Текст книги "Мы Крылья (СИ)"
Автор книги: Кристоф Вечерский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Но, не проходит и минуты, как восторг на лицах юных героев сменяется грустным паритетом.
Статная взрослая женщина строгого вида неожиданно для всех одним ловким движением задёргивает шторы, будто и не замечая гостя. Тяжело вздохнув, мальчишка, молча, разворачивается и медленно удаляется по залитой солнцем тропинке, идя к возвышающемуся вдали мегаполису.
– Этот мальчик, – не отводя глаз от происходящего, спрашиваю я у Маливьены, – кто он?!
– Ты и сам знаешь, Антоша, – отвечает мне девочка голосом Маливьены.
Я зажмуриваюсь и открываю глаза. Мы по-прежнему лежим на кровати в моей нарисованной сознанием комнате.
– С тех самых пор, как задёрнули шторы, в том доме холодно и пусто, а той идиллии, которую ты видел, просто не существует, и она является всего лишь иллюзией, в которую я сама верила долгое время. Это всё исчезло тогда, когда этот мальчик ушёл в сторону города, и мне не оставалось ничего, кроме, как пойти вслед за ним.
– То есть, ты хочешь сказать, что ты не знаешь собственного прошлого, своих родителей, и как ты вообще появилась на свет?!
– Почти так, долгое время я этого не знала, любимый.
– А женщина, что задёрнула шторы, – разве не твоя мать?!
– Эта женщина, скорее всего, из твоего мира, Антоша, нежели из моего.
Я задумчиво хмыкнул, совершенно не имея представления о том, кем бы могла быть эта женщина.
– А что было дальше, Малиш?
– Очень-очень долго я шла по тропинке, но и та однажды закончилась, а вместо города, до которого, казалось, подать рукой, я очутилась посреди пустыни. Меня окружили сплошные пески, стало очень страшно и одиноко. Но, к счастью, к гряде песков я вышла уже глубокой ночью, и само ясное звёздное небо наметило путь. Несколько дней и ночей я брела, ориентируясь по солнцу и звёздам, они говорили со мной, указывая дорогу, и в один прекрасный момент пески закончились, появилась прежняя знакомая тропинка, по ней я и вышла к тому самому парку, где мы позавчера гуляли. Моей радости не было предела. Здесь балом правила её величество жизнь! Она сочилась в стебельке каждой травинки, она струилась весёлыми ручейками между камней, под ногами, она дрожала и шепталась с листвой над моей головой. Я с упоением вдыхала свежий прохладный воздух, безмятежно и долго гуляя среди аллей этого цветущего парка, в поисках того мальчика. Он так несказанно понравился мне, буквально с первого взгляда. Но, увы. Я так и не смогла его отыскать. Понимая, что мне больше некуда идти, этот парк в итоге стал моим домом. Я облюбовала уютную скамейку в беседке, заросшей лозой дикого винограда. Густая листва защищала от дождя и палящего солнца, а сочные спелые ягоды утоляли голод и жажду. Не помню сколько прошло времени, я давно сбилась со счёта, но всё же не оставляла попыток найти своего друга. От безысходности и одиночества я нашла развлечение в том, чтобы отпугивать прохожих озорным хихиканьем, как последнее хулиганьё. Те почему-то совсем меня не замечали, даже если я становилась напротив и начинала корчить рожицы, показывать язык, и хватать их за руки. Вместо этого они долго озирались, а потом испуганно кто-то убегал, кто-то просто уходил. Прошло ещё несколько дней моих скитаний, и я поняла: «Теперь отсюда выхода нет, и я лишь хожу кругами, даже звёзды больше не в силах мне помочь». Но однажды утром мальчик-пропажа неожиданно появился сам по себе. Он просто спокойно сидел напротив меня и, судя по его восторженному взгляду, любовался спящей девочкой. Едва я открыла глаза, он, улыбнувшись, протянул мне ромашку и крепко обнял. Моей радости не было предела, и, недолго раздумывая, мы помчались навстречу приключениям по уже любимому и почти родному парку, границы которого теперь стали ощутимо шире. Удивительно, но после того, как он появился, мы стали забредать в такие сказочные места, где я ещё никогда не была, а ведь, казалось, не раз проходила мимо. Здесь нам никто не мешал, поэтому мы весело играли дни и ночи напролёт, совершенно не замечая, как летит время, а однажды утром у меня даже снова появился дом. Вместо любимой скамейки, я просто проснулась в настоящей кроватке. Только теперь здесь всё было по-другому. Взамен розовой штукатурки и панно из зеркал, в моей комнатке на стенах были тёмно-синие обои с декоративным орнаментом из луны и звёзд, кроватка в размерах стала значительно больше, и была такого же персикового цвета, как вся остальная мебель. На полу, застеленном белым пушистым ковром, замерли небрежно разбросанные новые игрушки, куклы, и даже книги, единственное, что здесь не поменялось, это разноцветные кубики с буквами. Когда я проснулась в первый раз в этом доме, прямо перед кроваткой из них было собрано слово: «Привет», а рядом, упоительно мурлыча, сладко спал белоснежный котёнок. Но больше всего я радовалась тому, что у меня снова были родители, я помню, как каждое утро они готовили мне завтрак, собирали на прогулки, а перед сном всегда читали сказки, но до сих пор совершенно не могу вспомнить их лиц. Они остались словно в тумане. Но зато я очень хорошо помню лицо своего друга, который опять подарил мне дом (в этом не оставалось сомнения!), ведь дом у меня появлялся только тогда, когда мы встречались. Теперь мы были и вовсе неразлучны долгое время. Помню даже, как летом плескались в бассейне, а зимой играли в снежки, лепили снеговиков и катались на санках. Он всегда был так добр ко мне и делился всем, что у него было. Тем самым он научил меня взаимности и пониманию слова «забота». Вплоть до того, что мы отдавали друг другу последние конфеты, а он ещё и не жалел собственных подарков в свой день рождения. А потом он снова пропал, так же внезапно, как и появился. А вместе с ним исчез и новый дом, родители, игрушки и всё-всё, что у меня было. И опять меня ждала длинная-длинная дорога, по той же самой тропинке, уводящая в неизвестность. И опять я очень долго шла, с замиранием сердца ожидая подвоха или тупика. Но вопреки ожиданиям, я вышла сюда, к этому коттеджу.
Девушка обвела взглядом пространство комнаты:
– И здесь мы снова встретились! Правда, теперь он выглядел значительно старше, и я даже застеснялась. Сначала я просто подглядывала за ним, страшась, что он может испугаться, сочтя меня чумазой бездомной, ведь за дни, проведённые в пути, одежда на мне обветшала и истрепалась, волосы спутались, а лицо было покрыто толстым слоем пыли. Но это продолжалось недолго, сама судьба благоволила, вынудив меня чихнуть, тем самым, выдав своё присутствие. Мне захотелось провалиться сквозь землю, но мой друг только улыбнулся, словно знал о моём присутствии всё это время, и для него это не было неожиданностью. И тогда я осмелела, вспомнив как пугала прохожих в парке. Я начала хихикать и всячески привлекать к себе внимание. Мне так безумно хотелось оказаться поскорее рядом с ним, но страх предстать в его глазах последней неряхой сдерживал меня, и я постоянно держалась в тени. Ведь он должен был запомнить меня красивой, как сказочную принцессу, а не рухнуть в обморок, при виде меня, словно от болотной жабы. Но оказалась, что все мои страхи, как и старания, были напрасны. Этот наглец просто взял и поймал меня за руку. А потом и вовсе оказалось, что всё это время он лишь подыгрывал, делая вид, будто совсем меня не замечает. А ещё он ничуточки не испугался, даже наоборот, когда он меня узнал, я поняла, что наши чувства от встречи взаимны. И опять я была счастлива, только мой внешний вид омрачал долгожданную встречу, и радость на моём лице сменилась смущением, я опустила голову, такая маленькая и неряшливая, перед его пусть всё ещё и мальчишеской, но статью. А он снова просто взял и обнял, так же как и в первый раз. А потом снял с головы жёлтую бейсболку и ловко натянул мне прямо на глаза! Бейсболка оказалась немного велика, и мой рыцарь рассмеялся. А я ещё сильнее смутилась и покраснела, но, словно поняв мой конфуз, он тут же сказал: «Тебе очень идёт, ты такая милая в ней». И, взяв меня за руку, предложил остаться на этот вечер и понаблюдать за звёздами через вон тот телескоп, – указала девушка в сторону окна.
– После чудного вечера, проведённого вместе, мой друг вызвался проводить меня домой, и у меня снова появился дом. И он был очень похож на самый мой первый дом, на секунду мне даже показалось, что это он и есть. Теперь мы снова были вместе, но теперь мы не просто играли и дурачились. Этот мальчик научил меня многому новому и интересному. Мы смотрели мультфильмы, рисовали, катались на великах и коньках, постоянно что-то изобретали, а также играли в футбол, баскетбол, бадминтон, а ещё он учил меня читать и писать. Правда, самой мне больше всего из этого нравилось наблюдать за тем, как он рисовал. Я совсем не умела делать этого, тем более так же здорово, как и он, но его работы меня очень вдохновляли, подталкивая учиться. Однажды я увидела себя в зеркале и поняла, что тоже стала старше. Я очень сильно подросла с тех самых пор, как очутилась здесь. И теперь я поняла значение слова «счастье», ведь я была по-настоящему счастлива, и, казалось, ничто и никогда больше не способно омрачить моей радости и отнять всё то, что снова обрела. Тем более, мой друг сказал: «Как только мы вырастем, и сразу же обязательно поженимся». И после этих слов, я начала считать дни, желая стать старше как можно скорее, а потом быть настоящей женой и матерью. Но ничто не длится вечно, это я тоже с горестью осознала в итоге.
Мальчик снова исчез, но всё остальное осталось на своих местах. Каждую ночь я засыпала с его кепкой в обнимку, ожидая, что следующим утром он обязательно будет так же сидеть рядом у моей кроватки. И я дождалась, всего несколько недель спустя, он вернулся, но теперь он был совсем другой, словно чужой и холодный, как ледышка. Казалось, он совершенно не рад меня видеть, и даже больше, мне казалось, я просто стала ему безразлична.
Да и встреча наша длилась совсем недолго, он лишь забрал кое-что из личных вещей и сгинул за дверью. С тех пор он очень долго не появлялся. Устав его ждать, я решила вернуться домой, но там меня тоже ждал сюрприз. Вместо родителей, в моём доме теперь жили какие-то очень злобные и отвратительные люди. При виде меня они постоянно кривились, будто я была им противна, и о чём-то очень язвительно перешёптывались. «Это теперь наш дом, – сказали они, – и, если ты хочешь остаться в своей комнате, ты должна соблюдать все правила, которые мы установим». И почему-то самым первым правилом было – отказаться от рисования. Мне на секунду даже стало смешно, но эти люди заставили меня поверить в серьёзность своих намерений, отняв мелки и бумагу. И я начала ненадолго сбегать сюда, чтобы просто немножко порисовать. Мой друг опять не хотел возвращаться. Более того, теперь мне начало казаться, что он сам этого не хочет. А вот, когда я однажды вернулась домой, правил стало больше. Это были очень странные люди, поначалу они совершенно не обращали никакого внимания на моё отсутствие, а теперь и вовсе отказывались выпускать из дома под предлогом запрета посещения всех любимых мною мест. А когда они прознали о том, что я тайком рисовала, очень строго наказали, запрятав в глубокий, сырой и мрачный подвал. И опять я потеряла всё. Единственное, что мне здесь напоминало о прежнем мире, это любимая кепка, с которой я теперь была неразлучна. Обнимая её, я каждую секунду представляла, что мой друг вот-вот вернётся и защитит от этих проходимцев. Но время тянулось, боль и тоска только крепчали, но ничего не менялось. В моём сердце скопилось столько эмоций и впечатлений, одними рисунками теперь их было просто не передать. И едва дождавшись момента, когда меня выпустят, я решила сбежать навсегда и перебраться сюда. Но сразу сделать это не вышло. В тот же вечер здесь я и написала свой первый стих, а потом с упоением писала их каждый день, делая зарисовки едва не к каждой рифме. Мне так понравилось сочетать одно с другим. Как я ни хотела остаться здесь навсегда, но мне предстояло вернуться домой, ведь там оставались самые первые рисунки, спрятанные от этих людей. Когда я вернулась, меня больше не стали наказывать, а просто, как котёнка, вышвырнули за порог со словами: «Убирайся прочь, никчемное создание, всё равно тебя не существует!» И теперь мне точно ничего не оставалось, как вернуться сюда и ждать пропавшего друга.
В ту ночь, проплакав несколько часов и потеряв последние силы, я очень крепко уснула, и, казалось, мой сон затянулся на вечность. Но даже у вечности есть своя кульминация, как минимум, – в моей истории точно была. Из забвения в чувства меня привели протяжные душераздирающие стоны, и я увидела, что прямо рядом со мной, на самом краю этой вот кровати, сжавшись калачиком, лежит мой старый друг и отчаянно рыдает, видимо, пытаясь заглушить боль. А его боль была настолько сильна, что её ощутила даже я. Он, наконец-то, вернулся, но я вовсе не так представляла нашу следующую встречу. Теперь он был совсем взрослым, на щеках вместо румянца проступала щетина. Осмотрев себя, я поняла, что за время сна тоже очень сильно повзрослела и превратилась в настоящую девушку. Но сейчас мне было совершенно не до этого, мой друг был в беде, ему было больно, и единственное, что меня заботило, это во что бы то ни стало облегчить его страдания. По крайней мере, я считала своим долгом хотя бы попытаться. И я очень осторожно коснулась его щеки. От неожиданности он вздрогнул и, подскочив на кровати, растеряно уставился на меня. Мы, молча, просидели так какое-то время, пристально смотря друг другу в глаза, и я прочла на его губах немой вопрос. Но, оказалось, я опять ошиблась. Он не спрашивал, а утверждал. «Какая же ты красивая! Но почему, почему ты существуешь только здесь? – взмолился он. – Почему реальный мир не такой же радужный и светлый? Почему мы все должны пройти испытание, прежде чем обрести счастье?!» Я грустно опустила голову, не совсем понимая, о чём он говорит, но вместо того, чтобы продолжить свои чаяния, он нежно обнял меня и сказал уже с сияющей улыбкой: «Да плевать, главное, что нам хорошо вместе, а где это самое вместе, – не так и важно!» И мы снова начали встречаться. Теперь он опять приходил каждый день и восхищался не только моей красотой, но и плодами моего творчества. Особенно ему нравились рисунки и стихи! Он говорил, что творчество человека, в чём бы оно ни проявлялось, – это отражение его души. И, значит, душа у меня не хуже моей же прелестной внешности. Он давал мне столько сил и внушал столько уверенности, что, осмелев, я хоть и не стала жаловаться на заселенцев, но рискнула попасть к себе домой на разведку. Ведь мой рыцарь снова был здесь, а когда он был рядом, у меня всегда всё было хорошо. К моему удивлению дом стоял на прежнем месте, но я абсолютно не знала, кого могу там встретить, ведь прошло столько лет. Оказалось, что там уже давно никто не жил. По всему выходило, что злые люди давно сгинули, но их присутствие не прошло бесследно. Мне пришлось очень долго приводить всё в порядок. Внутри царило запустение и хаос, словно здесь жили не люди вовсе, а свиньи в хлеву. Тогда я подумала, что отражение души человека – это ещё и то, как выглядит его обитель. Весь пол был покрыт следами грязных подошв, мебель изломана, все стены ободраны, всюду следы жирных пятен, и стойкое зловоние, которым было пропитано буквально и абсолютно всё.
Я потратила не один день для того, чтобы вернуть своему дому былое величие. И я справилась, точнее, мы справились вместе. Мой рыцарь не оставил меня одну, и в мои белоснежные окна снова каждое утро приветливо стучалось солнце, а в этих стенах снова пахло клубникой и карамелью, как когда-то в детстве. Теперь я могла спокойно предаваться любимому делу, лёжа в уютной кроватке и беззаботно болтая ногами с карандашом в зубах. Но однажды утром солнце почему-то не взошло, небо стянули свинцовые тучи, и мой мальчик опять не пришёл. За окном грянула гроза, и начался сильный ливень, который с тех пор не кончался несколько месяцев. Но едва он закончился, началась затяжная зима, и я, до этого привыкшая уже к пропаже своего друга, испугалась, как никогда. Я опять осталась в этом мире совсем одна, и даже собственный дом не радовал меня. В нём было абсолютно пусто. Мне ничего не оставалось, кроме, как перебраться в его дом. Лишь это сейчас могло немного скрасить серые и пустые будни. И когда однажды я вернулась к себе, решив проведать родные, хоть и пустые стены, я не поверила своим глазам. В моём доме снова поселились чужаки. Только теперь это была не просто семья. Их были сотни. Я даже ужаснулась, как им удавалось здесь разместиться. И они обратили в пыль все мои былые старания.
Они ходили обутые по сверкающему чистотой полу, ели пищу беря её не вилками и ложками, а руками, при этом противно и жадно чавкая, вытирали эти жирные руки о мною скроенные шторы, не глядя, плевали себе под ноги, очень громко кричали что-то неразборчивое, периодически дерясь между собой за краюху хлеба, которую были не способны поделить, отравляли сквернословием, дымом и огненной водой воздух и, абсолютно не стесняясь моего присутствия, придавались вожделению, лишь мерзко смеясь над моим возмущением. Продолжая своё дикое действо, абсолютно все они тянули ко мне свои отвратительные грязные лапы, со словами: «Иди скорее к нам, детонька, уж мы-то научим тебя жить по-настоящему!» Но каждый раз, когда они понимали, что хоть я и бессильна изгнать их всех, а сломить им меня не удастся, они начинали кричать: «Мы сделаем всё, чтобы изгнать тебя отсюда навсегда! Тебе больше нет места среди нас, ты – лишь устаревшая избитая иллюзия, и ты совершенно не нужна со своей ограниченной душонкой в настоящем мире, полном соблазнов. Поэтому, как только мы доберёмся до тебя, мы обязательно сломаем тебе руки, чтобы ты больше никогда не смогла рисовать и писать дурацких стихов! А главное – ты больше никогда не увидишься со своим гадёнышем, потому что теперь и отныне он принадлежит только нам».
Так и не сумев изгнать их, я вернулась в твой дом, Антоша. И ещё долго рыдала от тяжёлых ран, которые они оставили в моём сердце своими словами и поступками. И когда показалось, что боль стихла, я снова их услышала. Они так громко и долго кричали, что их было слышно даже в этой комнате, за бастионом этих стен, ведь здесь не было того самого мальчика, в не было тебя, Антоша! Правда, теперь их слова были адресованы не только мне одной, они словно побуждали друг друга и самих себя верить в смысл собственных воплей! «Хватит мечтать, хватит жить грёзами, хватит любить, сопереживать, созидать, творить, стремиться, хватит быть искренними, и хватит рисовать ваши никчемные рисунки и писать никому не нужные стихи. Ведь ничего этого не существует, и каждый, кто становится взрослее, рано или поздно забудет о тебе и подобных тебе, Маливьена!» Да, они даже знали моё имя! Я закрывала уши, забивалась под одеяло, но это тоже не спасало, я слышала их захлебывающийся смех, вплоть до того, что они кричали уже в моей собственной голове. Но я дала себе слово, что вопреки всему, я не поверю им, что бы они ещё ни сказали, и сколько бы это ни продолжалось. Нет веры в грязь, но есть вера в то, что на ней можно взрастить цветущий сад. И как только я это поняла и убедилась, что не отрекусь от своего начала, они замолчали. Точнее, они всё ещё продолжали кричать, но я совершенно их не слышала. Было так забавно смотреть на их лица. Теперь они открывали рты, словно рыбы, скалились, что псы, брызгали пеной, как бешеные звери, а я их не слышала. И я решила, что сохраню в своём сердце надежду ровно до тех самых пор, пока ты снова не вернёшься, мой милый мальчик. Пусть я делала всё, что умела, лишь как могла, пусть я была не настолько талантлива как ты, но ведь рисуя, я создавала свой мир, в котором мы с тобой всегда были вместе. И пусть теперь мой дом был безвозвратно потерян, а все мои труды растоптаны и запятнаны скверной. Я дала самой себе слово, что никогда не пущу их сюда, в твой дом, Антоша! Не пущу, чего бы мне это ни стоило. И так продолжалось очень долго. Но однажды я снова уснула. Ты так и не появился, исчезнув надолго, и это отнимало у меня львиную долю сил. А вот их только наполняло свежими силами. Им оказалось мало того, что они уже отняли: мой дом, мой мир, моего любимого! Им всё же хватило наглости ворваться и сюда! Проснувшись после долгих лет, я увидела, что все мои труды растерзаны и растоптаны. Благо, сил у них хватило только на это, сам же дом они не смогли тронуть, и он устоял. Поэтому я была спокойна и счастлива. Но понимая, что ты так и не появился, рыдала от досады. А после долгих размышлений я осознала: если я буду только жалеть себя, то ничего не изменю. А ещё я поняла, что нельзя прекращать верить. И я снова начала творить, а многое мне даже удалось восстановить. За то время, я потратила очень много сил, но мне удалось закончить всё задуманное, перед тем как опять войти в реку забвения.
– Ты не обидишься, если я покажу тебе? – спросила Маливьена.
– Шутишь?! – разинул я рот.
Мне даже не пришлось зажмуриваться, как декорации в комнате сменились сами собой. В окне полыхнуло огненное зарево, и на стенах, полу, потолке начало проступать бесчисленное количество листов с яркими радужными рисунками и вязью прописных строчек. Каждая строчка и каждый рисунок фиксировались в моём сознании. Голову вскружило от такого потока мыслеобразов, созданных и посвящённых этой девушкой: мне, жизни, любви, надежде, нашей долгожданной встрече, будущему – и всему тому, в чём она находила смысл своей жизни. Не успел я насладиться полнотой новых впечатлений, как в окно ворвался ветер и, срывая работы со стен, закружил их, превращая каждый листочек в лепесток розы. На нас хлынул дождь из этих лепестков. Комната снова обрела прежние черты, а мы так и лежали, полностью усыпанные розовым бархатом цветочных слёз. С этой минуты я, наверное, в сотый раз зарёкся не удивляться, решив воспринимать всё происходящее, как естественный ход событий. Да вот только, насколько в этом было проку, после таких-то откровений? Как минимум, следующей ночью мне предстояло хорошенько многое обдумать, связать и сопоставить... Маливьена приподняла голову и посмотрела мне в глаза.
У меня тоже больше не было ни сил, ни какого-либо желания сдерживать всё то, что сейчас скопилось внутри. Чувствуя, как подрагивают тела, мы потянулись друг к другу, и мои губы коснулись её губ. Сегодня всё-таки состоялся наш первый настоящий поцелуй, за всё время, проведённое вместе! И знаете, я не ошибся! Он, действительно, был сладок, как никогда ни с одной девушкой! А затем мы ещё очень и очень долго наслаждались этим долгожданным моментом. Я не помню, сколько мы ещё так провалялись в объятиях друг друга, увлечённые процессом, но когда остановились – губы ужасно пекло, а сердце бешено колотилось. Тяжело дыша, я посмотрел на свою подругу и сказал то же, что и много-много лет назад:
– Какая же ты у меня красивая!
Та улыбнулась и, что котёнок, вцепилась коготками в мои рёбра, проурчав нечто взаимное. А потом, испытывая истинное блаженство, просто от того, что находимся рядом друг с другом, мы крепко уснули.
Но вопреки ожиданию, сон был не таким ярким и красивым, как окружающая меня явь. Буквально с первых же минут этого тяжелого сна, мне явился образ Кости. Он укоризненно смотрел на меня с минуту, а потом язвительно спросил:
– Антон, ты в курсе последних новостей?
– Каких? – настороженно спросил я, заметив подвох в интонации друга.
– Ты всё же сошёл с ума! – ответил он и злорадно рассмеялся.
Я почувствовал, как на лбу проступила холодная испарина, руки задрожали, а ноги стали ватными. Тяжело сглотнув, я принялся судорожно озираться по сторонам. Оказалось, теперь я стоял в пустой и покрытой льдом комнате Маливьены. В комнате из нашего одного на двоих небоскрёба. Я заметался в поисках двери, исполненный всепоглощающим желанием бежать прочь, но, не желая меня выпускать, со стеклянным звоном лёд на стенах взорвался мириадами сверкающих осколков, и комната растворилась, оставляя меня в кромешной темноте. Ужас овладел каждой клеточкой моего тела. В голове нестерпимо загудело. Ухватившись за неё, я закричал, что было мочи, вспоминая слова Маливьены о столь же нестерпимом гвалте голосов. И вдруг сквозь этот отвратительный гул я услышал надрывный девичий крик. Это был крик Маливьены. Я понял, что она зовёт меня, пытаясь выдернуть из этой жуткой темноты. Но тьма совершенно не хотела отпускать. Из последних сил я встал с колен и побежал прямо на зов её голоса, но чем дальше я бежал, тем хуже получалось разбирать слова девушки. В конечном счёте голос и рыдания подруги затихли совсем. И теперь я тоже услышал! Услышал тысячи голосов, перешёптывающихся между собой.
Я услышал их прямо в своей голове: «Не делай этого, Антон, забудь все свои иллюзии, не верь миражам, они бесплотны и обманчивы, они не принесут тебе выгоды, проснись и возвращайся к нам, мы же так скучаем, не дай фантомам свести себя с ума, не существует ничего, кроме власти материи и торжества нашего разума. Ты нужен этому миру с ясным и чистым сознанием! Поэтому не вздумай больше верить этой сучке!» Шёпот усиливался, и я снова закричал:
– ЗАТКНИТЕСЬ! Да, что вы вообще знаете о жизни, о разуме, о мире, когда сами утопаете в своих проблемах?
Мне снова явился образ Кости.
– Прости, приятель, – сказал тот равнодушно, – но, по-моему, у меня снова для тебя плохие новости. Твоя подружка Маливьена (кажется, так её зовут?!), в общем, её не существует! Она совершенно ненастоящая, и ты был прав! Ты сам её себе выдумал, а потом поверил. Но пока ещё не слишком поздно, это можно исправить, и я могу тебе помочь!
– Заткнись! – закричал я пуще прежнего, но уже на Костю.
А он снова злобно рассмеялся в ответ.
– ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ, ВЫ ВСЕ! – кричал я в охватившей меня истерике.
Но голоса, как и мой друг, совсем не замолкали, от этого невыносимого напора я упал ниц и, хватаясь за чёрную пустоту скрюченными пальцами, попытался ползти. Отчего-то очень сильно саднил правый бок, и кололо в спине, тело начала пробивать частая дрожь. В горле ужасно пекло, и, ощутив привкус крови на растрескавшихся губах, я понял, что сознание вернулось, а я всё не оставлял попыток ухватиться за пространство перед собой. Туман перед глазами начал плавно рассеиваться, и первым, что я увидел, это было несменное слепящее солнце, которое восходило над горизонтом, увлекая этот мир в новый день.
– Ай! – заскулил я, пытаясь приподняться с отлёжанного бока и ужасаясь пониманию причины, по которой так замёрз! Укутанный в дежурное пальто я лежал прямо на голом бетоне меж строящегося остова и каких-то деревянных нагромождений. Через просторную нишу пробивался ослепительный свет несменной звезды. Кое-как поставив себя на ноги и шатко минуя своего старого приятеля по имени сквозняк, я поспешил в спасительное тепло квартиры. Едва ввалившись внутрь, я окинул беглым взглядом привычный интерьер комнаты. Самое важное было на месте. Ледышка с сердцем непоколебимо стояла там, где я её и оставил. Правда, сердце снова затянуло льдом, и оно опять приобрело идеальную форму куба. Слова давались мне с трудом, и, едва ворочая губами, я сиплым голосом позвал подругу. Но та была в своём репертуаре, и вместо Маливьены ответила её протеже-тишина. В собственной квартире девушки тоже не оказалось, а вот мебель снова была покрыта плёнкой, как в тот день, когда мы были здесь с Костей.
– Боже! – вырвалось у меня где-то между очередным «ой» и стуком зубов. И со всех ног я рванул в ванную комнату. Только спустя час, когда горячая вода наконец-то успокоила простуженное нутро, я начал восстанавливать хронологию событий.
Картинки в голове мелькали одна за другой. Соседняя квартира опять была нежилой, и сердце в этот раз не пропало. Но тогда что я делал на крыше, как там очутился и почему остался без сознания?! Куда делась подруга на этот раз? Неужели голоса были правы, и она – это не больше, чем зловещий мираж, который задался целью погубить меня, прикрываясь благими предлогами?! На секунду я представил, под каким гипнозом должен оказаться человек, чтобы совсем вот так не помнить, как он мог очутиться на крыше, а главное – это ЧТО под таким гипнозом он мог совершить, например, делая неосмотрительный шаг вниз. С каждой догадкой ужас охватывал меня всё больше своими скользкими ледяными щупальцами. Выбравшись из душа, я укутался в тёплый халат и первым делом решил перепроверить наличие ледышки. И снова дар речи покинул меня. Сердца с кубом не было. Но я же чётко помню, что, когда заходил в комнату, оно стояло на месте, или мне это привиделось?!
– Ох, ты ж, матерь всех людских страстей! – выдохнул я бранно. – Неужели всё-таки шизофрения? Неужели приплыли?
Плюшевый медведь, которого я дарил подруге днём ранее, бесхозно валялся возле дивана.
Я снова выбежал в коридор и в отчаянии внимательно осмотрел соседнюю квартиру. Час спустя ничего не изменилось. Пулей вернувшись обратно, я судорожно захлопнул дверь, провернул ключ в замке и дрожащими руками схватил мобильный. Но, как и положено по всем законам жанра, на линии адресата раздавались лишь протяжные и заунывные гудки. Меня начало знобить ещё сильнее. Только теперь морозило вовсе не от холода.
Вопреки утраченной надежде и не веря собственным ушам, я всё же услышал долгожданный голос друга:
– Привет, Антоша, извини, что долго не брал трубку: у меня сегодня аврал, а вчера так и не смог дозвониться, ты опять куда-то провалился.
– Костя, – будто не слыша друга, проговорил я, – мне нужна консультация врача, и как можно скорее.
– Понял тебя, – посерьёзнел тот, – жди звонка, как определюсь со специалистом, сразу тебе наберу.
Следующие несколько дней прошли, как в тумане. Пожалуй, единственное важное событие, которое запомнилось, – это была встреча с доктором.
– Ваш друг абсолютно здоров, – сказал тот. – Но всё то, что он рассказывает, не подлежит никакой логике, – развёл руками док. – За такое, конечно, можно при желании и закрыть надолго в стенах нашего увеселительного диспансера, но повторюсь, этот молодой человек абсолютно здоров. Это даже было несложно понять без моей консультации.
– По каким таким признакам это можно понять, Виктор Алексеевич? – спросил Костя.
– Если человек способен усомниться в здравости собственных намерений и признаться в этом окружающим, как минимум – он по-прежнему в своём уме; по ряду сделанных анализов и проведённых тестов, как максимум – это подтверждённый факт. В виду чего, Константин Сергеевич, смею сделать вывод: либо Антон Андреевич вас просто разыгрывает, либо он – симулянт.
