Текст книги "Мы Крылья (СИ)"
Автор книги: Кристоф Вечерский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– Но, зачем, зачем ты дважды прятала его от меня, Малиш?! Ведь это лишь добавило сомнений!
– Я не прятала его от тебя, любимый, просто, чем слабее становилась твоя вера, тем слабей становился наш контакт, а сердце хоть и было в твоих руках, но по-прежнему являлось частью меня. От сомнений оно тоже страдало, ему было плохо во льду, но и без него не сладко. Без твоего тепла, любви и заботы оно чахло, а во льду каменело. Конечно, всё это время у меня был выбор забрать его обратно, разбить лёд, но тогда бы мы тоже расстались навсегда. Поэтому единственный способ сохранить всё, как есть, и не сгубить сердце ещё какое-то время, – был способ снова заморозить его и надеяться, что карты судьбы лягут удачно. Поэтому, Антоша, я не виню тебя, а напротив – благодарна, ты подарил мне возможность ощутить себя человеком, и главное – понять, насколько бесценна жизнь в вашем мире. Поверь, я была счастлива, и счастлива до сих пор. Не каждой живой девушке дано ощутить, что мужчина способен любить её, даже переступая через собственный страх. Просто, действительно, Антоша, нет в вашем мире места идеалам, здесь нельзя разыграть всё по нотам, запланировать наперёд, а главное – у всего есть своё начало и финал. Но и об этом я не жалею, ведь любовь должна быть чистой и единственной, а если чувства ко мне исчезают, то исход у меня быстрый и один, лучше так, чем полжизни потом гулять по рукам и не знать покоя.
– Ты хочешь сказать, что твоё сердце умерло?
– Да, Антоша, к сожалению, оно слишком долго пробыло во льду.
– Прости меня, – произнёс я и попытался обнять девушку, но руки прошли сквозь её тело. Я не хотел верить тому, что увидел. – ПРОСТИ! – закричал я с отчаянием в голосе, вспоминая, как несколько дней был озабочен только собственными проблемами, а час назад и вовсе хотел забыть о ней навсегда, так хладнокровно и жестоко помогая умирать любимому сердцу.
– Послушай, Малиш! – взмолился я, чувствуя, как губы дрожат от каждого слова. – Я знаю, как можно всё исправить. Но мне нужна твоя помощь, я хочу, чтобы ты зажмурилась, как в своём рассказе и очень-очень сильно захотела этого вместе со мной.
Не дожидаясь ответа, я схватил ледяной куб и с силой бросил его об пол. К моему удивлению, ледышка, упав, лишь гулко бухнула, но даже не подумала треснуть. В яростном порыве я снова и снова бросал неподвластную мне твердыню об пол, чувствуя, как отчаяние съедает меня изнутри. От таких ударов треснул бы любой гранит, но постылая ледышка и не думала поддаваться.
– Остановись, пожалуйста, Антоша, – мягко сказала девушка. – Уже слишком поздно, любимый, лучше давай побудем вместе, пока у нас есть ещё немного времени. Хотя обещаю, что буду оставаться рядом на столько, насколько у меня хватит сил, даже когда ты перестанешь видеть меня, знай – я буду рядом до своей последней секунды.
Я, обессилев, замер и тоскливо посмотрел в глаза подруги:
– Неужели так уж совсем и нельзя ничего сделать?!
– Можно, любимый! – улыбнулась та, пытаясь сдерживать слёзы. – Давай выпустим голубку, ведь её сердечко мы всё ещё можем вернуть обладателю, а я бы очень хотела провести последний вечер на крыше вместе с нашими друзьями.
– Это не справедливо! – зарычал я, чувствуя, как внутри закипает неистовая злоба. Злоба на самого себя, на этот мир, на наше людское малодушие.
Любимая девушка таяла на глазах, а я ничего не мог поделать.
– Умеешь ты выбирать девушек, – попыталась меня подбодрить Маливьена.
– Ты ещё и шутишь? – взглянул я на подругу, которая уже была едва различима. – Я всё равно не смирюсь, Малиш! Ведь если ты – моя фантазия, ты прекрасно знаешь, какой я упёртый, а ещё: раз ты, действительно, моя фантазия, то тем более только мне и подвластно всё вернуть на свои места.
– Ты не представляешь, Антоша, как бы мне хотелось, чтобы у тебя это получилось, но ведь я уже побывала в вашем мире, и моё сердце умирает на самом деле.
Я с яростью ударил кулаком по столу, от чего стекло на нём треснуло и разлетелось искрящимися брызгами.
– Проводи меня, Антоша, – вздрогнув от удара, попросила Маливьена.
Мне стало стыдно: мало того, что сам всё испортил, теперь ещё и вёл себя как последний кретин. Собрав волю в кулак, я поднялся на ноги и ощутил противную резь в глазах. Как следует проморгавшись, я, крепко стиснув зубы, улыбнулся подруге, которая так безмятежно стояла напротив, словно мы собирались на увеселительную прогулку, а не провожали её в последний путь. Мы вышли в коридор, и я чуть не взвыл. Сегодня я собственными руками убил свою любовь, а та, вместо того, чтобы возненавидеть, умирая, лишь улыбалась и просила в последние часы её жизни оставаться с ней.
– Зайдем ко мне, – попросила девушка, смущённо смотря на собственные руки.
И я осознал ужасный намёк. Она уже была совсем бесплотна. Ещё крепче стиснув зубы, я потянул ручку входной двери. В глаза ударил яркий всепоглощающий свет нависшего над горизонтом солнца. Только вот нависло оно вовсе не за окном, а прямо на месте глухой стены. В центре комнаты, так же как и в одном из моих снов, в высокое синее небо тянулись раскидистые кроны могучих деревьев. Листва на ветвях была по-осеннему жёлто-красной. Тёплый ветерок срывал её и бросал прямо под ноги. На оставшихся стенах один за другим начали проступать бумажные и уже знакомые мне листы с творчеством подруги. Любуясь каждой работой, я опять с неистовой болью ощутил, насколько все они пронизаны бесконечным стремлением быть со мной рядом и искренней верой. Верой в то, что однажды, соприкоснувшись, миры позволят нам обрести друг друга. Мне опять стало отчаянно стыдно. В отличие от меня, Маливьена верила до последнего, даже тогда, когда сама была готова выть от одиночества, даже после того, как я так бесцеремонно о ней позабыл.
– Так, значит, ты всё-таки и есть тот самый идеал, который живёт в каждом из нас, но который мы никогда не можем найти, а, даже найдя, обязательно умудряемся потерять, – обронил я хриплым голосом.
Девушка только улыбнулась, а ветер, подхватив с земли опавшие листья, закружил их в хороводе, по спирали устремляя куда-то вверх.
Маливьена указала в направлении одного из деревьев, на ветвях которого я и разглядел голубку. Птица выглядела совершенно здоровой и полной сил. А ещё она абсолютно не испугалась появления незнакомца.
– Возьми её, Антоша, – попросила Маливьена.
И я понял, что теперь с трудом начинаю разбирать её слова. Не успел я протянуть руку, как голубка бодро взмахнула крыльями и очутилась у меня на плече. Подруга радостно улыбнулась, и мы вышли обратно, подгоняемые порывом попутного ветра, который игриво швырнул нам вслед очередную пригоршню багряной листвы.
– Теперь ты снова дома, малышка, – сказала девушка, когда я осторожно протянул к гнезду руку с восседавшей на ней птицей.
Голубка в благодарном жесте склонила голову и скользнула по руке клювом, выражая, как я понял, своё почтение.
Сколько в этой встрече было радости, мне сложно передать словами, но от увиденного на душе стало легче. Птицы закружились и заурчали что-то на своём голубином, и даже целовались клювами, попутно выплёскивая радость взмахами крыльев.
– А ещё говорят, что зверьё не умеет чувствовать, – сказала Маливьена. – Ну, вот и всё, Антоша, – подытожила она, и по прозрачным щекам скатились искрящиеся слёзы.
– Не всё, – смотря в благодарные глаза птиц, ответил я, скрипя зубами. – Я всё равно тебя не отпущу.
Девушка открыла рот, видимо, желая что-то добавить, но слова растворились с последними контурами её лица, и уже по исчезающим губам, я прочёл: «Люблю тебя!»
Уже несколько часов подряд я сидел так же, как и в день встречи с Костей, в абсолютной тишине полумрака своей комнаты и смотрел на мертвенно пустую глыбу льда, в которой навсегда оледенело и погасло любимое сердце. Судьба, казалось, смеялась надо мной, словно оставив его в знак вечного напоминания о собственных ошибках. Я так долго гипнотизировал ледышку, что внутри неё словно что-то вспыхнуло и тут же погасло.
– Нет, приятель, ничего подобного, – подтвердил мою грустную догадку внутренний голос. – Тебе лишь показалось!
Зато у меня возникла новая идея и, схватив безмолвную ледышку, я помчался в ванную, решив окунуть куб в горячую воду, но и это не принесло результатов. Даже час спустя, под прямой струёй кипятка проклятый кусок льда и не думал сдаваться. Он будто превратился в стекло, и лишь обжигающий холод его граней доказывал обратное. Очередные попытки растопить, разбить, даже расколоть потерпели фиаско. Это было, действительно, бесполезно. Будто назло вспомнилось любимое высказывание, что я отниму сердце у каждой, которая мне понравится! И вот я, действительно, отнял! Так отнял! Ну, что теперь, счастлив, балабол?! Вот и нет, как раз с точностью до наоборот, – хотелось свернуть горы, только бы вернуть его обратно. Иногда мы совершенно не отдаём отчёта собственным словам, даже не представляя, какая сила заложена в них и какую злую шутку они могут сыграть с нами в ответ.
За спиной изрядно громыхнуло, и я услышал стук дождя. Правда, сейчас я был уверен, что этот сырой плут занялся вовсе не за окном. «Надо же, – поймал я себя на мысли, – ты поди, Антон Андреевич, и звуки различать никак научился, да вот толку-то теперь... Ведь пройденный этап жизни – не лучшее время для запоздалых открытий». Выйдя в пустой коридор, я увидел, что дверь соседней квартиры слегка приоткрыта. Смело шагнув за порог и сию же секунду промокнув до нитки, я убедился в собственных догадках. Из бездонного омута неба, которое теперь было чёрно-алым, хлестало, как из ведра. Озираясь по сторонам, я не сразу понял, что стою по колено в воде. Честно сказать, я был рад этому дождю, и он сейчас был очень кстати, казалось, небо в своём плаче выплёскивало и мои страдания, поэтому я не стал торопиться обратно. Упав на колени и раскинув руки, я пронзительно и протяжно закричал, перекрикивая шум стихии:
– Я знаю, что ты здесь, родная! Пришло время умыться твоими слезами!!!
Едва мой крик оборвался, комнату озарил яркий всполох молнии, обжигая пустые стены дочерна. Нестерпимо запахло гарью, и вместе с дождём сверху посыпало раскалёнными угольками пепла, который, оседая, прилипал к лицу тяжёлыми чёрными комьями. Это был пепел трудов моей подруги, которые после нашего ухода так и остались висеть на стенах, перед тем как их сначала промочила, а потом сожгла стихия. Вода под ногами стала тёмной и мутной, стены дымились, а местами их даже лизало пламя. Вход в ванную (и по совместительству, негласный портал в мир Маливьены) теперь и вовсе зиял обугленной аркой, через которую виднелись голые кроны деревьев, которые ветер, хвастаясь удалью, то и дело порывался вырвать с корнем. Каждым своим могучим порывом он срывал с почерневших стен недогоревшие листы и швырял высоко в небо, где их сжигали дотла всполохи молний. В груди невыносимо пылало. Пылало, как никогда раньше. На плечи вдруг навалилась знакомая нестерпимая усталость, и ей совсем не хотелось сопротивляться. Единственное, чего хотелось, – это поскорее закрыть глаза и забыться. Вспомнились былые отношения, и я, как никто другой, сейчас, понимал Маливьену и её слёзы. Ведь кому, как не мне, было хорошо известно, какой царит ураган в душе любого потерявшего свою любовь человека. И лучшим средством всегда было – сразу всё выплеснуть, а потом просто переждать, чем накапливать годами нестерпимую боль. Но сейчас это были слёзы не только одного человека, это были наши общие слёзы.
Опустив голову и протерев глаза от слепящих капель, я заметил у своих ног обугленный листочек с размытым водой рисунком. На нём были изображены парень с девушкой, обнимавшие друг друга в самом эпицентре разбушевавшейся стихии. Их лица уже были обожжены нездоровым заревом, и казалось, в следующую секунду яркая вспышка вовсе растворит их навсегда. Но, несмотря на это, они явно не собирались отпускать друг друга, желая уйти в вечность только вместе. Я очень осторожно взял рисунок и прижал к телу, чтобы хоть как-то защитить его от беспощадного буйства вокруг. Теперь у меня появился смысл сопротивляться апатии, и я уверенным шагом направился к двери.
Мне было важно сохранить этот рисунок любой ценой, ведь он был частичкой любимой девушки. Не прошёл я и метра, как что-то под ногами привлекло моё внимание. Наклонившись и протянув руку, я выудил из воды уже собственную работу с портретом Маливьены. Она и здесь всё предусмотрела! Мой подарок был бережно заключён в изящную рамку. Несмотря на то, что стекло треснуло, видимо, из-за удара об пол, оно героически продолжало защищать картинку от бушующей бури. Прихватив и его, я из последних сил ввалился в собственную комнату, и непонятная усталость окончательно свалила меня с ног.
Когда сознание вернулось, было уже утро. Я лежал на своём любимом дежурном диване рядом с поломанным столиком. Ноутбук почему-то валялся на полу. Внимательно себя осмотрев, я не нашёл ни малейших следов от ночной феерии, разыгравшейся квартире напротив. А вот спасённые мною рисунки, аккурат лежавшие рядом с диваном, своим видом доказывали обратное. Даже на первый взгляд было ясно, что бумага ещё сырая.
Еле подняв себя с дивана, я с ужасом вспомнил о старом друге Косте, возжелавшим заглянуть на огонёк. Разговор обещал быть тяжёлым и потому я был рад, что мобильный до сих пор молчал. Быть может, успею что-то придумать со столом. Хотя, что тут придумывать, проще всего будет – элементарно оплатить. Мёртвая ледышка, теперь выглядящая, как самая обыкновенная стекляшка, неподвижно стояла на законном месте и искрилась в лучах восходящего солнца. По крайней мере, случившееся ночью мне уже не приснилось. Но от этого не становилось легче, а лишь наоборот. Я вспомнил подробности, и боль от потери любимой навалилось с прежней силой.
Найдя пакетик с семенами подсолнечника, я нехотя побрёл на крышу. Заботу о птицах никто не отменял, а, кроме меня, теперь заниматься этим стало некому. Хотя, по идее, воссоединившееся семейство должно начать самостоятельно кормиться. Но тут уже дело в другом – ведь мы же стали друзьями. Птицы встретили меня с восторгом. Самочка так вообще, что заправский какаду, взлетела мне на плечо. В ответ я приветливо улыбнулся и пригляделся к птенцам. Молодняк уже порядком подрос и казался не таким уж и уродливым. Лишь лысый лоб всё ещё выдавал в птенцах пернатую поросль. Сколько же прошло времени?! И, глубоко задумавшись, я понял, что не только сбился со счёта, но и вовсе забыл какой на дворе день недели.
– Ещё один признак шизофрении! – поспешил позлорадствовать внутренний доходяга.
Я не остался в долгу:
– Подумаешь, всего какая-то шизофрения... Зато вот не скучно, и с компанией проблем нет. Точнее, теперь-то как раз есть, а вот раньше не было. И вообще, столько всего успел, книгу вот, например, надо сказать, заканчиваю, хотя в ней ещё даже конь не валялся. Да и какая, собственно, теперь вообще книга. События последних дней доказали вселенскую мудрость: баловаться реактивами искусства чревато не меньше, чем обычными. Хотя я же начал вести хроники этих самых событий, поэтому в любом случае, как минимум, их необходимо закончить. Попрощавшись с птицами, я вернулся в квартиру и решил перекусить сам, но, как и ожидалось, удовольствия от поглощения пищи не получил. Все мысли были только о подруге. Знать, что она всё ещё рядом, но увидеть, услышать и коснуться её больше нельзя, – оказалось очень жестоким испытанием. Который час я опять сидел, молча, не имея желания заняться чем-нибудь полезным, не говоря уже о чём-то грандиозном. Только смотреть на ледяную стекляшку тоже опостылело. Скажу больше, кажется, я даже начал её ненавидеть. Сейчас намного ближе беспощадного льда для меня стал рисунок Маливьены, который я, не отрывая глаз, и разглядывал, как последнюю надежду.
Неожиданно меня озарило. Схватив ручку и бумагу, я начал рисовать девушку, и каждая новая композиция буквально кричала о её возвращении в реальный мир. Всё то время, пока я рисовал, меня не покидала какая-то неуловимая мысль. У меня так и не вышло сконцентрироваться на ней, но я всё же понял: в моих рисунках определённо чего-то не хватает. Целый день, словно одержимый, я продолжал этот лихорадочный танец ручки по бумаге, пока не обессилев, свернулся калачиком прямо на полу и заснул. Точнее, теперь мой анабиоз вовсе нельзя было назвать сном. Процесс протекал очень вяло и болезненно. Мозг совершенно не желал расслабиться, непрерывно прокручивая события последних дней снова и снова. Когда я, наконец-то, открыл глаза, взгляд неожиданно упал на зеркало, на котором был чётко виден след от губной помады.
Дрёму, как рукой, сняло, и я со всех ног бросился к зеркалу. Значит, ты всё ещё здесь.
– Малиш, – приникнув к холодному стеклу, сказал я с надеждой в голосе.
С минуту я безнадёжно водил руками по безответному стеклу, ожидая новых знаков присутствия подруги, но больше ничего не произошло.
– Помни, родная, я всё равно найду способ, как вернуть тебя, – уверенно огласил я свою мысль, тем самым демонстрируя своё окончательное пробуждение.
Едва я отошёл от зеркала, грустно глядя на мерцающий за окном город, как синева оконного стекла запотела, и теперь уже на его плоскости одна за другой начали проявляться буквы – Л, Ю, Б, Л, Ю.
Я тут же схватился за мобильный и судорожно начал делать снимки, будто это как-то могло теперь помочь. Весь следующий день прошёл, как и предыдущий, с разницей только в том, что больше я не получил новых знаков от незримой подруги.
Видимо, у неё не осталось сил даже на это. И, наверное, мои рисунки не так уж и помогают. С этого момента время начало тянуться невыносимо медленно, и чем больше его проходило с нашего расставания, тем сильнее меня начинало тянуть в соседнюю квартиру. Но после той ураганной ночи меня словно что-то постоянно останавливало у самой двери. И это что-то есть страх. Самый первобытный и лютый. Теперь я боялся этой квартиры, как ребёнок огня, боялся, что отчаяние снова ухватит меня своими ледяными руками и не захочет отпускать. Вот и сейчас, простояв с минуту у порога и не решившись ступить за него, с камнем на душе я вернулся на дежурный диван. Но только я успел присесть, как на экране компа прямо на глазах по белому полю открытого листа в программе Word возникли слова: «Прощай, любимый!». Сомнений больше не осталось! Все мои потуги оказались напрасны.
В сердцах я схватил ледяной куб и снова швырнул его на пол. Ещё несколько дней в таком темпе, и, кажется, Костину квартиру можно будет собирать по кусочкам.
Кстати, о Косте, мой настойчивый друг, уже который день совершенно не торопится выполнять своих обещаний. Но не успел я подумать об этом, как чья-то сильная рука ухватила меня и как следует тряхнула за плечо!
Неужели я уже сплю?! И правда, что за столько тревожных дней сон, наконец-то, приносит покой, поэтому, перевернувшись на другой бок, я лишь отмахнулся от назойливой руки и накрыл голову подушкой.
– Кому сказал, рота, подъём! -раздался где-то над головой гневный и до боли знакомый рык.
–Отвали! – раздражённо ответил я незваному наглецу, и, прибывая в полной уверенности, что этот наглец является лишь плодом собственного спящего воображения, со всей силы пнул ногой в пространство возле себя.
– Ах, ты ж, падла! – раздался приглушённый вскрик после того, как нога ощутимо врезалась во что-то мягкое и живое. Мало того, что полквартиры мне разбабахал, так ещё и дерётся! А ну-ка, вставай, скотина неблагодарная! – раздалось ещё громче над моей многострадальной головой.
И, окончательно проснувшись, я с ужасом понял, что разыгравшаяся перебранка – вовсе не сон.
– Привет, Костя, – посмотрел я виновато на приятеля, не найдя ничего лучше, кроме как расплыться в дурацкой улыбке.
– Какого чёрта?! Какого чёрта, Антон, ты разнёс мне полквартиры?! Ты понимаешь, что придётся возмещать убытки?!
– Понимаю, – холодно ответил я другу на вполне обоснованную агрессию.
– Ладно, об этом позже, в пути объяснишься, а пока что подрывай зад и собирайся, мы уезжаем!
– Никуда я не поеду, Костян, – с вызовом огрызнулся я.
– Что значит «не поеду»? – раздражённо спросил тот. – После того, что я здесь увидел, Антон Андреевич, мне начинает казаться, что ты либо, правда, сошёл с ума, либо подсел на тяжёлую наркоту. Буквально по дороге об этом думал, захожу, и тут нате вам, пожалуйста. Да и Незабудка тогда не раз намекал, но, зная тебя, я без доли сомнения отмахивался, мол, за Антоху ручаюсь, он этой дряни – ни в жизнь. А вот сейчас, Антоша, я вижу, что с тобой, действительно, творится неладное.
– Не поеду, – настойчиво повторил я.
– Антон! – Костя снова схватил меня за плечо.
Но я грубо одёрнул его руку, не давая закончить:
– Кажется, я оплатил своё пребывание здесь?! Оплатил! За погром не волнуйся – тоже не заржавеет, а ежели потребуется, ещё и сверху накину, но за меня решать не нужно. Уж, прости, Костя, но ты мне не отец, а я не ребёнок.
Не говоря ни слова, друг теперь внимательно смотрел на меня, играя желваками.
Да я и сам понимал, что был не прав, но ничего не мог с собой поделать, возмущение захлёстывало.
– Как ты не поймёшь, Антоша, – смягчил тон настырный приятель, – речь-то сейчас вовсе не о деньгах. Я же о тебе, дурне, пекусь.
Но я уже больше совершенно не слышал друга и как завороженный смотрел на злополучной ледышку, сердце внутри которой начало отчётливо шевелиться, а через секунду сжалось и приняло форму шара, по всей своей площади ощетинившегося острыми, как иглы, шипами.
– Как же вовремя ты заехал, Константин Сергеевич! – ехидно проговорил я вслух, указывая в сторону ледышки, чтобы мой нахальный друг мог теперь во всём убедиться сам.
– Если я – наркоман, или сошёл с ума, тогда что ты скажешь на это, дружище? – с очередным вызовом спросил я у приятеля.
В ответ Костя лишь с недоумением развёл руками.
– Ты это тоже видишь?! – задал я вопрос.
– Что именно, Антон?!
– А что ты сам видишь, Костя?!
– Боже! – взорвался тот. -Ты издеваешься надо мной?!
– Нет, – взволнованно ответил я, – пожалуйста, Костя, просто скажи, что ты на самом деле видишь?!
– Я вижу чёртову стекляшку с красной хреновиной внутри, напоминающей кактус! И что из этого, Антон?!
– Значит, ты всё-таки можешь видеть его! – восторженно воскликнул я.
– Мне не очень понятны причины твоего щенячьего визга, Антоша, но зато мне теперь вполне понятны собственные сомнения в компетентности Незабудки. Похоже, эта ветхая ходячая энциклопедия сама порядком запылилась и выжила из ума, раз не может поставить диагноз явно спятившему человеку.
– Просто вспомни, что я тебе рассказывал о сердце, закованном в лёд, – продолжил я таким же невозмутимым тоном, совершенно не бращая внимания на колкости друга. – Только сейчас там не сердце, Костик, понимаешь, не сердце, а колючка, но главное – в другом. Раз ты тоже его видишь, это лишь доказывает, что я не выдумал всё.
– Понимаю, Антоша, очень хорошо понимаю, что ты, к сожалению, рехнулся и ведёшь себя как настоящий псих. Повторяю тебе ещё раз: это кусок грёбаного стекла с мимикрирующим воском внутри, и уж, тем более, он никакой не ледяной, а с точностью наоборот, работает только от нагревания! Поэтому, Антоша, собирайся!
– Да пошёл ты! – злобно огрызнувшись, оттолкнул я приятеля.
Ответно негодуя, приятель развернулся и, подойдя к кубу, провёл пальцами по его верхней грани, меняясь в лице.
– Ну что, теперь-то веришь? -с язвительностью в голосе спросил я.
– Верю, Антоша, теперь верю, – вкрадчиво ответил тот.
Несмотря на боль утраты, моя душа ликовала от торжества справедливости.
– Только я вот не сказал, во что именно верю, Антоша, – оборачиваясь, ухмыльнулся Костя.
Понимая, что его издёвка прошла на ура, я крепко стиснул зубы, сдерживая себя из последних сил, чтобы не разбить товарищу нос.
– Своим глазам я верю, Антоша, и собственные руки только что подтвердили, насколько им можно доверять!
– Значит, не веришь?! – перешёл я на озлобленный рык.
– Ты издеваешься надо мной, Антон?! -взорвался тот в ответ.
– Хорошо! -с раздражением я схватил собеседника за плечо и подтолкнул к зеркалу.
– Смотри!
– На что? – злобно отмахнулся приятель. – На что смотреть, Антон?!
Я пригляделся и с нескрываемым удивлением понял недоумение друга, лишившись возможности тому возразить. След от вчерашнего поцелуя исчез, а моё поведение с этой минуты, кажется, начало вызывать ещё больше вопросов.
– Но как же? -я с растерянностью вцепился в телефон, судорожно листая снимки, абсолютно не замечая одержимости в своих действиях.
Найдя нужные кадры, я суетно протянул телефон другу.
– А сейчас что видят твои правдивые глаза? -спросил я у него с издёвкой.
– Они видят губную помаду, которой какая-то сучка испачкала моё зеркало... Хотя нет, постой, Антоша! Как же я, дурак, сразу-то не просёк! Это сделала вовсе не какая-то сучка?! Это поцелуй самой Мерлин Монро?
Пропустив очередную колкость приятеля, я попросил его пролистать все кадры.
Закончив просмотр, Костя хмыкнул в ответ, со словами:
– Можно задать тебе один нескромный вопрос?!
– Стой! -перебил я друга, припомнив о самом главном козыре, и достал из кармана ключ от своего воображаемого дома. Следом в руки этого законченного скептика отправились и рисунки.
– Посмотрим, как ты теперь запоёшь! -ликовал я.
– ОСТАНОВИСЬ, АНТОН! – не выдержал хозяин квартиры.
– Да и так, вроде, не сижу! -огрызнулся я в ответ.
– А теперь скажи на милость, Антоша, какая связь между всем этим и тем, что ты рассказывал у Незабудки и мне лично?!
– Действительно, никакой! – раздражённо ответил я, не желая больше продолжать этот бесполезный разговор.
– Просто пойми, Антон, я тоже хоть сейчас могу накрасить губы, расцеловать половину зеркал в этой квартире, понаписать на стёклах сопливых словечек, и, сунув тебе под нос ключ от собственного подвала, рассказывать басни о соседке-невидимке. Поставь себя на моё место и хорошенько подумай, что ты сейчас несёшь друг! – взмолился Костя.
– Не смешно! -ответил я ему сухо.
– Вот и я о том же, Антоша, ни разу не смешно! Если ты всё ещё в своём уме, ты прекрасно должен понимать, что эти снимки ничего не объясняют! А покуда так пойдёт дальше, ты отдаёшь себе отчёт, как грустно это может кончиться, например, пропиской в жёлтом доме, лишением прав и закатом карьеры?! Антон, я, конечно, отношусь к тебе очень дружелюбно, но и моё терпение не безгранично. Неужели ты не сознаешь, что единственное, почему я не тороплю событий, – это моё желание не навредить тебе?
– Уходи! – ненавистно процедил я сквозь зубы.
Совершенно не ожидая подобного ответа, Костя схватил пиджак и размашистым шагом направился к двери со словами:
– Как скажешь!
Развернувшись в дверях, он гневно добавил:
– Только будь любезен, убери за собой бедлам. Послезавтра истекает оплаченное время, поэтому, в любом случае, если и дальше решил здесь отираться (дело в общем-то твоё), надумаешь продлить, то ты помнишь, где меня найти! В остальном – живи, как знаешь, и правда, что не лялька уже!
– Договорились! – прокричал я остервенело вслед.
И не успела дверь захлопнуться, как ваш непокорный рассказчик помчался к кубу!
– Значит, ты всё ещё живое? – запричитал я, и в голове закружились новые догадки.
Неужели рисование сработало? И меня в который раз осенило: та навязчивая мысль, что не давала покоя которые сутки подряд, неожиданно стала осязаема! Теперь я знаю, как разбить этот чёртов лёд! Ведь всё же так элементарно! Всего-то нужно было – соблюдать последовательность и нарисовать продолжение нашей истории со счастливым концом. В результате, должен получиться своего рода комикс. Я ухватился за бумагу с ручкой, как утопающий за спасательный круг, и весь следующий вечер так и пролетел за работой. Увлечённый процессом, я даже не понял, что вокруг ничего и не думало меняться! Более того, за сегодня я больше не получил ни одной весточки от подруги. Но ожившего сердца и так было достаточно. В остальном, сразу всего не бывает. Любой истории нужно время. В том же режиме прошло ещё несколько дней, пока я, наконец, не выпустил ручку из трясущихся рук. Всё пространство вокруг меня было усыпано пронумерованными листами с раскадровкой сцен. На часах пробило полночь! Мой обиженный приятель, несмотря на обещание, так и не появился за минувшие дни. Хотя, помнится, он что-то говорил о моей инициативе. Впрочем, сейчас это всё от лукавого! Тем лучше, подождёт, не растает, а у меня ещё есть дела поважнее!
Поудобнее устроившись на диване, я протёр уставшие глаза и не успел их сомкнуть, как сладкая дрёма рассеяла моё сознание. Сегодня я мог позволить себе выспаться. Ведь, закрывая глаза и вспоминая об очередных метаморфозах с кубом, я был бесконечно уверен, что мои старания не будут напрасны, и подруга в ближайшее время снова вернётся ко мне.
Так оно и случилось! Правда, случилось ещё до моего пробуждения!
– Здравствуй, милый! – услышал я внезапно голос любимой девушки. – У меня осталось слишком мало времени, поэтому постараюсь быть краткой. Я так соскучилась, но уже даже не способна писать. Хотя чувствую, что нам обоим несказанно хочется коснуться друг друга. Это, действительно, так несправедливо, но это и не может продолжаться вечно. Я больше не могу видеть, как ты мучаешь себя, хоть и сама мучаюсь не меньше. Я помню, что обещала быть рядом столько, сколько смогу, но теперь я вижу, от этого становится только хуже. Я надеюсь, ты простишь меня за эти слова, хоть сейчас они и кажутся предательскими. Я должна поставить точку, Антоша, пока твоё сознание ещё способно выдерживать нагрузки. Самой мне уже терять нечего, а вот ты себя изматываешь не на шутку. Потому, любимый, знай – это только ради твоего же блага! Я не хочу, чтобы ещё и ты потерял этот мир, друзей, близких, смысл жизни! Наоборот, ты должен продолжать жить и двигаться вперёд, чтобы моя смерть, если её можно назвать таковой, не была напрасна. Я бесконечно хочу, чтобы время, проведённое со мной, ты запомнил, как одно из ярких впечатлений своей жизни, и встреча со своей Галатеей помогала тебе строить самое прекрасное и светлое будущее. Не затаи обиды, но сегодня твоя муза пришла, чтобы навсегда попрощаться. Я знаю, как ты ненавидишь это отвратительное выражение «так получилось», поэтому скажу иначе: я полностью отдаю отчёт принятому решению! Если ты не сможешь простить, я не обижусь, и даже пойму. Главное знай – твоя муза окончательно смирилась и приняла удел, отведённый ей судьбой, но, уходя, она не перестала любить. Прощай, мой любимый создатель, и найди меня снова там, где мне всегда и было место – в собственном сердце.
