Текст книги "Игра в аду (СИ)"

Автор книги: Ксения Пашкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– И… как это происходит у вас?

– Даже не знаю, что сказать… – он опускает глаза – Уже полгода меня преследуют навязчивые воспоминания. Яркие картинки появляются перед глазами, и я не могу от них избавиться. И каждое такое воспоминание сопровождают ощущения, которые я испытал там… на войне. Находясь у себя дома, я вдруг начинаю чувствовать себя беспомощным и безумно напуганным. Сердце колотится, как ненормальное, меня то и дело бросает в холодный пот… Прошлое врывается в реальную жизнь… И вот, я уже снова слышу крики и выстрелы, вижу лица погибших людей, а иногда ощущаю движение горячего ветра. Ночами снятся сны, которые невозможно отличить от реальности. Они такие яркие… А шорохи... Услышав их, я вздрагиваю и начинаю дрожать от страха.

И пусть у нас схожие диагнозы, я не могу понять, как он держится. Как все еще остается на этом свете, где каждый день приходиться проходить через такие ужасные вещи.

– Спасибо, что рассказали. Извините, что заставила об этом говорить.

– Почаще встречайтесь с нашим врачом. Он помог мне. И дело здесь не только в правильно подобранных лекарствах.

Я киваю, мысленно обещая себе в следующий раз не быть такой грубой с Игорем Андреевичем.

Уходя, я снова слышу трескучий голос Ивана за спиной.

– Мне жаль ваших друзей.

– Мне тоже – шепчу я себе под нос.

34 глава

Спустя год, два месяца и шесть дней после игры

Мы с Максом ждем своей очереди на парасейлинг – так называемые полеты на парашюте над море.

– Боишься? – спрашивает сосед.

Я отрицательно мотаю головой, хотя напряжение нарастает с каждой секундой.

Люди – не птицы. Не известно, примет ли небо тебя в свои объятии. Или, посчитав инородным телом, исторгнет, пожелав поскорее избавиться.

Может случиться все, что угодно: оборвется трос, стая птиц налетит на парашют, поднимется сильный ветер, сломается катер. А, что еще более вероятно – от страха я потеряю сознание.

От накатившей тревоги хочется в туалет. Зачем я на это согласилась? Да понятно зачем. Я грежу парасейлингом уже много лет.

Интересно, а существуют люди с мечтами попроще?

Оказавшись на катере, я чувствую, как у меня подкашиваются ноги. Как можно скорее, я плюхаюсь на сидение. Макс садится рядом.

– Эй. Ты как? – спрашивает он с улыбкой на лице.

– Нормально, – отрезаю я, отворачиваясь.

Когда мы начинаем отплывать от берега, нас начинают наряжать в жилеты. Сверху надевают пояс.

Оказавшись прицепленными к парашюту, мы с Максом сидим на палубе катера и ждем, когда взлетим.

Это происходит неожиданно и быстро. Раз и мы на высоте птичьего полета.

– Как красиво! – с восхищением говорю я, смотря на открывшийся вид.

Город и все люди в нем становятся такими маленькими и незначительными.

– Они похожи на муравьев, – говорит Макс, смотря на отдыхающих, плескающихся в море.

Все люди ищут свободы. И чаще всего находят, но она оказывается ложной. Здесь же, на высоте, я недосягаема для косых взглядов и по-настоящему свободна от своей жизни. Я не привязана к тому, что осталось внизу, мне нет дела до копошащихся на пляже людей. Единственное, что сейчас важно – это море и Макс на его фоне.

Когда мы спустимся через пять минут, я уже не смогу этого сказать. Потому что снова окажусь под гнетом повседневных забот и собственных мыслей. Пока я чувствую истинную, ничем не ограниченную, свободу, мне нужно с ним поговорить.

– Макс… – начинаю я.

– А?

Я смотрю на его загорелое мальчишеское и по-настоящему прелестное лицо. Макс сочетает в себе строгость и глупость, серьезность и смешливость, озабоченность и равнодушие. В один момент он может стать мужественным не по годам, а в следующий снова превратиться в рассеянного подростка. Его, обычно, счастливое лицо иногда становится траурным и таким скорбным, что по телу проходит дрожь. Чаще всего, он выглядит так, будто все знает, но бывают моменты, когда от удивления он выпучивает на меня свои светлые глаза. Кажется, что он никогда не страдал, но жизнь не просто поцарапала его душу, она разодрала ее на части и раскидала по разным углам, а он взял и самостоятельно склеил ее. И теперь, он делает это со мной. Собирает меня по частям и учит заново жить.

– Макс, я… Я не знаю, что буду делать, когда мы вернемся. Здесь замечательно, и я не знаю, как тебя отблагодарить, но всегда есть жизнь «после».

– А после будет обычная жизнь.

– С тобой? – несмело спрашиваю я.

Он широко улыбается.

– Со мной, если хочешь.

– Хочу, – уверенно говорю я.

– Хорошо, – он отворачивается, чтобы в последние минуты полета полюбоваться видом.

Я склоняю голову набок и смотрю на воду. Если бы мы сейчас упали и утонули, я бы ни капли не расстроилась.

35 глава

Спустя три месяца после игры

Мне стало лучше. Я даже начала выходить из дома и прогуливаться по району. Иногда паника налетает на меня вместе с порывом сильного ветра, но мне не составляет труда дать ей отпор.

Я снова обрела чувство безопасности и защищенности. Особенно, оно ощущается дома, когда мы с мамой в обнимку лежим под пледом и смотрим фильмы.

Я отправляюсь в магазин, но как только отхожу от подъезда, ко мне подходит незнакомая высокая темноволосая девушка.

– Аделина? Могу я задать вам несколько вопросов касаемо игры?

Не могу передать, каково это, только начать возвращаться к нормальной жизни, и в одно мгновенье мыслями вновь оказаться на игре.

– Извините, а вы кто? – спрашиваю я.

Это только кажется, что случайный прохожий, знающий твое имя, не опасен. Она запросто может оказаться сообщницей Софии или родственницей одного из погибших на игре. Самое страшное, что я могла убить кого-то из членов ее семьи, и сейчас она здесь, чтобы отомстить. Кто знает, может быть, в кармане кожаной куртки она прячет флакон с кислотой и лишь ждет подходящего момента.

– Я журналист. Оксана, – она протягивает мне свою смуглую руку.

На каждом ее пальце по кольцу. Я успеваю рассмотреть кольцо со знаком бесконечности на указательном пальце, а на большом – золотую кобру: у нее раскрытая пасть и глаза – красные камни, напоминающие рубины.

Я смотрю с недоверием на протянутую руку с длинными ногтями, покрашенными в темно-синий лак. Спустя несколько секунд, не дождавшись ответа, Оксана убирает руку в карман.

– Вы еще ни разу не говорили с журналистами. Почему? – спрашивает она.

Я начинаю рассматривать ее лицо с высокими скулами. Губы Оксаны покрыты матовой бордовой помадой.

– Мне запретили с ними говорить, – задумавшись, я поправляю себя. – С вами. Мне запретили говорить с вами. Как вы вообще меня нашли?

Оксана расплывается в плутовской улыбке.

– Это было непросто, но я постаралась.

– Зря старались, – грубо отвечаю я и начинаю уходить.

Она следует за мной: позади слышится цоканье высоких каблуков.

– Значит, правду про вас говорят: эгоистичная, идущая по головам, жестокая убийца невинных людей.

Я останавливаюсь. Уже давно во мне не было такой жгучей злости.

– Вы ничего не знаете, – говорю я надломленным голосом, повернувшись к ней лицом.

Нельзя попадаться в подобные ловушки, но ее надменный голос почему-то завораживает меня. Хочется верить, что она фальшивит и на самом деле не испытывает того презрения, которое так старается изобразить.

– Давайте посмотрим. Вот, что я знаю. Двадцать четвертого июля этого года вы с подругами и парнем отправились за город, чтобы сыграть во вполне безобидную игру. Затем вы узнали, что "мафия" будет не с карточками, а с реальным оружием. Испугавшись за собственную жизнь, вы и другие участники, как конченые эгоисты и трусы, начали играть. Обычные люди стали хладнокровными убийцами. И вы – одна из них. Ну как? – спрашивает она, расплываясь в самодовольной улыбке.

Она полная дура, если считает, что может меня этим задеть.

– Я все это уже слышала и читала на своих страницах в социальных сетях. Ничего нового вы мне не сказали. И как я уже сказала, вы ничего… нет. Вы ни-чер-та не знаете.

Демонстративно задрав голову, я начинаю снова уходить. И на этот раз я не остановлюсь, что бы она не сказала.

– Так расскажите! – кричит она умоляющим голосом.

Будь я проклята. Снова застываю на месте.

– Я бы не приехала сюда, считая вас убийцей. У меня есть основания предполагать, что вы были не до конца честны с полицией, – говорит Оксана.

Изменился не только ее голос. Повернувшись, я вижу искренне сочувствующее лицо.

– Дело в том, Оксана… что я не честна даже сама с собой, – говорю я тихим виноватым голосом.

Она подбадривающе улыбается.

– Когда разберетесь в себе и будете готовы поведать миру свою историю, позвоните, – она протягивает мне визитку.

36 глава

Спустя год, два месяца и семь дней после игры

Мы с Максом пакуем чемоданы.

Я довольно быстро собрала свою небольшую сумку, а он бегает по номеру в поисках десятых по счету плавок.

– Зачем нужно было брать так много? – спрашиваю я, едва сдерживая смех.

Он не отвечает. Лишь продолжает носиться по комнате с растерянным видом.

Спустя полчаса, когда он заканчивает утрамбовывать свои вещи в чемодан, мы усаживаемся на краешек кровати.

– Ты спрашивала меня о том, что будет после… – начинает Макс.

– Да? – отзываюсь я.

– Я думаю, тебе стоит устроиться на работу. Если ты, конечно, готова.

– Можно попробовать.

– Уверен, в начале будет выходить какая-то лажа, но, в конце концов, ты справишься.

У него настолько заразительно-веселая улыбка, что, заметив ее краем глаза, я сама начинаю лыбиться во все тридцать два.

– Я хочу сходить за сувенирами, – говорю я.

– Сходишь без меня? Я собирался к Александру за портретом.

– Да, конечно, – отвечаю я.

– Встречаемся через час и отправляемся домой.

«Домой». Мне всегда казалось, что мой дом там, где живут родители. И что, куда бы я ни уехала, меня все равно будет тянуть назад. Может быть, когда-то я действительно вернусь, но уже не одна, а с Максом. В конце концов, это и его дом тоже.

Зайдя в сувенирную лавку, я начинаю выбирать магниты на холодильник для родителей.

Неожиданно раздается громкий наполненный ненавистью голос.

– Убийца.

Я всегда жду чего-то подобного, но сейчас это почему-то ошарашивает меня и вгоняет в ступор. Я не поворачиваюсь и мысленно уверяю себя, что это говорили не мне.

– А-а-а. Так это та самая девчонка с игры, – слышится сухой старческий голос.

– Да, она убила… сколько? Не помнишь? – спрашивает тот первый сочный презрительный голос.

– Неа. Не помню. Наверно, с десяток, не меньше! – возмущенно заявляет старик, а после заходится в приступе сухого клокочущего кашля.

Я чувствую, как ногти впиваются в кожу на ладони, а слезы застилают глаза. Почему каждый раз, когда я делаю шаг вперед, кто-то, схватив меня за шкирку, откидывает на десять назад? Зачем они так поступают? Разве так трудно просто оставить меня в покое?

А, может быть, они не могут, потому что до сих пор ничего не знают.

Приведя дыхание в порядок, я медленно разворачиваюсь и иду на кассу.

Старик стоит рядом и продолжает кашлять.

– Купите себе таблетки от кашля. Должно помочь, – говорю ему я.

Он растерянно кивает.

Расплатившись за магниты, брелки и фигурку дельфина для Бель, я ухожу.

Оказавшись на улице, можно не сдерживаться. Давно я так сильно не плакала. Глупая Ада. Решила, что плохое осталось позади.

Спустя несколько минут раздается звонок.

– Уже иду, – я быстро отвечаю и бросаю трубку, чтобы Макс ни о чем не догадался.

В голову приходит пугающая идея. Я думала, что никогда не пойду на это. Но, если я не попытаюсь, то никогда не узнаю, как выглядит жизнь, свободная от тайн.

Найдя нужный контакт, я нажимаю на кнопку вызова и подношу телефон к уху. Через несколько гудков мне отвечает знакомый томный голос.

– Оксана, это Аделина. Помните меня? – говорю я, а сама надеюсь, что не пожалею об этом.

37 глава

Спустя четыре месяца после игры

Пожалуй, самым тяжелым для меня по-прежнему остается мамин горестный взгляд.

Иногда мне кажется, что она перестала воспринимать меня, как дочь. Со мной ведет себя так же, как на работе со своими пациентами. А я просто хочу, чтобы мы поговорили, как раньше.

Но мы больше не можем вести непринужденные беседы и обсуждать всякую ерунду. Каждый наш разговор сводится к моему самочувствию.

А еще она перестала мне доверять. Не оставляет одну дома и не разрешает закрывать в комнату дверь.

– Мы можем поговорить? – спрашиваю я у мамы, зайдя на кухню.

– Что-то случилось? У тебя что-то болит? – спрашивает она тревожным голосом.

Как же мне жаль, что я сделала ее настолько параноидальной.

– Случилось, но не со мной, – говорю я, уже чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– А с кем? – спрашивает мама, беря меня за руку.

– С тобой, мам, – отвечаю я, смотря на ее бесцветное потрепанное тощее лицо.

Ее взгляд становится вопрошающим.

– Я понимаю, что с самого начала делала все неправильно. Я знаю, что не должна была вскрывать вены, знаю, что не стоило отталкивать врачей… – по щекам текут наполненные горьким сожалением слезы – И мне не следовало молчать… только не с тобой.

– О чем молчать, Ада? – спрашивает мама, усаживая меня на стул.

– Я не рассказала полиции. Никому не рассказала, – я хватаюсь руками за голову.

Она растерянно гладит мои колени.

– Ты меня пугаешь, – говорит она беспокойным голосом.

– Я знала, что у нас в доме камеры.

Рассказывая ей обо всем, что происходило на игре, я чувствую разрастающееся внутри облегчение. Тяжелее всего говорить ей, что опасность грозила не только мне, но и Лизе.

Какая же необъятная сила скрыта в ее хрупком измученном страданиями теле. Уверена, что ее окутывает неистовый страх. Думаю, она испугана настолько, что ноющее сердце начинает болеть еще сильнее. Но она не подает вида, не позволяя мне увидеть, насколько шокирована.

– Почему ты молчала об этом? Полиции стоит знать… – говорит она медленным надломленным голосом.

– На игре был парень… – я закрываю глаза, пытаясь вспомнить лицо Гарика. – Он так боялся, что его мама может узнать обо всем.

– О чем?

– О том, что он убивал.

– Его маме угрожали так же, как Лизе? – спрашивает мама, крепко сжимая мои руки.

– Думаю, да. Не знаю, – я пожимаю плечами.

– Какое бы преступление вы там не совершили, не защитить свою семью – намного хуже, – мама хватает меня за плечи. – Слышишь меня, Ада?

Я постоянно в этом себя убеждаю. Оправдываю себя, как могу. Но каждый раз, прокручивая произошедшее в голове, кажется, что я все сделала не так. И что мне следовало поступить иначе.

– Мам… – из-за слез, моя речь становится невнятной. – Мне страшно думать о таком, но, может быть, я спасала себя, а не Лизу?

– Ты спасала вас обеих. И нет ничего плохого в том, чтобы бороться за свою жизнь.

– Мам, я убивала людей, ты понимаешь? – моя истерика усиливается, и я начинаю вырываться из ее рук. – Я зарезала семь человек! Семь, мама! Семь!

И тут она не выдерживает. Дает мне с размаху такую сильную пощечину, что на мгновенье голова, будто отлетает от тела.

– Хватит! Я не хочу этого слышать. Мне не важно, интересно ли тебе мое мнение. Я все равно скажу. Я рада, что ты боролась за себя. Потому что, если бы ты сдалась, мы бы с отцом тебя потеряли. Ты убивала, чтобы вернуться к нам. Да, ты убийца, но зато мне не пришлось тебя хоронить. Тебя! Мою дочь!

Ни одно сердце, даже то, которое прослыло каменным, не выдержит и, увидев глаза матери, потерявшей ребенка, непременно дрогнет.

Я не умерла, но она знает, что была близка к тому, чтобы потерять свою дочь навсегда.

Милая мама, как бы я хотела остановить твои слезы.

Я бы снова пошла на игру и убила десяток невинных людей. Но это не поможет избавить тебя от этой мучительной боли.

Все, что я могу – обнять тебя.

38 глава

Спустя год, два месяца и восемь дней после игры

– Приехали, – будит меня громким голосом Макс.

Не могу передать, что чувствую, когда, открыв глаза, вижу знакомый многоквартирный дом.

Удивительно, каким родным для меня стало это место. Даже грязный подъезд вызывает такой дикий восторг, что хочется завизжать.

Когда мы оказываемся в лифте, я осознаю, как сильно соскучилась по Бель. Поскорее бы ее обнять!

– Мы до-о-о-ма! – вопит Макс, как только открывает входную дверь.

Бель выбегает к нам с криком.

– Вернули-и-ись!

Из ее комнаты выходит высоченный худощавый парень в очках. Он стоит неподалеку и переминается с ноги на ногу, пока мы втроем обнимаемся.

– Не хочешь нас познакомить? – спрашиваю я у Бель, вырываясь из ее медвежьих тесных объятий.

– Ах, да, – она хлопает себя по лбу. – Это Андрей. Мой парень.

– Я – Аделина. – говорю я, поднимая руку в воздух в знак приветствия.

Андрей кивает, и, улыбнувшись, уходит назад в комнату.

– Ну же! Рассказывайте! – нетерпеливо тараторит Бель.

Целый час мы проводим за разговорами на кухне. Поразительно, но я, обычно сидящая молча, не даю Максу вставить даже слова. Все говорю и говорю без остановки. А с самым сильным восторгом, буквально задыхаясь от нахлынувших чувств, я показываю Бель и Андрею свой портрет.

– Красотища! Я и не знала, что тебе так идет салатовый цвет, – говорит соседка.

Мы с Максом переглядываемся и начинаем хихикать, вспомнив о том, как он меня нарядил меня в этот сарафан.

– Я тоже неплохо рисую, – заявляет Андрей.

Бель закатывает глаза и толкает его в бок.

– Сейчас речь не о тебе, Пабло, – говорит она театральным голосом.

Комната заливается нашим смехом. Как же странно и одновременно приятно быть частью этого многоголосия.

– Вам нужно поспать. А то выглядите, как две сонные мухи, – с этими словами Бель принимается выпроваживать нас с кухни.

Перед тем, как скрыться в своей комнате, я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Макса. Он одаривает меня усталой доброй улыбкой.

– Сладких снов, – тихо говорит сосед и уходит к себе.

Какое же наслаждение плюхнуться на кровать и зарыться с головой под свое любимое пуховое одеяло.

Но сплю я совсем недолго.

Уже через час я подскакиваю с кровати, ощущая в груди знакомое щемящее чувство. В глаза бросаются старые вещи, которые я привезла из дома. Действительно ли я не могу от них избавиться? Или все же могу?

Я одеваюсь, а затем сажусь за письменный стол и включаю лампу. Беру одну из тетрадей, оставшихся после учебы, и вырываю из нее пять чистых листов.

С трудом найдя ручку, принимаюсь писать письма тем, кого уже нет. Людям, которые не смогут их прочесть. Но, может быть, если эти послания сгинут, они все же смогут услышать каждое мое слово.

Закончив с письмами, я сворачиваю их и кладу в карман ветровки. Все открытки, фотографии, тетради и даже учебники оказываются в огромном пакете.

Проверив, не забыла ли ничего, я хватаю за ручки пакет, выключаю лампу и иду за Максом.

Мне так жалко его будить. Он, свернувшись калачиком, лежит у самой стены и громко сопит.

Я присаживаюсь на край его кровати и легонько провожу рукой по его оголенному плечу.

Испугавшись, он подскакивает.

– Ада? Что такое? – спрашивает он и, пытаясь смахнуть с себя остатки сна, принимается тереть глаза.

– Мне нужна твоя помощь, – тихо говорю я каким-то совершенно безумным голосом.

– Какая?

– Нужно кое-куда съездить.

– Сейчас? – он выпучивает глаза.

– Да. Пока я не передумала, – говорю я полным решимости голосом.

39 глава

Спустя полгода после игры

Наверное, у многих есть этот необъяснимый страх перед кладбищем. Когда оказываешься там, среди могил, думаешь о том, как будет выглядеть твоя собственная. Какое из многочисленных фото выберут родственники, чтобы навсегда запечатлеть тебя на надгробии. Становится интересно, как долго пробудешь на этом свете. Ведь от этого зависит, будут ли проходящие мимо говорить: она прожила долгую жизнь.

Одно я знаю точно. Проходя мимо могил моих друзей, люди говорят: какая трагедия, они ведь еще совсем дети.

На кладбище меня привозит отец. Мы молча сидим в машине уже несколько минут.

– Их всех похоронили рядом, – тихо говорит папа.

– Зачем? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

– Так решили остальные.

Остальные. Те, к кому мы не имеем отношения. Потому что наша семья никого не потеряла. Вот только я лишилась сразу пятерых близких людей. Но мне не позволяют считать себя частью этого горя только потому, что я осталась жива.

Я открываю дверь и собираюсь выходить.

– Мне пойти с тобой? – спрашивает папа.

Из-за того, как неуверенно звучит его голос, я понимаю, что идти он совсем не хочет.

– Я справлюсь. Посиди здесь, – отвечаю я и ухожу.

Когда ищешь на огромном кладбище могилу одного человека, это может оказаться сложной задачей.

Найти целый ряд свежих могил, заваленных венками, не составляет труда.

У всех одинаковые гранитные надгробия. Разница только в черно-белых фотографиях на них.

Зернистые изображения начинают плыть перед глазами. Я чувствую, как близка к тому, чтобы потерять сознание.

– Пришла позлорадствовать? – раздается позади меня знакомый голос, быстро приводящий меня в чувство.

Я оборачиваюсь и вижу отца Марка. У него настолько брезгливый взгляд, будто перед ним самое отвратительное существо на планете. Теперь, я точно знаю, как смотрят на прокаженных, и что они чувствуют.

Если бы люди могли убивать глазами, я бы уже была мертва.

Но я не позволю ему снова вернуть меня в состояние абсолютной ненависти к себе. Не допущу, чтобы меня в очередной раз сделали виноватой во всем, что произошло.

Хотя, кого я обманываю. Кто, если не я, убийца его сына, виноват в том, что сейчас он лежит в земле?

Я отворачиваюсь от него и смотрю на могилу Марка. Разве, это справедливо, что он так со мной поступил? Я бы хотела его простить, но не могу. Он ведь думал, что все будет иначе. Но мне были не нужны подобные жертвы. Лучше бы мы тогда умерли вдвоем. Вместе. Тогда бы мне не пришлось стоять здесь и чувствовать прожигающий спину взгляд.

Было время, когда его родители считали меня частью семьи. А сейчас его отец кажется незнакомым мужчиной. Просто прохожим, которому я сломала жизнь.

Я собираюсь уйти, но он преграждает мне путь.

– Даже ничего не скажешь? – спрашивает он озлобленным голосом.

Мне становится не по себе. Кажется, что он готов голыми руками вырыть могилу и, не задумываясь, кинуть меня в нее. Ему бы, наверное, доставило удовольствие слышать, как я задыхаюсь под слоем земли.

– Скажи же хоть что-то! – он срывается на крик, а после падает передо мной на колени и начинает рыдать, – Хоть что-нибудь...

Он опускает голову на землю. Теперь я вижу, что сделала, и как выглядят вдребезги разбитые мной люди.

Я тоже опускаюсь на холодную землю. Хочется дотронуться до него, но мне страшно касаться его трясущегося от истерики тела. С каждой минутой его всхлипы становятся все тише и примерно через двадцать минут, наконец, стихают.

Он поднимает голову и смотрит на меня красными от слез глазами. Его лицо перепачкано кладбищенской землей. Я достаю из сумочки влажную салфетку и протягиваю ему. Его презрительный взгляд становится равнодушным. Он, словно вообще забыл, что я здесь нахожусь.

– Спасибо.

Он берет салфетку и принимается наскоро обтирать ей лицо. После чего поднимается на ноги и, в последний раз бросив взгляд на могилу Марка, уходит.

Пора возвращаться. Встречи с кем-то еще я не переживу.

Вернувшись к машине, я вижу обеспокоенного отца.

– Я уже собирался идти за тобой, – говорит он, залезая в авто.

– Зачем? – спрашиваю я, пристегивая ремень безопасности.

– Отец Марка выходил с кладбища. Испугался, что вы пересеклись.

– Мы и пересеклись, – тихо говорю я.

– И как прошло?

– А как ты думаешь?

– В смысле?

– А что бы ты сделал, встреться с моим убийцей? – спрашиваю я, внимательно смотря на отца.

– Убил бы, – выпаливает он, поздно осознав, какую глупость сморозил.

Папа смотрит на меня извиняющимся взглядом.

– Ничего, я понимаю, – говорю я убитым голосом и отворачиваюсь к окну.

40 глава

Спустя год, два месяца и восемь день.

Я поражаюсь выдержке и спокойствию Макса. Толком не отдохнув после дороги, он снова оказывается за рулем.

– Извини, что заставила тебя посреди ночи тащиться куда-то.

– Я только за, если это хоть как-то тебе поможет, – отвечает сосед уставшим, но уверенным голосом.

Кивнув, я отворачиваюсь к окну. Ночная трасса – одна из самых красивых вещей. Не понимаю, почему ее до сих пор не причислили к одному из чудес света. Зачарованная огнями фонарей и проезжающих мимо автомобилей, я не замечаю, как пролетает время.

Навигатор сообщает, что мы добрались до пункта назначения.

– Теперь направо и прямо. Нам нужен восьмой дом, – говорю я Максу.

Через пару минут мы оказываемся на моей даче. Макс включает фонарик на телефоне. Найдя нужный ключ в связке, я открываю железную калитку с облупившейся краской. Как же давно сюда никто не приезжал. Родители совершенно забросили огород. Сейчас он полностью зарос бурьяном.

–За домом должны быть бревна. Сможешь развести костер? – спрашиваю я.

Макс озадаченно смотрит на меня.

– Могу попробовать. Главное не устроить пожар.

Через бурьян он пробирается в сторону леса, откуда возвращается с горкой мелких сухих веточек.

Макс выдергивает сорняки, обкладывает место для костра кирпичами, найденными около дома, укладывает на землю растопку и поджигает ее принесенными из машины спичками.

Маленький, еле заметный огонек, разгорается в пылающий костер. Макс подкладывает все более крупные ветки, пока я стою рядом и наслаждаюсь полыхающими языками пламени в сопровождении с трескающимися звуками.

Я достаю из кармана письма.

– Не возражаешь, если я прочту вслух?

Освещенное светом костра лицо Макса выглядит таким сочувствующим. Он и без слов догадался, что я собираюсь сделать, и что именно сейчас услышит.

Я не издала еще не единого звука, а слезы уже проступают на глазах. Может быть, когда-то я стану сильнее и научусь сдерживаться, но пока это физически невозможно.

Первое письмо, лежащее сверху, написано для Анны.

– Помнишь, когда мы вдвоем ходили на мемориал, ты сказала: «Хотела бы я сделать в жизни что-то настолько значимое, чтобы и в честь меня зажгли вечный огонь». Я тогда согласилась, но сейчас осмелюсь поспорить с тобой. Какие бы атрибуты не напоминали нам о потерях, без памяти, запечатанной в сердце, никто не вечен. А я буду помнить и никогда тебя не забуду, Анна.

Лист бумаги отправляется в костер. Дождавшись, когда он полностью сгорит, я приступаю к следующему – для Натали.

– Недавно я заходила на страницу к твоей сестре. У нее там полно фотографий твоего персидского кота. Могу тебя заверить, что он в порядке. И, наверняка, скучает так же сильно, как я. Помнишь, как ты опоздала на учебу, потому что не смогла найти одежду, не покрытую толстым слоем рыжей шерсти? Когда я открываю шкаф, то мысленно возвращаюсь к нашим походам в магазин. И сейчас моя проблема в том, что я не могу найти одежду, не покрытую воспоминаниями о тебе. Ты смирилась с шерстью, сказала, что так Рыжик всегда рядом. Обещаю, что буду носить ту одежду, чтобы ты всегда оставалась со мной.

Огонь с жадностью пожирает листок и трещит в ожидании следующего – для Анжелики.

– Я постоянно думаю о том, почему из всех игроков, именно ты умерла такой смертью. Справедливо ли, что лучшие люди страдают сильнее всех? От мамы я слышала новости о твоем брате. Уверена, ты знаешь, но я все равно скажу, что он в порядке. Хотя без тебя ни он, ни я уже никогда не будем в норме. Слишком сильно мы от тебя зависели и любили, чтобы хоть на один день смириться. Помнишь, как мы с Марком были на грани расставания? Конечно же, помнишь и знаешь, что именно ты нас тогда помирила. Не знаю, откуда в тебе, двадцатилетней девушке, было столько мудрости, но я никогда не забуду тебя и твоих советов.

Остаются два письма. Самые душераздирающие.

– Карина, ты не представляешь, каково это – лишиться лучшей подруги. И хуже всего, что я не попрощалась. Когда нашла тебя, было уже слишком поздно. Как же мне хочется все исправить. Не втягивать тебя в это, не звать с собой на игру. Знаешь, если бы ты сейчас была со мной, я бы наплевала на то, что обо мне говорят другие. Но без твоей поддержки мне непередаваемо туго. Я, будто никогда не умела ходить, и передвигалась лишь благодаря тебе. Я лишилась своей рыжеволосой опоры. Как же я скучаю по твоим веснушкам! Это письмо должно было помочь мне проститься, но я чувствую, что еще не скоро смогу тебя отпустить.

Письмо выпадает из дрожащих рук. Макс поднимает его и возвращает мне, чтобы я отправила его в огонь.

Последнее письмо. Самое длинное. Я поднимаю глаза на соседа.

– Давай, – кивает он мне, и я принимаюсь читать.

– Помнишь, как мы познакомились? Я постоянно вспоминаю это с улыбкой на лице. Какой же глупой тогда была я, и каким рассудительным не по годам был ты. Знаешь, мало, кому везет встретить человека, который делает жизнь лучше, а не втаптывает в грязь. Ты делал это для меня целых тринадцать лет. Ты помог мне перестать ненавидеть себя в подростковом возрасте. Постоянно боролся за мою самооценку и жизнь в целом. Ты делал все за меня. Наверно, догадываешься, каково это обходиться без тебя? То, что ты заставил меня сделать, Марк, было неправильным. Я уверена, мы могли придумать что-то другое. Но ты настолько привык заботиться обо мне, что, ни на минуту не задумываясь, отдал свою жизнь. То, что я понимаю тебя, не значит, что я согласна с этим. Но злиться на тебя у меня больше нет сил. Помнишь, как напоследок ты улыбнулся? Той самой грустной улыбкой, от которой мне всегда необъяснимым образом становилось легче. И только сейчас я понимаю почему. С самого дня нашего знакомства ты пытался донести до меня одну простую истину: сейчас тебе грустно, но дальше станет лучше. Нет ничего глупее фразы «жизнь продолжается», но именно ее и несла твоя улыбка. Для меня она всегда будет олицетворением светлой грусти по прошлому. По ушедшим дням и людям. И, особенно, по тебе.

Видя, как сгорает послание для Марка, меня начинает колотить. Макс прижимает меня к себе. Мне кажется я целую вечность плачу у него на плече, прежде чем успокоиться.

Я высыпаю содержимое пакета в костер. Все еще кажется это неправильным. Завтра я точно пожалею об этом, но не сейчас.

– Ты все сделала правильно, – говорит Макс, поглаживая меня по голове.

41 глава

Спустя десять месяцев после игры

Есть дороги, которые ведут к домам любимых людей. Это родные тропинки, каждый метр которых несет в себе воспоминание. Долгий ли этот путь или короткий, прямой или извилистый, он все равно особенный, не похожий на остальные.

По дороге к дому Карины мне встречается куст, с которого в детстве мы обрывали листья. Это была наша валюта, за которую мы могли купить, что угодно в нашем воображаемом магазине.

Я выхожу к месту, где когда-то стояли наши любимые качели. Чуть дальше небольшая горка, с которой Карина упала, катаясь на роликах.

Когда дорога ведет к дому человека, который уже мертв, она становится невыносимой.

Я звоню в дверь. Думаю, что мне не откроют. По крайней мере, будь я на их месте, себя бы в дом не впустила. Не знаю для чего я пришла. Может быть, надеюсь, что хоть где-то есть семья, которая меня не ненавидит.