Текст книги "Гнилушкина гать (СИ)"
Автор книги: Ксения Кулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Не успела она отдышаться, как откуда-то из глубины болотных зарослей донесся сдавленный крик. Девушке показалось, что это был обрывок слова. Она обернулась.
– Василек! Я сейчас приду, Василек. Я сейчас!
Кирка не была уверена, что кричал пастушок – звук был слишком краткий и невнятный, и больше не повторился. Но, ухватившись за надежду, она снова ринулась продираться сквозь плотный кустарник, тихонько молясь Велесию о выборе верного направления.
Растрепанная – платок потерялся где-то по дороге – и исцарапанная, в насквозь промокших лаптях девушка выбралась наконец на просторную прогалину. По контуру поляну окружала все та же плотная зеленая гуща, над которой возвышались несколько могучих, раскидистых дубов. Видимо, это их мощные корни крепко удерживали островок твердой почвы посреди болота. В нос ударил сильный запах тины и прелой листвы.
Но важнее было то, что на этой поляне, в нескольких саженях впереди и правее, находился Василек. Он стоял спиной к девушке, а потому не заметил ее появления.
– Василе-е-ек! – Радостно окликнула парня Кирка.
Позабыв обо всем, она уже побежала было к нему, но через пару шагов остановилась. С нарастающей тревогой Кира наблюдала за поведением пастушка: Василек сгорбился, как-то сжался и, держа перед собой вилы, медленно пятился обратно к зарослям. Девушка проследила за его взглядом. На другом конце прогалины зияло огромное болотное «окно». Темная вода около берега кружила в водовороте, журча и плескаясь на фоне равномерного гула. И этот шум довольно быстро усиливался. Кирка удивленно смотрела, как ускоряется течение, а воронка, напротив, становится все уже. Еще несколько мгновений и водная круговерть схлопнулась со звонким, дурашливым бульком. И все. Вода успокоилась, но вместо тревожного гула над поляной повисла напряженная тишина – жуткая в своем полном беззвучии, такая, при которой не чирикнет ни одна птица, не шелохнется ни одна травинка.
Девушка снова перевела внимание на Василька. Тот остановился, выставил перед собой вилы, уперев черенком в землю, и, будто спрятавшись за ними, растеряно выглядывал, пытаясь рассмотреть что-то в омуте.
– Василек, – тихо позвала Кира и, с опаской поглядывая в сторону «окна», неуверенно пошла к парню.
– Кирка?! – На этот раз юноша обернулся.
И будто в ответ на его голос раздался оглушительный грохот. Из омута к небу взметнулся огромный столп воды. Он задержался на мгновение в воздухе, а затем, гневно рокоча, ухнул вниз. Поляну окатило холодной болотной жижей вперемешку с ошметками тины и ила, и с запутавшимися в них улитками, пиявками и всевозможными личинками. И еще – лягушками, которые несчетным числом попадали наземь. Ошалевшие зверьки бросились в рассыпную, отчаянно квакая, и то и дело сталкиваясь и сбивая друг друга. Воздух наполнился болотной сыростью.
В то же время почва под ногами дрогнула, заходила ходуном. Василек не удержался и плюхнулся на спину, крепко приложившись затылком о выступающий поверх земли корень. Парень страдальчески вскрикнул, притянул руки к голове и больше не шевелился. Вилы с самым крепким во всех Гнилушках черенком бестолково валялись в стороне, а орды лягушек бесстрашно шлепали мокрыми лапами по досрочно выведенному из строя воину и его грозному оружию. Но испугаться за друга Кирка не успела. У нее за шиворотом зашевелилось и медленно поползло по спине что-то живое, склизкое. Девушка отчаянно закрутилась и, не выпуская узелок из рук, остервенело задергала сорочицу, пытаясь стряхнуть с себя неведомую гадость. К несчастью, промокшая ткань плотно прилипала к коже, а потому освободиться от копошащейся под одеждой дряни Кирке удалось не сразу. Да и радость от избавления оказалась недолгой. Поляну наполнил треск ломающейся древесины. Лягушки быстро попрятались и как-то разом умолкли.
Девушка вздрогнула и опасливо заозиралась по сторонам, но так и не поняла, откуда исходил жуткий треск. Последние солнечные лучи уже почти растаяли в туманной дымке, а густеющие сумерки превращали все вокруг в темные, неясные силуэты. Единственной странностью, которую Кирке удалось заметить, было мертвое уродливое дерево, стоящее на берегу «окна». Кора его была совершенно черной, темнее чем любая тень, с редких корявых ветвей с тихим шелестом стекали струйки воды, а само оно было настолько большим, что девушка даже удивилась тому, что не увидела его раньше. Кирке показалось, что рядом с деревом произошло какое-то движение. В испуге девушка сделала шаг назад и споткнулась. Она посмотрела под ноги да так и застыла в изумлении – вся земля оказалась густо испещрена корнями и корешками, будто тонкая кожа жилами.
И тут почва словно взорвалась. Воздух заполнился месивом из перемолотого дерна. Мелкие комки земли и обрывки растений щедро окатили девушку, настырно попадая в глаза и нос. Она закашлялась, попыталась вытереть лицо. Но что-то крепко охватило ее за туловище и вздернуло в воздух. Кирка взвизгнула, забилась как пойманный в силки зверек, но от этого «объятья» стали только крепче – теперь тугие жгуты обвили и ее левую руку и правую ногу. Снова раздался страшный скрежет и треск. И на этот раз его источник не прятался, а быстро приближался. Вернее сказать, это девушка приближалась к нему, так как удерживающие путы несли ее по воздуху в сторону звука. К вящему ужасу Кирка почти ничего не видела – ее глаза нестерпимо болели из-за попавшего в них сора.
– Кто-о-о? – Совсем близко проскрипел нечеловеческий голос.
Кирку обдало гнилостной вонью.
– Пусти! Пусти! – Отчаянно заверещала девушка.
Кожей она почувствовала колебание воздуха рядом с собой. Кирка пискнула, завертелась и, пересиливая острую резь в глазах, сквозь слезы смогла кое-как разглядеть, что оказалась перед тем самым старым деревом у омута. Только было это вовсе не дерево, а неказистое нагромождение толстых ломтей коры, гнилой древесины и ломких, несуразно торчащих во все стороны веток. Сочленения этой деревянной конструкции были подбиты мхом и тиной, и вся она была вымазана илом и перегноем – словно огромная неумелая птица пыталась свить гнездо, а получилось вот ЭТО. И ЭТО было живым...
Кора на теле существа зашевелилась, вниз посыпалась труха и мелкий сор. Куски древесины разошлись в стороны и на девушку уставились два слепых бельма, каждое размером с кулак дядьки Онисима. Под незрячими глазищами сияли потеки застывшей смолы чистейшего голубого цвета, такого яркого, что он будто бы даже светился в темноте.
Киркин крик утонул в протяжном скрежете и хрусте ломающихся веток, когда чудовище пришло в движение.
– А-а-а... Чужая кровь! Не та кровь! – Гневно заревело существо.
Кирка почувствовала, как сжимаются на ней путы, коими оказались корни ужасного «дерева».
– Где тот, кого выбрал?! Он обещал! Последний... Где?! – Продолжало злиться чудище, раскачиваясь из стороны в сторону и размахивая удерживаемой девушкой как соломенной куклой. При этом Кирку задевали и царапали бесчисленные ветки.
– К-кира?! А-а-а! – Крик очнувшегося парня быстро перешел в визг.
Страшилище перевело внимание на Василька. Тот еще не успел подняться с земли и теперь в панике пытался отползти к зарослям, судорожно отталкиваясь ногами от взрыхленной земли.
– А-ра-р-ар! Последний! Обещал! – Обезумело в ярости чудище.
К парню, вздымая землю, устремились жгуты из корней. Пастушок выставил перед лицом руки в защитном жесте и зажмурился.
И одновременно еще сильней стянулись путы на теле девушки. В общем гомоне она ясно расслышала хруст, и волна нестерпимой боли прокатилась по левой руке. А жуткие оковы продолжали сжиматься на ребрах и ноге. «Оно же меня сейчас раздавит!» – девушку будто окатило ледяной водой. Боль и страх, до того заполнявшие весь мир, на пару биений сердца отступили, и этих мгновений Кирке хватило, чтобы поднести свободной рукой узелок к лицу, зубами стянуть тесемку и, поймав момент, когда при очередном раскачивании нечисть оказалась совсем близко, швырнуть в него открытый мешочек!
Лунные нити невесомой паутинкой закружили в воздухе. А затем их будто притянуло к чудищу. Яркие линии, блестя и сияя на темной, морщинистой поверхности «дерева», расползлись по сочленениям между кусками коры и просочились внутрь тела монстра. Страшилище вперило слепые бельма в девушку, но потом перевело взгляд куда-то в сторону. Кирка опасливо повернула голову. На самом краю поляны она заметила знакомый силуэт – в темных зарослях, выделяясь белесым пятном рыбьего черепа, стоял божок. Девушка удивленно открыла рот, собираясь уже что-то спросить, но в это мгновение чудище резко дернулось, вытянулось во весь рост и взревело так яростно, что даже самый свирепый шатун, заслышав такой клич, бросился бы наутек.
Кирка онемела от ужаса. Она приготовилась к смерти.
Но нечисть вдруг застыла. Поляну вновь заполнил нарастающий гул, скрип и треск. Уже в следующий момент юркие корни, поймавшие и тащившие по земле вырывающегося Василька, обмякли и бессильно опали. А парень, не понимая, что происходит, все продолжал брыкаться и орать. Одновременно ослабли, а затем и вовсе рассыпались в труху Киркины путы. Девушка с криком упала на землю. От удара на пару мгновений у нее перехватило дыхание и она бессильно застонала от боли. Но страх очень быстро заставил ее отползти от болотного чудовища. Правда, недалеко: звуки, цвета, весь мир вокруг стремительно исчезали. Уже мало что соображая, краем глаза Кирка увидела, как чудище мелко задрожало, мерзко закорчилось в спазмах, надрывно взвыло... и взорвалось, окатив поляну брызгами из разлетающихся щепок и опилок.
И Кирке показалось... всего на одно мгновение, на какую-то секунду... когда не осталось уже ничего... Вместо болотного ужаса перед ней стоял мальчик, отрок лет 12-13. Очень бледный. И такая неизмеримая грусть была на его исхудалом лице, тоска... А может... может, это было сожаление в его глазах? Глазах, чистейшего голубого цвета...
– Кирка, Кирка ты очнулась?
Девушка, щурясь, приоткрыла глаза и непонимающе уставилась на нависшую над ней голову Василька. На чумазом лице парня расплылась улыбка.
– Как ты его! Я ведь видел – только очухался – глядь, а ты чудище это травами светящимися осыпала, и оно как «Бух!» И взорвалось. На самые мелкие щепки разлетелось. Ух! – Возбуждено рассказывал парень, помогая девушке сесть.
– А я ведь не верил... Не верил! – Шмыгнул носом Василек, с интересом поглядывая на валяющийся в сторонке холщовый мешочек.
Кирка попыталась пошевелиться и тут же вскрикнула от боли.
– Кажется, у меня рука сломана, – разлепив пересохшие губы, просипела девушка.
– Сейчас, сейчас! – Бойко отозвался пастушок.
Он суетливо порыскал в потемках, нашел пару подходящих палок и помог зафиксировать руку девушки.
– Вот, так лучше? Светать уже начинает, немного обождем как просветлеет и пойдем в деревню.
Василек еще побродил по поляне и вернулся уже с вилами:
– Чудище не чудище, а если я их не принесу, Матвей Борисович мне голову открутит, – вздохнул пастушок.
Он сел рядом с девушкой так, чтобы они могли прислониться друг к другу спинами.
– Ты ведь мне жизнь спасла, Кирка. А я ведь такого страха натерпелся – вовек не забыть. – Немного погодя сказал парень. – Вернемся – зашлю к тебе сватов. Вот что бы там мамка и деревенские не говорили – женюсь!
Девушка замерла. Но хоть Василек и не видел ее лица, он был уверен, что она сейчас улыбается. И сам улыбнулся в ответ.
Так, в тишине, подремывая от усталости, они и просидели до самого рассвета.
А потом был нелегкий путь в Гнилушки. Особенно сложно идти было Кире. Каждый ее неосторожный шаг отдавал острой болью во всем теле. Да и Василек пошатывался и время от времени останавливался, страдальчески морщась и прижимая руки к голове. Но сажень за саженью дорога поддавалась. А уж когда из сырых болотных дебрей парочка поднялась по склону оврага в залитый утренним солнцем сосновый бор, то и боль немного отступила, и ноги сами веселей зашагали по удобной тропинке.
– Только знаешь, Кир, давай скажем, что это я чудище убил? – Виновато промямлил парень, когда они уже подходила к деревне. – А то ведь засмеют меня деревенские. Да и тебе, наверное, с такой славы ничего хорошего...
Девушка согласно кивнула. Вот уж и правда ни к чему, чтобы пошел слух, что она умеет ворожить, что наколдовала такое средство, что с нечистью смогло справиться. И уж совсем худо будет, если кто-то прознает, как она заполучила этот волшебный узелок на самом деле... От этих мыслей Кирке стало очень неуютно. Она поспешила выкинуть их из головы.
– Скажем, что ты его вилами поборол. Попал в глаз – чудище и рассыпалось.
Василек расплылся в довольной улыбке.
8. Невеста
Переполох в Гнилушках поднялся, как только ребята подошли к околице. Первой их заметила Авдотья. Старушка с диким воплем выронила из рук ведро полное воды и принялась с неистовым усердием осенять себя святым знаком.
– Нечисть, нечисть в деревне! Люди добрые, мертвяки среди бела дня! Упыри, вурдалаки! – Заорала она и молоденькой козочкой припустила к ближайшему двору.
Народ быстро сбежался на крики.
Вид у Василька и Кирки был и правда не лучше, чем у выбравшихся из могил упырей – оборванные, грязные, исцарапанные, еле стоящие на ногах. Да и как можно было поверить, что они живыми ушли от чудища? Так что близко к ним деревенские подходить не спешили, а кое-кто из мужиков даже выставил перед собой прихваченные грабли и лопаты.
– Да что вы Авдоху слушаете? Не мертвяки мы никакие, – с опаской поглядывая на угрюмые мужицкие лица, пролепетал парень. – Я это, Василек. И Кирка со мной. Ну вы чего? Свои мы. Живые!
– А вот сейчас Тимофей Федорович с хранителем придут, тогда и узнаем, хлопец, живые вы... али какие! – Грозно потрясла позаимствованным у соседей топором уже успевшая возвратиться Авдотья. – А ну, у кого ноги быстрые, кликните скорей старосту!
Из толпы зайцем выскочил мальчонка и побежал в глубь деревни.
Ожидание головы и соборных мужей несколько затянулось. Вторую ночь они совещались в тереме старосты, а потому к утру на ногах держались не очень крепко и особой прытью не отличались. И теперь, толком не разобрав, что собственно случилось, представители деревенского совета нехотя плелись по пыльной улице и кляли причину столь ранней побудки. Но ведь на то они и уважаемые люди, чтобы суметь разрешить любой острый вопрос независимо от личных обстоятельств!
Однако встреча с возвращенцами из болот поставила в тупик даже их: староста нервно гладил жидкую бороду, купцы задумчиво чесали затылки, а Филимон с мученическим выражением лица шевелил дрожащими губами, беззвучно произнося один священный текст за другим.
– Ты что ль, Василек? Кирка! – искренне удивился встрече немного припозднившийся Онисим. – А мы по вам уже и поминки справили. Вон, Филимонушка обряд провел. Все честь по чести.
– Да мы это, мы! – С отчаяньем в голосе подтвердил парень. И, собрав в кулак все свое мужество, тут же добавил. – Я... Я чудище победил!
Народ зашушукался. Василек глянул на Кирку, но та будто и не слышала. Девушка еле стояла на ногах, опираясь здоровой рукой на его плечо.
– Ишь ты, нечисть-то говорливая пошла да с воображением. Чудище он убил. А как докажешь? – Ехидно спросила Авдотья.
– А ты на болото сходи, да сама посмотри. Мы тебя даже проводим, – хохотнул кто-то из толпы.
И пока под общие смешки старушка рассыпалась проклятьями и руганью, Тимофей Федорович потихоньку обратился к собутыльникам.
– Ты же говорил, что Ваську до самой старой гати довел, – староста зыркнул из-под бровей на Онисима, – а девка эта, полоумная, за ним увязалась?
– Так и было! Сам видел, как парень по тропе пошел, а Кирка потом за ним шмыгнула, – осенил себя знаком мужик. – Некуда там сбежать, да и от чудища разве спрячешься.
– Ну, а вы что скажете? Могло так случиться, что Васька-пастушок одолел нечисть болотную?
– Верится, конечно, с трудом. Но как он тогда тут живой стоит? – Почесал затылок Матвей Борисович. – А что, если на болото сходить да проверить?
– И кто же пойдет? – поднял бровь староста.
Мужчины потупили взор.
– Может, до вечера подождем? Коли Васька все-таки сбежал, так чудище объявится. Тут-то уже вся деревня пустобреха этого на болота проводит, – предложил Егор Ефимович.
– А людям мне как объяснить, что мы в деревне мертвяков держать до темна будем? Да не надо мне тут, сам вижу, что живые они. Но людям-то, людям как объяснить?
– Тогда отведем их обратно, на распутье к дереву привяжем да подождем до утра. Чего голову-то ломать, – хмыкнул Онисим.
Тимофей Федорович поводил беззубой челюстью:
– А как Васька и правда чудище победил, а мы его в лес на ночь? Ты глянь какие они с Киркой побитые. А коли дух к утру испустят? Это же тогда не перед людьми, перед воеводой отвечать за загубленного богатыря! Тут всей деревне мало не покажется, смекаешь?
Соборные мужи крепко призадумались.
– Ох Васька, ох пастушок. Увалень увальнем, а какую загадку загадал... И гляди-ка, даже вилы мои приволок, – цокнул Матвей Борисович.
– Да погоди ты, Матвей Борисович, с вилами своими. Что делать-то теперь? Как беду от себя отвести? – Занервничал Егор Ефимович.
– А что, – хитро прищурил один глаз староста, – не сладко тебе, Филимонушка, придется, когда прознают, что ты за живых как за мертвых перед Велесием и Яроликой Слово читал?
Мужики все как один повернули головы к хранителю. И без того бледный Филимон медленно стянул с головы вишневую мурмолку и отер ей вспотевшею шею:
– Истинно так, Матвей Борисович, засмеют. Может, в глаза не посмеют, но за спиной-то шушукаться станут. А ведь только прошлым летом мне место в Днесьгороде прочили. Но теперь можно и не думать...
Купцы переглянулись.
– Так ты погоди, не спеши планы менять, – осторожно начал Матвей Борисович.
– И то верно, Филимон, – поддакнул Егор Ефимович. – Ты к этим двоим получше приглядись.
Не давая хранителю времени опомниться, староста призвал жестом народ к тишине и заговорил во всеуслышание:
– Хранитель, к тебе взываем о помощи! Мы, – Тимофей Федорович обвел рукой стоящих рядом соборных мужей, – люди простые, хоть и при деревенском совете состоим. Налог царский собрать, решить, когда сеять, а когда урожай снимать, поле под пшеницу али под репу определить – это наше дело. А вот происки злых сил распознать, так это ведь только ты и можешь! Тебе Хозяин Слово открыл, а Хозяйка путь осветила, так ты присмотрись да ответь нам – живые то, добрые люди у околицы стоят? Али нечисть коварная обернулась принявшими смерть мученическую Василием, сыном Фомы, да Кирой, названной дочерью почившей Таисии?!
Толпа одобрительно зашумела:
– Да, хранитель Филимон! Кто кроме тебя определит, кто беду отвадит? Скажи нам!
– Что же вы, люди? Хранитель? Мы ведь это, мы! – Со слезами на глазах кричали Василек и Кирка, но их голоса утонули в общем гомоне.
– Ну, сам решай, – староста шепнул так тихо, чтоб только стоящий рядом хранитель и услышал, – авось Днесьгород еще и не потерян для тебя.
Сообразив, что к чему, Филимон помрачнел и нервно водрузил свою измятую шапочку обратно на голову. Он заломил руки за спину и под пристальным взором притихших деревенских решительно подошел к испуганной парочке.
– Хранитель Филимон... – всхлипывал Василек.
– Мы это, мы, – устало шептала Кирка.
Филимон долго смотрел на ребят, хмурясь и смешно оттопыривая нижнюю губу. Затем он протянул руку к тонкой веревочке на шее пастушка и вытащил на свет подаренный им же амулет. Хранитель задумчиво покрутил кусочек бересты и провел пальцем по грубо вырезанным рунам. Наконец, он тяжело вздохнул и вернулся обратно к старосте.
Народец снова зашушукался.
– Спасибо, Тимофей Федорович, за старание, но такого греха на себя не возьму, – не глядя на старосту, сквозь зубы процедил хранитель. И громко добавил: – Слушайте, слушайте все! Вы просили меня рассудить, живые люди вернулись в деревню... или порождения нечистой силы. Так вот, говорю вам, что это добрые ваши соседи. А доказательство тому – амулет, что на шее у Василия. Ни одна темная тварь не в силах находиться рядом, а уж тем паче носить на себе Священные Имена! А потому говорю вам, что это и есть – Василий и Кира.
Деревенские удивленно вздохнули. Пара мужичков поотважнее, подойдя поближе к пастушку, присмотрелись к висящему на его груди медальону и утвердительно закивали головами.
– Это как же? Это Васька чавой ли чудище болотное порешил?! – Всплеснула руками Авдотья.
– Да ты, соседка, топором-то моим не махай! Натворишь делов, чего доброго, – рядом с ней оказался хозяин того самого двора, куда совсем недавно забегала неугомонная старушка. – Стало быть, победил пастушок нечисть, раз обратно возвернулся.
Василек и Кирка едва сдерживали слезы:
– Говорили же, мы это, мы... Спасибо, хранитель, спасибо.
Филимон продолжил:
– Люди! Добрый наш Хозяин и Светлая Хозяйка явили милость свою! От верной гибели спасли они сего молодца и девицу. Возрадуемся и вознесем благодарственные молитвы Велесию и Яролике!
Филимон воздел руки к небу и стал нараспев произносить один из священных текстов. Народ в общей благоговейной радости повторял за ним. Особенно усердствовал Василек, и к месту и не к месту осеняя себя святым знаком. А староста шепнул Онисиму пару слов и тот потихоньку исчез из толпы. Вернулся мужик как раз к окончанию импровизированного молебна вместе с Марфой. До этого момента мать Василька так и держали взаперти, опасаясь выпускать. Простоволосая, выцветшая с лица женщина бросилась к сыну, со слезами заключая того в объятья.
– Что же, теперь, когда мы все уверились, что это Василий и Кира, надо бы нам снова созвать собор и разобраться в том, что все таки произошло, – сказал староста, когда деревенские немного успокоились.
Похмельный Егор Ефимыч, прослышав об очередном совете, страдальчески поморщился.
– Да что же не ясного-то? Василек, соколик мой, спас нас всех от проклятого чудища, вот что произошло! – Откликнулась Марфа.
– Вот сейчас соберемся, сын твой нам и поведает, как это у него вышло, – промолвил деревенский голова. Он поглядел на измученную Кирку и добавил: – А ты, девица, домой ступай, нам и Васькиного рассказа хватит. Онисим, помоги-ка ей дойти. Да харчей у кухарки моей спроси, пусть соберет.
Толпа одобрительно загудела.
– Дал бы и парню в себя прийти, умыться хоть, – заворчала Марфа, крепче прижимая сына.
– Ничего, мы и баньку истопим, и яствами накормим. Пойдем, Василий, – настоял на своем деревенский голова.
Онисим довел Кирку до двора и отдал ей горшочек с варевом. Едва открыв дверь в избу, она позвала было Игреньку, но тут же осеклась. В доме было пусто и пахло сыростью. Юная травница собралась с силами – затопила печь, заварила целебного чая, обработала раны. Каша, пожалованная со старостиного стола, оказалась застоявшаяся и пресная. Матушка Тасюта отозвалась бы, что такая только курам на корм сгодится. Но для Киры сейчас и мед не был бы сладок, так что она просто съела пару ложек и отправилась спать.
Несколько дней девушку лихорадило и она почти не спускалась с полозей. В полубреду ее мучили странные, пугающие видения, но когда Кира в ужасе просыпалась, вспомнить содержание этих снов она не могла.
Каждый день во двор приходил Савелий. Он приносил воду, затапливал печь, кормил кур. И что не менее удивительно – он был трезв. Кирка не хотела его помощи, но сил прогнать непрошеного гостя у нее не было, так что выразить свое неудовольствие она могла только равнодушным молчанием. Мельник же и сам не искал разговора – помогал по хозяйству и уходил.
Так прошло пять дней. На шестой Кира почувствовала себя намного лучше. Все таки не зря Тася считала приемную дочь способной ученицей – приготовленные ей снадобья и мази сработали отлично. Перелом, конечно, так быстро не зажил, зато ссадины и синяки почти прошли, а нога лишь слегка напоминала о себе, позволяя девушке уверено передвигаться без чужой помощи.
Хоть Кирка и понимала, что лучше ей все-таки еще пару дней полежать, но усидеть дома не смогла. Она оделась и отправилась ко двору Матвея Борисовича. Все дело было в отсутствии вестей от Василька – за все эти дни она его так ни разу и не видела. Хотя, размышляла Кира, наверняка парень приходил, когда ее лихорадило, и она просто не помнит. А сейчас Василек, конечно же, не знает, что она уже поправилась, поэтому надо пойти к нему самой и рассказать, что все уже хорошо! И еще одно, надо взять с собой давно уже сшитую мужскую рубаху – свадебный подарок жениху.
Денек был погожий. Пригревало майское солнце, невысоко в небе носились суетливые ласточки, по обочинам дороги в молодой зелени желтели беззаботные одуванчики. Девушка шла по деревенской улице, здоровой рукой прижимая к себе льняную рубаху. Кира непроизвольно улыбалась, глядя на змейку кропотливо вышитого охранного узора. Она смогла убедить себя в том, что счастье с любимым человеком стоит всех страхов и ужасов, что ей пришлось пережить. И всех жертв, что пришлось принести...
– Кира?!
Девушка остановилась. Это был дядька Сава.
– Ты что это? Куда? – Взволнованным голосом сбивчиво пробормотал мельник. Но заметив в руках девушки праздничную рубашку, сказал уже твердо: – Не ходи!
Кирка смущенно отвела глаза, не зная как поступить. Все-таки она была благодарна Саве за помощь, но ведь смерть Тасюты была отчасти и его виной!
– Послушай, Кира, – продолжил Савелий, будто прочтя ее мысли, – виноват я, значит, перед тобой и Таисией, виноват. Нет прощения мне. И Радушка мне не простит. Встретимся с ней – не простит... Запутался я. Хмель и горе мне тогда голову задурманили. Но... не хотел я, чтобы так все вышло. Не хотел, Кирка!
А теперь, значит, благодаря тебе деревня от чудища избавилась.
Девушка испугано отшатнулась.
– Да ты не бойся, никому я ничего не скажу, – подойдя ближе, зашептал Савелий. – Знаю я, что твоя это ворожба, куда уж Ваське с нечистью тягаться. Ты же на мельницу приходила, к духу. Спасла, значит, деревню, как когда-то матушка твоя спасла Ванечку моего и женушку... Добрый дух-то, оказывается, хоть и людьми крутит. А я, дурак, посчитал, что нечисть под самым боком завелась, и Таську тогда напугал. Мельницу спалить хотел! Да хорошо, что не разгорелась...
Кирка вздрогнула, вспомнив, чью кровь предлагал ей пролить «добрый» дух, но промолчала.
– А я ведь, когда потерял сыночков моих, Радушку... – запинаясь, продолжал дядька Сава. – Люди-то тогда уже про чудище вспоминали, вот мне бы их послушать, мне бы к омуту тому пойти. Мне бы, значит, найти ту тварь болотную, да вот этими вот руками разорвать гадину в клочья, в мелкие ошметки!
Раскрасневшийся мужик поднял кулаки со скрюченными пальцами и нервно ими потряс. Вены вздулись на его висках, а из глаз покатились слезы.
Он бессильно опустил руки:
– Не разобрался я, дурак. Кругом дурак.
Савелий тяжело вздохнул, но тут же оживился:
– Виноват я, и Таиссию не вернуть, но тебе, Кирка, я помогу. Ты послушай, значит, меня – уезжай из Гнилушек. Вот сейчас же уезжай из поганого этого места. В город отправься. Или в другую деревню. У тебя дар есть, хорошая лекарка из тебя выйдет. А я денег скопил, все тебе отдам. Со сборами, с дорогой – везде помогу. И тайну твою сохраню, можешь верить. Послушай меня, не ходи ты к Ваське. Баламошка этот... да не пара он тебе. Вот и Таисия говорила, что...
– Не тебе от ее имени говорить! – Неожиданно даже для самой себя взъярилась девушка. – Погубил матушку мою. Да, ты виноват, ты! И нет тебе прощения! И на Василька напраслину возводить не надо! И денег мне твоих тоже не надо!
Кира развернулась и, хоть каждый шаг и отдавал болью, побежала прочь.
– Не ходи... дочка, – взмолился растерянный мельник. Но все, что ему оставалось – смотреть как фигурка девушки удаляется по залитой солнечным светом улице. И как по пятам за Киркой скользит по пыльной дороге черная угловатая тень.
– Мамка, я же тебе говорил, это Кирка все, – перешептывался с Марфой Василек, робко поглядывая на собирающихся в тереме Матвея Борисовича гостей.
За последние дни в жизни его произошел крутой поворот. На собрании, в тот первый вечер по возвращению, староста и другие главы уважаемых семейств устроили ему настоящий допрос. Но Василек держался стойко, отвечал коротко и все талдычил, что чудище видел и поборол его вилами, когда то напало на Киру. Мужики чесали затылки, Онисим насмешливо хмыкал, но поймать парня на лжи никто так и не смог. Его заперли в сарае, но пастушок и тут не унывал: накормили, примочку к разбитой голове приложили – и то ладно. Нечисть ни в тот вечер, ни на следующий день, понятно, не появилась. Кирку же мучила горячка, а потому выведать что-то у нее не было возможности. Тогда мужики решились и всем скопом отправились на болота. Увидев разбросанные по поляне ошметки иссохшей тины, ворох веток и груду коры, и так и не повстречав никакого зла, деревенский собор все же уверился, что чудище мертво. Или изгнано. Тут Онисим поспорил с Филимоном, потому как он, на правах бывалого воина, считал, что коли кто-то был, а теперь его нет – значит он умер, а хранитель, как опытный служитель культа, вразумлял, что коли этот кто-то и не жил вовсе, то не мог и умереть, а потому вернее считать, что чудище изгнано. Каждый так рьяно стоял на своем, что философский спор едва не перерос в мордобой. Но спас пир, устроенный по поводу избавления Гнилушек от проклятия. Василек тотчас из недотепы-пастушка превратился в героя и занял почетное место за праздничным столом. Поначалу несмело, а затем, по мере опустения бутылей с медовухой, бойко, в красках он описывал свой легендарный бой с нечистью.
А еще через пару дней в деревню примчался вестовой с приказом Васильку «в недельный срок предстать пред светлые очи градоначальника Днесьгорода для вступления в должность головы городовых стрельцов». Оказалось, что староста уже успел отослать работника в гарнизон, чтобы там уже выслали гонца в город с известием о победе над чудищем. И вот, градоначальник прислал ответ. Василек, услыхав приказ, растерялся. Но тут уже парня подхватил под руку Матвей Борисович, отвел в сторонку и предложил выдать за него Любашу. У пастушка голова шла кругом. А купец знай о своем: «Ну что, зятек, завтра сватовство и устроим?» Василек хлопнул глазенками и кивнул. Не то, чтобы он даже успел что-то сообразить, просто по привычке согласился с тем, что велит хозяин. А когда, наконец, сообразил...
