил Рафаэля! Что же тогда? Как же можно жить на этой земле, где друг убивает? За что? Это ее потрясло, и она опять и опять раскладывала все и думала, думала… Как эта бумажка попала к ней в сумку? Сумка висела на ручке кресла. Ханс или Йорк? Официант?.. Не отец же!.. Но ничего тогда не прояснилось…

И вот теперь перед ней этот монстр!

– Так ты узнаешь меня, Даг? – настойчиво спросил старик.

Стало совсем темно, и его черты стерлись, остался лишь голос, все-таки голос Андрэ, постаревший, хрипатый!.. Как быть?.. Чему верить? И зачем этот человек здесь?

Она молчала. Он усмехнулся и сказал:

– Ну приму твое молчание за ответ.

Она должна спросить его о Солли, и пусть он ответит. Ей нужна правда. Любая. Боже, но от кого она ждет правды?! Сердце колотилось в горле, голова затряслась, как у древней старухи. Хорошо, что здесь темно и он этого не видит, а то ведь подумал бы, что она его боится! Нет, она не боится. Ничего. Отбоялась!

И он заговорил. Ни слова о том, только о Солли. Да, она жива. Он, Андрэ, спас ее. Похоронили другую девочку, а Солли он вывез из страны. Он быстро подскочил и поддержал ее, потому что, как ни уговаривала себя Дагмар быть твердой, не выдержала, тихо сползла по стволу дерева на землю.

Старик дал ей какую-то таблетку, она немного пришла в себя и попросила сигарету. Он дал сигарету и глотнуть из фляжки чего-то жгучего.

– Ты в порядке? – спросил он. – Я могу продолжать или мы проедемся по побережью?

– Нет, – сказала она, – здесь. Я в порядке. И слушаю тебя.

– Как я вывозил Солли, не буду сейчас рассказывать, очень долго. Как нас не «замели», понять до сих пор не могу. И что я перетерпел… Но это неинтересно. Звезды сложились над нами в счастливый узор.

Дагмар тихо плакала. Она зажимала рот платком, чтобы он не слышал… Она так не хотела, чтобы этот человек увидел ее слабой! Андрэ привез девочку в Россию, к бывшей жене Алекса, хорошей женщине и, что важно, всеми забытой. Солли стала красавицей и актрисой.

– Это Улита Ильина, может, ты слышала?

Дагмар пожала плечами, она не ходит в кино.

– Когда я увижу ее? – сумела она спросить. Но голос предательски задрожал.

– Теперь очень скоро, по сравнению с тем, что прошло. Я сообщу, – сказал старик, и, как бы извиняясь, добавил: – остался еще один, кто знает, но он очень болен и вот-вот отдаст концы…

– Или ты его убьешь, как Алекса? – не выдержала Дагмар.

В ответ было долгое молчание. О чем думал этот человек, никто не знает и не узнает. Возможно, он решал, как поступить с Дагмар… Возможно, что-то другое. Или пронзило его истрепанное сердце воспоминание о, можно сказать, уже древней любви к Дагмар.

Дагмар с серебристыми волосами и такой же красивой, как и сто лет назад!

Он закурил и совсем осипшим голосом сказал:

– Так ты знаешь. Откуда? – И не стал ни оправдываться, ни лгать, что это не так. Помолчав, добавил: – Ты ничего не поймешь, даже если я, как Шахразада, буду рассказывать тебе тысячу дней и ночей… Так все же откуда?.. – снова спросил он.

Даг рассказала о случае в ресторане.

Старик расхохотался:

– Так вот кто раскололся! Зачем? Из зависти? Ненависти?.. Но теперь его нет, – вдруг жестко сказал он, – и очень хорошо. Хорошо, что мы стары и подыхаем потихоньку. Жаль, что стареешь и ты… Но только там, где-то, в счет на годы, не внешне…

Теперь рассмеялась она. Такой он сделал неуклюжий комплимент. Он легко нашел ее руку в темноте и пожал. Его рука была холодной как лед. Дагмар содрогнулась. А вдруг старик (она никак не могла назвать его Андрэ) врет, нагло врет и внутренне хихикает. Развлекается!

Она поежилась, и старик чуткий, как мышь-полевка, уловил это движение и, подавив горечь, сказал:

– Я знал, что ты мне не поверишь… Но у меня есть доказательства. Шрам от щипцов у девочки на виске? Помнишь?.. Он остался. Возьми эти фото, – он дал ей конверт, – там все, ты поймешь сразу, что она – это ты и Алекс… Даже без шрама! Я тебе расскажу…

– Не надо! – почти закричала она. – Я не хочу больше ничего слушать! Хочу увидеть ее и сама убедиться… Когда?

– Я сказал – скоро, – раздраженно ответил старик. – Но ускорять ничего не буду.

Откуда-то бесшумно появился парень и помог им подняться, нашел машину, в которую с трудом забралась Дагмар, ноги ее не держали. Старик исчез. Растворился в темноте, а она так и не вытянула из него, хотя бы приблизительно, время встречи…

Дома, в спальне, она при всех зажженных светильниках рассмотрела фотографии из конверта. На одной была крошка Соледад, на второй – девочка лет тринадцати, тоже Солли, явно, с глазами и темной гривой волос, как у Алекса. И красивая женщина с лицом Алекса! От Дагмар были глаза, светлые, светло-серые, облачные… И у Алекса были светлые глаза… Эта женщина – их дочь! Дагмар убедилась в этом. И сердце ее трепыхнулось навстречу Солли…

Она поставила все три фото на туалетный столик, зажгла свечи, взяла бутылку джина и, прорыдав всю ночь и напившись, уснула под утро, уронив голову на столик, рассыпав серебристые, теперь уже от седины, волосы по упавшим фотографиям.

И вот теперь Дагмар ждала свою дочь.

Она сто раз подходила к зеркалу, смотрела, рассматривала каждую морщинку, как будто той, что придет, будет важно, старая совсем Дагмар или еще не очень… Десять раз меняла платья, и, наконец, придя немного в себя, перестала заниматься глупостями.

Она поглупела за последнее время! А ей надо быть во всех отношениях на высоте! Она же мать этой женщины! «Этой женщины»? Почему она так гадко чуждо назвала свою Солли? А потому что не верит она Андрэ!.. Неужто это те же злые игры?.. И войдет сейчас чужая женщина?.. Похожая, но не Солли… Авантюристка. Такая же, как Андрэ.

Вошла горничная и сказала, что к сеньоре – дама.

Дагмар кинулась вниз по лестнице, чуть не упав, и внизу столкнулась с ней. Одного взгляда было достаточно, чтобы Дагмар поняла, что это ее Солли, Соледад! Ее и Алекса! Все оказалось правдой. Гнусный старик попытался оправдаться перед концом…

Они стояли друг против друга и молчали. Улита думала, что это ее родная мать… Но что-то стопорило и не давало кинуться к этой седоволосой красавице, родившей ее в муках, потерявшей все и теперь нашедшей свою дочь! Что-то надо было преодолеть в себе, но что? Улита не могла разобраться.

Дагмар, видя эту скованность, сама напряглась, и ушло то, что испытала она сейчас, когда кубарем, как девчонка, летела по лестнице… Она прошептала:

– Моя Солли…

Обе разрыдались и кинулись друг к другу, и стояли, покачиваясь и прижимаясь щекой к щеке. Обе были примерно одного роста и, конечно, очень похожи! Если бы только не темные волосы Улиты…

Улита ощутила какой-то щемящий запах духов, который всколыхнул ее душу, – наверное, она помнила их с момента своего рождения, когда юная Дагмар наклонялась к свой новорожденной девочке?

Дагмар очень живо интересовалась съемками, иной раз чуть-чуть всхлипывала, но никаких истерик и рыданий, – светская дама. Она же знает, что нельзя мешать такой тонкой и сложной работе.

А уж что они обе чувствовали там, внутри себя, – неизвестно. Сколько прошло лет! И виделись они, вернее она, Даг, «виделась», – Солли же ничего не понимала, наверное, даже того, что она уже в этом мире… Один всего день! Но все еще впереди…

Перед съемкой Леонид Матвеевич, или как его называли – ЛЕМ, посоветовал двум влюбленным, по сюжету, погулять по набережной, посидеть в каком-нибудь кафе… Таково было задание, которое они готовились выполнить.

Алена сидела перед зеркалом и не знала, что с собой сделать.

То ли сразу изобразить Эми и в той одежде, в гриме прийти на свидание, как на репетицию… То ли, вынув линзы, напялить свои диоптрии и такой, какой была совсем недавно, явиться перед Максом…

«А зачем?» – спросила она саму себя. И не могла ответить. Был у нее, правда, один ответ – бабкин. Когда в очередной раз срывался у нее какой-нибудь школьный роман, бабка говорила: «Полюбите нас черненькими – беленькими-то нас всяк полюбит»… Правильный совет, считала Алена, но почему-то не хотелось ей подвергать испытанию ни себя, ни, главное, Макса! Зачем ему снова видеть неуклюжее существо, обязательно в вышитой блузочке и черненьких брючках, так почему-то всегда Алена ходила дома, и еще в этих ужасающих очках! Зачем? Она уже не она! Вон Улита! Уж наверное, утром она встает не такой блистательной, какой выходит к ним, сколько бы времени ни было, и сколько бы она ни спала!

Стала куклой, так и будь ею. Такое решение вынесла перед зеркалом Алена, ныне Эми.

Макс, увидев изящную девочку – именно девочку, а не девушку: в легчайшем платьице на тоненьких бретельках, с невинно оголенными тонким руками, буйными серо-пепельными кудрями, схваченными лентой, в лайковых балетках – был в очередной раз потрясен. Нет, не могло это существо быть Аленой, и он сразу же решил называть ее Эми.

– Привет, Эм, – сказал он, беря ее за руку, холодную как ледышка. – Ты что, замерзла? – удивился он.

– Я немого простудилась, – начала с ходу учиться врать добропорядочная Алена, сразу же поникшая от его – «Привет, Эм»! Не Алена!

Макс расстроился. Он хотел поехать с ней в Барселону, на поющие фонтаны, как раз заканчивается их сезон, он-то бывал уже здесь. Это она нигде не была, но решил пока об этом промолчать.

– Можем пойти в ресторан, посмотреть фламенко?

Алена, может быть, и хотела посмотреть танец фламенко, о котором столько слышала, но ей страшно было идти в ресторан, показываться всем… А как там себя вести? Что делать? Как?

Ничего она не умела и не знала и никогда не ездила за границу. Она чуть не заплакала от жалости к себе. И растрогался Макс. Она была так трогательна! Забитый больной ребенок!

Ему захотелось прижать ее к груди, но с ней так нельзя! «…Боже, что за женщины попадаются в последнее время! Ничего нельзя!» – «… А тебе нравились те, с которыми все можно?» – подсказал кто-то ехидно.

– Нет! – закричал он.

– Что с тобой? – спросила с испугом Алена.

– Ничего, – рассмеялся он, – просто я ответил своему внутреннему голосу.

– А что ты ему ответил? И что он хотел? – чуть-чуть кокетливо спросила Алена.

– Он спросил меня, нравишься ли ты мне.

– И ты ответил – нет?

Макс снова рассмеялся:

– У нас был длинный разговор, а в конце я ему сказал, что да, ты мне очень нравишься…

– Не говори так… – тихо сказала Алена.

– Чего ты боишься? – так же тихо спросил Макс.

Они стояли под средиземноморской сосной-пинией, в тени, мимо них шли парочки, в обнимку, смеясь… Все они были раскованы, шумны, из открытых кафе неслась разная музыка… А рядом с ним стояла тихая девочка, почти не видная под этой сосной.

У Макса опять сжалось сердце. А ведь она несчастлива и одинока, подумал он и, взяв осторожно ее за плечики, тоже холодные, как и руки, нежно привлек к себе, она не сопротивлялась, и сказал:

– Не бойся меня.

– Я и не боюсь, с чего ты взял? – весело заявила Алена и, вывернувшись из его рук, потянула Макса в отель «Тропикана», в кафе:

– Пойдем, посмотрим фламенко.

Вскоре они сидели, потягивая колу через соломинку и глядя, как статично и вместе с тем страстно движутся танцоры.

У Макса горели глаза. Он обернулся к Алене и сказал:

– Как хочется войти к ним, туда, и танцевать! Я обязательно обучусь этому танцу, он вгоняет меня в дрожь, – и улыбнулся, – и тебя заставлю научиться!

И снова со страстью стал смотреть на танцующих. Алена как бы осталась одна. Она потухала постепенно, видя, как танец захватил Макса, она тут может быть, а может и не быть… Он – человек момента, подумала она. И ей стало обидно. Почему теперь он так? Почему в студии он подошел к ней совсем другим, и она поверила, что молния ударила с небес в них обоих. А сейчас?..

Она вполне уверилась, что Леонид Матвеич специально направил Макса с ней «погулять», чтобы снять с нее зажатость. Но Макс так увлекся, что забыл про нее. А ей нужно внимание, и тогда у нее будто что-то теплеет в груди, распускается… Цветочек аленький, сама над собой посмеялась она.

Наконец танец закончился. Макс повернулся к Алене.

– Ну, что ты еще хочешь? – спросил ласково и добавил: – Может быть, я слишком увлекся, но фламенко меня всегда потрясает, а тебя? Ты видела его раньше?

Но Алена была на взводе. Только что не плакала.

Она сказала:

– Я устала, а завтра такой день. Вернемся на виллу. – Понимая, что говорит противным голосом, чуть ли не жены, но поделать с собой ничего не могла. Пусть. Какая уж есть.

Макс было хотел что-то сказать, то ли оправдаться, то ли еще что… Но, увидев ее замкнувшееся лицо, сам изменился. Исчезли его веселость и радость, лицо стало сумрачным и не таким уж красивым.

– Поедем? Или пройдемся пешком?

Ей хотелось как можно быстрее попасть в апартаменты, свалиться на постель и заплакать. Он ее не любит и не полюбит никогда! Она это всегда знала и потому не обращала на него внимания. А вот теперь, когда она чуть «отпустила вожжи» – вот тут-то и случилось: она влюбилась, а он…

– Поедем, – сказала она. И Макс моментально поймал такси.

Дорога была слишком короткой! Когда они расставались, он приблизил к ней свое лицо, его губы сухие и твердые прикоснулись к ее уху и прошептали:

– Запомни, ты – моя. – И он запрыгнул на террасу первого этажа, махнув ей рукой.

Алена без сил дотащилась до своего второго и, закрыв дверь, прижала к губам руку, которую он поцеловал. На вилле стояла тишина, и Алене стало не по себе. Она раздвинула стеклянные двери террасы, и дальние звуки музыки донеслись сюда, и стало немного повеселее. Пошла сварить кофе, потому что, сидя в кафе, она не ощущала – пьет ли, ест?.. Кажется, ничего не пила и не ела.

Села с чашкой кофе у террасы и, вспомнив весь их – ей показалось – такой короткий вечер, не могла себе представить, что он был. Что она сидела рядом с Максом и они разговаривали, и потом он поцеловал ей руку и сказал те слова: «Ты – моя»… Это значит, что он станет добиваться, чтобы она стала его любовницей? Наверное, так. Но это невозможно! Тинка говорила, что он сразу же бросает ту, с которой переспит. Значит, бросит и ее. Но она не позволит, не позволит! «Чего ты не позволишь, балда? – спросила она себя. – Молчи уж, коль ума Бог не дал».

Ей стало страшно. А вдруг он ворвется сейчас к ней?.. Странный, ниоткуда взявшийся страх все полз и полз по телу. Завтра главная сцена, а она, кроме каких-то не очень четких замечаний Матвеича, не слышала ничего.

Улита сказала ей:

– Не пытайся играть. Это не твое. Действуй так, как тебе подскажет сердце и все будет хорошо.

Ее охватил ужас. Она ничего не сумеет! И страшно, что именно сцену гибели будут снимать первой! Если бы потом, она сумела бы приноровиться к обстановке, к Максу… А так сразу?

От кофе лучше не стало. И никого рядом… Конечно, Макс придет сразу, стоит позвать. Но станет ли от этого лучше? Она не привыкла жить одна. Не надо было ей никуда тащиться! И бабушка говорила: «Не езжай, Аленушка, ну их! Без кино жила и проживешь. Мало что там будет, ведь ты такая неприспособленная. Все за тобой я да я… Артисты – люди фальшивые».

Алена вдруг решила пойти к Ангелу. Пусть они даже резко поговорят обо всем, и о Максе тоже! Но снова смогут дружить, а то сейчас у них странные, чисто деловые отношения. И Ангел исчезает, как только заканчивается работа.

И она отправилась к Ангелу, хотя было уже начало второго.

Ангел сидела на галерее, куда выходила ее комната, курила и думала об Алене и Максе. Как это у них моментально получилось? Она не успела глазом моргнуть, как Максик готов был упасть на колени. Пред кем? Перед Аленой! Аленой Новожиловой из города Славинска, самой некрасивой девчонкой из класса, что – класса! Школы!

Вот так, дорогой Ангел. А все ты со своими закидонами! Он же приехал к тебе! Он приехал к мальчику, но явно с чем-то в подсознании… И захотел девочку, тебя! А ты решила, что теперь полный порядок, и можно финтить, как хочешь! Нет, тогда финтить еще было нельзя, а надо было элементарно утерять твою драгоценную девственность… Теперь сиди с ней вдвоем.

Но могло с тобой получиться и иначе, тогда было бы похуже. Но не смертельно! Ну сидела бы она не в апартаментах в Испании, а рыдала бы в Славинске, да, может, еще и беременная! Наплевать, зато… Алена. Никакая, никакая, а вот нате вам!

Кто-то тихо появился на галерее. Ангел вздрогнула. Это еще кто?.. Перед ней стояла Алена!

– Ты чего не спишь? У тебя завтра такой день!

– Не ругай меня, Ангел, – прошептала Алена, – мне одной так плохо, так страшно, можно я с тобой посижу? Спать не хочу совсем.

– Боже мой, да входи же! – воскликнула Ангел.

Они прошли в спальню.

– Ну что ты? – спросила Ангел, и ей стало жаль эту девчонку, попавшую после своей тихой незаметной жизни в круговорот. Да еще этот сумасшедший Макс! Которому подавай либо немолодую даму, либо вот такого цыпленка!

– Я боюсь, – опять прошептала Алена, и слезы брызнули у нее из глаз. – Я боюсь Макса, потому что знаю, что мы – совсем не пара… И я не знаю, что мне делать!

– Знаешь такое выражение «браки заключаются на небесах». Не нам судить, кто кому нужен. Я не сержусь. В чем ты-то виновата?

Она хотела рассказать, как отказала Максу, но подумала, что окончательно добьет Алену. Вид у той был несчастный. А ей завтра играть!

– Я тебе лично посоветую вот что. Если он очень будет хотеть, ты это поймешь, не отказывай ему! Подумаешь, ценность какая – невинность! Смешно! Все равно когда-то надо становиться женщиной, этого не избежать, так лучше, чтобы это сделал Макс, а не какой-нибудь…

«Была бы ты так же умна тогда, на травяном пригорке! Цены бы тебе не было», – думала с горечью Ангел. Алене же она говорила честно то, что думала. Та впитывала каждое слово.

– Что, я неверно говорю?

– Верно, – согласилась Алена, – я сама так подумала и так решила… А там что будет, то и будет! – И слезы снова полились у нее из глаз.

Ангел приобняла ее, и Алена прошептала:

– Мы будем с тобой дружить все равно? Пожалуйста…

– Конечно, дурочка, – ответила Ангел, чувствуя себя на порядок старше этой пичуги.

Как она этого не замечала? Алена казалась ей холодной, рассудительной и даже надменной. Конечно, с бабушкой в родной квартире, и больше никого! Вот тебе и рассудительность!

Они еще немного поболтали, порадовались, что попали в Испанию, и Ангел прогнала Алену спать. Та покорно ушла и, как ни странно, заснула быстро.

И еще один вечер, в это же время, у Дагмар.

Дагмар поставила на столик бутылочку мартини и сказала:

– А теперь давай поговорим. Скажи, это я спрашиваю сразу, потому что потом забуду. Куда подевался этот прощелыга Андрэ?

Улита пожала плечами и рассказала о сгоревшем доме и документах, которые потом оказались у нее на столе…

– Думаю, он жив. Андрэ не из тех людей, кто лишает сам себя жизни, он слишком большой жизнелюб!

Дагмар усмехнулась, закурила и сказала:

– Но каков бы он ни был, я ему вечно благодарна, что он сохранил тебя. Если бы не он, тебя давно уже не было бы… Это я поняла. Вокруг меня все время сновали какие-то темные личности, пока отец не увез меня в Швецию. Он умер, и я вернулась сюда.

Дагмар бросила на Улиту острый взгляд:

– А ведь ты так и не считаешь меня своей матерью? Ты что, не веришь в это?

Это был самый страшный и сложный для Улиты вопрос, которого она ждала и на который у нее не было ответа. Пока. Или теперь до конца дней?..

– Дагмар, это все произошло настолько быстро, неожиданно и безумно, что, согласитесь, я еще не в себе… Ответить «да», я не могу, и нет, – тоже… Я должна ко всему постепенно привыкнуть.

– А вот я уже привыкла, что у меня есть дочь, – сказала Дагмар с некоторой горечью, которую она попыталась спрятать. – И не зови меня на «вы», пожалуйста, прошу тебя, договорились?

– Да, конечно, – отозвалась Улита.

Она смотрела на эту старую женщину и удивлялась яркости ее глаз, тонкому лицу, сохранившему красоту черт, фигуру, стройную и подтянутую.

– Скажи, Солли, а почему ты одна? У нас женщины в этом возрасте приобретают статус заново замужних или же оставляют себе своих старых дураков… – Дагмар рассмеялась. – Это только я такая, выродок (она вполне сносно говорила по-русски), решила, что буду всегда одна. Хотя мужчины у меня были, но все они… – Она поморщилась: – Не то. После Алекса. Никто не мог сравниться с ним. Жаль, что ты его никогда не видела! Так что у тебя с мужчинами? – перебила она себя.

«Рассказать ей о Максе, – пришла в голову Улите шальная мысль. – Может быть, она объяснит мне, что это? – И подумала о том, что сегодня вечером Леонид отправил Алену и Макса погулять перед завтрашней съемкой… – Пусть гуляют. Макс очень быстро женится, он же максималист. И возможно, очень скоро они разойдутся. Но вот она, Улита, этого всего знать не хочет.

Откровения не состоялись. Улита решила, что ничего не расскажет. Дагмар может не понять…

Так ушла минута, когда мать и дочь смогли бы стать ближе, может быть, даже родственнее по-настоящему. Но минута ушла, а Улита стала рассказывать о Казиеве. Дагмар поняла, что дочь ее что-то утаила, но не расстроилась. Потом. Они слишком поздно увиделись. Все будет медленнее, чем в молодости, когда ребенок твой – еще дитя.

И Дагмар вдруг сказала:

– Солли, ты должна знать, что эта квартира – твоя, и мои банковские вклады. А тебе есть кому передать? – озаботилась Дагмар. – Ведь у тебя нет детей?..

Улиту озарило: она составит завещание на Ангела! Да, именно так. Никому так не нужно все это, как ей, девочке, не имеющей ничего.

– Даг, у меня есть кому оставить! – воскликнула она.

– Да-а? – обрадованно вскрикнула и Дагмар. – Кто это? Тот мальчик-красавчик? – усмехнулась она.

«… Ах, старая грымза, что-то заметила!» – улыбнулась проницательности Дагмар Улита.

– Нет, мальчик сам по себе богат, о нем позже я тебе расскажу, – вдруг решилась Улита и назвала впервые свою мать на «ты».

– Девочке, помнишь, может быть, черненькая с синими глазами?

– Да, да, – возбужденно заговорила Дагмар, – она так мне понравилась. Правая рука Леонида.

– Она бедная девочка и очень способная. И потом… Если бы не она… Все бы случилось много позже.

– Расскажи… – попросила Дагмар.

Они долго сидели и говорили. И нечаянно-негаданно за этим разговором мать и дочь сблизились и Улита подумала, что… все может измениться!