Текст книги "Игра в аду (СИ)"

Автор книги: Ксения Пашкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Маньяк: играет сам за себя. Ему не на кого рассчитывать, он выиграет лишь в случае смерти всех остальных участников. Его оружие – нож, которым ему предстоит расправляться со своими жертвами каждую игровую ночь.

Активные игроки ходят в следующей последовательности: любовница/любовник, комиссар, мафиози, маньяк, доктор.

Я едва успеваю дочитать правила, когда высокий парень в спортивном костюме встает с дивана.

– Я не стану в этом участвовать!

Все застывают в ожидании реакции раздраженно вздыхающей Софии. Я опускаю глаза вниз, потому что не хочу видеть, как она его застрелит. Но вместо этого женщина встает с кресла и начинает снова говорить.

– Если кому-то здесь не так важна его собственная жизнь, то я покажу вам кое-что еще. – София снова берет в руки пульт. – Прошу обратить внимание на экран.

Я поворачиваюсь и вижу то, что даже хуже выстрела в лоб. Изображение состоит из секторов – тринадцати трансляций с камер видеонаблюдения. Я сразу замечаю свой. Последний квадратик во втором ряду.

Я точно знаю, что сейчас сестра дома, с мамой. В это время она всегда спит, но уже через полчаса ее разбудят на прогулку. Картинка настолько четкая, будто я смотрю на спящую сестру через окно. У меня, словно начинаются галлюцинации: мне кажется, что я слышу ее сопение.

Я отрываю свой взгляд на секунду, чтобы взглянуть на остальные трансляции. Все эти люди занимаются своими повседневными делами, не подозревая, что за ними наблюдают. В голове крутится только один вопрос: как это возможно?

Все присутствующие сверлят экран глазами, у некоторых уже выступили слезы, кого-то потрясывает от страха, но находится женщина, которая заявляет Софии, что все это блеф.

– Близкий человек того, кто откажется играть, умрет прямо сейчас, у вас на глазах, – подытоживает София.

Та женщина начинает нервно смеяться. Задирает рукав своего бирюзового пиджака, принимаясь царапать и щипать смуглую кожу.

Она думает, что спит, догадываюсь я.

– Я не верю ничему из того, что здесь происходит, – она продолжает оставлять на коже все более глубокие кровоточащие царапины.

София подкатывает глаза, а затем просит у одного из охранников устройство, напоминающее рацию. Она подносит его ко рту и язвительным тоном начинает говорить, при этом наблюдая за нашей реакцией.

– Покажи им.

Изображение на девятом секторе неожиданно меняется. Видимо, на трансляцию с другой камеры: снаружи дома медленно проезжает темный автомобиль, он останавливается напротив красной машины, в руках водителя появляется черный предмет, похожий на пистолет. Через несколько секунд он делает выстрел в автомобильное стекло. И хоть мы находимся в абсолютной тишине, мне кажется, я слышу, как оно рассыпается вдребезги и хрустит под колесами уезжающего авто.

– В следующий раз вместо железки будет человек. Соглашайтесь играть, и никто не пострадает.

– Кроме нас, – с раздражением произносит Марк, а я сжимаю его руку так сильно, что он ее убирает.

Я не знаю, как еще призвать его не говорить с ней.

– Команда, которая одержит победу, отправится домой, к семье, – спокойно говорит София.

– Зачем тебе это? – не унимается парень.

– Что может быть интереснее игр на выживание?

– Тогда почему сама не играешь?

– Люблю наблюдать.

У Софии появляется оскал, от которого становится не по себе.

Марк собирается ей ответить, но она громко цокает и указывает на него жестом руки охраннику, стоящему позади нас. Тот приставляет дуло пистолета к затылку парня.

– Тебе стоит замолчать. Сможешь? – спрашивает у Марка София.

Охваченная испугом, я быстро киваю за него. Он умолкает, снова обхватывая мою холодную ладонь.

– Все согласны играть? – София обводит глазами комнату, останавливаясь на каждом присутствующем, трусливо кивающем, когда она доходит до него – Тогда начинаем.

Нас по очереди отводят в подвал. Мы спускаемся в сопровождении охранников, держащих нас на прицеле, хотя никто не сопротивляется и даже не думает бежать. Я видела подобные фильмы и никогда не понимала, почему люди не кидаются в драку, как они могут безропотно подчиняться и совершенно не бороться за себя и свою жизнь. Но теперь я веду себя даже хуже. Сцепила руки перед собой и шаркаю в подвал, словно отправляюсь на бойню.

Из-за слабости в дрожащих ногах я поскальзываюсь на середине лестницы и лечу вниз, сбивая в кровь колени о края порожков. Мне становится стыдно за собственную неуклюжесть, меня страшит, что за это поплатится сестра.

Охранник стоит там же, откуда я споткнулась, и наблюдает за мной сверху. Из-за этого я ощущаю его превосходство и власть надо мной, валяющейся в его ногах, как ничтожество.

Пока он спускается, я быстро вскакиваю на ноги, несмотря на боль в коленях. Мы проходим несколько шагов прежде, чем передо мной появляется то, что София назвала совершенством, доведенным до идеала.

В бетонные стены подвала встроены кабинки, напоминающие по своим размерам лифт: шесть кабинок на одной стороне и семь – напротив. Рядом с двойными автоматическими дверьми есть панель с кнопкой для их открытия. Над каждой кабинкой висит электронное табло с именем игрока. Мой взгляд впивается в эту красную светодиодную надпись "Аделина". Я смотрю на нее так долго, что пелена выступивших слез начинает застилать глаза. Сильно зажмурившись, я вижу оранжевые блики.

– Заходи, – тихо говорит охранник.

Но я не шевелюсь, потому что смотрю на кресло с высокой спинкой в центре комнаты, оно оборудовано ремнями, шлемом и зажимами для ног. К местам крепления лодыжек и к шлему подведены электрические контакты, начало которых идет от трансформатора.

У меня открывается рот, и я слышу, как стучат мои зубы.

– Заходи, – уже громче повторяет охранник.

Не отрывая глаз от электрического стула, я вхожу в кабинку. На ее левой стенке большая кнопочная панель с именами всех игроков, а в ее верхней части – небольшой экран.

Как только я подхожу к панели, двери кабины почти бесшумно захлопываются, но я все равно вздрагиваю от неожиданности. Раздается громкий, противный, режущий уши, писк, исходящий от панели. Я смотрю на экранный текст. Смотрю с тупостью в глазах и думаю, как здорово было бы не уметь читать. Тогда бы я не узнала, какая у меня роль.

8 глава

Спустя год после игры.

Я смотрю на передвижной календарь. Бегунок с окошком выделяет сегодняшнюю дату – двадцать четвертое июля. Две недели я ждала этого дня, боясь позабыть, словно это вообще возможно. Удается ли хоть кому-то спокойно прожить день, в который они кого-то потеряли. Что чувствуют люди через пять или десять лет после чьей-то смерти. Забывают ли они хоть когда-то. Хотя бы случайно или потому, что слишком заняты. А если забывают, как сильно они после этого себя ненавидят?

Я звоню то в одну службу такси, то в другую, но везде получаю отказ. Никто не хочет брать заказ в другой город, а мне не хватило мозгов, чтобы купить билет на автобус или электричку. После последнего отказа я начинаю психовать и кидаю телефон на противоположный край кровать. Отскакивая, он падает на пол. Вслед за ним отправляется подушка и с остервенением скинутое с ног одеяло. Будь я ребенком, то непременно бы начала громко топать ногами и рыдать, но сейчас все обходится плотно сжатыми кулаками и тяжелым дыханием.

– Все в порядке? – из приоткрытой дверной щели появляется лицо Макса.

Я ничего не отвечаю и он, почему-то приняв это за хороший знак, широко открывает дверь и входит в комнату. Парень сразу замечает устроенный мной бардак на полу. Переводит взгляд на меня, затем снова на вещи.

– Могу я поднять их? – с робостью в голосе интересуется он.

– Мне все равно, – с наигранным безразличием отвечаю я.

Как только Макс поднимает вещи, я сразу хватаю мобильник, проверяя не разбился ли он. Парень с интересом смотрит на меня.

– Без смартфона сейчас никуда, не так ли? – снова наигранно с улыбкой на лице спрашиваю я.

На деле же, я просто не переживу еще одного звонка родителям, в котором буду выпрашивать деньги. Они будут помогать мне, пока дышат, но вряд ли я смогу жить, постоянно обирая собственную семью.

Макс похлопывает по сложенному одеялу.

– Кому ты пыталась дозвониться?

– Подслушиваешь за мной?

Парень ухмыляется, и на левой его щеке выступает ямочка. У него такие уставшие глаза, но все равно полные жизни, а у меня наоборот.

– Я не виноват. Твои последние попытки дозвониться были слишком громкими.

– Будем считать, что я сама виновата.

– Бель сегодня не будет ночевать дома. Поужинаешь со мной?

Макс и Изабель, которую обычно мы называем просто Бель – люди, с которыми я делю квартиру. Пожалуй, они хорошие соседи, если не считать того взгляда, который они то и дело бросают в мою сторону. Но это нормальная реакция. Теперь все на меня так смотрят.

– Извини, я хотела съездить в одно место.

– Куда?

– Судя по всему, никуда. Ни одно такси не хочет везти меня в другой город.

– У меня есть машина. Могу отвезти. Сколько по времени ехать?

– Пару часов.

– Договорились. Собирайся.

Макс подскакивает с кровати и, как озорной ребенок, со всех ног несется в свою комнату одеваться.

Я нахожусь в некотором ступоре от происходящего. С тех пор, как мы познакомились, я только и делаю, что избегаю соседей, потому что боюсь расспросов об игре. А каждый раз, когда мы сталкиваемся нос к носу, они всенепременно задают один и тот же вопрос: Ты в порядке? В каком мире живут люди, все еще не уяснившие, что это самый глупый из всех возможных вопросов. Неужели их самих не раздражает, когда им его задают. Но это не так важно, потому что сейчас мне нужна помощь, ради которой я готова потерпеть.

Я быстро надеваю свой длинный черный сарафан на тонких бретельках, провожу расческой по волосам и иду за Максом.

Сосед бегает по комнате с растерянным видом. Мечется от одного стола к другому, от полки у входа к подоконнику, залезает в книжный шкаф и тумбу с вещами.

– Только не говори, что не можешь найти ключи от машины, – протягиваю я жалобным голосом.

От мысли, что я не попаду на кладбище, я готова скулить как бездомная, голодная, промерзшая до костей, побитая собака.

– Нет-нет. Ключи в коридоре на тумбе. Я искал... Неважно что. Поехали.

Что бы Макс ни искал, на его лице читается явная досада.

– Ну... Не расстраивайся. Поищешь, когда вернемся. Если нужно, я могу присоединиться, – я поднимаю руку в знак своей готовности помочь.

Парень поднимает опущенную голову. На его лице появляется легкая улыбка, но она быстро исчезает, как только он сталкивается со мной глазами.

– Поехали, – тихо говорит он скорее своим ногам, нежели мне.

Я пожимаю плечами, думая про себя, что мне нет дела до его отношения ко мне. Если не хочет, может вообще на меня не смотреть. Только пусть отвезет на кладбище.

Я впервые вижу машину Макса. Снаружи она немного грязная, но внутри салон выглядит ухоженным.

– Приятно пахнет, – я касаюсь пальцем ароматизатора в форме елочки, висящего на зеркале заднего вида.

– Вроде бы запах лимона и мяты.

Кожа покрывается мурашками. Я знаю этот запах.

– Все хорошо? – Макс касается ладонью моего плеча, и только тогда я понимаю, что со стороны выгляжу как статуя.

– У одного человека был похожий парфюм. – я судорожно обтираю палец об сарафан, будто бы этот запах может исчезнуть.

– Куда ехать, Ада? – Макс прерывает меня, и, кажется, он делает это, потому что встревожен моим поведением.

Я сообщаю ему точный адрес, и он вводит его в навигатор.

– А что именно там находится? – спрашивает он, поворачивая ключ в замке зажигания.

– Кладбище, – грубо отвечаю я, будто бы намеренно хочу его шокировать.

Но он даже не дергается. На его лице ни малейшей тени удивления.

Мы едем молча. Макс даже не включает радио, хотя эта тишина становится с каждой минутой все невыносимее. Когда мы уже достаточно близко к цели, он вдруг начинает говорить. После двухчасового молчания звук его голоса режет мне уши.

– Должно быть, даже спустя год, эта дата не стала менее болезненной для тебя. Но то, что ты едешь туда сегодня... Это заслуживает уважения, – его голос слегка дрожит.

За последний год я научилась просто уходить. Я делала это во время разговоров, походов в магазин и просмотров фильмов. Когда в горле образовывался ком, а в носу начинало щипать, я уходила. Принималась бежать по улицам, заскакивая в случайные здания и смотря с пустотой в глаза на окружающих людей.

Я вообразила себе, что мир – наждачная бумага, и что, если я буду с ним хоть как-то соприкасаться, то обязательно снова пострадаю. Может быть, именно поэтому люди думают, что мне нравится быть наедине с собой и мое единственное желание – ни с кем не говорить. Я не знаю, кто построил эту стену между мной и другими, но мне это порядком надоело.

– Можешь говорить мне все, что считаешь нужным, и не стоит из-за этого так трястись.

– Я и не трясусь, – немного грубо отвечает Макс, но он скорее выражает протест, чем хочет меня обидеть.

– Оно и видно, – отрезаю я, отворачиваясь к окну, как бы заявляя, что разговор окончен.

Но Макс не унимается.

– Как долго мы там пробудем?

– Мы просто посмотрим из машины.

– В смысле? – он резко тормозит и съезжает на обочину.

– В чем дело? – я негодующе смотрю на него. – Почему ты остановился?

– Разве ты не пойдешь на кладбище?

– Нет. Заводи машину.

Я начинаю понимать, почему люди меня избегают. Потому что я то и дело срываюсь с цепи и меня уже не остановить.

– Почему? – каждый новый вопрос Макс задает с большей настойчивостью, чем предыдущий, из-за чего мне хочется ответить еще более грубо.

– Не твое дело. Заводи немедленно машину!

Я срываюсь на крик, чего он точно не ожидает. Иногда, это единственный способ, чтобы вопросы прекратились. Но с Максом не срабатывает даже это.

– В чем проблема? Почему ты не хочешь побывать на самом кладбище – в его голосе появляются ноты осуждения и презрения к подобному поведению.

Не выдержав, я взрываюсь

– Потому что мне там не рады! Неужели так трудно додуматься самому? Или твоих умственных способностей хватает лишь на глупые вопросы и осуждающие взгляды?

Макс меняется в лице. Если мы и были до этого момента хоть в каких-то отношениях, пусть даже нейтральных, то сейчас, кажется, что он не желает отныне меня знать. Не то, чтобы меня это задевает, но в груди все равно появляется какая-то тупая давящая боль.

Мы подъезжаем к кладбищу. Даже если сломать глаза в попытке хоть что-то разглядеть, с такого расстояния все равно ничего не будет видно. Наше здесь нахождение начинает казаться бессмысленным. Но затем появляются родители Карины.

Ее вся в черном мать медленными шагами выползает с кладбища. Ее муж плетется позади. У обоих опущенные головы, сгорбленные спины и заплаканные лица. Они потеряли половину своих волос, а на оставшейся просматривается седина.

Я бы хотела передать, что чувствую, глядя на них, но у меня не получится.

Бывает, читаешь газету, видишь сводку о трагедии в какой-нибудь неизвестной семье, и думаешь: какое горе, бедные люди. Ходишь и причитаешь на каждом углу, сетуя на вселенскую несправедливость, из-за которой страдают хорошие люди. Но сейчас у меня нет даже слов, чтобы хоть что-то сказать. Нет сил пошевельнуться или смелости выйти из машины и выразить им свои соболезнования. Слово "скорбь" даже на каплю не выражает того, что я чувствую из-за этой утраты. Возможно, потому что она не единственная.

– Поедем назад, – процеживаю я сквозь плотно сжатые зубы.

– Уверена?

Я ничего не отвечаю, чтобы не заплакать на его глазах, но к моему счастью, он и без слов понимает, что это именно то, чего я хочу.

9 глава

Спустя год и одна неделя после игры.

Сайт, на котором я зарегистрировалась пару месяцев назад, ежедневно присылает мне на почту уведомления о появившихся вакансиях. Я сижу на кухне, листая список, задерживая глаза на колонке "опыт работы". Из всего, что появилось за последнее время, было всего две вакансии, где опыт не требовался. Я задумываюсь, и в этот момент входит Бель.

– Что читаешь?

Я вздрагиваю от ее звонкого голоса, а еще она всегда улыбается, хотя порой это совсем не уместно.

– Ерунду всякую.

– Выглядишь напряженной.

– Я должна была найти работу еще в том году, но поиск весьма затянулся.

– Оно и понятно.

Бель пожимает плечами, словно вообще не понимает, как я могу думать о таких вещах, как работа. В моем-то положении.

– Это не повод, – говорю я.

Она снова молча пожимает плечами.

– Нельзя же оправдывать себя этим всю жизнь, – настойчиво произношу я, будто бы пытаюсь в этом кого-то убедить.

Соседка поворачивается и смотрит на меня. Как-то по-новому: без улыбки, со строгим взглядом.

– Тогда почему ты все еще здесь?

– Что? – я вопрошающе смотрю на соседку.

– Ты говоришь, что мы не можем оправдывать тебя, но ты сама делаешь это прямо сейчас.

– Я в поисках.

– Если ежедневный просмотр вакансий ты называешь поиском, то тебе явно стоит пересмотреть значение этого слова.

– И что, по-твоему, я должна сделать?

– Обзванивать работодателей, ходить на собеседования и прочее.

Я молчу. От мысли пойти куда-то и действительно попытаться устроиться, становится не по себе. Я представляю, как мне придется отвечать на вопросы о том, почему я пропустила целый год после получения диплома, а затем начнутся вопросы о том, уверена ли я, что справлюсь.

– Не думаю, что меня возьмут.

– Это еще почему?

– За год я многое забыла и не чувствую себя уверенно.

– Думаешь, тебе нужно больше времени?

Я молчу.

– Может быть, попробовать сменить сферу деятельности? Что-то менее серьезное и без контакта с людьми?

– Я ничего не умею. В последние годы я только и делала, что училась. Даже перестала читать книги, не связанные с профессией.

– Ну, в таком случае, я не думаю, что за год ты могла все забыть. Нельзя, чтобы твои старания во время учебы прошли даром.

Я снова пожимаю плечами. Теперь я ни в чем не уверена, хотя год назад четко знала, чего хочу, и какие цели передо мной стоят. Не говоря уже о моей уверенности, что Марк будет рядом. Кажется, что я вот-вот расплачусь, но Бель берет меня за руку и широко улыбается. Она садится на стул рядом со мной и придвигает к себе ноутбук.

– Посмотрим, что тебе здесь предлагают.

Она читает вслух вакансии, оставляя на каждую свой комментарий. Что-то она отметает из-за низкой зарплаты, что-то из-за сильной удаленности от дома, в котором мы живем, а что-то просто не подходит мне из-за отсутствия опыта. Таких вакансий большинство. Иногда я думаю, что я бы столкнулась с этой проблемой и год назад, но тогда бы она не так сильно задела меня, как сейчас после всего произошедшего.

Прошлым летом, после выпуска, я приняла решение отдохнуть пару месяцев после учебы, которая изрядно меня вымотала. За неделю до окончания данного мне себе срока на отдых, я оказалась на игре, где и пошла прахом моя жизнь, не говоря уже о намеченных планах.

10 глава

Спустя год и две недели после игры.

Я стою на балконе в комнате Макса и смотрю вниз. Было время, когда высота будоражила меня, но сейчас она не вызывает во мне ни грамма эмоций. Неожиданно появляется сосед, и на его лице я замечаю панику. Наверно, решил, что я собираюсь сброситься.

– Ты чего тут делаешь? – спрашивает он беспокойным голосом.

– Просто стою на балконе. А на что еще это похоже?

– Не на что. Забудь. О чем думаешь?

– Ни о чем.

Макс понимающе кивает и собирается уйти. Меня почему-то жутко задевает его понуренная голова и грустные глаза.

– Прости меня. За то, что нагрубила тогда, в машине, и сейчас, – я задумываюсь, – и вообще за все те разы, что была неприветлива.

– Это ты прости, что вечно донимаю.

– Все в порядке. Бель сегодня не ночевала дома?

Макс становится рядом со мной и вытягивает руку перед собой, чтобы капли начинающегося дождя, падали на его ладонь.

– Думаю, наша Изабель скоро съедет от нас. Она давно встречается со своим парнем.

Как же мне хорошо знакомо это чувство готовности начать с кем-то совместную жизнь. Я знаю это желание еще большей близости, чем уже есть. Прекрасно понимаю, каково это – хотеть засыпать и просыпаться вместе, совершать изо дня в день повседневные ритуалы, вроде завтрака, но уже вместе.

– Я думала, ты на меня сердишься, – я тоже протягиваю ладонь на улицу, и она моментально становится мокрой от холодных капель припустившегося ливня.

– Я и правда злился несколько минут. До того момента, как увидел ту пару.

– Это родители моей школьной подруги. Видел бы ты их раньше...

– Какими они были? – тихо спрашивает он.

– Строгие родители с хищной хваткой в бизнесе. Я никогда не видела, чтобы они плакали или переживали. Это люди, у которых все всегда было под контролем. Их семья жила по четко намеченному плану. Они терпеть не могли, когда я приходила и сбивала привычный распорядок, принося с собой немного хаоса в их дом.

– Ужасно. Мне нечего сказать.

– Тебе и не нужно.

Сосед усаживается в кресло. Балкон – место, где сосед проводит все свое свободное время. Он обустроил его под себя: поставил удобную мебель и кофейный столик. А еще здесь полно горшков с цветами. Если кто-то и создает уют в нашей квартире, то это Макс.

– Когда я вижу тебя, мне всегда хочется извиниться, – парень прижимает длинные ноги к груди.

Мне ничего не остается, кроме как кивнуть. Люди теперь постоянно просят у меня прощения. Может быть, за то, что они не были на моем месте.

– Тебе не за что извиняться. Ты же это и сам знаешь.

– Конечно, знаю. Но у меня все равно такое ощущение, что кто-то должен перед тобой извиниться за произошедшее.

Я бы, пожалуй, рассмеялась от услышанного только что абсурда. Но я уже год не смеюсь. Может быть, где-то внутри меня иногда вспыхивает искра зарождающегося смеха, но она исчезает раньше, чем успевает вырваться наружу.

– Тебе, как и всем остальным, следует стоять в стороне и тихо радоваться, что эта история вас не коснулась.

– По-твоему я не имею к этому никакого отношения? – спрашивает Макс.

Между нами снова начинают стрелять искры. Это про нас сейчас: напряжение можно ножом резать.

– А какое ты имеешь к этому отношение? Я чего-то не знаю?

– Ты сделала меня частью этого, как только поселилась здесь. Или ты думаешь, что можешь стать моей соседкой, при этом оставив меня за пределами своей жизни?

– Слушай, если та поездка как-то на тебя повлияла, то я этого не хотела. Там были такие обстоятельства, что мне пришлось... – сосед прерывает меня.

– Речь совсем не об этом. Ты когда-нибудь слышала или видела нечто такое, отчего становилось жутко?

Я хмурюсь так сильно, что брови едва не соединяются в одну линию.

– Допустим.

– И что ты тогда ощутила?

В голове вспыхивает воспоминание из детства. Барсик перенес всех птенцов из гнезда на огород. С каждым забавлялся, словно с игрушкой. Цеплял беззащитное тельце острыми кошачьими когтями и подбрасывал кверху. После чего ловил его своими хищными зубами. Он играл с ними до последнего. А когда надоело, бросил их мертвые тела там же, где и развлекался. Я видела, как он с довольной мордой отправился сладко спать. А затем появилась она. Птица нарезала круг за кругом над своими птенцами. Она кричала так, что у меня тогда по-настоящему, впервые в жизни, заболела душа. Ее боль было слышно даже через плотно закрытую дверь и зажатые уши. Я сидела недалеко от трупов ее детей и думала, что эта птица меня ненавидит. Проклинает за то, что я не остановила кота-душегуба и не подумала, какую сильную боль ей причинит его развлечение.

– Я почувствовала тогда ужас, – отвечаю я спустя пару минут.

– Если честно, иногда я ощущаю его, находясь рядом с тобой.

Мне ничего не остается кроме как отвести взгляд в сторону. Может быть, мы похожи с той птицей. Не думаем, что хоть кто-то слышит боль наших потерь. А на самом деле пугаем окружающих одним своим видом.

– В тот день мы с Бель и нашим старым соседом Ромой ужинали. Сидели, как обычно, на кухне за обеденным столом и дегустировали купленное мной с полученной зарплаты вино. Изабель тогда приготовила пасту с креветками в сливочном соусе. Был такой хороший день. Я даже сейчас помню, насколько мне было спокойно. А затем развлекательное шоу резко сменилось экстренными новостями. Мне стало по-настоящему жутко. Теракты, авиакатастрофы, внезапная гибель известных молодых людей – то, что с годами стало нормой для нашего сумасшедшего мира. Но то, что рассказывал диктор, было новой формой извращения над человеческой жизнью. Психопатов больше не забавляли обычные убийства – они изобрели новый вид развлечения. Я так хорошо помню этот контраст: в одно мгновенье ты испытываешь умиротворение, а в следующее ощущаешь, будто бы меня надули, пообещав спокойную жизнь. И ты понимаешь, что чувство безопасности – это миф.

Я смотрела новости и читала газеты. Никто не обошел стороной произошедшее, но ничего толкового в этих сводках не было. Одни сплошные "охи и ахи" на фоне негодующих комментариев, приправленных обвинениями властей в отсутствии контроля над подобными мероприятиями. А еще мое фото, красующееся, как правило, сбоку. Фото обязательно самое лучшее, желательно, со слегка грустными глазами.

– Можно задать один вопрос? – спрашивает сосед.

У него такое невинное лицо, будто он за всю жизнь не совершил ничего дурного. Интересно, а видно ли по моему лицу, что я за человек. Остались ли на нем следы после того, что я сделала?

– Задавай. Только не сильно глупый.

Он набирает воздуха в легкие. На какой вопрос ему нужно так много смелости?

– Почему ты не в тюрьме? – выпаливает он.

Я даже не знаю, стоит ли мне изобразить удивление подобному вопросу или продемонстрировать, как сильно я задета. Но мне надоедает ломать комедию, и я решаю ответить ему честно.

– Я считаю, что мне там самое место. Но ты ведь сам понимаешь, что у меня не было выбора, – с иронией произношу я.

– Кто эта женщина, которая устроила это все? Кажется, София.

Меня наизнанку выворачивает и передергивает от ее имени. Если бы хоть кто-то знал, что можно так сильно ненавидеть. Что можно каждый вечер перед сном представлять ее смерть. Раз за разом, по новому сценарию каждый день. Каких только жестокостей первое время не рисовало мое воображение: в нем были нож и розги, дробовик и бензопила, электрический стул и даже ведро кислоты, вылитой на ее мерзкое лицо. Я отрезала ей в своих мечтах по очереди пальцы, выкачивала медленно кровь, втыкала иглы по всему телу, словно в куклу вуду, выдавливала голыми руками ей глаза и снимала с головы скальп. Иногда мне казалось, что я стану похожей на нее: больной на голову садисткой.

– В полиции рассматривалась версия, что она психологический террорист, но без нее самой непросто разобраться, кем она была на самом деле.

– А что в итоге с ней случилось?

– Я ее убила.

Макс вздрагивает, потому что ехидство и коварная улыбка, с которой я это произношу, не может не испугать. Уверена, что год назад, даже после десятка репетиций, я бы не смогла изобразить на лице ту гримасу, которая сейчас на моем лице. Наверное, именно сейчас он видит это. По-настоящему видит, что я сделала и какой теперь человек.

11 глава

Спустя год и три недели после игры.

Макс уговаривает меня пойти с ним в магазин. В то время, пока он в молочном отделе ищет йогурт, я ухожу почти в другой конец помещения, туда, где находится выпечка. Здесь пахнет свежеиспеченным хлебом и плюшками с сахаром. У самих стеллажей можно уловить запах корицы, ванили и мака. Я подхожу к круглому столику, около которого стоит молодая девушка в белом одеянии. Она предлагает мне поучаствовать в дегустации выпечки. Я беру мини-круассан с повидлом и откусываю от него совсем небольшой кусочек. Всем известно, что еду нужно смаковать, чтобы получить от нее настоящее удовольствие. Раньше мне никогда не удавалось этого, я всегда спешила и проглатывала еду так, словно не ела несколько дней.

Сейчас же я застываю на то мгновенье, когда круассан оказывается во рту. Я медленно жую его, и вишневое повидло плавно вытекает из него, обволакивая мой рот. Когда я проглатываю этот маленький сладкий кусочек, ненадолго появляется давно позабытое ощущение беззаботной жизни.

Я возвращаюсь в молочный отдел, но Макса там уже нет. Это почему-то вызывает у меня панику. Я начинаю бегать из одного отдела в другой, и, в конце концов, запыхавшаяся, нахожу его в овощном.

– Я тебя потеряла.

– Ты сама ушла, – говорит сосед, пожимая плечами.

Я ничего не отвечаю, хотя хочется сказать, чтобы он так больше никогда не делал. Хочется попросить никогда не оставлять меня в одиночестве в общественных местах, потому что я могу легко затеряться и запаниковать. Но у меня нет такого права.

Мы стоим на кассе в тот момент, когда женщина, стоящая в соседней очереди, начинает тыкать в меня пальцем. Она не убирает его, пока шепчет что-то на ухо своему обрюзгшему мужу. Когда она заканчивает говорить, он поднимает на меня глаза и смотрит с отвращением.

Я уже научилась различать людей по тому, как они ко мне относятся. Существует всего два типа: сочувствующие и презирающие.

Люди создают в социальных сетях сообщества в мою поддержку, но находятся те, кто заходит туда, чтобы выложить мое фото с надписью "Убийца". Часто развязываются настоящие споры, переходящие все границы. Люди пытаются уличить друг друга в грехе: в отсутствии сочувствия и заботы о ближнем, попавшем в беду, либо в защите человека, совершившего страшный грех – убийство.

Сейчас я понимаю, что все это породил страх. Из-за него все становятся, словно лишенными остальных чувств. Они перестают замечать очевидные факты и отказываются слышать друг друга.

Многие забывают о таких вещах, как милосердие и сочувствие. Они прикрывают свое равнодушие презрением, боясь, что кто-то заметит их неумение сопереживать. Некоторые люди не чувствует со мной родственной связи, потому что для них – я больше не человек.

Максу не нравится то, что происходит. Я вижу, как он впивается глазами в эту парочку, и как вот-вот просверлит дыры в их телах своим пристальным взглядом.

– Просто заплати за продукты, и мы уйдем, – спокойным тоном произношу я. – Они ничего не знают.

Но мой сосед – тот тип людей, которые задумав что-то, уже ни за что не отступят.

Макс протягивает деньги кассиру, а затем медленными шагами направляется к пялящейся на меня парочке.

– Может быть, поделитесь, из-за чего вы ломаете себе глаза, рассматривая мою подругу?

Женщина отворачивается. Но не от стыда, а потому, что она из тех дамочек, которые говорят: "Не женское это дело – с мужиками бодаться". Ее муж, напротив, выпячивает, словно индюк, вперед грудь и делает шаг навстречу Максу. Я в это время складываю продукты в пакет и начинаю искать глазами охрану. Меньше всего мне хочется разнимать их, когда они сцепятся.

Но мой сосед оказывается не из тех, кто машет кулаками. Он отходит на шаг назад от мужчины, а на его лице появляется странная ухмылка.