Текст книги "Гнилушкина гать (СИ)"
Автор книги: Ксения Кулина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Тут уже наш царь не стерпел. Мало того, что сами плотину поставили, ущерб нашей казне причиняют, так еще и нас же во вранье обвиняют! Взбеленился Горох, велел войско собирать и в поход на соседского царя отправить! Все-таки крутой нрав у царя-батюшки был, ой и лихой...
– Ох! – разволновалась Кира, даже про грушу забыла.
Дядька Сава продолжил:
– И пошел, значит, наш царь на чужую землю войной. Много народу полегло: и среди симольцев, и среди наших. Но мы оказались все-таки сильней. Прошли тогда вдоль всего русла от края до края чужого царства. Да вот только плотины не нашли!
– Как же так! – удивилась девочка.
– А вот так, – передразнил ее мельник. – Показалось, видать, рыбакам-то. Да только, что же уже поделаешь? Людей поубивали, деревни разорили. В общем, послал царь-батюшка новую грамоту иноземному правителю. А в послании было сказано, что война симольскому государю была в наказание за дерзкие слова. Нельзя, мол, с нашим царем так разговаривать!
– Все равно молодец, Горох! Знай наших! – Выкрикнул Филька. И Ярошка угукнул, согласно кивнув.
– Но, сказал царь, воевать мы больше не хотим, а за мир требовать много не будем – заберем лишь часть земель вверх по течению. В назидание. Как ни обидно было государю иноземному, а все же войну он проиграл, и потому с условием Гороха согласился.
С тех пор с соседями отношения у нас и разладились. А вот Гнилушки-то наши как раз на тех землях завоеванных и стоят! Раньше тут симольская деревня была, никто уж и названия-то ее не помнит. Раздал тогда Горох дворы самым отважным воинам – прадедам, значит, нашим. Так тут и живем.
– А что же речка? – спросила Кирка.
– Да так вышло, что после войны Добромысль и правда начала очень быстро мельчать. Вода куда-то ушла всего за пару лет. Пойма заболотилась, рыба перевелась, птица разлетелась, – сказала Рада. – Но нет худа без добра. Сейчас пойдем по левой гати – выйдем на хорошее, надежное место. Там клюквы-ы-ы... Эх, видимо не видимо!
Девочка съела последний кусочек груши и повернулась, чтобы выбросить огрызок. Мальчишки уже успели затеять пятнашки. А взрослые собрались в дальнейший путь.
– Кира, пошли! Чего сидишь-то? – окликнула девочку Тася.
– А там что за тропа? – девочка указала в сторону бурелома, что был за спиной, пока они сидели на лавке.
Женщины тревожно посмотрели в заросли, в которых с трудом можно было различить старые, по большей части сгнившие и рассыпавшиеся в труху бревна гати.
– Вот ведь углядела, – хмыкнул Сава. – Правда, была раньше и там дорога, но по ней уже давно никто не ходит.
– Ты, давай-ка не болтай, а поднимайся. Идти пора, – раздраженно позвала Тася.
– Действительно, вот разболтались. Клюква сама собой в лукошко не запрыгнет, – поддержала подругу Рада.
– А почему? Почему туда больше люди не ходят? – не сдавалась девочка, вглядываясь в густые заросли.
– Правда, тять, почему? – Две пары мальчишечьих глаз уставились на мельника.
– Ну что вы, бабы, разволновались. Шило в мешке все равно не утаишь, – бросил женщинам вжившийся в роль сказителя Савка. И продолжил, обращаясь к детям: – Значит, дело тут в том, что подлые симольцы, которые до войны здесь жили, решили нашим прадедам отомстить. Пока доблестные весинские войны осматривали кровью и честной победой добытые земли, собрались гадкие симольцы перед идолом своим, что стоял раньше где-то недалеко от деревни. И колдун ихней, поганый баламошка, учинил обряд мерзкий – связался с нечистью, противной равно как Велесию, так и Яролике. И получилось у него наслать на рода наши страшное проклятие. Правда, никто из наших прадедов не понял этого сразу. Они-то как костры за оградой увидали, примчались к симольскому капищу. Ну прокаркал им что-то колдун на своем поганом языке перед тем, как его зарубили – эка невидаль. Но был тогда среди наших воинов толмач царский, он-то слова те злобные и перевел: «За отнятую землю станете платить родной кровью, и покуда Добромысль снова не станет полноводной – будет так».
– И что же было? – взволнованный Филька утер рукавом нос.
– Все бы тебе торопиться! – Заворчал сбитый с ритма рассказчик. – Что было, что было – да то и было, что сбылось проклятье... Через несколько лет появилось на болотах чудище и каждый год стало требовать себе жертву – чьего-то сына, или сестру, или мужа... И пришлось нашим семьям с такой участью согласиться, потому как если этого не сделать, воспротивиться – нечисть беды на всю деревню насылала. А если кого-то из родственников соседних деревнях спрятать – то и там болезни и несчастья начинались. Прознал про это царь и прислал в Гнилушки хранителей Слова да волхвов верных, да ученого люда разного, чтобы от напасти этой землю весинскую, значит, очистить. Но никакого толка от них не случилось – не смогли даже решить, водяной у нас тут завелся или леший болотный. Пустобрехи! А потом сколько еще богатырей приезжало силу свою в ратном бою с нечистью испытывать... ни один не вернулся. Ну Горох тогда и запретил нашим родам из Гнилушек переезжать. Даже ребят в войско не звали больше. Правда, и от податей освободил, чтоб, значит, люди шибко не серчали. И так было и при прадеде моем, и при деде, и отец еще те времена застал. Много людей чудище извело. Целые семьи даже. А потом вдруг... пропало. Может Велесий сжалился над нами. А может оно и само издохло – это уж никому не ведомо. Да только больше в Гнилушки чудище не приходит.
– Тять, так а тропа причем? – Пролепетал Ярошка, за что незамедлительно получил шутливый щелбан.
– И ты туда же? Ну и сыновья мне достались, на каждом слове родителя перебивают, – делано возмутился Сава. – Ладно, слушайте. Когда речка сильно обмелела (это еще до чудища было), кое-где по руслу образовались большие пруды. А в них кишела рыба, которая не смогла во время уплыть. Ну вот, к самому большому такому озерцу рыбаки гать и проложили. Да только когда нечисть появилась, то как раз на озере том и поселилась. Так что по тропе это проклятой, которую ты, Кирка, разглядела, людей к нечисти на заклание и отправляли.
Три пары детских глаз со страхом и любопытством уставились на остов дорожки из бревен, ведущей вглубь зарослей. Вдруг из бурелома донесся треск. И дети, и взрослые насторожились. И тут из кустов вверх взметнуло что-то большое, черное.
– Ай, чудище! – взвизгнула девочка и спряталась за Тасиной юбкой. Женщина и сама вздрогнула.
Ярошка зажмурился и схватился за старшего брата, но Филька даже не шелохнулся.
– Да это же ворона! – Засмеялся мальчишка.
Действительно, по верхнем веткам корявой березы прыгала крупная птица. Кирка, с навернувшимися уже было слезинками, посмотрела наверх. Ворона издевательски каркнула.
– Ну что ты, дочка. Это всего лишь птица, – принялась успокаивать девочку Тася.
– Все, хватит байки травить. Идти пора, а то так и до ночи не управимся. – Рада не одобрительно покосилась на мужа: – Худой из тебя сказитель, Сава, ничего доброго от твоих историй. Только детей перепугал.
Мельник пожал плечами:
– Да не хотел я никого стращать. Рассказал, как дело было. Все же про то знают! Да и нет чудища больше, все дела прошлые.
– Тять, а что надо сделать, чтобы река снова водой наполнилась? -вдруг спросил Ярошка.
– Да кто же его знает, что там эти подлые симольцы выдумали? Они же это назло все. Смекаешь?
Немного погодя ягодники продолжили свой путь к клюквеннику. Только Кирка все вздрагивала от каждого лесного шороха и держалась рядом с матерью.
Филька поравнялся с девочкой и пошел рядом:
– Вот. Тут еще целый кусман остался, – он протянул недоеденную грушу.
– Спасибо, – Кирка улыбнулась и приняла угощение.
– Ты не верь всему, что тятя говорит. Он такие небылицы сочинить может! Вот два лета назад по ночам у мельницы кто-то шуметь стал. Ну отец и выдумал, что это нечисть за мукой ходит. Навьи, упыри всякие. Мол, надоело им сырую человечину кушать, хотят пирогов с мясом испечь. Ярошка тогда сильно испугался, по ночам спать перестал. Да и я струхнул. А потом оказалось, что это кабаны на огород повадились. Мы даже на них охотиться ходили. Ни одного, правда, не загнали, зато я двух белок подстрелил! А тятя сам частенько говорит: «Не приврешь, красиво не расскажешь».
– Так что, не было чудища болотного?
– Наверное было когда-то, – честно ответил мальчик. – О нем и Тимофей Федорович, и дед Степан рассказывали. Но ведь тебе, Кирка, и вовсе бояться нечего. Проклятие-то только на наших, Гнилушкинских родах лежало, а ты – пришлая. До тебя чудищу и дела бы никакого не было.
– А ты как же?
– Пусть только попробует из болота своего вылезти, вот я ему, – Филька погрозил кулаком.
Дети весело засмеялись.
3. Калиновый венок
Время шло. Тася продолжила обучать дочь премудростям травничества и знахарского мастерства. К двенадцати годам Кирка уже самостоятельно мешала несложные снадобья и составляла лекарственные сборы. Были у девчушки в полях да рощах и «свои места», где она наверняка могла найти нужный корешок или траву. Ну или просто красивый цветок и вкусную ягоду. «Лес к тебе щедрый: грибы, растения ценные сами в руки идут. И ты их целебную силу понимаешь – хорошая знахарка из тебя выйдет, Кирка», – хвалила приемную дочь женщина.
Вот только в деревне за все эти годы девочка так и не смогла стать «своей». Авдохины выдумки давно позабылись и соседские дети, конечно, с Киркой играли, но в гости, во двор никогда не приглашали. А взрослые и вовсе зачастую ее не замечали. Гостинцы, сладости, да даже просто доброе слово доставались девочке редко. И чем старше она становилась, тем сильнее ее это печалило.
Как-то глубокой осенью, после очередного похода в лес, Кирка с Тасей сидели на крыльце. Женщина затопила в избе печь и теперь они вместе ждали, пока наружу через войлоковые оконца выйдет первый, самый густой дым, и заодно разбирали принесенные из леса грибы, решая, что посушить, а что засолить на зиму.
Старая Манька, проходя мимо, плешивым боком неловко задела корзину и едва не рассыпала содержимое.
– Вот тоже, наказание, – проворчала для проформы Тася, отгоняя козу. – Никакого прока, корми только ее.
Манька обиженно проблеяла в ответ и, неспешно ступая по жухлой траве, скрылась за углом дома.
Соседи давно уже удивлялись, зачем женщина держит животное, не способное нести для хозяйства никакой пользы. У травницы был ответ, но она сомневалась, что кто-то из них его поймет. Разве что Радушка.
– Матушка Тасюта, – прервала размышления женщины Кира.
– А почему у нас самая худая изба в деревне? Курная. Ни у кого уже такой нет. Ведь весь потолок в копоти. И красное окошко всего одно, да и то маленькое-маленькое, – вздохнула девочка. – А ведь ты такая знахарка... Такая!.. Да тебя даже в городе знают! И мы могли бы там жить. Ты бы лекаркой была, а я бы за травами ходила.
– Да ты что, Кирка? Не хочу я ни в каком городе жить. – Всполошилась Тася. – И что это тебе наш дом разонравился?
Девочка потупила взор в пол.
– Да не любят нас здесь, матушка. И тебе «спасибо» не всегда скажут, а надо мной девчонки и вовсе посмеиваются. Подкидышем дразнят.
– Жила я уже там, где все приветливые... Да ты мала еще, чтобы понять, – раздраженно ответила Тася. – А в Гнилушках мед в уши может и не льют, зато расклад честный: пока польза от тебя есть и тебе польза от деревни будет.
Кирка окончательно сникла.
– Подумаешь, дразнят ее! – Ворчала женщина, с таким усердием очищая подберезовик, что тот в ее руках раскрошился в труху.
Тася досадливо отряхнула передник. Она злилась. Злилась как и всякий раз, когда чувствовала себя виноватой, но была не в силах что-либо изменить. О чем только думала, когда взяла к себе девчонку? Ведь знала, какие тут люди.
Кирка хлюпнула носом. Сердце женщины сжалось.
– Ну, а тетка Рада? Дядька Савелий, Филька, Ярошка – с ними ведь ты ладшиь. А у Радушки скоро еще и третий ребеночек родится, может, тоже подружитесь, как подрастет, – она попыталась приободрить дочку.
Кира согласно кивнула, не отрывая взгляда от земли. Тася убрала корзину в сторону и обняла дочь. Манька, до того бродившая по двору, тоже подошла к девочке и легонько уперлась рогатой головой в бок.
Так и закончился бы тот день, если бы вскоре за забором не послышался тревожный, сбивчивый топот копыт, а затем и нервные удары колотушки о створки ворот.
– Таисия, – громко окликнул взволнованный мужской голос. Кирка не сразу поняла, что это дядька Савелий.
Тася поспешила впустить гостя. Она хотела пригласить его во двор, но мельник судорожно вцепился в ее руку.
– Беда, с Радушкой беда, – будто раненный зверь простонал Сава.
Девочка видела, как побледнела мать. Но уже через мгновение знахарка встрепенулась и бросилась в избу.
– Сейчас я, Сава, сейчас, – выкрикнула Тася на ходу.
Кирка забралась с ногами на лавку, которая стояла под окном, и заглянула внутрь дома – мать металась по комнате, сметая пучки трав и склянки со снадобьями в полотняную сумку. Происходило что-то недоброе.
– Что случилось, матушка? – пискнула девочка, когда женщина выбежала из избы.
Но Тася очень спешила.
– Со двора никуда не ходи. Ворота закрой. Меня жди, – строго скомандовала знахарка и скрылась за воротами.
Кира подбежала к забору. Их с Тасей избушка находилась на краю деревни, а дом Радушки стоял особняком от остальных дворов – на вершине небольшого холма, рядом с мельницей. Туда, прямиком по широкому полю, и направились Савелий с Тасей верхом на одной старенькой лошаденке. Девочка еще немного постояла, провожая взглядом удаляющийся силуэт всадников, а затем заперла ворота, как и велела мать.
Ждать было тяжело. Кирка, чтобы зря не ломать голову по поводу случившегося, заняла себя работой – справилась с грибами, почистила курятник и маленький козий хлев, собрала опавшую листву. Но Тася все не возвращалась, и девочка, не придумав больше посильного занятия, присела на ступеньку крыльца. Пропал последний солнечный луч, и небо окончательно затянула осенняя серость. Время, похоже, вообще решило остановиться. Кира загрустила.
Медленно покачиваясь, подошла Манька и, по своему обыкновению, уперла морду в бок девочки. Кира всхлипнула и обняла за шею свою единственную подругу.
– С тетей Радой что-то случилось... а матушка Тасюта все не вернется, – сбивчиво объясняла она козе, а верная Манька терпеливо слушала человеческие тревоги.
Так они и сидели, пока с неба не стал накрапывать мелкий, но частый дождик, отчего на улице стало совсем уж неуютно.
– Ладно, – Кира выпустила из объятий козу.
Она уже было пошла в дом, но вернулась и, ухватив Маньку за рога, потянула ту в избу. Старая коза отчаянно трясла головой и упиралась – за долгие годы она прекрасно выучила, что заходить внутрь ей нельзя. Кирка тоже знала, что мать будет ругаться, но все равно настойчиво тянула животное за собой – ей сейчас так не хотелось оставаться одной в пустом доме. И в конце концов девчонке удалось подтащить козу к открытой двери.
В сенях на расстеленной соломе лежал недавно собранный урожай яблок. Это обстоятельство оказалось решающим в противостоянии двух упрямиц. Почуяв манящий запах аппетитных фруктов, Манька перестала артачиться. Переступив за порог коза сразу же ухватила вкусное лакомство. Девочка не возражала против утраты пары яблок, но не более того, так что подтолкнула животное дальше, в комнату.
Чадящий, едкий дым успел выйти из избы, и дом теперь был заполнен теплым сухим воздухом и тихим потрескиванием дров, не успевших еще прогореть. Кира постелила на широкой лавке лоскутное одеяло. Манька, дожевав последний кусок яблока, расположилась на полу, рядом с непутевой хозяйкой. Девочка успокоилась и задремала.
Вдруг где-то вдалеке послышался шум. Низкий, глухой, тяжелый. Будто в Киркину сторону шел великан – сделает несколько шагов и остановится, еще несколько шагов и снова стоит. Но с каждой минутой звук становился все громче, невидимый великан приближался! Сердце бешено заколотилось и девочка подскочила, едва не свалившись с лавки на пол. «Уснула!» – сообразила она, придя в себя. Кира выглянула в окно. Совсем стемнело. Дождь уже прекратился, а на ночном небе застыли редкие обрывки облаков, подсвеченные яркой луной.
Колотушка несколько раз настойчиво ударила о доски.
– Кира! Кирка! – звала Тася.
Тлеющие в печи угольки давали мало света, но девчушке и этих крох было достаточно, чтобы хорошо ориентироваться в собственном доме. Так что, нацепив на бегу лапти и молнией пролетев дворик, уже через минуту она стояла у забора. Радуясь возвращению матери, Кирка скорехонько сняла засов с ворот.
Тася держала под уздцы мельничью лошадь. Одного взгляда на лицо женщины хватило, чтобы девчушкина улыбка исчезла, – такое оно было бледное и измученное. Мать опустила голову и, не обронив ни слова, завела лошадь во двор. Привязывать животное она не стала, просто отпустила поводья. Лошаденка и сама хорошо понимала, что ей следует ждать.
– Матушка? – неуверенно окликнула все еще стоящая у ворот девочка. Но женщина не обернулась. Как-то тяжело, будто неся на плечах мешок зерна, она направилась к козьему загону.
– Где она? – сухо спросила Тася.
Прежде чем Кира сообразила, женщина уже развернулась и отправилась в дом.
– Ой... – пискнула девчушка. Про Маньку-то она и забыла. Понурив голову, Кирка засеменила за матерью.
Тася редко наказывала дочь, но сейчас женщина явно была не в духе. А девочке очень уж не хотелось отведать березовой каши. Может сказать, что Манька сама зашла в дом? Нехорошо так поступать, но... Она даже всхлипнула. Деревенские ребята только посмеялись бы над Киркиными страданиями. Конечно же надо все свалить на козу. Как иначе?
Когда они зашли в дом, Манька приветственно заблеяла и сама пошла к старшей хозяйке.
– Я не заметила, когда она пришла... – пробубнила девочка.
Вопреки ожиданиям, мать не стала ругаться или кричать. Женщина остановилась в сенях и долго смотрела как старая коза, раскачиваясь из стороны в сторону, неуклюже пробиралась через дверные проемы на улицу. Оказавшись снаружи, животное подставило белесые бока лунному свету и вопросительно посмотрело на людей. Кирка замялась и робко глянула было на мать, но та уже зашла в комнату. В доме было довольно темно, но по движению силуэта девочка поняла, что женщина подошла к шкафчику, где хранились разнообразные склянки и туески, заполненные снадобьями и травяными смесями. Послышалось шуршание и звон потревоженных стекляшек. Когда женщина вновь оказалась в сенях, девочка заметила в ее руках длинный сверток.
– В доме оставайся. Не выходи, – глухо сказала Тася, стараясь не смотреть на дочь.
Женщина вышла во двор и ухватила веревку, обвязанную вокруг Манькиной шеи. Кирка растерянно посмотрела ей в след. По краю свертка скользнул холодный блик. И девочка все поняла...
– Не надо... – одними губами прошептала она.
Кирка кинулась к матери и обхватила руку, которой та удерживала веревку.
– Матушка не надо! Манька не виновата, это я ее в дом затащила. Я! – сквозь слезы затараторила Кирка.
Травница глянула на девочку, и Кира оцепенела – настолько исказились привычные черты лица приемной матери. И такая мрачная, холодная воля была в глазах той женщины, которую девочка знала уже семь лет – большую часть своей недолгой жизни, – а теперь, будто видела в первый раз...
– В избу иди, – ледяным тоном произнесла Тася и одернула руку. – Ну, чего ждешь?
Манька забила копытами и тревожно заблеяла. Женщина гневно шикнула на животное, а потом нетерпеливо толкнула девочку в дом и закрыла за той дверь. Но бревенчатые стены избы оказались не настолько толстыми, чтобы Кирка не смогла услышать и испуганное блеянье, и короткий всхрип. Через короткое время раздался скрежет ворот и топот конских копыт. А потом все стихло.
Кирка горько заплакала.
Светало. Очередной ухаб – и телега остановилась. «Наконец-то дома», – толика облегчения промелькнула на измученном Тасином лице. Женщина неловко спрыгнула с телеги. Скорее даже вывалилась, едва не упав. Кисть левой руки ныла от боли.
Перед возвращением домой Тася попросила Саву забрать козью тушу. С раненной рукой самой управиться ей было не под силу. Мельник, все еще не веря, что все окончилось благополучно, со слезами благодарил знахарку. Не желая покидать жену и новорожденного ребеночка, которых едва не лишился, Сава отправил в помощь старших сыновей – Фильку и Ярошку. Мальчишки ловко запрягли телегу и довезли Тасю до ее двора.
Филька помог отодвинуть створки ворот. Женщина благодарно кивнула.
– Там она, – Тася отвела ребят к торцу дома.
Братья сняли накинутое поверх козьей туши корыто, а затем подхватили измазанную грязью и кровью Маньку и отнесли в телегу. Ярошка еще вернулся и попросил лопату. Он снял окровавленный дерн и прикопал.
– Чтоб крысы не лезли, – деловито пояснил паренек.
– Спасибо вам, ребятки, – устало улыбнулась Тася.
Женщина проводила мальчишек и закрыла ворота. Оставалось самое сложное – встреча с дочкой.
Тася направилась к избе, но остановилась у порога в задумчивости. Такой уж она человек – если что-то посчитала правильным, то обязательно сделает, даже, если другие люди этого не одобрят. Так она сбежала из родной деревни, так взяла к себе сироту, а теперь вот... Но поймет ли ее дочь? Да и не знала Тася, как ей это все объяснить Кирке.
С новой силой разболелась свежая рана. Женщина отрешенно посмотрела на обмотанный тряпками обрубок мизинца, вздохнула и зашла в дом.
Кира не спала. Она сидела на полу, прислонившись спиной к стенке, и прижимала к себе колени. Точь в точь как много лет назад, когда Тася нашла ее в лопухах.
Женщина присела на лавку.
– У Радушки сыночек родился, – не зная с чего начать, тихо сказала знахарка.
– Зачем, зачем ты это сделала? – после небольшой паузы сдавлено спросила девочка.
– Манька... она ведь старая была и...
– Не ври! – Вдруг выкрикнула Кирка. Ее темно-фиолетовые глазенки полыхали гневом. – Она давно молока не дает. Ну и что? Я заботилась о ней. А ты... ты ее убила! Зачем?!
Тася опешила под таким напором. Она отчаянно пыталась подобрать слова, но у нее ничего не выходило.
– А рука? – Девчонка указала на перевязку, – Это когда ты Маньку убивала, да?
Помедлив, женщина только и смогла, что кивнуть.
– Ну и по делом тебе! – С злорадством бросила Кира. Она тут же вскочила на ноги и побежала к дверям.
Здоровой рукой Тася успела ухватить девочку за плечо:
– Постой, дочка...
– Отпусти!
Женщина медленно кивнула:
– Хорошо, сейчас отпущу. Но сначала послушай меня внимательно. И не перечь!
Кирка злобно зыркнула на мать.
– Во-первых, не смей никому говорить, что я возвращалась вечером во двор. А во-вторых, Манька была старая и...
Девочка скривилась, но Тася резко ее одернула.
– Манька была старая и вчера днем стала подыхать. Слышишь? Днем я ее мучений лишила и по неосторожности палец поранила. А потом уже приехал Савелий Лукич. И как ушла я родам помогать, так вернулась только под утро. Запомнила, девонька? Если кто спросит, то скажешь так и не иначе. Ляпнешь по-другому – несдобровать ни мне, ни тебе. Ты поняла?
Как не злилась Кирка, но, отвернувшись, согласно кивнула в ответ. Тася убрала руку. Получив свободу, девчушка выпорхнула из избы и побежала прочь со двора.
С этого дня мать и дочь старались друг с другом не разговаривать.
Через пару недель ночью выпал первый снег – рано в этом году. Долго пролежать он не обещал, так что деревенская ребятня высыпала на улицу с самого утра. Сугробов, конечно, не намело, но на снежки хватало. Мальчишки носились между дворами и устраивали баталии. Взрослые, случайно, а то и намеренно, ставшие ее участниками, отряхивались от тающих на одежде комков и громко бранились, обещая отвесить леща тому или иному сорванцу, попадись он им. Парни повзрослей тоже радовались снегу как дети, только их снежки летели все больше в сторону девушек. Ну и те в долгу не оставались.
Девчонки же помладше собрались на полянке за двором купца Матвея Борисовича.
– А давайте снежную бабу слепим?– предложила Любаша, дочь Матвея Борисовича.
– Так ведь снега мало. Лучше давайте тоже в снежки играть. Можем мальчишек закидать! – Возразила Аленка – внучка Тимофея Федоровича, старосты деревни.
Девчонки загалдели, выражая согласие: действительно, на бабу снега вряд ли хватит, а вот покидаться снежками всегда весело!
Любашка косо глянула на подругу и вечную соперницу. Та лишь улыбнулась. Гаденько так, с превосходством. Купеческая дочка нахмурилась.
– А мы из двух комьев всего. Два-то накатаем! А потом загадаем ей, какой у каждой жених будет. – Вздернула нос Любаша.
Девчонки раскраснелись и робко, но единодушно закивали. Если уж женихов загадывать, то снега конечно же хватит! А мальчишек снежками можно и потом закидать. Теперь уже старостина внучка косо глядела на Любашку, а та снисходительно улыбалась в ответ. Сильный ход, спорить бессмысленно.
Кирка, до этого скромно стоявшая в сторонке, вдруг встрепенулась.
– Я сейчас, – пискнула она и, подобрав юбку, рванула через поляну в сторону леса.
– Куда это она? – удивилась одна из девчонок. – В лапти снега начерпает.
– Да что с нее, подкидыша, взять, – равнодушно пожала плечами Любаша.
И подружки принялись лепить снежную бабу.
Кира же бежала к краю поляны. Туда, где была узкая, но длинная канава с зарослями из разнообразных кустарников. Ноги, конечно, потихоньку промокали, но она была так увлечена своей задумкой, что этого не замечала. Добравшись до места, девочка ловко наломала пучок прутьев. Затем она пошла вдоль канавы дальше, пока не нашла то, что хотела – несколько небольших кустиков калины. Это место она заприметила еще год назад, но тогда ветки украшали только зеленые листья. Сейчас же они, словно кровью, были окроплены гроздьями алых ягод. Девочка методично оборвала все красные веточки. Пожертвовав выплетенной из собственной косички тесемкой, Кира смастерила из своей добычи венок. Получилось неказисто: подмороженные ветки не очень-то хотели гнуться, а их кончики торчали из веночка будто иголки из ежа. Но гроздья ягод приковывали к себе внимание, перекрывая все недостатки, так что Кира осталась довольна результатом. Счастливая, она побежала обратно к девчонкам.
Снежная баба была уже практически готова. На ее белом лице красовались свекольные щеки, угольки-глазки и нос из огрызка моркови. Любаша повязала на нижний ком, словно на плечи, старенький платочек и девчонки, в предвкушении гаданий, полукругом обступили свое творение. Кирку пока еще никто не заметил, и она спрятала венок за спину.
– Кира! – первой увидела ее Аленка. – Ты зачем убежала?
– А вот зачем! – Девочка с гордостью вынесла на всеобщее обозрение калиновый венок. – Для бабы.
И как-то так вышло, что в этот самый момент из-за туч выглянуло солнце. В его лучах ягодки будто вспыхнули, зажглись изнутри алым пламенем.
– Красота какая! – ахнули девчонки.
– Как червленые яхонты! – восхитилась Любаша. – Я их на городской ярмарке разок видала.
Кира подошла к бабе, намереваясь надеть на ту венок, и... понурилась. Виновато пролепетала:
– Великоват...
Дети же, как зачарованные, не сводили глаз с чудесного украшения.
– Это ничего! – подбодрила ее Любаша, забирая венок. – Зато для нас в самый раз. Будем его по очереди надевать и на жениха загадывать!
Девчонки с радостью одобрили идею. Каждой хотелось примерить такую красоту. Да и про жениха узнать не помешает!
Кирка снова оживилась.
– А можно я первая? Это ведь я его сделала.– Потянулась она к венку.
– Ну нет, Кирочка, – надула губки купеческая дочка, медленно отводя в сторону руку с желанным сокровищем. – Мой род самый богатый в деревне, поэтому первой должна быть я.
– Нет, нет, – аккуратно перехватила венок старостина внучка. – Мой род самый главный в деревне, так что первой буду я. Потом Любаша, а потом...
Аленка выдержала паузу. Как бы в раздумьях, она обвела девчонок взглядом, и те с нескрываемой надеждой смотрели в ответ. И только Любашка гневно зыркала из-под нахмуренных бровей.
– А потом, так уж и быть, ты, Кира. Все таки ты его сделала и принесла, – вздохнула Аленка.
Среди девчонок послышалось разочарованное ворчание, а Кирка радостно улыбнулась.
Старостина внучка примерила веночек и встала лицом к бабе.
– Та-а-ак, – задумчиво протянула она. – Жениха хочу богатого, чтоб во дворе и коровы, и козы, и свиньи – все чтоб было. И красивого. И роста, чтоб высокого. Вот такого.
Девочка обозначила высоту рукой. Подняла глаза к небу, мечтательно улыбнулась и продолжила:
– Чтоб глаза светло-голубые были, а волосы цветом... ну... как поле пшеничное. И чтоб веснушек не было, и родинка с горошину над правой бровью, и...
Любаша недоверчиво посмотрела на подругу:
– Так это же Антошка, братец мой. Ты что, в Антоху втюрилась?!
– Нет! Вовсе нет! – поспешно протараторила Аленка и залилась краской, да так, что даже свекольные щеки снежной бабы выглядели всего лишь бледными пятнышками.
– Точно, втюрилась! – Дружно засмеялись девчонки.
– И чтоб не было у него вредных сестер, – насупившись, дополнила Аленка, чем добавила окружающим веселья. – Да ну вас!
– Ладно,– насмеявшись, Любаша забрала венок. – Теперь моя очередь.
Девочка надела украшение, поправила волосы и встала напротив снежной бабы, пристально всматриваясь в угольные глаза.
– Хочу, чтоб суженный мой был... царевич! – Горделиво подняв подборок, торжественно произнесла купеческая дочка.
По девчоночьим рядам пронеслись шепотки одобрения и восхищения размахом Любашкиных мечтаний. Некоторым показалось, что впечатлилась даже снежная баба, волшебным образом увеличив в размерах свои глаза-угольки.
– Так у нашего царя одни дочки, – поддразнила ее старостина внучка.
– А вовсе не обязательно, чтоб нашенский был! Пусть царевич-королевич хоть иноземный, хоть заморский будет! – Победно подняла бровь Любаша. Снова утерла курносый подружкин нос. Аленка только хмыкнула.
– Ой! – подала голос Кира. – А я тоже хотела царевича загадать.
Девчонки все как одна разом обернулись и уставились на Таськину названную дочку. Получилось у них это очень слажено, будто всю жизнь тренировались, и даже ресницами захлопали синхронно.
