Текст книги "Игры в песочнице, или Стратегия соблазнителя"
Автор книги: Кристоф Дюшатле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Выключаю компьютер и иду в душ. Вечером ко мне приезжает Луна с новой няней, студенткой химического факультета, настоящей красоткой. Я спрашиваю девушку, надеется ли она закончить докторантуру. Моя дочь хмурится: она поняла мою маленькую хитрость. После традиционных макарон с сырами четырех видов проводим чудесный вечер перед телевизором: смотрим передачу «Холостяк».
В Люксембургском саду
Теплые дни в апреле продолжаются, и мы назначили свидание под деревьями в кафе на территории Люксембургского сада, как при нашей первой встрече. С тех пор прошло четыре года. Жеральдина окончила социологический факультет по специальности «Культурная коммуникация». Сегодня она занимается всякого рода стажировками и контрактами по первому найму. Но это мало что значит, она не изменила своего взгляда на мир.
– Я сохранила твой номер телефона, – говорит Жеральдина. – Я рассчитывала тебя увидеть в ближайшие дни.
– Но мне ты оставила неправильный номер.
– Вот как? Может, ты неправильно записал?
Потом она говорит мне комплименты относительно моей физической формы – это небольшая хитрость, которая всегда имеет успех и ни к чему не обязывает; конечно, я похорошел с возрастом, у меня появились мускулы, я стал более уверен в себе. Я тоже говорю ей комплимент. Потом мы оба приходим к одному и тому же выводу: «Многое с тех пор произошло…»
Как всегда с наступлением теплых дней после ужасной зимы, в Париж начинают съезжаться люди. Скорость движения толпы замедляется.
– Как продвигается твое исследование?
– Какое? У меня их несколько.
– Об отношениях матери и дочери. Помнишь, ты на этом меня поймал на выходе из здания факультета. Ты хотел, чтобы я тебе все рассказала о своей матери.
– И ты на это очень любезно согласилась. Как у нее дела?
– Она по-прежнему кладет зерна в салат под джутовым абажуром.
– А ее романтические похождения? Такие же сложные?
– Она выкачивает деньги из парней, а когда у них ничего не остается, она их просто бросает.
– То есть никаких изменений?
– Она пыталась наложить на себя руки, ее едва успели спасти.
– Мои сожаления.
– Так что же с этим исследованием?
– Планирую написать об этом роман.
– Прекрасная идея. Держи меня в курсе.
– Конечно, надеюсь, мы еще встретимся?
– Я тоже надеюсь…
– У тебя где-то есть друг?
– Где-то да, но я не знаю, где именно.
– Ты его найдешь.
– А ты?
Внезапно начинаю нервно ерзать на своем стуле и пускаюсь в невероятные рассуждения: мол, у меня нет времени, моя голова занята другим, я не готов к любви.
Рискую дать ей совет:
– Нужно научиться жить одному. Только так из этого можно выйти.
– Это печально.
– Напротив, свободная любовь – это гомосексуализм. А вообще, я люблю свинг и искусство.
– Что это значит? А как тогда быть с детьми?
– Вопрос в стадии разрешения…
– Но я нахожу тебя очень привлекательным…
– А ты, ты…
Вдруг я слышу смех и замолкаю, не закончив фразу. Поднимаю голову и замечаю Каролину, жену Флориана, в обнимку с Гаэлем Мареном, главным редактором. Этот осел лапает жену своего подчиненного! Черт побери, если он меня узнает, можно забыть о работе в качестве «негра»! Это стопроцентная безработица. Прячу лицо, прильнув к огромному бюсту Жеральдины, словно дикое животное, укрывшееся в траве при виде опасности.
– Матье, что с тобой?
– Скажи, ты хочешь, чтобы мы поцеловались?
– Что, вот так, сразу?
– Ну… да.
Жеральдина встает, нахмурив брови.
– Увидимся в ближайшие дни, – говорит она.
– Может, сегодня вечером?
– Чао.
В зале собраний
Новый поток холостяков влился в ряды нашей ассоциации. В большинстве случаев это тридцатилетние мужчины, но есть и более молодые, неспособные к семейной жизни, неопределенные типы, мечтающие о мире, о котором они ничего не могут сказать и лишь только впустую жестикулируют. Стажерка Надеж с нами распрощалась. Элеонора нашла новую работу. Подозреваю, что у нее новая любовь. Счастье словно лучится из нее, особенно из глаз и губ. Это счастье можно собирать ложками. Возможно, она пережила бурную ночь любви и преодолела новый этап в познании плотских удовольствий? Теперь у нее есть материал, чтобы составить энциклопедию о метафизическом кризисе в любви. Бернар по-прежнему председательствует на нашем собрании, уверенный, но скромный.
На столе я обнаруживаю брошюру о деятельности профсоюза отцов-холостяков. Одно из положений, которое было опубликовано в глянцевом журнале «Сингл», звучит следующим образом: «Движение отцов-холостяков в ярости, организованное в форме профсоюза нового типа, продолжает процветать, часто самым неожиданным образом. Сегодня у него есть специальное военизированное подразделение, которое непосредственно вторгается в нашу жизнь, занимаясь скандальными акциями. Это и похищение топ-моделей во время демонстрации мод, и распространение чувственных ароматов или мужских гормонов в общественных местах, и продажа с аукциона супружеских пактов (которые предназначены для холостяков со специфической ориентацией)… Безусловно, движение создало и социальные структуры: кассу взаимопомощи для желающих поменять пол, агентство по изменению внешнего облика, проведению спортивных тренировок»…
– Здравствуйте, меня зовут Флориан. Я пришел сюда по совету Матье, который здесь присутствует. Не знаю, хватит ли у меня смелости пройти все шесть этапов программы. (Вынимает из кармана листок бумаги, на котором мы написали его речь.) Мне тридцать семь лет. Работаю в издательстве, надеюсь продолжать там работать… Люблю книги, люблю документы, запах бумаги, стресс, возникающий накануне публикации. В настоящий момент занимаюсь биографиями звезд и различными происшествиями. Когда-нибудь надеюсь опубликовать произведения великих авторов. Хотя бы одного. Считаю, что каждый мужчина обязан хотя бы раз в жизни совершить исключительный поступок. Нужно проживать день за днем, стремясь к этому исключительному действию, которое будет результатом терпения и настойчивости. В этом мое кредо. Я женился в возрасте тридцати лет. Я встретил Каролину, мою будущую жену, в книжном магазине. Она подошла ко мне и спросила, известны ли мне интересные аргентинские авторы. Я никогда так и не узнал, был ли это предлог, чтобы меня проверить или познакомиться. Я ей посоветовал почитать Хорхе Луиса Борхеса, который, вероятно, является величайшим писателем XIX века. Она знала о нем только по лестным отзывам. Каролина поблагодарила меня и оставила свою визитную карточку. В то время она проходила интернатуру. Никогда еще я не видел такой красивой женщины. Вечером я засыпал, думая о ней. Меня пробирала дрожь – это был верный признак того, что я влюбился. Через год мы поженились. Но в последнее время Каролина стала отдаляться от меня, она была всем недовольна, а во время любви ее движения стали механическими. Однажды утром я застал ее в ванной комнате всю в слезах, ее лицо было перепачкано губной помадой, как будто она хотела обезобразить свое отражение в зеркале. Две недели спустя она заявила, что уходит от меня. Каролина клялась мне, что у нее нет другого мужчины. Но известно, что беда никогда не приходит одна: мой литературный директор отстранил меня от работы. У меня были юридические сложности с одним автором, это оказалось последней каплей, и дирекция меня не поддержала. У меня нет привычки жаловаться, надеюсь выстоять. Однако признаюсь: меня это мучает, но не больше, чем кого-либо другого в подобной ситуации. И меня это успокаивает. Пока я в целом остаюсь на этом уровне, мне представляется, что моя жизнь протекает более или менее нормально. Я всегда знал, что чувство меры – это ключ к успеху, как в любви, так и в других делах. Я обычный мужчина и хочу таковым остаться. Это не мешает мне иногда мечтать, но я хотел бы существовать в общеустановленных профессиональных рамках. До скорой встречи, друзья, я не пропаду.
Квартира у станции метро «Гонкур»
Через пару минут Вероника должна постучать в дверь. Прозвучал сигнал домофона, и я ответил, потому что, в сущности, я воспитанный человек. Теперь я слышу, как движется лифт и как он останавливается на нашем этаже… Луна держит меня за руку. Переговоры длились целый месяц. Впервые я буду знакомить свою подружку с дочерью. Вероника настояла: «Я хочу познакомиться с Луной, чтобы лучше узнать тебя».
Незадолго до этого друзья прожужжали мне все уши: «Осторожно, ты уверен, что у тебя серьезно с Вероникой? Подумай, прежде чем предпринять что бы то ни было». Я и сам не знаю, серьезно это или нет, ничего не понимаю в этой суете. И никто еще пока не придумал конкретного образа действия на тему «Хаос, объясненный невеждам».
Цель этой встречи незначительна по сравнению с глобальными проблемами, притаившимися за видимой стороной вещей. Но для меня, опытного отца, эта цель вполне оправданна: я хочу понять, каким образом могут сосуществовать близкие люди, как найти относительный компромисс, который впоследствии может быть пересмотрен.
Уже за два-три дня до встречи Луна начала задавать мне многочисленные коварные вопросы, например: «Скажи, папа, а как ты любишь Веронику, больше или меньше меня?» Напрасно я старался объяснить всю абсурдность такой иерархии в любви. Как доказать ребенку, что речь идет о чем-то неисчисляемом, что не может быть подвергнуто никакой классификации? Но теория часто оказывается бессильной перед эмоциями. Стоит лишь посмотреть на печальное личико моей дочурки при упоминании о Веронике, как мое сердце отца сжимается от боли.
Настойчиво звонят в дверь. Я открываю.
– Здравствуй, Вероника.
– Привет! Как дела? Ку-ку, Луна! Твой папа мне много о тебе рассказывал. Рада с тобой познакомиться. Как здесь жарко! Вы не хотите открыть окно? В метро было столько народа, и новые туфли мне жмут. Я натерла себе волдыри. Представляешь, у меня украли велосипед, который принадлежит моему бывшему. Он одолжил мне его на пару дней. Теперь впадет в истерику, когда я сообщу ему эту чудную новость. Но я же не виновата! Держи, Луна, вот твой подарок.
– Спасибо, – говорит Луна, ощупывая сверток.
Упаковка снята, и вот появляется обложка книги «Кирику и Колдунья».
– Тебе нравится?
– Да, я смотрела фильм.
– А песенку запомнила?
Луна начинает напевать:
– Кирику ростом не вышел, но зато смельчак…
– Здорово ты поешь, – замечает Вероника. (Это не так: у Луны совсем нет слуха.)
– Когда мой отец был маленький, – вдруг сообщает Луна, – он жил в Африке. Мой папа – африканец. Он очень сильный и занимается магией.
– Фантастика!
– И он уже купил мне книжку про Кирику.
Вероника бросает на меня мрачный взгляд. Кажется, она спрашивала моего совета, выбирая эту книгу, а я дал ей совершенно неверную рекомендацию. Мне была задана головомойка, да и церемония вручения подарка не удалась.
Луна уходит в свою комнату. Добрых пятнадцать минут уговариваю ее с нами поужинать.
За столом смущение усиливается. Стоит Веронике слегка приблизиться ко мне, как Луна расстреливает ее взглядом – реактивный снаряд с бронебойной головкой. Переход от дуэта к трио похож на маневр, требующий сложного стратегического плана. Вероника удивлена, но она все-таки осмеливается поцеловать меня в губы на глазах у Луны. Потом она гладит меня по волосам и громко произносит:
– Он – мой любимый!
Луна краснеет. Ерзая на стуле, она пускается в нескончаемые рассуждения, ее бессознательное начало обнажается, она рассказывает о своей жизни, о своих страхах, своих мечтах, верованиях с необыкновенной поэтической интонацией. Но бессвязность ее речи, несмотря на красоту, меня обескураживает. Я принимаю ее в свои объятия, чтобы успокоить. Вероника прощается с нами, берет свою сумочку и уходит, больше не сказав ни слова. А на следующий день истерический разговор по телефону служит завершением нашей встречи. Вероника исчезает из моей жизни.
Недавно, движимый любопытством, после ревизии своих воспоминаний, я решаюсь ей позвонить. Оказывается, она беременна, без работы, живет в стесненных условиях с каким-то актером, который только что окончил курсы у Флориана.
Почтовый ящик
Кому: [email protected]
Здравствуй, Матье!
Ты, наверное, удивишься, обнаружив мое послание. Я узнал твой имейл в профсоюзе отцов-холостяков. Мое имя тебе ни о чем не скажет. Думаю, ты его давно забыл. Но, если я тебе скажу, что люблю носить розовые галстуки, ты меня вспомнишь.
У меня все характерные признаки психопата, но верь мне: я – здоров. Просто я сразу испытал по отношению к тебе симпатию. Я прочитал твои мысли. А я хороший читатель. Я больше могу прочитать в душе человека, чем в книге. Хотя, впрочем, это одно и то же.
Я никогда за тобой не следил. Просто наши пути пересеклись. Парк Монсо. Случайность тоже имеет свою логику. Я не желаю тебе ни добра, ни зла. Я просто сказал, что тебе надо заплатить должок. Моральный долг, самый деликатный из всех долгов. Это не религиозная рекомендация, тем более что я атеист.
Какой долг я имею в виду? Думаю, ты хотел бы это знать. Ты все еще не понял, а между тем это совсем просто. Как в «Похищенном письме» Эдгара По: вещь, которую ищешь, лежит на самом видном месте. Этот долг – цена, которую ты должен заплатить, чтобы почувствовать себя свободным и направить свою жизнь по пути к успеху. Речь идет об избавлении от балласта, об освобождении. Вероятно, тебе это кажется туманным. Это нормально. Иногда действительности требуется время, чтобы принять рациональную форму, во всяком случае, приемлемую. Мир изменяется в зависимости от того, каким мы хотим его видеть, не так ли?
Моя жена никогда не возвращалась. И я знаю, что она никогда не вернется. Я долго ждал, чтобы это понять. Потом мне удалось избавиться от этого груза. Тебе тоже надо отказаться от ловушки саморазрушения. Последние месяцы были для тебя нелегкими. Я встретился с Элоди. Она мне все рассказала. Извечный круг… тебе удалось из него выйти. Она была очень спокойная. Насколько я знаю, ей так и не удалось разыскать своего отца. Трудно предположить, что она еще долго будет жить с этой неопределенностью. Когда-нибудь, возможно, мы об этом поговорим. До встречи.
В кабинете восстановительной терапии
Стою у входа в госпиталь Сен-Луи. Созерцаю черепичные крыши. Ослабляю мышцы рук, ног, захожу за ограду, опираясь на костыли. Потный как мышь.
Во время матча по регби против команды надзирателей тюрьмы Френ три бугая врезались в меня с разбегу. Мое имя, наверное, стояло в начале составленного ими черного списка. Моя лодыжка сломалась, все остальное выдержало, мне чудом удалось избежать худшего, как и приезда машины «скорой помощи» с сиреной и мигалкой.
Я попал в команду врачей Парижа при помощи моего друга Жана-Франсуа С., невролога, артиста, коллекционера книг и редких предметов. Он сказал мне: «Приходи с нами поиграть, ты увидишь, будет здорово. Тебе это принесет только пользу. Мы тренируемся на стадионе „Сипаль“. К тому же я представлю тебя куче девушек, стажерок, медсестер, они такие пылкие и любят таких парней, как ты».
Я не играл в регби с юношеских лет. Несмотря на перелом, опыт оказался положительным. Я пережил незабываемые моменты во время игры. И еще больше окреп. За два года мои мышцы стали на пятнадцать килограммов тяжелее. Одно лишь огорчило: мне удалось заняться любовью только с одной будущей медсестрой. И то не по-настоящему. Продвинулся лишь на два сантиметра и только потому, что сильно настаивал. Покончено с мифом о медсестрах.
После двух месяцев хождения в гипсе я вновь увидел свою правую ногу ниже колена.
В конце коридора замечаю физиотерапевта, Лоранс. Она прекрасный профессионал.
Держа мою медицинскую карточку в руках, Лоранс приглашает меня войти в кабинет восстановительной терапии. Как происходит при каждом сеансе, снимаю все, кроме трусов, и ложусь на стол для массажа. Лоранс наносит крем на мою исхудавшую ногу. У нее простое и спокойное лицо. Самое главное, что она очень компетентна и обходительна. Мне кажется, ей нравится делать мне массаж. Она любит регбистов, а то, чем я занимаюсь, ее очаровывает. Так для кого вы пишете?
Массируя мне пальцы ноги, стопу и голеностоп, она говорит со мной о качествах спортсмена, о профессиональном уровне команд. Мы обсуждаем наши судьбы, дороговизну квартир в Париже, говорим о моей дочери, о моем положении отца на фоне современных событий в мире. Забавно, как много мы знаем о жизни.
Приступаем к упражнениям. Вытягиваем стопу вперед, поворачиваем влево, вправо. И так раз десять. Отдых. Дыхание. Начинаем все сначала. Потом Лоранс массирует мне икроножную мышцу и сгибает и разгибает ногу в колене. Мне нужно атрофировавшиеся под гипсом мышцы за два месяца привести к прежнему объему.
Замечаю, что Лоранс виден мой вялый половой орган через прорезь в трусах. Но мне плевать. Все так спокойно.
Во время последнего сеанса мы занимаемся любовью довольно грубо – прямо на массажном столе. Больше не было сил сдерживаться, ощущая прикосновение женских рук. Я, кажется, набираю очки среди медицинского персонала.
Телефонный разговор
– Алло? Это Матье?
– Да.
– Это Гаэль Марен. Вы меня слышите?
– Да, очень хорошо. Как ваши дела?
– Спасибо, все хорошо. Вы уже знаете о Флориане? Он от нас уходит.
– Он мне сказал.
– Что ж, пожелаем ему удачи, не так ли?
– Я уверен, он скоро найдет другую работу.
– Вы знаете, сейчас рынок полон…
– Ничего, все уладится, – говорю я. – Просто пройдет цикл…
– Вы оптимист, и это хорошо.
– Каждое утро приходится себя взбадривать. Это как спорт.
– Думаю, вы любите и другие виды спорта.
– Безусловно.
– Например, прогулки по Люксембургскому саду…
Пауза.
– Ну, иногда…
– Я тоже люблю это место, – замечает Гаэль Мартен.
– Оно… романтическое…
– Именно так.
– Девушка за вашим столиком была очень миленькая.
– Да, приходится как-то выходить из положения.
– Матье, каковы ваши рабочие планы?
– Хотелось бы более стабильного положения.
– Место Флориана вакантно. Вы бы не хотели у нас поработать? Зарплата каждый месяц. Это очень стабилизирует.
– Мне нужно подумать.
– Приходите завтра ко мне в кабинет, поговорим более конкретно.
– Хорошо.
– Шесть часов вечера вас устроит?
– Вполне.
– Тогда до завтра.
Ночной клуб
Мне удалось найти место среди танцующих пар. Опираясь на костыли, высоко поднимаю ноги, импровизирую опасные па, бравирую. Эффект взлета. Обильное потоотделение под звуки музыки. Костыли придают мне вид циркового животного или солдата, возвратившегося с фронта. Любопытно, но девушки, кажется, заинтересованы моим танцем с костылями. Создается впечатление, что они питают слабость к раненым парням.
Живя некоторое время назад невольным затворником в своей комнате, я перечитал книгу Эрнеста Хемингуэя «Прощай, оружие!», историю несчастной любви американского добровольца и английской медсестры, работающей в военном госпитале. Странное совпадение. Суть вещей лишь скользит по поверхности сознания, в него не проникая.
Танцующие возбуждаются, среди них артисты, коллекционеры. Все переспали друг с другом, и все в курсе. В этом столпотворении странным образом выделяется улыбка одной девушки. Она темноволосая, пухленькая, чудесная, непринужденная. К ней пробирается какой-то пижон. Мне удается его опередить. Это мой шанс, я это сразу почувствовал. Увлекаю девушку подальше от танцплощадки, но поближе к бару.
– Не знаю почему, но нам совершенно необходимо поговорить, – говорю я скороговоркой.
– Конечно, почему бы и нет.
– Что-нибудь выпьешь?
– С удовольствием. А костыли зачем? Спортивное достижение?
– Нет, травма во время матча по регби.
– Ты каскадер?
– Нет, писатель.
– А ты не думаешь, что это одно и то же?
– Возможно. Хотя я несколько лет для себя не писал. А тут снова сел за стол.
– Обидно. А что произошло?
– Легче всего было бы ответить так: послушай, малыш, это долгая история.
– Ну, так ты и поступил.
– А вообще-то я сказал себе: зачем добавлять еще одну книгу ко многим имеющимся?
– А теперь?
– Это зависит…
– От чего?
– Может, водки?
Потом, достаточно быстро, она начинает рассказывать мне о своей жизни посреди всей этой суеты. Ее зовут Мэрилин, она стажерка в галерее Марэ. Ей двадцать три года, и у нее полные, сочные и блестящие губы. Ее мечта – стать искусствоведом, размышлять об эстетических явлениях, организовывать выставки молодых перспективных художников. Осенью она пересечет Ла-Манш и поедет в Лондон, чтобы получить степень магистра.
– Это чудесно. Обязательно поезжай, никогда не останавливайся на полпути, иди до конца. Ты меня слышишь?
Она смотрит мне прямо в глаза, немного удивленная категоричностью моего совета.
На рассвете мы обмениваемся телефонами.
В ванной комнате
Мир, кажется, меняется, появляются новые фирмы, каждый день тысячи детей умирают от голода, одни войны кончаются, другие вспыхивают; обо всем об этом я думаю, когда чищу зубы. Тихонько приближается Луна – я слышу, как ее маленькие ноги скользят по плиточному полу.
– Скажи, папа, а у тебя уже была эрекция?
Полное смущение. Колебание. Я совсем не готов к таким вопросам в данной ситуации. Итак, надо быстро дать гениально простой ответ, не создавая табу, не нагромождая метафор, войти в роль мудрого и опытного отца. Я краснею, рот полон пены от зубной пасты, но все-таки бормочу:
– Эрекция? Конечно, и не один раз…
Полощу рот и пытаюсь сменить акцент разговора:
– Однажды, дочка, ты прочтешь труды таких великих философов, как Эпикур, Спиноза, Кант, Фуко, Делёз… и ты все поймешь.
– Конечно, папа, я их прочту. Но пока скажи мне, что такое фелляция?
– Ну, ты знаешь…
Внезапно мне приходит в голову гениальная мысль.
– Смотри, когда девочка ест рожок с мороженым, она облизывает его со всех сторон. Ей это нравится. Представь теперь, что она делает то же самое с пипиской мальчика. Очень похоже.
– Да? Но пиписка теплее, чем мороженое?
К счастью, звонит мобильный телефон. Чувствую себя жалким типом. Разговаривая по телефону с матерью, я одновременно включаю телевизор: на экране возникают полуголые девицы, танцующие в ритме хип-хоп и вертящие задницами. Да, действительно, сегодня вечером надо пораньше лечь спать.
На площади Святой Марты
Довольно часто жара, установившаяся в начале лета, кажется нескончаемой. И то, что казалось несбыточным еще несколько дней назад (намерение совершить судьбоносный поступок, поднять гору, переубедить строптивого человека, убраться в шкафу, постричь ногти на ногах), становится вполне реальным. Я решил броситься в холодную воду, и пригласил Мэрилин поужинать, дав ей понять, что я гений, с которым стоит ближе познакомиться. Она ответила согласием на мое предложение, практически не колеблясь. Мне понравилась ее манера говорить да. У нее тонкий голос, почти как у подростка, которого еще не омрачили ни тяготы жизни, ни ее крайности. Думаю, Мэрилин должна задавать себе вопрос: что это такое, мужчина сорока лет? Как он занимается любовью? Он злой, грубый или, наоборот, опытный и нежный? Что он предпочитает? Поможет ли мне его опыт? Будут ли меня смущать его морщины? Кто я такая в глазах этого мужчины?
Квартал площади Святой Марты. Туризм новой богемы. Обстановка, как в Бельвиле 1930-х годов, с привкусом неаполитанских впечатлений. Рассчитываю на псевдоэкзотику этого места, чтобы околдовать мою красавицу.
На открытой террасе ресторана больше не осталось ни одного свободного стула. Нам повезло, мы вовремя нашли незанятый столик: с первых же моментов нашей встречи удача нас не оставляет. Это добрый знак. И потом, я снова могу свободно двигаться, а мои костыли стоят в шкафу.
Я рассматриваю лицо Мэрилин. Мне нравятся ее зеленые глаза и губы насыщенного розово-коричневого цвета. Я так близок от ее красоты, как только можно быть близким к какой-нибудь травинке, к запаху, к неопределенному воспоминанию. Надеюсь существовать не только в духовной области, а на уровне инстинктов, животного восприятия, колдовства. Я надеюсь на это, так как нахожусь в ожидании открытия и неожиданного события. Квадратное декольте замечательно подчеркивает потрясающую грудь Мэрилин. Меня всегда привлекали пышные формы. Мэрилин, девушка среднего роста, обладает простодушной чувственностью, у нее пухленькая фигурка, и очень скоро в ней будет много шарма. При первом взгляде на нее хочется помять ее ягодицы, обнять широкие бедра, прижать девушку к груди и прошептать на ухо: «Я – твой парень, никого больше не ищи, я войду в тебя, буду тебя ласкать, наполню своим соком, и ты почувствуешь себя заново родившейся».
Изучаем меню. Мэрилин замечает:
– Люблю хорошую еду и вино.
Я в порыве детской запальчивости говорю:
– Да, это то, что называется жить. Конечно, мы обязательно закажем вина… помимо всего прочего…
И мы начинаем смеяться глупо, но очень естественно.
Я себя убеждаю: больше не буду развлекать ее изысками стиля. Просто буду существовать рядом с ней, вот и все. Странным образом у меня пропадает навязчивая идея наблюдать за женщинами, сидящими поблизости.
Потом мы говорим о процессе написания книг, о творчестве, об искусствоведении, об изменении образа жизни и о комбинациях, которые могут возникнуть вследствие этого, о социальной мобильности. Мы рассуждаем о том, как воспользоваться представляющимися возможностями, заработать денег, занимаясь своим любимым делом, как вести переговоры, уступать, создавать новые отношения, и о том, как можно порвать со своей семьей, обрести свободу, выбрать город, в котором хочется жить, как расти, защищать свои идеи, как пережить любовное приключение, стать частицей огромного мира, короче говоря, создать что-либо… В конце концов мы приходим к выводу, что мы существа, сдерживаемые потоком, временные жители на этой земле, иногда объединяющиеся, а иногда, наоборот, одинокие, распыленные.
Темы наших разговоров приобретают более конкретный характер. Мэрилин упоминает о своих семейных проблемах, рассказывает о деде, которого обожает, о летних каникулах, проведенных в собственном доме на Корсике, который сегодня уже продан, обо всех песнях, что поют хором и которые связаны с воспоминаниями, о своих кузенах и кузинах, о лодке, плывущей по волнам Средиземного моря, и о чудесном дедушке у руля, о бухтах… И вдруг, как будто освобождаясь от бремени, заявляет:
– А моя мать – лесбиянка.
– Выходит, тебя нашли в капусте?
Шутка рискованная, почти убийственная, непонятная. Но Мэрилин продолжает, не смущаясь:
– Мой отец ушел незадолго перед моим рождением. Я не помню, чтобы мать и отец были вместе.
– Ты хочешь сказать, что любовь к женщинам у нее проявилась, когда ты еще была у нее в животе?
– Точно. Я никогда еще не смотрела на это под таким углом…
Мэрилин задумчиво пьет вино и вдруг вздрагивает, вновь окунаясь в свое прошлое.
– Во всяком случае, моя мать рассталась с отцом именно в это время.
– Смелый поступок…
– Да? Ты так думаешь?
– Так вот почему ты…
– Ну что, говори.
– …такая чувствительная.
– Благодарю.
– Но ты уже научилась жить с этим… Ты далеко пойдешь…
– Мне очень рано пришлось защищаться. Моя старшая сестра уехала в Соединенные Штаты. Я осталась с младшим братом, матерью и ее подружкой с дочкой.
– А как твой отец?
– Он переживает.
– К этому не скоро привыкнешь.
Мэрилин приподняла завесу над своим прошлым, и это меня буквально ошеломляет. Во мне пробуждается желание и дальше погружаться в интимные подробности жизни моей красавицы, я хотел бы знать о ней все. Хотел бы гладить ее кожу, слиться с ней, целовать ее глаза, чувствовать запах ее одежды, вместе с ней вновь пережить события детства, запечатлеть эпизоды ее огорчений и радостей, а потом спроецировать их на огромный экран и показать самым достойным людям в мире. Я желал бы поговорить с ее матерью и ее возлюбленной, написать пьесу для театра с участием всех этих женщин, которые любят друг друга, кидаясь в объятия страсти, желал бы стать их сыном, духовником. Я хотел бы чистить вместе с ними овощи, готовить барбекю, танцевать перед ними, обнажившись по пояс, пока они не начнут смеяться до слез от моих забавных выходок.
В конце ужина мы то и дело вскакиваем, чтобы бежать в туалет и опорожнить мочевой пузырь. И это тоже нас забавляет.
Использую паузу в разговоре и предлагаю:
– Может, пойдем ко мне? Приглашаю тебя на стаканчик вина.
Мой голос слегка дрожит, как будто мне стыдно за предложение. Обычно мне на это наплевать. Разве первый цивилизованный мужчина, предложивший женщине более близкие отношения, испытывал страх?
Примерно минуту Мэрилин смотрит на меня в упор. В ее голове отчаянно крутятся мысли. Замечаю панику в ее глазах. Сожалею, это вышло по-дурацки, надо было вовремя остановиться, мое предложение оказалось неуместным. Тщеславие. Напрасно потраченные усилия. Умиротворенность возможна только на расстоянии.
– Да, я бы хотела, – чуть слышно произносит она.
И вот мы уже на улице Сен-Мор, и нежное тепло опустившейся на город ночи словно говорит нам: «Все хорошо, я – с вами. Это ваше время». Идем, перепрыгивая с проезжей части улицы на тротуар. Только бы не допустить какого-нибудь резкого или компрометирующего движения. Осмеливаюсь положить руку на плечо Мэрилин, и она не возражает.
Настежь распахиваю окна в своей квартире. Вскоре, я это знаю, над соседним домом взойдет луна, потом она медленно поднимется к облакам.
После нескольких произведений Боба Аззама и его оркестра ставлю в проигрыватель диск с записью медленных песен Билли Холидей. Расслабленно-ленивое исполнение американской джазовой певицы, у которой было нищенское детство, напоминает нам о рабстве, унижении, и мы начинаем говорить вполголоса.
Опершись руками на подоконник, Мэрилин спрашивает меня о моем прошлом. Подхожу к ней и рассказываю о детстве, проведенном в Гвиане и на Мартинике, когда я жил в джунглях. Говорю ей, что я рос как дикое животное. Это забавляет ее, кажется, она понимает истинную суть этой фразы, глубоко запрятанную в песках воспоминаний. Затем я рассказываю Мэрилин о моих текущих проектах по написанию книги. Это будет история некоего Барри Д., певца без голоса и продюсера без артистов. Иллюстрирую его жизнь при помощи картинок, жестов, предметов.
Мэрилин устремляется мыслями в будущее не без некоторого волнения, вполне осознавая жестокость современного мира. Она знает, что выбрала нелегкий путь. Она могла бы стать врачом, инженером в авиационной промышленности, адвокатом. Нет, она выбрала искусствоведение, писательство, мир, не вмещающийся в стандартные рамки. В ней есть решимость, вера в какие-то вещи, которые она еще не очень хорошо понимает, и это помогает ей преодолевать стереотипные сомнения и двигаться к намеченной цели.
Мэрилин говорит, что также любит верховую езду. Она с детства наблюдала за лошадьми, росла с ними рядом. Когда-нибудь она надеется пересечь степи Монголии на лошадях со своей подругой Галой, которая в настоящий момент руководит гуманитарной миссией в странах Восточной Европы.
