Текст книги "Вкус греха. Долгое прощание"
Автор книги: Ксения Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
И он спрятался за спасительное раздражение на неведомого оппонента. Да, я плохой! Но мне нелегко! Кто скажет, что легко? Да и кому легко в этой жизни? Все сложно. Всем. И только тем легко, кто лишен способности размышлять и оценивать свои поступки! Счастливцы! Митя был не лишен, и поэтому иногда ему было тяжко до беспросветной тоски.
Прибыла Нэля. Войдя в их квартиру, так же как и в Москве, воскликнула:
– Ой! Я так соскучилась по своей квартирке! Знаешь, Митя, у меня стало вроде два родных места: Москва и Нью-Йорк, правда! (Киев она почему-то не упомянула), а у тебя?
– Тоже, – ответил Митя, хотя совсем не знал, что ответить на такой вопрос. Лучше согласиться, чтобы не нарваться на длительную беседу.
Ночью Митя заметил, что Нэлин животик затвердел и стал выпуклым. Это его возбудило, и он загорелся, теперь долгое время он может себя не сдерживать – в этом было немыслимое наслаждение!
Уже под утро они тихо и расслабленно говорили о будущей их дочери, которую Нэля, вопреки всем родственным именам хотела назвать Марианной. Митя согласился, хотя его кольнуло наличие в этом двойном имени – Анны…
А на следующий день Митя улетел в Аргентину.
В Москве настало безлистное, с пронзительными ветрами, сухой серой землей и резкими морозными утрами время.
Зима без снега.
Вера сомнамбулически брела по бульвару и думала о том, что вот и она беременна от Мити, и что теперь ей делать, и к кому кинуться.
Подружек хватает, и все они помогли бы, и советов надавали, но и протрепались бы… Хоть одному человечку – конечно, с требованием полного сохранения тайны…
И пошла бы тихая, кипящая кипятком молва:
– Знаете комментатора Веру Полянову? Она – беременна, и от кого – неизвестно!..
Но главное, что тревожило ее, – рожать или делать аборт. Последнее вызывало отвращение и страх, но возможно – придется. А если родить?
Ее брат собирается жениться… На черта ему сестра, родившая неизвестно от кого, не замужем, одинокая, с пищащим мальчиком (Вера почему-то была уверена, что это мальчик, и называла его про себя только Митей) в одной квартире…
А когда пузо полезет на нос? Что она скажет на работе?
Это, правда, меньше заботило ее – уйдет в отпуск и слышать, что о ней говорят, она не будет. Поговорят и забудут. Не это самое страшное.
Брат. Их общая квартира. Девица, которая станет его женой, Вера видела ее, – щучка.
Необходимо, позарез, хоть с кем-то поговорить, на что-то решиться… О Мите она вспоминала вовсе не со злостью. Он не виноват, что она почти до тридцати проходила в девицах! И не дурочка она из глухомани, чтобы не понять, что бывает, когда люди так любят друг друга. Конечно, он мог бы… Но и она!
На том она закрывала эту тему, чтобы не начать злиться на Митю. Она сделала все сама. И точка.
И вдруг внезапно, как все гениальное, ей упала прямо с неба мысль: позвонить Лельке!.. Елене Николаевне, ее бывшей подруге и по совместительству первой Митиной любови. Ведь были же они подругами? Конечно, отношения у них уже не те, – какие-то тайно прохладные, наружу же – светские и милейшие. Ха-ха!!! Теперь они с Лелькой почти родные! Вера не откроет ей, кто отец, – зачем бередить…
Как она раньше не додумалась! Хорошо, что не позже. По ее подсчетам, у нее катил к концу третий месяц, пора было срочно на чем-то останавливаться…
Она пришла домой, братец, к счастью, отсутствовал и, налив себе чашку кофе, с ходу, чтобы не раздумывать и не отказаться от идеи, – позвонила.
Ответил юношеский басок, крикнул в глубь квартиры:
– Мам! Тебя!
Вера сначала удивилась, но, подсчитав, поняла, что Лельке уже к сорока и парню, видимо, уже лет шестнадцать – восемнадцать…
Подошла Елена Николаевна, не сразу узнала Веру, а когда узнала, стала суховата:
– Здравствуй, вот уже и не узнаю тебя… Куда пропала?
– Повод серьезный, – сразу решила Вера брать быка за рога, – а не звонила… Ведь ты тоже… Мне надо с тобой встретиться, Лелька, – сказала она по-прежнему, как раньше, решив, что выяснения отношений уже вполне достаточно. – Ты сможешь?
Она поняла, что выбор она сделала правильный.
Елена не отказала:
– Давай, – сказал она. – Где?
– В кофейном зале Дома журналистов?
Елена Николаевна сразу же отказалась.
Тогда Вера предложила на улице, около их бывшей совместной работы, спросив:
– Ты там работаешь?
На что Лелька ответила, что да, но почти всегда на дому – берет рукописи…
Лельку Вера увидела издали. В пушистой шубке, белом пушистом шарфе, белых высоких сапогах, как всегда элегантная, но несколько безвкусная.
Она улыбалась Вере прохладной улыбкой, которая означала не антипатию, но равнодушие. Так и было. И Вера вполне понимала Лельку.
Они обнялись, коснувшись друг друга холодными щеками, и Вера увидела, что Лелька подурнела и постарела: лицо отяжелело, а огромные голубые глаза, которые всегда скрашивали все Лелины недостатки, стали будто меньше, тусклее и были грубее накрашены.
– Ты хорошо выглядишь, – отметила Елена Николаевна без зависти, но с некоторой горечью.
Вера действительно была хороша. Видимо, новая, зародившаяся в ней жизнь давала отсвет на все: румянели щеки, сверкали глаза, правда прикрытые очками, – близорукость никуда не денешь! Светились цвета меди волосы, присыпанные снегом…
– Не думаю, – покачала головой Вера, – нет причин хорошо выглядеть.
Ей хотелось, чтобы разговор уже перешел к главному, но Лелька пропустила мимо ушей зацепку, а задумчиво продолжила:
– Ты вдруг как-то сложилась, по-женски. Я еще летом это заметила.
– Летом?.. – переспросила Вера, почувствовав себя неуютно.
– Да, – откликнулась тем же ровным равнодушным тоном Елена Николаевна, – я ехала в троллейбусе, а ты шла…
– Одна? – вырвалось у Веры – она испугалась, что Леля видела ее с Митей!
– Одна, – почему-то усмехнулась Елена Николаевна и тут же спросила: – Как ты живешь? Замуж вышла?
Ох уж этот вопрос, который задают всем молодым женщинам в «критическом возрасте», будучи уверенными, что ответ будет отрицательным!
– Нет, – резче, чем надо бы, ответила Вера.
Елена Николаевна взглянула на нее более внимательно:
– Тебя это огорчает? Вот не думала! Ты мне казалась такой независимой.
– Дело не в этом, Леля, – ответила Вера, – все сложнее… Я сейчас в довольно щекотливом, что ли, положении, и может быть, поэтому такая…
Она замолчала и подумала, что разговор идет трудно и Лелька не хочет замечать ни тона Веры, ни ее отчаяния…
Она не слушает, – идет медленно под снежной метелью, смотрит вперед, будто там хочет что-то разглядеть.
Елена Николаевна действительно полуслушала Веру. Она думала о том, что знает, почему Вера до сих пор не замужем. Она видела Веру тогда не одну. С Митей. Эта встреча так толкнула ее в сердце, что она долгое время не могла прийти в себя…
А сейчас вспомнила свою краткую безумную близость с Митей… Веру, которая тогда как бы была третьей лишней, а на самом деле – Первой. Она вытеснила ее, Лелю. А сейчас Вера с чем-то пришла к ней! И Леля никак не может взять себя в руки и отнестись к ней нормально – без горечи и неприязни.
Воспоминания же о Мите были сложными – они вбирали в себя все: и острое счастье, и любовь, и ненависть, и ощущение стыда…
Но в конце концов, ей надо признаться, что все это для нее – прошлое, а для Веры – настоящее, и не надо на нее злиться, ведь ей еще предстоит то, что было с ней, Лелей… – таков уж Митя.
– У тебя ведь сейчас роман с Митей, – сказала она утвердительно.
Вера вздрогнула и съежилась. Нужно решать: или полная откровенность или она должна тут же уйти и еще возмущенно кинуть: какая чушь, сплетни!
– Да. Был. А откуда ты знаешь?
– В Москве и не узнать! А почему – был? – спросила Леля.
Вера понимала Лелькино состояние, но раз решила – честность, то так и надо держать. И потом, ей страстно хотелось говорить о Мите… А кто может быть лучшим собеседником на эту тему? Лелька.
– Потому что он опять там. И надолго. Когда появится, – не знаю. А если даже появится, – не знаю, встретимся ли… ты же сама знаешь!
Елена Николаевна взяла ее за руку:
– А ты хочешь его увидеть?
– Очень, – честно ответила Вера.
– Ты считаешь его хорошим? – продолжила свой допрос Лелька.
Они все стояли, и снег совсем почти засыпал их.
– Да, считаю! – крикнула Вера. – И не смей говорить мне о нем плохо!
– Я и не хочу этого делать. Но знаешь, какие тяжелые часы и дни… – Леля помолчала, – я провела из-за него? Он оставил столько боли…
Лицо Веры горело, она заговорила громко и возбужденно:
– А мне? Мне он вот что оставил! – И, придя в ужас от своего жеста, щелкнула себя по животу.
И вдруг почувствовала облегчение после этого вульгарного движения. Пусть!
Елена Николаевна охнула и вдруг прониклась странным, необыкновенным чувством: соучастия, причастности к тому, что с Верой случилось, и растрогалась, будто ребенок Мити уже родился и она сейчас его увидит. И полюбит.
Она почувствовала себя маленькой и ничтожной, со своими обидами, а Веру – торжественно прекрасной и значительной. Она носит под сердцем, – как говорили в старину, – его ребенка!..
– Ты оставишь… – не спросила Елена Николаевна, а почти утвердила.
И неожиданно для себя Вера крикнула:
– Ни за что!
Хотя до этой минуты вовсе не думала в столь категоричной форме.
– Вера, Вера, послушай меня, – начала Елена Николаевна с желанием вдолбить то, что она подумала. – Послушай меня. Молчи и не возражай… Ты любишь Митю?
– Да.
– Я знаю, Господи, я знаю, как его можно любить! – бормотала Елена Николаевна, желая одного, – чтобы Вера слушала. – Я думала, сойду с ума, когда поняла, что – все. Я чуть не решилась на… не надо вспоминать, не надо… Подумай… Ты ведь никогда ни за кого не выйдешь замуж, да?
Она пронзительно всматривалась в Веру.
– Никогда. Ни за кого.
– Вот видишь! Я знала! Митя будет владеть тобой всю жизнь! Он будет уезжать, приезжать, жить своей жизнью, иногда – вспоминать тебя и звонить… Но он не будет с тобой реально, поверь мне! А у тебя – его сын! Всегда с тобой, ТВОЙ! Ты можешь представить это счастье? Если бы я могла… если бы у меня был сын от него… – Елена достала платок и стала вытирать краску со щек, слезы лились из ее глаз.
Вера смотрела на нее и думала, что вот и пришло решение – оставить…
– И он может прийти к тебе! Так бывает именно с такими, как Митя. Один на тысячу, но шанс – твой. Жену он не любит, я это знаю, поверь мне. – Елена боялась, что Вера воспринимает ее слова, как бред старой дуры, а ей так хотелось, чтобы новый Митя родился, еще один Митя, – но другой – лучше, честнее! Нет, пусть такой же, как его отец! Нельзя, нельзя убивать Митиного мальчика, ребенка.
Елена Николаевна расстегнула шубу – ей стало жарко, она будто всходила на гору, задыхаясь.
Она обязана сломить Верино упрямство. Это чисто женская обида. А речь идет о жизни! Дать ее или отнять? Какой кошмар! И это решают они!.. Ужас.
Вера сказала негромко:
– Я все поняла, Лелька. Дай мне вздохнуть и подумать…
– Ну конечно, – отозвалась Елена Николаевна и почувствовала, как она устала, у нее даже голос сел. Митя не может быть мужем, он скучает в уздечке… В любой. Таких нельзя держать взаперти, им нужна свобода…
И она снова стала вглядываться в мятущуюся даль, тускло освещенную фонарем.
– Ну вот, – сказала ей с упреком Вера, – то ты говоришь, что он придет, то – что ему нужна свобода… Второе – правда. Он увидит маленького Митеньку, предположим, – умилится, будет умиляться. неделю, а через неделю ускачет, как зайчик. Там ребенок, здесь ребенок, еще где-нибудь ребенок… И я уже не буду Прекрасная Вера, а буду Вера Валентиновна, толстая мамаша капризного мальчишки, семейная баба на чайник! Я не боюсь осуждения – плевать я на всех хотела! Я почему-то боюсь этого ребенка! Боюсь и почему – не знаю. Не могу объяснить… Нет, не могу, Лелька! Пусть он меня простит… – И Вера зарыдала так, что затряслись плечи.
Леля снова схватила ее за руки, повела ее куда-то. Они свернули в переулок – здесь никого не было, и шептала ей:
– Ну и не надо, не надо! Если ты так чувствуешь! Пусть не будет! Ты еще совсем молодая! Сто раз еще с Митей встретитесь, еще дети будут!..
Вера продолжала плакать, но уже не так бурно, а Леля все повторяла:
– Ты – умница, умница, это мудрость. Ты – выше всего, Вера! Я помню, как мы в такси… Такой ужас, казалось бы… Нет, – счастье… И потом… – Леля замолчала, поняв, что ей безумно хочется рассказать Вере об их единственном ТОМ свидании на чердаке… Но она взяла себя за язык. Не надо. Вере? Сейчас, об этом? Когда главное – быть или не быть еще одному человеку, Митиному ребенку!
Вера посмотрела на нее и вдруг поняла, что ближе этой женщины у нее никого нет. Она обняла Лелю, и они обе стояли, плача, осыпаемые снегом.
Потом молча шли к метро, опустошенные и уставшие… Леля спросила, глядя Вере в глаза:
– Ну, что?
Та опустила голову так, что не видно было лица, и сказала:
– Пусть он простит.
Леля вздрогнула, но постаралась спокойно ответить:
– Позвони мне завтра. Я договорюсь. Это очень хороший специалист, не бойся.
К врачу Вера шла вместе с Лелей. Та предложила, а Вера не отказалась. Она очень боялась.
Снег уже лежал прочно, и Леля предупредила Веру, что надо как можно теплее одеться.
– Но почему? – спрашивала Вера, стараясь скрыть ужас перед своим близким будущим. Ее безотчетно пугало это требование теплого, очень теплого, всего, чего можно…
Леля беззаботно отвечала, честно тараща свои огромные круглые голубые глаза:
– Ну, у тебя же будет сильное нервное напряжение!.. Тебе будет холодно… Знаешь сама, когда нервничаешь, всегда дрожишь и холодно…
Вера верила Лельке, что это только нервное напряжение, а так – почти ничего. Боль, сказала Лелька, как ранку помазать йодом, – щиплет, неприятно, и все…
Вера верила, что это так.
Она мало что знала в этой женской области, потому что не любила слушать «бабьи» разговоры: об абортах, родах и другом, еще более интимном.
Разве могла она подумать, пребывая в разреженной атмосфере любви с Митей, что ей придется говорить именно о «бабьем»? И с кем? С Лелей!
И в сотый раз выспрашивала Лелю:
– Ну какая это боль? Скажи поточнее…
Леля уже была на пределе и раздраженно ответила:
– Я же тебе сказала, как йодом по ранке…
Они подошли к маленькому московскому особнячку, ставшему ныне больницей.
В приемном покое их встретил врач – толстый большой человек с круглой как шар головой, в круглых очках. Он привел Веру в совершенный ужас: как мясник… Хуже – палач… Подумала она и задрожала, затряслась, даже в своих теплых свитерах и кофтах…
А врач весело спросил:
– Кто? Вы? – и прямо глянул на Веру.
Она заставила себя кивнуть. Врач улыбнулся, и потирая руки, сказал:
– Вон она какая рыжая! И с меня ростом – справлюсь ли?
И захохотал.
Вера почувствовала, что у нее кружится голова и, вполне возможно, она упадет в обморок. Она взяла Лелину руку, и та, ощутив ее дрожь, попросила шутливо, – на правах знакомой, – и всерьез:
– Василий Ильич, мы – первый раз, не надо нас пугать…
Врач сразу стал строгим:
– Елена Николаевна, милая моя, посидите здесь, тут вам и журнальчики и все для времяпровождения, а мы пойдем.
Он взял Веру за руку и оторвал от Лели довольно резко.
Вера еще оглянулась на Лелю и заметила какое-то странное выражение ее глаз: не жалеющее, а будто укоряющее…
Они поднялись с доктором на второй этаж, прошли коридором и зашли то ли в кабинет, то ли в операционную, Вера не поняла. Помещение было облицовано белым кафелем, на окне – белая занавесь, плотная, как простыня.
Врач, Василий Ильич, дал ей белый халат, нитяные белые чулки и сказал:
– Переодевайтесь. Снимите свое, наденьте халат и чулки.
Вера взяла вещи, но ничего с ними не делала – не раздевалась и не переодевалась.
Врач доставал что-то из медицинского шкафчика – какие-то огромные щипцы, еще что-то подобное и, не оборачиваясь, спросил:
– Готова, миленькая?
Василий Ильич обернулся и посуровел:
– Это не дело, так мы с вами весь день провозимся! Давай, красавица, – он подошел к Вере и стал отдирать ее от стены, как давеча от Лельки.
И приговаривал:
– Ну и что, – первый раз! Все бывают в первый. У меня пациентки по пятнадцать раз делают и ничего – живы-здоровы, чего и нам желают. Через пять минут ты как новенькая будешь! Побежишь с подружкой кофе пить…
Тут-то она и упала в обморок. Врач, чертыхаясь, поднял ее, положил на диванчик, застеленный клеенкой, и похлопал по щекам.
Она пришла в себя и удивилась при виде чужого мужика, склонившегося над ней. Что это? Кто? И сразу все вспомнила.
Нет! Никогда! Если она сделает это, то умрет или сойдет с ума… Нет!!
И она сказала, стаскивая халат и чулки.
– Нет, доктор, я не буду… Я не могу… Я заплачу за беспокойство…
И стала быстро при нем одеваться, а он стоял в онемении и только багровел лицом.
Вдруг он рывком открыл дверь и, держа ее открытой, заорал:
– Выметайся, дура стоеросовая! Голову мне заморочили!
Слава Богу, что она сразу нашла приемный покой, где сидела Лелька. Та удивленно подняла голову от журнала:
– Как? Уже все?
Но, увидев Верино испуганное выражение лица, заставила ее быстро надеть шубу, и они быстро вышли на улицу.
И вдруг Веру как-то отпустило, и возникла эйфория: она не отдала своего ребенка, как агнца на жертвенное заклание! Какое счастье!
А остальное – чепуха. Все решаемо!..
Они сели в такси и рванули с этой улицы и от этого особняка, где все непередаваемо страшно началось, но счастливо закончилось.
Не сговариваясь, попросили остановиться у какого-то кафе по дороге. Заказали кофе и бутерброды, ощутив страшенный голод и только тогда почувствовали себя нормально…
Даже выпили немного, сказав смешно «с избавлением».
И стали обсуждать Верино положение.
– Послушай, – начала Елена Николаевна, – ты говоришь, у брата паршивый характер и женится скоро, там тебе делать нечего. Это – первое. Второе… – Леля как-то странно посмотрела на Веру, будто желая что-то сказать и боясь, но все же решилась: – Мы этого ребенка будем растить вместе, я стану принимать такое же участие в нем, как и ты!
– Нет, – сразу же перебила резко Вера.
Леля обиделась.
Она опустила голову, слезы навернулись на глаза.
Вера поняла, как не только обидела, но оскорбила Лельку своим резким категорическим отказом.
…Какая же она свинья! Ведь Лелька отговаривала ее от аборта! Но поступиться ребенком! ЕЕ и МИТИНЫМ! Этого она не могла.
– Прости, Лелечка, дорогая, – сказала она извиняющимся тоном, – но все проблемы я буду решать сама. Извини, я – плохая и грубая… За тон извини, – не за смысл.
– Ага, – сказала холодно и спокойно Леля, подняв голову и сияя голубыми глазами, – когда я занадобилась, то и проблемы стали моими, а когда ты отвертелась, меня по боку? Ты – как была эгоисткой и свиньей в отношении меня, так и осталась. Пока. Прощай.
Леля быстро встала, кинула на стол деньги и вышла из кафе. Вера в ступоре наблюдала, как она взяла на стоянке такси и уехала. Вера не побежала за ней. Что толку? Другого ничего она Лельке не скажет.
Дома ее встретил брат не в лучшем настроении и предложил поговорить.
Они сели на кухне. Вера налила себе горячего чаю – дрожь время от времени еще пробирала ее.
Если бы у нее был настоящий брат!.. Душевно порыдала бы она у него на груди, а он бы сказал:
– Сестренка, какие проблемы! У тебя же есть я! Но что мечтать попусту?! Что есть, то и есть.
Влад сразу заявил, что на той неделе они с Люсей расписываются, и… – он помолчал и закончил довольно мрачно, – у нас через два месяца будет ребенок.
Вера чуть со стула не упала: везде дети!
– Дети – это прекрасно, – изрекла она и спросила: – Ты не рад?
– Я? – переспросил Влад, думая, видимо, о чем-то другом. – Почему? Рад… Но возникает масса проблем, Вера…
Она усмехнулась и подумала: «Ты, миленький не знаешь, какая «масса» этих проблем…»
А вслух удивилась:
– Какие же, братик?
Он не терпел, когда она его так называла. Ему казалось, что сестра недостаточно уважает и его самого и его работу, считает шоферюгой, только в воздухе… Он помрачнел еще больше:
– Вера, нам надо серьезно подумать об обмене. Мы в одной нашей халупе не сживемся, да еще ребенок (а потом и второй, подумала Вера и некстати улыбнулась).
Влад взвился:
– Что ты ухмыляешься? Знаю я тебя! Дерьмо какое-нибудь нальешь! На Люську, что она меня заставила! Я сам! И нечего святошу из себя корежить! У тебя самой мужик ночевал!
– Ну и что? – разозлилась Вера, – ну, ночевал! И еще ночевать будет! Твое-то какое дело?
Влад вскочил:
– Не-ет, дорогая сестренка! Больше он тут ночевать не будет! Поняла? Нечего бардаки устраивать! Люська из порядочной семьи, к такому не привыкла!..
Не успел он это сказать, как Вера закатила ему пощечину. Он схватился за щеку, обалдел, но через секунду ринулся на нее.
Она успела выскочить из кухни, промчалась по коридору и заперлась у себя. Такого у них давненько не было…
Раньше, когда Влад был еще сопляком, а она уже девушкой, Вера пыталась его воспитывать и иногда давала подзатыльника, но он всегда отвечал ей, и она убегала. Скоро она поняла, что воспитанию он не поддается, и перестала этим заниматься.
И сделала замок к своей двери.
Влад проорал в коридоре, чтобы она и не думала здесь жить, пока они обмениваются, и что она поимеет коммуналку! Их трое, а ей, одинокой, кроме коммуналки, ничего не светит.
Она довольно тихо сказала:
– Поимей совесть, Влад. Тебя слышно на весь подъезд. И так мне говорят, что это ваш брат ни с кем не здоровается?
Этого ей никто не говорил, но она знала, как Влад бережет свою репутацию и считает, что она – стерва, а он – милый парень и страдающая сторона. Тем более, он – летчик!
Влад ушел в свою комнату.
В квартире наступила тишина, а Вере стало тошно. Еще этот!.. Только она освободилась от одной беды, как навалилась другая. Но она и сама понимала, что жизни у нее здесь не будет. Влад сделает для этого все, да и, судя по всегда недовольному личику его Люськи, та сложа ручки сидеть не станет.
И начнется такая коммуналка, где соседи подсыпают крысид в суп… Обмен, конечно, и только обмен. Но как ей не хочется уезжать отсюда, где прошло ее детство… Хоть плачь снова! Почему у нее такой злобный брат? Может, и она такая? Мама была мягкой и милой, и они с папой никогда не ссорились, по крайней мере при них, детях. Наверное, завтра Люська въедет сюда, уж Влад постарается…
Никуда они ее не выселят! Но хочет ли она этих нервотрепок? И как это отразится на ребенке?.. Значит, завтра же надо бежать в Банный переулок и рыскать там в поисках вариантов обмена, потому что братец расстарается, чтобы упечь ее в коммуналку!
Тут она вспомнила о Лельке, вернее, она все время о ней помнила, но отгоняла эти мысли… Лелька опять нужна!.. Но Вера послала Лельку куда подальше. Очень гордо и независимо! Ан нет, сказала судьба, рано пташечка запела! Как бы кошечка не съела… Вот кошечка и съела.
Нет, Лельке звонить просто неприлично!
… О, Господи, что же ей делать?!
Утром Вера рванула на Банный.
Тут взад и вперед бродили люди, вроде бы так, прогуливаясь по этому довольно занюханному местечку, кучковались, двоились, троились…
Вера не представляла сам процесс поиска вариантов обмена и остановилась, выбирая, к кому бы обратиться.
Конечно, ушлые и дошлые сразу поняли, что девушка – новенькая и ее скорее надо обработать. К ней подскочил какой-то мерзейший тип в вязаной шапке, задрипанном пальто и со вполне опухшей физиономией. Но очень галантный. Он спросил, что она хочет и что имеет, он-де опытный маклер и устроит все по первому классу. Вера подумала, что сейчас ему похмелиться надо по первому классу, – это да, и ответила, что ей не нужен маклер, у нее договоренность. Еще подходили, более приличного вида, но она их всех боялась: как она, женщина, одна сможет противостоять этим явным аферистам? И понять – обманывают ее или нет?
Она решила присмотреться к толпе, выбирая одиноких приличных женщин, и только к ним подходить. Было холодно, она замерзла, к ней снова подкатывались все те же маклеры, но она им коротко отвечала:
– Спасибо, я уже договорилась.
Наконец ей приглянулась пожилая дама в пальто с чернобуркой, и взгляд у дамы был такой же, как и у нее, – растерянный.
Вера подошла к ней и, уже научившись, спросила:
– Какие у вас варианты? Я не маклер.
Дама обрадовалась и, взяв Веру под руку, отвела в сторону. Подозрительно оглядываясь, она шепотом сказала, что ей нужен разъезд – четыре на две…
Вера расстроилась и ответила, что у нее тоже разъезд.
Дама довольно горестно воскликнула:
– Здесь почти все на разъезд. А к маклерам, милочка, ни за что… Я здесь третий раз, и еще ничего приличного не предлагали. Думаю, с этими жуликами тут каши не сваришь. Только если по знакомству… Буду искать через знакомых и друзей. Советую вам тоже. Нам тут не место. Облапошат и до свидания не скажут. Уходите. И я сейчас уйду.
Дама и вправду испарилась, а Вера толкалась до темноты. Маклеры больше не подходили: поняли, что она им врет, не желая иметь с ними дела. И ухмылялись. Мол, стой, стой, сапоги протрешь, а ничего не получишь без нас-то!..
Вера еще к нескольким подходила – все были на разъезд.
В квартире стояла тишь, но, вешая пальто в шкаф, она увидела Люськину шубейку. Сердце у Веры дрогнуло: значит, здесь… Значит, начало военных действий открыто. Но она так устала, что на раздумья сил не было, только подумала, что хорошо, что завтра она работает с одиннадцати, – «эти» уберутся раньше.
Утром, пока пила кофе, поняла, что на Банный больше не пойдет, и вдруг разозлилась на весь белый свет: на Митю, у которого нет никаких проблем, на Лельку, у которой тоже все в порядке…
В общем, Вера была раздражена и сначала решила на все плюнуть: пусть идет как идет! Выкинут ее в коммуналку? – пусть! Значит, она такого достойна! Размазня! И отдельно как бы от нее, от ее злости и раздражения, организовалась идея: надо звонить Лельке. И спросить ее (опять! А что делать? Ближе-то, оказалось, никого и нет!), нет ли у нее или у кого знакомых своего маклера, – без этого, она поняла, невозможно.
Звонить же Лельке не хотелось. Она понимала, что этот звонок будет выглядеть уже беспределом наглости. Потом. Позже.
Вера отправилась на работу. И, проехав мимо Телеграфа, вдруг выскочила на следующей остановке, и как полная идиотка пошла к окошечку международной корреспонденции, ругая себя последними словами.
…А вдруг и напишет? Ну, открыточку-то бросить можно! С каким-нибудь поздравлением… Хотя бы с прошедшими ноябрьскими…
Писем, естественно, не было.
Леля тоже тихо маялась дома. Сначала она дико обиделась и разозлилась на Веру. Как она из-за ребенка фыркнула! Что, Леля претендует на него? Нисколько! Помогла бы ей, дурочке, взяла бы на какое-то время к себе… Как Вера думает со всем разобраться?..
Леля расстраивалась особенно из-за того, что после их ссоры Вера наверняка ей не позвонит… А уже не думать о Митином сыне Леля не могла. Она должна, обязана его видеть. И не только!
Она будет участвовать в их жизни: Веры и ребенка. У Веры никого нет. Какого же черта Лелька сидит? Плевать на гордость. Надо звонить самой!
Если, конечно, она не закусила удила и не пошлет Лелю куда подальше.
Квартира у них четырехкомнатная: спальня, комната сына, гостиная и кабинет Володьки. Кабинет ему не нужен. Что он там делает? Все материалы у него на работе, он – большой начальник, а большие начальники бумаг на дом не таскают. Кабинет для него – игрушка. «Я пошел в кабинет», – говорит он значительно, и скоро можно слышать мирный храп. У него там заветная бутылочка коньячка, свежая пресса, кожаный мягкий диван, промятый его «работой»…
Леля отправилась к мужу.
Он только собрался до обеда полежать и был не очень доволен ее появлением.
Леля торопливо сказала: – я ненадолго. Мне надо тебе кое-что сказать…
– Забеременела, что ли? – со свойственной ему грубоватой и глуповатой простотой спросил Володька и добавил: – Шутка.
– Вот именно, – холодно откликнулась Леля, – шутки, боцман, у вас дурацкие… Но раз уж ты коснулся такой темы, то скажу, что забеременела не я, а моя ближайшая подруга Вера, и ей до родов придется у нас пожить, и именно в твоем кабинете.
Леля решила сразу сказать все, тем более что Володька сам «определил» тему.
Она не ожидала такой бурной реакции.
– А где я буду? На кухне прикажешь? Ты рехнулась совсем со своими бабами! То эта Кира была, ть. с ней носилась, но та хоть на жилплощадь не претендовала, теперь какая-то Вера! Кто она такая? Нет, матушка, хочешь – поселяй ее у себя, а я кабинет не отдам!
Леля поняла, что замахнулась на самое неприкосновенное. Она могла бы это предположить! Но для Веры кабинет был бы оптимальным вариантом. И для них для всех. Ну что ж, спальня большая – восемнадцать метров, кровати две, как-нибудь они с Верой не передерутся… Но сама понимала, что затеяла глупость. Не примут мужики – и сын наверняка, – чужую женщину, да еще беременную… И Вера неизвестно – согласится ли…
Сказала же она следующее:
– Хорошо, Володя, если тебе так дорог кабинет, живи в нем! Мы с ней можем действительно в спальне… Но это же ненавечно, пойми ты! На короткое время. Она подыщет себе что-нибудь…
– Она что? С периферии? Лимита? – спросил Володька.
– Конечно нет! У нее в Москве прекрасная квартира, но… – тут Леля замялась, и Володька, ухмыляясь, дополнил:
– Понесла, поди, от женатика! Лет-то ей сколько? Как тебе? Тогда… – Он не успел сказать, что «тогда», как Леля перебила его:
– Ей двадцать пять, и он не женатик. За границей. Они поженятся, когда он приедет, через два года… А пока…
– Хрен с ней, пусть у тебя поживет, – вдруг смилостивился Володька, услышав про заграницу и поверив этому, – только недолго. Не могу, когда чужие мотаются в доме.
Звонил телефон. Вера взяла трубку. Лелька! Она так и не удосужилась ей позвонить. Этот звонок был для нее сейчас почти равен Митиному!
Леля как ни в чем не бывало спросила, собрала ли Вера свои кости в одно место?
Вера радостно рассмеялась (вполне искренне!) и сказала, что кости свои места разыскали и в порядке, а мозги никак не найдут крышу.
На это Леля заявила, что мозги, вполне возможно, найдут ее, если Вера после работы заедет к Леле… Есть разговор.
Вера ответила, что у нее тоже есть разговор и она как раз собиралась Леле звонить.
– Все к лучшему, – сказала Леля, и они расстались, довольные другом и каждая – собой.
Они встретились, будто и не ссорились, и обе были рады этому.
И убрались в спальню, Вера решила первой не начинать – подождать, что скажет Леля…
В спальню заглянул муж Лели, Вера его видела давно, раз или два. Вошел бывший красавец, теперь несколько поблекший, но еще сохранивший спортивную фигуру, а на голове столько волос, сколько нужно для покрытия лысины… Ничего мужик, но Вере такие не нравились.
