Текст книги "Вкус греха. Долгое прощание"
Автор книги: Ксения Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Вера спросила: «Ну и что дальше?»
– Дальше? – переспросил Митя, – дальше я ее пожалел. У нее такая здесь семейка… Вернее мать… Но не в этом суть. Я ее пожалел, а она заявила, что любит меня с момента моего приезда…
Она еще пару раз врывалась ко мне, а потом я стал уходить вечерами из дома, телефон отключал, дверь не открывал… Казалось, все кончилось. Но она…
– Забеременела? – спросила Вера и удивилась, насколько спокойно и холодно она это произнесла.
Митя кивнул.
– А муж ее? Он знал? – продолжала догадываться Вера.
Митя пожал плечами:
– Возможно – да, а возможно – нет…
– И что же дальше? – спросила Вера опять.
– Дальше? – переспросил Митя, – дальше их отправили в Союз, сначала ее – рожать, потом – Анатолия, якобы присутствовать при жене в сложный для нее период. Рита родила девочку. Анну. Ей два года. Я ее сегодня впервые видел.
…Так вот оно что!.. Он ездил к дочери… Видел эту Риточку… Как он к ней относится? Может быть, с нежностью?.. По крайней мере именно это чувство проскользнула у него в лице, когда он говорил об Анне… А ей, Вере, надо отсюда бежать и забыть о том, что когда-либо она здесь бывала.
И вдруг страшная в своей правдивой наготе возникла мысль: а что, если и она, Вера?.. Пот выступил у нее на лбу. Как спросить его о такой возможности?
– Митя, – сказала она, и голос ее дрогнул, – а если я?..
Он посмотрел на нее отстраненно:
– Что, ты?
Будто с ней это не может случиться.
Вера села на постели, завернувшись в простыню:
– Если я… – какое противное длинное слово! Но его надо произнести! За-бере-ме-нею?
Митя молчал, будто впервые подумав о такой возможности, и это было истинно так: он не задумывался, впрочем – никогда, – над тем, что настает в тот момент, когда мужчина и женщина улетают в мучительном экстазе…
– Что ты молчишь? – спросила она не раздраженно или зло – недоуменно.
– Я думаю, что все в порядке, – ответил он и хотел сказать, что Митеньке уже шесть, они давно с Нэлей не предохраняются, но не сказал этого, а промямлил: – ты была девушкой и не сразу все прочувствовала – эти дни безопасны… Нет, ничего не случится…
Вера немного успокоилась – правота была в его словах, но вместе с тем вчера она почувствовала такое единение с ним, такое счастье, что… И ведь девственницы, выходя замуж, ровно через девять месяцев рожают – это классика…
Больше она дурой не будет.
Вера сказала:
– Митя, я делаю один вывод, если ты не заботишься ни о ком, и в частности обо мне, то я сама позабочусь.
…Начинается!.. Нэлины разговоры!
А сказал:
– Дорогая, конечно, конечно, но ты узнай у своих подруг, что-то есть и для женщин…
– А девочка похожа на тебя? – спросила Вера, не желая копаться в малоэстетичных подробностях.
– Очень, – с непонятной горечью ответил Митя – и вдруг горячо продолжил, – очень похожа, одно лицо, но она пока… – он искал слово помягче, – пока она капризная и даже, знаешь, какая-то злая… Мне так хочется, чтобы она похожа была на моего Митеньку, – тут все наоборот: он – вылитый дед: круглолицый, бровастый – хохол! а сердце – как у ангела, и меня обожает, хотя за что?.. – опять как-то горько удивился Митя.
Рассказывая обо всем Вере, он вчуже всмотрелся в себя, в свои поступки, и они оставляли в нем ощущение стыда и горечи.
Но Вера продолжала свой допрос, многое ей было еще непонятно:
– Скажи, а ты хоть как-то любил эту Риточку?
Митя вскинулся: «Нисколько, ни одной минуты!» – он оправдался, а она «пришила» ему еще одну вину.
– Как же ты мог с ней… Если она не вызывала даже минутного чувства, как ты говоришь? Этого я никогда не пойму.
– Видишь ли, дорогая, мужчины устроены несколько иначе… Они могут поступать так из жалости к женщине, от секундного возбуждения, от ее похожести на кого-то, оттого, что элементарно долго не было женщины… Противно, да? Но такова физиология… – Он задумался и произнес медленно: – Мне кажется, что я вообще впервые в жизни люблю – тебя.
– А Леля? – въедалась Вера.
– Чисто романтическое ощущение юности, пробуждение сексуальности… Первая влюбленность, не более того, – ответил Митя в принципе-то правду. И добавил: – Нэля – первая женщина в постели. Рига – жалость и в конце – отвращение и к ней, и к себе. К себе – больше.
Вера пропустила признание в любви, а сосредоточилась совсем на другом:
– Скажи, Митя, если уж честен сегодня со мной настолько… Ты спал сегодня с Ритой?
Вот тот момент, которого он ждал и боялся… И что тут делать?.. Сказать? Но это ужасно для нее… Соврать? Она поймет и никогда ему этого не простит. Впрочем, – плохо все, – оба варианта… Но отвечать надо.
– Да, – ответил он, не глядя на Веру, – опять – жалость… – Но дальше не продолжил, так как получил тяжелую оплеуху.
Он ошеломленно глянул на Веру, поднес руку к горящей щеке и, сам не зная почему, улыбнулся одной из своих «прельстительных» улыбок.
У Веры перекосило лицо, она вихрем вылетела из постели и начала одеваться.
Он тоже стал одеваться, бормоча что-то жалкое.
Но она уже выскочила в холл, с вешалки схватила сумку, куртку-ветровку, открыла дверь, бросила на пол ключи, и поцокали ее каблучки вниз по лестнице…
Он был готов бежать за ней, но эта проклятая швейцарка! Спит в полглаза и, безусловно, удивится, что с шестого этажа в четыре утра скатывается сначала молодая женщина с безумным видом, а потом он в подобном же состоянии… Все же пока он женат, черт побери!
Митя остался.
Вера в такси позволила себе разреветься.
…Как же она глупа! Придумала себе невесть что! Выдумала прекрасного принца, которому собралась посвятить и жизнь, и любовь, три мучительных года ожидания, пока – теперь она четко понимала это – развлекался в Америке. Да и принц оказался нищим, голым королем. Что она к нему сейчас питала? – разобраться она в этом не могла, а рыдала и рыдала, – от обиды и потери чего-то очень важного…
Любить же она его, как он и думал, продолжала.
Весь день у нее в кабинете звонил телефон, но она приказала себе – трубку не снимать! И весь рабочий день провела в студии, изредка заскакивая в комнату и сразу же слыша надрывный звонок.
А Митя и вправду звонил каждые полчаса. То, что Вера не подходит к телефону, ему было понятно, но он также знал, что она не выдержит…
Вера выдержала: Митя не до конца узнал ее – она ушла домой, а вслед ей долго надрывался телефон.
Митя немного удивился и решил, что надо подождать: вдруг она опять просто придет к нему? И пусть даже еще раз ударит его по лицу, если это как-то успокоит ее, – он потерпит, но только пусть придет и простит! И к ним вернутся счастливые дни.
О том, что его ждут не дождутся мама, жена и маленький сын, он не думал. Приедет, куда он денется! но сначала – любовь!
Он ждал, а время бежало. И вот уже половина десятого, и он понимает, что Вера оказалась сильнее и упорнее, чем он предполагал, и что ему надо предпринимать шаги. Он решил ехать к ней. Он никогда не оставит ее! Он на коленях вымолит прощение! Эта женщина должна быть рядом с ним всю жизнь!
Достойно одевшись, Митя взял из подарочных предметов красивую коробку конфет, хотел было обездолить несколько маму – взять шарф, который он привез ей, но вдруг понял, что нельзя.
Ничего не дарил (кроме зажигалки), а тут приволокся с шарфиком… Цветов он нигде сейчас не достанет, бутылку не возьмет – не надо…
И отправился. Он знал ее дом, подъезд и даже квартиру. Позвонил. Дверь ему открыл высокий парень, блондин, со светлыми, как у Веры, глазами.
Он удивленно уставился на Митю. Тот спросил:
– Простите, Вера дома?
– Дома… – так же удивленно протянул парень и куда-то в глубь квартиры крикнул: – Вер, к тебе! – И ушел от двери.
Митя стоял потерянный. А если она не выйдет? И парень ушел, даже не предложив пройти…
И пришлось мяться у порога, как попрошайке, которому то ли вынесут денежку или кусок хлеба, то ли нет.
Вышла Вера в домашнем халате, длинном, волосы небрежно заколоты на затылке – она никого не ждала!
И увидела Митю.
Гамма разнообразных оттенков чувств проявилась у нее на лице: от удивления через неприятие – к радости.
Они так и стояли на пороге.
– Митя? – спросила она, будто не верила глазам, – не думала… – Но он уже был слегка на коне – вдел ногу в стремя. – Ты впустишь меня?
Она смутилась:
– Конечно, конечно, я просто не ждала…
Он вошел, прижался щекой к ее лицу и прошептал:
– А надо бы ждать… – и отдал коробку конфет.
Она взяла коробку, посмотрела на нее непонятным взглядом, пошла по коридору прямо. Квартира, как понял Митя, была трехкомнатная, но небольшая. Вера ввела его в комнату.
Митя вошел и огляделся: так вот как живет его любовь.
Комната была явно «интеллектуальная» – длинный книжный шкаф, набитый книгами, полки тоже вплотную уставлены книгами, на стенах фотографии и большая литография картины Модильяни «Девушка». Мягкая мебель не новая, но приличная, удобный длинный журнальный стол, на котором разбросаны листы с машинописным текстом, маленький телевизор. Телефонный аппарат на полу, а за стеной слышен голос брата, – значит аппарата два…
Все это Митя быстро схватил и умилился: хорошо, что Верина квартира не похожа на ту, где он живет, – с тяжеловесной мебелью и уникально малым количеством книг. Книги покупал только он.
Вера быстро собрала листочки с текстом, кинула: «Я сейчас» и через некоторое время вошла, переодевшись в легкую цветастую юбку и белую футболку. Волосы не распустила, но подколола тщательнее.
– Я чайник поставила, – сказала она, – будем чай пить с твоими шикарными конфетами, а если хочешь есть, у меня – суп, который ты так вчера и не попробовал. Хочешь?
Она говорила с ним так, будто вчерашнего разговора не было, а они договорились встретиться у нее, для разнообразия. Митя не знал с чего начать… Есть он хотел, но посчитал неуместным хлебать сейчас суп и сказал: «Нет, есть не хочу, так, чего-нибудь легонького, и давай посидим, поговорим. Я надеюсь, у нас еще есть, о чем?..»
Она усмехнулась и пожала слегка плечами, что могло означать – мол, может и есть, а может – и нет… Она опять ушла и принесла помидоры, огурцы, сыр… Налила кофе, и они устроились напротив друг друга.
– Вера, – сказал он, – неужели так все закончится? Неужели ты сразу разлюбила меня? Это невозможно! Не поверю! И буду добиваться тебя!..
Она прервала его речь в самом начале: «Конечно, я тебя не разлюбила, и наверное, так все не закончится… Но во мне что-то изменилось, я сама не пойму – что… Знаю одно: я к тебе стала относиться… – она задумалась, – по-другому. Ты для меня уже не тот Митя… Я люблю тебя, но… не так самозабвенно и свято. Дело в том, что со вчерашнего дня я перестала тебе верить. Ты вот говоришь сейчас, а я думаю: для чего он мне это говорит? Конечно, я тебе нравлюсь, но насколько?.. Я думаю, что от тебя можно ждать чего угодно, и мне от этого страшно. И квартиру я твою не люблю! Раньше там был ты – единственный, а теперь – это квартира жены моего любовника, и все. Романтический дурацкий флер упал, Митя, и я ничего не могу с этим поделать.
Он слушал и понимал, что она говорит правду, а не заводит его, что она во многом права, но в одном лишь абсолютно не права: он любит ее искренне и сильно. Никакого значения не имеет то, что он вчера переспал с Риткой… Это все равно что… сходить в писсуар. Но так, конечно, он ей не скажет, однако намекнуть, чтобы она поняла, необходимо.
– Дорогая, – сказал он, кладя ей руку на колено, – я тебя прекрасно понимаю, но… Ты пойми, что вчерашний мой проступок – это даже не проступок… Это… Ну, это то, что тебя никак не коснулось, – ерунда, чепуха, – действие из чистой жалости и желания побыстрее унять истерику и убежать. Ты это пойми…
– Не пойму никогда, – твердо сказала она. – Если бы тут сто мужиков рыдали и плакали, я бы просто не смогла ни с одним из них… НЕ СМОГЛА БЫ! Ты понимаешь, Митя? А ты? КАК? Этого я никогда не пойму. Значит, кого-то ты еще пожалеешь или что там… и запросто переспишь? А потом – понравится?.. Ведь по чести у нас так получилось. Ты обо мне не вспоминал ни там, ни здесь… Это я сделала все – и вот ты уже меня «безумно любишь»… А на самом деле? На самом деле – ничего нет. Так, сложение факторов и все. И… – Она не договорила, слезы выступили у нее на глазах, и она выбежала из комнаты.
Пришла Вера скоро и принесла лимон, будто выбежала именно за ним.
Митя вдруг бросился целовать ей руки.
Она чуть оторопела и попыталась отстраниться, Митя удержал ее и сказал: «Вера, милая, верь мне! Ну неужели ты не понимаешь, что ты – единственная женщина, которую я люблю? Тебе это не ясно?» И боль сквозила в его глазах. Он страдал истинно: казалось, что если Вера его покинет, то больше ничего хорошего, светлого, доброго в его жизни не будет…
Она слушала, и слова эти западали ей в душу, и постепенно его шепот проник в ее захолодевшее со вчерашнего вечера сердце, и все вернулось, разве только крошечной темной точкой обозначилась эта история в Вере.
Довольно-таки неспокойную ночь провели они. Во-первых, рядом брат, во-вторых, ему полночи кто-то звонил по телефону и он говорил громко, а они вынуждены были слушать все его переговоры с друзьями и девицами.
Непривычная для Мити тьма в комнате угнетала – деревья совсем заслонили окна и часть комнаты вообще была в темноте. Но вместе с тем Мите и нравилась Верина комната, но была совершенно непривычной и очень чужой, наверное, так же как Вере его квартира. И вдруг он подумал: какая «его»? Стоит чему-нибудь не понравиться Нэле или ее папаше, как его вышибут на улицу и «прощай» не скажут. И из джентльмена Мити, высокомерного любимца женщин и начальников, он превратится в бомжа. И это чистая правда.
Но у него есть Вера! Вера, открывшая ему совсем другую сторону женской души, – гордой, независимой, но нежной, доверчивой и доброй. О Боже, отчего так нелепо сложилась у него жизнь?..
Он не спал всю ночь, и Вера не спала.
И в рассвет, в серой тьме комнаты, Митя прошептал ей всю свою историю. ВСТАВИТЬ Вера была потрясена этими вроде бы простыми событиями, которые, сцепившись звено за звеном в цепочку, организовали судьбу… И одним из звеньев была она, Вера, и ей нельзя ни в коем случае выпадать, так она вдруг решила и обняла крепко Митю, сказав: все хорошо, все прошло… Только ты не падай с пьедестала, на котором стоишь, ладно?
И он торжественно поклялся: если только застрелюсь.
Была суббота, Вера совершенно свободна, и они весь день провели вместе.
Вера тоже была весела и счастлива. Тяжелое ощущение от Митиных историй жизни ушло, но Вера ловила себя на том, что думает о неизвестной ей девочке Анечке, ее семье… Вспоминает Лелю… Или начинает представлять жизнь Мити и Нэли, их Митеньку-ангела, как говорит Митя.
До этих откровений Вера как-то не задумывалась о чем-то его личном – он как бы плавал в пространстве, лишенном каких-нибудь бытовых признаков. Жизнь его в Америке вообще казалась ей неправдоподобием, то есть она знала, что это было, но как?
Вот теперь она примерно представляла как, и оттого, что она узнала, – лучше ей не сделалось. Может, не стоило ему рассказывать?..
Работы было невпроворот, подходило время ее эфира – она делала программу «От сердца к сердцу» и сама вела ее – полчаса не мало, поэтому эти дни она просила Митю звонить в определенное время, днем, и предупредила, что, возможно, будет приходить позже.
Он высказал желание каждый день ее встречать, но она не разрешила: а если она задержится?..
Но Мите стало казаться, что Вера стала хуже к нему относиться…
Он знал о ее программе, даже как-то они вдвоем слушали ее, но поганая мыслишка не уходила.
Именно поэтому этим вечером он был беспредельно внимательным. На столе стоял букет прелестных чайных роз, на плите разогревался обед.
Митя встретил ее одетый, ну не для приема, так для коктейля – точно.
У них был веселый, естественный, радостный вечер и прекрасная, скорее романтическая, чем сексуальная, – ночь. Это сделал Митя, не посрамив мужского достоинства и прикрыв все флером изысканности, красивых слов и нежности.
Вера была благодарна Мите – его чуткость граничила с чудодейственностью, он ощущал все! и тут же становился таким, о каком на данную минуту она мечтала…
Утром Митя сказал ей:
– Подожди меня на углу минуту, я провожу тебя.
Она подождала, он вышел, и они пешком дошли до Пушкинской. По дороге ели мороженое, хихикали над прохожими и составляли меню на ужин…
Днем Вера забежала в комнату именно в то время, на которое они договорились, но телефон молчал. Она посидела полчаса и снова умчалась в студию, решив, что если он не прозвонится, то она просто приедет…
В конце рабочего дня она забежала в комнату за сумкой, и раздался телефонный звонок. Она была уже у двери и сначала решила трубку не брать… Но в последний миг все-таки взяла.
Это был ее Митя.
Странно хриплым голосом он сказал, что позвонили от мамы, и он уже взял билет на самолет… Что произошло, он не знает. Самолет через час… И что он обязательно позвонит ей оттуда, если только…
Он не сказал, что такое «если», она поняла и не стала ничего спрашивать, а только упавшим голосом произнесла:
– Митечка, желаю тебе, чтоб все было хорошо… И буду ждать тебя.
– Я тоже, – откликнулся он, – целую тебя, дорогая…
В трубке раздались короткие гудки.
«…Вот и все, – подумала она, – наверное, я его больше не увижу никогда…»
Митя прилетел в родной город в полной уверенности, что с мамой случилось что-то страшное и он живой ее не увидит. И стал терзаться тем, что так мало бывал с ней… Терзался и из-за того, что, проводя дни и ночи с Верой, он не мог сюда собраться, легкомысленно полагая, что все всегда в порядке и ничего страшного, если он приедет попозже. А вот случилось.
Пока он ехал на такси до их дома, все в нем тряслось и дрожало, и он даже не заметил: изменился ли родной город. Еще одна мысль не давала ему покоя, – пришла вдруг и осела, – наверное, не надо ему было идти на первую встречу с Верой, не надо было заводить серьезный роман с такой чистой женщиной – он тоскует по ней, и в тревогу о маме врывается она, Вера.
Зачем он это сделал? И как все решится?
Вера – не мадам Беатрикс, Риточка или, к примеру, Анна Шимон. Это все бестелесные тени. Кроме Ритки…
Но ее можно утихомиривать деньгами и разовым сексом, что противно, однако ничего другого не придумаешь!
Вера – другая, и относится он к ней по-другому… Пожалуй, он любит ее по-настоящему, а это значит… Значит, не нужно лезть в огонь и других тащить за собой.
Дверь ему открыла… тетка Кира. Он автоматически вспомнил, как тетка выгнала его, студента-первокурсника МГИМО, из своего дома, прекрасно зная, что, кроме нее, у Мити в Москве никого нет… Но сейчас это не важно.
– Что?.. Что с мамой? – испуганно повторял он.
Кира смотрела на него недобрыми глазами, что-то, видно, желая бросить ему злобное, но сдержалась и ответила:
– Ее сбила машина.
– Как? – закричал он.
Тетка шикнула на него:
– Так. Она переходила улицу, несся какой-то идиот, ну и сбил… Сломана нога и два ребра. Ушиб головы.
– Она в сознании? – спросил он, ожидая уже самого худшего.
– Она дома… – ответила Кира и все же не сдержалась: – Ты, конечно, в своем репертуаре – не собраться за столько времени! Нэля сюда звонила, думала, ты здесь. Какой же ты… – Она стала подбирать ему название погрязнее, это было видно, а он вдруг озверел на эту отвратительную его тетку – ей-то какое до всех и всего дело? Будто она часто приезжает к сестре или хотя бы интересуется, как ее племянник! В конце концов, именно тетке он ничего не сделал…
– Знаете, Кира Константиновна (он нарочно назвал ее так официально), я бы на вашем месте на стал изображать праведницу! Не стоит.
И быстро прошел в мамину комнату. Там находился врач и какой-то мужик с седой совершенно головой, но черными усами и сильно загорелым, даже задубелым, моложавым лицом.
Он стоял, склонившись над кроватью, и держал маму за руку.
А врач говорил:
– Немедленно в больницу! Неизвестно, что с головой. Вы что?! Дома вы можете ее потерять!
Митя тихо подошел к кровати и спросил:
– Мамочка, ты меня слышишь? И она, – видимо очень ждала его! – приоткрыла глаза и прошептала.
– Митечка… Ты… прие-хал… Теперь я… не умру… – лицо ее скривилось, а из глаз вытекли ручейки слез.
Митя бросился перед кроватью на колени, схватил мамину руку, стал целовать ее и твердил:
– Мамочка, мама, прости меня, прости…
А она опустила веки и совсем тихо сказала:
– Мите-чка…
Его поднял с колен этот седой мужик, потому что врач уже вызвал «скорую».
Маму увезли в больницу. Седой мужик поехал с ней. Больше никому не разрешили. Митя, будучи в каком-то ступоре и не желая видеть свою тетку, отправился в больницу на такси.
Маме уже делали операцию. До этого проверили голову, – оказалось, гематома не задела важных центров…
– Дежурить кому-то придется, – сказал врач, – сами знаете, на нянек надежда плохая. Пока она в реанимации – не нужно, а дня через два – обязательно.
Через час врач прогнал их из больницы, сказав, что высиживать им здесь нечего, если будет нужда, – их вызвонят, но надо надеяться, что этого не случится, – добавил доктор и улыбнулся ободряюще.
Митя и Игорь Алексеевич уехали.
Игорь Алексеевич, седой мужик, оказалось, уже давно «дружит», как он выразился, с Митиной мамой. Сам он – судоходчик, механик на плавбазе, разведен, дети взрослые, живут самостоятельно, как и Митя, в других городах, и получилось, что они двое только и нужны друг другу. Детям – нет.
Игорь Алексеевич несколько смутился, потому что подзабыл, что разговаривает с «ребенком, давно не видевшим мать»…
Митя подумал: «Хорош ребенок! Двоих деток уже родил… от разных женщин…»
Игорь Алексеевич был симпатичный, мягкий и явно любящий маму… Митя порадовался за нее и… за себя: так ему легче жить, зная, что мама – не одна. А вот тетка его одна и останется такой до конца дней своих – уж больно она заносится, а других считает дерьмом под ногами. Она не имеет права так разговаривать с ним… Что он сделал? Почему она его выгнала? Оттуда и пошли его неразберихи… Ему, наверное, надо было лет этак десять шляться, как подзаборному кобелю, прежде чем жениться.
В жутком состоянии приехал он домой, Кира приготовила обед. Перед этим Игорем выпендривается, чтобы прослыть здесь прекрасной, доброй и замечательной женщиной, родным человеком…
Они ждали звонка из больницы. Доктор позвонил и сказал, чтобы ложились спать. Вот завтра – серьезный день, кризисный…
Игорь извинился, сказал, что пойдет спать – глаза на белый свет не смотрят, а завтра раненько поедет в больницу.
Митя тоже засобирался, хотя спать вовсе не хотел, но Кира сказала:
– Митя, останься на минутку…
Он присел в кресло в их старой милой столовой, которую стал забывать…
Черт с ней, пусть потешится, в конце концов, с него не убудет. Надо только взять себя в руки, потому что гадостей он услышит достаточно!
А Кира уселась удобно, приготавливаясь к длинной беседе. Она с нескрываемым интересом смотрела на него так, что Митя почувствовал вживе, как с него снимают одежку за одежкой, оставляя на публике нагишом не столько физически, сколько морально.
– А ты изменился, – сказала Кира, – с того момента, как я была у вас в гостях… Появился лоск, вид вполне заграничный, и поинтереснел, – это была лишь констатация, без комментариев и оттенков. – Ну, вкуса тебе не занимать, обезьянничать ты умеешь, не знаю, насколько ты верно выбрал институт, но в МГИМО кое-чему поднабрался… Ты правильно все сообразил и вовремя сделал! Твоя хитрость и осторожность, скорее трусливость и подлость, помогут сделать карьеру. Мы еще увидим тебя в каком-нибудь высоком кресле, я уверена! Твоя мать считает тебя простофилей неуправляемым, способным на любые выхлесты, волнуется… Но, как все матери, она не видит правды. Ты хитер и пролезаешь во все дырки как… (конечно, ей хотелось сказать: червь, но то было бы слишком, а она не хотела, чтобы Митя знал о ее ненависти к нему. Из-за него, этой ползучей гадости, она навеки потеряла единственную подругу – Лелю). Мите надоело слушать поток помоев, – он сам про себя все знает!
И он ответил:
– Кира Константиновна, не понимаю, чем я вызвал в вас такую ненависть? Неприязнь – вполне допускаю, даже сильную, но яд? В чем дело, вы можете мне объяснить? Я хотя бы буду знать, в чем перед вами лично провинился? – И тут он решил пойти ва-банк. – Хотя впрочем, я сам понял это, когда немного повзрослел и стал раздумывать над нашими отношениями и вашей яростью. Вы не можете простить мне, что моей первой в жизни влюбленностью оказалась ваша любимая подруга и она мне ответила взаимностью… Но в вашем разрыве с ней виноваты только вы, Кира Константиновна, вы хотели, чтобы Елена Николаевна принадлежала только вам, а вы бы руководили ею, и она бы плясала под вашу дудку. Но тут появился я, провинциальный придурок, каким вы меня считали. И вместо того, чтобы вместе с вами посмеяться надо мной, Леля, то есть Елена Николаевна, повела себя совсем по-другому. Как? Вы знаете. Мы, скорее всего, влюбились друг в друга… И вы ей просто этого не простили, потому что потеряли над нею власть.
Он замолчал, но понял – попал в десятку.
А Кира вдруг поникла и утеряла свою злобность, съежилась, побелела, стала похожа на старуху, она прошипела:
– Грязный развратный мальчишка! Так вот ты…
Он не стал ее дослушивать, встал и, уходя из комнаты, бросил:
– Не надо, не пытайтесь оправдаться, поливая меня грязью. И не делайте вид, что вас волнует состояние моей мамы, вашей сестры, единственной, которая лежит в реанимации. А вы все обо мне…
Когда он вышел, Кира закурила и уставилась в одну точку: как он смел!.. Но Кира – не овечка с колокольчиком, она ему не простит. И отомстит ему. Как? Пока не знает.
Немного порадовало ее лишь то, что она не сказала Митьке о том, что завтра приезжает Нэля, которая сегодня звонила и сообщила об этом. С Митенькой. Нэля колебалась: брать ли Митеньку?
Кира уверила ее, что обязательно – квартира позволяет и мало ли что… Пусть увидит свою бабушку, которую не знает…
Митьке неожиданный подарочек. Что он не любит Нэлю, – в этом Кира была уверена.
Когда Митя на следующий день вернулся от мамы из больницы, то первой, кого он увидел, была Нэля, а по коридору к нему мчался, раскинув руки, Митенька со счастливым, залитым слезами личиком. – Папа! Папочка! Папа! Меня мама не хотела брать! К тебе!
Митенька прижался к его джинсам.
Нэля смотрела на эту сцену довольно спокойно потому что, конечно же сердилась на Митю: ни разу не позвонить! Наобещать приехать! Не появиться! – она ничего более дурного, чем обычное Митино легкомыслие, не предполагала.
Никаких подозрений у нее не было, Нэля верила Мите абсолютно. Но его характер! Терпеть почти невозможно!
Она увидела, что он осунулся, похудел так, что скулы торчат.
Конечно! Во-первых, этот ужас с мамой, а во-вторых, конечно, он там, в Москве, один, наверняка ничего себе не готовил, а шлялся по ресторанам с друзьями. Со своим Спартаком…
Просто объяснить неадекватность мужчины – пил. Тогда как женщин с такими проступками и видом обвиняют сразу – и почти всегда справедливо – в неприличности поведения…
Митя находился в полной растерянности – вот кого он не ожидал, так это Нэлю с Митенькой…
И тут он увидел в глубине квартиры Киру – она явно наслаждалась этой сценой. Так вот оно что! сразу понял Митя: вчера она знала, что приедет Нэля, и не сказала нарочно, – посмотреть на него, каков он будет… Какая же стерва у него тетка!
А он-то уже примерно распределил все роли и места.
Маме лучше, и врач сказал, что завтра ее переводят в палату… И через пару-тройку дней он скажет, что ему обязательно нужно в Москву, его вызывают… Он быстро смотается на день-два и снова прилетит сюда. Нэлю он видеть пока не хотел. Ни тещу, ни тем более тестя – однозначно.
А в Москву не мог не попасть! Без Веры он задыхался. Он боялся ее потерять – до судорог, до безумия.
Вот так он распределил, и что ему теперь делать?..
Он ткнулся носом Нэле в щеку, подхватил Митеньку на руки и пошел с ним в свою бывшую комнату, которую мама так и оставила, как при нем.
Там они с сыном сели на диван и стали разговаривать.
С Митенькой можно уже говорить, почти как со взрослым. Сын рассказывал ему, захлебываясь, об их житье в Киеве, а Митя в черной меланхолии думал: что же делать? Надо придерживаться версии насчет вызова по работе. А Нэлю и Митеньку попробовать оставить здесь?..
К вечеру, когда приехал из больницы повеселевший Игорь Алексеевич, они сели за стол все, выпили по рюмочке за скорейшее выздоровление хозяйки, и стали строить планы, как и что. Нэля сказала, что – слава Богу! – все обошлось и они завтра: Митя, Митенька и Нэля полетят в Киев, Митю там ждут давно – тут она с упреком посмотрела на него, а Кира еле заметно усмехнулась.
– Митя просто обязан повидаться с родителями, тем более что папа хочет с ним поговорить, – закончила Нэля.
Митя понял – пора!
И, скорежив самую жалобную физиономию, какую смог, – мешала Кирка с ее ухмылочкой! – сказал, что он не сможет, потому что завтра ему надо лететь в Москву, его вызывают.
Но он предлагает такой вариант: Нэля и Митенька могут еще остаться здесь, а он прилетит через день. Надо надеяться, что ничего серьезного, скорее всего, обозначат его дальнейшую работу…
– Ну вот, всегда так… – обиженно отозвалась Нэля, а Митенька скуксил мордочку.
Митя горячо возразил: что же мне делать? Тут уж я никак не виноват! Наплевать? Давай решим, как лучше.
Он уже жалел, что начал разговор за столом, при всех… а когда? Ночью? Нэля подумает, что он врет, а так – на людях… – все в пределах приличий.
– Я не знаю, как лучше, – сказала Нэля, и ротик ее стал превращаться в узелок, это был признак того, что Нэля ОЧЕНЬ недовольна, – ты обязан съездить в Киев, папе нужно поговорить с тобой, он получил письмо от Виктора Венедиктовича… – созналась наконец она.
– И что он пишет? – беспечно якобы спросил Митя.
– Не знаю, – ответила Нэля.
В их разговор вмешалась Кира. Она сказала с милой улыбкой:
– Прошу меня извинить, но я, пожалуй, отбуду на сон, я всю ночь не спала, валюсь с ног, куда вы меня определите?
Спросила она именно Нэлю, а не Митю.
Нэля была этим довольна, но смущена: квартиру она не знала и как распорядиться – неизвестно… Их вон сколько! Тут подал голос Игорь Алексеевич:
– Я-то пойду к себе, мой дом в двух шагах, а то нас больно много собралось.
– Но как же так… – начал Митя, которому совсем не улыбалось остаться наедине с Нэлей, а когда народу полно, можно спокойно отделаться от общения с женой наедине…
Игорь Алексеевич улыбнулся:
– Так, Митя, так, и никак иначе. Я правда живу на соседней улице… Все в порядке, не беспокойтесь.
Нэля с благодарностью посмотрела на него, а он уже откланивался.
